- Что ж, не будем терять время, - задумчиво буркнул Алекс и исчез где-то в кладовке.
Кухня. Полки, отделанная состаренной плиткой столешница, посуда. Настя оказалась одна и почувствовала, что дрожит.
Точнее, кто-то дрожал внутри нее. И не только дрожал. Этот кто-то, эта нервная особа внутри, по-прежнему пыталась теребить руки, кусать губы, порывалась что-то говорить. Она была наполнена вопросами, которые не возможно сформулировать, она видела опасность, которая не доходила до сознания, и весь это хаос эмоций и намерений, пульсировал в Настиной голове, произнося "Надо что-то делать! Надо что-то делать!"
Какое-то безумие. Все - безумие.
Но делать, разумеется, было нужно. Думать, спрашивать, сопоставлять. А она молчит. Потому что у нее внутри лебедь, рак и щука, и эти представители живой природы пытаются говорить одновременно. И в результат - никакой.
Интересная получается теория. Когда-то она читала что-то подобное. Но что она от себя хочет? Ведь кроме этой внутренней истеричной особы тут, снаружи есть еще испуганная слабая девушка, которая по инерции еще чувствует все то, что она пережила за секунду до прихода Алекса, и которая все еще пытается бежать от тех покойников. Отчего тело кажется картонным, ноги ватными, а сердце таким громадным, словно занимает большую часть груди.
И все это, постепенно переходит в сильное желание уснуть. Желание, которое наваливается на нее мягким и тяжелым облаком. Нет, надо что-то делать!
- У-у..? - буркнул Алекс. Он снова был здесь. И откуда-то сверху на нее смотрели два добрых усталых глаза. Смотрели почти так же, как только что смотрел глаз капитана. Наверное она что-то спросила. И он тоже не понял, что именно.
Ах да, кажется, она должна ему помочь.
Алекс пропустил ее к плите, а сам полез в шкаф. Подвижная спина, уверенные движения рук, волосатая шея, выглядывающая из-под свитера. Повинуясь древнему чувству всегда в трудную минуту быть рядом с мужчиной, Настя подошла к нему, всхлипнула и прижалась лбом к его плечу.
Стало легче. Картонность и ватность стали таять, превращаясь в тепло. Так было не страшно. Почти не страшно. Если, конечно, ни о чем не думать, а вот так вот уткнуться. Потому что он уверен, он там был, он что-то знает, и, если не думать о том, что он знает, можно попробовать успокоиться.
- Ты.. ты вообще понимаешь, что происходит? - выдавила из себя она.
- Все будет нормально, - улыбнулся Алекс где-то вверху. - Все, все будет хорошо, - он повернулся и поцеловал ее в щеку.
- Но мы можем не успеть? - напомнила она.
- Видишь, вода закипает. Все в порядке. Помнишь, что чашки в старом буфете?
Она помнила. Но все это не то! Нужно что-то придумать. Все-таки ее мысли были какие-то другие, совсем не те, которые должны быть у человека рядом с Алексом. Он даже не может или не хочет ей что-либо объяснить. Хотя чашки действительно стоят в старом буфете.
- Случилась всякая хрень, - буркнул Алекс, возясь над плитой. - Но все скоро кончиться. Вы тут все зачем-то проснулись, и теперь важно, что бы снова не уснули. Хотя бы в ближайшие два часа. Вот кофе, возьми вторую турку.
Вода, на которую она сыпет кофе. Много кофе, что бы напиток получился крепким. Теперь вода должна его пропитать. Пахнущий уютными утренними кофейнями, порошок постепенно темнел, и скоро на поверхности воды остались только небольшие холмики. Теперь на огонь.
- Мне все это кажется каким-то сумасшествием, - сказала она и зевнула так, что у нее снова заслезились глаза. - Послушай, а если кто-нибудь уснет, он что..., погибнет?
- Нет. Но лучше ему от этого не будет, - вздохнул Алекс.
- В каком смысле? - Настю вдруг пробил такой испуг, что сонливость сразу исчезла. - Ты что, ты хочешь сказать, что....
- Им будет сложно, - уклонился от ясного ответа Алекс.
- Значит, это все по-настоящему, да?
- Ну..., - вздохнул Алекс вместо ответа, и вдруг хитро прищурился и улыбнулся. - Ты же знаешь, любая настоящесть относительна. Но, слушай, как все интересно получилось, а? Такая компания! Наверное, самые близкие мне люди. Никогда бы такого не придумал! И эти местные обитатели и... совсем не местные.
- Тебе это интересно?
- Угу, - буркнул уже через плечо Алекс.
Конечно, с ее стороны это был идиотский вопрос. На самом деле ей тоже очень интересно.
- И это не случайно?
- Вероятно.
- Думаешь, это все что-то значит? Ну в смысле всяких кармических связей, да?
- Подозреваю, что все неспроста.
По краям турки появилась пена, которая стала быстро разрастаться, постепенно захватывая все большую часть поверхности. Нужно срочно снимать, поняла Настя и, быстро схватив дымящийся сосуд, поставила его на доску рядом с чайником. На столе около плиты появился громадный деревянный поднос с медными ручками, и Алекс начал стирать с него пыль. Симпатичный добрый и такой знакомый. Неправильный, но выразительный человек. Гармоничный несмотря на громадный нос, который делал его похожим на Бельмондо.
- Я.. я очень хочу быть твоим другом, - неожиданно вырвалось из нее. - Таким как Семен, Ваня. И если есть на свете эта твоя кармическая связь, быть связанной с тобой как они, в общем..., - Насте показалось, что она говорит какую-то чушь, хотя то, что вызвало эти ее слова, было совсем не чушью, а чем-то очень важным. И Алекс, кажется, это понял.
- Спасибо, - тихо сказал он и плавно поставил поднос на стол.
- Знаешь, если это, правда, и мы живем много жизней и как бы поднимаемся, идем к чему-то, идем все вместе, то... я еще вот бы чего хотела. Я бы хотела встретиться сейчас с тобой таким, каким ты был в прошлой жизни. Когда ты еще не был таким... совершенным. Что бы помочь тебе.
- Спасибо, - повторил Алекс. - Но если мы не разобьем чашки...
- Прости, что я тебе это сейчас говорю, но вдруг я усну. Такое ведь может случиться, верно? - Алекс замотал головой, но Настя продолжила, - Поэтому сейчас, наверное, нужно говорить только что-то важное
- По-моему нас одиннадцать, - задумался на мгновение Алекс и улыбнулся. Он все понимал.
- Вот видишь..., - она тоже постаралась улыбнуться и не заплакать. - Видишь, я могу сгодиться только на то, что бы подавать тебе чашки. И... я понимаю, что это тоже нужно, но делать это может даже робот. И я не знаю, я не знаю, что мне делать!
- Я тебя очень люблю, - Алекс начал наливать кофе и вдоль его белого свитера прямо к лицу начал струиться ароматный пар. - Но ты же понимаешь. К сожалению, никто не скажет нам, что нужно делать. А нас точно одиннадцать, а не двенадцать?
- Кажется точно, - Настя мысленно пересчитала всех сидящих в комнате, - Если, конечно, больше никто не придет. Будем разливать следующую турку?
- Ага, давай вон те беленькие, прямо с блюдечками, - Алекс отвернулся в сторону плиты, а Настя в сторону буфета. И, когда они вновь встретились около подноса у Алекса было грустное и серьезное лицо.
- Саш, скажи, а ты, честно, сам все понимаешь?
Алекс вздохнул.
- Это же важно. Ты не можешь это объяснить или тебе нельзя? Кто все эти странные люди? Ты видишь ауру? Ты знаешь, кем ты был в прошлой жизни? Ты можешь сказать, каким ты был? Или кем была я? Ты... волшебник?
- Я? - переспросил Алекс и задумался. - М-да, трех штук не хватает. Там в тумбочке есть такие синенькие.
Настя наклонилась, распахнула рассохшуюся скрипучую дверцу и услышала сзади себя:
- Прошлые жизни отталкивают.
Большое синее блюдце закачалось в ее руке и попыталось соскользнуть на пол. Она ойкнула, но все-таки донесла посуду до стола.
- Я была влюблена в Семена. Ужасно. Целый год. И так мучилась...
Синяя чашка наполнилась кофе, но Настя неподвижно стояла, пораженная не столько своими словами, сколько моментом их произнесения.
- А у меня была неудачная жизнь, - тихо сказал Алекс.
- Как у него сейчас? - ее голос был слабым, слабым, словно висел на ниточке, которая вот, вот оборвется. - И.. тебе было некому помочь? Как сейчас ему? - Насте показалось, что она сделала что-то очень интимное, что было ей запрещено, и даже почувствовала, что краснеет.
- М-м-м... не хватило. Всего чуть-чуть, - сказал Алекс, глядя на две пустые голубые чашки. - Давай кипяток, сейчас сделаем растворимый, но это хуже.
- Господи, ну и эгоистка же я! - воскликнула Настя, приподнимая с плиты большой закопченный чайник. - Прости пожалуйста, я сейчас.
- Ну вот!
Да, все чашки наконец наполнены и их нужно нести. А во всем остальном она разберется. Если, конечно, не уснет. Рухнув на пол прямо с подносом в руках. Господи, так хочется зевнуть, а руки держат этот поднос...
- Стой! Давай так, - неожиданно предложил Алекс, - Поставь. Давай ты сейчас войдешь в комнату, бабахнешь кочергой о пол, и громко объявишь: "Кофе!". И тут войду я. Или наоборот!
- Хорошо, - улыбнулась Настя, - Давай я бабахну!
- Договорились, - подмигнул ей Алекс и взял поднос. - Ну что, пошли! Надеюсь, мы не опоздали...
*
Послышался сильный грохот.
- Эй, ущипните его кто-нибудь! - воскликнул встревоженный женский голос, затем кто-то взял сильными пальцами его щеку, оттянул и начал с энтузиазмом выкручивать против часовой стрелки.
Ужас! Кажется, он все-таки уснул, или почти уснул.
- Да перестаньте вы! Да не сплю я, не сплю! - воскликнул Иван. Вокруг пахло кофе, а рядом с ним на корточках сидела Люба и внимательно терзала его не очень бритую щеку.
- Смотрите, смотрите, а он живой, - осторожно пошутила она. И от этих слов, а еще больше от непростой интонации, с которой они были произнесены, Ивана кольнула тревога и страх.
- А что, кто-нибудь, - он оглядел комнату. По-прежнему горел огонь в печке, от чашек шел легкий пар, а люди без энтузиазма переговаривались и переглядывались. Мария Петровна трясла за плечо то Родиона, то Максима, Семен мотал головой, Роман разминал свое лицо, делая это так зверски, словно оно было из резины.
- Вань, выпей кофе, - сказала Люба. - Алекс говорит, что сейчас будет самое интересное.
Иван попытался улыбнуться, словно он и вправду был в норме. Люба всегда являлась для него той женщиной, перед которой ему было очень стыдно за себя. Стыдно своей совершенно невыдающейся внешности, того, что он не умеет драться, зарабатывать деньги, быть твердым, замечать важные вещи, стыдно того, как он живет и во что превратился. И это чувство стыда жило и развивалось в нем с того самого момента, когда Алекс впервые привел Любу на репетицию.
Кажется, совсем недавно. Третий курс, поздняя осень, первый пухлый снег на клумбах около главного корпуса, пыльная комнатка, уделанная звукопоглощающими панелями. И удивительно красивая девушка с идеальной фигурой, отличной кожей, целеустремленным лицом и напряженными глазами. Такими глазами! Она сидела в углу за старыми кинаповскими колонками, как олицетворение чего-то недостижимого, словно материализовавшийся персонаж романтического фильма или сказки.
Первое время он почти не разговаривал с ней. Конечно, музыканты пользовались особой благосклонностью женщин, и Иван не был тут каким-то особым исключением, хотя в глубине души это и представлялось ему чем-то незаслуженным, словно задурманенные музыкой девушки принимали его за кого-то другого, а он, Иван, совершал низкое злоупотребление своим положением человека, стоявшего на сцене. Но, сколько девушек не поддерживали искусство в его лице таким замечательным способом, только глядя на Любу, на то, как она двигается, как говорит, как реагирует на того или иного человека, он не находил в ней ничего такого, что обычно отталкивало его в других. И в минуты, когда будущее не виделось ему грустным и лишенным смысла, и он самонадеянно представлял, что когда-нибудь встретит девушку, которая станет для него единственной в мире, воображение Ивана рисовало ему кого-то удивительно похожего на нее. От таких мыслей ему становилось легко, и своя собственная персона представала перед ним в этом будущем счастливой и гармоничной.
Они стали друзьями. Люба изощренно подтрунивала над ним и по-видимому была единственным человеком, на которого он не обижался. Впрочем, он тоже не оставался в долгу и пафосно клеймил ее рационализм, расчетливость и, казавшуюся ему скучной и приземленной, ее житейскую мудрость, - качества, почему-то редко свойственные психологам, те качества, которых был начисто лишен он сам. А когда она развелась с Алексом и уехала в Америку, они даже переписывались, но у Ивана всегда было такое ощущение, что в ее глазах он представал каким-то несерьезным, неким человеком-курьезом; быть может, хорошим и интересным, но очень далеким от той сферы жизни, в которой она жила.
Она и сейчас была верна себе. Внимательно следила за происходящим, была готова действовать и воевать за то, что представлялось ей верным и справедливым. Но, то ли необычность ситуации, то ли годы жизни в стране, где ее рационализм был естественным и обыденным, а, возможно, какие-то неизвестные Ивану личные переживания, - все это сделало ее какой-то неожиданно душевной. Во всяком случае, из-за ее облика умного, уверенного и отлично ориентирующегося в вещах человека выглядывало что-то другое, и это что-то здорово поразило Ивана. Поэтому теперь, вместо того, что бы нахохлиться или сделать ироничное замечание, он просто вздохнул, взял в руки чашку, посмотрел ей в глаза и улыбнулся. Как всегда мечтал улыбнуться такой женщине, как она.
- Спасибо, - тихо сказал он. - Я в норме.
И в глазах у Любы на мгновение появилось что-то настолько тревожное и вместе с тем наполненное любовью, что заставило его тело застыть, а дыхание остановиться. Словно в них отразилась вся его бездарная жизнь от рождения до смерти. А его самого больше нет, осталось только его отражение в этом взгляде, грустное и законченное. В котором скорбь, сожаление и любовь. И все остальное, что может вызвать в душе близкого человека его странная непонятная судьба. И то, что он с этой судьбой сделал.
По-видимому заметив его реакцию, Люба опустила глаза и как-то смущенно улыбнулась.
- Я в норме, - повторил Иван и только тут заметил, что в комнате начинает происходить что-то странное.
*
- Колдовство! Черное страшное колдовство! - тревожно и угрожающе звучал голос Родиона. Его громадное тело, наклонившись вперед, раскачивалось посередине комнаты. - Тут все ясно, как белый день. Он не из наших! Он... переродился, его к нам заслали!
- Ты чего? Протри глаза, - возмущалась Анжелина. - Это же Серега! Серега, наш лесник!
- Ты... Так ты за него теперь! - лицо Родиона пронзила догадка, взгляд сощурился, а голос стал тихим и от того еще более угрожающим. - Значит за него? Значит ты тоже? Так, выходит? - он с высоты своего роста осмотрел сидящих в комнате людей, как бы обращаясь к ним за пониманием и сочувствием, и констатировал, - Вот так вот! - после чего вдруг могуче заорал, - Посмотрите! Посмотрите на его лицо! Это не человек! Это уже не человек! Да что я вам говорю. Вы снаружи были? Что там делается, видели? И может ли быть после всего этого у человека такое лицо? Что, молчишь, да? Видите, он молчит!
Сергей посмотрел на Родиона снизу вверх совершенно отсутствующим взглядом, опустил голову и кивнул.
- Мы... мы все переродились. И теперь не существуем, - тихим и измученным голосом сказал он. От его слов, снова, как перед приходом Алекса, повеяло холодным и безнадежным ужасом.
- Во! Не существуем! - с энтузиазмом подхватил Родион. - Он признался! - и вдруг с неожиданным проворством кинулся к двери и схватил автомат Калашникова.
- Ох-х, - пронеслось по комнате.
- А вот мы сейчас проверим! А ну вставай! - заорал Родион и наставил автомат на Сергея.
- Тебе все равно не спастись, - прошептал тот. - Все уже случилось.
- А не фига! Что, не ожидал? Не ожидал, что раскусим? Быстро вставай! Сейчас все станет ясно, ху из ху. Ну!
- Господи, он сума сошел, - жалобно воскликнула Анжелина. - Сделайте что-нибудь!
Лорд и капитан Дук переглянулись, Семен подался вперед. Родион решительно захрипел и передернул затвор.
- Нет! - закричала Настя, но Алекс отстранил ее и неожиданно оказался стоящим вплотную к Родиону.
- Родь, заешь что я тебе скажу? - произнес он. - Серьезно, как мужчина мужчине? Я тебе кофе больше не дам.
- Дык, Сань.., - растерявшись начал Родион.
- Ты чего? - не дал ему говорить Алекс, затем взял у него из рук автомат и поднес его прямо к глазам Родиона. - Ты что?! - гаркнул он. - Ты ко мне тут пришел этой штукой размахивать, да?! Кибальчиш хуев! - и уже спокойнее добавил, - Ладно, Родь, сядь и успокойся. Скоро все будет нормально.
Все облегченно вздохнули
Иван понял, что его бьет противная крупная дрожь и попытался придти в себя. В этот момент Королева Иллис внимательно и серьезно оглядела смущенного Родиона, грустно прячущего автомат Алекса, тяжело дышащую Настю, Анжелину, обнимающую Сергея, и тихо, но очень отчетливо произнесла:
- Не понимаю.
И когда головы всех присутствующих повернулись в ее сторону, четко выговаривая каждое слово повторила:
- Я не понимаю этот ритуал.
*
Наступила тишина. Стало слышно как шуршит пламя в печи и потрескивают дрова.
- Господи, какой же я дурак! - простонал Родион. - Каой же я дурак, непонятливый, - его руки с громадными пальцами, обхватили голову, и он, простонав что-то нечленораздельное, медленно поднялся, качнулся, сделел шаг и опустил руки вниз.
- Ребята, простите, такую хрень сморозил! Нет, надо же такое выдать! Простите меня, и ты, Серег, прости. Ведь во кого надо проверить, вот кого! - закричал он и резко выкинув руку начал показывать поочередно на Королеву и Лорда. - Это они! Пришельцы! Они не настоящие! Это все из-за них! Вы что, еще ничего не поняли? Ведь это все из-за них, это все кругом они устроили!
- Ну вот, четыре ерша и одна медуза, - с сожалением констатировал капитан Дук, когда Родион сделал небольшую паузу, что бы перевести дыхание.
- Увы, я уже сталкивался с таким поведением, - улыбнулся ему Лорд Эйзя, и поправил повязку на голове.
А Мария Петровна встала и решительно направилась к Родиону.
Звук голоса капитана Дука ввел того в оцепенение. На его лице промелькнули испуг и что-то похожее на просьбу о помощи. Потом Родион повернулся к ней, произнес сложное междометие, состоящее из одних гласных, и протянул: - А он за правду, которую я вам сказал, вот за эту самую правду, меня и проткнет, одноглазый этот.
- А ты не лезь, ты не лезь, - посоветовала Мария Петровна и, взяв Родиона за локоть повела к дивану. - Пойдем, Родичек, пойдем, сядем.
- Мама, ну почему все так! - всхлипнул он и снова накрыл голову руками.
И синхронно этому его движению Роман поднял лицо от стола, улыбнулся и, посмотрев на сидящих напротив Семена и Дука, громко заявил, - А что, мне нравиться. Ну, в том смысле, что хорошо сидим. Да?!
Все посмотрели на него.
- Офигительно! - согласился Семен, а Алекс зашелся в приступе заразительного смеха.
На фоне этого смеха Лорд Эйзя повернулся в сторону Королевы и тихо произнес,
- Надо попробовать. Дальше тянуть нельзя.
Тогда Королева кивнула, и ее лицо стало серьезным и торжественным. Она достала из своей меховой муфты небольшую блестящую металлическую трубку и пузырек.
- Вот, - проговорила она, словно этим раскрывала карты и называла свою комбинацию. - Здесь то, что может многое прояснить. На эту комнату будет достаточно одной капли.
*
Где-то в лесу зашумел ветер, но верхушки деревьев остались неподвижными, и он стих.
- Круто, - проговорил Мызарь.
Утюг сощурился в улыбке, но продолжил что-то бормотать себе под нос.
- Чего тогда ждем? Они же все там.
- Пусть он придет. Он должен увидеть, - снизошел до ответа Утюг.
- И долго нам ждать?
- Скоро. Совсем скоро. Я уже чувствую его шаги.
Над верхушками деревьев снова грозно прошумел ветер. Мызарь улыбнулся, и три фигуры снова застыли в молчании.