- Хрен его знает. Мы перли куда-то. Такой желтой как песок дорогой; прямой и широкой. Она уходила вперед, и немного вверх. А по сторонам стояли вершины - высокие и не очень высокие горные пики. И перли мы долго. И казалось, мы должны уже подняться над этими пиками, или хотя бы стать вровень, но дорога поднималась, и горы росли вместе с ней.
И все, все, все одного песочно-желтого цвета, как на картинке, закрашенной одной краской. Вы только прикиньте. И даже небо вверху - а оно было низким и в то же время бездонным - даже небо было песочным. Только, может быть, немного темнее.
И мы шли.
Я шел быстрее других. Потому что знал: так нужно; коли идешь - иди быстрее. Иначе с тобой произойдет что-то плохое, что-то неприятное, что-то страшное.
Кажется, я это помнил. Такое со мной уже когда-то было. Нет, я не помнил конкретно, за что меня тогда опустили, но вывод, напрашивался ясный, как белый день: быть со всеми и делать как все. Иначе - хана. Пнут, толкнут, повалят на землю, и будут переступать через твое тело. Как когда-то.
И я был готов к борьбе. И шел очень быстро. Я обгонял. Обгонял, и чувствовал, как те, кто пытался угнаться за мной, отдают мне свою силу. И эта сила еще сильнее тянула меня вперед. Но кроме силы меня вдохновляло еще и убеждение. Оно говорило: нужно стремиться. Я не знал что меня ждет, не представлял, что это изменит, но ведь все, кто был рядом - стремились, а тем, кто реализовал свое стремление больше и дальше других, жутко завидовали. И пытались подражать. Так что по всему выходило, мы стремились не зря.
Не буду врать, я не был самым быстрым. А все из-за размеров. Мои размеры не позволяли маневрировать, а вес тянул назад, но я, честное слово, шел быстрее многих, и мне уважительно смотрели в след. Это радовало, давало чувство удовлетворения. Только вот иногда, где-то далеко я видел фигуры. Они стояли и никуда не шли. И я этого не понимал: они не завидовали моему темпу, они тупо стояли и вроде бы не стремились никуда идти. Или как бы прогуливались.
Дураки, - думал я, - они не понимают, что надо стремиться. Они не знают, что рано или поздно на них кто-то наступит и толпа, эта бесчувственная и бесконечная толпа будет вытирать о них грязные подошвы. О них, не достигших ни одной вершины. И я шел, страшась их бессмысленной участи. Я прибавлял темп, я помнил, к чему это может привести. Но однажды после одной такой встречи вдруг подумал, а куда мы идем?
Оказалось, никто этого не знал. Хотя я спрашивал. Я подходил то к одному, то к другому, я сбавил темп, но моим вопросам удивлялись, словно я ненормальный. А я был нормальный, - просто не понимал. Я видел, как дорога ведет нас мимо вершин; прямая песочно-желтая бесконечная дорога, и в этом движении, в этом всеобщем стремлении не просматривалось никакого ясного смысла.
- Мы столько прошли, а где вершины? - не врубался я.
- Ну ты чего, давай, не тормози! - вместо ответа крикнул мне кто-то из сочувствующих. А один счастливчик, который шел на роликовых коньках весело отвесил мне обидную затрещину.
И тогда я снова попер вперед. Я решил, что понял важную истину: этот бег - наш закон существования. Который говорит: нужно вперед, строго вперед, по прямой, вверх, и как можно быстрее. Это казалось мудрым: раз такое стремление тянет вперед столько людей, значит таков закон природы. Такова цель, таково предначертание, такова жизнь. И, если раньше я просто боялся идти медленнее других, теперь я уже шел сознательно. Я получал удовлетворение от движения, я стал чувствовать, что есть нечто, влекущее всех по этой плоской дороге, по этому желтому пейзажу. И оно зовет. Поэтому человеку, простому человеку, вроде меня, остается только одно: переть, переть и еще раз переть.
Ну да, и я пер. Я летел, я расталкивал могучими руками других, кто поменьше. Я перестал маневрировать, я сбивал с ног совсем мелких и цеплялся, если встречал более быстрых. Я был одним из преуспевших в стремлении, и гордился этим. Очень гордился и радовался. Пока однажды я не увидел маленького слабого человека завернутого с ног до головы в черные одежды. Встреча с ним перевернуло во мне все.
Это был инвалид. Вместо одной руки у него была палка, а вместо ноги - костыль. Его обмотки казались грубыми, но чистыми, а самое главное, что поразило меня в нем, он шел, точнее прыгал, назад!
- Ты кто? Что ты делаешь? - спросил я его. - Ты же все перепутал!
И тогда он остановился и поднял свой капюшон, что бы посмотреть на меня, и я увидел, что это Ромик, наш Ромик!
- Эко тебя покорежило, - сказал я. Потому что знал Ромика, потому что знал, что знаю его.
А он тоже узнал меня. Улыбнулся, схватил здоровой рукой за одежду, заговорил.
- Родя! - говорит. - Родя, ты чего? Ты не знаешь куда идти? Пойдем, я выведу тебя в горы.
Я начал сопротивляться. Я говорил ему, что он не понимает. Что такой слабый инвалид как он должен идти со всеми, должен стремиться, а он идет непонятно куда.
- Очень даже понятно, - говорит Ромик и показывает палкой назад в сторону одной горы. - Лично я иду туда. Там славное место, оно мне нравиться.
- Нет! - твердо сказал я. И вдруг увидел, что на Ромика совсем не действует этот всеобщий закон, всеобщее стремление. Он свободен от него, он может выбирать. И у него огромный выбор, потому что кругом полно величественных вершин и уютных ущелий. И застыл, потрясенный этим открытием.
- Пойми, Царь Желтой Дороги огрубил их внимание, и они видят только один путь. Но это тот путь, который ничего ни в ком не меняет. Вы просто крутите для него дорогу своими ногами. Посмотри туда. А теперь туда. Ты свободен!
И я увидел. Я увидел это. И желтая дорога, и поток фигур, которые стремились по ней тупо и бессмысленно, и горы вокруг, огоньки, светящиеся в симпатичном ущелье с постоялым двором. Я взял Рому за ту палку, которая была у него вместо руки, и мы пошли. Мы шли как нормальные люди, как боги; а вокруг было удивительно красиво, и каждый поворот, каждая развилка горных троп с готовностью раскрывал нам свой смысл. А, когда стало совсем темно и совсем холодно, мы в очередной раз постигли суть происходящего, и узрели огонь в ночи. Он горел сквозь тьму, неся нам тепло, отдохновение и причины следующих стремлений. Мы пошли на огонь. Вскоре у Ромы выросла рука и нога, он стал обычным, таким, как сейчас - в пальто и дурно пахнущей шапке. И мы вошли сюда.