И опять это ощущение полёта... Ветер треплет её длинные волосы. Под ней проносится зелень лесов, проплешины опушек. Синева неба, как музыка, пронизывает насквозь. Всё её существо охватывает чувство восторга ... Восторга и страха. Страх маленьким зародышем сидит в её сердце и начинает расти по мере приближения к цели. Цель - это разбросанные за лесом убогие норы-землянки. Она знает, что будет дальше... Не отрывая взгляда от моря зелени, проплывающего под ней, она твердой рукой нажимает на рычаг, и полёт замедляется. Уже можно разобрать отдельные деревья... Чувство страха змеёнышем начинает ползти из сердца к горлу... Теперь она летит совсем низко над землёй. Она спокойно наблюдает за тем, как маленькие людишки молча опрометью бегут к своим норам, подхватывая на руки оцепеневших детей. Она уверенно, с полным сознанием своей правоты, намётанным глазом быстро выбирает нужного ей ребёнка и ловко выхватывает его из рук матери. В жуткой тишине раздаётся душераздирающий крик женщины и полный ужаса визг ребёнка, бьющегося в её зеленоватых, с крючковатыми пальцами, руках... Страх огромной змеёй душит её горло и впивается в голову... Тёплая рука ложится на её лоб.
Ирина вздрогнула всем телом и проснулась. Постепенно приходя в себя, она ощутила тёплую руку мужа и увидела в темноте комнаты его озабоченное родное лицо.
- Ириша, опять?.. Опять твой сон?
Сон... Да это сон. МОЙ сон.
- Ничего, Олежек... Всё уже прошло. - Она попыталась улыбнуться сухими губами и сглотнуть ком в горле. Дрожащей рукой провела по своей стриженой голове. Змея постепенно сворачивала кольца, освобождая от боли голову, горло. Она опять съёживалась до крохотного зародыша в сердце. До следующего раза...
- Послушай, Ир! Может, тебе всё-таки обратиться к Пал Сергеичу? А не лететь сломя голову в очередную экспедицию, к очередному чёрту на рога? - Олег уже сидел на кровати, спустив ноги на пол и шаря рукой по тумбочке.
Ира услышала раздражение в голосе мужа. Нет, не раздражение, а тревогу, тревогу за неё.
- И Тимка был бы рад. Он жуть, как скучает, когда ты уезжаешь. Ты вообще могла бы никуда не ехать. Ты врач. Так почему именно экспедиции? - Олег закурил.
А вот сейчас уже раздражение. Это их извечно больная тема. Олег давно ушёл с кафедры истфака, перестал ездить в экспедиции. Наука не накормит. Муж теперь успешно работал программистом. В семье появились деньги. Олег стал относиться к археологии снисходительно, но по-доброму, как к неотъемлемой части своей студенческой юности.
Но Ирина... Да, она - врач. Это дело её жизни. А что для неё археология? Палатка, консервы, не всегда свежая вода. Зачастую весь набор медицины в походных условиях. Палящее солнце, холод, проливные дожди... Но не только это, не только. Сколько Ирина себя помнила, ей больше нравилось вспоминать, чем жить настоящим или будущим.
Да и что такое это настоящее? Из дымки будущего каждое мгновение вмиг становится прошлым. Будущее - всегда неясно и для него есть цвет призрачного тумана. А прошлое - это бесконечный ковёр, ярко и причудливо расшитый действиями и мыслями миллионов людей разных времён. Время засыпало его землёй, завалило камнями, опалило пожарами, заморозило под глыбами льда. Но, когда найдёшь, отчистишь, сложишь обрывки и подивишься, затейливости рисунка далёкой эпохи, тогда, наверное, начинаешь больше уважать очень близкое прошлое, именуемое настоящим. И меньше "холодит" будущее, ведь оно только сырьё для прошлого.
Ира долго молчала, натянув одеяло до подбородка и глядя в спокойную темноту окна. В комнате проступили знакомые силуэты шкафа, стула с брошенной на него одеждой. На душе вдруг стало как-то уютно.
Олег лёг рядом, погладил по щеке, тёплыми губами смешно поцеловал Ирину в нос. Так давно уже заканчивались все их споры. Они оба понимали, что всё останется по-прежнему.
Женщина закрыла глаза, собираясь заснуть, но пережитой ужас тут же заставил открыть их. Почему она так боится этого сна? Просто глупый сон, вот и всё. Но червоточина страха давно уже сидит в ней. С детства? А может быть с рождения? Первое осознанное воспоминание - запах яблочного пирога и мамина тёплая рука на лбу. Ужас уходит, слёзы высыхают на щеках, нежный успокаивающий шёпот мамы: "Всё пройдёт". Потом большие ядовито-жёлтые таблетки и лицо старого доктора, похожего на моржа, и непонятное страшное слово "невроз". И совсем нестрашные слова - "перерастет", "не волнуйтесь", "всё будет хорошо".
И действительно, всё стало хорошо. В школьные годы Ирина не видела больше этого сна, хотя и помнила о нём. Тогда она по-детски решила, что должна сделать так, чтобы всем всегда становилось хорошо, и поступила в мединститут. Студенческая жизнь захлестнула её с головой, и она совсем забыла о детских ночных страхах.
На одной из студенческих вечеринок она встретила Олега, такого большого, красивого и очень застенчивого. Он учился на истфаке в МГУ. Ира улыбнулась чуть посеревшей темноте окна и прикрыла глаза. Неясные, но приятные образы закружились у неё в голове: первый поцелуй и факультетские диспуты; киношка вместо лекции по гельминтологии и неловкие пальцы Олега, когда он пытался завязать ей шнурки на ботинках. Она же, смеясь, придерживала свой живот, ощущая биение новой жизни... И Тимкина лопоухая мордочка. Сынок... Большой любитель сказок. Удивительно, но Тимке не нравились ни бэтмены, ни человеки-пауки, ни даже мумми-тролли. Ему подавай сказки про Кощея Бессмертного, с завидным постоянством кравшего царевен, да про Бабу-Ягу, умыкавшую детей то ли для улучшения пищеварения, то ли для преподания им уроков высококлассной прислуги...
У Ирины возникло смутное ощущение тревоги. Она открыла глаза, слепо глядя в ещё более посеревшее окно, и как-то сразу вспомнила. Месяца два назад она пролетала на вертолёте над местом будущих раскопок. Новгородская земля. Хранительница русской старины. Внизу расстилались леса, прорезанные синими рукавами рек и грязно-коричневыми линиями дорог. Страх возник ниоткуда. На секунду. Но тот самый страх. А примерно через неделю пришел и тот сон - ЕЁ сон. А, может, и ни при чём здесь этот полет...
Ирина вдруг почувствовала страшную усталость. Завтра очень суматошный день, последний перед экспедицией. Надо всё-таки выспаться. Серенький рассвет вливался через окно в комнату. Веки отяжелели, и женщина погрузилась в глубокий сон. В сон без сновидений.
Следующий день принёс много забот и хлопот. Надо было созвониться с Павлом Сергеевичем - начальником их отряда. Поподробнее узнать, как добраться и кто встретит её. На раскопках лишние руки не помешают, а она с медицинским образованием, всегда интересовавшаяся биологией и археологией, была "хорошей парой рук" и "светлой головой".
Павла Сергеевича Ирина заочно знала по его статьям о культуре псковских длинных курганов. Её этот вопрос, почему-то, очень взволновал. Ира "перелопатила" огромное количество информации по КДК. И хотя раньше она ездила "в поле" в основном по югу России, история раннего средневековья Новгородской земли захватила её. Да и вернувшийся сон... Что-то манило её и страшило одновременно. Ирина гнала эти мысли, но чувства прогнать не могла.
Все документы и медицинские справки были собраны. Все медикаменты она сложила заранее. Укладывать её походное имущество помогал Олег, сам когда-то бывалый "полевой" работник. Его всегда смешили две зубные щетки (одна, по поверью, должна обязательно потеряться). Ира всегда привозила их обратно. Олег подтрунивал, что она, поэтому не настоящий археолог.
Состав отряда Ирине был не знаком, кроме двух человек - Санька, студента-историка СПбГУ, и его жены Леры, студентки-географа того же университета. С ними она встречалась в двух экспедициях. Чета студентов была весёлой, песенной и острой на язык. Они были похожи на разнояйцовых близнецов: оба коренастые, круглолицые и кареглазые. Студенты безоговорочно настояли на том, чтобы Ирина поехала в машине с ними. Дорогу они знают. Ира только порадовалась, что добираться будет в компании.
Вымоталась она страшно, но впереди ждала работа. И как всегда, было предощущение открытия. Ира всегда радовалась этому чувству.
Этот вечер был удивительно тих и спокоен. Закатное солнце насквозь пронзило их дом и легло большими оранжевыми квадратами на полу в комнатах. Запах листвы вливался в окна.
Ирина только что закончила читать Тимке сказку про очередного Ивашечку, спасшегося вместе с сестрицей Алёнушкой, от злобной Бабы-Яги. Сказка получилась совсем не "на ночь", т. к. уже через час надо было выезжать. Тимка непривычно долго жался к ней и вдруг, посмотрев своими зеленющими глазами прямо в Иринины не менее зелёные глаза, тихо спросил: "А ты вернёшься?" Ира изумленно захлопала ресницами. Личико сына было смущённым, но серьёзным. Олег, сидевший в кресле с газетой, иронично протянул: "Вопрос не в десятку, сынок..." Ирина, через силу сделав серьёзное лицо, спросила, склонясь к Тимке: "А я когда-нибудь не возвращалась?" Тимка сосредоточенно стал вспоминать. Ира не выдержала и рассмеялась, чмокнула сына в макушку и пообещала обязательно вернуться.
Когда вещи были уложены в студенческую "Ниву", и она, уже одетая, стоя в дверях, как всегда весело, с юмором спросила: "Ну, орлы мои, что вам привезти? Золото скифов, меч-кладенец, скатерть самобранку?..", Тимка, опередив отца, тихо ответил: "Чего-нибудь... и себя". Ирина с Олегом переглянулись.
Уже сидя в машине, Ира расслаблено слушала остроумную перебранку супругов, вспоминая сегодняшний день. Она снова и снова возвращалась мыслями к словам сына. Лёгкая тревога слегка покалывала сердце. Погружаясь в сон, как в забытье, женщина чувствовала, что в этот раз змеёныш ТОГО страха не проснётся. В этот раз - нет.
До места назначения ехать восемь часов. От Москвы до Твери дорога радовала хорошим покрытием, ехали с ветерком. После Твери дорога пригодна только для танков, казалось, что машина рассыпится на куски. Санёк полу-печатно ругался, чем очень смешил и Ирину, и Леру.
Хорошо, примостившись на заднем сидении между рюкзаками и палатками, покачиваясь на ухабах, смотреть вперед на вечернюю дорогу. По обочине мелькали высокие деревья и заросли кустов. Полная луна то ныряла в кроны "великанов", то выскакивала из них, обливая серебром прогалины и поляны. В раскрытые окна ветерок приносил запах донника и свежей травы. От Торжка до Осташкова опять по хорошей дороге летели с приличной скоростью. И, конечно, не смогли не остановиться на озере Селигер. На иссиня-серой глади его лунная "дорожка" убегала далеко за горизонт. Сочная тёмная зелень окаймляла берега. За озером начался грейдер, и опять машину бросало из стороны в сторону. Постепенно лес становился хвойным. Чаще встречались стройные стволы сосен, группки низких елей, под защитой стройных высоких красавиц-берёз. Леса сменялись озёрами и наоборот.
Вскоре после Демянска свернули на лесную дорогу. Трясти стало совсем нещадно. Минут через десять впереди промелькнул отсвет большого костра. Стали различимы звуки голосов и гитарных переборов.
Лагерь ещё не спал. Новички стали знакомиться со старожилами. Павел Сергеевич, начальник экспедиционного отряда, был профессором, старшим научным сотрудником НИЦ при НовГУ. Он был невысок, лысоват, худощав и очень энергичен. Его голубые, навыкат, глаза смотрели на мир весело и дружелюбно. Пэ Эс (как за спиной его называл весь лагерь) ко всем обращался уменьшительно-ласкательно, и никого это не коробило, как ничто не могло покоробить в этом умном и обворожительном человеке. Ирину он сразу же стал называть "Иринушкой", чем вызвал у неё умиление.
Помощником Пэ Эс был Михаил, историк, доцент, м. н. с. НовГУ. Он заодно возглавлял и группу студентов-практикантов своего университета. Михаил был необыкновенно серьёзен, черноволос и лохмат. Он пожал вновь прибывшим руки и снова подсел к затухающему костру.
Геологом в отряде был Толик, застенчивый молодой человек, маловыразительной внешности, но с весьма выразительными голосовыми данными. Он профессионально играл на гитаре и пел хорошо поставленным басом.
Остальных Ирина от усталости и многообразия впечатлений сразу запомнить не смогла. Она подсела к костру, и Марковна, собственная повариха отряда (роскошь, доступная не всем экспедициям), тут же сунула ей жестяную тарелку горячей каши с мясом. Ирина заикнулась было о продуктах, привезённых с собой. Но Марковна отрезала: "Всё завтра. Сейчас поешьте и ставьтесь." Ира, наворачивая кашу, подумала о палатке, которую надо бы побыстрее поставить. Санёк, мигом проглотив свою порцию, уже мягко вторил Толику: "Милая моя, солнышко лесное...", чем вызвал немое ободрение "аборигенов".
Лера, какое-то время выразительно бросала взгляды на Санька, но поняв бесплодность своих попыток, с мольбой посмотрела на Ирину. Обе женщины, вздохнув, поплелись ставить палатки.
Подойдя к машине, они увидели, что палатки их выгружены и почти поставлены. Около них возились две фигуры. Одна оказалась тщедушным студентом, а другая была очень колоритной. Высокий, жилистый мужчина, с седой гривой волос и внимательно-пронзительными глазами, которые он частенько прятал в прищуре.
- Ну, девицы-красавицы, можете отдыхать. - Низким баском сказал мужчина. Студент тоже что-то приветливо пискнул и, покраснев, побежал к догорающему костру.
- Спасибо Вам. Мы бы и сами... - Ирина протянула руку седовласому.
- Трофим Петрович. Лесовик. - Глаза мужчины скрылись в прищуре, рука твёрдо пожала женщине руку.
- Лесовик?... - Женщины удивились.
- Ну-у-у... - протянул мужчина, - вообще-то я - топограф, но по натуре - точно лесовик.
Ирина рассмеялась, с удовольствием глядя на сильную фигуру топографа.
- Мы обязательно подружимся. - Он кивнул шевелюрой, махнул рукой и удивительно мягко и упруго пошел к куполу своей палатки.
Ирина, почему-то, ничуть не удивилась его словам, пожелала "доброй ночи" клюющей носом Лере и залезла в палатку, опустив сетку от комаров. Там она намазалась репеллентом, влезла в спальный мешок, подсунула под голову куртку и мгновенно уснула.
Когда весь лагерь спал, к ней опять пришел СОН, яркий, поражающий своей реальностью и все такой же пугающий.
Утро выдалось погожим. Просыпался лагерь рано, в пять утра. В шесть часов - завтрак и на раскоп. Раскопки курганного могильника велись у деревни Сушки близ речки Мокуши.
Ирина проснулась несколько подавленной. Быстро оделась и вышла из палатки, вслушиваясь в гомон разбуженного лагеря. Ребята тащили к реке полупроснувшихся Санька и Леру. В бороде из мочалки и с веником в руке за упирающейся и хохочущей парой торжественно шел Толик.
- Ирина свет Михайловна! Прошу на посвящение! - оперным басом прогудел Толик, выразительно сдвинув белёсые брови. Ира с пониманием кивнула и присоединилась к процессии. На берегу супругов раскачали и прямо в одежде бросили в реку. Ирина, не дожидаясь "экзекуции", не раздеваясь, "ласточкой" нырнула следом. Прохладная вода обожгла и мигом согрела напряжённое тело. Женщина перевернулась на спину и сквозь плески воды слышала визг, смех и всё перекрывающий бас лагерного "диакона": "...и да благословляю вас на раскопки курганного могильника. А-а-ми-и-нь!"
Переодевшись во всё сухое, с лёгкой душой Ирина позавтракала "фирменной" кашей от Марковны. И вместе со всеми отправилась на раскоп.
Там уже были срублены деревья, размечены курганы, и полным ходом шла раздерновка грунта. Работа эта нелёгкая, но необходимая.
Время полетело. Через каждый час делались пятиминутные перерывы. А после трех часов работы прибыл "перекус" в виде "Доширака", хлеба, сгущенки в тюбиках и чая. Работать предстояло ещё часа три. Иру приятно удивила слаженность работы отряда. Как всегда больше энтузиазма выказывали молодые студенты, но и бывалые археологи не отлынивали от дела.
Санёк работал не только лопатой, но и фотоаппаратом, ухитряясь быть участником всех событий раскопа. Его беззлобно гоняли, но пыл охладить так и не смогли.
После обеда лагерь отдыхал. Только Павел Сергеевич без устали возникал в разных концах лагеря и вежливо отдавал какие-то распоряжения. Да ещё "Железный Миша" читал лекцию на раскопе полёгшим от усталости студентам на тему "Навыки научной работы с вещественными источниками".
Ирина лежала у палатки на расстеленной куртке. Внутрь залезать не хотелось. Ветерок обвивал усталое тело, путался в волосах, солнце "зайчиками" сквозь листву кустарника прыгало по рукам и ногам. Высоко, где-то там, в небе шумели сосны.
- Ира! Не спите? - Голос прозвучал совсем рядом.
- Нет. - Ирина приподнялась на локте. Трофим Петрович присел у дерева.
- Первый день утомляет... - Весёлые щелочки глаз с теплом смотрели из-под мохнатых бровей.
- Я привычная. - Бодро сказала Ирина и, подобрав ноги, по-турецки уселась на куртке. - Вижу, люди здесь серьезные. Это радует. С "пьяных" раскопов я сразу уезжаю.
Трофим Петрович кивнул головой, и молчаливое понимание как-то сразу установилось между ними. День был тёплым, но не жарким. Жужжание шмелей и чириканье птиц умиротворяло. Даже далёкие взвизги и взрёвы студентов на реке гармонично вплетались в лесную симфонию.
- Что Вы ищете, Ира? - Прозрачный взгляд мужчины был устремлён мимо Ирины. Морщинки у глаз задумчиво разгладились.
Женщина вздрогнула и не успела ничего ответить.
Из-за кустов, как Ванька-встанька, возник Пэ Эс.
- Здравствуйте, Иринушка, привет, Троша! - пропел Павел Сергеевич. - Где грибы?
Вопрос поставил Иру в тупик.
- Это по мою душу! - Рассмеялся Трофим Петрович. - Иду, Паша, иду, милый!
Пэ Эс потер руки и исчез за ближайшим деревом.
- Можно я с Вами? - Ирина и сама не знала, зачем ей это нужно. Она вдруг смутилась.
- А почему нет? - Трофим Петрович улыбнулся, опять спрятав глаза прищуром. - Собирайтесь. Покажу самые грибные места.
Ира радостно подхватилась.
Шагая за Трофимом Петровичем, она поражалась, как много этот человек знает о лесах. Где и кем он только не работал, но это всегда было связано с лесом. Лицо топографа преобразилось, стало вдохновенным. Он с такой любовью и с таким пониманием говорил о каждом дереве, о травах, о повадках лесных животных, что невольно думалось: "А ведь и, правда, лесовик". Одним движением руки Трофим Петрович раздвигал кусты, отбрасывал сухие листья и иглы, и, как в сказке, появлялись ягоды, грибы. Очень аккуратно он срезал то лисички, то рыжики, а то сам боровик появлялся у него в корзине.
Ирина, как Алиса в Стране Чудес, заново открывала для себя лес. Она попробовала и кисло-сладкую голубику, и исцарапалась в диком малиннике, и неуклюжим медвежонком потоптала чернику. Всё это и веселило и немного смущало женщину, но странный "симбиоз" леса с Трофимом Петровичем создал в её душе удивительную гармонию и покой.
Незаметно для самих себя они перешли на "ты". Ирине казалось, что она давным-давно знает этого человека. Ей вдруг захотелось поделиться с ним своими страхами, но она не знала, как начать.
Обратный путь их пролегал по тропинке вдоль берега речки.
- "О чём шумит сосновый лес? Какие в нем сокрыты думы? Уже ль в его холодном царстве затаена живая мысль?" - Задумчиво произнес Трофим.
- Кольцов. - Ира улыбнулась и получила в ответ добрую улыбку Трофима и задорные лучики морщинок вокруг его глаз.
Вдруг неясная тревога слегка кольнула женщину в сердце. Трофим указывал на заброшенный одиночный курганный раскоп.
- Одиночный круглый курган, без захоронений. Такое бывает. - Трофим продолжал путь.
- Да. Я знаю. - Во рту пересохло. Губы еле двигались. Сердце бешено стучало. Ирина стояла как вкопанная.
- В чем дело? - Трофим вернулся, тревожно всматриваясь в лицо женщины.
- Может, подойдем ближе? - Ирина уже карабкалась на береговой склон.
Они стояли на краю кургана. Ничего примечательного или необычного не было. Погребальная площадка округлой формы, одиночная, без признаков захоронения. "Пустышка". Но Иру словно что-то толкало туда. Голову вдруг сжало как тисками, закружились неясные странные видения, уши заложило от воя и стонов и... всё пропало, погрузилось в ватную тишину.
Очнулась она на берегу реки от прохлады капель на лице. Трофим Петрович держал её голову на коленях, смачивая ей виски водой. Женщина, с трудом преодолевая ватное состояние, села и попыталась улыбнуться. Видно, получилось не очень, так как Трофим смотрел на неё задумчиво, но без соболезнования и суеты. За это Ирина была ему особенно благодарна.
- Нет. - Быстро сказала Ирина, смутилась и добавила - Не сейчас.
Но решение она уже приняла.
Когда вечерний костёр уже весело потрескивал посреди лагеря, пуская красные искры в почерневшее небо, а темные фигуры людей уселись, улеглись вокруг, звеня голосами и тарелками, Ирина потихоньку выбралась из палатки и, как тень, растаяла среди деревьев. Она быстро, не останавливаясь, шла к одинокому кургану. Где-то недалеко заухал филин, скрипнуло дерево. Ира не узнавала лес, но, почему-то, была уверена, что идет правильно. Она вышла на небольшую полянку, ярко облитую лунным светом. Ирина свернула налево, полная луна последовала за ней. Блеснула река. Уже близко. Женщина внезапно остановилась, она вышла прямо к кургану.
Спустившись вниз, Ирина обошла его по периметру, вышла на середину - ничего. Вообще ничего и ощущений никаких. Она устало опустилась на колени и боком прилегла на землю.
Мир перевернулся, казалось, земля распалась под ней, и женщина полетела по короткому узкому лазу вниз. Она больно ударилась обо что-то твердое и замерла. Немного придя в себя, Ирина нащупала в кармане комбинезона фонарь, быстро выхватила его и включила. Это явно было захоронение, но очень необычное. Оно не вписывалось ни в одну теорию. Тесная "пещерка" была выложена тёмно-коричневой массой, справа вверх в узкий проход вели истертые, растрескавшиеся ступени из того же материала, которые упирались в сложное переплетение каких-то корней. "Оттуда я и свалилась" - подумала Ирина. Она совсем не испытывала страха, только напряжение. Ира протянула руку и потрогала стену пещерки. Твердая и в то же время упругая.
Женщина обернулась назад. Потолок "пещерки" резко снижался. Там, в нише лежали кости. Ирина подползла ближе. Все кости скелета были странного зеленоватого цвета, да и сами они были будто не человеческие: сильно вытянутые, кое-где скрученные спиралью. Кисти рук были с сильно удлиненными пальцами с четырьмя фалангами. Количество позвонков раза в два превышало норму. Да и сами они были мелкие "шарнирного" типа. Только череп напоминал человеческий. Напоминал, так как количество зубов было больше, и они являлись продолжением челюстей. "Что за притча?" - оторопела Ира. - "Он явно homo, только какой?" Она попыталась вспомнить отличительные черты Homo habilis, Homo erectus, Homo sapiens... "Несомненно, человек разумный. Но... неужели неизвестный подвид?"
Тут взгляд женщины упал на тусклый запыленный предмет. Она протянула руку и смахнула пыль. Стекло. "Какие стекла в то время?" - Ирина взяла его в руки, вгляделась. В голову резко ударило, в глазах потемнело...
Женщина сидела за столом, устало подперев голову зеленоватой с крючковатыми пальцами рукой. Длинная шерсть волос покрывала голову, шею и часть спины. Эта копна темных с прозеленью волос закрывала её резко очерченное лицо. Крупный с горбинкой нос, острый подбородок, тонкий безгубый рот - танцующее пламя светильника беспорядочно сквозь завесу волос выхватывало части лица. Черно-зелёная кожа плотно облегала тело, слегка собираясь складками на склоненной шее и согнутых руках. Женщина то ли дремала, то ли пребывала в глубокой задумчивости, прикрыв глаза. Она явно кого-то ждала.
В слегка трепещущем ярко-желтом круге света черная сухая фигура женщины казалась угловатой. Зеленовато-медный стол-"сыроежку" и медно-красные стулья-"пеньки" тот же неверный свет превращал в диковинных животных, уснувших посреди комнаты.
На стене висело пятиугольное стекло. Его прозрачная поверхность была затянута какой-то дымкой, сквозь которую угадывался призрачный силуэт женщины, сидящей за столом.
В дальней полутьме комнаты проступали неясные очертания каких-то причудливых приборов, сосудов, переплетения трубочек-побегов, в беспорядке стоящих на огромном корявом полуовальном пне, словно выросшем из шероховатого пола. Над всем этим нагромождением четко вырисовывался проём окна, будто сотканный из переплетения корней и веток. Через него мягко вливался в комнату лунный свет, придавая хаосу предметов осмысленную посеребрённую упорядоченность.
В дом поскреблись. Стена напротив окна чуть всколыхнулась и бесшумно расползлась, пропустив внутрь странную высокую фигуру. Существо, как и женщина, обросло гривой темно-зелёных волос. Только волосы росли почти везде: на голове, на лице, на шее, на плечах... Темная впрозелень кожа плотно облегала сильную мускулистую фигуру. В руках существо без усилий держало огромную охапку травы и веток. Глубоко посаженные жгуче-зелёные глаза тяжело глядели на женщину.
Та, не повернув головы и не открыв глаз, металлическим голосом бросила: "Входи". Мужчина, сделав короткий шаг, остановился. Проём за ним так же бесшумно затянулся, будто зарос. Женщина за столом медленно подняла глаза. Несколько мгновений напряженно всматривалась в свое отражение в стекле. В зеркальной дымке резкое некрасивое лицо её преобразилось. Преобразили его глаза: изумрудно-зелёные, большие, жесткие и усталые одновременно.
- Я принёс, Веда. - Неприятно скрипуче сказал мужчина.
- Я ждала. Полная луна. - В голосе Веды металла стало меньше. Она поднялась неожиданно грациозно для своей угловатости и с изяществом большого животного подошла к мужчине.
- Да, полная... Принес, что сказала.
- Снов тебе, Лесун. - Веда ловко вытащила из охапки несколько корешков и веток. - Эти неси, куда обычно.
Лесун мягким чуть пружинистым шагом, слегка переваливаясь с боку на бок, быстро пересёк комнату, не задев ни одного "пенька", и свалил всю кучу травы около корней корявого стола.
В это время женщина выставила на круглую "сыроежку" неизвестно откуда взявшуюся высокую узкую чашу с пряно пахнущей жидкостью. Нырнув в темноту комнаты и чем-то пошуршав там, Веда с легкостью вынесла огромное блюдо-круг с коричнево-желтыми корками.
- Снов тебе, Веда. - Правый глаз Лесуна стал увеличиваться, всматриваясь в чашу.
- Присядь. - Жесткие губы Веды слегка скривились в усмешке.
Лесун бесшумно вперевалку ловко оседлал ближайший стул-"пенек". Веда, плавно сложив свое тело, села напротив. Лицо её стало печальным. Глаза их встретились и долго всматривались друг в друга, словно вели молчаливую беседу. Лесун первым отвел взгляд и потянулся к чаше зеленоватой пушистой рукой. Веда, застыв, продолжала смотреть в лицо мужчины, но словно уже не видела его. Руки женщины медленно мяли выдернутые корешки.
- Что Сатр? Видел, слышал? - Голос Веды вновь стал металлическим.
- Не видел. Слышал. - Неожиданная горечь прозвучала в скрипучести Лесуна. Он сделал большой глоток, и правый глаз чуть не вылез из орбиты.
- И... - Глаза Веды сверкнули изумрудным огнем.
- Плохо. Лес изведён на пять бегов...
- Знаю...
- Реки, ручьи опять потравлены...
- Знаю... - Нетерпение звучало в металле ответов Веды.
- Разумная живность стала пропадать. Каждый день... - Чуть слышно проскрежетал Лесун.
- Красная Яка!!! - Веда волчицей метнулась к Лесуну. Лицо её стало страшным с серебристо-зелёным отливом, шерстистые волосы встали дыбом, пальцы-крючки впились в плечо мужчины.
- Запре-е-ет! - Свистящий шепот Веды отразился от стен комнаты и вылетел в окно сильным выдохом, прошелестев в кронах ближайших деревьев.
- Он - Сатр. Это его ноша. - Лесун с печалью, но спокойно посмотрел прямо в лицо Веды. Огромный правый глаз его слегка дергался.
- Запрет. - Холодно, но тихо прошептала Веда. Тело её слегка обмякло, пальцы разжались, по лицу, как по глади воды, прошла рябь.
- У каждого своя ноша... - Пустыми глазами глядя в стол, Лесун мягкой сильной лапой потирал плечо.
- Забирай и уходи. - Высокая черная фигура женщины отступила к окну, незаметным движением оставив на столе странный сосуд с маслянистой жидкостью.
Лесун ловко взял его, на мгновение задумался и прихватил с собой узкую чашу. Неслышно, чуть запинаясь, подошел к "дышащей" стене. Оглянулся. Принюхался. Веда с копной всклокоченных позеленённых волос, обхватив себя за плечи, смотрела в проём окна. Неровное пламя светильника то скрадывало, то подчёркивало её угловатость.
"Дверь" мягко "открылась", и мужчина растворился в ночи.
Веда бессильно опустила голову. Волосы уже мягкой волной окутывали её. Неверной рукой она нащупала гладь стекла. Темнота стала непроглядной...
Ирина очнулась и стала медленно приходить в себя. Её рука все ещё лежала на странном толстом стекле. Голова немного кружилась. Ира быстро отдернула руку от гладкой поверхности и провела ею по лицу, словно пытаясь стереть увиденное. Она почувствовала странный пряный запах своих пальцев. Женщина смотрела на свои ладони, будто видела их впервые. Вздрогнув всем телом, Ирина судорожно стала вытирать руки о комбинезон.
- Что это, что это, что... - Задыхаясь, женщина протискивалась в узкий лаз. Она с силой надавила на странные корни, те подались, разошлись, и Ирина выбралась на поверхность.
Она распласталась на земле, пытаясь восстановить дыхание. Затем поднялась на колени и встряхнула головой. Очень хотелось заплакать от страха.
- Олег, Тимка! Где вы! - Ира еле слышно всхлипнула.
- Кто здесь! - Голос прозвучал откуда-то сверху.
Ирина быстро перекатилась на бок и, упав в какой-то ров, замерла. Она увидела луч от фонаря, скользящий по периметру кургана. Свет внезапно погас, и женщина различила крупную фигуру на краю насыпи. Это был Трофим, на плече у него висело ружьё. Луна хорошо освещала всё вокруг. Но во рву Ирины заметно не было. Она хотела позвать Трофима, но вдруг передумала и стала ждать, когда он уйдет. Ждать пришлось недолго. Мужчина с минуту постоял, а потом тихо скрылся в лесу. Ирина ещё немного помедлила, затем поднялась, отряхнулась и ошеломленная и подавленная направилась к лагерю. Почему она не позвала его?
- Потом... Все потом... Сначала разберусь сама. - Ира, спотыкаясь, быстро и незаметно пробралась к своей палатке. Ей показалось, что неподалеку стоит Трофим. Но всмотревшись, она никого не увидела. Она залезла в палатку, скинула одежду, нырнула в мешок и... так и не сомкнула глаз до самого утра.
Утро хмурилось. Палатка чуть вздрагивала от порывов ветра. Ирина, одевшись потеплее, вышла наружу и закрыла глаза. Ветер обдувал будто отяжелевшее лицо, приятно холодил разбитое тело. Ира подняла свинцовые руки к голове, пытаясь собрать копну волос в узел, и ощутила "ёжик" своей стрижки. "Что это я? Какая "копна"?" - мысль медленно появилась и нехотя растаяла в очередном ветряном порыве. Хотелось стоять вот так и ни о чем не думать, слушать шум сосен. А, может, стать одной из них, или слиться с ветром и нестись невесомой сквозь кроны к облакам...
- Ир! Ты чего? - Санёк, шмыгая носом, прошуршал травой совсем рядом.
- Ничего... - Ира недовольно открыла глаза.
- Медитируешь, что ль? - Озорные глаза Санька прищурились, рот улыбнулся всеми тридцатью двумя зубами.
- Вроде того. - Ирина беззлобно взглянула на студента и невольно усмехнулась. - Не знаешь, кто у нас спец по истории захоронений?
- Миша. Он уже всем мозги пропилил. Он даже к Пэ Эс приставал. Только ты у нас "необработанная" и осталась. Ир, а у нас есть левомицетин? - Санёк изобразил полную незаинтересованность в вопросе.
Ирина, спрятав улыбку, почувствовала, что усталость испаряется. Она повозилась в сумке-аптечке и сунула юноше пачку лекарства со строгим наказом не выпить за раз всё. Санёк смущенно кашлянул, потом вдруг подмигнул Ирине и радостно засеменил к кухонной палатке.
Невзначай обернувшись, женщина увидела Трофима, без усилий несшего целое ведро воды. Она внутренне напряглась, не зная как вести себя с ним.
- Утро доброе! Водичка вот, для всяких нужд. - Мягкий, чуть протяжный выговор ласкал слух и успокаивал. Топограф улыбался, как ни в чём не бывало.
- Спасибо. А я вот... - Ирина поёжилась, не договорив.
- Я и ягод набрал. Приходи после обеда. Отведай. - Глаза лучились добротой, седые волны волос ерошились ветром.
- Когда ты только успеваешь? - Ира улыбнулась в ответ.
- Я ж лесовик. - Прищурился Трофим и не торопясь пошел к своей палатке.
На раскопе во время перекуса Ирина, как бы невзначай, подсела к Михаилу и намекнула о своей малообразованности в истории захоронений. Этого было достаточно. Михаил, как гончая, учуявшая зайца, потянул носом, развернулся к женщине и строго спросил: "Интересуетесь?" И, не дожидаясь ответа, тут же начал.
- Вы, конечно, знаете, что первыми хоронить своих сородичей стали ещё неандертальцы.
- Да. - Слабо откликнулась Ира, радуясь хотя бы тому, что всё началось не от сотворения мира.
Миша рассказывал кратко, суховато, но со знанием дела. За его лаконичным повествованием Ирине невольно чудились далекие суровые эпохи, проступающие сквозь завесу времени. Она погрузилась в мрачную, зловещую красоту прошлого, пахнущую гарью костра, кровью убитой добычи и охотничьими тропами. Многое стало понятнее.
Уже неандертальцы, люди раннего палеолита, начинали понимать необратимость смерти и, по-своему, прощались с умершими: придавали им определенную позу, ориентировав головой на восток или запад, помещали в яму и засыпали землей.
В эпоху среднего палеолита появились более современные люди - неоантропы (homo sapiens fossilis), которые расселились по земле на большие территории, чем неандертальцы. У них уже существовали погребальные обряды как таковые. Мертвых хоронили там, где они жили, а родственники покидали эти места. Вероятно, смерть уже страшила, мертвых побаивались, опасались их возвращения. Поэтому люди старались обезопасить себя, обкладывая голову и ноги умерших камнями, засыпая их землей и закладывая могилу валуном.
В позднем палеолите (40-35 тысяч лет до н. э.) кроманьонцы, предки современного человека, усовершенствовали каменные орудия, появилось копье, зарождалось и искусство наскальной живописи. Возникли первые религиозные представления. Более совершенными становились и обряды захоронения. Наверное, люди считали, что не возвращаясь в мир живых, мертвые уходят в другой мир, где им могут понадобиться прижизненные вещи. Поэтому в могилу клали много украшений, пищу, оружие. А усопшего посыпали красной охрой.
- Зачем? - задумчиво спросила Ирина, заворожено глядя, как Михаил крошит хлеб на землю.
- Что? - Миша чуть вздрогнул и удивленно посмотрел на неё.
- Посыпали... - Ирине стало неудобно, что она прервала рассказ.
- Кто знает, кто знает... - Миша смущенно стряхнул крошки с колен, затем строго посмотрел на Ирину и спросил голосом лектора - Пока всё понятно?
- Да... - Ира испугалась, что полностью разрушила нить повествования. Но Мишу не так легко было сбить с любимого "конька". И рассказ полился снова, растворяя действительность и унося в прошлое.
Мезолит начался с завершения последнего ледникового периода. Это произошло в Х-VI тысячелетиях до н. э. Продолжалась эта эпоха до повышения уровня Мирового океана. Поэтому людям необходимо было адаптироваться к новым условиям окружающей среды, искать новые источники пропитания. На земле установился привычный для нас климат, животный и растительный мир. Люди стали расселяться далеко на север. В этот период были изобретены лук и стрелы, приручены первые животные. Появилась членораздельная речь, начали развиваться нормы и правила поведения. Возникли музыка и танцы...
Ирине вдруг представилась яркая картина. Темные силуэты людей перед костром, гортанные звуки голосов, резкий смех, угловатые телодвижения диковатого танца.... Но эти первобытные предки были ей уже ближе и понятнее. Словно нити далекого родства протянулись через тысячелетия, связывая её с ними.
- Углублялись и религиозные представления, и обряды захоронения. - Миша смотрел вдаль, оперевшись подбородком на черенок лопаты.
Покойники захоранивались в ямах, на боку, с сильно поджатыми ногами (вероятно после смерти их связывали). Скорченность трупов в позе эмбриона говорит о вере в реинкарнацию (в возрождение). Вероятно, люди были уверены, что в такой позе легче родиться заново в новом мире. Мёртвые по-прежнему вызывали почтение и страх, поэтому могилу заваливали камнями.
Эпоха неолита началась, примерно, с 7000 лет до н. э. Часто её называют "неолитической революцией", так как тогда зародились сельское хозяйство и скотоводство, стали развиваться гончарные ремесла, прядение и ткачество. Совершенствовались орудия труда, впервые появился топор. В отличие от палеолита, когда существовало несколько видов людей, все они, кроме последнего, вымерли ещё до наступления неолита. Начали создаваться племена, первые крупные поселения людей. В частности самый древний город - Иерихон. Оружие тоже совершенствовалось. Более организованно стали вестись военные действия. В захоронениях преобладала та же скорченность умерших, которых зачастую пеленали в шкуры. Иногда хоронили в сидячем положении. Но вера в реинкарнацию сохранилась до "бронзы и железа".
"Иерихон... Бог ты мой!" - Ирина застыла, опершись локтями на колени и чуть наклонившись вперед. - "Город пальм, упоминавшийся в Библии". Ей уже чудились звуки труб Иерихона, когда щелчок сработавшего фотоаппарата привел её в себя. Перед ней и Мишей стоял ухмыляющийся Санёк.
- Не знаю, как там в бронзовом веке, но в нашем двадцать первом - принцип "кто не работает, тот не ест" никто ещё не отменял! - Ехидства Саньку было не занимать.
Ира только сейчас заметила, что все опять работают на раскопе. Только они с Мишей засиделись.
- Вот думаю, как озаглавить эту фотографию. "Наставничество" или "тунеядство"... - Санёк изобразил глубокую задумчивость.
Михаил встал, повел бровью в сторону нахального студента, но обратился к Ирине: "Продолжим после обеда". Затем неспешно пошел к раскопу.
- Товарищ "Найсморк"! Мы хоть там в анфас? - Ира вытянула затекшие ноги и деланно презрительно посмотрела на Санька.
- Обижаете! Я на этом деле "крокодила съел, собакой закусил"! - Санёк галантно подставил ей руку "кренделем".
После обеда распогодилось. Все двинулись к реке. Ирина шла к палатке Трофима, когда её настиг Михаил.
- Как? Продолжим?.. - Миша нервно облизнулся. Ира улыбнулась про себя. Она опасалась, что за делами он забудет про неё, и "серьёзного" археолога придется отлавливать весь оставшийся день.
- Зайдём к Трофиму. Мне, кажется, ему тоже будет интересно. - Ирина "постучалась" в палатку топографа. Михаил сдержанно обрадовался увеличению аудитории.
Лесовик-топограф согласился влиться в обучаемую группу с условием, что место для лекции он выберет сам.
Место было действительно замечательным. Они устроились в стоге сена на живописной поляне за ближним леском. Пахло свежескошенной травой. Редкие маленькие ёлочки, как взъерошенные гномики, жались к белоствольным кудрявым березкам, которые создавали особенную прозрачность и высветленность. Серо-белые кучнистые облака самых причудливых форм лениво проплывали в синеве.
Ягоды в лукошке были крупные со "слезой". Ира и Миша с удовольствием уплетали их. Трофим с травинкой в зубах в задумчивости лежал на спине.
Историк-доцент незамедлительно продолжил повествование.
Бронзовый век продолжался с IV до II тысячелетия до н. э. С самого его начала сформировалось два блока человеческих сообществ в Евразии. Южнее появились общества со сложной социальной структурой, с земледелием и животноводством, с первыми городами, письменностью, с государственностью. Севернее, в Евразийской степи - воинственные общества кочевников-скотоводов. В позднем бронзовом и раннем железном веке можно говорить о появлении этносов. На территории нашей страны выделились разные этнические группы: и иранские, и романские, и германские, и финно-угорские, и славянские...
Михаил перешел к описанию курганных культур бронзового века. Внимание Ирины рассеялось. Она не находила ответов на свои вопросы, возникшие у неё после падения в странное захоронение. Сейчас ей было спокойно и хорошо. Но она боялась наступления вечера. Боялась мыслей и чувств, боялась своих действий.
Единственный раз Ира встрепенулась, когда Михаил описывал катакомбную культуру. Вход в катакомбу, а также стены и потолок зачастую обмазывались глиной. "Может и там тоже глина?" - Ирина попыталась в точности припомнить пещерку. "Нет, какая у глины упругость? Через столько веков... Да и "корни" эти... Совсем не то."
А у Миши уже грянул железный век. Он начался со II тысячелетия до н. э. Открытие железа предания приписывают малоазиатскому народу халибов. От их названия и произошло греческое слово "сталь", "железо". По-видимому, переход к "кремации" (трупосожжению) тоже приходится на железный век. Человек-земледелец и скотовод стал в большей степени зависеть от милости небес. Небеса стали ассоциироваться с тем миром, куда и переселяется умерший. Чтобы ускорить это переселение покойников стали сжигать на погребальном костре. Но кремация продолжает сосуществовать с ингумацией (трупоположением). В этом случае люди верили, что предки охраняют их земельные угодья, уходя в землю и давая ей рождающую силу.
- А для этого края более характерна кремация или ингумация? - Ира испытующе смотрела на Мишу.
- Северные территории всегда тяготели к кремации. Трупоположение появляется лишь к ХI веку нашей эры. Если мы говорим о КДК, то это VI-IX века, поэтому трупосожжение.
Ирина ещё раз представила кости в странном захоронении. Они явно не подвергались кремации, значит ингумация. Но пещерка расположена под курганом, в более ранних слоях. Ингумации быть не должно!.. Перед глазами Ирины возник зеленоватый скелет. Может быть вымершее неоткрытое племя? Но какой эпохи? Не настолько ранней, чтобы говорить о доисторических временах. Да и само племя (если оно было) очень необычное...
Голова распухла от мыслей. Ире захотелось обхватить душистое сено руками и просто почувствовать себя этим полем, землей, травой, пустившей корни глубоко, в седую древность эпох и питавшейся прахом и соками их. Она открыла глаза и встретила теплый взгляд Трофима, он незаметно кивнул ей. Казалось, он прочитал все её мысли и согласился с ними. Ире стало уютно, и она с наслаждением уткнулась носом в сено.
- А теперь о степи... - Миша перевернулся на спину и помолчал, наблюдая за причудливым облаком. Ирина и Трофим с интересом посмотрели на него. Суровый археолог явно волновался. Легкое волнение Михаила начало передаваться и им.
Миша с неподдельным пиететом нараспев заговорил о народах степи. Как акын он воспел и скифов, и сколотов, и сарматов, оплакивая падение одних народов и прославляя нарождение других.
Ирина вспоминала о своих южных экспедициях. О степных культурах.
Степь... Пристанище для многих кочевников, где, как в котле, перемешивались и плавились разные племена, и зарождались народы. И, как мать, выносившая и выкормившая своих детей, степь отпускала их от себя, принимая в своё лоно семя других народов, чтобы дать начало следующим этносам...
Мужчины тихо заспорили о принадлежности Черняховской культуры славянам или готам.
Мысли Женщины опять вернулись к пещерке в заброшенном кургане. Стекло!.. Как она могла забыть?
- Миша! А когда на Руси появилось стекло? - Ира, приподнявшись на локте, не сразу сообразила, что бесцеремонно влезла в разговор мужчин, даже не извинившись.
Трофим невозмутимо стал отвечать на её вопрос.
- Ещё шумеры применяли стекловидную глазурь. А ко II тысячелетию до нашей эры древние египтяне стали изготавливать первые стеклянные сосуды...
- А вот на Руси стекло появилось не раньше XI-XII веков нашей эры. До этого стекло привозили из Византии. - Захлёбываясь перебил Миша. Он явно не мог потерпеть первенства кого бы то ни было в вопросах истории.
Ирина ещё раз убедилась, что не смотря на интересную лекцию, ЗДЕСЬ ответы на свои вопросы она так и не нашла. Значит их надо искать ТАМ.
Михаил засобирался в лагерь. Он вдоволь насладился вниманием своих слушателей и, как сытый кот, вразвалку скрылся за деревьями. Двое, не проронив больше ни слова, лежали в стоге сена, каждый думая о своем. Вечер тихо подкрался, высинив и вызвездив небо. Пора было возвращаться. Ирина всем своим существом ощутила тревогу. Опять... Так захотелось всё рассказать Трофиму, но будто печать молчания легла на её губы. Надо разобраться самой, а не перекладывать свои страхи на другого. Ирина чувствовала, что ЭТО касается только её.
Уже в палатке, не зная, куда деться от навалившейся тоски, Ирина позвонила домой. Трубку взял Тимка и так сильно обрадовался, что Ира, сглотнув ком страха и тревоги, изо всех сил постаралась взять себя в руки. От звонкого голоса сына так пахнуло домашним теплом и покоем, что женщина готова была тут же бросить всё и умчаться в прежнюю жизнь, с прежним СНОМ, но без всего сегодняшнего... Уже разговаривая с Олегом и полностью овладев собой, Ира отчетливо поняла, что ни на кого, тем более на домашних, она не обрушит ворох своих жутковатых проблем.
Она прилегла, но сон не шел. Что-то тянуло её туда, на забытый курган. Как "зомби", она выбралась из палатки и с трудом пошла, чуть постанывая про себя.
- Ира! Не спишь? Зайди ко мне. - Трофим стоял прямо перед ней.
- Зачем... - Женщина с тоской глядела в лес.
- Ты утомилась. Выпьешь моего чая. Расслабишься. Выспишься. - Мужчина с каким-то глубоким пониманием смотрел на неё.
Ирина кивнула и... почувствовала, что всё расплылось у неё перед глазами. Очнулась она в палатке топографа с чашкой горячего и пахучего отвара. Чай приятным жаром разливался по всему её телу, разнося покой и тихую радость в каждую клеточку организма. Звучала приятная восточная музыка. Трофим лежал напротив, подперев буйную голову рукой и не глядя на Ирину.
- Мне хорошо... Спокойно... - Ира робко взглянула на мужчину. Глаза её начали слипаться.
- Я вижу... Теперь тебе надо выспаться. Пойдем. - Трофим поднялся и осторожно подхватил Ирину. - Всё будет хорошо.
В своей палатке Ира с помощью Трофима забралась в спальный мешок, сонно пробормотала "спасибо" и стала погружаться в сладкую дремоту. Последнее, что она осознала, это была теплая рука мужчины, погладившая её по щеке, размытая темная фигура, вышедшая из палатки и звуки тихой восточной мелодии, заполнившей всё вокруг.
Два дня прошли легко и спокойно. Раздерновка на раскопе закончилась, и началась "работа веником", как строго всех предупредил Пэ Эс. Энтузиазм охватил студенческую часть отряда. Каждый из них надеялся сделать, по крайней мере, открытие века. Археологи со стажем были более сдержаны.
Ирина окунулась в лагерную жизнь с головой. Вечера она проводила в палатке Трофима, с интересом выслушивая его рассказы, наслаждаясь чаем, музыкой и его надежным присутствием. Ночью она спала, как убитая. Утро приносило ей радость и свежую голову.
На третий день, под вечер Ирина с Лерой сидели у костра и слушали дуэт Толика и Санька. Рядом загомонили студенты. Лёвчик, студент-физик, с жаром заговорил о предназначении человека, о поиске его и о преступном уходе от своей судьбы. Иру почему-то это больно кольнуло. Ребята заспорили, к дискуссии присоединились и "певцы", и Лера. Каждый захотел высказаться. Ирина помрачнела и незаметно покинула компанию. К Трофиму она тоже не пошла. Она решила прогуляться в лесу.
"Я веду себя, как страус. - Размышляла Ирина. - Знаю, что напьюсь у Троши чаю, и проблема ушла! Куда? Она во мне. Я хотела во всем разобраться, а сама спрятала голову в песок! А вдруг вся моя жизнь - это только прелюдия к ЭТОЙ встрече!" Она думала об останках человека в кургане. Она догадывалась, кто это.
Сама не понимая как, Ирина вышла к знакомой полянке, постояла и решительно повернула к заброшенному захоронению. Она выбежала к кургану и спрыгнула вниз. Закат окрасил всё вокруг в теплый оранжевый цвет. Ирина ползала по земле, стараясь найти вход. Вдруг под рукой земля начала осыпаться, бесшумно и медленно раскрылся проём. Ирина сначала спустила ноги и нащупала ступени. Затем она с некоторой опаской спустилась вниз. Отверстие над головой опять заросло. Она зажгла фонарь, осторожно приблизилась к нише, уселась рядом на шершавую массу и протянула руку к стеклу...
Веда стояла, склонившись у большого серебристого чана. В чане кипело неприятно-красное варево. Склоненное лицо женщины приобрело тот же зловещий оттенок.
- Два оборота и хватит - Рыкнула в чан Веда. Чан чавкнул два раза, зелье вскипело кровавым пузырем и медленно стало опадать, превращаясь в водоворот.
Ловкие пальцы женщины точным, не лишенным изящества, движением растерли в порошок несколько кореньев и стряхнули его прямо в центр образовавшейся воронки. Веда медленно подняла голову, лицо её с чуть прикрытыми глазами вновь стало зеленоватым. Руки, застывшие над чаном, неприятно подрагивали одними пальцами.
- Тепло медленно убрать, прессовать не надо...
Варево опять вскипело и быстро стекло по покатым стенкам чана. Тот, в свою очередь, щелкнул несколько раз и затих.
Веда повернулась к столу, схватила небольшую прозрачную ёмкость с длинным горлышком и легко зачерпнула ей горячую жижу в чане. Взметнув копной волос, женщина скользнула в затемнённый угол комнаты. Там на "пеньке" застыла маленькая фигурка. Её всю трясло. Руки и ноги малыша были покрыты коркой гноящихся болячек. Глаза ребенка с ужасом взирали на склоненную над ним Веду.
- Пей. - Веда пристально посмотрела в самые зрачки мальчика.
Ребенок почти в обморочном состоянии открыл рот. Крючковатые пальцы одной руки обхватили малышу затылок, другая ловко влила зелье в его рот.
Мальчишка сглотнул и заплакал бы, если б так сильно не боялся.
В руках Веды уже была грубая толстая плошка с чем-то вязким и сильно пахнущим болотом. Гибкими пальцами женщина зачерпнула массу и выверенными движениями стала быстро накладывать её на ноги и руки малыша. Ребенок сидел, будто в оцепенении. Масса ровно ложилась на тело и быстро застывала. Окончив эту процедуру, Веда в задумчивости отошла от мальчика. Плошка глухо звякнула о поверхность стола-пня, женщина невидящими глазами смотрела в окно.
- Спать. Никуда не выходить. - Пустой голос Веды был еле слышен.
Боль отступила, и ужас стал отпускать сердце ребенка. Он кивнул дрожащей головенкой и стал устраиваться на голубоватой шкуре невиданного животного, спадающей со стула - "пенька". Глаза малыша уже подернула дымка сна, уткнувшись носом мягкую шерсть, мальчик ровно задышал.
На красном закатном небе четко вырисовывались черные острые верхушки елей. Прохладный ветерок приносил из леса запах игл и смолы. Это было любимое время дня Веды. Красная огромная заходящая звезда и черные силуэты деревьев чем-то напоминали ей родину.
"Этот мир другой. Совсем. Здесь ноша трудна для нас. Для всех. Разумная живность неразвита, в ней много страха и злобы. Совсем не могут ощущать. Чужаки для своего мира, а мы - для них".
Но пора собираться. Веда окунула кисти в большую чашу, прозрачная вода помутнела. Остатки воды женщина просто стряхнула на пол. Цепким взглядом Веда быстро находила в колонии всевозможных пузырьков необходимое и проворно его выуживала длинными пальцами. Потом изящными движениями сложила горку сосудов в "раковину" и подхватила её сильными руками. Проходя мимо стекла, Веда мельком взглянула на своё отражение. Что-то исказилось в её лице. Она, не задерживаясь, пробралась к выходу, стена тут же растворилась.
- Открывать только мне.- Веда вышла. "Дверь" бесшумно срослась.
Веда шла по направлению к "летуну". Окно зельеницы смотрело на ельник с низким кустарником, "дверь" же открывалась совершенно в другой мир. Серая труха под ногами, корявые, словно чем-то изъеденные деревья. Закат застревал в их изломах, и они, казалось, кровоточили. Эта часть леса на много "бегов" была мертвой, пепельно-серой. Этот лес давно потерял запах. Запах и голос.
Веда бесшумно поставила "раковину" около "летуна". Тот дернулся и слегка завибрировал. Веда присела и осторожно погладила его темно-коричневые шершавые бока. Вибрация усилилась. Ступчатый "летун", плетёный живой нитью, был всегда верным другом в полёте. Женщина взяла из "раковины" небольшую закупоренную плошку, перевернула её затычкой вниз и слегка надавила - несколько янтарных капель упало ей на ладонь. Ведунья прижала ладонь к боку "летуна" и что-то быстро прошептала. Это повторялось снова и снова. "Летун" под руками Веды становился гладким с желтоватым отливом, вибрация перешла в нежный стрёкот. Женщина чуть улыбнулась и небрежным движением бросила полупустую плошку в "раковину".
Пролетая над исковерканной сумрачной массой, бывшей когда-то лесом, и сжимая рычаг "летуна", Веда невольно вспомнила мутную жижу, вытекавшую из огромного "полетника" и с жутковатым проворством проникавшую повсюду. Вспомнила Лесуна, пытавшегося ставить преграды, Водаря, отводившего русла рек, Сатра, направлявшего "полетник" к скалистым горам; себя...
Живность приходилось гнать как можно дальше. Она гнала их стадами, стаями, толпами. Без передышки. Пугая и спасая. Сохранять жизнь - её ноша. Часто плоть этой жизни расползалась меж её пальцев. И ничего поделать было нельзя.
Они и сами сильно страдали: не успевая возобновляться, кожа не выдерживала и трескалась, обнажая незащищенные тела, шерсть волос болезненно вылезала клочьями... Больше всех претерпел Сатр. Они могли бы умирать долго, в мучениях. Но Веда, "перепробовав" в качестве сырья всю неразумную органику здешнего мира и обработав её в зельенице (вечность Красной Яка! та не пострадала), смогла приготовить нужный состав.
Все с трудом приходили в себя, залечиваясь и восстанавливаясь. Но огромный "полетник" воссоздать было нельзя. Слишком много органики пошло бы на него. Это могло нарушить баланс жизни здесь, в этом мире. Поэтому запрет соблюдали все. Тогда - все...
Веда тряхнула бронзовой в последних лучах солнца гривой, прогоняя мысли. Мысли с ней были всегда, а вот сны... Она всегда проваливалась в забытье. А сон для неё, для всех них, был редким подарком. Во сне можно было видеть родину.
Только, когда под "летуном" опять замелькала потемневшая в сумерках зелень обычного леса, Веда смогла прогнать мрачные мысли и ощутить привычную радость полета. Впереди, меж раскидистых крон деревьев мелькнула изумрудная гладь лесного озера. Пальцы Веды слегка сжали рычаг, и "летун" нырнул в прошелестевшую листву.
Плавно опустившись на колышущуюся траву, Веда легко пошла к озеру, держа перед собой обеими руками плетёную "раковину". Тихие всплески воды, редкий птичий щебет, пряное и свежее дыхание предвечернего леса. Веда остановилась у самой воды.
- Выходи. - Зычно крикнула она.
Колыхнулись камыши, вспорхнули птицы, шумно вздохнуло озеро. Из кокона в камышах медленно вышла большая, чуть сгорбленная мужская фигура.