Аннотация: Ему снится страшный сон - раз за разом он не успевает сфотографировать людей. И люди умирают.
Каково это - знать, что ты сегодня не спас человека? Мог - но не сделал. Просто не успел, поленился шагнуть навстречу, лишний раз полезть в сумку и вытащить фотоаппарат. Поймать счастливое лицо в объектив. Нажать на кнопку.
Каково это - знать, что ты-то утром проснешься, а вот он - или она - не факт. И что вы никогда не увидитесь. Или момента не представится. Или...
Хорошо еще, я не чувствую это в родных. Хорошо.
Первой осознанной - и спасенной - была Лида, девушка соседа по лестничной клетке. Смешливая, легкая вся, будто невесомая. Когда увидел, как улыбается она, обнимая за шею Славика, я схватился судорожно за аппарат. Руки дрожали, пока пытался запечатлеть капельку счастья на фото. Они смотрели, как на идиота, и это в лучшем случае, в худшем же, как на извращенца, вздумавшего подглядывать. Известности фотографа местного разлива я тогда не имел.
Она требовала - покажи! - и я показывал, а сам молил провидение или кого там еще, сверху, чтобы сбылось, чтобы чутье не подвело, чтобы...
...а до того были мальчишки, вернее, один из них, восьми- и девятилетних, играющих в мяч во дворике на улице Правды. Тогда точно так же чесались руки, хотелось делать цветные картинки с этих детей, особенно с одного, юлой вертящегося в кругу, откуда его никак не могли выбить сверстники, порядком злые уже.
Хотелось, но подумал, как глупо выглядеть буду: недавний студент в обтрепанном пальто, щелкающий детвору на древнюю цифровую мыльницу. И не сделал ничегошеньки. Постоял, чувствуя себя дураком и негодяем, и ушел. Просто ушел.
А мальчишку через неделю сшибла машина, выбила дух из упрямого человеческого тельца. Я узнал об этом случайно, проходя вновь по той улице. Его как раз хоронили: гроб, обтянутый синей тканью, слишком короткий для взрослого человека, и фото. Его фото. Не мной сделанное. Эх...
А еще была старушка. Сухонькая вся, древняя, тронь - развалится, она сидела на лавочке и гладила кошку. Кошка мурчала, старушка улыбалась. Этакая гармония человека и животины. И опять же, душу скребло предчувствие, немели пальцы, подрагивая на ремне сумки, но я спешил на автобус, то и дело оглядываясь на лавочку. Больше я женщину не видел. Живой.
Стоит ли говорить, что, увидев тогда Лидку со Славиком, таких счастливых, я схватился за фотоаппарат, как утопающий за соломинку. Почти без надежды, но в попытке сделать хоть что-то, хоть как-то заглушить голос совести. Картинка сложилась в голове, выявив связь между жизнью и фотографией, и я принял ее на веру. Проверять отчего-то не захотелось...
Недели две ходил дурной, ждал все. Соседи подумали даже, что запил. Два месяца Светкиной практики грозили сделать из меня сумасшедшего. Солнце мое укатило в поля копать древности, а я лез на стены в городе. И поделиться не с кем было - не родителей же пугать. Попробовал сказать другу по работе, но тот хекнул только, мол, забавную ты историю придумал. А еще посмотрел как на параноика и посоветовал отдохнуть. Я едва не послал его куда подальше с советами, но осекся и, вцепившись в сумку, поскакал фотографировать начальство. Вполне счастливое такое начальство.
Потом приехала Светка, и сразу все стало проще. Дражайшая почти что супруга глянула на горы немытой посуды, заваленную окурками пепельницу и вздохнула, мол, горе ты мое луковое. И я, как набедокуривший мальчишка, рассказал ей и про Лидку со Славкой, и про мальчишек, и про старушку не забыл. Выдал все и ткнулся головой в колени, надеясь, что поймет. И она, умничка, если и не поняла, то хоть не осудила. Не рассмеялась, не потребовала доказательств, а спросила лишь, уверен ли я.
Уверен ли? Как я мог сказать? Проверять было страшно, слишком страшно не делать это сознательно, когда ты знаешь, что можешь - и должен. Но не делаешь. Все равно что стоять и смотреть, как тонет человек, и думать при этом: он всерьез или притворяется? Помогать или сам осилит?
Светка не осуждала и не обсуждала. Но и сделать лучше тоже не могла.
Каково это - понимать, что ты не успеваешь? Человек скрывается за дверями, и поезд уносит его в темные недра метро. Или незнакомец, только что казавшийся самым счастливым человеком на свете, растворяется в толпе, чтобы попасться тебе на глаза лишь в хронике происшествий или случайных рассказах людей.
Каково это - чувствовать, что от тебя столько зависит, а ты... просто человек. И не все можешь. Да и то, что можешь, ставится под сомнение. И награда за труд, за страх лишь несколько карточек счастливых людей. Людей, все еще живых.
- Жень, проснись, Женька! Да проснись же ты!
Светка трясла за плечо, настойчиво и серьезно. Я распахнул глаза, далеко не сразу осознавая, где я и почему. Пальцы, вцепившиеся в одеяло, смятая простынь, волосы на лбу мокры от пота. Тело здесь, а мыслями я еще там...
...хватаюсь за аппарат и жму на кнопку, жму... и ничего не происходит. Вообще ничего. Картинка на экране расплывается, теряя фокусировку. В панике я выключаю и вновь включаю ненадежную технику, и вновь целюсь. Ребенок никуда не бежит, не спешит уйти от меня, но время утекает, я чувствую это, а фотоаппарат... он не работает. Отказывается служить по назначению, играет фокусом и никак не выдает заветного щелчка. И руки трясутся. А он не работает. И...
- Женька! Опять этот сон? Да? Ну не молчи же ты!
- Да, - хрипло отзываюсь я, с трудом разжимая пальцы.
Суставы ломит от боли, к конечностям приливает кровь, вызывая покалывание. "Болит - значит, живой", как любила говорить прабабушка, пока сама еще топтала эту землю.
- Я очень боюсь, что что-то не сработает - именно тогда, когда это будет нужно.
- Ты страхами своими себя вконец изведешь! Жень. Ну нельзя же так, о себе хоть чуть-чуть подумай...
Она ворчала еще что-то, и я, чтобы унять ее тревоги, притянул девушку ближе, обнимая. Она покорно свернулась в кольце рук, бормоча уже не сердито, а так, для порядку, а я... я больше всего на свете желал в этот момент, чтобы сны оставались снами. Не более.
Если бы все было так просто.
Страхи всегда сбываются.
Во всяком случае, у меня.
В субботу мы поехали за город. Светка выбрала Осиновую Рощу, озера в лесу, где мы отдыхали в прошлом году. По дороге в парк девушке глянулся дворик с качелями. Она потащила меня туда едва не силком, попискивая от восторга. Как же, настоящие качели, высокие, с одной лишь перекладиной внизу, безо всяких спинок. И разогнаться можно хорошенько, и совсем не скрипят. Босоножки она скинула еще на траве, и сейчас, то сгибаясь пополам, то откидываясь назад, рассекала голыми ногами густой майский воздух. Подол сарафана трепетал, норовя задраться до пояса. Она смеялась. Слишком легко одетая, слишком счастливая для простых выходных почти что в начале лета. Слишком... моя.
И - "засвербило". Руки тряслись, когда доставал из почтальонки чехол, стараясь делать это непринужденно, чтобы Светланку не спугнуть. Выудил, включил, прицелился.
...время потекло, капля за каплей уходя из сосуда и впитываясь в землю, отрицая саму возможность перевернуть часы и переиграть все заново...
Сердце ухнуло вниз, когда понял, что сон сбывается. История придуманная, навеянная домыслами и страхами, превращалась в реальность. Палец заплясал на кнопке, надавливая на нее раз за разом, но техника не желала слушаться. Картинка расплывалась на экране, а Света взлетала все выше и выше, не замечая моего отчаяния.
Только не так! Только не с ней! - билось в голове, и надежда была еще жива, но...
Аппарат вырвался из влажных рук, пролетел полтора метра и умер на тротуарной плитке. Конец. И домыслам, и надеждам.
Сглатывая колючий комок в горле, я сложил пальцы вертикальной рамочкой. Прищурил правый глаз, не хуже профессионала ловя кадр.