Аннотация: Больше всего Масечка любила свободу. Она так и говорила: "свободу люблю", когда бросала очередного молодого человека. Хорошего ли, плохого, подходящего ей или нет - не важно...
Больше всего Масечка любила свободу. Она так и говорила: "свободу люблю", когда бросала очередного молодого человека. Хорошего ли, плохого, подходящего ей или нет - не важно. После пары месяцев - или недель, а иногда и после нескольких встреч, - ей становилось тесно рядом с ним, привязанности тянули ярмом, и она уходила. Или устраивала несчастному такую жизнь, что он уходил сам. Нет, она не была распущенной, во всяком случае, такой ее ни она сама, ни окружающие не считали. Просто красивая девушка, интересная и веселая. Просто девушка увлеченная и увлекающая. Просто... такая.
Но и это не важно. Важно то, что Масечка любила свободу, и только ее. Но - до поры, до времени...
Одним же из несчастных, влюбленных в девушку, - страстно, молча и безответно, - был Дима, ее "штатный" программист. Человек молодой, но не бедный, и далеко не глупый - во всем, что не касалось Масечки. Он чинил ее компьютер каждый раз, когда тот пытался приказать долго жить... возился просто так, ради радости слышать ее голос, видеть большущие серо-голубые глаза и чувствовать тонкий запах духов - что-то из новой коллекции Шанель.
Диму же любила Оленька, хрупкое библиотечное создание, которая млела от каждого его прикосновения к мышке, ее компьютерной мышке, но - оооо! - поверх ее руки. Обаятельный молодой человек, воспитанный, умный, начитанный, вон, Кафку на прошлой неделе брал. И хоть есть у него все под рукой, в дьявольской сети Интернет, а читает книги бумажные. Эстет.
В общем, Оленька была им совершенно очарована. Но это еще менее важно. Важно то, что этот любовный треугольник просуществовал бы долго и без особого ущерба для всех его сторон, если бы... если бы Масечка не влюбилась.
А влюбилась эта взбалмошная девочка, как кошка, как девочка малолетняя, до одури и сладкой дрожи в коленках при одном упоминании Его - Сашеньки, Санечки, Сашулечки... Александра. Влюбилась совершенно безответно, потому как он ее даже не замечал. Нет, замечал, конечно - ее сложно было не заметить, - но исключительно здоровым мужским любопытством, и не более того. Ей же хотелось любви взаимной, страстной, безоглядной, невозможной. Но - увы - невозможная любовь такою и оставалась, заставляя девушку сохнуть и чахнуть не по дням, а по часам.
Масечка страдала не первую уже неделю, жалуясь подругам, отстукивая по асе друзьям: влюбилась, мол, счастлива безмерно от самого факта. Но то поначалу, после пошли сообщения другие: как же она, мол, несчастна, и как терзается неизвестностью, и признаться не может, и оставить не хочет...
В общем, страдала Масечка. Долго страдала, уж и лето прошло, и хорошее то было лето - поездки, интересные люди, новые города. Ловила эмоции и проклинала себя за невозможное чувство, что тянуло домой. Даже забыть пыталась, и возник в пору той забывчивости Дэн, а еще Владимир... и Сашенька на время отступил, но вспомнился тут же, как только увидела. Обняла дружески, ощутила прикосновение, аромат, услышала голос - и захолонуло сердце вновь. Никуда любовь не делась.
И Масечка, превращаясь из уверенной молодой женщины в робкую малолетку, продолжала страдать. Дима же, как главный поверенный, все это терпеливо выслушивал, а сегодня послужил жилеткой.
Девушка пила вино - грелась после дождливого дня - и говорила, говорила, говорила... о том, как любит своего избранника, и что готова для него сделать - все готова сделать, даже измениться, если он пожелает.
- Но он не желает... - грустно прошептала она. - А я для него... я... даже верной быть ему могу! Правда! Чего ты усмехаешься?
Дмитрий отвернулся, пряча улыбку. Мало ли он ее знает? Глянул на девушку, и улыбка пропала сама собой. Она верит в то, что говорит. Значит, все возможно.
- А ты с ним говорить-то хоть пробовала? О чувствах своих.
- Нет.
- А ты попробуй.
- Ну не могу я, понимаешь?
- Не понимаю. Поговори. И либо "да", либо "нет". Или быть вместе, или забыть. Хоть как-то разрешить дело.
Масечка ответила что да, наверное, так и стоит сделать, включила музыку и со вздохом обратила глаза к потолку. На потолке не показывали ничего нового, но девушке виделись чудесные картины: Саша берет за руку и нежно целует, обнимая то бережно, то страстно. Картины сменились совсем другими: они разговаривали, и любимый качал головой и разводил руками - мол, ничего дать не могу, извини. Масечка нахмурилась, красивый ротик жалобно скривился - до того несчастной показалась она себе. Едва не расплакалась.
- Знаешь, я поняла, - выдохнула девушка, пригубив очередной бокал вина, - я просто боюсь. Нарушить то хрупкое, что есть еще, что осталось. Надежду. Вот поговорим мы, и выясню точно, что ничего ему от меня не надо, как тогда жить?
- А раньше как жила? Плохо что ли?
- Плохо, - с охотой подтвердила Мася.
Вспомнились почему-то воскресные посиделки с девчонками, когда за парой-тройкой коктейлей обсуждали прошедшую субботу, хвалились шмотками и завоеванными парнями. Мусолили косточки и рекомендовали "некоторые экземпляры мужеских особей"... так, развлечения ради.
Масечка тряхнула головой, отрицая воспоминание как недостойное того высокого чувства, что испытывала сейчас.
Но ведь было и хорошее, и много его было. Неистребимая страсть к путешествиям принесла города, людей, леса, степи и горы, и море... все эти дороги и дорожки, и отели, и съемные квартиры и комнаты, и дома друзей и знакомых. Столько всего было... не просто хорошего - замечательного!
- Хорошо жила, - вздохнула она. - Но теперь хочу - с ним. Без него все это серо и... будто бы ни к чему. Хех.
Масечка помолчала, окуная палец в стакан и слизывая с него капельки вина.
- А недавно мне снился сон, ну очень странный. Будто тараканы, большие и черные, падали в малиновый сироп и тонули, тонули... они шевелили лапками медленно, увязая все глубже. И не могли уже выбраться, единожды попав туда... мда... а у тебя не бывало таких снов?
Не увидев, скорее ощутив невнятное движение плеч, продолжила:
- Мы как тараканы в этом гребаном сиропе. Снаружи красиво и интригующе, внутри - мерзость. Вот так и умрем, задохнувшись. В бессмысленных движениях бессмысленной жизни.
Она утерла слезы, бросила взгляд сквозь упавшую прядь. Продолжила бодро, будто внутренне встряхнувшись:
- Нет! А может, и да. Давай я лучше тебе станцую. Я редко для кого танцую, так что цени. Хе-хе...
Чуть покачиваясь, поднялась на ноги, воткнула в музыкальный центр новый диск, потыкала кнопочки, выбирая мелодию. Зазвучало нечто восточно-тягучее, магнетическое. Масечка улыбнулась и стала делать то, что умела очень хорошо, - танцевать. Дмитрий устроился на полу удобнее, поглаживая бокал, наблюдая.
Танец завершился поцелуем, а поцелуй - сексом. И было в том сексе одно лишь исступление. Будто утопающий хватается за соломинку, цеплялись они друг за друга. И не было в том радости. Ни для него - обладания горячо желанной и долгожданной, ни для нее - близости самой исконной и нужной.
И было смущение - после. Обнимала его, водила пальцем по кудрявой дорожке от груди до пояса, опускаться ниже то ль не решаясь, то ль не желая...
- Извини, Дим, но я люблю его.
Прошептала и отвернулась, когда поцеловать хотел.
- Я понимаю, - осторожно дотрагиваясь до нежной руки, произнес он.
- Да ничего ты не понимаешь! Я люблю его!
- А я тебя, - устало вздохнул он. - И что с того?
Мася потупила взор.
- Извини. Мне... то, что было... я...
Замолчала, пробормотав что-то под нос. Он решился переспросить.
- Любовь к одному замечательно лечится сексом с другим.
- Ты в это веришь?
Вспомнился Дэн, его сильные руки, уверенные движения, которыми заставлял забыть о том, что было и будет, и чувствовать то, что есть... и еще как чувствовать! Но забвения это не приносило, и даже удовольствие не было столь сладким, как с любимым... могло бы быть...
- Нет, не верю. Но иногда помогает. И... тебе лучше уйти.
- Как знаешь.
- Да ничего я не знаю, ничего!
Масечка взорвалась рыданиями, вцепившись в собственную коленку. Дмитрий замер на миг, но тут же обнял бережно за плечи, меньше всего желая быть нянькой, но уж точно не желая бросать.
- Мась, все будет хорошо.
- Угу, как же... в следующей жизни... и не со мной!
Улыбнулся, поглаживая по непокорным рыжим волосам женщину, дорогую, любимую, для которой стал... случайным. Собутыльником, любовником... другом? И что тут важнее?
Он не оставил ее в тот вечер, так и укачивал в колыбели рук, пока не заснула. А на утро Масечкина жизнь завертелась, она упорхнула птичкой в открытое окно... да и в клетку никто не звал.
Они списывались и созванивались часто, хоть и не каждый день. Девушка оттаяла и вновь стала рассказывать "байки". Он не звал ее в кино и кафе, а она не танцевала ему танцев. И о Саше не вспоминали.
Она оттаяла, но не смогла забыть - ни ночи с другом, ни своей любви к "самому прекрасному негодяю на свете", который и думать о ней не собирался.
Напомнила о себе осень - резким похолоданием, желтыми листьями на траве, порывистым ветром, небом, будто в укор надвигающимся дождям пронзительно-голубым. Солнце грело ласково, но будто из последних сил. Приятными стали тихие прогулки по паркам, и тихая же грусть. Осень расставляла все по местам, позволяя действовать по уму, а не по сердцу.
И все стало вроде бы спокойно, и жизнь начала входить в колею, образуя новый многоугольник.
А Масечка решилась.
Позвонила ему, Ему - Саше, Санечке, Александру, - и встретились в парке, почти случайно, между его парами и ее театром. Гуляли и говорили - обо всем, кроме того, что ее интересовало. Они шутили, а время шло, и он сказал "пока", и обнял ее дружески, а она обняла в ответ и... так и не сказала главного.
Она смотрела ему вслед и чувствовала, как падает опять в ту яму, которую сама себе вырыла. "Неужели ты не видишь?!!" - хотелось кричать, но она молча кусала губы. Раньше были объятия, рука на коленке и... и несколько шалостей, при воспоминании о которых девушка краснела и мечтательно закатывала глазки. Теперь осталось общение, прикосновения подчеркнуто дружеские, невинные.
А не этого Масе надо.
- Саш, подожди! - крикнула и сама удивилась тому, что крикнула.
Мышцы наполнились радостью, ноги понесли к нему. Догнала, остановилась близко-близко, так, что в глаза глядеть - только снизу вверх, и кожей чувствовать тепло его тела.
- Саш, я... давно тебе сказать хотела...
Девушка сказала, что она, наверное, дура совсем, и что так нельзя, и что... она его любит, как не любила никогда никого. Никогда и никого. И что сложно так молчать, и быть рядом, но не вместе... много чего наговорила, глядя то в глаза, такие голубые и прекрасные, то изучая зубчики на молнии его толстовки, то утыкаясь взглядом в асфальт.
Она замолчала, а он положил руку на плечо, вынужденный хоть что-то сказать...
Что он говорил, Масечка запомнила лишь отрывками. Что-то о том, что ему очень жаль, и что он не готов сейчас к серьезным отношениям, и лучше его не любить, потому что неблагодарное это дело, и...
"Да, конечно"... девушка кивала, в глазах дрожали слезы, пальцы теребили пряжку ремня...
- Мне нужно идти, рада была видеть, - спешно прошептала она, ткнулась носом в широкую грудь и пошла прочь.
И он не остановил...
Прошел день и настала ночь. Волны набегали на берег совсем близко, холодя своим присутствием, не принося желанного умиротворения. Мария лежала, не шевелясь. Она долго плакала, вытравляя из души ненужную никому любовь, но теперь даже скулить сил не осталось. Где-то далеко остались друзья и знакомые, и любовники, не такие уж малочисленные, если подумать. Пустым казалось... все. Жизнь, что была до, и что будет после.
Но как сменяются звезды на небе, течет вода, так и чувство предсмертного равнодушия сменилось желанием - нового. Пустой сосуд - это сосуд всего лишь не наполненный.
Тело шевелилось с трудом, покалывали онемевшие руки, ноги не желали держать, но она вставала, охая и до боли прикусывая губы, и, несмело еще, улыбаясь. Жизнь - новая, другая, маячила впереди. Свобода, но свобода другая, нового качества.
- Господи, если ты есть, - покачиваясь, прошептала она, - я изменюсь, я стану - лучше, честнее, добрее. Я могу. Только... позволь мне испытать любовь, такую же, но - взаимную!
Подмигнула звездочка и покатилась все быстрей с небосвода. Маша раскинула руки, обнимая весь мир.