Аннотация: Граф Дементьев получает весточку от невесты и вспоминает о планах на первую брачную ночь.
Глава 3.
Дверь в квартиру оказалась незапертой. Когда же я переступил порог, то от картины, представшей перед моим взором, остолбенел. Во всех комнатах горели свечи и вкупе с подсвечниками были единственной частью интерьера, находящейся на положенном месте. Кто-то вырвал все ящики из комодов и шкафов и вывалил вещи на пол. В центре кверху дном красовался мой дорожный сундук.
- Это как понимать? - я повернулся к мосье, наткнувшемуся на меня сзади.
Его глаза чуть до потолка не выпрыгнули от изумления. По его неподдельному изумлению я понял, что квартиру перевернули вверх дном в его отсутствие.
- Что это такое? - воскликнул французишка.
- Что это такое?! - взорвался я. - Он еще спрашивает, что это такое? Можно подумать, что это ты, а не я был за границей с особым поручением и сейчас только вернулся.
Бледный, как полотно, мосье упал на колени и стал заламывать руки.
- Барррин, сударррь мой! Клянусь Богом, все было в порррядке. Утррром кучеррр-с зашел, тот-с, что вас пррривез - упокой, Господи, его душу - я панталоны натянул-с, сюррртук-с накинул-с и вышел вас встррречать. А тут-с все было в порррядке-с.
- В порррядке-с, - взревел я. - Ты оставил тут какую-то поблядушку и говоришь мне, что все было в порррядке-с...
Тут мосье приумолк и схватился руками за голову. Сообразил, каналья, что бардак этот, если не он, так гостья его учинила, а значит, отвечать все одно ему предстоит.
- Как же-с, как же-с, я же заплатил-с ей хорррошо, - бормотал он.
Он стоял на коленях, схватившись за подбородок, и так сосредоточенно вращал глазами, словно силился изобрести средство обратить время вспять, чтобы вытолкать взашей свою поблядушку перед тем, как пойти встречать меня.
- Конечно, если за квартиру не платить, то и на девок деньги найдутся, - заметил я.
Вдруг мосье хлопнул себя по лбу и пополз на четвереньках по комнате, перебирая разбросанные по полу вещи.
- Барррин, барррин, вы посмотрррите, сударррь мой, - он держал в руках ассигнации. - Деньги-то она не взяла.
- Деньги не взяла, - повторил я. - Может, не заметила?
- Как же-с не заметила?! - возразил французишка. - Вот же-с они, на виду-с!
Он прополз еще по комнате и поднял с пола золотую табакерку, усыпанную алмазами, что императрица Екатерина папеньке пожаловала.
- Вот, сударррь мой, все в целости оставила!
Он метнулся в столовую и вернулся счастливый со столовыми приборами в руках.
- Вот, сударррь, и серрребррро-с не тррронула!
- На кой же черт она все тут перевернула? Зачем она вещи все на пол вывалила?
Мосье в ответ пожал плечами.
- Выходит, искала что-то, - предположил я, не имея ни малейшего представления о том, что, кроме денег и драгоценностей, поблядушка-эльфийка могла искать в моем доме.
Раздался негромкий стук.
- Милости просим, открыто, - крикнул я.
Дверь отворилась, в квартиру вошла Фетинья.
- Сергей Христофорович, батюшка, здравствуйте, - поприветствовала она меня с радостным испугом.
Французишка подпрыгнул с пола и приосанился.
- Здравствуй, Фетюня. Кто тебя напугал-то так? - спросил я.
- Так... там-с... мертвецы на улице...
- А. Да это я пострелял, спать мешали сволочи, - пояснил я.
- Христос с вами, Сергей Христофорович! Как-то вы шутить-с изволите! - всплеснула руками Фетинья.
- А вы давно здесь? - спросил я девку.
- Давно-о-о, - пролепетала она, в недоумении осматривая разгромленную квартиру. - В том году еще, батюшка, приехали мы. Про вас-то, батюшка, чай и не знали уж, что и думать. Настасья Петровна-то все извелись уж. А сегодня, как узнали, что вы возвратились, так Петр Андреич и послали-с меня к вам. К обеду просят вас заглянуть! Уж Настасья-то Петровна рады-с будут.
Она протянула мне запечатанный пакет.
- Где остановились? - спросил я, взламывая печать.
- В Спасском переулке, батюшка, в оберже, - сообщила Фетинья.
Я брезгливо поморщился. Меня попросту в дрожь бросало при одной только мысли о предстоящей встрече. А все покойный мой папенька. Это он решил устроить мою судьбу и договорился с Петром Андреевичем о том, чтобы женить своего единственного сына, то есть меня, на их единственной дочке Настеньке, а заодно и объединить капиталы. А наше мнение родителей не интересовало. Они по-своему пеклись о нашем счастье.
Впрочем, в те годы я был юнцом, женщин не знал и презирал себя за то, что не решался к ним подступиться. Идея женитьбы на Настасье Петровне обещала в обозримом будущем познакомиться с женскими прелестями. Я рассчитывал, что узы Гименея нейтрализуют робость и страх. Вечерами после того, как маменька, пожелав мне - наивная! - спокойного сна, закрывала дверь в мою комнату, я воображал первую брачную ночь. Вот я вхожу в празднично прибранную спальню, а Настенька уже ожидает меня в постели, под пуховым одеялом в шелковом чехле, вся такая в кружевах и каких-то рюшечках, вся такая желанная, вся такая трогательно и стыдливо отводящая взгляд. Вот я сажусь на краешек постели, от которой так пахнет свежим бельем, наклоняюсь и целую Настеньку в пунцовые губки.
Тут на несколько мгновений в моих фантазиях выходила заминка. Я терялся в выборе стиля: то ли признаться в невинности, небрежно заметив при этом, что мог бы уже тысячу раз воспользоваться хоть тою же доступной всем Нюшкой, девицей, стиравшей наше белье, однако же сохранил чистоту для этой ночи и для единственной моей Настеньки (после чего с благоговейным трепетом приступили бы мы к великому таинству); то ли постараться не выглядеть дебютантом и взяться за дело самому с уверенностью и снисходительной учтивостью, по умолчанию подразумевающей наличие опыта.
В конце концов, так и не выбрав стиль, вот уже задуваю я свечи, раздеваюсь и ложусь под одеяло рядом со своею суженой. И тут в такой меня бросало жар, что, бросив нетронутой Настеньку, я давал себе слово назавтра же завлечь Нюшку в кладовую и на грудах нестиранного белья заставить уважать барчука. Я клялся себе непременно исполнить задуманное, а затем пытался вернуться к оставленной в одиночестве Настеньке, но мысли не слушались и, вырвав меня из объятий законной супруги, запирали в кладовую с прачкой и заставляли в уме предусмотреть и отрепетировать каждый акт предстоящего действа. Засыпал я под утро на простынях, готовых к стирке; проходил день, наступал вечер, слово, данное ночью, оставалось нарушенным, прачка нетронутой, а маменька желала мне спокойного сна.
Однако ж со временем, слава янычарам, все изменилось. Победы на любовном фронте стали легко мне даваться. Настасья Петровна с годами из угловатой девочки превратилась в прелестную барышню, но и мое отношение к ней претерпело существенные превращения. Как бы это выразиться? У меня никогда не было Geschwister. Но кажется, таким бывает отношение между братом и сестрой, которые в детстве вместе играли в солдатики, а, повзрослев, сочли вполне достаточным видеться лишь изредка, пожалуй, лишь на похоронах и свадьбах родственников.
Между тем Петр Андреевич со своею дочерью наносили визиты по несколько раз в неделю, при этом он имел обыкновение расцеловывать меня по-русски, а Настасья Петровна во время лобызаний приседала и кланялась мне где-то на заднем плане за спиной своего папеньки. И это радушие мне казалось фальшивым, троекратные целования и все эти приседания казались игрой, улыбки - карнавальными масками. И я лобызался с Петром Андреевичем, и кланялся Настасье Петровне, и брал ее под руку, и мы шли гостиную. Я злился, с трудом сдерживая свои чувства. И все эти годы меня не покидало мистическое предчувствие того, что однажды сбросят они свои маски и, оказавшись изрядной скотиной с дурною мамзелью, будут хохотать над тем, как долго им удавалось всех разыгрывать, прикидываясь порядочными людьми. А узнав, что я давно уж догадался об их сущности, еще больше посмеются над тем, что все эти годы я знал про их глумления надо мной, но подыгрывал им. Однако же время шло, и мы по-прежнему лобызались и кланялись друг другу, и я все больше ненавидел Настасью Петровну с ее папенькой.
К тому же, у меня появилась верная примета того, нравится мне женщина или нет, и будет ли наша связь обоюдоприятной? Если с первого взгляда появлялось желание обнять женщину и зарыться лицом где-нибудь у нее на груди, то я знал, что эта женщина - моя женщина, и мне стоит поваляться с нею на одной тарелке, ну хотя бы часа два. Многие нашли бы Настасью Петровну очаровательной, но я понимал, что эта девушка не то оливье, в которое хотелось упасть лицом.
Письмо Петра Андреевича оказалось длинным и обстоятельным, но ничего нового сверх того, что я услышал от Фетиньи, не содержало. Он выражал беспокойство по поводу долгого моего отсутствия, сообщал, что все они - и Настасья Петровна, конечно, же в первую голову - приболели даже из-за переживаний обо мне. В заключении просил он непременно навестить их в обед.
Беспокоятся, значит.
Мильфейъ-пардонъ, а как они узнали, что я приехал?!
Я спросил о том Фетинью.
Она выпучила глаза и пожала плечами.
Примечания:
Спасский переулок - в настоящее время Камергерский.