Небольшие снежинки, безмолвно падающие в темноте, каждая из которых - неповторимое сложное сплетение тончайших ледяных нитей. Самые элементарные формы в которых материализуется зима, и столь неожиданные . И, стоит им появиться, и все вокруг: поля деревья, дороги - как хорошие актеры, начинают играть ее спектакль.
Зима - время, когда небо опускается на землю, и та становится кристально чистой, как одежды святого. А снег - открытые объятия неба, привносящие странную, возвышенную красоту, которая тем, кто живет грязными страстями этого мира, кажется холодной и бесстрастной. И они, убогие, прячутся от зимы в своих городах, не понимая, что нужно впустить это в себя и согреть. Ибо со снегом космос приносит в этот мир то, чего еще не существовало: новый год, новые мысли, новые потери и новые возможности. Чего еще не было за миллионы лет развития. И весной из-под этого снега появиться уже немного другая земля.
Зима... А он, кретин, не взял с собой ничего поесть. Кто знает, как все обернется.
Алекс остановился. Перед ним лежало большое, освещенное луной поле замерзшего водохранилища, за которым темнел лес. До него не меньше километра, и там, немного правее - турбаза. Если, конечно, это на самом деле водохранилище, и на нем теперь может находиться такое заведение. Кстати, в этом заведении, может быть, еще работает буфет...
А если это так, когда он вернется? И куда попадет?
Алекс провел мысленную лыжню через водохранилище. Заскрипел снег. В некоторых местах выступал лед, и лыжи сухо шуршали по нему. Все будет нормально, потому что он знает, как нужно. Кажется, знает.
Вот только не знает, что произошло.
Лунный свет перекрыло снежное облако, но дело было не в этом. Лесник заметил точно, тревога и страх каким-то образом зависели от пространства. Пространства... А здесь - большое пространство. Маленький, маленький человек на большом снежном поле. Совсем как та темная точка впереди, именно от нее почему-то исходит скорбь. Что-то страшное?
Алекс ускорил ход. Труп? Глупости. Но очень похоже: там нога, там - голова. И удивление - этого не может быть! Так отмечена граница? А если это граница и для него? Алекс замедлил ход. От того темного места исходил ужас, который поднимался вверх и расползался в стороны. Может, не подходить? Но Алекс все шел. Ближе, ближе, ближе...
На том, кто лежал перед ним, было дорогое темное пальто. Холодное лицо, снег в глазницах. Он шел туда же, куда и Алекс. Но не дошел. Аккуратная прическа, дорогая меховая шапка, зажатая в руке, большие окоченевшие пальцы. Кем он был? Почему мертв?
Алекс присел рядом, зачем-то коснулся его руки в том месте, где должен прощупываться пульс. Не ужели не ясно...? - успел подумать он, и в этот момент труп зазвенел. Длинной холодной трелью. Алекс откинул полу пальто, расстегнул пиджак и отстегнул от его пояса сотовый телефон.
- Але, - чей-то знакомый ровный голос пытался перекрыть шумы и хрипы - Але...
- Кто вам нужен? - зачем-то спросил Алекс и треск ослаб.
Пропала связь? - успел подумать он, но в этот момент голос на другом конце телефонного канала уверенно и чисто ударил:
- Ты!
- Вряд ли я.., - начал Алекс, но голос бесстрастно продолжил:
- Тебе просили передать. Скоро, возможно уже сейчас, все закончиться.
- Закончиться что?
- Все.
- Все? Это невозможно.
- Все, что вы могли сделать, - уточнил голос.
Алекс опустил трубку, в которой слышались короткие гудки. Возникло чувство, что лед водохранилища под ним начинает медленно вращаться. Алекс остановил его и вдруг понял, что лучше не смотреть назад. Совсем. Ни секунды.
Откуда-то дунул ветер, летящие снежинки начали колоть лицо. Наверное, именно так сходят с ума. На экране телефона появился сигнал разрядки батареи. А если тот человек позвонит еще? Человек?..
Или это, правда, конец? - подумал Алекс. Сначала глюки, расширение сознания, затем, по-видимому, спазм, удушье. Как при передозировке. Но нет, глупости - этот парень отошел от чего-то еще. Кроме того, он, Алекс, ничего такого не ел и не вдыхал.
Не вдыхал? Тогда в чем дело? Алекс поднял лыжу, что бы развернуться и словно натолкнулся на невидимую стену. В грудь ударил страх и чувство полной неудачи. Неужели...?
Именно такой он и представлял смерть. Дзинь-нь-нь-нь.. - и он теперь состоит только из собственной жизни. Некий сгусток событий, впечатлений, импульсов, поступков, скованных временем. Которое завершилось. И сгусток застыл. И его созерцание вызывает заполняющее все существо жалость и скорбь, потому что с ним, с этим сгустком, уже ничего не случиться.
Все. Он уйдет на ту сторону и у него больше не будет тела: рук, ног, языка, глаз. Он станет беспомощным, совсем как тогда, когда пришел в этот мир. И уже ничего нельзя будет исправить - некие силы повлекут его длинным светящимся коридором, летя в котором он будет только воспринимать.
Вот так. Оказывается, люди хотят жить совсем не потому, что это легко или хорошо. Просто только так они могут что-то исправить. А он уже не успеет. И даже знает, как все кончится.
Алекс положил телефон за пазуху, где его батарейки могли отогреться, взял палки и сжал кисти рук. Под лыжами хрустнул снег. Сейчас он еще посередине. А там, в его доме, ребята. Что-то еще можно успеть. Можно пойти вдоль берега, найти остров, подняться на то место, где еще может быть связь. И попробовать. А потом он обернется и посмотрит в глаза этой тьме. Без гнева, отчаянья и страха. Спокойно, как равный. И прорвется. Он выйдет за границы этих жестких условий. Ему хватит духу разбить стену, собрать самого себя и кинуть вперед. И исправить что-то еще.
- Что?
Алекс остановился. Он был в большой комнате, сквозь огромные арочные окна которой задувал ветер и нес мелкий снег. А где-то в глубине анфилады, уходящей в темноту, кто-то отчаянно кричал, чтобы он не ходил дальше.
***
- Лед - ужасная вещь. Сначала появляются плавающие ледяные горы, затем - отдельные льдины. Их с каждым днем все больше и больше, а в один прекрасный день они смыкаются и образуют гигантские ледяные поля, вдоль которых можно идти многие десятки миль, не находя их края. Обход таких полей здорово сбивает с маршрута. Вы сворачиваете с намеченного курса и идете совсем не там, где предполагали идти, но это еще полбеды. Когда вы пройдете в обход несколько часов, дозорный внезапно закричит, что видит по противоположному борту точно такое же ледяное поле. Это плохой знак. Он говорит, что вы входите в проход. Который постепенно сужается. Сначала до нескольких миль, потом до одной мили, и вот корабль начинает цепляться бортами за его края, все чаще останавливается и в одну холодную тихую ночь встает навсегда. Ему больше не сдвинуться. Пройдет несколько часов или несколько дней, ледовые челюсти сожмут его, и он пойдет ко дну, - одноглазый человек в красивом камзоле и ботинках с большими блестящими пряжками взял кружку с горячим чаем и с удовольствием отпил из нее.
- Да! - зачем-то кивнул Иван и понял, что сидит на кресле около журнального столика с точно такой же кружкой.
Иван огляделся. Стол, печь, комната, люди, с дымящимися напитками, их задумчивые позы, запах тепла. Все обыденно, кроме этих странных людей в странных одеждах, и непонятных ощущений. И еще - чувство, что он видит римэйк какого-то фильма, и ни как не может вспомнить, чем тот должен закончиться. В голове периодически всплывают смутные знания каких-то сюжетных ходов, которые несут предчувствие трагедии и сильную грусть, но каждый раз что-то происходит, и уже почти вспомнившийся сюжет рассыпается - все оказывалось не так. Эффектней, сильнее, более неожиданно. Как сейчас, когда он отчетливо пережил картину холодной безысходности и обреченности, и вдруг до него дошло, что этот капитан жив и, по-видимому, неплохо себя чувствует.
Капитан... Откуда капитан? Иван посмотрел на кружку в своей руке и понял, что не спит. Кружка дернулась, и немного горячей жидкости пролилось на брюки. Да, он не спит и не спит уже почти четверть часа. Потому что именно четверть часа назад его разбудил грохот и страшный вопль.
- А-А-А-А-А! Пустите! А-А-А-А! Пустите! - отчаянно орал кто-то и дубасил в дверь.
Иван почти не раскрыл глаз, не встал и даже не испугался. Просыпаться было запрещено.
Но где-то зажегся свет. Странный гость Алекса, которого все называли не иначе как Лорд Эйзя, спокойно прошел сквозь Иванов сон куда-то в переднюю, и сон пропал. А в сознание вломились темнота и грохот каких-то деревянных предметов, падающих на пол.
- Вот ведь как оно бывает, - послышался голос Марии Петровны. - Несчастье, несчастье-то какое...
- Алекс - разгильдяй, - заворчал Семен. - Что у него за чудо электричеством?
И тут, наплевав на все запреты, на Ивана навалился страх. Как в детстве или в кошмарном сне, когда ужас вызывают совсем не ужасные ассоциации и появляется предвиденье непостижимой умом катастрофы. Которая чувствовалась все ближе.
Где-то рядом появился слабый желтый свет. Свет быстро проявил комнату стол, печь, и у противоположной двери появилась Настя с зажженной свечой.
- А-А-А-А! Пустите! Пустите быстрее! - страшный человек снаружи возобновил попытки вломиться в дом и начал мощно долбить чем-то в дверь. - Пустите, я знаю, что вы здесь! Зря свет потушили, я все равно знаю! А-А-А-А!
Свеча в Настиной руке дрогнула, и по стенам заплясали странные тени.
- Родик..., - тихо проговорила Мария Петровна. - Родик это..., и вдруг закричала, - Это же Родик! Пустите его, пустите!
- Хорошо, - пожал плечами Лорд Эйзя и открыл дверь.
Шатаясь, вошел Родик. Как Иван и ожидал, это был крепкий располневший мужик. Заиндевевшая одежда, злой непонимающий взгляд, в котором отчаяние.
- Все, больше не могу! Нате, убивайте, бандюги хуевы! - выплеснулось из мужика, и он обессилено сел на лавку.
Иван посмотрел на поникшую и обреченную фигуру Родика, внимательного Лорда, Сергея для безопасности прихватившего с собой обломок трубы, Марию Петровну целенаправленно осматривающуюся по сторонам, и вдруг понял, что все оказалось неизмеримо лучше.
- Простите, но я бы ему водки налил, - предложил он тогда, удивляясь, что уже может говорить.
Все засуетилось.
Мария Петровна подбежала к Родику и начала снимать с него ботинки.
- Ноги... Ноги - это главное! Главное - ноги что бы не отморозил! - причитала она.
Сергей кинулся закрывать дверь, Семен уже наливал что-то в стакан, а из коридора появился Максим и закричал:
- Дядя Родик приехал! И дядя Родик - тоже! Как Дед Мороз...
Все снова собирались в большой комнате, где расположился было спать Иван. Рядом с ним села Настя и подперла руками подбородок. Иван почему-то знал, что ей тревожно. Она надеялась, что вернулся Алекс. Выходит, этот тип куда-то слинял?
- Не расстраивайся, - промямлил Иван, - Он не мог вернуться так скоро.
Настя удивленно обернулась к Ивану и кивнула.
- И не волнуйся. Этот мужик, кажется свой.
- Свой, - кивнула Настя. - Я его где-то видела. Но как ты понял? Ты действительно догадался или...?
- Люди! - заорал в это момент Родик. - Люди, блин! Нормальные люди, оказывается! - и в этом крике было столько искренней радости, что все заулыбались.
- Молодец, а мы тут уже начали сомневаться..., - прокомментировал Семен.
- Кажется, Алекс не очень-то был рад меня видеть, - вздохнула Настя. - А куда? Куда он ушел?
Иван попытался вспомнить. Может быть, кто-нибудь ему об этом говорил?
- Он ушел в пансионат, - вдруг осенило его. - Звонить кому-то... А что? Вообще-то давно надо было.
- Звонить?... Да, да, телефоны же не работают. И мы с Любой не успели подключиться. Но, слушай, Вань, там же эти бандиты?
- Что ты, как он с ними встетиться?
- Конечно, - тихо подтвердила Королева Иллис из своего кресла. - Он же не будет этого делать?
- Не будет..., - грустно улыбнулась Настя, - Хотелось бы в это верить.
- Нас предупреждали, что здесь очень густо и тяжело, - Королева посмотрела на нее умным холодным взглядом, в котором, как это ни странно, Иван тогда почувствовал столько мягкости и доброты, что захотел отвернуться. - Но... принцип везде один.
Семен, Сергей и Мария Петровна суетились вокруг Родика.
- Надо же! И машину нашли! - радостно всхлипывал тот, - Я уж не думал... Такая машина... Классная, заводиться всегда... А тут люди! Настоящие люди! - его лицо становилось все более красным, дыхание - спокойным.
- А вы... понимаете без слов? - спросил Иван Королеву Иллис.
- К сожалению, не всегда, - ответила она. - Так же как и вы.
- Хы-ы-ы-ы..., я ушел от них! - радовался тем временем чему-то своему Родик, - Я ушел, хы-ы-ы-ы... Но он.., послушайте, понимаете... Понимаете, - его лицо вдруг стало серьезным, и он, с видом человека, сделавшего открытие, закончил, - Значит, это они охотились не за мной!
- Кто? - напрягся Сергей.
- Ну.. их было много. Блин... в лесу куча призраков! Ночью, да? Вы мне верите? Вот ты меня знаешь, ты мне веришь? - Родион тяжело уставился на Сергея. - Можешь не верить, мне по фигу. Я сам ... Нет, ну в натуре, призраки, странные такие, и, понимаете, никак не могу их разглядеть. Сначала они бежали в одну сторону, к атаке готовились, затем в другую... Здоровые такие! И тут смотрю и вижу, что у них все по-взрослому, какие-то мечи, пики - как у древних. Ну, думаю, капец. Свихнулся. Наверное, когда летел из машины головой обо что-нибудь... И тут раз, - вижу, один из них меня заметил, сделал остальными какой-то знак, и они стали стягиваться. У-у, чувствую, окружают!
Что делать? Побежал, ну наверх, на холм, а они и справа, и слева. Все, думаю, по снегу далеко не уйду, не вырваться мне, в клещи берут, сволочи... И тут они вдруг попятились куда-то. Пятятся, прячуться, а я не понял сначала. И тут вижу... Меня как громом в грудь фигануло. Там, куда я бегу, мужик стоит одетый как этот... гардемарин. Думаю, что за хрень, он один, а их куча туева. А ему по фигу. Стоит, и шпага у него такая тонкая-тонкая, - сморщился Родион.
Лорд Эйза и Королева Иллис переглянулись.
- И я понял: все. Сейчас начнется. Не зря все эти призраки со своими мечами так забегали. А он стоит... Вы не представляете как стоит! Умный, гад: ждет, что бы поближе подошли! И шпага такая то-онкая такая. Я чувствую, все, пиздец, рыпаться бесполезняк ну по-олный. Он же меня заодно с этими призраками укопает и не заметит. Меня прямо так и пробрало, и я ползком, ползком.... А потом как рванул, бежал, бежал и... вот здесь очутился. И они..., понимаете, вот только сейчас дошло, как оно все. Ну, в том смысле..., - Родион вдруг дернулся, привстал и мутным взглядом, из которого исчезало сознание, уставился в сторону двери, - Выходит они, вовсе не за мной охотились..., - закончил он.
И отключился.
У двери стоял невысокий изящный человек в расшитом золотом камзоле. В одной руке у него была роскошная меховая шуба, а на перевязи висела длинная тонкая шпага. Тон-нкая-тонкая...
- Здравствуйте, - проговорил человек хриплым голосом с акцентом, похожим на немецкий. И улыбнулся одним глазом - другой был закрыт живописной темной повязкой.
- Здравствуйте, - нерешительным и немного испуганным голосом проговорила за всех Настя, - Я вам сегодня говорила... Это он, капитан Дук.
***
- Да, лед - страшная вещь, - капитан Дук откинулся на спинку кресла и его полузакрытый глаз благодушно оглядел присутствующих. - Лед очень страшная вещь, но не самая страшная.
Иван повертел в руках кружку. Привычный предмет: массивная ручка, гладкие темно красные очертания, в которых тускло отблескивает огонь в печи. После недавней "газовой атаки" дом, кажется, снова нагрелся. А вот, его, Ивана, руки, белая кожа, пальцы, которые слишком коротки для того, что бы хорошо играть на фортепиано, потемневший ноготь, который он не так давно прищемил дверью. Кто-то говорил, что если посмотреть на руки во время сна, то и во сне можно быть сознательным. Ну что ж, собственно, вот его руки, и что?
- Никак не предполагала, капитан, что для вас существуют страшные вещи, - заметила Королева Иллис.
- Ваше Величество, пусть меня разорвут на части сто пушечных ядер одновременно, и каждый кусочек плоти съедят разные рыбы, но еще никто не имел причин считать меня трусом! Просто, должен заметить, страшная вещь - это страшная вещь. Даже если ее не бояться.
- Извините, но мне тоже кажется, есть вещи пострашнее льда, - зачем-то сказал Иван, не отрывая глаз от рук, которые дернулись и начали теребить кружку.
- Люди Четвертого Короля? - предположил Сергей.
Все-таки он парень странный. Нервничает, призывает забаррикадироваться, выставить часовых, продумать различные пути отступления. Может быть, тоже от страха?
- Воины Четвертого Короля..., - нахмурился Дук. - Да, да. Неприятные, канальи..
- А чего это они приперлись? - насупился Максим.
- Мой юный друг, - Дук закинул ногу на ногу, и пряжка на его туфле ярко сверкнула, - Я у них об этом не спрашивал, но, могу предположить, они здесь кому-то нужны.
- Кому же? - спросила Королева Иллис.
- Ваше Величество, тысяча кашалотов мне в глотку, но я ни кого не знаю в этих местах! Сюда не ходят наши корабли, и даже мой застрял во льдах, а я две недели добирался до берега на собаках. Из всех людей, которых я здесь встретил, мне раньше не встречался никто. Разве что лицо этой молодой фрау, - Дук указал взглядом на Настю, - мне почему-то кажется знакомым. И еще человек, которого я встретил в лесу.
- Алекс! Где вы его видели? - быстро спросила Настя.
- Недалеко отсюда. Он шел на лыжах через большое озеро. Собственно, он был первым нормальным человеком, которого я тут встретил..
- Да! - шумно согласился Роман. - Вы правы. Как вы правы! А я всегда говорил, но меня не слушали. И Утюг бы подтвердил... Я всегда говорил, что в нашем мире все люди... они перестали быть людьми, вот что! - и Роман приготовился то ли заплакать, то ли выпить.
- Сундук дукатов против одного мертвеца! не могу это подтвердить или опровергнуть. - оборвал его намерения Дук. - Но, когда я встретил тут нормального человека, тысяча кашалотов! я был удивлен.
- Почему? - возмутился Семен.
- Конечно, откуда им тут взяться.., - махнул рукой Роман, и капитан согласно кивнул.
- А вы думаете легко сейчас встретить кого-то в нормальном виде? Сейчас, во время акладока?
- Что? - воскликнула Настя.
- Акладока, - Дук кивнул куда-то за окно. - Полагаю, вам не надо объяснять, что это такое, подавись я тремя медузами.
- Акладок..., - задумчиво повторил лорд Эйзя.
Иван изо всех сил вцепился в кружку и все вокруг него стало медленно вращаться. Происходящее было названо. Названо как-то походя, невзначай. И названо страшно - слово "акладок" образовало в его сознании мощный мутный водоворот, который медленно, но верно отделял и уносил его прочь из этой комнаты, прочь из этого мира. Наверное, это потому, что он перестал смотреть на руки. Нет, нужно смотреть, обязательно смотреть, и держаться изо всех сил.
- Акладок - это глубоко проникающая бледная буря, - пояснила Королева Иллис тихим холодным голосом, словно речь шла об обычном заборе за сараем.
- Верно. Старые моряки говорят, что есть много видов бледных бурь, - дополнил Дук, - От большинства из них, если есть силы, можно защититься. И такие случаи не редки. Я сам несколько раз спасал корабль в таких обстоятельствах. А один раз вывел из бури флотилию из трех кораблей. Но акладок относится к бледной буре, так, как цунами к обычному шторму.
- Понимаете, - продолжил Дук голосом доброго чародея из страшной сказки, - Если мои наблюдения верны, акладок это скорее некий смерч. Простите, если я ложно использую местный язык, не морской смерч, не каприз климата, а явление космической природы. Известно, что акладок часто можно предсказать, но, на этот раз мои приборы не показывали ничего угрожающего. Только шаман, шаман того места где мы достигли материка, мог что-то предполагать. Именно он распознал его первым и обещал, что присмотрит за моей командой. Сто смердящих мертвяков и одно чудовище, у него не будет больших хлопот! И, - Дук поднял вверх указательный палец со сверкающим словно светодиод, перстнем, - Готов спорить на ящик рома, большинство из нас, включая меня, оказались в нем случайно, точнее неумышленно. Разумеется, Людей Четвертого Короля сюда кто-то прислал, Ваше Величество и Ваше Сиятельство, - Дук сдержанно поклонился Королеве Иллис и Лорду Эйзе, - Оказались здесь, если я правильно думаю, с какой-то целью. Но, думаю, все мы чего-то не рассчитали.
Никто не ответил. По-видимому, ни у Лорда, пусть он и был регентом какого-то там короля, ни у самой Королевы не было ответов, как не было их и у кого-либо из сидящих в этой комнате. И наступила тишина. И в этой тишине Иван вдруг подумал, что, если ответов нет даже у этих странных господ, значит... Разгадка была где-то близко, но увидеть ее мешал охвативший его ужас. Она была почему-то связана с Алексом, с этим местом, и со стариком, который жил где-то здесь. Когда-то, еще студентами, они ездили сюда пьянствовать, и еще тогда ему показалось...
- Ребят, вы извините, но я вообще ничего не понимаю, - ворвалась в его мысли Люба. Она только что принесла из кухни чайник, и, видимо, слышала только последние слова разговора. Иван оторвал взгляд от рук и уставился на нее. Ужас начал понемногу спадать. Впрочем, может быть, это всего лишь защитная реакция сознания?
- А чего понимать, мы все тут свихнулись, - мрачно заметил Семен.
- Значит это по моей специальности. Я же по образованию врач-психиатр, если кто не знает.
- Ты тоже свихнулась.
- Может быть. Но, должна вам сказать, свихнувшийся, особенно если он врач, видит других свихнувшихся достсточно объективно. Так что, может быть..., - Любе в голову пришла какая-то идея, но Иван уже не слушал.
Ведь его идея, кажется, была не менее интересной. И только он ухватил в происходящем какой-то смысл, как пошел этот бессмысленный психотерапевтический треп. Пусть и со стороны Любы. Неужели они не видят, что опять уходят куда-то в сторону. И от этого еще страшнее. Сидеть здесь, просто говорить, зная, что где-то там могут быть полчища страшных Воинов, бледная буря.... И те двое.
Кстати, неизвестно, что страшнее.
Ивана прошиб пот. Ему вдруг показалось, что он делает или уже сделал какую-то роковую ошибку. Стараясь казаться незаметным, он поставил кружку, поднялся, медленно подошел к окну, заглянул за занавески и сразу отпрянул. Там снаружи, обтекая поляну, на которой стоял дом, в облаках полных ужаса, из леса выходили полчища странных существ в остроконечных шлемах. Безмолвно, под низкими белыми вспышками, они, не оставляя следов, медленно уходили на север. Где из-за леса поднималось и уходило куда-то в небо что-то пустое и черное.
***
- Але, ой, это ты? Ну, привет! Хорошо, что ты позвонил. Знаешь, завтра, к сожалению, ничего не получится, - голос в трубке, казалось, звучал весело, даже задорно. - Мне нужно поехать к брату. Прости, что так получилось. Я звонила тебе в офис, и на мобильный, но там только автоответчик. Так что ты не жди...
- Хорошо, - ответил Алекс. - Так вышло, что я... в общем я тоже в другом месте, - поморщился он оглядывая окружающую картину.
- Ну, вот видишь... Жалко. Тебя плохо слышно. Как у тебя дела? У меня высветился какой-то странный номер...
- Тут сегодня что-то со связью.... Ладно, постараюсь позвонить тебе на неделе. Хорошо?
- ... Наверное что-то с телефоном. Какие-то странные значки. Ничего не...
Алекс нажал кнопку разъединения связи. Треск, доносящийся из маленького динамика в трубке, исчез, его место занял шум ветра, влетавшего через пустые оконные проемы и шелестевшего в каких-то невидимых кустах за ними.
Мечты умирают где-то далеко в нашем воображении, поэтому нам не бывает так больно. Мы подсознательно понимаем это и даже привыкли, что они не сбываются. И, скорее всего, из-за этого часто боимся воплощать их в реальность. Потому что намного больнее, когда гибнут планы, ибо планы, это уже часть жизни.
Глупо готовиться к тому, невозможность чего очевидна: делать то, что никто не оценит, покупать подарок, который не будет подарен, выбирать вино, которое не будет выпито тем, кому оно предназначалось. Глупо совершать действия, которые безнадежны. И намного легче их не совершать. А он? Почему его так тянет играть в проигрышной ситуации? На что он надеется?
Точнее - надеялся...?
Алекс засунул телефон во внутренний карман куртки, и в этот момент зажегся свет. Маленькая желтая лампочка, свисающая с балки на длинном кривом проводе. Доигрался. Очень даже скверно, что это его не пугает. Алекс взял лыжу и начал подкручивать разболтавшееся крепление старым швейцарским ножом. Таким старым, что вполне тянул на трофей Первой мировой войны. Свет нужно использовать. Например, осмотреть телефон того покойника, осмотреть себя, потому что, кажется это....
Скрипнула дверь, которой не было. Хрустнули доски пола, которые вывезли из этого дома в начале шестидесятых. Около покосившегося железного шкафа стоял старый хозяин ножа и невидящими глазами смотрел в окно.
- В-василич! - окликнул его Алекс. - Василич, ты..? Ты же не должен здесь быть.
- Ты тоже.
- Василич... привет! Здорово, Василич! Раз уж мы...
- Привет, - ответил Василич. Его голос почему-то доходил раньше эмоций и поэтому казался бесцветным, как старый, старый ковер.
- Что случилось? Почему мы видим друг друга?
- Ничего удивительного. Ребята воровали бензин, - изо рта старика шел пар, и, казалось, что весь он дымиться. - Ничего страшного. Утечка была небольшой и мороз...
- Ну да, не жарко, - согласился Алекс, понимая, что уже начал немного мерзнуть от отсутствия движений.
- Вот все и замерзло. Почти все. И еще. У офицера был образец.
- Почти? Образец? Ты о чем, Василич?
- О том, что когда-то было сделано здесь. Это не довезли. А образец хранился отдельно и свяжется только к утру.
- Что свяжется, что было сделано?
- Не спеши. Сейчас поймешь.
Но Алекс уже понял. Это было в больших стеклянных бутылках. Состав, полученный в этом доме и потенцированный четыреста раз в течение четырехсот ночей.
- И теперь?
- Теперь здесь такое место.
- Ясно..., - Алекс понял. Кажется, он воспринял все, что тот хотел ему передать, и, судя по всему, этого должно оказаться достаточно. - Но ты как, Василич? Как ты там?!
Никто не ответил. Он осмотрелся. Здесь, или нет - вон там у окна? Алексу показалось, что он забыл, где только что его видел, и почти закричал, - Как ты? Как ты там, а?
И, снова не услышав ответа, подхватил лыжи и быстро вышел наружу.
Откуда-то из темноты налетел ветер. Было видно, что эта темнота уходит далеко вперед и вниз, и только сзади, где стоит дом, ее ограничивает свет - над крышей светилась большая-большая планета. А внизу, на фоне отражающего слабый свет снега, стоял знакомый силуэт и манил его рукой.
- Василич, мне спуститься? - зачем-то попробовал уточнить Алекс. Он понял, что дом, в котром они были, стоит на горе. Вероятно, на горе между водохранилищем и каналом. Только сейчас там визу нет водохранилища, а есть лишь небольшая замерзшая река. А в том месте, где будет канал, в нее втекает узкий незамерзающий ручеек.
- Там можно проехать? Но ты как? Что ты чувствуешь? И потом..., я что-то сейчас не соображу. Кто сейчас мы? Кого ты из меня сделал?
- Кто мы...? - задумчиво проговорил старик, и Алекс понял, что тот Василич, который сейчас смотрит на него откуда-то с середины спуска, на самом деле молодой, молодой, по-видимому, даже моложе него самого. Наверное, таким он был в далекие и противоречивые двадцатые. Авангардизм, коллективизация, Четвертый путь. - Спрашиваешь, кто мы?
- Ну да. Я, правда, не успел, но все же кто мы?
- Мы....
- Что? - в оставленном доме что-то рухнуло. - Слушай, тут шум.. Кто мы?
- Я же сказал.
- Но...
Медлить дальше было нельзя. Под лыжами ухнул и зашуршал снег. В грудь и в лицо дунул ветер. Алекс знал, что это нужно сделать именно так: молча оттолкнуться палками и уже на ходу лихо крикнуть "Счастливо!". Затем обогнуть елку, и внизу, когда станет совсем темно, пытаться угадать, куда уходит лыжня. И пока не спустился вниз, не думать о том, что ответил Василич. Он все равно не сможет никому ничего объяснить. Потому, что никто еще не знает этого слова.
***
- Когда я была маленькая, я думала, что взрослые люди - другие. Дело не в том, что они больше в размерах, сильнее и знают об окружающем мире намного больше, чем знала тогда я. Они выросли, стали людьми, полноценными настоящими людьми, понимаете? А я еще нет. И эта разница представлялась мне колоссальной. Но потом, я пошла в школу, научилась читать, писать и узнала многое из того, что знает обычный взрослый. Я выросла, выкурила первую сигарету, выпила первую рюмку вина, узнала что такое секс. Я уехала в Москву, поступила очень престижный институт, вышла замуж, развелась, уехала жить и работать в самую богатую в мире страну. У меня родился сын, я открыла свой офис. Но что изменилось? Стала ли я тем человеком, настоящим законченным взрослым человеком? Не фига! И еще раз не фига! Когда я смотрю внутрь себя я вижу все ту же злобную эгоистичную девчонку, которая готова расплакаться от того, что у ее куклы не отстирывается пятно на платье.
- И это, мать, твое главное разочарование? - удивился Семен.
Ах да, они же теперь говорят о разочарованиях. Люба прикусила губу.
Неудачная тема. Но, кажется, она сама ее предложила. И так ужасно начала. Нужно же было привести конкретный пример из жизни. Что с ней?
- Да. Это... глобальное такое разочарование, - вздохнула Люба. - А вы чего ожидали? Что я начну про разочарования в мужчинах, в сексе, в стране, куда уехала?
- А мы тоже так должны? Ну, так глобально? - попробовал спросить Иван.
- Нет, давайте сначала разберемся, - предложил Сергей. И встал.
- Я... Я тоже думал, что взрослые люди другие. Пока сам таким не стал. Это... происходит незаметно, понимаете? Появляются возможности, сила, способность что-то понять. Но... мне кажется я только начал. Начал становится взрослым человеком, но во что-то уперся. Я только не знаю, во что. Я бросил медицину, уехал сюда жить. Но ничего не изменилось, я, наверное, уперся в себя. Понимаете? И тут такое...
- Да, воины, буря..., - насупился Иван.
- И все мы уперлись, - резюмировал Семен. - И сидим тут как ...
Пока он искал нужное слово, Сергей поморщился и сел.
- Да, уперлись! - неожиданно громко заявила Люба, - И уперлись, по одной очень простой причине. Тот человек, которым нас всех учили и учат быть, его нет.
- И давно! - поддержал Роман, и тревожно посмотрел на нее - И никогда не было!
- Понимаю, понимаю, - неожиданно включился Иван, который уже несколько минут сидел в каком-то оцепенении. - Ты утверждаешь, что наша модель человека несостоятельна!
- Ваша модель? - переспросил Дук. И посмотрел по сторонам.
- Не состоятельна ни разу. Ведь что такое человек, если посмотреть на него объективно? Что такое человек, если отбросить штампы?
- Это храм...
- Это животное!
- Животное?
- Да, - подтвердила Люба. - Наука именно так его и рассматривает. Как животное, наделенное разумом.
- Вот только кто его им наделил..? - сообщил о своих раздумьях Максим.
- Наделил и... неправильно разделил, - обрадовался Роман.
- Ok. Хотите поговорить о проблемах неравенства? - спросила его Люба, и Роман с энтузиазмом замотал головой.
- Нет, нет, я слушаю, - покорно заявил он и сел прямо.
- Хорошо, о делении разума - в следующей серии. Конечно, мнений может быть много. Сколько людей, столько и мнений. Но, чем человек в корне отличается от животного..., на самом деле опредеить очень сложно.
- Может быть мнением? - предположила королева Иллис.
Люба на секунду задумалась.
- Пожалуй нет, - проговорила она. - Мнение тоже обусловлено. Как и рефлексы животных. А человек... он имеет намного более сложную и тонкую систему рефлексов. Возможно, отсюда его феноменальная для биологического вида обучаемость. Обучаемость и воображение, то есть способность человеческого мозга моделировать процессы. Это действительно отличает нас от прочих. Но это - следствие. Следствие более тонкой организации. И все.
- Как все? - обиделась Настя. - А душа? Мы же не автоматы какие-нибудь.
- Автоматы! Сложные биологические автоматы.
- Автоматы, способные к совершенствованию своей структуры? - предположил Иван. - Ну, в смысле, я когда-то изучал теорию систем...
- Не способные!
Люба почувствовала, что ее охватывает какой-то злой азарт. Азарт растормошить этих таких добрых и хороших людей, людей, которые никогда не пробовали выжить в чужой среде и даже не очень хорошо выживают в своей. Которые никогда не ничего не начинали с нуля. Как она.
- Просто некоторым людям везет, - проговорила она. - Везет и у них появляется одно такое большое, большое желание, которое перевешивает остальные. Например, стать кем-то. Обычно, по большому счету, это лишено смысла, просто форма подражания чему-то: успехам, стилю жизни, возможностям. Но если человек в состоянии подчинить этому многое, жизнь кажется ему осмысленной и подчиненной его воле. Но сам человек не меняется.
- Как не меняется? - вытаращила глаза Настя. - Но мы же живые. Живые люди! И все выросли разными. Разве нет?
- Опыт! - отчеканила Люба. - Опыт и только опыт делает каждого человека индивидуальным. Вспомните, как быстро находят общий язык дети. Но идет время, и люди все хуже понимают друг друга. Ведь так?
- Послушай, но в нас же что-то есть, - не сдавался Иван. - Ну, помимо опыта.
- Есть, - согласилась она. - В том и трагедия, Вань. Тот человек, о которым мы еще помним в детстве, который в нас вошел то ли с воспитанием, то ли с молоком матери - не знаю - этот человек на самом деле жив! Точнее полужив. Вспомните старые сказки про оборотней. Как Иванушка стал козленочком, или красный молодец превратился в медведя. Человек, настоящий взрослый человек находится в таком же положении. И когда он хочет что-то сказать, получается, что он только рычит или жалобно блеет, и никто, может быть за исключением любимого человека, не догадывается, кто ты. Да, мы оторвались, научились говорить, мыслить, но ... все это просто язык другого уровня, тоже некое рычание. Просто мы рычим не из-под медвежьей шкуры, а из своей человеческой личности, психической конституции, эго, и рычим словами, поступками. А наша сущность... она, может быть, намного выше всего этого. Но должна в этом жить. И ни я, ни наука, не скажет, кто превратил нас в этих животных.
Страшно? Да, страшно. Поэтому мы и ищем опору в фантазиях. Человек всесилен, вот только дайте ему накопить нужные знания! И тогда... А что? Что тогда? Или придумывают какую-то идеальную жизнь, которая ждет нас после смерти. Или утешаемся, что есть некто всесильный и всезнающий, кто нам поможет, и подчас всю жизнь ждем того, что в нашу жизнь вмешается эта справедливая и добрая сила, даст всем по заслугам, а нас самих несказанно наградит. Потому что это очень трудно - жить, зная, что тебе никогда никто не поможет. Кроме разве самого себя...
Вот так. Грустно? Грустно. Но надо смотреть правде в глаза. А когда смотришь... Удивительно, но начинаешь даже больше любить людей. Ну, из-за их безнадежной ситуации, что ли. В конце концов, если во всем этом существует некий еще непонятый учеными замысел, он в том, что бы чему-то нас научить. Таким вот непедагогичным методом, поместив в тюрьму собственной жизни. Стало быть, и вы, и я - мы чему-то учимся...
Ну, да, конечно... Я знаю, Вань, что ты скажешь. Есть другие объяснения. Такие последовательные и логичные картины мира, в которых человек представляется постоянно эволюционирующим существом, идущим по лестнице от животных к ангелам и архангелам. Но я считаю надеяться на вещи, которые мы не можем проверить, это малодушие. Малодушие и глупость. Да, Алекс считает как-то наоборот, но... может быть у него другой опыт. Возможно, он чувствует в происходящем какую-то логику. Даже сейчас. Я не знаю...
Я родилась в небольшом городе, мои родители - обычные простые люди. В семнадцать я приехала учиться в Москву, в двадцать семь - в Нью-Йорк. И там, и там я чему-то научилась. Но... это очень мало изменило меня. Все.
***
- Какая-то мрачная психотерапия, - расстроился Семен после нескольких секунд молчания.
- Я в это не верю! - присоединился Иван. - Потому что есть что-то высокое... Красота, гармония, музыка...
- Это... помогает человеку приходить в более высокие состояния? - спросил Лорд Эйзя.
- Я бы сказала, просто отвлекает, - ответила Люба. - В лучшую сторону. Но необратимых изменений не производит.
- Такой человек лишен возможности совершенствоваться?
- Почему, нет. Он может копить знания, воспитать более мудрые и сдержанные реакции, решиться на рискованные и трудные вещи. Уехать в другую страну, поменять мужа или жену, но... он не может уехать от себя, изменить себя, понимаете? Он будет больше знать, говорить на другом языке... Но по большому счету жизнь для него не измениться. Да, есть куча очень интересных и по-своему эффективных вещей: психоанализ, гештальтд терапия, но и это не меняет сути. Он по-прежнему будет жить из своего физического тела и психической конституции. Он не станет иным. Не превратиться обратно в братца Иванушку, и не станет по-настоящему взрослым.
- Послушай, по-твоему, я не могу сделать свою жизнь лучше или хуже? - нерешительно возразила Настя
- Можешь. Богаче, беднее - да. Глупее или умнее - нет! И, ребята, не надо на меня так смотреть, - внезапно рассердилась Люба. - Разве я говорю, что все так совсем ужасно? Собака не может стать кошкой, что тут такого? И ты, Ваня никогда не станешь таким, как Семен, а Семен - ну... таким как...., - на ее лице появилась растерянность, - А где..? Где этот... Сергей? Он как раз хотел разобраться...?
Общество взволновалось. Было впечатление, что все заговорили разом, и Настю внезапно пронзил холодный как смерть ужас: Люба права.
Никаких сомнений, все так и есть. Это правда, и кроме этой ужасной правды ничего нет. И каждый из них ничего не может с этим поделать. Она сама, Люба, Иван, Максим с Марией Петровной, все, все, все - только набор правил, реакций и рефлексов, заложенных в них по капризу равнодушного холодного хаоса. Холодного, как ветер за окном.
Настя поняла, что мелко дрожит. Она не может, она не готова жить в таком мире. Это слишком сильная правда. Тяжелая, как броня, она обволакивала сознание, сковывала мысли в холодный неподвижный сгусток. Это правда, которая убивает, и ее надо быстро, быстро выбросить из головы.
Пока она окончательно не вмерзла в ее бесчувственность.
Даже если это правда.
Появился Сергей.
- Ух, ты, Серега, а мы думали, ты за дровами ушел, - обрадовался Семен. Он тоже все понимал, поэтому и пытался радоваться.
- Я? Нет, я просто в туалет. Там? Там я уже был! - в страхе отшатнулся тот от подобного предположения.
- Все мы там были, - скорректировала Люба.
- Но ушел только Алекс! - вырвалось у Насти.
- Может быть, он все-таки вернется? - неуверенно предположил Иван.