Аннотация: Графа Дементьева допросили с пристрастием.
Глава 11.
Когда наше путешествие окончилось, я окоченел так, что не мог передвигаться самостоятельно. Меня схватили под руки, вытащили из саней и поволокли куда-то вниз по ступенькам. Больше всего на свете мне хотелось согреться, меня уже не интересовали ни Аннетт, ни проблема отца и сына в царской семье, ничего. Лишь мысль о том, что вот-вот меня дотащат куда-то, где будет теплее, заставляла сердце еще хоть как-то биться.
Меня бросили, и я ударился о каменный пол. Чьи-то руки стянули мешок с головы, и я зажмурился от яркого света. Слава богу, глаза, значит, целы.
- Че ощерился? - раздался чей-то рык.
Я находился в большом каменном помещении, освещенном факелами и огнем в очаге. За грубо сколоченным столом сидел седой господин, еще двое сидели по обе стороны от него на стульях. У одного из них лицо распухло так, словно ему приходится отдуваться за семерых беспробудных пьяниц. А надо мною склонилась гора мускулов. Это был велетень. Он смотрел на меня с деловым равнодушием, словно я был пнем, который нужно выкорчевать, порубить на щепки и сжечь. Велетень сидел на маленькой табуретке, закрывая от моего взора половину камеры. Он был голым по пояс, подпоясан черным кожаным фартуком, на ногах синие панталоны и громадные ботфорты, прошитые мельчайшей строчкой и украшенные серебряными пряжками на ремнях и серебряными шпорами. Присутствие этого чудовища наводило на меня беспросветную тоску. И особенно портил настроение кожаный фартук. Когда велетень двигался, казалось, что не мускулы, а булыжники перекатываются под его смуглой кожей. Он схватил меня за плечи и поставил на ноги. За его спиной я увидел бочку с водой, таз с кувшином и сток, проделанный в полу. А еще там стоял деревянный конь, отшлифованный до блеска телесами несчастных, которых на нем пороли, и еще один стол, старинной работы, сделанный искусным мастером, весь в изысканных завитушках. Наверняка, этот стол появился здесь благодаря стараниям велетеня. Эти твари сами уродливы, но любят изящные вещи. Я физически ощутил то эстетическое наслаждение, с которым велетень раскладывал на этом столе инструменты для пыток. Мои ноги подкосились, и я упал в обморок.
Очнулся я от боли. Чудовище трепало меня по лицу.
- Экий ты слабонервный, граф, - произнес седой господин. - И куда ты полез с такими нервишками? Тебе бы в деревне на печи лежать, в мамкину юбку сморкаться.
- Что вам угодно, господа? - вымолвил я.
- Нам угодно знать про твою миссию за границей. Куда ездил? К кому? И самое главное, кому передал бумаги? Те, что получил от графа Безбородко.
Я с трудом сглотнул, почувствовав некоторое облегчение оттого, что их не интересовала Аннетт. Слава богу, им нужны были сведения, которые я вспомнил по дороге сюда. Я расскажу им все, что знаю, потому что плевать мне на все государственные тайны вместе взятые. Как говорил покойный папенька? - Храни тебя Господь ради тех, кого ты любишь. Ради тех, кого люблю, а не ради того, кому срать на царском стульчаке!
- Господа, я все расскажу...
- Конечно, расскажешь, - седой господин слегка пожал плечами.
У него было то скучающее выражение лица, которое бывает у людей, настроенных терпеливо выслушивать какую-нибудь долгую и нудную историю.
- Безбородко передал мне письмо, оно было перевязано черной лентой и с надписью "Открыть после моей смерти в Совете", - проговорил я.
- Ну и? - поддакнул седой господин.
- Вице-канцлер сказал, что это письмо написано собственноручно ее величеством императрицей Екатериной. Он велел передать его на хранение князю Дурову. Дурову Афанасию Федоровичу.
Седой господин за столом вскинул брови. Опухший господин фыркнул и заявил:
- Брешет сволочь, брешет!
- То есть как это - брешу? - растерялся я. - Видит бог, господа, это вся правда, более мне ничего неизвестно! Надо у князя Афанасия Федоровича спросить, что там с этим письмом-то?
- Издеваешься, да? - насупился седой господин.
- Вот вам истинный крест, господа, - я перекрестился.
Велетень зашипел и с отвращением отвернулся.
- Тебе, Дементьев, - обратился ко мне седой господин, - должно быть не хуже нашего известно, что князь Дуров пропал без вести в польскую кампанию. Так что, если ты впрямь, передал письмо ему, то изволь, милостивый государь, объяснить, где ты его нашел.
Князь Дуров пропал! Да еще в польскую кампанию! То есть задолго до того, как граф Безбородко отправил меня к нему. Выходит, мое воспоминание было мороком, наваждением. А князь Дуров скорее всего погиб. Туда ему и дорога, скотине, прости господи. Но сейчас я бы предпочел, чтоб Афанасий Федорович томился в соседней камере.
- Господа, господа, видит бог, это все, что я знаю! - произнес я. - Граф Безбородко передал мне письмо и велел отвезти его князю Дурову. А что было далее, я не помню. Меня опоили, господа, водой забвения.
- Возможно, Дементьев, возможно. Это мы проверим, - седой господин кивнул велетеню.
Послышался грохот далекого камнепада. Это чудовище хрустнуло костями, разминая руки. Зазвенели колесики в серебряных шпорах - переминался с ноги на ногу велетень.
- На эти штучки они мастера, - произнес опухший господин. - Может, и впрямь опоили его.
- Не может, а наверняка, - заявил второй. - А иначе, на кой хрен была им нужна вся эта канитель?!
- Господа, о чем вы говорите? Объясните хоть что-нибудь...
- Тут, Дементьев, видишь ли дело такое, - произнес с сочувствием седой господин. - Будешь много знать, придется господину Марагуру сломать тебе хребет.
Я облизнул засохшие губы. Выходило, что убивать меня пока не собираются. Хорошо бы и без пыток обойтись.
- Умой ты его, а то ж не пойми, с кем говоришь - с человеком или с кровавым бифштексом.
Марагур обернулся, набрал в кувшин воды из бочки, перелил ее в таз. Поднял меня, наклонил и громадной ручищей вымыл мое лицо, почти не причинив мне боли. Затем он подал мне полотенце. Пока я вытирался, господин Марагур смотрел на меня так, что я удивился, как это слезы умиления не покатились из его глаз? Некоторые нанимают велетеней в качестве сиделок для своих детей. Говорят, что из них получаются самые заботливые няньки.
А где-то сейчас мой Лепо? Жив ли?
- Подойди-ка сюда, - приказал седой господин.
Я подошел к столу.
- Дело, Дементьев, вот какое, - начал он, но вдруг повернулся к опухшему господину. - Ну-ка, дай ему стул! Терпеть не могу, когда надо мной стоят.
Я сел, а опухший и оставшийся без стула господин отошел в сторону и, скрестив руки, встал у стены.
- Нам нужно письмо, которое отдал тебе Безбородко, - продолжил седой господин. - Мы думаем, что либо оно у тебя, либо у мадемуазель де Шоней...
- У кого? - переспросил я.
- Аннетт де Шоней.
- Аннетт, - повторил я.
- Ну, Дементьев, только не говори, что и ее ты не помнишь, - усмехнулся седой господин.
- Помню, - пролепетал я.
У меня за спиной пыхтел господин Марагур, готовый с одинаковой обстоятельностью переломить вам хребет или подтереть за вами, если вы облажались. Напротив сидел человек с выцветшими глазами, привыкший поручать велетеню деликатные вопросы. А я успел отогреться достаточно для того, чтобы начать думать не только о себе. И мне очень не хотелось, чтобы на моем месте оказалась Аннетт. Однако надежды на то, что она их не интересует, лопнули. И это обстоятельство сильно портило мне настроение, что не ускользнуло от внимания собеседника.
- Мы, милостивый государь, чтобы ты правильно понимал, - сказал он, - ни против тебя, ни против мадемуазель де Шоней ничего не имеем. Нам всего-то и нужно - получить небольшой конверт. Тот самый, который вручил тебе вице-канцлер. Ты говоришь, что передал его князю Афанасию Федоровичу Дурову.
- Наверно, наверняка передал. Только я ничего не помню.
- Экий ты! Наверняка передал! - передразнил седой господин. - Как же передал, если нет его давно, князя Дурова?! Но смею заверить тебя, что будь Афанасий Федорович жив, он без сомнения - в этом мое глубочайшее убеждение - выдал бы нам эти бумаги! И в твоих же интересах не упрямиться!
- Помилуйте, да разве же я упрямлюсь?!
- Не знаю, - развел он руками. - Знаю, что у тебя, Дементьев, письма нет. С мадемуазель де Шоней мы опоздали. Она улизнула от нас в Москве. Мы думали, что она передала бумаги через твою невесту. И из-за этого погиб мой человек. Его застрелил полицеймейстер Развилихин. А мне, знаете ли, не нравится, когда стреляют в моих людей.
Не нравится ему! Они б со Шварцем нашли друг друга!
- Я приношу соболезнования по поводу гибели вашего человека. Но, видит Бог, я не имею ни малейшего представления о происходящем, - кажется, примерно то же самое я говорил в кабинете московского полицеймейстера.
- Да, - кивнул головой седой господин. - Бумаги, переданные через твою невесту, оказались всего лишь письмом мадемуазель де Шоней, адресованным тебе. Как видно из него, ты и впрямь ничего не знаешь. Забыл все напрочь, кто-то поработал над твоей памятью. Но мадемуазель де Шоней куда-то ведет тебя хитроумным способом. Куда? Куда ты направляешься? Где она тебя ждет?
- В Санкт-Петербурге, в Осиной роще, в доме штабс-капитана Саликова, - ответил я.
- Ай-ай-ай! Дементьев, Дементьев! - седой господин откинулся на спинку стула. - А говоришь, что не упрямишься. Этот адрес мы уже знаем. Трактирщик... Фрол, кажется, сообщил нам. Но это оказался ложный след. Даже не след, а ловушка. Четверо моих людей взяли ключ, спрятанный под ступенькой, открыли дом. А оттуда вылетели зимние осы, слегка расстроенные тем, что половину сезона провели взаперти. И покусали моих людей, двоих до смерти.
- А я, слава те господи, выжил, да вон как опух! - пожаловался опухший господин. - И Иванову тоже рожу разнесло будь здоров как!
- А мне, знаете ли, не нравится, когда травят насмерть моих людей, - заявил седой господин.
Жалобы опухшего он проигнорировал.
Вообще, интересный напротив меня сидел господин. Одного его человека застрелили, еще двоих закусали до смерти, ему это не нравится, но в принципе лично против меня и мадемуазель Шоней он ничего не имеет. Только письмо ему отдайте. Черной ленточкой перевязанное.
И будь у меня возможность, я бы отдал ему и это письмо, и все остальные письма Романовых, доверь они мне их. И пусть открывает их хоть в Совете, хоть в кунсткамере. Но это - будь моя воля. А Аннетт, похоже, была другого мнения. Она участвовала в каком-то заговоре. И в ходе своей игры отправила на досрочное рандеву с Главным Поваром каких-то несчастных, понадеявшихся встретиться с нею в Санкт-Петербурге. Веселая мадемуазель!
Рольмопсъ твою щуку! Девушка, которую я недавно любил и в которую вновь был влюблен, совершает хладнокровные убийства! Да еще с какой жестокостью! Да я и сам мог угодить в смертельную ловушку, которую она подстроила! Случись что-нибудь с девкой из валдайского трактира, с Любкой этой, я отправился бы по адресу, указанному Фролом, и - привет! - сейчас бы нимб над головой примерял! Интересно, на что еще она способна? Я бросился за нею, за девушкой, которая поразила меня своим взглядом, но что я о ней знаю? Ничего. Вот теперь знаю, что она мимоходом на тот свет отправить может. Так что, можно сказать, что мне еще повезло - с водой забвения-то!
Фу, эти новости надо было переварить. Вот только времени не было на это.
- Милейший, - произнес седой господин, - я еще раз задам тебе вопрос. И советую хорошенько подумать, прежде чем отвечать на него. От твоей искренности будет зависеть твое ближайшее будущее. Куда ты направляешься, где тебя ждет мадемуазель де Шоней и как она сообщила тебе об этом?
За спиной раздался грохот камнепада. Господин Марагур сопел, разминая руки. Седой смотрел на меня в упор. Взять да и рассказать им про капитана-поручика Косынкина. Они же не знают, что Аннетт похищена вампирами. Вот и встретятся там с вурдалаками. "Мне, знаете ли, не нравится, когда моим людям глотки перегрызают, - скажет потом этот старик. - Но против вас лично я ничего не имею. Только письмо, черной ленточкой перевязанное, отдайте, а то Альсандру Палычу на царском стульчаке посерить не дают!"
Но что, если Аннетт удалось вырваться от похитителей? Может, ее похитители уже в земле гниют, от земных проблем освободившись? Мало ли, что они ее похитили? У нее и на этот случай какой-нибудь фокус-покус мог быть припасен! И она сидит сейчас, пьет чай с капитаном-поручиком, а я к ним велетеня приведу!
Нет, не мог я предать ее.
- Господа, - приложив руки к груди, произнес я, - честное слово, господа, я направлялся в Осиную рощу в дом штабс-капитана Саликова. Трактирщик Фрол сообщил мне этот адрес. А вы... вы, можно сказать, спасли мне жизнь... Если бы вы не задержали меня, я бы был уже мертв.
Я надеялся, что мои слова звучат убедительно. И напрасно.
- Брешет, подлец! - заявил опухший и уступивший мне стул господин.
- Да что вы, что вы, право?! - возразил я.
Седой господин жестом приказал мне замолчать.
- Дементьев, ты хочешь сказать, что мадемуазель де Шоней желала твоей смерти? Согласен, такое возможно. Но отправлять тебя в Санкт-Петербург ради этого?! Звучит неправдоподобно. Чересчур замысловато. Если б она желала твоей смерти, она б это сделала раньше и проще, у нее была масса возможностей.
Он мне не верил. Нужно было срочно придумать что-то, вызывающее доверие и непротиворечащее уже сказанному.
- Господа, вот что я думаю. А может, несчастье с зимними осами произошло потому, что меня там не было? Может, если бы к дому штабс-капитана подошел я, кто-нибудь в последний момент меня бы остановил и сказал бы, что, мол, нельзя дом открывать, а надо сделать то-то и то-то? Вы никого там поблизости не видели?
- Никого там не было, - ответил седой господин. - Но отправить тебя погулять в Осиную рощу - мысль неплохая. Может, мы так и поступим? Вот господин Марагур с тобой побеседует, а потом бросим тебя на крыльце того осиного гнезда.
Велетень захыхыкал, загремел суставами, зазвенел серебряными колесиками. У меня подкосились ноги.
Очнулся я оттого, что мне плескали в лицо водой, но пошевелиться не мог. Пока был в обмороке, меня догола раздели и привязали к деревянному коню. Надо мной возвышался господин Марагур. В руках он держал кнут.
- Ну что? - прозвучал голос седого господина.
- Смилуйтесь, господа! - заорал я. - Я же все рассказал вам! Все, что знал!
Велетень щелкнул кнутом и с оттяжкой ударил меня по спине. Я взревел. Мне казалось, что меня разрубили пополам, и по странной случайности я сначала не умер, а потом глаза не выскочили из глазниц от боли.
- Ну? - донесся голос седого господина.
- Господа, помилуйте, - произнес я.
Велетень ударил меня еще раз. Я завыл, надрывая горло и легкие. Я был уверен, что третьего удара не выдержу и умру или сойду с ума от боли. Неожиданно я вновь вспомнил встречу с вице-канцлером, и мне пришла в голову одна мысль. Я надеялся, что спасительная.
- Господа, вспомнил! Вспомнил! - закричал я, надеясь упредить третий удар кнутом.
- Ну, и что же ты вспомнил? - спросил седой господин.
- Граф Безбородко когда я был у него когда он передал мне письмо там был секретарь у вице-канцлера был секретарь он подслушивал наверняка подслушивал да и граф не особенно скрывался от него этот секретарь наверняка что-то знает может вы у него спросите, - протараторил я.
- Да заладил ты: секретарь, секретарь, - послышался голос седого господина. - Иванов, секретарь вице-канцлера. Знаем мы его, ждем с минуты на минуту.
Кнут со свистом рассек воздух и опустился на меня в третий раз.
- Капитан-поручик Косынкин! Я еду в Кронштадт к капитану-поручику Косынкину! - заорал я от жалости к себе и к преданной мною Аннетт.
- Вот это уже интереснее, - одобрил мои признания седой господин. - А посмотрим, что ты расскажешь под батогами.
Господин Марагур освободил меня, попросту разорвав веревки. Я свалился на пол. Велетень поднял меня, связал мне руки за спиной и подвесил на дыбу.
- Вот так, - сказал седой господин.
Я застонал от боли. Суставы в плечах заскрипели, готовые расколоться и, прорвав кожу, выломиться наружу. Я изо всех сил напрягал плечевые мускулы, чтобы удержать руки от превращения в плети.
Отворилась дверь, и в камеру вошли еще какие-то люди. Я повернул голову, но велетень загораживал от меня половину камеры, и я видел только кожаный фартук, забрызганный кровью. Я свесил голову и закрыл глаза.
- Ну что? - спросил седой господин, обращаясь ко вновь пришедшим.
- Кое-что есть, Василий Яковлевич, - сообщил кто-то и спросил в свою очередь. - А этот что?
- Покочевряжился немного, а теперь заговорил, - ответил седой господин - Василий Яковлевич, вот значит, как его звали. - Тебя вот вспоминал, говорит, был там секретарь у вице-канцлера.
Послышались шаги, чья-то рука, ухватившись за волосы, приподняла мою голову. Я открыл глаза и прямо перед собой увидел опухшую рожу, но не того господина, что уступил мне стул, а некоего Иванова, второго из оставшихся в живых после визита в дом штабс-капитана Саликова. Зимние осы попортили лицо этого человека, и все же я узнал его. Это был секретарь графа Безбородко.
Эх, намекал же я вице-канцлеру, что негоже третьей собаки слышать то, о чем полагается знать двум блудливым кобелям. А он не обратил на мое предостережение внимания. Секретаря своего граф, видимо, даже за собаку не считал, а так - за пустое место. Эх, говаривал, помнится, папенька: свято место пусто не бывает, а пустое место не бывает святым.
Иванов отпустил меня. Велетень без предупреждения врезал мне толстым прутом по спине. Нестерпимая боль вспыхнула в почках и сковала меня целиком. У меня не хватило сил, чтобы кричать. Я только охнул, обмяк и безвольно повис на вывернутых руках.
- Ну, что еще вспомнил? - спросил Василий Яковлевич.
- Это все, господа. Я должен был ехать в Кронштадт к капитану-поручику Косынкину. Убейте меня, но больше я ничего не знаю.
Господин Иванов, экс-секретарь вице-канцлера вновь поднял мою голову.
- Похоже на правду, - сказал он и добавил, глядя мне в глаза. - По крайней мере, твоя валдайская зазнобушка перед смертью тоже самое говорила.
Я равнодушно вспомнил несчастную Любку. Равнодушно подумал о том, что Иванов - тварь и что его нужно убить. Равнодушно смирился с тем, что мне не удастся этого сделать.
Велетень вновь ударил меня. И я молил Богородицу, чтоб лишила меня сознания, и еще, чтоб меня поскорее убили и избавили от этих мук. Я уже не верил, что останусь в живых, и жалел о том, что отправился следом за девушкой.
Удары посыпались один за другим. Я плыл в кровавом тумане. Откуда-то доносился голос седого господина:
- Говори, Дементьев! Что еще ты вспомнил? Говори!
- Кронштадт,.. - шептал я.
- Что?! Громче, голубчик! Не слышу ни хрена!
- Капитан-поручик Косынкин... это все, господа... убейте меня... умоляю вас...
Меня оставили в покое - висеть на дыбе с выкрученными руками.
- Ну, что ж, значит, в Кронштадт? - рассуждал Василий Яковлевич.
- В Кронштадт, к капитану-поручику Косынкину, - отвечали ему.
Я застонал, не в силах терпеть и надеясь привлечь внимание к моей персоне.
- Голубчик-то все сказал?
- Все, наверное, все. Слаб он оказался.
- Но порядок надо соблюсти.
В это мгновение острая боль пронзила мою ногу. Я заорал так, что стены задрожали. Я извивался на дыбе, удивленный тем, что у меня нашлись еще силы, чтобы так голосить и дергаться. Сначала я подумал, что это опухшим господам каким-то образом удалось поймать зимнюю осу, и теперь велетень заставил ее ужалить меня. Но потом запахло горелым мясом, и я понял, что господин Марагур просто ущипнул меня за щиколотку раскаленными щипцами.
- Кронштадт!!! - ревел я. - Косынкин! Штабс... то есть, тьфу, черт, капитан-поручик!
Боль от ожога была резкой, но не такой мучительной, как от ударов батогами и кнутом. И велетень словно о том же подумал и решил исправить оплошность. Он еще подержал орудие пытки в огне, а затем схватил меня за другую ногу и сжимал ее раскаленными щипцами до тех пор, пока не выдохся мой крик. А когда он отпустил, мне показалось, что такие же раскаленные щипцы сдавили сердце, и я - наконец-то! - лишился чувств.
Примечание:
К главе 11.
Велетень - исполин непомерной величины и силы, велетени - народец гоблинов, известные со времен Римской империи.
Зимние осы - больше и выносливее обычных ос, собирают зимний мед.
Рольмопс - свежая или соленая сельдь, сваренная в подкисленном уксусе.