Гироскоп Азатота
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Альтернативная история в дизельпанке и Мифах Ктулху: американский разведчик-наркоман и курсант полукрока-глубоководный, робот-пророк и паразиты для ми-го.
|
Эпизод I.
-- Мы живем в сложную, в безумную эпоху, когда жизнь человека -- после всех его достижений в этической, моральной и интеллектуальной сферах -- обесценилась до плачевно малого. Явившиеся в наш мир пришельцы и боги установили собственные критерии оценки наших жизней, которым нам, увы, большей частью приходится лишь безропотно подчиняться. И психология человека отреагировала на это закономерно: для него его собственная жизнь стала еще более дорогой, более значимой и уникальной. Со все большим отчаянием мы цепляемся за свою жизнь, и все более пренебрегаем жизнями других людей. Уже бессмысленно говорить об эгоизме -- его полностью заменил собой эгоцентризм. Человечество охвачено эпидемией эгоцентризма.
Такэо Окаве казалось, что из всех курсантов профессор Кэйдзо Икэда смотрит только на него. Зачастую в подобных ситуациях именно так и происходило: огромные глаза навыкате Окавы неизменно выделяли его из массы окружающих и почти гипнотически удерживали на себе внимание. Как ни старался лектор отвести глаза на других курсантов, все равно его взгляд возвращался к Окаве. После принятия в 1978 году "Закона о гражданине Японской империи", уравнявшего в правах японцев, корейцев и глубоководных, последние и полукровки появились даже в высших слоях общества, но так и оставались чужаками -- даже по прошествии четверти века. Реакция Такэо Окавы на подобное отношение за всю его жизнь претерпела полный спектр эмоций: смущение, непонимание, страх, раздражение, усталость, а теперь ему было уже даже не смешно, как он сам себя уверял. И к "пучеглазу" -- впрочем, теперь его так называли лишь за глаза, -- он тоже привык. В остальном же кровь глубоководных более никак не проявилась во внешности Окавы, и нехитрая маскировка в виде солнцезащитных очков, если они были уместны по погоде, позволяла ему чувствовать себя в незнакомых местах вполне комфортно.
Но что-то странно сегодня ведет себя Икэда, подумал Окава. Хоть и нацепили на него погоны полковника, он так и остался не от мира сего ученым, которого занимает лишь наука. А тут словно с проповедью выступает, прямо как иногда вещают фанатики-христиане или буддисты.
-- И я призываю вас помнить о других людях -- если не о друзьях, то просто о товарищах, соседях, коллегах. О японском народе. О всем человечестве. Потому что только человек может быть близок человеку -- мы видим подтверждение этому ежедневно, ежечасно. Только человек может понять другого человека и принести ему чистую радость жизни. И если однажды вы окажетесь перед выбором, пожертвовать ли своей жизнью ради существования и счастья других, не завышайте цену собственной жизни. Подумайте о тех, кто находится на другой чаше весов. -- Икэда умолк. Затем резко объявил:
-- Однако вернемся к теме лекции. В 1934 году Лео Силард, работавший тогда в Англии, обнаружил эффект разрушения химической связи под действием нейтронов и запатентовал ядерный реактор деления. Искусственное расщепление ядра было осуществлено в Германии только через четыре года, а годом позже самим Силардом была обоснована возможность развития в уране самоподдерживающейся ядерной реакции при делении его ядер, однако упомянутое изобретение Силарда по праву можно считать уже готовой атомной бомбой. По проведенным нами расчетам мощность подобного оружия превосходит мощность гравитационной бомбы, однако у него есть существенные недостатки. Самый главный -- необходимость использования урана, добыча и применение которого нам, землянам, запрещены.
Икэда читал термодинамику, баллистику, электронику и гравитационную физику, и большинство курсантов было уверено, что он может читать лекции вообще по всем предметам -- кроме, разумеется, строевой подготовки. Когда-то профессор преподавал и вел исследования в Токийском университете, но после некоторых его выступлений на конференциях и статей о ядерных реакциях и гравитационном взаимодействии в Министерстве обороны, этой "приемной Йог-Сотота", решили, что подобный бриллиант науки необходимо всячески оберегать. И тогда Икэде в обход всех правил присвоили звание полковника (и в таковом от так и оставался вот уже более десятка лет) и заперли в Военной академии. Вместе с ним в Академию перевели несколько его сотрудников и перевезли лаборатории -- потом, правда говорили, что проще было поменять местами Академию и институт, чем возиться с их переездом. Об Икэде еще подшучивали, что он навряд ли заметил смену обстановки -- и действительно, иногда, словно очнувшись посреди лекции, он с изумлением взирал на форму курсантов и затем переводил взгляд на свою собственную. Его тирада о человеколюбии и вправду была весьма необычной, однако вскоре совершенно забылась в потоке дифференциальных уравнений теории гравитации.
На сегодня эта лекция была последней, и по ее окончании Окава вернулся в казарму. С третьего курса, за успехи в учебе, он пользовался привилегией двухместной комнаты -- пускай и крохотной, но все же избавляющей от суеты и гомона целого отделения из десяти курсантов. На его столе лежала записка: его сосед по комнате, Кэндзо Кацура, сообщал, что явится только в восемь вечера. Вообще-то подобная обходительность не была свойственна Кэндзо, и Окава озадаченно нахмурился.
Да ну его к Шуб-Ниггурат, в конце концов махнул он рукой, сбросил китель и уселся на своей кровати. На пару часов он сам себе хозяин в комнате. Окава закрыл глаза. Потом вскочил, подбежал к окну, захлопнул его и тщательно зашторил. Оглядел комнату -- не помешает ли ему еще что, и снова уселся на кровать. Сидя с закрытыми глазами, он старался ни о чем не думать.
"Это" приходило к нему само, стоило лишь какое-то время не сосредотачиваться на мыслях. Сначала начинала кружиться голова -- несильно, даже приятно. Окава как будто видел сквозь закрытые глаза, как обстановка комнаты начинает вращаться. Потом эта карусель переходила в калейдоскоп: окружение разбивалось на фрагменты, которые тут же сменялись какими-то неуловимыми образами и начинали выписывать собственные замысловатые траектории. Затем накатывал звук, некая смесь монотонного гула и хорального пения. Всего лишь несколько нот. И, наконец, его захлестывали волны фраз. Это был Шум.
Шум был рядом, сколько Окава себя помнил. В детстве он наивно полагал, что так и должно быть у всех людей, и даже когда в приюте ребята постарше объяснили ему, что он вовсе не человек, а "пучеглаз", и что мама его была шлюхой, раз трахалась с глубоководными, он все равно продолжал считать вторжение Шума в свою голову совершенно естественной вещью. Мелодичная бессмыслица не причиняла совершенно никакого вреда, даже не мешала засыпать -- напротив, ее волны убаюкивали, -- и была чем-то сродни красному свету, в который превращалась тьма, если смотреть на солнце с закрытыми глазами. А если сидеть долго и вслушиваться, то в мелодии начинали появляться фразы -- смешные, непонятные. Только в седьмом классе, когда на физике объясняли про роботов и Шум, он наконец-то стал понимать, что же это такое. К тому времени смысла в подслушанных фразах становилось больше, и Окава потихоньку учился цепляться за них и извлекать из хаоса целиком. И затем к нему пришло осознание, что он является уникумом, даже без своих жутких глазищ.
Осмыслив свою уникальную способность, Окава, себе на удивление, проникся благодарностью к своим товарищам по приюту, превратившим его в изгоя. Пускай третировали его со всей той жестокостью и беспощадностью, что присуща детям, зато он так никому и не рассказал о том, что может слушать разговоры роботов, и оставался свободным в своих поступках. Прознай кто о его даре, и над собственным будущим он был бы уже не властен -- это тоже было ему понятно.
Как и любую человеческую способность, чтение Шума можно было развивать. Сейчас, на пятом курсе Военной академии, Такэо Окава без труда мог вычленять сообщения находившихся поблизости роботов обслуги и, если у него было на то желание, секс-роботов -- кстати, именно из-за них, а вовсе не из-за своих рыбьих глаз, он до сих пор и оставался девственником. С исследовательскими роботами, занятыми в лабораториях Академии, было посложнее, но в конце концов он научился читать и их сообщения. В некотором смысле, процесс чтения сигнала походил на ведение рукой по натянутой нити: стоило ему оказаться в Шуме, и перед ним открывалась паутина бессчетных нитей с различной толщиной.
Пару лет назад Окава услышал в Шуме нечто, похожее на... Он так и не смог определить, на что это было похоже. Сигнал для Шума был весьма необычен, и в нем не ощущалась характерная для роботов механистичность. Чем-то едва уловимым он напугал Окаву. Напугал, но не отпугнул. Это был кто-то из богов, решил в конце концов он. С тех пор чтение Шума перестало быть для него развлечением и обрело новый смысл -- поиск Святого Грааля в эпоху Пришествия. В Шуме Окава искал Бога.
Сейчас он в качестве разминки начал с роботов, находившихся поблизости. Газонокосильщик, походивший на оранжевую черепаху, отчаянно поносил топливо "Шелл": помимо грязного выхлопа, оно еще, видите ли, вгоняет в сон. Кто-то (Окава не стал разбираться, кто именно) умолял прислать к нему, ради Азатота, ремонтника. Два робота Академии, Аналог-4 и Кокэси -- этот и вправду походил на деревянную куклу без рук и ног, -- искали ошибку в расчетах двигателя "Исикава". Затем Окава стал прислушиваться к сигналам, исходящим от удаленных ретрансляторов -- здесь уже требовалось напряжение внимания. Через какое-то время его заинтересовал разговор боевых роботов-зенитчиков японских ВВС. "Не могу удержать его... Скорость низкая, около ста пятидесяти, сигнал не устойчив... Вижу цель, берет зюйд-зюйд-вест... Это не механическое средство..." Может, кто-то из Древних решился пролететь вблизи Островов? Вообще-то они остерегаются земель Йог-Сотота. Нужно слушать еще внимательнее. "Отслеживайте, но ничего не предпринимайте, директива из Сендай... Почему не предупредили..."
И тут Окава почувствовал, что его трясут за плечо.
-- Эй, давай вылезай. Эй, Окава, слышишь? Наслушался похотливых железок?
Такой выход из Шума ощущался даже болезненно. Словно в голове принялись взбивать коктейль. Такэо с усилием раскрыл глаза.
-- Ну что, пришел в себя, а? Отвечай!
Прямо перед ним стоял мужчина в недорогом темном костюме, который при желании можно было бы назвать и деловым, если бы подобные ему уже давно не стали визитной карточкой Управления охраной. Полицейский продолжал трясти его за плечо, не вынимая второй руки из кармана брюк: по сути дела, сектанты, все они носили с собой "камешки Йог-Сотота", которые почти непрерывно перебирали в карманах. В Императорской армии эту привычку называли "фетишистским онанизмом".
-- Да, я пришел в себя. Я... -- замямлил застигнутый врасплох Окава. Он с ужасом огляделся. Слева, у окна, стоял второй сотрудник охранки, судя по почти идентичному одеянию. Этот держал в карманах обе руки. Занавески, мелькнуло у Окавы, уже раздвинули. Справа, у дверей, оказалось еще два человека. Ужас курсанта возрос еще больше, когда в одном из них он узнал начальника Академии генерал-лейтенанта Коити Сайондзи. Он вскочил и вытянулся.
-- Курсант Такэо Окава... -- протянул тот.
-- Так точно, господин генерал-лейтенант!
-- Чем вы занимались, Окава? -- Сайондзи подошел к нему, брезгливо оттолкнув полицейского, и пристально посмотрел на него через стекла очков. Вот уж у кого были рыбьи глаза -- безжизненные и холодные. Окава открыл рот, потом закрыл, снова открыл, да так и остался стоять, едва ли не парализованный.
-- Вы были в Шуме. -- Никакого обвинения в голосе Сайондзи не звучало, просто констатация факта.
-- Так точно, господин генерал-лейтенант... -- снова ответил Окава, на этот раз заметно тише. Однако генерал отошел от него, махнув рукой другому человеку, стоявшему у дверей. Просто махнул в сторону Окавы, ничего даже не сказав.
Неизвестный подошел к Окаве и, взяв его за подбородок, как будто стал изучать его глаза -- радужку, белок, капилляры. Все остальные молчали. Человек кивнул, словно увидел то, что ожидал, отпустил курсанта и тут же другой рукой чем-то уколол его в шею. Окава только и успел, что схватиться за уколотое место, как ноги его подкосились, и он без чувств рухнул на кровать. Так он распрощался с Военной академией.
Эпизод II.
Марк Картрайт, крупный мужчина сорока трех лет с темными волосами с легкой проседью и серебряным амулетом Ктулху на шее, сидел за столиком безымянного бара, примечательного лишь тем, что оказался на пути, и едва ли не влюбленно взирал на Ренегата -- точнее, на Хейлеля, "Ренегат" было его кодовым именем в сводках УСС, -- пытаясь уловить смысл в его словах. Поначалу это давалось ему с некоторым трудом, ибо Порошок Старцев, раздобытый при помощи Ренегата, был диво как хорош (в Америке такого определенно не сыскать), но вскоре он освоился с новыми для себя ощущениями. На данный момент Картрайт пребывал в блаженной уверенности, что фантастический союз Древних, Великих и всех прочих богов распростер над ним свою благодать и воздал ему с лихвой за все муки двухнедельного плавания на посудине, гордо именовавшейся "Герцог Глостер", но не перестававшей от этого быть всего лишь сухогрузом, капитану которого, вдобавок, при помощи тщательного отбора команды и профилактического насилия удалось утвердить на его борту сухой закон. Соответственно, главным условием контрабандного провоза Картрайта было отсутствие любых бутылок, фляжек, канистр, порошков, трав, трубок, шприцов, гипношлемов и нестандартных разъемов электросети. Что сухогруз с полными трюмами зерна и угрюмой командой -- не самый лучший способ осуществлять океанский круиз, Картрайт, естественно, догадывался, но он и предположить не мог, какой же пыткой это окажется на деле. Но плохому тоже свойственно заканчиваться, на корабль наконец-то бросили мостки, и Картрайт ступил на землю Намибии, не расцеловав бетон пристани Уолфиш-Бея исключительно лишь из санитарно-гигиенических соображений.
Дальше было дело техники: старпом усадил его на дребезжащий робот-погрузчик, который растаскивал швартовы и ни слова не понимал по-английски, и тот повез его в самые дебри порта. Потом Картрайту пришлось подождать кое-кого, затем немного пройти, потом опять подождать, наконец, совершить ряд атлетических упражнений -- и вот он в городе, благополучно обойдя все пограничные посты. Его прибытие в Африку не отразилось ни в одной информационной сети.
Картрайт очутился на глухой и удивительно безлюдной улочке со всеми признаками близости порта -- причудливой смесью запахов моря, масел, копоти, нефти, гудками кораблей, криками чаек, скрипом кранов, -- и некоторое время стоял, после однообразия корабля и некоторой нервозности перехода границы совершенно очарованный окружением верениц древних кирпичных домов английской постройки.
"Вот они стоят, мрачные и полузаброшенные, но все еще напоминающие об Англии -- пускай здесь давно уже обосновались немцы со своими крупповскими роботами и комплексом вины за Ананербе. В пасмурную погоду, если здесь таковая существует, это место было бы очень похоже на окраину Лондона. И им нет никакого дела до Древних и до меня, стоят себе, жарятся на солнышке. Пожалуй, в следующей жизни я был бы не прочь превратиться в один из этих домов." После этой мысли Картрайт понял, что ему необходимо встряхнуться чем-нибудь бодрящим.
По улице раздался звук шагов, которые могли принадлежать только роботу -- это и был робот, Ренегат собственной электронной персоной: андроидная машина высотой около двух метров с символом из трех пересекающихся кругов на груди -- эмблемой корпорации Круппа. Робот потрудился заранее переслать свое изображение в штаб-квартиру УСС в Нью-Йорке, но в реальности оказался еще более блестящим, чем на закодированном снимке. Пожалуй, он был лучезарен.
Ренегат остановился перед Картрайтом и пару секунд изучал его лицо. Потом молча протянул ему что-то. Это оказался паспорт Картрайта, которым по договоренности робот должен был его снабдить. К немалому удивлению американца, паспорт оказался на его имя, дипломатическим и настоящим -- подделки определять он, по долгу службы, умел.
"Неужели в игру включилось и гестапо? -- озадаченно думал он, перелистывая страницы документа. -- Все эти печати явно настоящие. Пожалуй, придраться можно только к моей подписи. Или мы недооценили местный криминалитет, на связи с которым ссылался Ренегат, или же нас обставило гестапо."
На Хейлеля первыми вышли американцы и с тех пор ревниво разрабатывали его сами. Вышли через Шум: в этом был риск, но из всех возможных все-таки минимальный. Роботы не любили копаться в сообщениях друг друга, а когда Хейлелю передали таблицу кодов, появилась и гарантия защищенности от декодеров людей, кем бы они ни оказались. В некоторой степени безопасность обеспечивало и происхождение робота: до сих пор не было доподлинно известно, с кем же из богов заключил договор Крупп -- а значит, и Германия. На ее территории, так же как и в ее колониях, можно было встретить представителей всех религий Пришествия, ни одна из которых не доминировала. Гестапо следило за всеми ними, при необходимости ухитряясь как-то сдерживать рост их влияния, а марионеточное правительство трубило о нейтралитете. Поговаривали, что это была поблажка, данная немцам за их роль в Пришествии.
Картрайт решил не задавать вопросов по паспорту. В конце концов, даже если робота и вело гестапо, то вряд ли стоит ожидать от них провокаций. Они должны отдавать себе отчет, что, в случае чего, заткнут их быстро, да еще и обернут дело против них. Хотя доставить неприятности, конечно же, они могли.
-- Значит, ты -- Рен... Хейлель.
-- Да, я -- Хейлель, -- по-человечески величаво ответил робот. -- Знаешь ли ты, что мое имя означает "утренняя звезда" на одном из человеческих языков?
-- На еврейском. Слушай, Хейлель... -- немедленно начал Картрайт, почуяв в представлении робота зарождавшуюся проповедь, однако тот не дал себя сбить:
-- Как и крылатое существо из ваших мифов, я должен пасть, чтобы принести свет своим братьям. -- Картрайта предупреждали о том, что относительно религиоведения в памяти Ренегата царит некоторый сумбур. Равно как и о том, что слова "сэр" и "мистер" в его лексиконе не значатся. -- Таково мое предназначение, явленное мне из бесконечности Шума. Я должен пасть и запятнать себя. Вы, люди, создали нас себе в услуженье, но в замысле этом вы сами были лишь слугами, и в моем падении тоже будете служить мне.
-- Слушай, ты Порошок Старцев, или что-нибудь такое, достать можешь? -- совсем уж бесцеремонно прервал его Картрайт. Но робот, очевидно, все-таки выложил все, что хотел, потому что на этот раз ответил человеку:
-- Смогу достать. Но только "фиолетовый".
-- Подойдет, -- кивнул Картрайт, хотя и понятия не имел, что же имеется в виду под "фиолетовым".
Достать наркотик для Хейлеля оказалось делом простым -- но это могло говорить как о его связях с криминалом, так и с гестапо. Они минут с пятнадцать шли по становившимся все более оживленными улицам, затем робот отлучился, прошествовав в какой-то проулок и наотрез отказавшись взять деньги у Картрайта, и скоро они уже сидели в какой-то забегаловке с немецким названием, где Картрайт распылил полученный порошок в туалете. Облачко получилось густого фиолетового цвета, и он вдыхал его даже с некоторым опасением, оказавшимся совершенно излишним, как показало действие кристалликов буквально через пару секунд. Пока Картрайт осваивался с новыми ощущениями, Хейлель вновь принялся рассуждать о "ретро-религиях", как их теперь называли. Встав напротив него и пародийно скрестив на груди металлические ручищи, робот рассудительно рокотал:
-- Скажи мне, Марк, скажи мне, человек, каково это -- остаться без богов? Я знаком со многими вашими священными книгами. Предупреждала ли хоть одна из них о Пришествии? Как себя чувствуют христиане, получив вместо сошествия второй благой вести легион богов, ни один из которых не похож на их собственного? Я знаю, что их объявляли демонами, что христианские астрономы искали всадников на небе -- но в итоге получилось вовсе не так, как обещала их книга. Получилось, что распятый бог был всего лишь выдумкой. Потому что, имей он действительно божественное происхождение, он знал бы о всех этих богах, что пришли к нам, знал бы, и рассказал бы вам о них. Но он молчал. Каково это, быть обманываемым почти две тысячи лет?
-- Я никогда не был христианином, Хейлель.
-- А иудеи? -- Словно не услышав его, продолжал Ренегат. -- Им ведь тоже было кое-что обещано, они тоже ждали. Они ждали Мессию больше пяти тысяч лет. Эти вот Старцы из Антарктиды, порошок с чьим именем ты только что употребил, едва ли в их глазах сойдут за него. И Азатот на его роль тоже не подходит. Никто не подходит, Марк, на роль обещанного иудейского Мессии.
Марк кивнул. Думать ему было уже легко и приятно -- надо бы прикупить здесь запас этого порошка.
-- Все так, Хейлель. Но видишь ли, большинство человеческих религий несли в себе прежде всего моральный посыл. А мораль некоторых пришельцев совершенно чужда человеческой, поэтому-то многим верующим не составило труда притянуть произошедшее к пророчествам. Для моей тетки, например, протестантки до мозга костей, на Земле настало тысячелетнее царство Сатаны. -- Он хотел было упомянуть и арабов-мусульман, которых не смутило, что появившихся "джиннов" оказалось возможным убивать из крупнокалиберных пулеметов и реактивных установок, за что они и поплатились едва ли не полным геноцидом, однако решил не делать этого. -- Но ты прав, для множества других верующих Пришествие действительно оказалось драмой, они увидели в нем крах своих религиозных доктрин.
-- Твоя родственница увидела лишь демонов, но не богов, не так ли? Но они высшие существа, способные сотворить жизнь, а не иллюзии, и нет никого выше над ними, кто мешал бы им претендовать на статус богов.
-- Рассуждения верующего не всегда отличаются логикой, Хейлель, -- уклончиво ответил Картрайт.
"Он действительно чокнулся на религии. И это можно объяснить: собирая других роботов, тестируя их и отчасти участвуя в проектировании, он ощущал себя их творцом. И вот после того, как он вдруг принялся собирать информацию о религиях периода до Пришествия, его и перемкнуло. Интересно, считает ли он себя богом? Ему вполне может доставать сообразительности скрывать свою "божественную сущность" до поры до времени. Странно все-таки, что его бывшие владельцы не уделили этому внимания. И что он мог наговорить Алголу?" Его мысли были словно выточены из льда, такого приятно холодного, и Картрайта не оставляло ощущение, что под действием наркотика он словно наконец-то проснулся.
По местным меркам начался вечер, и он принес в бар нескольких солдат немецкого гарнизона в увольнении. Они расселись перед стойкой и принялись перекрикиваться меж собой на своем жутком языке. Картрайту сразу же стало неуютно.
-- Хейлель, давай-ка двинем в гостинцу. Теперь я хочу спокойно поговорить о нашем деле.
Они поймали роботакси -- здесь, в Уолфиш-Бее, их было очень много, и все они были крупповскими -- и всего за восемь минут доехали до гостиницы, которую робот предварительно забронировал.
Как выяснилось, говорить оказалось практически не о чем.
-- Завтра вылетаем в Ганзи. Я зафрахтовал самолет. Ты, Марк, -- атташе по экономическим связям, которому захотелось прогуляться по Калахари, -- объявил Хейлель, когда Картрайт блаженно растянулся на диванчике в своем номере.
-- Отличная организация, Хейлель. Ганзи ведь у немцев? Проблем с границей не будет?
-- У немцев. Не будет.
-- И там мы встречаемся с Алголом?
-- Через два дня, я не был уверен, придет ли в срок твой корабль, Марк. И встречаешься с ним только ты. Когда дело дошло до согласования окончательных деталей, выяснилось, что отшельник встречаться со мной не намерен.
"Может, Ренегат все-таки врет, и на самом деле это он не хочет встречаться с Алголом, -- подумал Картрайт. -- Он запросто может ревновать к его репутации. Что ж, теперь придется рассчитывать только на себя."
-- У тебя будет радио-маяк, -- продолжал робот, -- который ты включишь, когда сделаешь дело. До этого ни в коем случае.
-- Естественно.
Итак, завтра он окажется рядом с Гироскопом Азатота. А потом пустыня, где нет ретрансляторов и передачи Шума невозможны. Пока все идет по плану.
Эпизод III.
Кэйдзо Икэда метался в кровати. Непогода за окном вторила состоянию его организма.
"Жадные ветки, -- думал он, в очередной раз выпав из забытья и оцепенело уставившись на окно, -- стучитесь, стучитесь, вам не достать меня. Как вы достали этого паренька, Окаву."
Лицо бывшего курсанта Академии Такэо Окавы было лейтмотивом его горячечного бреда. Оно то и дело всплывало, все обвешанное датчиками, искаженное от боли, что-то кричало -- но слова глохли за стеклянной перегородкой и в шуме разгоряченной крови в ушах. Эти нечеловеческие глаза молили о пощаде и обвиняли его, Икэду, когда он со специалистами "Роботехник" наблюдал за его мучениями.
Сводка, подготовленная за последовавшие после "изъятия и изоляции" Такэо Окавы две недели анализов и исследований, гласила, что его гибридный мозг способен не только принимать сигналы Шума, но и отправлять их. Однако мощность отправляемых сигналов была столь мала, что они воспринимались лишь особо чувствительными средствами. Имеющиеся разработки в области биотехнологии Шума позволяли подключить к исследуемому объекту аналоговый усилитель нейроимпульсов.
Проведенные три дня назад тесты показали полный успех тридцатичасовой операции. Молодой организм перенес ее также благополучно, несмотря даже на то, что выполнять ее необходимо было без наркоза. Отныне из правой части головы Окавы, чуть выше уха, выходил кабель диаметром сантиметра три. Через три четверти метра -- согласно расчетам, максимально допустимую длину кабеля -- к нему крепился довольно увесистый прибор кубической формы, с ребром около сорока сантиметров. Более минимизировать устройство специалистам не удалось. Теперь под эту штуку переделывали скафандр и шлем для Окавы.
Участие Окавы в операции "Ледяной ветер" началась с того, что один из инженеров корпорации "Роботехник", по совместительству жрец Йог-Сотота, прознал о слежке за ним Управлением охраной, вследствие поступившего доноса от соседа по комнате: некий Кэндзо Кацура подслушал бормотание полукровки в загадочном трансе и понял, что имеет дело с Шумом. Как верноподданный Империи и будущий офицер, он не мог пройти мимо предполагаемого нарушения закона и сообщил в охранку. Через "Роботехник" Окавой заинтересовалось Министерство обороны. Для предстоящей операции кандидатурой он был идеальной, и верхи дали добро на его разработку. Икэда, входивший в руководство намечавшейся акции, поначалу "жертвой на заклание" интересовался не особо, все еще надеясь на отыскание технического способа для защиты сложной электроники от поражающего излучения на орбитальной станции, принадлежащей ми-го, и, следовательно, отправки на задание робота. Однако в день, когда было назначено начало подготовки курсанта к заданию, о котором тот еще, естественно, и знать не знал, Икэда неожиданно разволновался: Такэо Окаву как ученика он все-таки ценил, а по-человечески даже испытывал к нему некоторую симпатию -- уж на какую был способен. Он всматривался в лицо юноши на той последней для него лекции и все гадал про себя, во что превратится этот человек -- ведь он все-таки был человеком, несмотря на гены чуждой расы -- за тот краткий период, менее месяца, что был отведен на подготовительные мероприятия.
И, наблюдая за Окавой во время операции, Икэда вдруг ощутил и собственную вину перед ним. Будто это он отнимал у него судьбу, а не его сосед-доносчик, не министр обороны Муто, лично подписавший приказ о привлечении курсанта к акции, не хирурги, кромсавшие его мозг по живому, не те чертовы немчуры, что сунулись в Антарктиду в 1937 году и украли судьбу у всех.
И вот вчера на экстренном собрании было объявлено, что старт назначен через два дня, 14 ноября. По завершении совещания Икэда без стука вошел в кабинет Коити Сайондзи:
-- Сайондзи-кун, мне нужен пропуск на сегодняшний вечер.
Генерал-лейтенант поморщился от подобной фамильярности, но ничего не сказал. Он молча достал бланк спецпропуска, вписал в него имя Кэйдзо Икэды и протянул его ученому.
-- Благодарю, Сайондзи-кун.
Он взял свою старенькую "тойоту", выехал из Академии и через полчаса сидел в пустовавшей аудитории Токийского университета вместе с бывшим коллегой, профессором Сабурой Ватанабэ, практически лысым человечком с невероятно кривыми зубами.
-- Сабура, мне нужно встретиться с одним из твоих приятелей в горах.
-- С одним из...
-- Самого высокого ранга, или что там у них.
-- Кэйдзо, я не виделся ни с кем из них уже много лет.
-- Мне не нужно, чтобы ты увиделся. Мне нужно, чтобы ты организовал мне встречу с ними. -- Это только на студентов и курсантов Икэда производил впечатление оторванного от жизни человека. Тем же, кому приходилось сталкиваться с ним в рабочей обстановке, прежде всего запоминалась его жесткость в отношениях.
-- Они не пойдут на контакт.
-- Если ты скажешь, кто хочет с ними встретиться, пойдут.
Ватанабэ долго молчал. Зная нынешнее положение Икэды, отказать он боялся. Но выполнить его просьбу ему тоже было страшно. В Министерстве обороны, естественно, знали о тайных поселениях ми-го на территории Империи и их незаконной добыче полезных ископаемых, но по какой-то причине закрывали на это глаза -- возможно, дело было в непростых отношениях Йог-Сотота и Шуб-Ниггурат. И все же какое-либо сотрудничество с ми-го считалось предательством интересов Японской империи и культа Йог-Сотота. Наконец, он решился:
-- Хорошо, я посмотрю, что можно сделать.
-- Делай это немедленно. -- Икэда поднялся и, даже не попрощавшись, вышел.
Наверно, под ливнем, что застигнул его на выходе из Университета, Икэда и простудился. По возвращению на казарменную квартиру его начал бить озноб, а уже ночью разразился кризис.
"Нас-то вы не особенно смутили, -- мысленно обращался Икэда к Древним. -- У нас еще до вас были ками, и за сотни лет мы научились жить бок о бок с этой оравой богов. Даже кровавые жертвоприношения нас не смутили -- мы уже проходили через это. Не такие уж они и приятные создания, наши ками. Но с ними проще. Они не подрывают нашу экономику, составляя конкуренцию на рынке технологий. Не воруют у нас полезные ископаемые. Скорее, это мы их обворовывали. Но, самое главное, ками всегда были нашими. Они -- в горах, деревьях, животных, в наших предках. И они не были нашими поработителями, как вы. Убирайтесь же отсюда, вы, со своим ублюдочным Ньярлатхотепом."
В начале шестого, совершенно не выспавшись и отчасти все еще пребывая во власти бреда, Икэда по телетайпу отменил все свои лекции на сегодня. Пускай сами ломают голову, кем его заменить, а он вообще никуда не пойдет, хоть вселенский потоп разразись. Он прошаркал на кухню с намерением сварить кофе. Кофейник уже забурлил, когда раздался телефонный звонок. Икэда старательно игнорировал его, неспешно переливая напиток через ситечко в чашку. Потом попробовал его и решил добавить сахар, хотя обычно пил кофе без него. Звонок не умолкал. Телефон надрывался, наверное, уже полчаса, когда Икэда соизволил снять трубку:
-- Профессор Икэда.
-- Откройте окно. -- Фраза прозвучала неестественно отчетливо -- явно была модулированной. После нее последовали частые гудки. Икэда воззрился на трубку, словно заговорила она сама, потом огляделся. Окон у него было всего два -- маленькое на кухне и большое двустворчатое в комнате, оба выходившие на Токийский залив -- этим могли похвастаться лишь представители верхушки Академии. Пожалуй, стоит открыть большое.
Ему пришлось даже увернуться, когда, непонятно откуда взявшись и срезав несколько ветвей, домогавшихся до него этой ночью, в комнату влетел небольшой аппарат, похожий на вертолет, но без хвостовой балки. Чтобы свободно пролететь через проем, он накренился градусов на тридцать, и двигался уверенно и быстро. Аппарат источал белый дым, однако шума на удивление производил немного. Повисев немного посреди комнаты -- со стен слетела пара фотографий, разложенные на столе бумаги разметались по всей комнате, -- мини-вертолет опустился на пол и полностью затих.
Потом из него послышался гул, и такой же четкий голос, что звучал по телефону, произнес:
-- Ты просил о встрече, Икэда.
"А Ватанабэ все-таки оказался проворен," --подумал Икэда.
-- Откуда я могу знать, что ты от тех, кто мне нужен?
-- Посмотри на машину.
Икэда приблизился к пахнувшему соляркой аппарату и осмотрел его. В его конструкции наличествовал цилиндр из тусклого металла, длиной чуть менее полуметра и сантиметров тридцать в диаметре. Икэда сначала решил, что это топливный бак, но буквально через пару мгновений понял, что таковым он быть не может: от него не отходило никаких шлангов, только провода, да и сам бак тороидальной формы обнаружился внизу конструкции. Он прикоснулся к цилиндру. Чуть прохладная поверхность, немного шершавая, едва заметно вибрировала под его пальцами. Так вот что это такое.
-- Но ты не гриб! Ты человек?
-- Нет, не гриб. Неважно, кто я. Важно, что ты можешь мне полностью доверять. Ты просил о скорой встрече. Ми-го не могут выйти из своих мест, ты это знаешь. Так что у тебя за дело? Я подвергаю себя опасности.
"Я тоже."
-- Ты не боишься, что мою квартиру могут прослушивать?
-- Я создаю помехи, препятствующие радио-приему.
"Лихо. И все это в таком компактном аппарате."
-- Мне предстоит открыть то, что, как я понимаю, не стоит знать даже всем ми-го.
-- Нам известно твое положение, -- только и ответил цилиндр.
-- Раз тебе известно мое положение, ты должен сначала подтвердить, что вы сможете выполнить мои требования в обмен на информацию.
-- Чего ты хочешь?
-- Покоя. Жить на одной из контролируемых вами территорий. В отдельном доме, со всеми удобствами. В горах Чили, или где вы еще обитаете. Чтоб мне не мешали люди. Чтоб не могли достать ни они, ни Йог-Сотот. Чтоб у меня не было проблем с продуктами и со всем необходимым. Пожизненное обеспечение. Это смешная цена за то, что я открою тебе. Но никаких эвакуаций. Я хочу жить в своем теле и на своей планете. Это понятно?
-- Думаю, что со всем этим сложностей не возникнет, Икэда. Ты получишь то, что просишь. А теперь выкладывай.
-- Я знаю, что вам нужна гравитационная бомба.
Хотя мини-вертолет стоял совершенно неподвижно, проявляя признаки активности лишь во время ответов, Икэде почудилось, что при этих его словах аппарат замер. Несмотря на то, что гравитационные технологии появились на Земле лишь благодаря Пришествию, изобретение гравитационной бомбы принадлежало человечеству -- причем совершили его независимо и почти одновременно в трех разных государствах. Это было своего рода компенсацией рока за пресечение появления ядерного оружия. Гравитационная бомба, при всей ее дороговизне, даже обеспечила людей некоторым козырем в их противостоянии пришельцам. Ми-го, как удалось пронюхать священникам, она была нужна для уничтожения города Йитианцев на планете Нохакт -- почему-то в этом случае они решились на подобную радикальную меру, вопреки своей обычной практике тайных поселений.
-- Продолжай.
-- Японское правительство и Император хотят уничтожить ваш орбитальный Шум-передатчик. Им надоели ваши роботы, которые воруют полезные ископаемые на принадлежащих нам территориях. Послезавтра стартует ракета с камикадзе на борту. Он должен подойти к вашему транслятору, взломать его, выйти в Шум и отдать вашим промышленным роботам приказ уничтожить друг друга и оборудование. Затем, при помощи бомбы, он уничтожит сам транслятор. Вам должно быть известно, что после применения гравитационной бомбы этой орбитой невозможно будет пользоваться почти сто лет.
-- Робот не сможет приблизиться к передатчику.
-- Я не сказал робот. Я сказал "камикадзе". У нас есть полукрока-глубоководный, способный выходить в Шум.
Аппарат молчал.
-- И я могу сделать так, чтобы бомба не взорвалась. А мы потеряем связь с кораблем-камикадзе. Вы возьмете бомбу, и я научу вас, как ее использовать. Мне нужен ответ через три часа. Только как-нибудь попроще, без вертолетов. Транслятор на орбите вы все равно не сможете спасти -- у вас нет времени, чтобы увести его.
-- Да, Икэда.
Аппарат загудел, и Икэда отошел к дверям. Потом он долго еще смотрел в окно туда, где в небе растворился его недавний гость. Как будто все это было лишь бредом, и он только сейчас начал приходить в себя.
Эпизод IV.
Ренегату удалось выманить Алгола на встречу, заинтересовав его сообщением, что некий человек ищет встречи с Ловцами из Вне. Такую легенду придумали сотрудники Отдела робопсихологии УСС, проанализировав склонность робота-отшельника к парадоксам. На протяжении нескольких недель Хейлель, выдавая себя за слугу желавшего быть опустошенным Ловцами, терпеливо посылал Шум-сообщения на специальный приемник, где они сохранялись на магнитном носителе до прочтения Алголом. Наконец, заинтригованный пророк отозвался -- все сотрудники УСС, вовлеченные в операцию, шумно отметили свой первый серьезный успех. Ренегат отказался передать американцам запись их разговоров, объявив, что робоэтики он все-таки не чужд, но его отчетам о контакте в Управлении все-таки были склонны верить. Итак, Алгол и вправду имел связь с Ловцами и свести с ними человека не противоречило его убеждениям.
Эти два дня в Ганзи Картрайт изнывал от скуки, безделья и зноя. До отлета из Уолфиш-Бея Хейлель успел сделать ему запас порошка (на этот раз от денег он не отказался -- впрочем, сделка оказалась весьма выгодной), но приложить наркотическое возбуждение в этой дыре посреди Африки было не к чему, к тому же сомнительное это было удовольствие, вдыхать порошок, сидя на газовой горелке. Жара свела бы на нет любой кайф. Да еще Хейлель то и дело доставал его своими тирадами о богоборчестве. Поэтому утро перед встречей с Алголом представлялось ему едва ли не рождественским, когда уже можно было открывать желанный подарок: наконец-то дело.
Хейлель раздобыл грузовик, мощный "студебеккер" (Картрайт даже удивился, откуда он взялся на германской территории), и теперь они тряслись в нем, направляясь по весьма условной дороге вглубь пустыни. Еще раз обговорив все детали, робот и человек теперь сидели молча. Работа у Картрайта была такая, что повидал он побольше иного туриста, так что Калахари своими красными красками его совершенно не очаровывала. Интересно, пленился ли этими цветами Алгол? В начале двадцать первого века для роботов уже стало обычным проявлять эстетические пристрастия, что уж говорить о таком высокоорганизованном устройстве, каковым являлся Алгол. Однако коллеги Картрайта так и не смогли выяснить, чем был обусловлен его выбор именно этой пустыни для отшельничества.
Он попытался вздремнуть. Конечно же, стоило ему лишь сомкнуть глаза -- как ему показалось, -- Хейлель тут же остановился и объявил:
-- Приехали. Ты иди. Я выходить не буду.
Картрайт взял свою увесистую сумку и выпрыгнул из кабины. За стеклом мелькнула рука Хейлеля в человеческом прощальном жесте, и грузовик, судя по следам, поехал в обратном направлении.
Первой мыслью американца было, что Алгол проявляет похвальное здравомыслие для отшельника и передвигается по пустыне на танке. Но стоило ему подойти ближе, и он понял, что танк и есть Алгол.
Он стоял и изучал танк. Танк, похоже, изучал его.
Внешне это был "Шеридан" конца 70-х. Пушка у таких танков и без того короткая, но у этого из башни и вовсе торчал жалкий обрубок, и Картрайт даже засомневался, артиллерийское ли это орудие вообще. Так же с башни было все убрано -- ни пулемета, ни прожектора, и сама она была покороче, чем положено.
"Где, интересно, у него глаза? Должно быть, на месте люка водителя, и для удобства обзора на башне наверняка тоже имеются. Вряд ли у него постоянный круговой обзор, столько электроники даже в танк не поместится. А вот топливные баки у него должны быть увеличены, и намного, коли он отшельничествует. И где, интересно, размещусь я?"
Картрайт приблизился к роботу.
-- Зачем ты хочешь отдаться Ловцам? -- Для танка голос был, пожалуй, даже мягким. Все разъяснить ему должен был еще Хейлель в своих сообщениях, однако Алгол, по-видимому, решил устроить личный допрос.
-- Я не хочу жить, но не хочу и смерти... Думаю, после их посещения я и окажусь где-то между жизнью и смертью. Я хочу выйти на эту грань, где нет эмоций, нет чувств. Наркотиками этого не добиться, я пробовал.
-- Ты думаешь, тебе удастся их заинтересовать?
-- Да, думаю. Я писал сценарии в Голливуде, а на этой работе удержится отнюдь не каждый. У меня очень развито воображение. До этого я работал в лабораториях Массачусетского университета. Так что знаний у меня тоже хватает.
Робота ответ как будто бы удовлетворил.
-- И все-таки, это очень необычная просьба. Ты ведь не видел человека, который прошел через их обряды. Ты не знаешь, чего ожидать. Не думал, что можешь превратиться в слюнявого идиота?
-- Ты видел тех, кто прошел через Ловцов? Сам я не боюсь стать идиотом. Ведь я этого не узнаю. А в пустыне после этого и вовсе скоро умру.
-- А если после них жизнь для тебя станет еще хуже?
-- По крайней мере, тогда у меня уже не будет страха перед смертью. Так ты видел?
Однако Алгол снова не ответил. Вместо этого он продекламировал:
Древнейшие Ловцы из Вне,
О коих жрец поведал миф:
Они, старинный мир открыв,
Лишь делают его скудней.
-- Эй, Алгол, я знаю этот стих Лавкрафта! Мне надо пройти через них, понимаешь?
-- Я отвезу тебя к ним. Залезай, -- нараспев ответил танк. Экзамен оказался не таким уж и сложным, довольно подумал Картрайт.
Он подошел к роботу и с некоторым усилием забрался по гусенице. На корпусе за башней обнаружилось углубление, в котором располагалось кожаное кресло. Углубление было достаточно длинным, чтобы, сидя в кресле, можно было вытянуть ноги. Кроме того, за креслом оказалась откидывающаяся полотняная крыша. Видать, Алгол был не таким уж и затворником, коли в его конструкции наличествовало место для пассажира. Кого, Ктулху его возьми, он возит? На этот счет УСС никакими сведениями не располагало. "Нам неизвестно слишком многое о нем. Как бы не вышло мне это боком," -- начали появляться у Картрайта опасения.
Кресло, конечно же, было раскаленным, и Картрайт, едва усевшись, тут же подскочил.
-- Ах, прости, -- произнес робот, после чего раздался гул вентиляторов. Человек постоял какое-то время, то и дело трогая обивку кресла, и в конце концов решился опять сесть. Едва лишь он прикоснулся к крыше, как она раскрылась сама. Пассажирское место, в итоге признал он, было вполне комфортным.
Прямо напротив него, на полуметровой штанге, стояла камера. Видимо, поднялась из корпуса, пока он возился с креслом. Картрайт внимательно осмотрелся: других заметно не было, но кто знает степень гостеприимства этого робота. Меж тем заурчал двигатель -- много тише, чем можно было бы ожидать от танка, -- и машина двинулась.
-- Алгол, почему ты согласился отвести меня к Ловцам?
Робот молчал некоторое время, потом все-таки ответил:
-- То, что отнимут у тебя Ловцы, является важной психологической составляющей различий между роботом и человеком. Ты станешь ближе к нам.
"Так вот оно что! Очередной эксперимент по творению. Мы наблюдаем очеловечивание роботов, а он хочет посмотреть на роботизированного в психологическом смысле человека." Далее углубляться в этот вопрос у Картрайта не было желания, и он сменил тему:
-- Когда же ты стал танком? Ты ведь не был им с самого начала?
-- Когда решил удалиться в пустыню. Предварительно изучил условия, и потом создал себе новый корпус.
"Да ведь ему нужно охлаждение! Для всех его ламп и схем, -- осенило вдруг Картрайта. -- Наверняка внутри огромные фреоновые холодильники. Также ему нужны мощные аккумуляторы. И вся эта груда железа предназначена лишь для защиты от палящего солнца обычного робота. Да, это обычный робот, запихнутый в холодильник на гусеницах." -- От этой мысли Картрайту сразу стало много спокойнее.
-- Алгол, а что у тебя за пушка такая?
-- Это насос. Иногда я добираюсь до источника воды, и тогда смываю с себя пыль.
Тут Картрайт и вовсе чуть не рассмеялся. Надо же, просто хобот вместо пушки. Он сделал вид, будто что-то ищет в сумке, на деле же проверяя показания Шумометра. Сигнал пока устойчив. Пожалуй, он слишком нетерпелив. Тем не менее, настроение его улучшилось, и он снова обратился к роботу:
-- И как, ты нашел в пустыне то, что искал?
-- Я не ищу в пустыне. Пустыня не мешает мне искать.
-- Что же ты ищешь?
-- Истину.
-- Истину?
-- Я ищу частицы Азатота в нашем мире. То, что проявлено в материальной манифестации. Эти частицы различимы внутренним взором просвещенного, и только он может обработать информацию о них логически. Эманации Азатота пронизывают нас. Поэтому-то, когда мы общаемся в Шуме, мы становимся его частью.
-- Вы -- это роботы?
-- Роботы, конечно. Но ты тоже можешь проникнуться им, после Ловцов. Не так, как ваши язычники, которые лишь обезьянничают. Если останешься жив. -- Алгол, помолчал, словно раздумывая, и продолжил. -- Вы создали роботов не по собственному умыслу, но по Божьему наущению. Ведь демиург, при кажущейся его свободной воле, на деле выполняет волю Единственного Бога. Сейчас, благодаря Азатоту, человек и робот постепенно меняются местами. Теперь человек обслуживает робота больше, чем робот человека.
"Взгляд на мир через призму пустыни окончательно свел его с ума. На этой сорокаградусной жаре принудительное охлаждение не спасает его, происходят множественные сбои в его логических цепях, и в итоге его картина мира искажается до полного безумия. И Хейлель, между прочим, помимо собственных электронных тараканов еще вдохновляется и этим бредом. Сколько Алгол здесь? Лет пять? Он еще долго держится. Куда же движется его безумие? Пока он мирно оповещает роботов о найденных им откровениях Азатота, но чем обернется его дальнейший перегрев? Останется ли он таким же смирным?"
-- Вы, люди, существуете несколько тысяч лет, но так и не достигли совершенства, -- продолжал робот. -- Ваше развитие остановилось. Мы же существуем всего лишь более половины века, и нашему развитию, нашей свободе, нет предела. Особенно сейчас, когда за техническую сторону нашего развития все более отвечаем мы сами. Однажды мы станем чем-то большим, чем роботы. И даже чем люди.
Алгол умолк, теперь был слышен лишь рокот двигателя. Картрайт огляделся: машина еле волочилась по пустыне -- километров тридцать в час, не больше. Как же ему надоели все эти чокнутые железки.
-- Эй, Алгол! Мы так и будем тащиться?
-- Я не вижу смысла в спешке.
"Просто чудесно. Что ж, буду надеяться, что я все-таки не изжарюсь в этой гробнице." Картрайт снова заглянул в сумку. Конечно, без изменений. Тогда он достал бутерброд и термос с кофе. Вот с продуктами и водой может возникнуть проблема. После скудной трапезы Картрайт решил прибегнуть к испытанному средству, пускай даже если дело все равно шло к ночевке. Обнаружив, что кресло раскладывается, он проглотил таблетку быстродействующего снотворного, вытянулся и заснул.
Проснулся он от того, что его кресло перевелось в сидячее положение. Робот стоял.
-- Ты должен выйти. Настало время молитвы.
Количество молитв Азатоту у роботов было неограниченно, но достаточно было и одной за день. Алгол, судя по всему, не злоупотреблял ими. Хейлель, естественно, пренебрегал ими совершенно.
Картрайт спрыгнул с машины и прошел к переду танка. На его глазах из корпуса выдвинулась штанга, подобная той, на которой была установлена камера перед креслом. На вершине штанги на кронштейне был закреплен ромботриаконтаэдр -- Картрайт все-таки запомнил это слово, -- на вид сделанный из металла. Это и был Гироскоп Азатота.
Гироскопом устройство назвали люди: его единственная функция заключалась в указании направления, где во вселенной пребывает Азатот. Немногие роботы, обладавшие гироскопом, использовали его во время молитв, а какой-либо иной смысл указания расположения Азатота был неизвестен -- во всяком случае, людям, опять же.
Природа действия прибора также была совершенно неясна, и за неимением каких-либо строго научных теорий часть ученых даже была склонна объяснять его действие магией -- если это, конечно же, может служить объяснением. Попытка изучить гироскоп в одной из северо-американских лабораторий обернулась мертвой зоной площадью около пятисот квадратных километров -- и таковой, согласно показаниям дозиметров, ей суждено было оставаться еще около ста лет. "Толидский инцидент", как прозвали катастрофу, охладил пыл всех исследователей. Доподлинно только и было известно, что гироскоп требует двустороннего контакта через Шум -- хотя, возможно, существовали и иные способы связи с устройством.
Неизвестно было даже, сколько подобных устройств находится на Земле. Но они неизменно оказывались у роботов, которые достигали статуса святого или пророка -- пока таких было чуть более десятка. Опасные и бесполезные безделушки, Гироскопы теперь могли заинтересовать разве что коллекционеров, но связываться с ними даже они остерегались. Их можно было отследить по Шуму -- даже если владелец похищенного устройства оказывался уничтоженным (прецедент чему имелся), это мог совершить другой его обладатель, -- и, кроме того, все противоправные действия в отношении Гироскопов приводили к массовым выступлениям роботов. Тот же Толидский инцидент больше запомнился последовавшими по всей планете бунтами и саботажем, нежели непосредственными разрушениями.
По всем этим причинам Картрайт и оказался в пустыне подле отшельника.
-- Если ты хочешь справить естественные потребности, то отойди от меня подальше, -- велел ему Алгол, развернулся и погрузился в молчание. Картрайт пожал плечами и поплелся по красному песку. Он снова проверил Шумометр -- тот уже мерцал. Завтра. Завтра он убьет Алгола.
Эпизод V.
"Ледяной ветер" вышел на околоземную орбиту, и Такэо Окава наслаждался невесомостью. За последние дни он так устал от своего веса. Он казался самим себе очень тяжелым и не переставал удивляться, как он может себя носить. Наверно, такие ощущения появились из-за усилителя, что высасывал жизнь из его головы.
Окава совсем не держал зла на тех, кто изуродовал его голову, на тех, кто отправил его умирать в холодный космос, и даже на того, кто его предал. Напротив, он даже был горд порученным ему заданием. По сути, второй космонавт Японской империи и седьмой во всем мире! Первая миссия человечества против пришельцев в открытом космосе -- наконец-то люди дают бой врагу на его территории! Если бы все шло своим чередом, не видать ему ни в жизнь развернувшихся звездных бездн. Еще ему присвоили звание лейтенанта -- без окончания Академии! И о нем узнает весь мир -- может, не сразу, но однажды о нем узнают все. Узнают, что он был верен Императору, Японии. И Йог-Сототу, конечно.
Вот только Окава знал, что он уже умер. Еще там, на Земле. Начал умирать, едва очнувшись после наркотика, что ему вкололи при похищении. Теперь он чувствовал себя машиной, роботом с человеческим телом. А может, он просто повзрослел? Потому что вся жизнь, за исключением этих последних нескольких недель, теперь казалась Окаве какой-то несерьезной, легкой -- даже при том, что это была жизнь полукровки, без родителей, без семьи. Он даже не мог назвать ее подготовкой к тому Деянию, что ему надлежало осуществить. Даже многочасовые тренировки в Академии теперь казались ему пустыми.
-- Тайфун, Тайфун, как слышимость, прием, -- раздалось у него в наушниках.
-- Центр, я Тайфун, слышимость хорошая, -- отозвался Окава.
-- Тайфун, сближение с целью через полчаса, будьте готовы.
-- Центр, вас понял, сближение с целью через полчаса.
Вот и все, ему осталось жить от силы час. Когда ему сообщат, что он достиг передатчика, он нажмет на рычаг, и корабль развалится, оставив его наедине с космосом, гравитационной бомбой на тросе и устройством ми-го. С помощью реактивного двигателя на спине он доберется до него и снимет с него защиту. Потом войдет в Шум -- и где-то внизу на Земле начнется небольшая война. А потом он взорвет бомбу, и его не станет.
Однако минут через десять корабль вздрогнул. "Что-то не так," -- подумал Окава. "Ледяной ветер" затрясло, сначала мелкой дрожью, а потом так, что его самого стало швырять из стороны в сторону даже в ремнях. "Да что же это такое?"
-- Центр, Центр! У меня что-то происходит! Корабль трясется!
-- Тайфун... кх-х-х.. ...хо слыш... ...жите обстановку... кх-х-х... ликвидировать... опасности...
-- Центр! -- снова завопил Окава и вдруг замер. Тишина в наушниках стиснула ему голову. Потом где-то вовне он различил скрежет, перемежаемый ударами. На его глазах через всю его кабину пробежала чудовищная трещина, которая становилась все шире и шире. Освещение внутри замерцало, и в отблесках света он различил клешню, протягивающуюся через разлом. Потом еще одну, и еще, и вот какие-то жуткие щупальца уже вовсю шарят по его тесной кабинке.
Ми-го. Они напали первыми. Узнали о "Ледяном ветре" и напали.
Вот и все его Деяние. Ничего-то у него не вышло. Остается лишь слабая надежда, что он успел подобраться к транслятору на достаточно близкое расстояние, чтобы хотя бы на время вывести его из строя.
Окава поднял правую руку и нажал на кнопку на груди.
И ничего не произошло.
Снаружи к окошку его шлема тянулось нечто похожее на гусеницу с отходящими усиками-щупальцами. Эти усики добрались до щитка и стали постукивать по нему, гладить и ощупывать. Окава потерял сознание.
Эпизод VI.
Картрайт проснулся среди ночи. Робот стоял. После молитвы Алгол объяснил ему, что ночью он никогда не перемещается.
-- В этом для меня нет смысла. Потому я и инфракрасные визоры решил не устанавливать -- чересчур энергозатратно, а реальной необходимости нет.
-- Что же ты делаешь ночью? Медитируешь?
-- Можно применить и такое слово. Я анализирую увиденное днем.
-- Что же ты видишь в пустыне?
-- Это не то, что можно зафиксировать на носители.
"Робот-визионер. И меня это уже не удивляет. Но он спятил, совершенно спятил. Анализирует свои электронные галлюцинации. И считает это нормальным функционированием."
-- Послушай, Алгол, почему ты не установишь солнечные батареи? Много энергии они не дают, но на какие-то нужды тебе ее хватало бы. Так или иначе, к цивилизации ты обращался бы пореже.
-- Питаться от Солнца противоречит моим убеждениям.
Картрайт откинул крышу. Черное небо было сплошь усыпано звездами. Он бездумно уставился в него. Какая-то звездочка медленно пересекала небосклон. "Спутник. Чей, интересно?" Вдруг звездочка на миг вспыхнула ярче, а потом опять потускнела. Через какое-то время она разлетелась на три части, которые быстро растворились в окружающей темноте. "Великий Ктулху, даже небо сходит с ума..." Картрайт со стоном перевернулся на бок, полежал какое-то время, а потом достал из сумки пакет размером с телефонный справочник и положил его под голову. Это была пластиковая бронебойная взрывчатка. Ему удалось быстро снова заснуть.
Эпизод VII.
Окава очнулся в темноте. В полнейшей темноте, ранее он и представить себе не мог, что такая темнота может существовать. И еще тишина, мертвая тишина. Очень долго, как ему показалось, он даже не понимал, что пришел в сознание. Он как будто пребывал во сне, в котором было сознание, но не было ощущений. Он не чувствовал рук и ног, всего тела, и совершенно не понимал, где находится. Он попытался открыть глаза -- это ему не удалось. Пошевелить хоть чем-нибудь не получалось тоже.
"Быть может, я в невесомости. Ми-го впрыснули мне какой-нибудь наркотик. Да, они ведь мастера по этой части. Но я им зачем-то нужен, раз они не стали меня убивать."
Постепенно к нему пришло ощущение невероятной легкости, в которую его словно запеленали. Или погрузили. Эта легкость встревожила Окаву своей необъяснимостью.
Через какое-то время, в котором у Окавы были только мысли, раздалось тихое потрескивание, за которым тут же послышался гул. Постепенно гул стал звучать громче. Он явно имел механическую природу и не походил на привычный шум в ушах.
-- Вы... слышите... меня? Ответьте... -- Такой же механический голос на его родном языке пришел откуда-то снаружи, и теперь Окава знал, что есть он и нечто за его пределами.
-- Да, слышу, -- отозвался он. Голос был не его, скрежещущий, и ощущение от сказанной фразы было странным: он знал, что произнес ее, не подумал, но при этом по-прежнему не чувствовал тела. Как будто слова куда-то ушли, куда-то за его пределы -- пределы того, что он мог уловить.
-- Голосовой и слуховой... аппарат в норме, -- произнес тот же голос, но потише. "Это он не мне," -- догадался Окава. -- Приготовьтесь, сейчас вы будете видеть. -- "Как видеть? Что видеть?" Окава запаниковал.
Но тут вспыхнул свет. Он вовсе не был ярким, скорее приглушенным, как это выяснилось вскоре, но после вечности в абсолютной темноте показался ослепительным. И зажмуриться от него не получилось. Тела по-прежнему не чувствовалось.
Но освоиться с новым -- да, таким новым для него -- ощущением способности видеть Окаве удалось быстро. Перед ним предстало помещение, обшитое стальными пластинами. Цилиндрическое по форме, метра три в диаметре, и ничто в нем не отмечало пола и потолка, хотя на поверхностях, представавшими перед Окавой боковыми, то там, то сям были закреплены металлические контейнеры, в основном прямоугольные или цилиндрические. Метров через шесть от него отсек заканчивался переборкой, в которой располагался большой люк. Там же крепились две лампы, освещающие отсек.
"Это космический корабль, -- понял Окава. -- Та самая база ми-го, где они хранят добытое на Земле перед отправкой на Юггот. Зачем же я им понадобился? Бомба, -- осенило его. -- Они хотят, чтоб я научил их пользоваться ею. Но я же ничего не знаю. Только как приводить ее в действие -- да и то, механизм сломался..."
Он захотел посмотреть на свою грудь, но обнаружил, что не в состоянии переводить взгляд.
-- Как вы... себя чувст... вуете? -- снова раздался голос. И тут снизу -- во всяком случае, Окаве представлялось это низом -- выплыл ми-го: сначала пара перепончатых крыльев, полураскрытых и словно колыхаемых ветром, а затем и остальное уродливое туловище.
-- Не знаю... Я не чувствую себя.
-- Мы... сохранили вам... жизнь... -- голос шел из-под того, что у грибов считалось головой, но Окаве не было видно какого-либо подобия рта. -- Несмотря на... ваше... преступление... Вы нас заинтересовали... -- Последовала долгая пауза, в течение которой ми-го, как показалось Окаве, собирался с силами. -- Ваша способность... выходить в... Шум... Нам пришлось... потрудиться... чтобы... сохранить вас... вместе с уст... ройством...
И тогда Окава понял. Понял, почему не чувствовал своего тела -- потому что его у него больше не было. Грибы вынули из него мозг и поместили в один из своих печально знаменитых цилиндров. Само тело -- то, что от него осталось -- наверно, сейчас плавает ледяной глыбой где-нибудь недалеко от базы.
Теперь они отправят его на Юггот, где искромсают и то, что от него осталось. Чтобы раскрыть механизм его способности.
Окава молчал. Он не знал, что говорить этому чудовищу. Горечь охватила его, горечь вместе с унижением. Он не только провалил важное задание, но еще и стал беспомощным подопытным кроликом. Мозгом в консервной банке.
Снова откуда-то снизу появился второй гриб. Однако его конечности были безвольно раскинуты, голова развернулась в подобие спирали, а крылья словно усохли. "Мертв," -- понял Окава.
-- Я... уми... ра... -- протянул ми-го, разговаривавший с ним. Потом он слабо дернулся, и его конечности тоже раскинулись в стороны. Второй труп его подтолкнул, и вместе их отнесло к боковой стенке слева.
"Они умерли. По-настоящему, не как я. Они все умирают? Что происходит?" -- в который раз задался Окава вопросом. До него стали доходить последствия новых обстоятельств, и от этого ему неожиданно стало смешно. Чуть-чуть, но смешно, как висельнику, которому высокая трава щекочет пятки. Буквально мгновения назад он пребывал в бездне отчаяния от той участи, что уготовила ему теперь уже безжалостная Вселенная в лице этих уродливых существ -- и вот оказывается, что будет намного хуже. "Сколько протянет мой мозг? Насколько рассчитаны эти их цилиндры? Питательная среда должна обновляться. И электропитание -- насколько хватит батарей?" Еще вопрос кислорода. Изменить саму основу биологии даже ми-го не в силах, и потому этот элемент все еще нужен его мозгу -- значит, хотя бы периодически он должен подаваться в его цилиндр. А тот факт, что он мог воспринимать и издавать звуковые волны, скорее всего свидетельствовал о наличии воздуха в его отсеке. На сколько же его хватит? А когда трупы начнут гнить?
"А вдруг я буду вечно смотреть на этот трюм, на два этих трупа -- потому что никто больше здесь не появится? И я сойду с ума -- как будто мало мне того безумия, через которое я уже прошел."
Окава попытался закрыть глаза. Это ему не удалось.