Аннотация: Граф Дементьев бежит от полиции и вампиров.
Глава 7.
Мы скоро добрались до дома. Развилихин в компании с еще двумя то ли вампирами, то ли обычными блюстителями порядка ехали следом. Уже на Никольской я почувствовал сильный голод, что было неудивительно: весь дневной рацион мой ограничился шиколатомъ с кофiемъ. Эх, надо было у Петра Андреевича откушать сперва, а потом уж сказать все, что думаю о его роже! Впрочем, сожалеть было поздно, я утешился тем, что господа, охотившиеся за письмами, в любом случае помешали бы нашей трапезе. Теперь предстояло дождаться, пока каналья Лепо что-нибудь приготовит.
Развилихин с товарищами остались сторожить на улице. Похоже, они собирались ночевать у подъезда. Мы с Лепо поднялись наверх, и у входа в квартиру столкнулись с незнакомцем лет двадцати.
- Сергей Христофорович? - прошептал он в темноте.
- А вы кто будете? - спросил я грозно.
- Меня послали-с передать вам бумаги, - ответил он.
- И вы не перевернули вверх дном мою квартиру, и не перестреляли всех в округе? - осведомился я.
- Нет, сударь, что вы, я не имею-с обыкновения переворачивать квартиры-с, да и стрелять-с не обучен-с, - пролепетал он.
- Есть еще третий вариант, - мрачно сказал я, с сожалением окинув его взглядом. - Что ж, пожалуйте ко мне.
Лепо открыл дверь, и мы вошли. При свете я разглядел незнакомца. По всей видимости, он служил половым в каком-нибудь питейном заведении.
- Приготовь ужин, - приказал я французу. - Только сначала налей-ка анисовой.
Незнакомец вытащил бумаги и протянул мне. Это оказались те самые письма, которые у меня отняли, едва несостоявшийся тесть успел передать их.
- Откуда у тебя эти бумаги? - я схватил незнакомца за ворот.
- Не знаю, сударь, не знаю-с! - перепугался он. - Я просто шел-с по Никольской, а меня окликнули-с из саней-с, дали рубль и попросили передать-с вам эти бумаги-с. Я так думаю, что этот-с господин-с так и поджидают-с меня на Никольской, чтобы убедиться... Они-с сказали, что будут-с ждать.
Я отшвырнул его и придавил к стене.
- Рубль заплачу, веди к нему, к этому господину, - прошипел я так, что незнакомец счел за лучшее не отказываться от рубля.
Из кухни вышел Лепо с рюмкой на подносе. Залпом выпив анисовой, я спрятал бумаги во внутренний карман сюртука, подтолкнул незнакомца к выходу, но тут же удержал его за плечо.
- Стой.
Он застыл как вкопанный.
- Как бы пройти мимо Развилихина? - размышлял я вслух.
- У Шевалдышева есть черррный-с выход, как ррраз-с на Никольскую, - сообщил Лепо.
- Молодец, - я похлопал его по щеке, - хоть ты и скотина изрядная.
Я вновь подтолкнул незнакомца к выходу. Мы вышли из квартиры. Я потащил молодого человека на третий этаж. На середине лестницы я остановился и проинструктировал его.
- Я сейчас постучу, а ты скажешь, что прибыл из полицейского участка, скажешь, что полицеймейстер Шварц решил принять жалобу на поручика Дементьева!
- Ага! - кивнул головой незнакомец.
Мое лицо, изуродованное шрамом, делает людей сговорчивыми.
Незнакомец точно исполнил мои указания, и Шевалдышев выглядел осчастливленным, когда распахнул дверь. Я вышел из темноты, и радость домовладельца померкла. Я дал ему в морду, приказал провести нас на Никольскую и распорядился не запирать дверей, пока я не вернусь обратно, даже если мое отсутствие затянется на несколько месяцев. Мы последовали за Шевалдышевым, миновали его кабинет, отхожее место и комнату с орущим ребенком, через небольшую дверь вышли на черную лестницу и двинулись вниз. У выхода на улицу я приказал незнакомцу идти одному, боясь своим появлением спугнуть его работодателя, явно желавшего оставаться инкогнито.
Молодой человек выскользнул на улицу. Послышался шум какой-то возни и сдавленный стон. Я выскочил следом и чуть не упал, споткнувшись о тело. Незнакомец валялся на земле, зажав руками торчащую из груди рукоять ножа. Застывшее лицо выражало изумление. В отличие от покойного я ничуть не удивился.
Сначала я хотел бросить его на улице, но затем решил, что труп, оставленный без присмотра, привлечет излишнее внимание к запасному выходу, и я больше не смогу им пользоваться. Я втащил тело в подъезд, запер дверь, поднялся наверх и через квартиру Шевалдышева как ни в чем не бывало вернулся домой.
- Не знаю, - огрызнулся я и добавил. - Он пошел по третьему варианту.
- А что это, сударррь, за варрриант-с? - не унимался француз.
- Заткнись! - рявкнул я. - Ужин готов?
- Сию минуту-с будет готов-с, барррин, сударррь мой.
- А я уже не хочу кушать! - выкрикнул я.
- Как-с? Почему-с? - растерялся каналья Лепо.
- Потому что я хочу жрать! - прорычал я.
Французишка скрылся на кухне. Я достал бумаги, намереваясь прочесть их. Но прежде зарядил пистолет серебряными пулями, подаренными Шварцем. Положив оружие на стол перед собой, я почувствовал, что появилось больше шансов дочитать письма до конца.
Однако судьба оказалась милостивой, и мне удалось даже поужинать.
А пока каналья Лепо накрывал на стол, я прочитал письма. Одно из них было написано моей рукой. Всего несколько строк:
"Ну-с, Сергей Христофорович, слава янычарам, ты держишь в руках это письмо!
Мильфейъ-пардонъ, мне надобно объясниться... А впрочем, что мне объясняться. Все подробности во втором письме. А ты, брат, уж доверься своей любимой".
Я развернул второй лист. Это письмо было написано по-французски аккуратным женским почерком:
"Ангел мой, жизнь моя, Серж!
Ты написал "Слава", но какая же это слава, если ты держишь в руках эти письма?! Если ты читаешь их, значит, меня рядом с тобою нет! И сейчас, когда мы еще вместе и пишем эти строки, я с трудом сдерживаю слезы, воображая себе, что когда-нибудь тебе придется читать эти письма.
Серж, если ты держишь в руках эти бумаги, а меня рядом нет, значит, наши враги помешали нам воссоединиться вновь, и мне остается уповать лишь на то, что ты не забудешь меня.
Серж, если мне удастся сбежать, я буду ждать тебя в Валдаях у однорукого Фрола. Если там ты меня не застанешь, трактирщик сообщит тебе новый адрес.
Серж, милый Серж, я люблю тебя! Я вверяю тебе свою судьбу!
Ангел мой, я буду ждать тебя! Если понадобится - всю жизнь!
Любящая тебя Аннетт".
Пока я читал эти строки, сердце мое переворачивалось как баран на вертеле, и я едва удержался от того, чтобы ни подсолить ужин собственными слезами. "Ангел мой, я буду ждать тебя! Если понадобится - всю жизнь!" - повторял я, и перед взором моим стояли глаза девушки, полные надежды и какого-то сострадания ко мне. Значит, я любил ее, и она любила меня... любит! Но какие-то обстоятельства разлучили нас. А меня еще и околдовал кто-то так, что я и вовсе забыл ее. Но нет, не вовсе, ведь шевельнулось что-то в сердце, когда я увидел ее.
"Ты написал "Слава", но какая же это слава..." Да, я написал, только не "слава", а "слава янычарам". Это знак, который указывает на то, что писал те строки я сам и при том пребывал в здравом рассудке. Слава янычарам и мильфейъ-пардонъ - это мои выражения, которые я никогда не произносил вслух. Что касается мильфея, то я уж и не упомню, когда это словечко привязалось ко мне. А славу янычарам я стал воздавать через некоторое время после штурма Измаила. Какой-то турок, прежде чем я заколол его, успел кривою саблей рассечь мне левую щеку. И уродливый шрам в корне изменил мои отношения с женщинами. До этого я не имел успехов на любовном фронте, вообще никаких. Но после турецкой кампании не успел оглянуться, как оказался на одной тарелке с красавицей, на которую и взглянуть-то сам не осмеливался. И не успели сменить скатерть, а в тарелку ко мне уже новая барышня забралась. Вскоре я понял, что причиной успеха стала рана, полученная от янычара. Женщинам казалось, что шрам на щеке скрывает какую-то романтическую тайну, к которой им непременно хотелось прикоснуться. "Слава янычарам!" - только и оставалось приговаривать мне, вспоминая, какими муками терзался я, будучи девственником.
Покончив с трапезой, я приказал французу помыть сервиз, а затем собрать в небольшой сундучок деньги, все самые дорогие вещи и надеть дорожное платье.
- Мы куда-то поедем-с? - испугался Лепо.
- Именно, - ответил я.
Я надел шубу и спрятал под нею пистолеты - слева заряженный обычными пулями, справа - серебряными.
- Сударррь мой, а что скажет-с полицеймейстеррр? - французу хотелось остаться дома.
- Не знаю, не намерен присутствовать, - заявил я.
Мой голос прозвучал не вполне уверенно. Решительно Шварц считал, что мы с ним по одну сторону крышки кастрюли. Вряд ли он имел обыкновение вооружать подозреваемых в преступлении серебряными пулями. И настраивать против себя второго человека в полиции первопрестольной было крайне неразумно. Но мне не давала покоя блондинка в собольей шубе. Я не понимал ее роли в случившейся истории, но был уверен, что она не будет в восторге, если наведу на нее полицию. Как-никак, спасаясь от преследователей, она прибежала ко мне, а не на Съезжий двор.
К тому же о том, что произошло со мной за последние два месяца, лучше узнать от нее, а не от Шварца после того, как с присущей ему дотошностью он освежит мою память.
Мы поднялись на третий этаж и постучались к Шевалдышеву.
- Открывай, каналья! Мы решили съехать! - крикнул я, когда купец поинтересовался, кому не спится в столь поздний час.
Шевалдышев приоткрыл дверь и недоверчиво посмотрел на нас. Его обуревали противоречивые чувства. Он подозревал подвох. Но с другой стороны, возможность избавиться от беспокойного постояльца была столь великим искушением, что он впустил меня и француза, рискуя быть битым в третий раз за день.
Я сообщил купцу о намерении немедленно съехать и поручил упаковать оставленные мною вещи и хранить их до особых распоряжений. Шевалдышев заверил меня, что имущество останется в целости и сохранности. Я попросил заложить лошадей в сани и подать их к черному ходу, ведущему на Никольскую. Когда изрядное количество ассигнаций перекочевало из моего кармана за пазуху домовладельца, радость его по поводу нашего отъезда сделалась неописуемой. Он проводил нас в кабинет, достал из шкапа пыльный графинчик и предложил французского ликерчика - мы не отказались, а сам, так и не получив в третий раз по морде и будучи немало обрадован этим обстоятельством, скрылся за дверью, отправился распорядиться насчет саней. Едва мы с канальей Лепо успели пригубить, как за стеной раздались команды Шевалдышева, отправлявшего сына за лошадями. Его голос звучал бодро, его голос перекрывал ор ребенка, которого баюкали в соседней комнате, его голос... словом, это был голос счастливого человека. Я вновь приложился к бокалу и довольный собой откинулся в кресле. Приятно сознавать, что хлопоты, доставленные ближнему, пришлись ему в радость.
Лепо тоже пригубил ликер. Выглядел каналья подавленно. Чтобы как-то расшевелить француза, я предложил пари.
- Жак, ставлю пять рублей против всех твоих сбережений, что тебя пристрелят, как только мы появимся на улице.
Мосье поперхнулся и закашлялся. Я подскочил к нему и заботливо похлопал по спине, добавив:
- Или зарежут.
Лепо отстранил мою руку.
- Шутить изволите-с, сударррь мой!
- И не думал шутить. За сегодняшний день половина из тех, что оказались рядом со мной на улице, мертвы. Так что давай, делай ставку! Или ты не веришь, что выживешь?!
Француз проигнорировал мою затею.
- Сударррь мой, - произнес он, - я вот-с думаю, а ррразумно-с ли оставлять-с вещи Шевалдышеву? Ррразве можно-с доверррять ему? Он же каналья-с?!
- И что ты предлагаешь?
- Я мог-с бы задеррржаться, устррроить все лучшим-с обррразом-с, а потом-с пррриехал-с бы к вам, куда вы укажете-с...
- Нет, уж уволь! - ответил я. - Оставлять добро на попечение двух каналий я тем более не намерен.
Мосье вздохнул и развел руками.
- Ну-с, как знаете-с, сударррь мой.
Я вернулся в кресло.
- Ну, так как насчет пари?
Француз отмахнулся.
Появился Шевалдышев и сообщил, что сани готовы. Мы направились к выходу. В дверях я пихнул Лепо и спросил, не передумал ли он насчет пари. Каналья фыркнул в ответ. Купец проводил нас к черному ходу и вышел следом за нами на лестницу.
- Милостивый государь, вы слишком много сделали для меня. Не смею более злоупотреблять вашим радушием. Оставайтесь дома, а мы уж сами спустимся, - заверил я домовладельца.
Он замер, на лице его отразилось сомнение. Для полноты счастья ему хотелось присутствовать при нашем отъезде.
- Но кто-то ведь должен запереть за вами, - произнес он.
Я обнял Шевалдышева и трижды облобызался с ним по русскому обычаю.
- Нынче, любезный, опасно выходить на улицу. Ты уж обожди, пока мы отъедем подальше, - настойчиво рекомендовал я домовладельцу. - Да и затем, вдруг нас полиция увидит. Получится, что ты помог нам скрыться. Шварцу это не понравится. Он и без того с утра смотрел на тебя подозрительно. А так скажешь ему, что тебя мы побили до бесчувственного состояния и бежали.
Мои доводы убедили каналью купца, и мы с Лепо вдвоем отправились вниз. Я шел впереди, освещая ступени свечой. Француз с двумя сундуками кряхтел позади. У самого выхода я ухватил за воротник труп посыльного, оттащил его в сторону и спихнул вниз по лестнице, ведущей в подвал. И почему я сразу не догадался это сделать?
- Что это? - спросил француз, пытаясь в полумраке рассмотреть, с чем это я вожусь?
- Да, Шевалдышев, стервец, бросил тут мешок с картошкой! Кстати, Жак, в последний раз тебя спрашиваю, ты не надумал насчет пари? Ты, что, нюх потерял? Неужели не чувствуешь выгоды? Ну, убьют тебя, я заберу твои деньги, а тебе уже по хрену все! Зато, если останешься в живых, получишь пять рублей!
- Нет уж, сударррь мой, не хочу рррисковать-с!
- Эх, неазартный ты человек! И чудной! Ведь ты все равно рискуешь, раз пошел со мною.
Я отодвинул щеколду, открыл дверь и шагнул вперед. Сани стояли у самого подъезда. По Никольской в темноте шли люди. Однако никто при моем появлении не затеял стрельбу и не бросился на нас с ножом. Я зевнул и полез в кузов.