Аннотация: Написано давно. Летом. В конце лета. Сам удивляюсь.
А через некоторое время
он стоял посередине большой поляны, вдыхал знойные запахи нескошеной травы и тихо матерился. Потому что все вокруг: и застывшие впереди ели, и лениво текущие в полуденной голубизне облака; все это вызывало у него сильное желание полового акта.
Он переступил с ноги на ногу и осмотрелся. Надо бы идти вон к тем деревьям, кажется там просека. Надо.... Как можно быстрее уходить от этого дурацкого места! И от того дома. И не предаваться несвоевременным мыслям, он уже и так тут достаточно раскис. В конце концов это как-то неуютно, сидеть за столом и есть, зная, что там под тобой в подвале.... И противно - этот мужик был таким нервным. Словно знал все наперед. Или почуял что-то недоброе. Но почему? Неужели у него на морде написано, что не весь срок отмотал? Или в мире стало действительно так паршиво?
Но к черту! Плевать. Надо двигать. И пусть где-то в деревнях бабы с прохладными белыми руками сейчас готовят обед, он все равно не пойдет по реке. Еще не время расслабляться. Он пройдет вон тем ельником, повернет немного левее и там....
Там в дальнем углу поляны интенсивно зашевелились ветки. Он молниеносно напрягся. Кусты перед деревьями раздвинулись и на поляне появилась... нет не может быть. Ничего себе! Здесь? Он присмотрелся внимательнее. Плотно облегающие бедра джинсы, такая же курточка, небольшой рюкзак. Чего делается! Да ей наверное не больше тридцати. Но, черт, она же как пить дать не одна.
Женщина на мгновение остановилась, словно прислушиваясь, затем спокойно направилась в его сторону. Только бы не спугнуть, подумал он. И не пялиться. А то поднимет крик, а это ни к чему.
- Здравствуйте! - звонко закричала она издалека.
- Здравствуйте, - тяжелый язык не слушался, и ему показалось, что прозвучала какая-то невнятица. А она подходила все ближе и ближе. И вот, уже совсем рядом, чуть больше метра. Отряхнула челку, устремила на него серьезный озабоченный взгляд.
- Простите, а вы не подскажете, как отсюда пройти в Михалево?
- Ум-м-м... Михалево..., - в глубине его памяти что-то шевельнулось, но так и не всплыло.
- Да, Михалево. Мне сказали, что это где-то на реке. А я иду уже два с лишним часа, а реки все нет.
- У-у-у... Да, река-то..., - он старался показаться неуклюже участливым и тупо озабоченным. Этаким увальнем-тугодумом. - Здесь она. Близко уже. За перелеском она. Но... сколько же вас будет-то?
- Нас? Должно было быть семь, но один не поехал. А что?
- У-у-у-у, это много будет, - он постарался скрыть беспокойство и быстро сообразить, что делать дальше. Какого хрена ему это нужно: вылезут остальные, начнут спрашивать, что да кто... Но под джинсовкой и черной футболкой просматривалась такая гладкая кожа!
- Тогда ни чем вам помочь не смогу. Не поместится столько. Ну, то есть в лодку. Пешком придется.
- Ой, да нет, вы меня не так поняли, - защебетала женщина. И вдруг сказала, что идет одна, а остальные уже ждут ее в деревне. - Но что, зачем лодка? Неужели нужно на тот берег? Ребята говорили, пару часов пешком и выйду прямо туда, - в некоторой растерянности закончила она.
- Это если немного наискось. По лесу если. Потому как ты тут промахнулась слегка, и по берегу-то не пройдешь. Топко. Хоть и дождей не было, все равно топко.
Он говорил, а в голове кружились совсем другие мысли. Поэтому голос становился глухим и низким. И, чтобы эти мысли не прорвались до времени наружу, он медленно повернулся и зашагал обратно. Назад в сторону дома, который покинул около часа назад.
- Ну что, тогда пойдем что ли, - бросил он уже через плечо.
Потом она говорила что-то еще. Про здешнюю тайгу, про красивые места. Но он шел не отвечая. И не быстро, чтобы женщина не отставала. Что-то в ней, то ли какие-то интонации, то ли излишне уверенный поворот головы, подсказывало ему, что она не станет строить из себя недотрогу. И это горячило. Надо было отвлечся, подумать о чем-то постороннем, а не получалось. Даже мысль о том, что может появиться кто-то, кто знает прежнего хозяина, только раздражала и не вызывала привычного чувства опасности.
Но у дома все было спокойно. Судя по всему, сюда никто больше не приходил. Да и кому шляться по таким забытым миром местам.
- Заходи, буркнул он. - Я тут кое что докончу. А ты хоть чаю глотнешь. Заходи.
Они оказались в прохладном полумраке. Старый скрипучий пол, деревянные деревенские запахи. Он попытался вспомнить, где тут на кухне выключатель. Но с другой стороны... действительно, может быть прямо здесь, пока она не привыкла к темноте? И от этой мысли даже свело руку, которая, наконец, нащупала небольшую пластмассовую коробку. Но нет, не то. Глупо так быстро. Он помнил, как полгода назад у него получилось с той не то фельдшерицей, не то просто сестрой. Нет, если хочешь получить удовольствие так, что бы было приятно об этом вспомнить, придется еще потерпеть. Совсем немного.
После полуденного поля свет лампочки казался особенно желтым и тусклым. Длинный стол с развешанной по стене посудой, заляпанная электроплитка какой-то старой модели. Удивительно, что в этой дыре есть свет. Но все же, почему-то снова подумалось ему, как тот парень, тут жил? Дурак. Ведь не души, и без баб. Это же с ума сойти.
- А вы что, художник? - послышалось за спиной. - Я вижу тут у вас столько подрамников...
- Да нет. Какой художник. Это тут мой один друг... Но он отъехал.
При этих словах стало как-то неприятно, хотя получилось что-то вроде шутки - отъехал... Совсем, навсегда отъехал! Но парень-то художником оказался. Иначе действительно, зачем столько этих.... подрамников?
- Отъехал? И надолго?
- Нет, - соврал он, пропуская ее в комнату. - Может быть вернется в этом месяце. В конце.
Она скинула свой рюкзак, и вместе с ним соскочила джинсовка.
- У меня тут печенье, - проговорила она, пока он силился найти посуду, и принялась копаться в своей ноше. - Только чай не подогревайте. Такая жара...
- А что же твои-то? Ну не встречают? - спросил он, когда наконец-то поставил на стол то, что вроде бы было нужно.
- А они меня вечером ждут. Думают, я с вездеходом, а я с утра на попутке. Хотела как поскорее.
- Лес везли?
- Ага, лес. Здоровые такие. Но все равно застревают все время. А вообще-то жалко. скоро и у вас тут не будет ничего. Одни пни остануться. А ведь жалко, такой лес...
Лес... Для него лес еще долго будет просто скоплением мощных и не очень мощных стволов, к которым он будет машинально прицеливаться бензопилой.
- А как тебя зовут-то?
- Марина.
- А меня Сергей, - буркнул он, помрачнев. Все это время он старался не очень смотреть на нее. Но теперь, за столом, когда она сидела напротив...
У нее были ловкие движения и ладное в меру загорелое тело, проступавшее под футболкой упругими бугорками грудей. И хотя его близость мешала хоть как-то соображать, это еще можно было терпеть. Но ведь она еще и дышала, и тога все это под футболкой чуть заметно приподнималось и опускалось. А когда она подносила к губам кружку и жадно, даже немножко по-хищному, делала несколько глотков, жилки под гладкой кожей ее шеи чуть заметно подрагивали. И это было уже слишком. А когда говорила, из этой груди выходил такой звук...!
- Ладно, - шумно выдохнул он. - А теперь раздевайся!
- Что? - она кинула быстрый взгляд на дверь, потом на него, медленно отставила в сторону чашку и уперлась глазами в стол. Грудь под футболкой стала подниматься чаще, а одна рука стала чуть заметно подрагивать.
- Да ты не бойся. Я мужчина не грубый, - проговорил он, отпил немного чая и подумал, что может быть, и не надо было так резко? Но с другой стороны дальше уже самоистязяние.
- Но только, - она оторвала взгляд куда-то в сторону и кусала губы.
- А насчет условий, ты, Марина, пойми. И пойми одно, условия тут я ставлю. Без меня все равно отсюда не выберешься. Так что давай, что бы все было по-хорошему.
- Но я.... Мне хотя бы помыться...
- Река рядом. Но сначала сделай то, что я сказал.
Она отошла к печке, сняла кроссовки, медленно и сосредоточенно сняла джинсы.
- Можно я футболке?
- Ладно, - выдохнул он, представляя, как все произойдет. Это как раз то, что запомниться надолго. Она будет долго плескаться. В прозрачной воде с берега будет хорошо видно ее тело. А когда она выйдет, вся в блестящих капельках воды,....
- Но только не вздумай чего! Я за тобой гоняться не буду. А тут... тут ни кто не найдет. Тут одни медведи. Еще вчера вечером, сам видел, на нашу сторону переплывали.
У нее были худые, хорошо сложенные ноги, ровный загар. Он смотрел, как эти ноги ступают по тропинке, ведущей к реке, и снимал куртку, затем рубашку. Они, как и все вещи того парня, были ему малы, и рвались. Но это было уже все равно.
А может быть прямо с ней, в реку?
Она подошла к воде. Туда, где самодельные мостки из грубых бревен. Затем встала на них и начала как-то медленно снимать футболку.
"А худенькая-то,"- удивился он, и зная, что уже полностью потерял самообладание, понял, что все-таки рано. Вон она как странно смотрит... Но невозможно. Вот только штаны с сапогами... Как долго снимать!...
Дз-зи-нь-нь-нь-нь....
В его голове вдруг что-то ярко вспыхнуло, и он быстро понесся в какой-то тугой, затягивающий мрак. И все продолжал и продолжал стягивать ненавистный сапог. А тот не снимался. Но как же так, вроде бы налезал нормально.... И он уже в который раз хватался за жесткую подошву, которая все выскальзывала и выскальзывала из его, ставших вдруг такими непослушными, рук. И что это?! Какой-то ужас, ведь эта нога - не его! И руки.... Чьи это руки?
- Чьи? Чьи?!!! - попытался закричать он.
Но никто не услышал. Плечистый парень, стукнувший его сзади резиновой палкой, быстро волок отяжелевшее тело в сторону дома.
- Только быстро, Когда он вернется?! Соображай живее, когда он вернется?!
Мокрые доски пола, какой-то противный медицинский запах. Он открыл глаза и поморщился. Над ним стояли трое: двое парней и девчонка. Та самая. Только сейчас она была снова одета, и одежда всех троих была почти одинакова. А хорошие джинсы носят, как по телевизору... - отметил он.
- Ну, быстро! Когда он вернется?
Гул в голове мешал соображать, но боли практически не было. Только какое-то противное подергивание во всем теле. И что-то со зрением: все через какую-то пленку.
- Когда он вернется? День и час, быстро!
Тот, кто его спрашивал, был наиболее крупным из них. Накаченные бицепсы, мощный торс. Другой - невысокий, наверное основной. Иначе, зачем он так внимательно смотрит? Но что же им всем от него нужно?
- Так ты говоришь, еще не очухался? - здоровый провел рукой где-то сзади себя, и тусклый свет лампочки отразился в длинном обоюдоостром клинке с кровостоком. - В последний раз спрашиваю, когда он вернется?
Ах вот кто им нужен! понял он вдруг. Ха, ха! опоздали, мальчики! Но если они обо всем узнают.... А вот выкусите! Так он все сразу им и выложит.
Он еще раз поморщился, словно от боли, и сделал тупое бессознательное лицо. Совсем как несколько лет назад на допросах.
- Вы, вы.... чего вы? - он старался говорить как можно тише, почти шепотом. - Что вы? Чего?...
- Дай ему воды, - приказал тощий. После чего кружка и нож появились перед его лицом одновременно.
- Алла, готовь веревки. Помнишь как в Воронеже? - пробасил здоровый, пока он пил.
Так значит Алла? Тогда это совсем паршиво, - подумалось ему. "Сколь веревочки не виться...." Но не ждать же пока они его грохнут со злости!
- Кто вы? Чего вы? Чего? Вам чего нужно?
- Говори быстро, где он как его... "друг", или босс, или кто он тебе?
- Сейчас, - он еще раз поморщился. Пленка на глазах постепенно разгладилась, но остались какие-то крапинки, которые мешали четко видеть. В остальном, кажется, все было в порядке. Появились даже какие-то мысли. Но эти мысли надо было реализовывать немедленно, пока они не поняли, что он уже почти в норме. - Это... он..., - его голос стал жалостливым и как бы кающимся, - Он-то и не уезжал. Не уезжал он.
- Что?
- Не, не уезжал. Тут он, он в подвале.
- В подвале? В каком? Где люк?
- Люк... люк там. У входа люк.
Здоровый убрал нож, так же неожиданно достал небольшой черный пистолет и снял предохранитель.
- Подожди, - проговорил тощий, - сначала посмотри.
Здоровый отошел куда-то в угол комнаты, где к его вооружению присоединился длинный дальнобойный фонарь, затем направился к люку.
Он закрыл глаза, но и не глядя в ту сторону, по звуку определил, что здоровый открыл тяжелую подгнившую крышку, и, убедившись, что у лестницы никого нет, заглянул внутрь.
- Здесь ни души, - послышался приглушенный голос.
- Что? Да нет, тама он. Тама, за полками.
Судя по звуку шагов, Здоровый начал спускаться вниз. Скрипнули ступени: один, два, три... Вот теперь было самое время действовать.
- У-у-у-м-м... У-у-у-у-у-м-мы, - застонал он и, сделав вид, что его мутит, перевернулся на живот. Это даже очень хорошо, что он вспомнил - а вспомнить было совсем не трудно - как тот капитан с впалым лицом засадил ему ногой в печень, и какая острая боль пронзила тогда все его тело. Ну что же, капитан, ты очень хорошо объяснил, как люди поступают с беззащитным человеком, который стоит к тебе спиной на четырех костях и блюет. И он очень постарается, что бы этот урок не пропал даром.
Он быстро перекинулся на спину, поймал безжалостно бьющую его ногу и с силой дернул ее вверх.
От того, как быстро вскочил, зарябило в глазах. Но это мелочи. Главное, Тощий, кажется, здорово приложился. Но теперь баба, у нее нож. Он как мог быстро метнул в нее какой-то тумбочкой, но что попал, понял только по крику, поскольку уже спешил к люку. И вовремя. Голова Здорового пришлась как раз между досками пола и крышки. Теперь Тощий. Еще один хороший удар по его поднимающейся шее и туда же, в подвал. Но баба, что это у нее в руке? Неужели прыснет? Ведь в доме... В руке снова появилась какая-то мебель, крик. Он поймал катящийся по полу баллончик и брызнул его содержимым в снова приоткрывшуюся крышку люка. И, секунду подумав, добавил еще.
Теперь баба... Надо бы привязать. Да, да, теми же самыми веревками. Это ненавистное тело... Но что-то с глазами. Что-то как-то не так: почему-то рябит и слезится. Этого еще не хватало!
Он бросил веревки и шагнул в сторону двери. Как далеко.... Но надо. Там свежий воздух, там трава, небо.... И он шагнул еще, еще. Дверь...
Поднимающийся по крыльцу человек услышал на кухне какой-то грохот. Затем раскатистое буханье падающих кастрюль, глухой удар. И открыл дверь.
Посередине пола лежал крупный по пояс голый мужчина. Он был без сознания. А в угол кухни катился черный баллончик с красной головкой.
Нервно-паралитический, - понял человек и направился в сарай за противогазом.
Все кружилось. Большое, вязкое, темное. И оно, это темное, стремилось втянуть его в себя. Всего. И не выпустить.
А когда он открывал глаза, где-то там, за размывающей все очертания пленкой, кружился потолок, какое-то сено, свет. Наверное, свет был из окна. И то ли под воздействием этого света, то ли от того, что затягивающая чернота стала отступать на второй план, кружение постепенно уменьшалось. Но стоило моргнуть глазами, снова наступал мрак. И так длилось долго.
Пока он вдруг не понял, что ползет на четвереньках в угол сарая. А в том углу стоит большое ведро полное прозрачной воды.
Он умылся, сделал несколько глотков и встал на ноги.
Через маленькое окно было видно поле и реку. И там в поле по-прежнему жарило солнце, пожелтевшие травы полоскались под несильным ветром, а застывшие в небе облака были невозмутимо спокойны.
- Ну что? Чего там? - послышалось за спиной.
Он обернулся. Все тело пронизывала противная слабость и дрожь. Подступала тошнота.
- Эй, кто? - позвал он, поскольку несколько секунд не мог ничего рассмотреть в темноте сарая.
- Я говорю, может быть, и меня развяжешь? А, джентельмен?
- Что, не добил? - поинтересовался он, узнав старую знакомую. - Г-гадина ты.
Она рассмеялась.
- А может, все-таки развяжешь? Побалуемся, а? А то связанной как-то не в кайф. Друг... Вот он ведь тебе, какой друг! Ты лучше скажи, на кого работаешь? Не зря же он и тебя сюда, а?
Но ему было плевать. Он отвернулся. Туда, где блестела река. Там шел невысокий бородатый парень в выцветшей штормовке, и бережно нес какие-то рулоны, завернутые в полиэтиленовые пакеты. Рулоны... Да это же...
Так вот оно что, наконец понял он. Вот ради чего вся эта драка! А он даже и не взглянул на них. Ну, картины и картины. Вот что, значит, нет образования....
Тем временем бородач вернулся в дом, затем вынес следующий пакет. Буднично и спокойно, словно ничего и не происходило.
- Слушай, но ты скажи, сколько они хотя бы стоят? - проговорил он.
- А иди ты..., - огрызнулась женщина. - Чего ты Ваньку-то валяешь. Не надоело что ли?
- Да... Ты не поняла. Я и вправду не знал что тут. Дура... Ваше искусство это... это не мой профиль. Я... Должен же я знать, кого я грохнул? Почему? Что вообще здесь происходит?
- Ты? Грохнул? - наморщилась она.
- Ну да. Ну, того мужика, что здесь жил, - проговорил он. - Вышел-то я сюда случайно, ночь была. Дверь открыта, вот, думаю, никого нет. А тут сзади.... А сам хоть и тренированный, но слабак, с залысинами такой. Ну, я-то, естественно, готов был. Но кто ж.... но откуда ж мне знать, что он художником был? А? На нем что написано? - ему казалось, что он говорит убедительно. Да и как же иначе, если это - почти правда. Но женщину вдруг обуял такой приступ смеха, что взяло зло. - Что ржешь-то, блядина? Это ж правда!
- Ну... ну..., - выдохнула его невольная собеседница. - Так ты, получается Марика Лысого замочил?! Вот это прикол! Вот это.... Он, бедный, специально перся из Нью-Иорка. В эту дыру. А тут этот дебил, ха, ха, ха! И угрохал! случайно, ха, ха, ха!
- Марика? Лысого? Дык, это значит....
- А я-то думала, мы его на вертолете сделали... А он уже тут...
- Так это что, этот Марик? Ну.... хозяина?
Женщина вдруг перестала смеяться и внимательно посмотрела на него.
- Ты что, больной? - скорбно поинтересовалась она. - Ты что, газет не читаешь? Да, впрочем, где там у вас... Его... Его лицо же весь мир знает! И когда он в прошлом году разыграл свою смерть, его фотография по всему миру... По всему, понял! А ты... смотришь в окно! Так смотри! Вон он, живой и невредимый идет!
- Но зачем...? - в его раскалывающаяся от боли голова перестала понимать что-либо. - Зачем...?
- Да незачем, жопа. Просто он решил, что мир выродился. Ну, или как его... Исчез как тот... ну этот,... ну субъект, который может воспринимать его вещи. Его виденье. И написал это, ну будто бы уходит из жизни и так далее. В общем, - она стала нервно подергивать щекой, - написал, что кончает свое взаимодействие с этой жизнью. И картины свои, поскольку мир их теперь не сможет понять, он надежно прячет. Ну и, что самое смешное, у него даже появились последователи. И вот тут-то он и раскололся. Не выдержал. Объявился! Не надо, ребята, закричал. Я мол, фигурально, значит, выразился, чтобы руки на себя накладывать, это не и все такое. Мол, все измениться еще. Что назревает в мире нечто, сказал. Правда, где и как он живет, никто не знал, но в нашем мире... Вобщем, опередил нас Марик. А теперь, наверное, еще попрет народу... Ведь это же последний, жопа, ты понял? Последний настоящий русский художник!
Последний? Но что за чушь? Их же, этих художников, развелось уйма. Правда, он еще до суда слышал, что-то там у них в искусстве произошло. Но что бы совсем? Неужели за те годы, что он торчал в зоне, все так изменилось?
Пытаясь разобраться во всем этом, он снова прильнул к окну. Ему подумалось, что он обязательно должен запомнить, как хотя бы выглядит этот странный и, оказывается, такой известный человек. Может быть даже гений... Но в очередной раз исчезнувшая у реки фигура все не появлялась и не появлялась.
- Дык... Он же уже уплыл! Но ведь...
Мысль, что он теперь уже никогда не увидит лицо этого парня, пришла резко, как вспышка, и вдруг показалась ему такой страшной, что откуда-то снова взялись силы.
- Он же... он же уже уплыл! Ничего себе! - почти прокричал он, пытаясь, несмотря на тошноту и дикое кружение в голове выломать дверь. - Ничего себе! Уже уплыл!
И дверь поддалась!
- Эи, стой! Куда! А я?! - послышалось сзади. - Все вещи поровну...
Но он уже был на причале.
Где река несла свой прозрачные воды дальше на север. Они переливались через какие-то невидимые глазу уступы на дне и закручивались водоворотами над круглыми донными камнями. Гибкие водоросли спокойно колыхались в их потоке, словно устремляясь туда же, так что казалось, будь их воля, они бы ушли вместе с ним.
А может и вправду, тоже... - подумал он. Это же быстро, несколько бревен, доски. А на плоту можно плыть хоть целые сутки. И кто знает, может быть того парня еще можно будет нагнать? Все равно, раз кругом теперь настолько паршиво, глупо бояться чего-то.
Он сел на причал и поскреб небритый подбородок. Вздохнул. Задумался. Но ведь этот дом? Он же теперь стоит уйму баксов! А вещи этого бородача? Интересно, сколько за них дадут? Надо бы разузнать у той шлюхи, а то ведь обидно...
А река все несла свои воды, и те утекали за поросший елями поворот. Поворот, за которым несколько минут назад исчез последний русский художник.
