Аннотация: И чего только не случилось с графом Дементьевым за это время.
12.
Я очнулся на полу. Все тело ныло от боли, но интуиция подсказывала, что пыток больше не будет. Я лежал, уткнувшись в серые, холодные камни, и это были самые счастливые минуты моей жизни. Велетень брызгал водою в мое лицо, но я не подавал признаков жизни. Хотелось продлить эти мгновения.
- Хватани ты его щипцами еще раз, он и придет в себя, - посоветовал Василий Яковлевич.
- Нет! - запротестовал я.
- Ага! - обрадовался Василий Яковлевич. - Вставай, Дементьев, давай, мы уезжаем.
- Куда? - спросил я.
- Как - куда? - переспросил Василий Яковлевич. - Ты же сам говорил, в Кронштадт! Или еще какие-нибудь воспоминания пробудились?
- Нет! Нет! В Кронштадт, господа! - закричал я.
- А то смотри, любезный, если там в голове еще чего брезжит, так господин Марагур поможет память освежить!
- Нет, нет! В Кронштадт, господа, в Кронштадт, к капитану-поручику Косынкину! - повторил я.
- Помоги ему оправиться, - распорядился Василий Яковлевич. - Да одевать не надо, просто в медвежью шкуру заверни, по пути с ним доктор Биттехер поработает. Пока доедем, будет как огурчик. Ну, поторопитесь. Мы будем ждать на улице.
Господин Марагур умыл меня и вытер белым полотенцем. Затем он усадил меня за стол, а сам вышел из камеры. Через минуту он вернулся, одетый в однобортный кафтан, с медвежьей шубой в руках. Я попытался встать из-за стола, но ноги не слушались. Велетень завернул меня в шкуру, поднял на руки и понес.
Три экипажа на полозьях ожидали нас на улице. Один из них был очень больших размеров. Я решил, что эта карета предназначена для велетеня. Но ошибся. В этот экипаж Василий Яковлевич распорядился поместить меня вместе с бывшим секретарем Безбородко и еще каким-то худощавым господином. Велетень уложил меня на пол, застланный красным ковром, и исчез. Иванов и худощавый влезли внутрь.
- Но, милая, но, трогай, твою мать! - прокричали извозчики.
Мы тронулись.
У худощавого в руках был саквояж, набитый, судя по мелодичному позвякиванию, склянками.
- Я доктор Биттехер, - представился он, разместившись рядом с Ивановым. - Ну, кому нужна помощь?
- Да вот тут с графом неприятность приключилась, - кивнул в мою сторону Иванов. - А ему в Кронштадте важная встреча предстоит.
Глядя на меня, бывший секретарь вице-канцлера улыбался. Улыбка на опухшем лице выглядела столь омерзительно, что я удивился, как это он с такой мордой других людей не стесняется. Как показали дальнейшие события, Иванов вообще не склонен был кого-либо стесняться и чего-либо стыдиться.
- Ну, Кронштадт. До Петергофа часа два добираться будем. За это время мертвого воскресить можно, - подбодрил меня доктор Биттехер.
- Что ж вы раньше-то не сказали, а? - воскликнул Иванов. - Мы бы этим воспользовались.
Доктор не понял его юмора и поправился:
- Ну, я немного преувеличиваю. Воскрешение из мертвых - не моя специфика. Да и, по-моему, воскреснуть можно только в виде зомби, привидения или вампира. Или еще там в виде кого-нибудь...
- Ну, нет уж, - помотал головой Иванов. - Граф Дементьев нужен нам в человеческом обличье.
Доктор раскрыл саквояж, вытащил бутылочку с темной жидкостью и, прищурившись, перелил часть ее содержимого в мензурку. Затем поднес мне ко рту сосуд.
- Ну-ка, милостивый государь, выпейте, вам будет лучше.
По вкусу жидкость напоминала дешевый портвейн. Я проглотил ее, и меня передернуло.
Доктор Биттехер развернул шубу, я застонал.
- Ничего-ничего, милостивый государь, все будет хорошо. Раны эти неопасны для жизни. Сейчас я вам еще одно снадобье дам, чтобы кости не ломило.
Он достал еще один пузырек из саквояжа.
- Ага, вот оно что, - произнес он, взглянув на ярлык, приклеенный к бутылочке. - Будет все хорошо, граф.
Он поднес эту склянку мне ко рту и заставил выпить прямо из горлышка. У этой жидкости был сладковатый привкус.
- Минут через двадцать подействует, боль в руках и ногах перестанете чувствовать, руки слушаться начнут, - сообщил доктор.
- Ну, вы там смотрите, - подал голос Иванов. - Богатыря-то нам из него делать не надо.
Я с надеждой следил за действиями доктора. Вот как странно человек устроен. Несколько минут назад хотел сдохнуть, а теперь уповал на то, что найдется волшебное средство, которое залечит раны на спине, ожоги на ногах, снимет боль и превратит меня в сильного и уверенного в себе молодца, такого, каким я был еще несколько часов назад до встречи с этой компанией.
- Мамзель Аннетт-то ловко нас вокруг пальца обвела, - сказал Иванов. - Но мы потом уж быстро сообразили, что к чему. В письме-то, что она тебе написала, был только трактир однорукого Фрола указан. Значит, кроме, как там, нигде больше сообщений оставить она не могла. А там - у кого? Фролу она обманный след оставила. Манька - его жена, Варька, считай, тоже как жена ему - им, значит, не могла Аннетт довериться. Остается кто? Девка твоя, Любка эта. Понял?
Иванов пихнул меня ногой. Ему, видимо, было важно, чтобы собеседник поддакивал.
- Ну, да, в смекалке вам не откажешь, - отозвался я.
- Ага! - обрадовался Иванов и сообщил. - А Любку-то твою придушил я.
Не скрывая вызванных его словами чувств, я взглянул на него снизу вверх. Конечно, Любка была случайным эпизодом в моей жизни. Но мне не понравилось, что гнусный тип, каким был этот Иванов, позволял себе душить женщину, которую считает моей. Мне вообще не нравится, когда душат женщин.
Мильфейъ-пардонъ, граф! Ишь, не нравится, когда женщин душат! А сам полчаса назад предал Аннетт! И теперь везешь к ней шайку убийц! Они же и ее придушат!
Я проклинал себя за малодушие! Взял и выдал им Аннетт! Эх, Лерчик-эклерчик! И главное, если б хоть сколько-нибудь облегчил этим свою участь! Все равно меня били и пытали, а я знай орал: "В Кронштадт, господа, в Кронштадт, к капитану-поручику Косынкину!" С таким же успехом мог бы повторять про Осиную рощу и дом штабс-капитана Саликова. Пытали бы столько же, зато теперь не мучился бы угрызениями совести за сделанную низость и не валялся бы на этом красном ковре!
Не валялся бы на этом красном ковре! А где бы я тогда валялся?!
Где бы ни валялся, все лучше, чем такой позор.
Сердце мое сжалось так, словно его сдавили щипцы палача, даром, что не раскаленные. Да, нераскаленные, только боль от них такая, которая до конца дней моих не отпустит.
И вдруг меня осенило! Я понял, что скрывало мое прошлое, что лечилось водой забвения и почему я безропотно принял этот напиток из рук Аннетт? Как там Варька-то сказала: "Барышня, значит, ваша что-то говорила, что вот, мол, больно вам вспоминать чево-та там будет...". Вот, что больно вспоминать! Значит, и в прошлом нашем случай был такой, что предал я Аннетт, тоже под пытками, вероятно! Но предал же! А она простила! И не только простила, а и позаботилась о том, чтобы совесть меня не мучила! Господи, вот повезло же мне, дураку, встретить такую женщину! А я предал ее! Второй раз предал! Прав был Василий Яковлевич, когда заявил, что мне надо на печи лежать и в мамкину юбку сморкаться! Как же я ненавидел его за эту правоту! А что я теперь Аннетт скажу? Здравствуй, милая Анечка, не осталось ли там еще глотка забвения, а то жить тошно?!
Я стиснул зубы и замычал.
- Что, больно, голубчик? - спросил доктор Биттехер.
Пока я предавался неприятным размышлениям, он колдовал над моим телом. И весьма успешно! Я больше не чувствовал, что у меня есть тело, что является верным признаком физического здоровья. Эх, если бы этот австрияк мог бы и душу так же залатать! Но нет, в этом медицина бессильна. Не моя специфика, сказал бы доктор Биттехер. Душевное спокойствие обрету я лишь в том случае, если сумею расправиться с бандой негодяев, в лапы которых угодил.
Что ж, доктор поставил меня на ноги, и я буду полнейшим ничтожеством, если не использую шанс оправдать свое спасение - спасение, достигнутое ценой предательства!
13.
В Петергофе, на границе с зоной Кронштадской аномалии мы пересели в кареты на колесах. Василий Яковлевич не скупился, все экипажи запрягли четверками лошадей.
Мне выдали однобортный синий кафтан, панталоны и ботфорты. Одежда пришлась мне в пору, и я с удовольствием принял ее. Не голышом же, в конце концов, идти в бой за поруганную честь. Пока я одевался, до меня донеслись обрывки разговора велетеня с Василием Яковлевичем.
- А я говорю вам, Василий Яковлевич, что за графом глаз нужен! - сказал господин Марагур. - Ex ungue leonem.
- Да какие тут когти?! Брось ты, он же сломлен. Вспомни, как он орал.
- Еще бы не орать! Начни человека батогами охаживать да щипцами прижигать, любой заорет и мать родную продаст! Но поверьте моему опыту, этот Дементьев - того сорта господин, который так просто не сдастся.
- Ладно, вот и приглядывай за ним, - приказал Василий Яковлевич. - Ни на шаг не отпускай! А если что, то не мне тебя учить!
Признаюсь, господа, что эти слова оказались лучшей похвалой в моей жизни. Я почувствовал... благодарность к велетеню, и мне захотелось оправдать его опасения.
Мы перебрались в летние кареты и продолжили путь. Я опять ехал в самом большом экипаже, но на этот раз компанию мне составил господин Марагур. Доктор Биттехер остался в Петергофе, его миссия была закончена.
- Ну, как себя чувствуешь? - спросил господин Марагур.
- Благодарю. Превосходно, - ответил я.
- И на черта ты полез в эту историю?! - поинтересовался он.
- А ты? - вопросом на вопрос ответил я.
- Я, - протянул велетень. - Я - что? Мне платят, я и работаю. Но ты-то, ты! Ты же граф, у тебя состояние, положение в обществе! Не все ли тебе равно, кто будет...
Тут велетень осекся. Он покосился на меня, пытаясь оценить, не сболтнул ли он лишнего и не пора ли ломать мне хребет?
- Ну, да, - откликнулся я. - Не все ли равно, какой сыр жрать на завтрак?!
- Ага, - согласился господин Марагур.
О том, что я кинулся в это варево ради любимой женщины, ему в голову не приходило. Ну, и хорошо.
Я любовался пейзажем за окном, слушал пение птиц и стрекот кузнечиков. А ведь в нескольких верстах отсюда, в Санкт-Петербурге лютует зима, метели метут, нищие на улицах замерзают насмерть. А в Петергофе и Кронштадте жара такая, какой в России не каждое лето выдается. Птицы поют, цветы цветут, женщины гуляют в легких платьях. И ведь все это севернее Санкт-Петербурга! Коронный город - Кронштадт! Сколько ученых ломали головы над этой аномалией, а так и не нашли причину! Ходит, правда, слух, что Христиан фон Вольф с Ломоносовым разузнали, что к чему, да матушка-императрица приказала засекретить их изыскания.
В Ораниенбауме мы наняли за два рубля две весельные шлюпки. На море был штиль, и гребцы быстро доставили к гранитным берегам Кронштадта. Там мы узнали, что дом капитана-поручика Косынкина находится недалеко от деревни Толбухино, до которой еще восемь верст. Василий Яковлевич нанял три коляски, и мы отправились в путь. Всех нас, видимо, утомила дорога, и на протяжении всего пути мы почти не разговаривали.
Наконец мы наше путешествие подошло к концу. Впереди у самого берега мы увидели... дом капитана-поручика Косынкина.
- Он редут-с перестроил, который шведы-с захватили, когда высаживались-с тут, - сообщил нам извозчик.
Пенаты капитана-поручика Косынкина назвать домом можно было только условно. Это была настоящая крепость. Василий Яковлевич сотоварищи пребывали в замешательстве, оказавшись у толстых стен, окруженных земляными рвами, и глядя на огромную башню, выложенную из нетесаных камней песчаника. Стоит ли говорить о том, как радовался я! Впрочем, виду я не подавал, напротив, старался вести себя так, будто ожидал сюрприза наподобие того, что был заготовлен в Осиной роще.
Василий Яковлевич действовал неофициально и рассчитывать на поддержку властей не мог. Оно и понятно. Вряд ли императору Павлу понравилось бы, что у него под носом суетится деятель, озабоченный тем, чтобы дать Великому князю вперед батьки на царском стульчаке посерить. Однако дом капитана-поручика Косынкина был не валдайским трактиром и не мебелированными комнатами в Шевалдышевском подворье, а крепостью, обитатели которой скорее всего не привыкли к тому, чтобы к ним заваливались заговорщики мелкими шайками, душили горничных и пороли хозяина. Василий Яковлевич думал о том, что ждет визитеров, когда они пройдут под тяжелыми арками этого замка? Да уж, на пороге такой крепости призадумаешься, особенно, после истории с зимними осами. Честно говоря, будь я на его месте, пожалуй, предпочел бы, чтобы Павел передал Александру царский стульчак естественным образом. Впрочем, справедливости ради можно сказать, что наши места не сильно отличаются.
Тут произошло странное событие. Со стороны Толбухина мимо нас проехал шарабан, запряженный парой лошадей. Правил им мальчишка лет четырнадцати. Он вез господина преклонных лет, вырядившегося как incroyables. На нем были белый фрак с ярко-зеленым воротником, ярко-красный жилет и ярко-желтые брюки, и - конечно же, - на голове красовалась шляпа с чрезвычайно высокими загнутыми полями. Старик-incroyables смотрел на меня холодными глазами, улыбался и махал рукой. Я был уверен, что я уже где-то видел его. Однако экстравагантный костюм сбивал с толку, и я не смог сосредоточиться и вспомнить, когда и при каких обстоятельствах мы встречались раньше. Рядом с ним сидел еще один персонаж, достойный компании этого старика. Это была египетская мумия, которая мычала и делала страшные глаза. То есть это, конечно, была не настоящая мумия, а кто-то, с головы до пят спеленутый тканью золотистого цвета с прорезями для глаз. На коленях у мумии сидел невероятных размеров пушистый кот абрикосового цвета. Вид у животного был недовольный. Кот словно хотел сказать, что вот если бы мы тут не шлялись и не попались бы им навстречу, то и мумия бы сейчас не кривлялась и его бы соответственно не побеспокоила своим ерзаньем. Кроме меня, никто не взглянул на проезжавшую мимо странную компанию. Должно быть, мои спутники не желали, чтобы их запоминали в лицо местные жители, и при приближении шарабана отвернулись в сторону. Сперва мне пришло в голову, что встретившийся нам господин - обедневший дворянин, который вырядил своего холопа и везет его куда-нибудь на ярмарку, чтобы заработать на жизнь каким-нибудь диковинным представлением. Однако наши извозчики смотрели вслед шарабану с изумлением. И непохоже было, чтобы они видели этих паяцев в Кронштадте раньше.
На что-то решившись, Василий Яковлевич вышел из коляски. Велетень распахнул дверцу экипажа и жестом пригласил меня выйти. Иванов и еще два господина последовали нашему примеру. Едва мы ступили на землю, как тяжелая рука господина Марагура опустилась мне на плечо. Я попробовал стряхнуть ее. Велетень хмыкнул, надавил мне пальцем под ключицу и пробормотал:
- Не рыпайся, а то Биттехера нет поблизости.
Я решил выждать более удобного случая.
- Значит так, - заявил Василий Яковлевич. - Пойдете втроем. Граф Дементьев, господин Иванов и ты, Марагур. Ты, Дементьев, скажешь, что Иванов - твой друг и доверенный человек, а велетень, скажешь, охраняет вас. Если сделаешь что-то не так, Марагур тебе тут же голову отвернет. А мы отъедем на версту обратно и будем ждать вас.
Марагур, Иванов и я остались у входа в замок, а Василий Яковлевич с двумя своими помощниками сели в коляски и уехали.
Я подошел к воротам замка, схватил за кольцо и постучал. Отодвинулась задвижка смотрового окошка, и сквозь решетку я увидел лицо старика-привратника.
- Кто такие-с? - поинтересовался он.
- Граф Дементьев, - представился я.
- А, - откликнулся привратник.
Заскрежетали засовы и ворота отворились.
- Проходите-с, господа, - пригласил нас старик.
Мы вошли внутрь. Велетень пригнулся, чтобы пройти под аркой. Опухший Иванов озирался с опаской.
- Зимние осы здесь не водятся, - подбодрил я его.
- Мало ли чего! - огрызнулся он, как видно, уверенный в том, что трюком с Осиной рощей таланты мадемуазель де Шоней не исчерпываются.
- Попрошу вас-с обождать здесь, - произнес привратник, запирая ворота. - Я приглашу лакея-с, он проводит вас-с.
Прямо перед нами был разбит цветник с декоративной капустой, поражающей воображение разнообразием цветов и запахов. В центре размещался фонтан. Три грации с кувшинами, из которых лилась вода. Все дышало таким умиротворением, что хотелось забыть обо всем и остаться навечно здесь, пристроившись где-нибудь, где попрохладнее, среди граций где-нибудь. Впрочем, Иванов продолжал крутить головой, словно ждал, что вот-вот откуда-нибудь выпрыгнут саблезубые тигры и порвут на части его опухшую рожу.
На крыльце перед главной башней появился молодой человек в ливрее.
Следом за ним мы вошли в донжон. Центральная часть башни оказалась без перекрытий, и мы оказались как бы внутри огромного каменного колодца. Мы стояли на лестнице, которая уходила вверх по спирали под самую крышу, которая непременно должна была подпирать небо. Воздух был спертый, словно мы оказались в хлеву.
- Во ети твою! - воскликнул Иванов.
Он побледнел и, вцепившись в перила, смотрел вниз.
- Что там? - спросил я.
Послышались хлопки - словно огромная птица готовилась взлететь. Я посмотрел вниз и при свете, пробивавшемся сквозь узкие бойницы, увидел громового ящера, томившегося на дне этого каменного мешка. Чудовище злобно сверкало глазами и хлопало кожистыми крыльями.
- Это Яша, - сообщил лакей. - Не беспокойтесь, господа, он надежно-с прикован-с.
Правая задняя лапа ящера была закована в кольцо, от которого тянулась тяжелая цепь к другому кольцу, торчащему из каменного пола.
- Зачем вы его держите тут? - спросил велетень.
- Рудольф-с Константинович увлекаются боями-с ящеров, - объяснил лакей. - Завтра как раз-с турнир-с. Что ж, господа, попрошу-с следовать за мной-с.
Мы двинулись вверх друг за другом, обходя по спирали огромный колодец, на дне которого хлопало крыльями и лязгало зубами чудовище. Мы преодолели половину лестницы, когда лакей толкнул массивную дубовую дверь в стене, и мы оказались в небольшом зале с камином. Лакей попросил нас обождать и скрылся за следующей дверью. Через мгновение он вернулся и предложил нам войти в кабинет. Мы шагнули через порог и ступили на пол, выложенный синими изразцами со сценками из жизни распутного рыцаря.
Капитан-поручик оказался высоким, статным стариком, имевшим привычку все время кривить рот так, словно взор его смущала какая-то непристойность.
- Граф, - он вышел из-за стола навстречу мне и протянул руку.
Мы обменялись рукопожатием. Несмотря на преклонные лета, Рудольф Константинович оказался крепким и энергичным господином.
- А это кто? - он указал взглядом на моих спутников.
- Господин Иванов - мой друг, доверенное лицо, а это господин Марагур, он охраняет нас!
- Ну и пускай за дверью ждет, - заявил капитан-поручик. - А еще лучше бы устроить бои громового ящера с гоблином!
Мне стало неловко за Марагура. Рудольф Константинович, видно, был из тех людей, кто не считает sapiens того, кто не homo.
- Я должен убедиться, что здесь только один выход, - пробурчал велетень.
- Один, один, - ответил Косынкин. - Через бойницу же не пролезешь, особенно с такой опухшей рожей, - он кивнул на Иванова.
- Я подожду вас за дверью, - сообщил велетень и, многозначительно переглянувшись с Ивановым, вышел.
- Ну, что, граф, взял-таки свое Афанасий Федорович! - воскликнул капитан-поручик.
- Не понял? - вскинул я брови.
Косынкин махнул рукой.
- Да ладно! Не понял он! Мамзель твоя, говорю, небось князя Дурова ублажает! Далась же она тебе! Плюнул бы ты на нее. Оставайся лучше в Кронштадте, завтра на бои ящеров пойдем. Я, знаешь ли, брат, большие надежды на Яшку своего возлагаю.
По лицу капитана-поручика пробежала тень, он сделался мрачным.
- Я, граф, все на Яшку поставил. Если он выйдет победителем, озолотит меня. А если - нет, - Рудольф Константинович поджал губы и покачал головой. - Не сдобровать мне тогда. А противник у Яшки серьезный. У барона Бриджа громовой ящер Юшка. Хороший ящер, я его видел! Это, граф, скажу тебе серьезное искусство - подготовить ящера к бою. Надо голодным его держать, чтоб он злее был! А с другой стороны передержишь без пищи, ослабнет зверь, тоже нехорошо. Я своему неделю только пить даю, есть не даю, и это, граф, скажу тебе существенное послабление моему бюджету. Завтра решится все.
Капитан-поручик тяжело вздохнул.
- А вы вот что, Рудольф Константинович, - сказал Иванов. - Вы тайком на Юшку ставочку сделайте. Да вот хоть через секретаря своего. Если Яшка ваш победит, то и хорошо. А не дай-то бог, Юшка сильнее окажется, так вы хоть затраты окупите.
- Что?! - взревел хозяин. - Да как ты посмел предлагать мне такую низость! Чтобы я - я! - капитан-поручик Косынкин - делал ставку на чужого ящера!
- Позвольте, позвольте, Рудольф Константинович, да я ж как лучше хотел, - оправдывался Иванов.
- Подлость, низость! Никогда, никогда Косынкины не опустятся до этого! Вон, вон из моего дома!
Он начал дергать за шнур. За дверью зазвенел колокольчик. В кабинет вбежал лакей.
- Гришка, проводи этого господина! - приказал капитан-поручик.
- Да, - поддержал я гнев хозяина и закричал на Иванова. - Как ты смел так оскорбить дворянина! Ты мне больше не друг! Пошел вон отсюда! И велетеня с собой прихвати, пока его ящеру не скормили!
Появился господин Марагур. Он закрыл собою дверной проем, готовый и впрямь сразиться с громовым ящером, если потребуется.
- Позвольте, позвольте, Рудольф Константинович! - верещал Иванов. - А как же мадемуазель де Шоней. Где она, разве она не здесь?
- Дураки вы! - проревел капитан-поручик. - Раз граф Дементьев здесь и без нее, значит, сцапал ее Афанасий Федорович! Она так и говорила! Да, впрочем, нате, вот вам!
Он взял со стола запечатанный пакет и протянул его мне. Я спрятал бумаги под кафтан.
- Отправляйся в порт, граф, к западному рейду, там стоят торговые суда. Найдешь "Изумрудную Джейн" - корабль английского купца мистера Спелмана. Покажешь эти бумаги, и он возьмет тебя на борт, отвезет в Амстердам. Там и найдешь свою мамзель в объятиях князя Дурова! - капитан-поручик усмехнулся. - А теперь прочь! Подите прочь, господа!
Черт! Вот так форшмакъ! Угораздило ж его назвать англичанина Спелмана в присутствии Иванова и Марагура! Теперь и думать нечего о том, чтобы выпроводить их без меня! Они немедленно кинутся в порт, в Амстердам, искать Аннетт там, и я им буду уже не нужен!
- Что ж, прощайте, Рудольф Константинович, извините, если что не так.
Капитан-поручик отмахнулся. Господин Марагур посторонился, и мы покинули кабинет. Гришка повел нас вниз по лестнице. Следом за лакеем шел Иванов, за ним я, а замыкал шествие велетень. Едва за нами закрылась дверь, как господин Марагур потянул меня за плечо. Я обернулся, он показал мне кулак - размером с мою голову. Я молча развел руками. Велетень еще раз потряс кулаком перед моим носом, и мы двинулись дальше.
У выхода на улицу Иванов остановился. Он больше не крутил во все стороны головой. Уверенный в том, что ни зимние осы, ни другие неприятности здесь его не поджидают, он разглядывал громового ящера, томившегося внизу.
- Что, брат Иванов, не довелось тебе здесь служанку-то придушить, - посочувствовал я.
- Вот, смотри, граф, допрыгаешься!
С этими словами он отпустил перила и повернулся к выходу. Я присел, подхватил его за ноги, да и перекинул в пролет к громовому ящеру.
- А-а-а! - завопил Иванов.
Однако на помощь ему подоспел велетень. Его реакция оказалась молниеносной. Одной рукой он отшвырнул меня к стене, а другой успел ухватить Иванова за ногу. Тот повис в пролете, полы кафтана накрыли ему голову. Еще мгновение и господин Марагур вытянул бы Иванова, но громовой ящер ринулся вверх за добычей. Его цепи хватило на то, чтобы ухватиться зубами за полы кафтана. Велетень рванул на себя, одежда затрещала и порвалась. Ящер остался внизу с обрывками кафтана в зубах.
Господин Марагур поставил Иванова на площадку. Однако ноги того подкашивались, от пережитого ужаса он уже и орать не мог, а только хрипел и булькал. Велетень поддерживал его, чтобы тот не упал. Когда же господин Марагур стянул остатки кафтана, в которых запутался Иванов, то оказалось, что головы-то на плечах уже нет. Тело заканчивалось окровавленной шеей, из которой торчали какие-то трубки и кости. Все это булькало и брызгало кровью. Внизу громовой ящер с удовольствием чавкал.
Велетень поморщился, глядя на обезглавленного Иванова.
- И что теперь? - спросил он меня.
- Да брось ты его вниз, - посоветовал я.
Господин Марагур перекинул тело Иванова через перила. Громовой ящер подхватил его на лету, кинул себе под ноги и, задрав морду, с благодарностью тявкнул. Велетень схватил меня, поднял и перенес над перилами. Я повис в воздухе над ящером.
- Ну, граф, в Кронштадт, говорил, к капитану-поручику Косынкину! Вот тебе не Кронштадт, а кронштец настал, - прохрипел велетень.
Громовой ящер подпрыгнул вверх. Я поджал ноги. Чудовище клацнуло зубами, едва не оторвав подошвы ботфорт.
- Рудольф Константинович расстроятся, когда узнают-с, что Яшку накормили-с, - произнес лакей.
- Да, у нас тут тоже есть один с причудами! - откликнулся я. - Ему тоже не понравится, что его человека скормили ящеру. А мы давайте ничего говорить им не будем. А ты, Гришка, поди и сделай ставку на Юшку. А то завтра по миру пойдете вместе с капитаном-поручиком своим.
- И то верно, - согласился лакей.
Господин Марагур смотрел на меня, словно ждал, что я и ему перед смертью дельный совет дам.
- Ну, давай, туда или сюда, - сказал я. - Долго мне так висеть?! Только подумай, что скажешь Василию Яковлевичу? Как это у тебя на глазах твоего подопечного громовому ящеру скормили?! Боюсь, это как-то отразится на твоем гонораре.
Я попал в точку. Велетень перенес меня обратно и поставил на пол.
- Ладно, пойдем, - произнес он. - По дороге придумаем что-нибудь. И отдай мне бумаги.
Он вытащил у меня пакет.
Мы вышли из донжона в мрачном расположении духа. Господин Марагур оказался в неловкой ситуации. Он не знал, как предстать перед Василием Яковлевичем и объяснить, что в его присутствии Иванова скормили голодному чудовищу. Несложно предугадать, что скажет Василий Яковлевич - "Мне не нравится, когда моих людей пожирают громовые ящеры". Очевидно, это происшествие не лучшим образом повлияет на репутацию велетеня и отразится на его финансовом положении. С другой стороны, преподнести Василию Яковлевичу какую-нибудь выдуманную версию исчезновения Иванова означало для господина Марагура попасться мне на крючок, а в планы велетеня, видимо, не входило подыгрывать мне.
Мое настроение также было пасмурным. Месть душегубцу за Любку не прибавила мне радости, и даже удовлетворения особого я не испытывал. Меня передергивало каждый раз, как я вспоминал разорванную шею Иванова, булькавшую кровавыми пузырями. Смерть негодяя нисколько не улучшила моего положения. Я пребывал в зависимости от Василия Яковлевича и его компании. Велетень отобрал у меня письма для англичанина, кроме того, он знал, что Аннетт следует искать в Амстердаме. Справиться с Марагуром так же ловко, как я проделал это с Ивановым, мне было не по силам. Так что volens nolens приходилось быть паинькой и продолжать затеянную кампанию в неприятной компании с велетенем, Василием Яковлевичем и еще двумя их товарищами, пока живыми.
И только лакей Гришка выглядел невозмутимо, словно в их доме было в порядке вещей скармливать часть гостей громовому ящеру. А что? Очень удобно. Можно в гости ходить с пустыми руками. Главное - наносить визиты не по одному, а мелкими группками - по двое, по трое. А, уходя, одного кого-нибудь скинул в кормушку ящеру, - вот и этикет соблюден. Нехорошо, конечно, получилось, что дали чудищу сожрать Иванова накануне турнира. А так - все ничего.
Он попрощался с нами возле фонтана с грациями. Привратник открыл ворота, и мы покинули пределы крепости капитана-поручика Косынкина.
Извозчик поджидал нас. Только сейчас я подумал о том, что втроем с Ивановым мы бы не уместились в коляске.
- Вот что, - господин Марагур повернулся ко мне. - Я расскажу Василию Яковлевичу все как есть. А тебе сейчас оторву ногу. Это будет заслуженным наказанием за смерть нашего друга. Думаю, Василий Яковлевич...
Однако ни велетень не успел сообщить, что он думает, по поводу того, что подумает Василий Яковлевич, ни я не успел подумать о том, что думать о предложении Марагура оторвать мне ногу и на этом посчитать конфликт исчерпанным. Послышался топот копыт. По дороге мимо нас мчался шарабан, правил которым бородатый мужик, а двое пассажиров на ходу целились в нас пистолетами.
- Ложись! - крикнул я и всем корпусом толкнул велетеня в живот.
В то же мгновение раздались выстрелы. Господин Марагур свалился в ров перед крепостью, я упал на него сверху. Мне представилась возможность в очередной раз поразиться быстроте реакции велетеня. Он отбросил меня в сторону и выпрыгнул наверх. Когда я выбрался из рва, то увидел, как господин Марагур догоняет шарабан. Пара гнедых проигрывала ему в скорости. Да уж, этих велетеней заставить бы извозчиками служить, так и лошади бы не понадобились! И на улицах бы почище стало! А то навоз, конский запах!
Наблюдая за погоней, я задумался о своем поступке. Этот велетень пытал меня, только что хотел оторвать мне ногу, а я спас его от смерти! Нет, чтобы самому спрыгнуть в ров, глядишь, его бы и подстрелили. Правда, оставалась угроза, что они и меня бы убили. Но я спас велетеня потому... потому что относился к нему с уважением! Вот так декантацiя со мной приключилась! Надо же так привязаться к собственному палачу!
Впрочем, у меня еще оставался шанс отделаться от этой противоестественной приязни. Двое господ в шарабане держали наготове еще два пистолета. Они выстрелили в упор в догонявшего их велетеня. Я нисколько не сомневался в том, что обе пули попали в грудь господину Марагуру. Но с таким же успехом можно было выстрелить в проплывавшее над головою облачко. В два прыжка велетень догнал шарабан и свернул головы обоим стрелявшим. Бородатый кучер предпочел не останавливаться. То ли его не волновали радикальные превращения, произошедшие с его нанимателями, то ли он не хотел разделить их участь. Велетень дал ему спокойно уехать с двумя трупами. Он направился обратно. Я сел в коляску и велел нашему кучеру ехать навстречу господину Марагуру.
- Сволочи, кафтан мне попортили, - пожаловался велетень, усаживаясь рядом со мной.
Он даже не запыхался.
- В следующий раз спасайся сам, - сказал он и сквозь дыры в одежде показал мне железные латы. - Впрочем, ты заслужил ногу.
- Ага, значит, оторвешь и оставишь на память...
Господин Марагур расхохотался.
- Слушай, тебе не кажутся эти шарабаны подозрительными?! - спросил я.
- Да что ты, граф? - с сарказмом заявил господин Марагур. - Шарабаны, из которых в меня стреляют, кажутся мне обычным делом!
- Кстати, раз уж мы на "ты", меня зовут Сергеем, - сказал я.
- Клавдий, - представился велетень.
Мы протянули друг другу руки, моя по локоть утонула в его ладони.
- Я вот думаю. Тот шарабан - с мумией - как-то связан с этим шарабаном или нет?
- С какой еще мумией? - спросил Клавдий.
- Когда мы стояли тут у ворот с Василием Яковлевичем, нам навстречу проехал шарабан. В нем сидел какой-то господин и египетская мумия, - рассказал я, вспомнив о том, что Марагур не видел их, потому что сидел, отвернувшись от дороги.
- А Брахмапудра какая-нибудь тут не проезжала?! - воскликнул Марагур. - Что ты мелешь?! Мумия египетская!
- Не настоящая, конечно, мумия, а кто-то, завернутый в золотистую ткань, - пояснил я.
О том, что господин, сопровождавший "египетскую мумию", показался мне знакомым, я умолчал.
Велетень пожал плечами и сказал:
- Возможно, все возможно. Наверно, это была очередная шутка мадемуазель де Шоней. Но! - он вдруг сделал ударение на этом "но!" - Может быть, это и не ее рук дело...
Тогда я не придал значения его словам.
- Кстати, граф... Сергей, я хотел тебя спросить. Ведь ты не помнишь ничего толком?
- Не помню, - подтвердил я.
- Так зачем ты полез в эту авантюру? Чего тебе в Москве-то не сиделось?!
Да, умел господин Марагур не только ответы получать, но и вопросы задавать.
- Как тебе сказать? - произнес я.
- Неужели из-за Аннетт? - спросил Клавдий.
- Да, я это делаю ради нее, - признался я.
- Зачем?! - воскликнул велетень.
- Любовь, - ответил я.
А что еще мог я сказать?!
- Любовь! Любовь! - закричал Марагур. - Ну, и чудной же вы, люди, народец! Неужели вы и впрямь полагаете, что любовь стоит жертв?!
- Любовь - это счастье, - возразил я.
- Счастье! - взревел Клавдий. - Если тебе оторвать ногу, выбить глаз, а потом отправить в рукопашную схватку, ты будешь счастлив?!
- Ну, причем здесь это? - удивился я.
- Да при том, - заявил Марагур, - что любовь - это война, это бойня, а влюбленный человек - это слепой калека, который лезет в самое пекло! Не понимаю я вас, не понимаю!
- Но как же жить-то без любви? - спросил я.
- Да вот мы же живем! И детей заводим. Только не отравляем друг другу жизнь! Вот тебя взять! Ты же даже не знаешь, доберешься ли живым до этой мамзели! И это - счастье?
Я не знал, что велетеню ответить. Мы доехали до Василия Яковлевича и двоих его товарищей.
- Только что мимо нас промчалась коляска с трупами, - сообщил он. - Никогда не видел, чтобы люди после смерти так драпали! А где Иванов?
- Они застрелили его, - соврал Марагур.
- Черт! - заорал Василий Яковлевич. - Мне не нравится! Не нравится, когда стреляют в моих людей!!!
Совсем как Шварц. И чего он не пошел в полицеймейстеры?!
Его товарищи, особенно единственный оставшийся в живых из числа покусанных и опухших господ, приуныли. Им тоже не нравилось, что убивают людей Василия Яковлевича, а регулярность, с которой это происходило, удручала. У опухшего лицо пошло багровыми пятнами, которые вкупе с побелевшими следами от осиных укусов превратили его рожу в красочную мозаику. Второй господин напротив побледнел. Окажись я на их месте, я б давно плюнул на завещание императрицы и вышел бы из партии Василия Яковлевича, причем, в уведомительном порядке.
- Выходит, кто-то следует по пятам за нами и ждет удобного случая, чтоб отбить у нас графа, - высказался покусанный и опухший господин.
- А мне сдается, что они и его пристрелить хотели, - заявил велетень.
Мильфейъ-пардонъ, а ведь он был прав! Да ведь я и сам так же считал, только думал об этом как-то не всерьез, а так - мимоходом! Если б я был уверен в том, что они хотели освободить меня, на кой хрен тогда мне было прыгать вслед за Марагуром в ров и прятаться там от пуль?! А может, покусанный прав, может, они хотели освободить меня? А я, дурак, помог велетеню расправиться с теми, кто пришел мне на помощь! Я вспомнил, как их шарабан мчался по дороге. Их лица я не успел разглядеть. Однако, все же у меня оставалось стойкое чувство, что целились они не в одного велетеня. О, нет, они целились в нас обоих!
Мне стало тошно. Я не был безусым юнцом, чтобы отвлеченно размышлять о смерти. Я брал штурмом Измаил, видел вблизи смерть товарищей, разъяренный янычар чуть не снес мне голову, оставив шрам на левой щеке, - прошло столько лет после всех этих событий, но я до сих пор просыпаюсь в холодном поту по ночам, и отнюдь не прихожу в щенячий восторг при виде военных мундиров, мне страшно за тех, кто их носит. Недавние происшествия в Москве, участь невинной Любки, смерть ее душегубца Иванова, двое в шарабане, легким движением рук превращенные из живых людей в мешки с костями, - все это освежило память. Я подумал, что неплохо бы улизнуть при первой же возможности и самому последовать тому совету, который только что мысленно дал опухшему и тому, еще одному господину, который пока никак не пострадал. Плюнуть на завещание императрицы и на мадемуазель де Шоней тоже... плюнуть.
А что? Что я себе вообразил? Как безмозглый мальчишка кинулся вдогонку за какой-то авантюристкой из-за одного единственного взгляда, в котором мне что-то эдакое почудилось! Да, в конце концов, пойду вон в бордель, возьму девицу на ночь за рубль, а дома, перед тем, как в постель лечь, еще рубль ей дам, так она меня и не таким взглядом одарит! И стрелять никто не будет при этом. Да, может быть, я и воду забвения выпить согласился, потому что надоела мне эта Аннеттка как горькая редька! А она - нате вам! - опять приворожила меня - воспользовалась тем, что мне память отшибло и я забыл, что она из моих печенок форшмакъ сделать успела!
Бежать! Бежать! Подальше от всех этих интриг! В Москву, к полицеймейстеру Шварцу! Под опеку Развилихина! Он вампир, ему все нипочем!
- Что-то, граф, приуныл ты, - оторвал меня от мрачных мыслей Василий Яковлевич. - Сам-то не знаешь, что это еще за новая партия тут образовалась? Кому твоя смерть нужна?
- Черт их знает, - пробурчал я.
- А что с телом Иванова? - поинтересовался Василий Яковлевич.
- Там у Косынкина громовой ящер был, - махнул рукой Марагур.
- И что? - насупился Василий Яковлевич и посмотрел на меня, как-то слишком внимательно.
- У ящера сегодня в меню была человечина анъ шмизъ, - сообщил я.
- Что? - переспросил Мирович.
- Ну, что, что?! Скормили мы Иванова ящеру, - ответил Клавдий.
- Как? - хором воскликнули Василий Яковлевич и последний живой господин из числа покусанных и опухших.
- А куда было труп девать? - развел руками велетень. - Feci, quod potui, faciant meliora potentes.
Василий Яковлевич поднял брови и скривил рот, выражая этой гримасой согласие с таким решением проблемы.
- Что сообщил Косынкин? - спросил он.
Велетень протянул ему пакет.
- Капитан-поручик сказал найти в торговом порту судно англичанина Спелмана, вручить ему эти бумаги. Спелман должен будет отвезти нас в Амстердам, где скрываются мадемуазель де Шоней и князь Дуров.
Василий Яковлевич улыбнулся, его лицо прямо-таки просветлело от услышанных новостей.
Послышался цокот копыт. Мимо нас - теперь в обратном направлении в сторону Толбухина - проезжал шарабан со стариком-incroyables, мумией и абрикосовым котом. Я напрягся, приготовившись прыгнуть в сторону или за спину Клавдия, если вдруг кто-нибудь - да хоть бы тот же кот - затеет стрельбу. Марагур тоже насторожился. Василий Яковлевич с товарищами следили за приближавшимся шарабаном. После смерти Иванова они решили не поворачиваться спиной к незнакомцам. Господин в шарабане казался опечаленным. Однако, как и в прошлый раз, он помахал нам рукой. Я опять поймал себя на мысли, что где-то уже встречал его, но где - припомнить не мог. Его шарабан поравнялся с нами. Василий Яковлевич поднял руку в ответном приветствии. Чертова мумия проехала мимо него, как неживая. И это огорчило меня. Было бы любопытно посмотреть, как отреагирует Василий Иванович на ее гримасы. Я смотрел на нее с разочарованием, но как только наши взгляды встретились, мумия вновь сделата страшные глаза и заерзала. Дремавший на ее коленях персидский кот поднял сонную морду и взглянул на меня так, словно ему лень было вставать, а то бы он расцарапал мне рожу.
- Что это за клоуны такие? - спросил Василий Яковлевич у извозчиков.
Те пожали плечами.
- Мы их не видали-с раньше, барин, не видали-с. Они, выходит так-с, что недавно-с тута появилися. Совсем-с уж недавно-с.
- Странно все это, - произнес Василий Яковлевич. - Ладно. Поехали в порт искать англичанина.
Мы расселись по коляскам и отправились в обратный путь.
14.
В городе царило необычное оживление. Повсюду морские офицеры и штатские чиновники в парадных мундирах суетились в ожидании какого-то события. Мы оказались возле причала, когда движение полностью перекрыли. Василий Яковлевич, а за ним и все мы покинули коляски и, смешавшись с толпой, наблюдали прибытие в Кронштадт каких-то важных персон. Из роскошной шлюпки на гранитный причал вышел молодой человек - от силы ему было лет двадцать. Он был одет в богатое светское платье. Должно быть, высокопоставленный вельможа. Он помог перейти на причал юной красавице, своей жене. Вокруг них суетилось несметное число адъютантов, готовых всем скопом броситься в воду, если молодой человек или его прелестная супруга изволят оступиться. Мы как зачарованные следили за ними. Впрочем, Марагур не забывал сжимать мое плечо. Толпа вокруг гудела.
- Смотрите, смотрите, это же шлюпка матушки-императрицы!
- Они прибыли на шлюпке императрицы!
- Бедная матушка, государыня наша сама-то за всю жизнь ни разу-то не воспользовалась шлюпкой своей!
Молодой человек улыбался и окидывал взглядом толпу. Его внимание привлек возвышающийся над толпой Марагур. Заметив велетеня, вельможа начал шарить взглядом по толпе, высматривая кого-то, кто, как он, видимо, полагал, должен был находиться рядом с Клавдием. Затем он подозвал к себе полковника из своей свиты и что-то приказал офицеру, указав на нас с Клавдием. Адъютант кивнул и направился в нашу сторону.
В это мгновение рядом с нами возник товарищ Василия Яковлевича, тот, что не был покусан, - за целый день я так и не узнал ни его имени, ни имени последнего оставшегося в живых опухшего господина.
- Василий Яковлевич приказал немедленно уходить! Немедленно! - сказал он и потянул Марагура за рукав.
Велетень, сметая всех на своем пути, двинулся прочь от причала. Меня он тащил за собой, некусаный господин следовал за нами. Обернувшись, я увидел, что полковник нагоняет нас, пробираясь по коридору, проделанному велетенем. Мы вышли к коляскам.
- Идиоты, идиоты, - зашипел Василий Яковлевич. - Вы притащили хвост за собой!
Он имел в виду офицера, подоспевшего следом.
- Подпоручик Мирович! Господин подпоручик! - именно так к Василию Яковлевичу обратился полковник, имея при этом такой учтивый вид, с каким, наверное, не к каждому генералу он обращался.