Мы плакали - лицом в подушки. Не веря в ясность. Мы были ангельски послушны. Всего боялись: на глупости, на просьбу чью-то, почти любую - ругнуться, высказаться, чудом сказать "не буду", уйти, остаться, глянуть букой, чтоб или - или...
Зато "я больше так не буду" - взахлёб скулили.
И не было щита во имя - у нас, у добрых. Прекраснодушных и наивных. Таких удобных... В быту, в согласье, в услуженье, читай - в любви и.... ни капли самоуваженья нам не привили, сгоняли робкой воли признак: кыш, молодые...
Чтоб не коснулся даже призрак греха гордыни - всем уступи, всем не перечь и безмолвствуй ныне!
Но как ответ - легли на плечи грехи иные: мы - чьи-то мёртвые устои, насквозь прогнили. Мы самое своё святое - похоронили. Свой глас - под формуляр! под палец, строку и палец... Ну что, опять доуступались, доотступались?! Терпя авторитетов барство, забыв об этом...
Да, наше позднее бунтарство сродни обету. Себя навёрстывать ночами, крепить основы...
А сил на новое начало - не так уж много... А много памяти бессонной, потерь весомых. И нам-открытьям, нам-персонам - уже под сорок... Мы так привыкли: с браги - пенки, с краюхи - крохи, что бездари, что отщепенки, что неумёхи, что нам не рваться во владыки - плестись со стадом...
Не верьте нам, вы, молодые, с высоким стартом! Давайте ток азарту злому, и пусть он хлещет! А сколько в нас - горит изломов, зияет трещин, и путь несправедливо труден, изъеден рвами...