― Фирма, видать, совсем разорилась, или вселенная так заросла грязью, что у вас не осталось нормальных людей, если прислали чучело вроде тебя, Маркус Тибериус Дрейк! А имечко-то! Тьфу, смех и грех.
Тетка в синем халате стояла в дверях, хмуро взирая то на него, то на его документы, а на дворе был мороз.
Под ногами похрустывал лед. Тоненькие косички с яркими нитками вместо лент не грели, слишком большие штаны грозили сползти с тощей задницы. Маркус подумал, что жизнь дороже сомнительной репутации, и плечом вперед, оттирая тетку от косяка, втиснулся в тепло прихожей.
― Здравствуйте. Я из 'Королевской Канавы'. Морильщика вызывали?
Дома на планетке в системе Плеяд, кое-как сляпанные из алюминия и стекла еще в позапрошлом веке, выглядели сморчками в буро-зеленом пейзаже пузырящихся болот. Сквозь лужи шли трубы к вышке космической связи, то и другое терялось под слоем загадочных обрастаний. Собственно, из-за них он сюда и попал. Компания 'Королевская Канава' была из немногих, кто до сих пор посылал людей в 'черные дыры' ― крошечные колонии вдали от галактических трасс.
Тетка прищурилась:
― Солидные фирмы не нанимают патлатых юнцов, они уважают себя и клиентов. А прочих нам тут не надо. Всякую шушеру присылают, стыд и позор, ― и скривилась, будто хлебнула прокисшего молока. ― Я ― тетя Маша. Пошли, чего встал? ― развернулась, чуть не задев его мощным бедром, и двинулась вглубь коридоров. ― Я за тобой послежу, и не вздумай отлынивать от работы!
Маркус шагал вдоль зеленых крашеных стен и вертел головой. Клубящийся пар не давал разглядеть разноцветные пятна, но тут явно было, на что посмотреть.
― Это все надо отчистить... вытравить с корнем, ― шипела тетка. ―Каждый день моем ― и каждый день зарастает, глаза бы не глядели, мерзость, тьфу.
Сто лет назад тут был форпост для контакта с инопланетными цивилизациями, попасть на который было неслыханной честью. За годы бесплодных попыток энтузиазм угас, утоп в местных болотах, покрылся коростой. Тут до сих пор пыхтела старенькая радиостанция с группой лингвистов и шифровальщиков, но теперь сюда попадали только за провинности или от безнадеги, а в колонии доживали свой век неприкаянные энтузиасты.
Тетя Маша толкнула тяжелую дверь и рявкнула через плечо:
― Пришли. Будешь спать здесь. ― Стены в черных слоистых пятнах пахли гнилью и чем-то химическим, нежилым. ― Отсюда и начинай.
От ее дребезжащего голоса звенело в ушах. Маркус задвинул засов, привалился спиной к двери и перевел дух. Плеяды, как он и предполагал, оказались дырой, но что делать? Издержки профессии. Кто еще мог похвастаться, что без денег и супер-профессии облетел десяток планет? Работа в 'Канаве' давала возможность увидеть мир. Он сел на скрипучий матрас, закрыл глаза и достал из кармана флейту.
На завтрак была подошва из рациона первопроходцев, видимо, из запасов столетней давности. Маркус куснул, чуть не сломал зуб, бросил иссохшую массу калорий на блюдо и вытащил мастерок. За полдня он отскреб пятна со стен своей комнаты, выглянул в коридор и задохнулся от восхищения.
Пар за ночь осел, заискрился каплями на стенах, и красочные разводы стали видны; цвета поражали бесстыдством в своем совершенстве. Флейта сама прыгнула в руки, Маркус сел, вытянув ноги в проход, и начал играть. Вслед за мелодией пятна почти незаметно меняли форму и цвет.
― Та-а-ак! ― трель свистка и рев тети Маши разбили его тихое счастье. ― Совсем обнаглел? Мы тебя, гада, зачем вызывали? Обеззараживать и травить. А ты им на дудке играешь!
― Теть Маш, ― Маркус оторопело потряс головой. ― Как вы думаете, они живые?
― Живые, сволочи. Только накроешь на стол, отвернешься ― вся еда в этой гадости. Пришлось перейти на сухой рацион.
― То есть, разумные? ― он покосился на стены.
― Еще не хватало, ― она сжала губы. ― Начитался дурацких книжек. Чтобы человек опустился до уровня плесени? Никогда этого не было и не будет, ― от возмущения тетя Маша схватилась за сердце. ― Пакость. Рылом не вышли. Но хитрые, сволочи, ― и смерила его взглядом. ― Так. За простой останешься без обеда, а сейчас марш работать! ― и пошлепала прочь по мокрому полу, загребая калошами.
Капли со стен на глазах собирались в лужи. Тетя Маша ступила в одну и завизжала: калоша плавились на глазах. Маркус моргнул. У нее на ноге разрасталась блестящая красная капля. Тетка ругалась словами, которых он не слыхал даже от ветеранов, чистивших канализации больше, чем он ковырял в носу, а капля менялась, вытягивалась, пока не стала похожа на туфлю на каблуке.
―Вам идет, теть Маш! ― крикнул Маркус. Ну кто его за язык тянул?
― А ну заткнись и работай, а то будешь сидеть и без ужина! ― прошипела она и скрылась за поворотом.
Маркус побрел в свою комнату. Отскребать красоту со стен не хотелось, абстрактная живопись ему нравилась больше зеленой краски.
'Черт бы побрал первопроходцев с их любовью к стилю общественных туалетов'.
Живот сводило от голода. Маркус вспомнил о брошенном рационе, принес из ванной воды, чтобы попробовать размочить, взглянул на стол и оторопел. На блюде лежал... бифштекс. Толстый, сочный, поджаристый, с розовой мякотью и красной брусничной подливкой. Пах он... божественно. Маркус подумал, что тетя Маша ― богиня, и ей пойдет синее платье с ромашками, и положил в рот первый кусок. Бифштекс таял во рту. Потом вспомнил, что тетка не заходила в комнату, и черт его знает, откуда взялась еда. Вилка застыла в воздухе. Однако, жрать хотелось ужасно, вкус был еще лучше запаха, и вскоре на столе не осталось ни крошки.
После обеда он начал монтировать оборудование. В 'Королевской Канаве' знали толк в ядах. Он намешал всего понемногу - от водорослей, грибов и миксомицетов и подключил распылитель, а после прыгал по комнате, орал что-то странное:
― Ах, вы так? А мы вас вот как! ― и поливал стены и потолок с колена, с бедра, лежа посреди комнаты на спине, вскакивая и распевая старинные марши.
Серые пятна запузырились, в комнате запахло чем-то приятным, пряным. У него закружилась голова. Стало легко, повеяло ветром, как на обрыве высокого берега осенью, когда над тобой кружатся листья и падают вниз, в заводь, а в ней отражается безумно, до дрожи глубокое синее небо. Он уронил распылитель и вытащил флейту, впервые рассказывая неизвестно кому, что слишком поздно родился, романтика заселения космоса развеялась дымом последнего парохода на Миссисипи, исчезла, как рухнувший в пыль неоткрытой планеты корабль-разведчик. Остались центры цивилизации и мелкие полуживые колонии вдоль заброшенных трасс, как сорняки вдоль дорог - битые, пыльные, не нужные никому, даже себе. Мелодия стала рваной и резкой, и словно в ответ запах в комнате изменился, обещая надежду на чудо ― на желтые сапоги, чтобы бегать по лужам, и красные мухоморы в зеленой траве.
Он не заметил, как сел, продолжая играть, как хлопнула дверь, по полу проскрипели калоши. Потом узловатые пальцы стиснули его ухо, и комната взорвалась от крика:
― Маркус Тибериус Дрейк! Как ты смеешь сидеть и играть на дудке, когда наша колония, символ великой цивилизации на дальних форпостах галактики, место предполагаемого контакта, зарастает нечеловеческой дрянью!
― Да как ты смеешь, мальчишка! Станция ведет передачи, сегодня транслируют Лебединое Озеро! Потом ― речь Президента Объединенных Наций... ― она задохнулась от благоговения. ― Я напишу жалобу в вашу контору, и тебя выгонят. Такие, как ты - бородавки на теле цивилизации. Я не позволю позорить Землю перед галактикой!
Маркус съежился на полу, ему захотелось плакать: для свободных художников в космофлоте почти не осталось мест, а на Земле было скучно. И словно в ответ пузыри на стенах стали лопаться, разбрызгивая тягучую жидкость, воздух наполнился ароматом абсента. Теткин халат пошел пятнами, съежился, стал синим платьем в горошек... или это были ромашки? Косынка на голове превратилась в огромный бант.
― Т-теть Маш... А может, не надо?
― Надо! ― она грозно выпрямилась и вдруг захихикала. ― Или не надо? Сыграй мне на дудке, морильщик!
Он заиграл плясовую, и тетка пошла, покачиваясь, по комнате, переступая с носка на пятку, придерживая двумя пальцами юбку и напевая:
― Грибы растут, даря уют,
В люминевых домах.
Тепло и сыро людям тут,
А я сошла с ума...
Тра-ля - ля-ля - ля-ля - ля-ля ―
А я сошла с ума...
Маркус больше не мог играть, его душил смех, и через минуту они хохотали в обнимку посреди комнаты, обмазывая друг друга слезами. На полу, как грибы, росли маленькие пирожные, вкусные, как в любимой кондитерской на Земле, и тетя Маша, сняв перчатки, собирала пальцами крем с обширного декольте прямо в рот.
Утром Маркуса разбудил грохот и рев, как от двигателя на взлете. Он вскочил, на ходу впрыгивая в штаны, путаясь в хлястиках и карманах:
― Теть Маш, ну чего вы... вы же чудесная... дайте поспать, а?― и застыл, глядя в щелку чуть приоткрытой двери. За ней бушевал огонь. Тетка в красном платке и комбинезоне, в маске и с огнеметом внушала такой страх, что Маркус выпустил пояс штанов и осел на пол. В памяти замелькали плакаты о всепобеждающей силе труда и фрески о божьей каре. Он хотел еще что-то сказать, но из горла вырвался хрип. Дым ел глаза, по щекам текли слезы - то ли от жалости к себе, то ли от злости из-за гибнущей красоты коридора, в котором сегодня на фоне пейзажей теснились кусты спелой малины.
― Эй, что сидишь? ― загремело над головой. ― Вставай, помогай, если сам ни на что не способен. Слабак. Размазня. Присылают, кого попало. Где гордость Земли? Вон там ведра с бензином, тащи, поливай стены.
Маркус сквозь слезы смотрел, как под напором огня сворачивается голубая лагуна, за ней - ряд фигур, похожих на Пляску Смерти, встал, на ходу застегнул штаны, и с размаху пинком опрокинул ведро, потом с разворота ― второе.
― Что ты творишь, падла? ― тетя Маша отставила огнемет.
― А что? Вы же сказали - полить коридор... ― Маркус прищурился и независимо вскинул голову.
― Ты мне зубы не заговаривай! Шутник нашелся. Вредитель. А ну-ка... ― она подошла и понюхала пол. ― Что это?
― Вроде, спиртом пахнет ...
― Что?!! Тут же был бензин... ―тетка рухнула на колени, тычась носом в лужу. ― И правда спирт, ― подняла голову и заорала: ―Что ты наделал?!!
― Да... вот... теть Маш... Что вы сказали, ― тихо забормотал Маркус.
― И что теперь делать? ― она села на пол, обняв колени, и тихонько завыла. ― Как же мы теперь?.. Механику надо... главному инженеру канализаций... начальнику шифровалки... врачу... а с базы уже четвертый месяц не присылают, говорят, ― пьете вы его, что ли? И эти грибы, то ли плесень, хрен разберет, никакого сладу.
Маркус присел, обнял ее за плечи и робко погладил.
― Теть Маш, а может, не надо их трогать? Может, они разумные, может, это контакт?
― Какой нахрен контакт? Сказки одни. Десять лет только и слышу - контакт, контакт... тут с тоски одуреешь до синих чертей. В этой дерьмовой вселенной нет никого, кроме нас! Так и подохнем одни...
Она начала всхлипывать, и Маркус заторопился:
― Теть Маш, ну представьте: живут себе разумные водоросли или миксомицеты, никого трогают. И вдруг мы, как с неба свалились... Домов понастроили, канав накопали. Они к нам со всей душой ― на стенках рисуют или беседуют, как умеют, химически. А мы их ― травить. Они рады до смерти, что мы, наконец, заговорили на их языке, и нашу отраву ― в какой-нибудь газ, чисто чтобы поднять настроение и разговор поддержать. А мы их ― бензином. Так они ваш бензин ― в спирт превратили. Теть Маш, может, с ними лучше дружить? Знаете, как они мясо готовят? ― он до сих пор тосковал по брусничному соусу. ― А ну как они догадаются, что мы с вами вместо контакта планируем геноцид ― страшно представить, что будет... ― он вспомнил химическую войну из учебника и содрогнулся.
― Нам не нужна война, ― всхлипнула тетя Маша. ― Мы ― мирные люди...
― Ну и не плачьте, ― Маркус поднялся с колен. ― Давайте поставим эксперимент.
Он поднял ведро и сходил за водой в туалет в конце коридора. Вернулся, поставил, понюхал ― вода. Сунул палец и поболтал. Помолился зачем-то, подумал... и вытащил флейту.
Зеленое солнце светило сквозь кружево вышки космической связи. Ближе к полудню лед на болотах начал подтаивать по краям, но Маркусу было тепло. Копоти уже было почти не видно под яркими пятнами, у стен наливалась малина. Рядом плескалось ведро отличного коньяка. У плеча изумленно ахала тетка Маша, потом, кряхтя, встала, вытерла щеки концами платка, схватила второе ведро и отправилась собирать ягоды.
Он играл, запрокинув голову и закрыв глаза, и не видел, как тетка, то хмурясь, то улыбаясь, поглаживает в кармане свисток.