Слезами, криком ли, пантомимой - не выбьешь тишь да покой в кредит, нельзя же ласковой быть, ванильной, такой доверчивой и ранимой, что страшно в люди-то выходить!.. Ты ждёшь - похвалят, прижмут, погладят: скулёж наивных слепых щенят.
Ну полно плакаться, бога ради! Здесь каждый - вытрепан и помят, здесь непременно тебе нагадят, и плюнут в душу, и нахамят.
Да я-то в курсе, сама боролась, жила, не ныла - и ты не ной. Одни над нами хохочут в голос, другие хмыкают за спиной. Не все - со зла: от тоски, по пьянке, от куража ли на вираже, от самомнения вши на бланке - они слонами в посудной лавке топочут, глупые, по душе. Ты ставишь людям такие планки - что впору думать о шантаже.
Я знаю, хочешь укрыться в норку, и думать: это - концертный зал... Но город - чёрный и одинокий - промок у входа и жмёт на кнопку: "Давай, забытая, вылезай!"
Никто не вцепится в нос и в холку, здесь нет собачьих боёв за кость... Как здесь мечтается - мягко, ловко, а возле входа висит подковка, на всякий случай, перестраховка. Ты ограничила круг знакомств. Ты очертила его, короче, с размахом - голову очертя. От змей, нечистого, всяких-прочих... а круг - он замкнутый, он порочный. Попробуй, вышагни, эх, дитя...
А кто-то мечется бесполезно на сайте, кинутом вдруг, со зла: "А кто такая, куда исчезла?" "Да так, - ответят ему, - была...". И две подружки - не то чтоб лезут, но ждут, отставив свои дела...
Ведь не поверишь: в рычащей стае иные были к тебе добры... И город - зимней порой хрустальной, весенней далью, дождливой сталью, листвы омытой тугим блистаньем