... Но сначала было чувство, как все это странно. Очень странно. Словно ты шел куда-то по своим делам, открыл дверь и вдруг оказался на громадной сцене. Кругом трибуны, тысячи лиц, на тебя направлены многочисленные софиты, кто-то надевает на тебя нелепый костюм и ты почему-то должен играть. Играть роль в странном спектакле, сюжет которого хорошо знаком и актерам вокруг тебя, и зрителям.
И они грустны. Они знают конец. Они знают смыслы всех будущих реплик. И своих и твоих. А ты нет. И ты должен въезжать в происходящее, подстраиваться, делать это так, что бы спектакль от твоего участия в нем, не выглядел странно.
Но, что такое? Кажется, это трагедия.
Сцена. Камин, комната с очень высоким потолком. Около камина девочка и мальчик, ее брат. В глубине комнаты пожилой солидный человек - он очень умный, он много знает обо всем вокруг, он - управляющий. Но это не важно, потому что все они, и мальчик, и девочка, которая немного старше его, и юноша, кажется, их сводный брат, - они все равно должны ехать ко двору короля.
- Значит, нас будут убивать там? - спрашивает мальчик и вопросительно смотрит на юношу. Почти без надежды в глазах. А юноша по сценарию должен вздыхать и кивать. Хотя понимает, как это все обидно и глупо.
Похоже, он влип. Он оказался здесь, под этими сводчатыми потолками, и от него теперь зависит, что будет и с этим мальчиком и с этой девочкой. Которых не ждет ничего хорошего. А если посмотреть назад, все очень темно. Как в той яме.
*
- Тридцать шесть...
В той яме темно. Темно, сыро, холодно и скучно. Правда, на этой цифре - тридцать шесть - все-таки нечто изменилось.
- На тридцать шестом круге возникает свет, - объяснил голос. - Тень света где-то за створками дверей.
Да, вот они, эти самые створки дверей. На ощупь изрезанные и изгрызенные. От них исходит чувство беспомощности, словно вся их шершавая поверхность покрыта страхом. Чужим страхом, страхом тех, кто когда-то безуспешно пытался их открыть. Парадокс в том, что это двери смерти, пока они закрыты, ты жив. Снаружи их откроют только для того что бы убить...
Впрочем, они здесь уже третьи сутки, и пока ничего не произошло. Они - несколько молодых здоровых мужчин. Все это время их хорошо кормили и даже дали вина.
Они должны быть в форме, потому что они - айку, солдатики.
Солдатики? Господи, но ведь это означает, что-то очень страшное!
Айку - беглые рабы, на которых тренируются продвинутые знатные воины. Убивая их, они оттачивают свое воинское искусство и обретают силу. У тех, кого привозят сюда, в эту яму, только один выход - на боище, место, где мастера тренируются на живых. Они обречены.
Эта обреченность может свести с ума. Ловкого и крикливого раба чуть не задушили два брата-близнеца, с сиплыми голосами. А здоровый тип из дальнего угла опасен, от него пахнет похотью.
Запах не из приятных. Как и другие. А их смесь отдает безнадежностью. Видимо, так пахнет, когда души устали бояться, уши устали прислушиваться к каждому шороху, и многим уже хочется что бы все быстрее кончилось. И тут... Вот оно - юноша, с которым здоровенный солдатик из дальнего угла собирался удовлетворить свои сексуальные потребности, через щель в дверях видит свет. И останавливается.
Свет прерывает его игру не в самом хорошем месте камеры. Он понимает, к ним идет конвой, а из той части каземата, где он оказался, его заберут первым. Не говоря ни слова, он быстро перемещается в место, которое он называет "0". Что поделать, еще двенадцать кругов, и он установил бы рекорд. А так, всего тридцать шесть.
Когда-то в детстве, когда он еще не был рабом, его учили чувствовать партнеров по играм, не видя оных. Тогда ему просто завязывали глаза, поэтому иногда можно было исхитриться и что-то подглядеть. Здесь полная темнота и подглядывать бессмысленно, но, используя старую детскую технику, он, от нечего делать, не касаясь других, обходил стоящие в темноте фигуры много раз подряд. И считал круги. Он вспомнил, он стал видеть узников, нащупывать их чувством, распределенным по телу, и после нескольких часов тренировки перемещается по темной камере быстро и бесшумно.
А если это надоедало, следил за кем-то, стоя к нему спиной, и копируя его движения. Так они тоже когда-то играли. Игра называлась "тень". Он был не самым худшим из игроков, но теперь его чувствительность обострилась, и он даже во сне чувствует, когда здоровый тип, излучающий похоть, начинает двигаться в его сторону. После сидения в этой тюрьме, он наверняка заткнул бы за пояс многих своих друзей. Но друзья где-то далеко, и он не вспоминал их уже несколько лет. Больше года юноша рабствовал на плантации, собирал соленую вокки. Жара и вой мошкары, нависшей над рядами и шпалерами выбили из него детские воспоминания, но тут в камере, память стала понемногу возвращаться. Она была очень неконкретной, неясные ассоциации с чем-то хорошим и добрым. И все. Как не вглядывайся в эту тень, не поймешь, кто он такой, и, каким образом оказался рабом на той плантации.
- У-м-м-м! - выдыхает один из близнецов. Он тоже заметил свет. В камере начинается оживление.
В таких ситуациях у каждого своя тактика. Одни жмутся к стене в надежде, что взгляд тренера или знатного воина пройдет мимо него, и он останется тут. Тогда хорошо питаясь и собачась с другими, он проживет в этой или другой камере до следующих тренировок или турниров. Другим уже все равно. Им хочется, что бы все поскорее закончилось. А некоторые на что-то надеются. Они мечтают, что меч какого-нибудь младшего командира, еще не научившегося бить точно, пощадит их и только ранит. Про такие случаи иногда рассказывал один из узников, но еще никто из уведенных на боище, не возвращался. Не вернулся и тот парень.
Свет за створками усиливается. Он уже близко. Слышны шаги, звон доспехов стражи. И вот шварк! Все зажмуриваются. А юноша, и зажмурившись, чувствует, с каким ужасом вжались в стену узники. И где стоит стража. И сейчас поймет, к кому они протянут руку. Может быть, на этот раз к нему?
- Всем вставать! - орет стражник. Кажется, он, большой и плотный. И все видит. Конечно, ведь его глаза не режет свет факела.
Длинный нелепый тип слева от юноши поднимается, справа поднимается еще кто-то. Главный стражник выберет их? Нет. Он шевелит губами и что-то пришепетывает. Он их считает.
- Так, восемь, - хрипит он. - Выходят все!
Вот так. Его рекорд был сорок восемь кругов, но теперь это уже не важно.
*
Их долго ведут. Длинный подземный ход-коридор, решетка, еще одна. Большое помещение с мокрым стенами и сладковатым запахом - баня. Их заставляют раздеться, окатывают дезинфицирующей водой, выдают одинаковые желтые одежды. И снова коридоры. Крутые каменные ступени, узкие проходы. После нескольких лестниц проходы становятся шире, потолки выше, и вот, наконец, красивые большие двери обшитые чеканным металлом. Двери распахиваются, и их охватывает зал, большой красивый зал, который имеет форму эллипса.
Тут светло. Очень светло. Потому что кругом - на столах заваленных яствами, на колоннаде, идущей по периметру зала, на стенах и просто на тумбах горят яркие ароматизированные факелы. Роскошные ткани на окнах, кресла с искусными витыми спинками, запахи вкусной еды и специй, возбуждающих аппетит. А в середине зала, на площадке полностью свободной от мебели, плиты пола из полированного заморского камня залиты кровью. Развлечение в самом разгаре.
Навстречу им, из-за колоннады выступает человек в дорогой и пышной одежде. Он критически оглядывает солдатиков.
- Какие они не свежие, - говорит он, - Но я все равно попробую показать! Дать им размяться и выдать оружие!
- Гран-Фан! - кричит ему кто-то из-за стола, - Только что бы все по-честному! Дай им время на разминку и на подготовку!
- Время? Сколько угодно! Их тоже восемь? Отлично. Я обещаю, красивое зрелище! Вам не придется никого добивать!
Солдатики жмутся к стене. Зловещие полосы крови на полу - последние следы их предшественников, останки которых только что оттащили в коридор. Крови, которая еще несколько минут назад текла в чьих-то венах теплая и живая. А теперь смешалась с грязью и чужими плевками.
Нужно настраиваться на бой. На лицах некоторых солдатиков ужас, но близнецы решительно отрываются от стены и начинают рьяно разминать мышцы, а здоровый тип, пытавшийся изнасиловать юношу, зло и хитро озирается вокруг. Он что-то задумал.
Гран-Фан внимательно смотрит на каждого из них, видимо оценивает, на что они способны. Не увидев ничего достойного внимания, неподвижно застывает, и делает красивое эффектное движение мечом. Специально для гостей за столом. Гости кидают похвальные восклицания, некоторые мужчины с суровой внешностью профессиональных воинов задумчиво качают головой.
- Ух ты, - бормочет юноша. Он узнает этот замах. В груди появляется теплый комок; в первый раз за несколько лет он видит что-то подобное. Он знает, где используют такую технику: так играют с комом невидимых сил. Увлекательная игра, цель которой - стать таким комом и усилить свое существование. Когда-то юношу заставляли делать такой комплекс упражнений от начала до конца. Сначала одного, затем в паре, и перед началом путешествия - в группе. Вот это да! Это же было так здорово! У юноши замирает сердце: он вспомнил - он отправился в путешествие!
В его сознании начинают вспыхивать странные воспоминания. Перед тем, как попасть на плантацию, а затем в яму, он жил не здесь! Кажется, произошло что-то плохое... Он потерялся? Отстал, сбился?
Вокруг солдатики стараются подготовить тело к поединку. Теперь уже все. Каждый пытается вспомнить воинские приемы, виденные им на представлениях, вот только поможет ли им это? Юноша сильно сомневается в этом; тот, кто рассказывал про вернувшегося солдатика, говорил, что знатные воины обретают силы всех, кого они убили. Судя по его виду, этот Гран-Фан убил не меньше сотни противников, и не только простых солдатиков. Что для него восемь несыгранных мечей?
Юноша видит это, но ему сложно успокоиться. Он знает, важные воспоминания приходят перед смертью. Так его учили. И, отправляя в путешествие, предупреждали, что все может кончиться плохо. Например, так. Но еще его учили и многому другому. Например тому, что расстраиваться бессмысленно. Всегда. В любой ситуации. И юноша пытается прочистить тело, настроить внимание. И понять правила боя.
Он смотрит, как тренируются те солдатики, которые умеют обращаться с мечом, и пытается повторять их движения. Со стороны все выглядит довольно устрашающе, но глупо. Так можно защититься только от той силы, которая меньше и медленнее твоей. Еще, что бы так делать, нужно иметь могучие мышцы и наработанный навык, у юноши после долгого сидения по камерам так не выйдет. Но он все равно расслабляется и пытается почувствовать самого ловкого из солдатиков, как идет в нем сила, как управляется поток движений. Он помнит, так можно научить тело любому навыку, только не помнит названия этого метода. Все же, как мало он помнит!
- Э-э-э, - мычит здоровый тип, глядя на юношу. Видимо, ему удается что-то копировать верно, потому что в этом мычание удивление: откуда этот сопляк с плантации знает такое? Но все, времени на дальнейшую учебу нет. Эр-Золон, хозяин здешних плантаций, а ныне распорядитель боища встает из-за стола и, улыбаясь раскрасневшимся лицом приказывает внести мечи.
Какие же они неудобные. Что бы это понять, их даже не нужно брать в руки. Мечи со звоном кладут на середине зала, разрешают подойти. По одному. Юноша, как всегда самый последний. Наиболее длинные и тяжелые мечи уже разобраны, и ему достается тонкий, но легкий. Конечно, это совсем не та игра, в которую он играл с мечом в детстве. Таким мечом играть совсем не удобно. А ведь он играл! Совсем не так, как пытаются рубить ими солдатики, и это было очень красиво и увлекательно. Когда-то он просто обожал эти игры. Правда, в тех играх не убивали. Хотя бы потому, что игрока, находящегося сознанием в пространстве сил, невозможно убить тем способом, каким это собираются сделать они.
- Внимание! - произносит распорядитель боища, становится около одной из колонн и поднимает вверх руки. - По моему взмаху начнется бой, - кричит он.
Солдатики, толкаясь и споря, начинают выстраиваться.
- Пойдешь по флангу, - приказывает здоровый и выталкивает юношу вперед. А около себя ставит близнецов.
Солдатики выставляют перед собой мечи. Эта стойка защиты, а не нападения. Может, так нужно? Тогда почему Гран-Фан отводит меч назад? И у него нормальный меч: немного длинноватый, но с правильной ручкой. А солдатики, - юноша пытается почувствовать их всех - даже не пытаются связать свои намеренья, и, самое поганое, совсем не чувствуют намерений Гран-Фана. Ну да, по сценарию этого вечера они должны проиграть.
И в этот момент Эр-Золон опускает руки вниз.
Солдатики хаотично и бессмысленно перемещаются. Стадо травоядных драконов: они не могут быть системой, понимает юноша, и вдруг снова чувствует нечто очень знакомое. Он делает ответное движение и только потом вспоминает, что это. Его охватывают теплая радость и азарт. Неужели? Он с трудом верит своим чувствам. Неужели это действительно бой в пространстве сил? Вот это да! Но как же так, солдатики не знают, как играть!
И вот снова оно, такое же движение. Гран-Фан опускается и застывает в низкой стойке. Простое движение, на которое может ответить даже первоклассник. Юноша отвечает и меняет стойку. Хотя бы потому, что этого требует простая вежливость игры. Следует уважать противника и давать понять, что внимательно следишь за его действиями. Но Гран-Фан, не выходя из пространства, неожиданно отступает назад. Он чего-то ждет. Затем снова повторяет первое движение. Солдатики по-прежнему ничего не понимают. Они бессмысленно меняют стойки, их действия скованы и расстроены. Кто-то из них даже наткнулся на ком сил, отлетел к стене и теперь с трудом пытается подняться. Впрочем, и юноша ведет себя не лучше. Он почти не двигается - ведь у меча такая неподходящая для подобной игры ручка.
Но двигаться надо. Потому что все очень мерзко: Гран-Фан играет не с ними, а с Эр-Золоном и, может быть, с кем-то еще. А выиграет среди них тот, кто из пространства сил быстрее убьет всех солдатиков. Которые совсем не знают что это такое. Впрочем, Гран-Фан тоже чего-то не понимает. Иначе, зачем ему ходить как по кругу по начальным стойкам? Это же не разминка! Может быть, он проверяет, кто из его противников сможет создать ком сил? Тогда почему он не чувствует ответ юноши? Конечно, непривычная рукоятка и отсутствие парных тренировок могли притупить чувствительность, и тогда все, что он делает, может просто не доходить до соперника. Что бы убедиться, так это или нет, юноша, почти не двигаясь, вводит свое тело в пространство, затем плавно, быстро и без усилий берет небольшой ком силы, созданный Гран-Фаном и делает с ним связку из трех движений. Ему кажется, он принял оптимальное решение: эта связка проста в исполнении, но ее не почувствует только тот, у кого вообще нет чувства пространства. Как у этих солдатиков.
И, ему кажется, что получилось! Чего тут сложного? Тут трудно ошибиться, даже держа в руках столь уродский меч. Ведь он делал это не одну сотню раз, и, видимо, сделал бы обычной веткой. Юноша останавливает вибрирующее лезвие. Все нормально, оно вибрирует так, что дай ему волю, может легко перемолотить всю массивную мебель в этом зале. Так и должно быть, но, снова что-то не так. Ответа нет - Гран-Фан не присоединился, не продолжил, не связал его ком и даже не ответил, как велит этикет. Что произошло?
Не выходя из пространства, юноша отступает в исходную позицию, осматривается по сторонам и совсем перестает понимать, что произошло вокруг. Конечно, поднялась пыль. Но это нормально. Тогда почему некоторые мужчины вскочили из-за стола и застыли в напряженных позах? А Гран-Фан пригнувшись, стоит около дверей, а все солдатики сбились в кучу около стены и ошарашено смотрят то на него, то на Гран-Фана?
Откуда-то с потолка падает большой кусок штукатурки. Возможно, юноша перестарался?
- Не ожидал, - произносит Гран-Фан картонным, бесцветным голосом. - От вас, Эр-Золог, не ожи..., - и, не договорив, падает на пол.
*
Теперь его накажут. Во всяком случае, будут пытать. А скорее всего казнят.
Почему? Кажется, они и сами не знают.
Приехал эксперт...
Уца-Иян, страшный человек. Или не человек. Или вообще монстр.
...Уца-Иян -эксперт по боевым искусствам. Один из лучших в этих краях. Он любит убивать. Очень страшная и противная страсть, которая сильнее полового влечения. Поэтому его немного боятся даже опытные воины.
И вот подвал с высокими потолками. Юноша подвешен в его сводах с помощью блоков на тонких тросах, и, когда входит эксперт тело юноши немного спускают. Начинается допрос. Кроме эксперта на нем присутствуют Гран-Фан и распорядитель того боища Эр-Золон.
- Кто ты? Кто ты, ну? - голос Эр-Золона груб, но его смягчает эхо идущее от потолка. Судя по нотам раздражения, он повторяет этот вопрос уже не первый раз.
- Я ваш раб, господин, - отвечает юноша.
Майор поднимает меч и слегка подталкивает его концом висящее тело. Так, что бы сильно не проткнуть, но раскачать. Возможно, эти трое боятся обладателя тела, и делают это, отчасти для того, что бы у них была причина держать оружие наготове.
- Что?! Опять?! Опять заладил старое?! - угрожающе рокочет Эр-Золон.
- Я ваш раб номер триста шестьдесят восемь, - уточняет юноша, - Место последней приписки - Восточно-розовая плантация вокки, степень солености шесть. Опущен в солдатики за уход с места работы и попытку побега. Но это ошибка.
А если его тело проткнуть сильнее, меч скользнет по ребру, войдет в легкое, а там еще чуть, чуть надавить...
Голос Майора мрачен и недобр.
- Слышал. Я слышал твою историю про ошибку, - он поворачивается лицом к эксперту и Гран-Фану, - Он рассказал такую сказку. Яко бы на мою плантацию напал сумчатый дракон! На самом деле, они пытались бежать. Потому что это был мертвый дракон, черт возьми! Иначе бы не выжил никто, - поясняет он. - Я спрашиваю, где ты жил до того, как стал моим?
- Я не могу это вспомнить, хозяин.
- Тебе помогут! - грозно ревет Эр-Золон, но замолкает. Потому что Уца-Иян трогает его за плечо. На самом деле, он боится, что тот раньше времени заколет юношу насмерть. Грубо и без удовольствия. Зато вместо него продолжает Гран-Фан.
- Кто учил тебя стилю трех шагов? - кончик его меча немного вздрагивает от любопытства, хотя голос звучит как обычно веско и победоносно.
- Мне ничего не говорит это название.
- Хорошо. Как это искусство называется там, откуда ты родом?
- Если я понял вас верно, это игра в пространстве неявных сил.
- Игра?
- Да. Ее называют развивающей. А в групповом варианте используют что бы усилить способности взаимодействовать. Там, откуда я родом, это не применяют на войне.
Наступает пауза. Эр-Золон и Гран-Фан переглядываются, затем вопросительно смотрят на Уцу-Ияна. Но, эксперт, кажется, тоже не понимает смысл этих слов.
- Хорошо. Ты сказал, что воинское искусство не применяют на войне, - произносит эксперт, - Мы поняли тебя верно?
- Мне никто не говорил, что это воинское искусство, - отвечает юноша. - Это просто игра. Ее можно считать воинским искусством точно так же, как клюшку оружием. И ... я не думал, что кого-либо так просто убить таким способом.
- Ты где-то врешь. Одно из самых высоких искусств боя не может не убивать! Как же там убивают? - не понимает Уца-Иян.
- Там..., - юноша морщится и делает усилие вспомнить. Или понять, о чем его спрашивают. - Я вообще не помню, что бы там кого-то убили. Это слишком просто и, в общем-то, глупо.
- Глупо? Убить врага? Или солдатика, дающего мастерство?
- Врага следует останавливать ситуацией. Как-то так, я не могу выразить это по-другому. Стать для него неуязвимым, и запирать..., что бы он не мог действовать. Меня учили чему-то подобному, но совсем недолго. Я, наверное, недоучился.
- Запирать? - удивляется Гран-Фан и, обращаясь к хозяину юноши, добавляет, - Может быть, он говорит о темнице. Я сидел в темнице. Конечно, если сидишь в темнице, не можешь действовать...Но чему тут учить? Как закрыть засов?
- Хорошо, - хрипит Эр-Золон, - Тогда как же сумчатый дракон? Ты утверждал, что убил его. Убил, а не запер.
- Меня поняли не верно. Он убил сам себя.
- Как это?
- Чудовище - такой же фокус, такой же ком неявленных сил и намерений, как и мы, только очень большой. Его намеренья и агрессию можно видеть. Это не сложно, меня учили, как избегать ее, но, я сделал что-то не так, и дракон погиб от собственной силы. Я сожалею об этом.
- Сожалеешь? Сожалеешь о смерти чудовища? - иронично спрашивает Уца-Иян. Последние слова юноши, кажется, подтверждают какую-то его гипотезу, но он не подает вида или ищет дополнительных подтверждений.
- Да, разумеется. Ведь природа не позволяет чудовищам выбирать. Мне не хватило умения. А, возможно, я даже обиделся.
- Как, ты сказал? По-твоему, не только убивать, но и обижаться на дракона нельзя? Обижаться на чудовище, которое ест живых рабов? На твоих глазах!
- Конечно. Только неразумные дети отвечают злом существам, лишенным выбора. Или по здешним правилам можно совершать такую низость?
Возникает пауза. Гран-Фан, вздыхает, Уца-Иян делает знак, что, пожалуй, все ясно и можно идти.
- Я же говорил. Так иногда бывает, - говорит он с важным видом, идя впереди своих спутников.
Они отходят к выходу. Перед ними длинный коридор, в котором горят факелы.
- Бывает? - не понимает Эр-Золон. - Что бывает? Что где-то всех подряд обучают закрытым стилям? Вы знаете такие места? Места, где из таких, слабых телом, тренируют воинов высокой силы, как вы, я или уважаемый Гран-Фан?
Уца-Иян останавливается, не дойдя пару шагов до выхода.
- Дорогой друг, вы слышали все сами, - уверенно произносит он, и, выдержав нужную паузу, уточняет, - Вы слышали его слова. Он не воин высокой силы. Он никак не может им быть. А высокие силы, как известно из истории, приходят не только к великим бойцам. Они приходят и к сумасшедшим.
*
Это странный город. Словно когда-то в этом месте на берегу моря был закопан в землю гигантский шар. Но закопан не до конца, и на той его части, которая оказалась на поверхности береговой линии, построили дома. Многочисленные белые дома с редкими окнами. Над которыми распростерт купол ночного звездного неба.
Сегодня здесь Праздник Ночной Песни.
Любопытные немного испуганные взгляды здешних жителей. Видимо, юношу принимают за приезжего музыканта, отбившегося от труппы. Музыкантов здесь считают немного сумасшедшими и опасными. Обычно их избегают и даже боятся, поскольку музыка считается тут чем-то типа колдовства - она делает слушающего ее немного другим, не таким, как в обычной жизни. Но день Праздника Ночной Песни является исключением. И тогда музыку слушают все.
Охрана Эр-Золона тоже слушала музыку, поэтому дверь каземата никто не охранял. Юноша долго прощупывал эту дверь, изучал структуру металла, пропускал свои чувства по креплениям петель. За несколько недель, проведенных в одиночестве, он вспомнил многое из того, как работают силы подобных материалов, поэтому смог определить нужное место и даже уточнил точность своего выбора иным способом. Поэтому, когда он установил контакт и направил туда силу песка, лежащего на полу, дверь вздрогнула, заклепки рассыпались, словно были сделаны из стекла, и большой засов, держащие ее снаружи, съехал в сторону и упал.
И вот теперь эта ночь, город, праздник. Праздник, когда несколько ночей поют. Пьют вино и поют на очень красивые мелодии. Не важно о чем, потому что мелодии совершенно дивные. Их начинают играть на закате, когда солнечный диск касается моря. Сначала тихо и плавно. Так начинается главный концерт, который играют первые музыканты, самые лучшие. Мелодия усложняется, ритм начинает кружиться и таять, затем как в шторм: аккорды набегают друг на друга, и творится что-то волшебное.
Это называется увертюрой к празднику, ее играют, несколько часов. Слушающие полностью погружаются в течение музыки. Вместе с мелодией они испытывают то состояние тревоги, грусти и ожидания чего-то, то их охватывает какое-то неземное умиление и восторг. И это кружится, кружится, кружится...Чумовая музыка!
Но вот полночь. Слушатели несколько минут сидят ошеломленные. Первые музыканты неплохо отыграли свой концерт, и их аудитория, придя в себя, расходится по дворцам, домам, хижинам и трактирам. Где все продолжается. Только там играют уже другие труппы. Играют проще и более медленно. Юноша понимает, так надо: праздник переходит в другую фазу. Это - выдох. А первые музыканты, которые вдохнули во всех сильное пульсирующее и кружащее голову чувство, молчат. Они уступили мир звуков вторым, успокаивающим и умиротворяющим. Или третьим. А сами теперь сидят у костра. Пир, где они царили, кончился, гости ушли, на столах под навесом пустые кубки и грязная посуда. На каменных стенах догорают последние факелы, и ветер несет с моря свежесть, предвещающую рассвет. Только их старый руководитель, повторяет странную мелодию, наигрывая ее на одной струне.
- Можно я тоже сыграю? - спрашивает юноша.
Музыкант прерывает игру и с усталым удивлением смотрит на него.
- Играть нужно только настоящие мелодии, а в этом городе этого не умеют, - говорит один из его товарищей.
- Скажу больше, - говорит главный музыкант, отхлебывая вино из небольшого пыльного кувшина, - Играть настоящие мелодии не могут и в других городах.
- А если хочешь играть, нужно играть по-настоящему, - грустно вздыхает женщина, - жена одного из музыкантов, и кладет пирожное на высокий пузатый барабан, который зажимает между ее ног.
- Это верно, - улыбается юноша. - В этом городе никто не играет, так как вы.
- Видно, ты понимаешь музыку, если так говоришь, - отвечает главный музыкант. Ему становится интересно, и он протягивает ему инструмент. - Попробуй, если, конечно, уверен в своей мелодии.
И юноша играет.
Странный инструмент и странная музыка. Музыка, которая говорит. Она говорит, вот я, и, слушая ее, видишь или чувствуешь некое существо. И хотя тело этого существа - звуки струн, а жест - мелодия, понимаешь, что оно было до того, как зазвучала музыка и будет после того, как стихнет последний аккорд. Но сейчас, когда она звучит, это значит, что оно обращается к тебе. И ты можешь ответить ему. Пусть не звуками, а внутренним чувством, улыбкой, слезой, навернувшейся на глаза. От мысли, что каждая жизнь - борьба, каждая жизнь - трагедия, и каждая жизнь - песня, очень красивая песня. Или от мысли, что существо, говорящее к тебе, и человек, играющий это - одно и то же лицо.
- Да, эта мелодия настоящая, - удивлен музыкант, который дал юноше инструмент. Музыка кончилась, в наступившей тишине его голос звучит странно и грубо, несмотря на то, что он хочет сказать этими словами очень многое. - Что это за вещь, откуда ты знаешь ее?
- Это моя мелодия, - отвечает юноша.
- Твоя? Ты сам ее сочинил?!
- Там, откуда я родом, у каждого есть своя песня, и при встрече, когда собираются и хотят понять друг друга, быть ближе - садятся в круг и поют. И это - моя песня. У нее есть мелодия, но пока нет слов.
- Да, у тебя очень красивая мелодия, - улыбается женщина.
Тогда главный музыкант, ставит бутылку в сторону, внимательно смотрит на юношу и говорит,
- Мы едем ко двору султана Иллюастра, там любят такие мелодии. Хочешь поехать с нами?
*
И они едут. Дороги, ночи в постоялых дворах, где их принимают то как святых, то как опасных колдунов, но всегда дают место для постоя. А иногда, в хорошую погоду, они ночуют под открытым небом и тогда перед сном играют.
И вот они у султана. Громадный успех. Старик утопающий в пышных, одеждах, которые двенадцать пажей постоянно держат вокруг него, что бы они сохраняли форму, осыпал их золотом и дал право жить во дворце несколько дней после концерта.
- Ты чувствуешь музыку, - говорит юноше первый музыкант. Он хочет больше узнать о юноше и решает его подробно расспросить.
- Да, - тихо отвечает тот и сам удивляется этому факту. - Кто-то, кто в детстве учил меня. Учил не столько музыки, сколько гармонии. Музыка была одним из примеров. В ней гармония, которая пронизывает мир, выражена особенно чисто. Я запомнил эти слова и слушал.
- А кто учил тебя? Откуда ты?
- Не знаю, - вздыхает юноша. - Я помню, очень мало.
- А как ты попал сюда?
- Точно не скажу. Видимо, потерялся или заблудился. Мы отправились в путешествие. Кажется, у нас были опытные проводники и хорошие руководители. Даже слишком хорошие, я иногда сомневаюсь, было ли это на самом деле.
- Руководители? Какие они?
- Они... другие. Совсем другие, чем те, кто живет здесь. Они учат не пугаться испытаний и радоваться трудностям, - улыбается юноша. - Все дороги останутся с вами, говорили они нам, хотя никто из нас и так не боялся. Все понимали, чем тяжелее и опасней будут приключения, тем это круче и интереснее, и тем совершеннее станет тот, кто вернется назад. Но что-то пошло не так.
- Что?
- Не знаю. В общем, я не вернулся. Застрял здесь.
- Ничего, - пытается приободрить его первый музыкант. - Мы много путешествуем по миру и когда-нибудь придем и в твой край.
- Это будет здорово, - юноша смотрит в окно. - Хотя... глупо о чем-то жалеть. Я знал, что опасности существуют на самом деле, но, все мы так рвались в путешествие! Считали дни до его начала. Кажется, я уходил в первый раз, поэтому старшие ученики опекали меня. Мы шли по реке. Иногда я вспоминаю ночевки у костров, леса, скалы, пороги и перекаты. Потом корабль, открытое море, мировой океан.
Юноша прищуривается. У него слабая надежда, что главный музыкант может ему чем-то помочь. Ведь он играет такие интересные вещи.
- Помню гору над заливом, на которой мы стояли с учителем, - тихо говорит он. - Помню, как, взобравшись во время шторма на мачту, мы с другом кричали что-то очень важное для нас. Помню дома на берегу, которые называли базой... Но после этого, воспоминания тонут в чем-то, темном и страшном. И никак не могут всплыть, какую мелодию я не играю.
*
И снова дорога, ночь, звезды, музыка. И вот снова зрители, амфитеатром расположившиеся во дворе очень красивого замка. Кажется, это было уже много раз, но не одно выступление музыкантов не похоже на другое.
Первый музыкант по своему счастлив, ведь они, музыканты, самые свободные люди в этих краях. И вся их жизнь - путешествие. Опасное, но очень красивое. Особенно, когда они заходят в такие вот диковинные замки. И юноша рад, что этот маэстро понимает его, и даже понимает, что могло погнать его прочь из родного края. А еще ему кажется, что маэстро тоже рад, что они странствуют вместе.
Но быть музыкантом опаснее, чем быть воином. Странно, что никто этого не признает, но во многих местах здесь любят слушать музыку перед смертью. Предчувствие конца обостряет слух владык этого мира, и часто там, где их маленький оркестр принимают особенно хорошо, происходит какая-то трагедия.
Пока им везет. Два раза они ушли в самом начале эпидемии какой-то болезни, не заразившись, три раза успели покинуть город в день начала войны, и не раз их концерты были прелюдией к кровавым внутренним разборкам. Хотя иногда после их выступлений не происходило ничего.
- Мы приходим, что бы музыкой вымолить у рока менее трагичную участь, - отвечает старый музыкант юноше, когда тот делится с ним этими наблюдениями. - Может быть, если они переживут грусть вместе с мелодией, им не придется переживать ее в жизни. Но это не всегда так. Только не нужно никому говорить об этом.
- Но почему? - удивляется юноша. - По-моему, у нас иногда получается.
- Может быть. Но кто тогда пойдет к нам в оркестр? И все будут избегать мест, где играет музыка.
И юноша молчит. Старый музыкант прав, но эта ночь, эти звезды, музыка, которую они играют сегодня, и эти зрители, величественно расположившиеся во дворе замка. И еще эта девушка, которая принесла ему вино...
- Странно. Какое замечательное место, - говорит он в перерыве между выступлениями, когда главный музыкант присел сбоку за сценой, и садится рядом с ним, - Я так не хочу, что бы здесь что-то случилось.
- Я тоже, - откликается тот. - Но скажу тебе вот что. Хорошие места умирают первыми.
- Потому что туда все стремятся?
- Да, - отвечает опытный музыкант, и они пьют из своих кувшинов. - Красивые цветы срывают первыми.
- Я бы хотел сделать что-то..., - кусает губу юноша.
- Хочешь - сделай, - его старший коллега переживал подобные чувства много раз, и понимает, что от них не отделаешься так просто. - Знаешь что, - он встает напротив юноши и смотрит ему в глаза. - Знаешь что, пока не поздно, следующим номером спой свою песню.
И снова сцена. Амфитеатр. Звезды.
- Я бы хотел подчеркнуть красоту музыки, - говорит хозяин замка и встает перед сценой. - Я хочу подчеркнуть красоту музыки этих артистов следующим замечанием. Взгляните на звездное небо. Как оно выходит из-за Северных гор, как расстилается над озером, как подпирается лесом и холмами на той стороне реки. Поднимите головы и взгляните. Звезды молчат, но тот, кто подобно мне умеет читать их письмена, поражается красоте и мудрости открывающейся ему навстречу. И если мы представим, что они нарушили свое молчание, если мы представим, что не только видим, но и слышим их, как вы думаете, что это будет? Мне сейчас кажется, что это, будет музыка. Тысячи звезд, тысячи мелодий. И сейчас мы услышим одну из них.
Главный музыкант делает знак, и юноша начинает. Звучит песня, и с первых аккордов понимаешь, что хозяин замка, возможно, не зная того, сказал правду. Потому что, поет не только голос, звучат не только струны - это звучат звезды, звучит мир. И когда музыка кончается, глядя вокруг, знаешь, я слышал все это.
- Получилось здорово, - бубнит главный музыкант, когда они раскланиваются, - Ты сделал то, что хотел.
Но юноша не согласен.
- Мне кажется, мне чудится, что я ничего не изменил...
*
И вот утро. То утро.
- Вы замечательно играли, - говорит хозяин замка. Он одет в длинный темный плащ, на котором, словно звезды, поблескивают драгоценные камни, кажется жемчуг. - Это была игра сфер, но, увы, приходится спускаться в мир, и мир жесток. Особенно к моему роду.
Они стоят на одной из башен замка, откуда можно видеть, как из-за леса, осветив туман, поднимающийся между верхушек деревьев, встает солнце. Их трое, хозяин замка, главный музыкант и юноша.
- Вы получите столько денег, - продолжает хозяин, - сколько заслуживает ваше искусство. Очень много! Сколько сможете унести. Но нести придется быстро. И еще. Мы примем у вас небольшую жертву. Трое самых младших членов вашей труппы останутся здесь.
- Нет! - вскрикивает старший музыкант. Двое из самых младших - мальчик и девочка - его дети. Третий - сам юноша. Но хозяин замка не обращает на это внимания и делает знак кому-то внизу.
- Я не зря заговорил о звездах, - продолжает он . - Я знаю, как нужно смотреть в небо и многое понимаю. Сейчас они говорят, что только благодаря вам и вашей труппе у кого-то еще есть шанс. Через час из замка не сможет уйти никто. Отряд тех, кто не пощадит нас, уже близко. Но, мне кажется, я понял, о ком говорят звезды. Вы и ваш оркестр еще можете спастись. За перевалом королевство, где вас примут и заплатят еще столько же. Мало того, вам дадут место для жизни. Постоянное место. Но, хочу подчеркнуть дважды и трижды, у вас нет времени. Совсем.
Три могучих стражника приводят детей музыканта, а один из воинов решительно становится позади юноши.
- Нет! Это невозможно. Мы не можем..., - в этих краях не перечат владыкам, но маэстро все-таки пытается спорить. Для человека без титула и воинского ранга это больше чем героизм, но это его дети. И его лучший музыкант, его друг. Потом он никогда не простит себе этого...
- Уходите, - говорит юноша. - Я не знаю, что тут будет, но я постараюсь все уладить.
- Здесь все погибнут! - вскрикивает главный музыкант. Затем смотрит на юношу и мрачно кивает головой. Он понимает, что другого выхода нет. Зато есть слабая надежда, что этот юноша может найти какой-то путь к спасению. Ведь до сих пор он как-то выжил.
- Вашему оркестру будет лучше, чем мне, - произносит хозяин замка и делает знак стражникам, что бы они ушли. Затем открывает небольшую дверь позади себя, и на плиты башни выходят два мальчика и девочка. - Ваш оркестр не уменьшится. Эти дети пойдут с вами. Переодевайтесь!
И Первый музыкант лучшей в мире труппы спускается вниз по ступеням. Кажется, это навсегда.
*
- Папа ушел навсегда? - спрашивает его мальчик.
- Нет. Но мы попали в длинное приключение, - отвечает юноша. - Ты же хотел приключений?
Их провели в большую комнату, заперли. Это естественно, что дети нервничают. Но от всего этого не весело и ему.
- Хотел, - соглашается мальчик. - В конце концов, это так, удел мужчин - приключения! - заявляет он.
С тех пор как он присоединился к труппе их отца, юноша много говорил с этими детьми, пытался играть с ними в те игры, которым его когда-то учили. А когда они спрашивали, почему в тех местах, где они выступают, эти игры никому неизвестны, он отвечал: "Просто тут никто не ждет приключений".
- Дураки! - уверенно говорил на это мальчик.
И юноша соглашался. Пожалуй, не мудрецы.
Снова хозяин замка. Он быстро входит в комнату, он озабочен.
- Оденьте это, - показывает он на красивые и очень дорогие темно-синие одежды, висящие у стены. - А свою снимите. Быстро!
Они кое-как одеваются. Костюмы им почти по размеру, только юноша немного не дорос до своего, а красивые туфли с остроконечными носками немного жмут. Зато дочь музыканта, девочка лет двенадцати, теперь выглядит совсем как знатная дама.
Их снова ведут какими-то ходами. Хозяин замка и его управляющий - невозмутимый старик в темных одеждах. В глазах у хозяина что-то похожее на жалость.
Следующая комната, в которой их запирают, больше и роскошней предыдущей. Громадный стол, несколько диванов и кресел, каждое из которых, наверное, стоит столько, сколько стоил весь их реквизит.
- Нас одели для спектакля? - не понимает мальчик.
- Для спектакля, - грустно отвечает сестра. - Нас, кажется, попросили сыграть детей здешнего герцога.
- Здорово! - мальчик не понимает, отчего так расстроена сестра, - Это же так здорово! Мы будем жить как знатные люди. А долго?
- Не знаю, - говорит сестра и с тревогой смотрит в окно.
За окном внутренний двор, какие-то слуги. У них грустнее обреченные лица. А там, где видно поле и холмы за стенами замка, колышется пиками и знаменами отряд хорошо вооруженных рыцарей.
- Ого! Кажется, сейчас будет штурм, - предполагает мальчик.
- Не думаю, - вздыхает сестра, - Чего тут штурмовать? В этом замке совсем немного стражи. Влезут по стене и все.
Мальчик разочарованно вздыхает. И вспоминает про небольшой детский меч, висящий у него на поясе.
- Во, зато у нас есть оружие, давайте играть! - предлагает он. - Оно же настоящее, я проверял. Ну? Кто будет увертышем?
- Ну, давайте, - соглашается юноша. - Только сначала я.
Девочка, немного недовольная тем, что они буду играть настоящим оружием, но берет длинную тонкую шпагу юноши, и они начинают.
Музыкантам не разрешено носить оружие, поэтому мальчику очень интересно, он впервые орудует настоящим мечом. Еще бы, - им намного легче делать те вещи, которые им показывал юноша. Потом они меняются ролями и увертышами становятся дети музыканта. Им еще никогда не приходилось выстраивать зону неуязвимости против настоящего меча. Юноша усложняет удары, но у них получается. Это может оказаться очень кстати.
Им приносят еду. После ночного концерта и долгой игры очень здорово хорошо поесть. Поесть так, как едят знатные господа, которых они иногда играли в представлениях. Хотя еда, как еда, только, более вкусная.
А после еды некоторое время ничего не происходит. Спускается вечер. И вот в комнату входит управляющий замком.
Это происходит как-то вдруг. За управляющем входят несколько стражников, все как один в странной нездешней форме. Их снова куда-то ведут по замку. В этот раз большими парадными коридорами. Откуда-то из углов на них с молчаливой жалостью смотрят слуги, у некоторых дверей стоят стражники в таких же чужих формах.
- Бедные дети, - вздыхает кто-то из челяди.
Все выглядит так, словно их ведут на казнь. Мальчик вопросительно смотрит на юношу, но тот старается его успокоить и улыбается в ответ.
Их подводят к большим роскошным дверям, которые охраняет целый отряд чужой стражи.
- Пропустить! - приказывает кто-то, шедший позади них.
Двери открываются.
- Наследники их светлости герцога! - звонко кричит кто-то впереди них.
И, шедшие сзади подталкивают их войти внутрь.
В ту же секунду и на них обрушивается яркий свет и шум нескольких десятков возбужденных голосов. Они в большом зале. На них устремлены множество любопытных глаз. При их появлении шум на мгновение стихает, но только для того, что бы продолжиться с удвоенной силой.
Они делают несколько шагов в глубь зала, и останавливаются. Слева от дверей на возвышении сидит хозяин замка, напротив него на таком же возвышении - мужчина, одетый в розовые одежды. Между ними стоят какие-то, видимо менее знатные лица, многие из которых закутаны в розовые и красные шарфы. И только двое или трое - в черные и темно синие, как у хозяина замка.
- Он показал их! Он показал своих детей! - слышаться возгласы.
Мужчина во всем розовом, встает со своего места.
- Итак! - восклицает он и движется к ним. Голоса смолкают. Подойдя к детям вплотную, розовый мужчина внимательно разглядывает их, ухмыляется и быстро возвращается на свое место.
- Итак, эти трое твои дети?
- Да, гроссмейстер, - отвечает хозяин замка.
- И других детей нет?
- Нет.
- Именем короля! - кричит мужчина. - Вы, трое ваших детей, признанных наследниками, и шестнадцать слуг должны завтра же утром отбыть ко двору короля Вадеррона и Эльдванны Великого дома Калланоргов Орфина Сильное Слово. С собой иметь все согласно дворцового распорядка. А сегодня, как наместник короля в этих местах, объявляю бал в честь герцога и его детей!
Плохо. Кажется, этот розовый гроссмейстер что-то задумал.