Попова Анна : другие произведения.

Апельсины на черном снегу

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 4.77*6  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Бывает ли черный снег? Здесь - да. Он теплый, черный и такой замечательный... для всех ли?
    Опубликовано в сборнике "Аэлита 006"
    []
    Опубликовано в журнале "Разноцвет"

  

Апельсины на черном снегу

   Мы бредили войной, у нас чесались ладони и зудела кожа - так хотелось облачиться в черное и взять прирученную сталь. Мы были молоды и горячи, а молодых и горячих мало влечет мирная жизнь, семейный очаг и вечное самосовершенствование - все то, о чем упоенно поют старики. Нет, нам нужна была война, только она, самая жаркая возлюбленная, да бешеный танец смерти.
   Дедушка говорил, а внучек ерзал костлявой задницей по стулу. Все это он слышал - тысячу раз, но как дедушка ударился в воспоминания, надо сидеть и слушать в тысячу первый. А прервать - нельзя никак, да и не станет никто такого делать, это крайняя степень неуважения к тому, кто был на той войне.
  
   Переход затянулся, в новый мир прибыли только к вечеру - злые, как сто чертей. По команде рассыпались и легли на пузо. Олег плюхнулся рядом с каким-то рядовым в снег. Снег оказался горячим и черным.
   Лежали, ожидая напасти. Надрывались в щебете птицы, шептала листьями роща, вилась над канавкой мошкара, медлительная, жирная. Закат таял и никак не мог растаять, долгий, зловещий - оранжевый над черной землей.
   Напасть не явилась.
   Все, все шло не так, как нужно, как планировали. Палатки не успели поставить, только потемну развели костры. Техника подотстала на переходе, как и полевая кухня, пришлось грызть сухпай. Очень не хватало воды, пить маслянистую жидкость из канавки не рискнули. Начальство ходило злое и рычало на всех. Громко - на дрянную погоду, потише - на другое начальство, уже высшее, которое то ли в небрежности, то ли в спешке пренебрегло хорошей разведкой.
   К ночи дышать стало трудно, очернила небо близкая гроза.
   Земля расползалась под ногами, в ботинках уже хлюпало. Неподалеку ругался, цветисто и сочно, солдат.
   - Что, погодка не нравится?
   Парнишка вытянулся по струнке.
   - Никак нет, товарищ капитан!
   - Да сиди ты, - Олег поморщился - сам же и расхолаживает молодежь, но тут лишние нервы ни к чему, и так обстановочка... - курить будешь?
   - Не курю.
   - Молодец, здоровым помрешь.
   Чиркнул зажигалкой, с удовольствием затянулся. Запрокинул голову, но там темень, как в колодце. Что-то мазнуло по щеке, легкое, теплое, после еще.
   - Что за черт?
   Солдатик охнул, Олег склонился к нему. На ладони лежала большая, правильная и соразмерная снежинка - черная. Таять и не думала, парнишка подышал на нее, иголочки с одного края оплыли, стали темной водой, очень похожей на ту, что была в канавке.
   - Надеюсь, это...
   По лагерю прокатилась волна недоуменных воплей, Олег хмыкнул:
   - ...не глюк.
  
   Среди теплого черного снегопада мерцали огоньки, а вокруг огоньков сгрудились люди, и болтали без умолку, шутили и тихонечко пели песни, и не спали почти - боялись не проснуться. Как дети боялись темноты. Нет, не так, те боятся страшного, неизведанного, зубастого и когтистого во мраке. Они боялись, что не будет ничего. Что станет темнота, пустота, одиночество. И - все.
   А снег падал большими колючими снежинками, наваливался сугробами и не таял.
   В первую ночь пять человек пропало и трое сошли с ума. Наутро выслали разведчиков. Ночь длилась двадцать восемь часов.
  
   Здесь все оказалось черным: земля, жирная и влажная, черный снег, деревья, маслянистые тела дикарей. Лишь небо по-прежнему синее и солнце желтое, злое. И оттого ярче смотрятся апельсины на деревьях, огромные, гладкие, мякоть темная, почти красная, и прямо тает во рту, наполняя его сладостью. Нет, не одними апельсинами живы дикари, но эти капли бросаются в глаза - пожар на деревьях. Оранжево-белое на черном.
  
   Запись кончилась, но они все пялились на экран, пытаясь осознать.
   - Бред! И так они начинают войну? Больше похоже на театр.
   - Театр военных действий...
   - Бред, - повторил полковник. Нахмурил брови - он не любил чего-то недопонимать, а тут все непонятно, если не принять за факт, что именно это - для них война.
   Олег глянул вопросительно, полковник отмахнулся:
   - Да смотри ты. Знаю я тебя...
   На экране вновь появилась картинка. Поле, раннее утро, черный снег лежит еще не вытоптанный, два войска... похоже на два войска.
  
   - Товарищ полковник, разрешите выехать на место.
   - Где разведка, вам нечего делать, капитан, - отрезал полковник и добавил совсем другим тоном, - Олежек, на кой тебе это? Посидим недельки с две здесь, отошлем рапорт наверх, дождемся приказа, местных постращаем, а там, глядишь, сами придут сдаваться.
   - Не придут. Они ждут, когда уйдем мы.
  
   Лениво загорался восход, багровые отблески ложились на сугробы, антрацитно-черные, пушистые. Прошивали снег жучки, отряхивались и чистили перышки дневные птахи. Близкая речка медленно катила темные воды.
   От местной природы можно рехнуться, отстраненно подумал Олег. Ощущение было, что ему разрешили смотреть. Он и смотрел.
  
   Пять сотен и все, как один, в черном, струящемся, не стесняющем ни на миг. Все похожи, будто родные братья, смуглокожие, с оливковыми глазами, с черными волосами, стянутыми на затылке в хвост. В руках горит холодным светом сталь. Замерли в странной позе, не шелохнутся, словно отлитые из эпоксидной смолы.
   Движение их похоже на танец, если могут так танцевать пять сотен человек - как огромное существо, тысячерукое и тысяченогое, до неестественности правильно и синхронно. Хоть бы один сбился, но нет, движения то плавные, хищные, то резкие, смазанные, и будто отраженные в сотнях зеркал. Красиво и завораживает, кажется, что черный снег поднялся и пляшет, поблескивая холодными искрами.
   Войско танцует.
  
   Внутренний пожар и дикая радость, предвкушение боя разбиваются о холодную оболочку спокойствия. Слитное биение сердец, гулкие бом, бом, разносящие кровь по телу толчками. Сладкое гудение мышц, тело, движущееся помимо твоей воли - личной, - но вместе со всеми и так, как все. Ты не видишь ничего, и видишь сразу - тысячей глаз. Вы единый организм, бьющийся в экстазе движения, выверенного, точного, невыносимо прекрасного. Это и музыка, и рисунок, и даже запах - прирученной стали.
  
   - Олеж, смотри, - Валерка толкнул капитана в бок.
   Показалось, что на другой стороне поля все повторяется - слитные взмахи рук, повороты, наклоны, выпады, только агрессивней, быстрее, злей. Однако, зацепилось что-то, сломалось в установленном ритме, скомкалось грязной кашей, как талый снег. Прошла по войску дрожь.
   Олег судорожно подкрутил бинокль. Рядом, на расстоянии метра, корчились серьезные лица. Холодная сталь разворачивалась в руках и била в тело. Они резали себя упоенно, до ужаса обреченно, почти все сразу, лишь чуть отставая от первых. Падали на колени и набок, валились кулями, навзничь, раскинув руки, или свернувшись клубочком, как эмбрион, улыбались, хмурились, застывали в невозмутимости...
   Олег оторвал бинокль от глаз, будто тот стал горяч, дернул кадыком.
   Кровь на черном не видна.
  
   Дед вздохнул. Внучек вздохнул тоже - заслушался.
   - Они с самого начала вели себя неправильно, наши соседи. Не надо брать так много молодых... это сейчас понимаю, а тогда... тогда мы сами рвались на войну, нам было скучно, невыносимо скучно ночами, но еще хуже днем, когда видишь все, но не находишь смысла. А после пришли люди с другого берега. И мир перевернулся.
  
   И настала ночь, черная, как снег.
   Днем он нагревается и тает, воздух влажный, душно. А ночью тепло, и под порывами холодного ветра скользят по лицу невесомые перья-снежинки, и не видно ни звезд, ни луны, вообще ничего - падает снег. Ночью это страна великого одиночества, тебя накрывает шапкой, ты глохнешь и слепнешь, мерзнешь, хотя вокруг тепло, и ты одинок, совсем одинок, так, как не бывал никогда в жизни. А ночь длится, и конца ей не видно, как не видно конца одиночеству.
   Они назвали его миром черной тоски.
  
   В первый раз чуть не убил ее. Маленькая, масляно-шоколадная, с блестящими глазами и ровными зеленоватыми зубками, она появилась в палатке неожиданно. У входа мирно дремлет часовой, изредка смахивая с носа снежинки - эта привычка появилась у всех, - а она стоит внутри и улыбается. Тяжелый хвост оттягивает голову назад, волосы свисают перевитой черной гривой до колен. Вместо одежды веревочки, полосочки, шнурочки, не прикрывают, скорее дразнят.
   - Первый контакт, блин, - Олег бормотнул ошалело, пистолет опустил.
   Потянулась к нему, напрягся, но всего лишь взяла за руку и повела. В голове метались мысли, одна мрачнее другой, но шел, спотыкаясь и взрывая сугробы, рядом, слепой в этот черный снегопад, такой густой и теплый...
   ...она пахла апельсинами и праздником, маленькая, гибкая, скользкая. Он думал, что сходит с ума, что падает в бездну, а ночь все длилась, и снег был ложем нежнее шелка.
  
   Была война, танцевали дикари, как всегда поразительно красиво - для каждого, кто хоть что-то чувствует. Как всегда... странное слово, и не менее странное - война. Была атака, нормальная, с поддержкой артиллерией и наступлением пехоты. Новый генерал приказал, неделю как прибыл, и сразу приказал. Генералы, они лучше знают.
   Выли мины, стрекотали автоматы, рычали, подбадривая себя, бойцы... взлетали фонтанчиками комья земли вперемешку с черным снегом, падали, изламываясь, тела дикарей, застывали маской лица... кто-то все отдавал приказы, играя оловянными солдатиками. В детстве не наигрался.
   ...а кровь у них тоже красная...
   Было... много чего было. Настала тишина.
   Здесь может быть очень тихо. Палит солнце, медленно тает снег, ворочаются в нем насекомые. Перепрыгивают редкие птицы, ковыряясь в земле. Зацветают ослепительно белым апельсины.
   Тихо. Пусто. Пустынно.
   Грустно и тяжко в душе. И не чувствуешь себя человеком, сделав - такое.
  
   - К черту! Я увольняюсь!
   - Олег, не дури, в военное время под трибунал пойдешь.
   - Плевать!
   Вцепился пальцами в волосы, скрипнул зубами.
   - Нельзя так, нельзя. Они же как дети, со своими законами и кодексами чести, нам непонятными. Они не знают, что можно так, как мы, жестоко, грязно. Без правил и приглашений. Без красоты и искусства. И можно ли - так?
   - Олеж, отдохни, а? хочешь, напейся, хочешь, морду кому набей. Или отпуск...
   - Не хочу, - буркнул Олег, - не поможет.
   Полковник двинул плечами и начал чистить апельсин.
  
   Они входили в наши дома и говорили что-то на своем языке. Убивали нас не десятками даже, а сотнями, жгли дома, рубили сады. Тяжкое то было время, мы мало что понимали, даже в ужасных снах не видели, предположить не могли, что возможно - такое. Мы не чинили преград, ведь что можно сделать с умалишенными, не чтящими обычаев, даже не сознающими своей ущербности? А они сходили с ума, люди с другого берега. Боялись ночи, боялись остаться одни. Так боялись одиночества... Сама природа была против них, ведь им не нравились ни наши апельсины, ни черный снег... Но они остались, несмотря ни на что. Думали, что победили, а на деле - где они, и где мы? растим все так же апельсины в садах, а они рассеялись, исчезли. Ушли куда-то.
  
   Старик, волосами белый, как цветы апельсина, с глазами, будто осколки неба, вздыхает. Шоколадная кожа лоснится, но светлее она, чем у внучка, куда как светлее.
   - Деда, а почему ты такой бледный?
   Малышка Эрия стоит у ног, смотрит требовательно. Дед щерится остатками зубов:
   - Солнышко выбелило.
   Подтолкнул к двери - беги к маме. Девчушка затопала босыми ногами по выскобленному полу, после по чавкающей земле в сад.
  
   Плетеные ручки не выдержали тяжести, оборвались, корзина ухнула вниз. Мать раскатила по черному снегу апельсины.
  
Оценка: 4.77*6  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"