Аннотация: Рассказ опубликован в "Литературном приложении" #148 журнала "МИР ФАНТАСТИКИ" за декабрь 2015 г. Поломка автомобиля на заброшенной дороге может стать началом пугающей встречи с прошлым.
Машина заглохла в сотне километров от райцентра. Владимир Станиславович не помнил, в какой момент осознал, что сбился с дороги, но явным это стало на грунтовке рядом с безымянной деревней. Мотор новенькой "Волги" чихнул и затих. Вот незадача-то... Еще десять минут назад он на ходу крутил ручку радиоприемника, тщетно пытаясь поймать что-то другое кроме треска помех и очередной речи "дорогого Леонида Ильича" на открытии... на открытии чего он так толком и не понял всё из-за того же треска.
Он досадливо дернул головой, выключил приемник, взглянул в зеркало заднего вида и пригладил седые волосы.
На соседнем сидении дремала молодая жена. Под импортным, из "Березки", цветастым платьем бугром выпирал большой живот. Владимир Станиславович одобрительно хмыкнул. "Эх, крепкий я еще мужик, дитё вот на старости лет смастерил, - с удовольствием подумал он. И прибавил своё обычное присловье: - Жизнь удалась".
Провинциальную девочку - мышку из машбюро он взял за себя кавалерийским наскоком. Раз-два-с, цветы-кино, через неделю в койку, через месяц в ЗАГС и в дамки. Так он захотел - так и сделал. Как любил говаривать Владимир Станиславович в курилке своего НИИ младшим научным сотрудникам, "работникам органов - везде у нас дорога". После этих слов он привычно выдерживал суровую паузу, сверля собеседников взглядом. И когда "мэнээсы" смущенно отводили глаза, с прохладной усмешечкой протягивал представителям интеллигенции початую пачку "мальборо".
И к тестю с тещей в тмутаракань эту они поехали, потому что он, Владимир Станиславович, так решил. "Мои родители того... - он сделал перед лицом невесты быстрый отбрасывающий жест пальцами, отчего та вздрогнула. - ...К твоим - после свадьбы, отдельно съездим". Жена-мышка мелко закивала.
У новых родственников погостили они хорошо: Владимир Станиславович каждый день ходил на рыбалку и парился с тестем в бане, а однажды под настроение даже вспомнил молодость и набил морду кому-то из деревенских. "Жизнь удалась".
И вот только на обратном пути случилась такая незадача. "Вернусь в Москву - весь гараж на уши поставлю..." - хмуро пообещал сам себе Владимир Станиславович, заглянув под капот и матюкнувшись. Он растолкал жену, приказал ждать его возвращения и зашагал по тропке к стоявшим на возвышенности домам. Да-а, деревней это назвать - много чести. Хутор-не хутор, так, несколько изб. Он постучался в крайнюю.
Открыла ему старуха в пуховой шали на плечах. "По всему видать из бывших..." - с привычной особистской сноровкой оценил потемневшие, но правильные, словно высеченные рукой опытного скульптора, черты лица Владимир Станиславович.
Старуха сверкнула на него зелеными, как у лесного кота, глазищами и Владимир Станиславович внезапно оробел. Такое с ним случалось редко, и оттого он разозлился, прежде всего, на себя, и, конечно же, на старуху тоже. Поэтому он привычным жестом извлек красный прямоугольник удостоверения и помахал у бабки перед носом.
- Машина сломалась. - Процедил он сквозь зубы по-барски, не здороваясь. И спросил: - Кто тут у вас починить сумеет?
На его махания красной книжечкой старуха и бровью не повела, и ответила медленно, словно что-то вспоминая:
- И вам не хворать. Внучок мой поможет. Он этот... - Она прищурилась, подыскивая слово. - ...Механизатор.
Из-за спины старухи тут же вывернулся внучок, синеглазый и белобрысый парнишка лет четырнадцати. Одет он был в заляпанную старыми пятнами машинного масла телогрейку, а появился так быстро, словно только и ждал, когда его позовут.
- ...А я издалека вас увидал. Машина-то приметная, красивая. - Заговорил он, словно продолжая читать какой-то бесконечный, словно речь с праздничной трибуны, монолог. - ...Как не помочь, конечно наладим... Вот давеча...
Владимир Станиславович снова взмахнул удостоверением, прерывая болтуна, и сказал ему строго:
- В моторах сечешь, пионер? Так ступай и чини. Там в машине жена моя. С ней не разговаривать.
Парень кивнул, ухмыльнулся чему-то, и, звеня содержимым драной брезентовой сумки с инструментом, зашагал вниз к грунтовке, к "Волге".
Владимир Станиславович неспешно, прогулочным шагом, двинулся следом. Пройдя вниз по косогору шагов двадцать от избы, он остановился, выщелкнул из пачки "мальборину", прикурил от "ронсона", со вкусом затянулся и выпустил пышный клуб сизого дыма.
"Сейчас этот кулибин починит и поедем. Пусть только не починит... Жизнь удалась".
Он с удовольствием покуривал, периодически оглядываясь на колдовавшего под откинутым капотом парня.
Рассматривая сбегавший вниз от дороги склон, поросль кустарника внизу и еще дальше шумящие на поднявшемся ветру сосны, он внезапно вздрогнул и вспомнил это место.
Батюшки! Это же тот самый спецобъект! Первая ступенька его карьеры!
Он закурил вторую сигарету и принялся оглядываться, вспоминая.
"Вон там и там стояли бараки... А здесь на опушке слева была просека... Ишь как всё кустами за столько-то лет заросло... Там дальше был наш полигон... А столбы с колючкой свернули... или они сами погнили да повалились от времени?.. Всё, всё травой поросло...".
Он курил, вспоминая тот морозный солнечный денек, когда его карьера резко рванула в гору и с тех пор уже перла и перла вверх паровозом с вечно голодной раскаленной топкой. Он вспомнил команды "Равняйсь! Смирно!" и как каждый взвод стоял навытяжку, а мимо строя, не торопясь, скрипел бурками по свежевыпавшему снежку невысокий и чернобровый народный комиссар внутренних дел в перечеркнутом ремнями портупеи белоснежном полушубке.
И слова приказа, выталкивающие его, тогда не Владимира Станиславовича, а Володьку Золотарева, перед строем. И тяжелый ком наградного оружия, ложащийся в его ладони.
И слова, слова сталинского наркома. Слова о нём!
"- Вот, обычный сержант НКВД..." - Рука в черной перчатке решительно рубила воздух. - "...Показывает всем нам, как надо выполнять долг перед нашей советской Родиной...".
Застывшая шеренга. Белые, словно неживые лица слушавших вместе с ним эти слова бойцов и никто не движется, только поднимается в серое зимнее небо пар да рубит воздух с каждой фразой рука в черной кожаной перчатке.
"- ...Как надо без всякой жалости чистить нашу Родину от всех тех, которые...".
Окурок сигареты, догоревший до фильтра, обжег Владимиру Станиславовичу пальцы, и выпал в густую траву.
"Да, хорошее было время... Сложное, конечно..." - Он представил себе лица "мэнээсов" в курилке "почтового ящика", словно они вместе с ним увидели со стороны его награждение перед строем, и усмехнулся. - "Сложное время, но хорошее... Жизнь удалась".
Он услышал за спиной смех. Смеялись двое.
Владимир Станиславович обернулся. Парнишка-механизатор, вытирая руки ветошью, отпустил очередную шутку и сам рассмеялся над ней. Вместе с ним над шуткой смеялась жена Владимира Станиславовича. Прежде чем его затопила ярость, он подумал, что никогда еще не видел, чтобы его жена-мышь смеялась вот так - громко, радостно, словно его, её мужа, и рядом нет.
"Ну ничего, радуйся что ты беременная... А этого весельчака я предупреждал же - не разговаривать".
Он быстро и нервно зашагал к машине, сжимая кулаки. Под ложечкой сосало от предвкушения, он уже видел, как оборвет смех этого пацана хрустким ударом в лицо.
Парнишка-механизатор обернулся к подходившему Владимиру Станиславовичу, и всё еще улыбаясь уголками губ, сказал:
- А я вас помню! Вы тоже шутки любите.
Владимир Станиславович невольно замедлил шаг и спросил только:
- Чего?..
А синеглазый и светловолосый парень спросил, уже не улыбаясь:
- Вы меня не помните?
Владимир Станиславович запнулся на ровном месте. В голове в разные стороны дернулись несколько мыслей. Одна из них была "Не хватало еще врезать родственничку какого-нибудь местного райкомовца... Объясняйся потом...".
А ведь и правда - лицо-то знакомое...
Сколько ему может быть? Лет четырнадцать? Экскурсии пионеров в их закрытый НИИ не приезжают... Где он мог его видеть?..
- Неужели забыли?.. Вспоминайте! - теперь парнишка снова улыбался, но улыбка была какая-то нехорошая.
Владимир Станиславович молча помотал головой.
А парень шагнул к нему навстречу:
- Я напомню. Вы шутили... еще песню пели. - И он негромко пропел: - "Ты куда бежишь, малыш?.. От меня не убежишь!..".
Еще одна неприятная улыбка.
- Вспомнили?
И Владимир Станиславович вспомнил.
***
...Шаркунов оказался слабаком. Здоровый мужик, а вел себя как баба. С другой стороны - конец дня. К вечеру они все глохли от треска бесчисленных выстрелов. Пороховая гарь лезла в ноздри и не давала дышать. Капитан каждый день говорил, что обращается к начальству с просьбой выделить автоматическое оружие. Но опять же - всем ведь было тяжело. А сломался-то только Шаркунов.
Капитан орал на него матом и обещал трибунал, а бледный Шаркунов быстро-быстро шевеля губами, шептал, что это дети, что он устал и больше не может, что это дети, что пусть лучше его вместе с ними...
- Ты присягу давал, сволочь! Нарушение прямого приказа - эта та самая стенка, к которой тебя, слюнтяя, и поставят! Последний раз повторяю, рядовой Шаркунов, это - приговоренные к высшей мере... Ты вчера родился, рядовой?! Есть постановление о привлечении несовершеннолетних к уголовной ответственности по ряду преступений с двенадцати лет, Шаркунов! Два года как принято! С применением всех мер уголовного наказания! Всех мер, Шаркунов! Что тебе непонятно?!
Шаркунов, ничего не говоря, помотал головой. Потом тихо сказал:
- Это дети...
- Ну и дурак... - сказал едва слышно капитан и, оглянувшись, взревел: - Отделение, что за бардак?! Сержант Золотарев, вернуть!
А Володька Золотарев уже сам, без всякого приказа, мчался за одним из приговоренных, припустившим в сторону колючки. Догнал, сшиб на землю, поднял на ноги, и крепко ухватив за плечо поволок обратно, к десятку невысоких фигур на краю расстрельной ямы.
- Ты куда бежишь, малыш?..
Он, как и Шаркунов, очень устал в этот бесконечно длинный день, и теперь неизвестно откуда взявшиеся непрошеные слова срывались с губ сами.
- ...От меня не убежишь!..
Шапка слетела с беглеца по дороге, искать её не было смысла - ему она уже не понадобится - и нечесаные белокурые волосы мальчишки топорщились во все стороны. Из пронзительно синих глаз ветер выбивал влагу...
***
Перед глазами Владимира Станиславовича всё плыло.
Синеглазый парнишка в замасленном ватнике кивнул ему:
- Вижу, вспомнили меня?..
Ужас заполнял Владимира Станиславовича постепенно. Мысли лихорадочно прыгали.
"Оттуда ведь не возвращаются... Или? Если тогда ему было четырнадцать-пятнадцать, то сейчас... он не может так же выглядеть сейчас... как же?!.".
Ситуация не поддавалась анализу, но ему нужно было что-то сделать чтобы не свихнуться.
И привычная тяжесть в кармане подсказала выход. С наградным оружием Володька, а потом Владимир Станиславович Золотарев не расставался никогда.
Он выдернул из кармана пистолет и выстрелил, целясь точно между синих глаз.
...Очнулся он от кисловатого запаха пороха. Он лежал лицом в землю рядом с "волгой". Было тихо, только шипел и потрескивал включенный в автомобиле приемник.
Владимир Станиславович поднялся на четвереньки и осторожно огляделся. Белокурого парня-механизатора нигде не было видно. И вообще вокруг не было никого.
Он поднял взгляд и обомлел. Судя по виду, эта деревня стояла заброшенной уже не один десяток лет, и только заросшие бурьяном гнилые полуразвалившиеся срубы с провалившимися внутрь крышами напоминали о тех, кто жил здесь когда-то.
Никого вокруг не было, и только эхо выстрела звучало в ушах Владимира Станиславовича.
Он попытался распрямиться и не смог. И тогда, боязливо вытянув шею, заглянул за автомобиль.
По другую сторону "Волги" его жена лежала на спине распластавшейся горной грядой, главной вершиной которой был её большой живот. Остановившиеся глаза смотрели в небо. Вокруг головы расплывался темный ореол.
Наградной пистолет Владимира Станиславовича валялся в луже. Луч вышедшего из-за туч солнца блеснул на медной пластине с гравировкой. Яркий свет не давал прочесть дарственную надпись, и стоя на четвереньках, можно было разобрать только слова "...за проявленные..." и ниже четыре цифры - "1937".
Владимир Станиславович поднял голову к небу, солнце мгновенно выжгло ему глаза, и он ослепленно и безнадежно завыл.