Потапов Василий Григорьевич. Записки замполита пограничной авиации

Ну вот исполнилось шестьдесят два года мне. Есть время и еще немало сохранилось в памяти из всей жизни событий, которым можно дать оценку. Я решил написать автобиографию жизни с той целью, чтобы мои дети и внуки знали свое родословие. Может быть я много и забыл, не напишу, но все что я помню из своей жизни буду добросовестно писать. Сколько времени займет написание автобиографии не знаю, но я должен успеть ее оформить пока живой. В автобиографии я постараюсь описать не только себя, но и о своих родителях родных и близких мне людей. Итак начнем.

Родился я 3 января 1925 года, так записано моих метрических записях ( свидетельство о рождении). Но мама моя все время говорила, что я родился за две недели до рождества. Рождество – это религиозный праздник, ежегодно он отмечается 7 января. Так по подсчетам я выходит родился 25 декабря 1924 года. Метрические выписки мои были найдены в ЗАГСе г. Сасово в 1941 году, когда уже началась война тетей Надей. Это жена дяди Степана – брата моего отца. Они в это время жили в Сасове. Этот поиск и находка моих метрик сыграла в моей жизни большую положительную роль. Об этом я скажу потом.

Родился в селе Большое Хреново, Сасовского района, Рязанской области. В те времена роды принимали бабки и как мне рассказывали произошло это в бане. Отец мой Потапов Григорий Дмитриевич, для детей он дедушка, они его должны помнить. Родился он также в этой деревне в 1902 году, 1 января. А мать моя, Потапова Домна Васильевна – бабушка ее должны помнить не только дети, но и внуки. Бабушка из деревни Светлое, Сасовского района. Эта деревня в 3-х км от Хренова (Б). Фамилия ее девичья –Цуманова(?). Я не помню своих бабушек и дедушек от которых от которых произошли мои родители, постараюсь о них написать.

Дедушку по отцу звали Дмитрий, отчество его не помню. Он был очень строгий, трудолюбивый. Я его помню только лежащим в постели около двери в старом доме, первой комнате. Он был парализован и лет 5 лежал. Мы часто бегали в дверь и иногда хлопали ею. Он сердился и ругался на ребят. Меня он никогда не обижал. Бабушку по отцу звали Анюта. Это была очень добрая, трудолюбивая и симпатичная женщина. Ее я хорошо помню, долго я спал с нею в постели. Она хорошо помогала по дому, поэтому мать и отец отдавались работе в сельском хозяйстве. Где-то в 1936 или 1937 году бабушка умерла. Я это очень хорошо помню. Это произошло утром на печи. Вместе с нею находилась моя крестная. Она завопила после смерти и мы поняли что бабушка скончалась. Мне ее было очень жалко, я тоже плакал.

Дедушку по матери звали Василий. Но мы все его звали Батя. Он был небольшого роста, жил в Светлом. Жил он всегда бедно, но трудился много, хорошо умел плести лапти, учил этому ремеслу он и меня. Раньше была традиция детей называть по и имени дедушек и бабушек. Поэтому в честь одного дедушки моего брата среднего назвали Дмитрием, а в честь «бати» меня назвали Василием. Бабушку по матери я не помню как звали. Она убилась сильно, падая в подпол, пролежала долго и умерла. Я помню ее больной, когда она лежала на печи в дер. Светлое. Очень хорошо помню как ее хоронили . Это было зимой в 1934 или 1935 году. Ее привозили в церковь, которая находилась у нас на барском бугре. Поэтому батя остался один. Некоторое время он жил с дочерью – моей теткой Дусей, она моложе матери лет на 15. А когда Дуся вышла замуж и уехала, он остался один. Я тогда ходил в среднюю школу в селе Каргашино, это 5 км от нас. Но путь лежал через Светлое. И я всегда из школы заходил к бате, мне очень нравилось бывать у него. Жил он очень бедно, у него не было коровы. Хлеб он пек сам, какой-то черный, с картофелем или свеклой. Но я с удовольствием кушал у него похлебку из картошки с этим хлебом. Я любил батю, был к нему близок. Я знаю и он меня любил. Этот вывод сделан мною потом, а тогда все считалось самим собою.

В 1940 г. мы его взяли жить к себе, он продал свой домик небольшой, который стоял на краю села Светлое, у пруда. У домика росли шиповник, рябина и др. Мои родители добавили немного денег и мы купили себе корову. В деревне батя работал сторожем по селу, а потом сторожил амбары с хлебом. У меня была мечта выучиться, начать работать и обязательно взять к себе батю. Я ему об этом говорил, он ждал этого. Но война все изменила в 1946 году он умер. Меня дома не было, я был в армии. Узнав о его смерти, я помню очень плакал. Я и сейчас «четырехкратный» дед добрым именем вспоминаю своего батю. Помню, было мне лет 6-7, сильно заболел скарлатиной. В деревне лечить нечем было , возили меня в больницу в Сасово, отец даже загнал лошадь молодую, хорошую, которая была у нас, но помощи мне не было. Как сейчас помню задыхался у бабушки и мамы на руках. Я должен был умереть, все были в тревоге безисходной, Батя узнав об этом приехал на своей лошадке и привез из Любовниково ( это село такое) врача. Я слышал, как врач сказал что вот если после этого укола поправится, значит будет жить. Я проснулся и мне стало легче, все заулыбались, обрадовались. Врачу за это передали пуд пшена. Так батя спас мне жизнь. Я и сейчас пишу о нем, а у меня на душе доброе воспоминание и слезы на глазах.

У родителей были братья, сестры, их мужья, жены и дети, которых я сейчас опишу, что помню. У отца было два брата, один из них погиб в первую мировую войну за царя «батюшку». О нем отец часто вспоминал, жалел о его гибели, ругал царя. Вторым старшим его братом был дядя Степан. Его женой была тетя Настя из дер. Каргашино. Это та тетка, которая разыскала мне свидетельство о рождении. Дядя Степан и тетя Настя жили в Хренове в своем доме, а перед войной , где-то в 1938-1939 году они переехали в г. Сасово, а свой домик и хозяйство продали. В Сасове они нашли одного пожилого мужчину и согласились за ним ухаживать и его содержать, а он их пустил в дом и завещал после смерти весь дом из двух комнат на них. Прожил дед немного и умер и дом остался за ними. А в начале, с год, наверное они жили на частной квартире. У дяди Степана и тети Насти было два сына они у них умерли в детстве. Я их не помню. И жили они вдвоем, вели хозяйство: корову, свиней, овец и кур.

Родители жили с ними в основном дружно, я не слышал ни разу, чтобы они ругались. По праздникам собирались в гости у нас, пили самогонку, пели, причем пели очень хорошо и плясали. Плясал лучше всех отец, а мама хорошо подпевала. Дядя Степан был молчаливым человеком, не вредным. Тетя Настя очень шустрая, бойкая женщина. Они между собой жили дружно. В летний период маленьким я пас у них корову свиней. За это нам давали по горшку молока. А однажды они мне купили коньки-снегурочки, не новые, конечно, и мне подарили. Радости моей не было конца. Я очень хорошо катался на коньках в деревне по пруду и любил это. Однажды я на коньках пришел домой сменить варежки на сухие, а в подполе был отец. Я не увидел, что подпол был открыт и прямо шагнул к печурке(?) ночной, где лежали варежки и упал в подпол, но не провалился совсем, а как-то задержался руками. Отец видно испугался, выругался на меня, а я выскочил и на лед. Тоже испугался.

Когда жили в Сасове дядя Степан и тетя Настя, то мы приезжали к ним в гости, они нас встречали и угощали чем можно. Я помню пришел к ним в гости и они меня угостили чаем, а на хлеб намазали масло. Так было это вкусно, ибо было такое у меня впервые за мои 15 лет. Во время войны они так жили и работали. Однажды моего отца раненого везли в эшелоне с фронта в госпиталь на Восток. Тетя Настя узнав об этом, через главного врача госпиталя, который расположился в средней школе, находившейся за ее домом приняла решительные меры, чтобы отца оставили в Сасове. И это ей удалось. Так отец благодаря тете Насте лежал в Сасове. А я часто к нему из Хренова ходил на свидание и приносил из деревни что было.

Когда я женился на Тамаре, у нас родился сын, а меня направили по моему желанию, учиться в Харьковское военно-политическое училище МВД. Тома осталась с сыном в Балашове у бабушки Шуры. Жили они впроголодь. Я им сказал, чтобы они ехали в Хреново. Родители об этом знали и ждали их. Приехав в Сасово, Тома нашла отца, он в это время работал портным в мастерской и ним пришла к дяде Степану и тете Насте. Их радушно встретили, накормили. И потом, когда я стал офицером, мы ежегодно ездили в отпуск и всегда нас хорошо встречали в Сасове. А потом они стали болеть. А ухаживать за ними было некому. Рядом с ними жила на частной квартире Дуся. Она работала парикмахером и ухаживала за ними. Вначале умер дядя Степан, а через месяц и тетя Настя. Перед смертью они завещали часть дома меньшую Дусе, а вторую часть они завещали сестре тети Насти, а точнее ее дочери – Римме. У меня в целом осталось хорошее воспоминания об этих людях, трудолюбивых, но умели они и частенько выпивать. И это усугубило их жизнь. Они могли бы прожить значительно больше. Не могла не сказаться на них и смерть детей в раннем возрасте. Врозь они тоже не смогли жить долго, поэтому умерли в 50-х годах друг за другом. Похоронены дядя Степан и тетя Настя в Сасове, в одной могиле.

Из братьев у отца больше никого не было, а были еще две сестры. Тетя Наташа, старше отца и тетя Васюта – это моя крестная. Вот о них я сейчас понемногу расскажу . Тетя Наташка – так мы ее звали, рано вышла замуж за дядю Ваньку – это был мой крестный. Дядя Ванька жил в Малом Хренове. У них был домик небольшой и семья большая, всего – 8 чел: мать крестного, их двое и пятеро детей. Занимались они также сельским хозяйством, имели всегда корову и другую скотину. Был у них хороший сад, в котором много было яблок, вишни, малины, смородины и др. Я ходил к ним иногда в гости, особенно любил быть в их саду. Они угощали меня чем было возможно и с собою давали горшок молока. Помню, после окончания политучилища, я прибыл в отпуск к родителям, где жила в это время моя жена Тамара. Мы с нею были в гостях у Раюшкиных , так была фамилия тети Наташки и крестного. Они нас встретили хорошо, обед сопровождался и выпивкой, так было заведено всегда. Может быть из еды не так богато накрывалось на стол, но выпивка всегда была: водка или самогон. Самогон в наших краях гнали из свеклы, откровенно говоря, я его пил с лучшим настроением чем водку. Ну это так – отступление.

У Раюшкиных жизнь шла трудовая. Сам крестный больше всего был интеллигентом. Он не любил работать землепашцем, а все пробивался в начальство. Был он у нас председателем сельского совета, председателем колхоза, любил и пофлиртовать. Тетя Наташа была скромная, тихая женщина, и внешне приятная. Они никогда ни с кем не ругались. Ребят вынашивала и вела хозяйство мать крестного, очень проворная, жадная женщина, держала все в своих руках. Тетя Наташка вела покорный образ жизни. Отношения с их стороны с моими родителями были неплохие, я не слышал чтобы когда-нибудь у них была ругань, приходили они в гости к нам. Но я чувствовал, что отца сам Раюшкин недолюбливал за его прямоту, честность и независимость. Это не могло не сказаться на их отношениях.

Помню был такой случай, Раюшкин был председателем колхоза, а отец в период уборки возил заготовку зерна в Сасово или Мальцево, на – станцию. Однажды в обозе отец был старшим, сдали зерно, получил квитанцию и положил ее в стол, в горнице, где жил, отец был портной, об этом я скажу потом. Сдать в правление колхоза квитанцию забыл. А прошло месяца два, стал в столе копаться и нашел эту квитанцию. Я после школы пошел пахать к отцу около барского пруда. Вдруг бежит посыльный из сельского совета и зовет отца туда. А накануне отец принес квитанцию и передал ее Раюшкину и сказал, что забыл в свое время ее передать. Раюшкин об этом сообщил членам правления и создал легенду, что отец якобы это сознательно сделал, хотел получить деньги за сданный по квитанции хлеб. Вызвали милиционера который приехал и стал допрашивать отца. Из этого вопроса создали уголовное дело. Отца судили, дали ему 3 года тюрьмы. Мы все были очень расстроены, плакали бабушка и мать. Отец был всегда в жизни оптимистом его звали «неунываемым» и на этот раз считал, что с ним поступили неправильно, кулачье сделали свое дело. Он подал на переезд и ему три года заменили на 6 месяцев принудработы. Он работал на строительстве канала Москва-Волга. Вот когда я ездил по этому каналу, то всегда вспоминал, что его копал и мой отец. Вот так, «по-свойски» Раюшкин расправился с отцом. Хотя нужно сказать, что отец очень много перешил семье Раюшкина, детям и все в основном бесплатно. Шил он ребятам и после этого случая, не был он злопамятным человеком.

У Раюшкина было 5 детей: два парня и три девочки. Самый старший сын был Василий, он родился где-то в году 1918-19. Ребята все симпатичные, мы дети жили с ними дружно. Они приходили к нам, особенно когда жива была бабушка. Вася закончил 6 классов и пошел учиться на счетовода колхоза в Сасове. Закончил и всю жизнь работал в колхозе счетоводом. Очень хорошо он играл на мандолине и балалайке, пел прекрасно. Вообще он был привлекательным парнем. Знаю, что любил он одну девушку в своей деревне всерьез и она его. Женился он на другой и жизнь пошла наперекосяк. Еще до войны, работая счетоводом, допустил какой-то промах и его посадили в тюрьму. Началась война, его из лагеря направили на фронт, где он был тяжело ранен. У него одна нога стала короче другой и ходил он всегда с клюшкой. После лечения возвратился домой и продолжал работать в колхозе счетоводом старшим. Работу он знал хорошо, работал много. Но, как и все любил выпить. Пил часто и в основном не за свои деньги. Он построил в Хренове большой дом, лучше всех домов. Всегда, когда мы с Томой приезжали в отпуск, а ездили мы ежегодно до 1957 года, то приглашали Василия с женой и Григория с женой к себе в гости. Конечно выпивали и пели песни. Было весело. У Василия жена была Шура. Родом она из Каргашино, имела среднее образование. Много лет работала продавцом, часто выпивала. У них было две дочери: Нина и Валя. Дочери хорошие, закончили иняз (?), сейчас живут и работают под Москвой в г. Жуковском. Но очень плохо, что мы с ними не знаемся. Вина тут и моя, но и девицы оказались не общительными. Василий умер рано и по своей дурости, водка ни одного человека к добру не приводила. Где-то в 70-х годах он напился пьяным у своей первой любви и пошел домой, по дороге упал, пролежал на морозе долго. Его нашли с обмороженными руками и ногами. В больнице в Сасове, ему ампутировали пальцы рук, ног, а потом он скончался. Похоронили его на кладбище в Хренове.

Звали ее Нюркой, значит Анна. Жили они дружно, жена к нему была очень внимательная. У них родился один сын – Толик. Он тоже живет в Подмосковье. Григорий также увлекался водкой. Работал в колхозе и трактористом и шофером. Умер тоже рано в 70-х годах, похоронен в Хренове. Жена его Нюрка очень трудолюбивая. Работала она в колхозе дояркой, награждена орденом Ленина. Сейчас живет в Хренове, на пенсии. Живет одна. Надо бы к ней съездить. Она к нам хорошо относилась. Я ей как-то написал письмо, она нас приглашала в гости. Может быть еще успеем сьездить. Дочерей у Раюшкиных было трое: Нюрка, Настя и Люба. Нюрка - ровесница мне, закончила 10 классов в Каргашине вместе нас направили на трудовой фронт в начале войны за Смоленск. Она вышла замуж за моего товарища из нашей деревни Николая Фирсова, который пришел после войны с одной ногой. Он тоже был счетный работник.

После войны из наших мест немало семей завербовалось и уехало в Калининградскую область (Кенигсберг). Уехали туда и Николай с Нюркой. А потом к ним перебрались Настя и Люба, а с ними и родители, т.е. дядя Ваня и тетя Наташа. И так они там жили, Дядя Ваня и тетя Наташа умерли. А как живут остальные не знаю. У меня были попытки к ним приехать в гости, когда я служил и дважды бывал в Калининграде, но ничего не получилось. Эти дела, текучка все время отбирали. Вот так и распалась эта большая семья.

Теперь необходимо рассказать об очень близкой и хорошей женщине, ее семье – крестной – тете Васютке. Была она младшей в семье, как рассказывали родители она росла привлекательной, было у нее много кавалеров. Но вышла она за дядю Саньку в деревню Юматово. Жила она в доме хорошем, но не просторном. В их семье жила мать дяди Саньки. Это была шустрая женщина. Вела все хозяйство, занималась с ребятишками. Я ее хорошо помню. Когда мы с Тамарой приходили к ним в гости, она нас встречала приветливо. Отец тоже любил к ним ходить в гости по праздникам. У них всегда была выпивка, гнали свой самогон. Все они выпивали не плохо. Дядя Саня водил пчел, и у него всегда был мед и медовуха. Сам пристрастился к выпивке. Был он в армии на фронте. После войны он жил не очень долго, умер раньше моего отца, хотя был его младше. Выпивка его все же свалила быстро. Он мог бы жить долго.

Дядя Саня и крестная были симпатичными, я бы сказал, красивые люди и очень простые и добрые. В начале войны я уже в 16 лет ходил в Юматово вечером на улицу с ребятами. Заходил в гости и к крестной. Она даже мне невесту приглядела и очень хотела чтобы я с нею дружил. Жила эта девушка рядом с нею. Но каждый в этом вопросе делает выбор не зависимо ни от кого. Правда к Тамаре они относились очень хорошо. У них было трое детей: Валя –старшая, Виктор и Василий. Ребята росли хорошими. Мы с ними дружили. Выросли они, оба отслужили в армии. Видно было, что служили они хорошо. Валя закончила в Сасове кооперативный техникум. После окончания ее направили работать в Липецкую область, Березовский р-н, дер. Березово по торговой части. Так она там и осталась. После смерти дяди Сани, ее отца, Валя взяла к себе мать – мою крестную. Валя вышла замуж, родила двух девочек которые выучились, вышли замуж. У них свои семьи. Но Валя с мужем разошлись, и девочек воспитывала одна. Где-то в 1973 г. Валя как хорошая работница была на слете потребсоюза, заходила к нам, встречались с ней, переписывались. А потом что-то перестали писать.

Валя болеть начала. Что с нею сейчас я не знаю. В душе мучаюсь, о том что ни разу не сумел выбрать время и к ним съездить, проведать. Брат ее Виктор,а мне он двоюродный брат, женился и жил у родителей жены, вырастил сына и дочь. Но он попал в семью где изрядно употребляли спиртное. Он тоже к нему пристрастился. Работал в деревне комбайнером, у него болели легкие. И Виктор рано умер. Василий женился на Тоне из Царева. Тоня хорошая, симпатичная женщина. Но она что-то болела, головой, типа припадок. Однажды прыгнула в колодец. Ее вытащили, одну ногу ампутировали. Родилось у них две девочки, хорошие. Жила она в Малом Хренове и работал Василий на тракторе.

Где-то в 60-х годах мы с Тамарой и Надей ездили к ним в гости, жила она все время в Цареве. Встречали нас хорошо. Но Васька тоже зашибал спиртное частенько. Да и трудно было удержаться, когда все пьют кругом, да плюс жена сама гнала самогон. Тоня любила Василия. Из Хренова они переехали жить в Московскую обл., Чеховский р-н, с. Шл….(?). Но туда я так и ни разу и не съездил. Не были и они у нас, хотя не раз их приглашали к себе. Вася там умер от алкоголя, конечно. Что с Тоней, не знаю, слышал я что и она якобы умерла. Но их, как и многих других людей, загубила водка, которую они употребляли систематически. С детьми их у меня связей нет. Хотя всем давал адрес и приглашал к себе в гости.

Я коротко рассказал о родственниках по отцу. А теперь о родственниках по матери. Их у нас было немного. Это ее младшая сестра Дуся, для кого-то тетя Дуся или бабушка Дуся. Дуся удивительно хорошая женщина. Я ее помню в тот период когда она была не замужем. Бывал я у них в гостях и меня она тоже встречала приветливо. Потом Дуся вышла замуж за Бориса Степановича Витухина. Борис был тоже симпатичным человеком, работал трактористом. Часто по вечерам он приходил к нам, много и подолгу он вел разговоры с отцом. Ну и всегда не обходилось без выпивки. Выпивки были небольшие и не в них суть встреч. Борис очень общительный человек,. Уделял он внимание и нам. Показывал разные фокусы, загадки, сложения из спичек и т.д. Помню как сейчас подарил он нам тетради в клетку на 12 листов. Это была большая радость. У него были сестры и братья младшие. Жили они в Гладове и в Сасове, приходили и они к нам в гости. У Бориса с Дусей были хорошие отношения. Я не слышал и не замечал, чтобы они когда-то ругались. Была у них первая дочь Валя, хорошенькая. Но она умерла, когда ей было 3-4 года. Борис увлекался женщинами. Жил он в Светлом, а работал в разных деревнях где и оставался ночевать. Перед весной они уехали жить и работать в Шатуру Московской области на торфоразработку . В 1940 году у них родилась дочь – Тоня. А когда началась война, Бориса взяли в армию. Дуся с Тоней приехали к нам и у нас жили. Дуся работала в колхозе, мы все сидели и играли с Тоней. Ей, наверное, чего-то в организме не хватало и она ручками отдирала от стены глину. И ела. Как сейчас помню, у нее были разрушены десны. Однажды я ее уронил и она что-то вывихнула, кажется руку. Я очень испугался, меня за это отругали. Борис в это время имел связь с другой женщиной, на которой и женился. Он совершил тяжкое преступление перед этой честной, порядочной, красивой женщиной и дочерью, которая выросла во многом похожей на отца. Дуся как-то внутренне переживала это явление по-моему она особенно не жалела. Она его отвергла и навсегда, хотя были попытки Бориса к сближениею с нею. А потом после войны Дуся поехала в Сасово, жила там на частной квартире, работала парикмахером.

Тоня жила в Хренове и училась здесь же. Мама любила Тоню, но и Тоня когда выросла большая расплачивалась тоже искренней любовью, не только на словах, но и на деле. Она всегда звала ее «мама». Дуся на это не обижалась. Всю свою жизнь она отдала и посвятила Тоне. Когда Тоня вышла замуж и родила Надю, Дуся ее растила и воспитывала, Свету тоже вынянчила на своих руках. Потом Тоню перевели в Рязань, а дети почти все время до школы жили в Сасове у Дуси. И когда стало Дусе трудно жить одной в Сасове, Тоня взяла ее к себе жить. И она свою мать не обижает. Хотя Дусю не за что и обвинять, она уже в возрасте, ей за 70 лет, все же помогает и нянчит сейчас внука от Нади, да и многие дела еще успевает по дому сделать. Дуся хорошо относилась к нам ко всем, у них были хорошие отношения с отцом моим. Об этом я еще скажу позже.

В сентябре 1948 года я закончил Военно-Политическое училище войск МВД, а Тамара моя жила этот год в Хренове, у родителей. Приехал я в Сасово и по пути с вокзала зашел в парикмахерскую, где работала Дуся. На вокзале меня никто не встретил, да и никто не знал когда я приеду. Дуся меня побрила, подстригла, привела в божеский вид. В это время, когда я сидел намазанный пришла Тома. Ну вот мы тут в таком состоянии с нею встретились на моей родной земле.

Ежегодно потом мы приезжали в отпуск, виделись с Дусей. И сейчас Дуся живет в Рязани, но обо всех она помнит, справляется. Если хорошо у всех радуется, если у кого что не ладится, она переживает, как свое горе. Виктор, муж Тони не обижает Дусю, он видит и ценит ее труд. Дуся тоже за Виктора стоит горой. Дуся приезжала к нам в часть, когда мы служили под Одессой [поселок «Гидропорт» на Хаджибеевском лимане] в 1957-1960 гг. [Тётя Дуся померла, мы все приезжали когда она слегла после того, как ошпарился Светкин ребёнок. Себя корила, что не усмотрела…, И на похороны…].

У нас [в Одессе…] было много фруктов, особенно винограда и его употребление помогла от болезни печени ей. Тоня там у нас жила полгода, устроилась учиться на курсы машинистки в городе ездила туда и как будто шло у нее не плохо. Потом она уехала от нас и поступила учиться в Рязанской педучилище на дошкольное воспитание. И вот уже много лет она работает в детском саду воспитательницей. Это не легко, но она это дело ведет не плохо. Виктор закончил консерваторию в Новосибирске. [У Виктора Андреевича есть брат Коля. Вся семья у них музыкальная. Были в Сасове у его покойного отца, тот, был совсем плох, но достал балалайку и вместе с Виктором и Колей, пели, как видно у них было заведено]. Познакомились они [с Тоней] в Сасове и поженились. Оба они люди хорошие, я их люблю, как родственников и как хороших, добрых людей. Но мне не нравится когда они ругаются, причем не из-за чего, дергают друг друга, никто ни в чем не уступает. Дуся все это видит и тоже не одобряет, но поправить не может. Вот, пожалуй, коротко я рассказал о Дусе – сестре моей мамы. Больше близких родственников таких у мамы не было, а о других менее близких я знаю очень мало.

Рассказав о родственниках родителей, я этим самым и показал лицо отца и матери. Но о них скажу отдельно и поподробнее. Отец рано стал работать, получил образование в деревне 4 класса. В то время это было много. И отец считался грамотным, он хорошо писал пером и умел хорошо считать. Рисовал он не особенно хорошо, но вот вырезать он много умел, особенно животных. Это качество передалось моему брату Дмитрию. При царизме, да и в первые годы советской власти существовал наемный труд. Отец был в найме, учеником портняжного дела. И со своими учителями ходил по деревням и шил. Шить он научился хорошо.

Это ему помогло во всей жизни. Портняжничество это было не основное его ремесло, а как бы подспорье. При единоличном хозяйстве вплоть до 30-х годов он занимался хлебопашеством. У нас была лошадь, на которой обрабатывали землю, сами сеяли рожь, пшеницу, овес, пшено, сажали картофель. Все это убирали и обмолачивали, сдавали заготовку государству и оставляли себе на питание. Крестьяне которые имели во дворе лошадь, корову и другой скот, не считались бедными, их относили к середняку . Такими были и мои родители. В революции родители не участвовали, но встретили ее радостно. Отец часто вел с другими людьми разговор о политике и я слышал о том что он очень хвалил Ленина и его политику НЭПа.

В 1923-27 гг отца призвали служить в Красную Армию. И он два с половиной года отслужил в пограничных войсках на западной границе, под Псковом. Он рассказывал о нелегкой, но интересной службе пограничной (?). В эти годы нарушений границы было много, особенно со стороны контрабандистов. У него были и задержания нарушителей границы, были случаи когда он применяя оружие убивал их. Пограничная служба многое дает людям, которые ее прошли. Это я могу подтвердить из своей практики тоже службы на границе, но об этом потом. Отец был политически подкован хорошо, он разбирался в политике, читал районную газету.

Когда в стране началась коллективизация в 1929 году его избрали председателем колхоза. Он осуществлял коллективизацию сельского хозяйства в дер. Хреново. Кулаки и подкулачники его за это не любили мстили ему. Ряд семей кулаков из деревни отправили в отдаленные районы, в основном в Баку. Их хозяйство конфисковано в пользу колхоза. Почему эти люди оказались кулаками? Потому что применяли наемный труд. Но и сами они были тружениками, имели у себя мельницы, двигатели, ряд лошадей, коров и т.д. Конечно, если сравнить с нашей настоящей жизнью, то они не были богаты. Все дело в наемном труде, эксплуатации людей. Колхоз, как я помню, образовывался из бедных крестьян, с трудом, но и шел туда середняк. У всех отбирали лошадей и находились они в общем дворе одного кулака. Жалко было отдавать лошадей. Была отдана и отцом наша лошадь, ее называли «летка (?)». Отец много труда отдавал формированию и становлению колхоза. Но допускались и перегибы в колхозном строительстве. Он иногда очень ругал Сталина за то, что делается не по ленински. Это я подслушивал из его разговоров с товарищами, с которыми он служил вместе в погранвойсках. Его товарищ из Истлеева, приезжал иногда к нему в гости. Отец у него тоже бывал.

В один год сложилось так, что нечем было кормить лошадей и отец поехал в Истлеево к другу и закупил там несколько возов сена для лошадей. Но сделал он это без согласования с ревизионной комиссией и членами правления колхоза. Отца освободили от должности и передали дело в суд. Все это было рук кулаков и их подпевал. Осудили отца, дали 6 месяце принудительной работы. Он эти 6 месяцев отрабатывал счетоводом в селе Заболотье, от нас 7-8 км. Это была его первая судимость, а вторая я уже о ней писал. Вот такое злобное отношение к отцу со стороны некоторых подкулачников побудило его уйти из колхоза.

В 1939 году мы переехали (переселились) в Алтайский край. В те годы переселение на Восток было распространенным явлением. Несколько семей из нашей местности уехали на Дальний Восток и на Алтай. Поселились мы в селе Троицкое, Кулундинского района, в колхозе дали нам в доме часть квартиры из одной комнаты и сеней, в другой половине жили тоже переселенцы из Хренова – Киселевы. Отец был доволен переездом, его устроили работать животноводом. Колхоз имел 11 тысяч гектаров земли много овец. Из молока овец в колхозе делали брынзу. Были в колхозе ульи с пчелами, собирали мед. Урожай на первом году был сильный, мы получили много хлеба, в основном пшеницу. Этой пшеницей откормили одну большую свинью. Жили мы хорошо, из продуктов не бедствовали, как в Хренове. Жили весело, все работали в колхозе, кроме Вали. Я летом пас колхозных овец и готовился к экзаменам за 7-й класс. Мы уезжали из Хренова в мае месяце. Я учился в 7-м классе. Тогда семилетка считалась неполным средним образованием. Экзамены за 7-й класс сдавали помногу. Я сдал только письменную по русскому и по алгебре и мы уехали. Приехав на место, в село Троицкое, узнали, что такая школа имеется только в Кулунде, районном центре в 15 км от нас. Я пошел в школу, походил вокруг ограды, узнав что все уже экзамены сдали, вернулся домой.

Дмитрий, мой старший брат уже имел 7-летнее образование. Он один год подавал учиться в Рязанский железнодорожный техникум, но не прошел по конкурсу. На другой год подал документы в Серпуховское военно-авиационное техническое училище. Ему был вызов на экзамены вместе с товарищем Иваном Киселевым. Но родители собрались уезжать и документы пришлось затребовать обратно. А его товарищ поехал, сдал экзамены и через год приехал младшим лейтенантом-техником авиации. Все мы очень переживали за Дмитрия, а еще больше он сам. Здесь хоть и не желательно это делать, но надо упрекнуть родителей, особенно отца за его бездушное решение, сорвав наши учебные дела.

С нами вместе поехал в Сибирь жить наш сосед, товарищ Дмитрия, Илья Резаков. Его родители жили бедно, их детей было много и он как старший поехал на заработки. Жил он с нами вместе, дружно. Нам с ним было весело, он очень был веселым парнем. Прожили мы до февраля 1940 года и по настоянию матери, родители решили уехать обратно. Мама всю жизнь прожила в деревне и она очень скучала о доме, о родных местах. Отец очень ругался, но делать было нечего, не с охотой, решил вернуться в Хреново. Дмитрий работал в Кулунде культоргом в столовых, и я учился в 8-м классе. Жили мы в одной семье где было 5 детей. Отец очень много хлеба отдал за нас, оставил хозяину, и мы с Дмитрием остались там, а родители, взяв Валю и Илью, уехали домой. Когда я закончил 8 классов отец приезжал за мною и увез меня, а Дмитрий остался там до осени. Осенью и он приехал. Так вот прошло наше переселение.

Прошло много лет с тех пор, я очень хорошо помню этот период и очень хорошую, интересную жизнь. Так все время хотелось съездить туда, но не удалось. Приехав домой, отец не пошел работать в колхоз, устроился в Сасове дорожным мастером. Была такая должность. В нашем колхозе и по соседству в его обязанности входил ремонт дорог, мостов. По положению существовавшему тогда каждый колхозник должен был две недели отрабатывать на благоустройстве дорог. Отец вел учет этой работы. Ему это нравилось. Перед войной затеяли в Хренове сделать мост через плотину и отец был там старшим. Но мост сделать не успели, началась война 22 июня 1941 г.

22 июня 1941 г. был воскресным, выходным. Я помню этот день очень хорошо. Мы бегали на улице, играли. Приехали некоторые жители с базара из Сасово. Каждое воскресенье были такие базары. И сообщили о том, что по радио передали началась война, Германия напала на Советский Союз. Я прибежал домой и сообщил об этом. Отец сидел за столом и шил на машинке. Он сказал «ну началось» и выругался матом. Тогда в деревне все мужчины ругались так везде, при женщинах, детях – все это считалось в порядке вещей. Отец следил за обстановкой, он читал газету, выпускаемую в районе под названием «Колхозник». Мне было тогда 16 лет, я закончил 9 классов и подал документы в Ленинградское военно-топографическое училище. Возраст мой не позволял поступать, но брат Дмитрий через сельсовет достал мне справку, где было указано что я родился в 1923 году, а не в 1925 г. Война все сразу изменила.

Дней через 5 позвонили из райкома комсомола г. Сасово и мне передали, так как я был секретарем комсомольской организации в колхозе о том, чтобы собрать комсомольцев и с вещами прибыть в Сасово к 27 июня 1941 г. Все мы воспитывались патриотами, верили в силу и мощь Красной Армии в силу нашей страны, правительства. Набралось нас комсомольцев 9 человек: 5 парней, 4 девушки. Провели митинг у сельского совета, я выступил на митинге и сказал, что мы разобьем фашистов. Люди аплодировали нам. Приехали в Сасово, к дому культуры, где встретились с товарищами по учебе из других деревень.

В Гжатске вечером нас бомбили, это был первый налет на нас. Приехали в Вязьму, там услышали и бомбежку и стрельбу на фронте. И здесь мы не остановились, приехали в Смоленск, обстановка была очень угнетенная. Мы уже не пели и не смеялись. Налеты немецкой авиации участились, слышны были зенитные хлопки. А потом поехали дальше и где-то перед вечером нас высадили на ст. Гнездово – в 30 км от Смоленска. Пришли мы в лес, побыли немного отдохнули и ночью ушли на станцию Куприно, где и расположились в лесу, в палатках.

Однажды ночью нас собрали всех и мы пешим порядком пошли в Смоленск, к утру были там. Город немцы постоянно бомбили. Нас посадили на платформы и повезли в сторону Вязьмы. Но мы доехали до станции Ярцево. На этой станции скопилось очень много поездов. Немецкие самолеты бомбили станцию, впереди Ярцева был высажен десант, стреляли минометы. Кругом было очень страшно. Помню при налете самолетов, мы сошли с вагонов и спрятались в кустах, пули свистели где-то рядом. Дальше ехать было нельзя, нам передали добираться кто как может о Вязьмы, там на станции будет сбор. И вот начались наши мучения. Куда в каком направлении идти? По путям вперед нельзя, там немцы.

Я закончу мысль о нашем движении из под Смоленска. Шли мы до Вязьмы 5 суток по проселочным дорогам, но не вдалеке от шоссе. Продуктов не было, заходили в деревни, шарили по домам, в которых не было людей и не было продуктов. Брали колоски, терли их в руках и зерна ели. Это была основная пища. Воду пили в ямах, где скапливалась вода после дождей. Ее пили через платок ( конечно, не чистый). Помню однажды налетело самолетов 30. Мы попрятались во ржи, лежим смотрим что-то фашисты разбросали с самолетов, думали газы. Но потом все ближе, мы увидели листовки. Взяли листовки, на них было написано на немецком и русском зыке такие слова: «Бери хворостину и гони жида в Палестину” и др. Потом самолеты развернулись вдоль шоссе, отбомбились и ушли на запад. Однажды подошли к реке (по моему к Десне). Мост через реку был забит войсками, через речку переправлялись люди с техникой, лошадьми. Мы наблюдали как тонули лошади, люди в речке. Мост постоянно бомбили фашисты.

Нам предстояло переплыть речку на другой берег. Мне, как секретарю КСМ организации и ростом побольше других предстояло переплыть речку. Это я сделал быстро но не без трудов. Переплыл за мною Семен Резаков мой товарищ, сосед в деревне. Я с ним и сейчас переписываюсь мы с ним дружили хорошо, звали друг друга «Сват». Это наше имя и сейчас. Мы с ним друг друга так называем. Потом стали помогать переправе других. Двое наших Сашка Сидоров и Нюрка Резакова стали тонуть. Семен Резаков бросился спасать Сашку Сидорова, а я Нюрку Резакову.

Все переплыли удачно. Мокрые, уставшие, голодные вышли на другой берег, а здесь видим как фашисты расстреливают и бомбят деревню, где было скопление военных. Вся деревня горела. Собравшись с силами пошли на восток к Вязьме. На полпути встретилась автомашина, на которой ехали военные. Они взяли у нас девчат, четверых. Нам стало легче. Девчата часто плакали, с ними было не легко. На душе стало легче, хоть девчата доберутся до дома, а мы все перетерпим без хныканья. Так и получилось. Они добрались до дома быстрее нас. Родители о нас очень переживали.

Мы пришли на первые сутки в Вязьму, как и следовало, мы собрались на станции. Сюда, на сборный пункт пришло много нашей молодежи. Наш старший сказал, чтобы выделяли по человеку от команды для накрывания столов. Договорились нас покормить. Я пошел накрывать столы. Разложили по мискам макароны. Пошли за всеми на станцию, а в это время самовольно от Вязьмы на Москву отправлялся товарный поезд с нашими людьми. Мы увидели хвост состава. Напугались, хоть бегом беги за поездом. Тогда старший говорит «пойдемте покушаем за всех»,Что мы и сделали, а вечером нас кое-как разместили на пассажирском поезде и мы догнали свой товарняк. Я перешел в вагон к своим ребятам. Из пяти ребят приехавшим домой, всем потом пришлось участвовать на фронте. Один: Михаил Фирсов – погиб, Николай Фирсов потерял ногу, остальные остались живы и невредимы. Приехали домой голодные, похудевшие, завшивевшие.

Когда я уехал на трудовой фронт с Ленинграда пришел мне вызов в военно-топографическое училище на учебу. Но где меня искать никто не знал, так я и не поступил в это училище. За это время произошло другое событие. Мой старший брат Дмитрий был срочно мобилизован по партийной линии и направлен на учебу в политучилище на ст. Кубинку под Москвой. Этот призыв произошел очень быстро, на сборы ему дали 2-3 дня. Я с ним не увиделся и не простился. (опять перерыв долгий).

Я начал об отце и незаметно перешел на себя и Дмитрия. В сентябре 1941 года отца призвали в армию и направили в г. Цивильск Мордовской АССР для обучения. Из них, рязанцев сформировали дивизию. Он был командиром отделения, сержант по званию. Командиром взвода был зять Коновых (Долгих) из Заболотья. 6 декабря 1941 года началось наступление наших войск под Москвой. Дивизия, в которой служил была накануне высажена не далеко от Рязани, в Михайловском и пошла в наступление против фашистов. В это время были сильные морозы, а накануне прошел дождь. Во время наступления был тяжело ранен командир взвода отец раздел с себя фуфайку и накрыл его. Командир скончался, но и отец очень сильно простыл и заболел воспалением легких. Пролежал в одной семье, его выходили и потом он опять пошел со своими товарищами в наступление. Отец взял справку о своей болезни и где все это время находился. Это ему помогло при расследовании особым отделом. Иначе было бы приписано дезертирство.

Дважды отец во время войны был ранен, одна пуля разрывная попала ему прямо в ладонь на вылет. Подлечился в госпитале (в Сасово), он был взят в тыловые части, портняжничал и так до конца войны. В 1945 году дошел до Кенигсберга (ныне Калининград). Он много рассказывал про фронт. Тяжело ему было в пехоте. Остался жив случайно. Истрепан был физически и морально. Переживал он по Дмитрию. Я с ним во время войны часто переписывался. После войны, он был демобилизован, пришел домой, но в колхоз работать не пошел. Устроился работать портным в мастерской в Сасово. В начале имел инвалидность, но потом ее сняли.

Мать жила в Хренове, все время работала в колхозе. Всю жизнь сколько я помню, родители были в труде, жили в заботах. Оставаясь одна с нами, мама работала очень много. Она считалась ударницей в колхозе. Ее все уважали за честный труд, доброе сердце и во всем порядочность. Мама меня никогда не обижала, да и отец тоже, не препятствовали родители и в нашей учебе. С отцом, мама жила не дружно. Отец часто выпивал, заработанные деньги на шитье, пропивал. Она ему начинает говорить, упрекать его. Он не терпел этого, хватал нож и за ней. Она убегает к соседям, там ночует. Она не раз говорила о разводе, но не решалась окончательно, а жаль. При всем моем хорошем отношении к отцу за его трудолюбие, порядочность и честность я никогда не оправдывал его за плохое отношение к матери. Я помню его незаслуженные оскорбления матери и не прощаю его за это.

Когда мы были взрослыми, при нас он этого не позволял, он знал, что это будет для него плохо. Мы с сестрой Валей, их не беспокоили, жили сами, они нам ничего не помогали. Отец работал в Сасове, приходил домой в Хреново, где мама жила одна и вела свое хозяйство. Мама всю жизнь работала и очень много. Она была неграмотной, умела только расписываться. Этому ее научили в ликбезе в 30-х годах, который проводился в начале 30-х годов. Она была верующая, сильно верила в бога, молилась за нас, за всех и утром и вечером. Соблюдала все посты, она вообще ела очень помалу, но в пост совершенно не употребляла жирную пищу. Нужно сказать что все это помогало укреплению здоровья. Нам бы тоже не плохо было поститься перед праздниками хотя бы. Я не слышал, чтобы мама с кем-то в деревне ругалась, как это часто встречалось среди других. У нее всегда находилось утешительное слово, успокаивающее. Если бы все коммунисты верили так в свою идею, как мать в бога и если бы они выполняли также добросовестно партийные документы и в первую очередь Устав партии, как мама выполняла божественное писание , то на земле жилось бы всем хорошо и весело, жизнь была бы честной и более легкой.

Мама сильно переживала за Дмитрия. Она все верила, что он жив и еще вернется. Я знаю и то, что она болела и за меня всегда, за всех внуков. Всегда мне говорила и пальцем направляла в мой лоб, чтобы я не обижал Тамару. Многое из ее жизни, поведения, ее желания я старался выполнять. Мы почти ежегодно приезжали в отпуск в Хреново., писали постоянно письма помогали и деньгами. Понемногу, но ежемесячно высылали 10-20 рублей. Она этому была рада и никогда не просила, чтобы я ей высылал больше, или что-то купил, она всем была довольна. Когда мы приехали жить в Москву в 1968 году, мы с Тамарой или я один ежегодно приезжал в Сасово, где она жила с Дусей. Она всегда нас ждала и была очень рада. Всегда спрашивала, чем же вас кормить. Мы ей говорили чтобы сготовила и напекла блинчиков. Она это делала с удовольствием и мы с радостью все это кушали. Мама была хорошей собеседницей, у нее была хорошая память почти до смерти.

Оставляли ее жить у себя, но она выдерживала недели две, потом опять уезжала в Сасово. У нее очень сильно развито чувство Родины. И вот таких людей отлучили от земли, от деревни, где жить старому человеку невозможно. И вопреки своей воле приходилось уезжать из села. Мама всегда была опрятная, одевалась она не броско, но всегда чистенькая. На ней был белый платочек, белая блузка и черная юбка. Все это шло к лицу. К отцу она относилась так, как он заслужил. Она ему была предана, верно исполняла все свои обязанности, но он этого не ценил. Был к ней несправедлив. Она очень не хотела, чтобы ее похоронили вместе с отцом. Организм у мамы сильно подкосился и она в декабре 1980 года сильно заболела в Сасове. Врачи ничего не могли сделать. Дуся прислала письмо, что с матерью плохо, ей с ней тяжело.

Я поехал и привез маму в Москву. Тамара ее лечила через свою поликлинику, но улучшения не было. Валя приняла решение забрать ее в Киев, обещала через знакомых врачей ее подлечить. Мама не хотела ехать, но Валя все таки уговорила и увезла. В сентябре 1981 года Валя сообщила, что мама не встает, ей хуже, она не выздоровеет. Я поехал в Киев, повидаться и проститься с мамой. Мы много и долго говорили с ней обо всем, она слабо, но еще вела разговор, кое в чем стала путать события. Как и всегда она желала долго лет жить, дружно, не обижать никого. Попрощавшись с ней, я ушел на кухню и не смог выдержать, плакал навзрыд и никак не мог остановиться. Я в жизни многое пережил, перенес, но самое тягостное, тяжелое было для меня это прощание с матерью. Я и сейчас все это помню до мелочей. Но жизнь идет неумолимо для всех одинаково. Через месяц она умерла, мы с Тамарой, Валериком летали хоронить маму. Похоронили ее со всеми религиозными почестями. На меня вся эта церковная процедура произвела сильное впечатление. Неспроста за 70 лет советской власти верующих в стране не убавляется. Религия умеет работать с людьми и завлекать их. Я коротко об этом сообщу. Вот на территории церкви въезжает машина с телом покойного (мамы), бьют колокола. В самой церкви зажигаются огни, все торжественно – траурно. Поп делает свои дела, прощание и вынос тела, опять колокола извещают о человеке. Я не верующий, но сам обряд производил впечатление. А что у нас, коммунистов, какие звуки издают, да никаких, хорошо, если еще музыка халтурная сыграет и все. Похоронить то по человечески не могут! Позор нам!

К сожалению похоронить мать пришлось вместе с отцом рядом. С нашей точки зрения мы сделали правильно. Если уж они сами будучи живыми не разошлись, то и нам их мертвыми не вправе разъединять. Похороны мамы были устроены хорошие, достойные. Здесь большой труд вложила сестра Валя, мы в основном помогли материально. Мама любила всех своих детей, внуков, родственников. Очень хорошо относилась к Тамаре, всегда меня наставляла ее не обижать. Любила сильно Валерика ведь он был самым первым внуком, да и рос он приятным мальчиком. Хорошо она относилась к Тане и Наде.

Вот уже много лет нет отца с 1965 года, мамы с 1982 года но память о них жива, многие хорошие черты и качества характеров их перешли по частицам нам, детям и внукам и даже правнукам. Вот смотрю я на Валерия когда он идет , руками размахивает как дед, такая же походка и у Андрея. Так что жизнь родителей продолжается в нас, будет идти и дальше из поколения в поколение.[Увы, увы…]. Я еще не раз буду возвращаться к родителям. Нельзя понять свою жизнь и заглянуть вперед не зная и не помня о родителях. В наше время как то растерялось веками накопленное чувство глубокого уважения к родителям, старшему поколению, пожилым людям. Эта благородная традиция всегда была и будет благородным двигателем в жизни. Я верю, что наступившее время изменит все к лучшему. Против природы, жизни ничего не сделаешь, сколько бы ты не чертыхался. Как искренне любил своих родителей, особенно мать В.И. Ленин. Это пример для всех поколений. К сожалению все ленинское в этом вопросе растерялось, вытравилось, вышибли бюрократически-патриотическими призывами и действиями.

Чтобы перейти к описанию своей жизни, нельзя не написать о брате Дмитрии и сестре Валентине. Родители вырастили, как умели трех детей. Был еще один брат после меня, но он рано в детстве умер, его звали Мишей. Дмитрий родился в 1922 году, закончил неполную среднюю школу (7 классов) Каргашинской ср. школы. Учился он средне, не любил сидеть за учебниками. Очень хороший у него был почерк, умел прекрасно рисовать, вырезать животных всех видов. У нас окна были расклеены рисунками коров, свиней, лошадей, петухов и т.д. Он был мастеровым парнем. В 16 лет шил себе сам сапоги. Мастерил (?), и все что попадалось под руки. Но учиться в 8 класс не пошел. Подал документы в Рязанский железнодорожный техникум, по конкурсу не прошел. Поехал в Сасово, работал культмассовиком при мастерских столовых. Дружил он и причем сильно с Иваном Киселевым ( биток) его звали. Организовывали они в избе-читальне кружки по стрельбе, спектакли и др.

В 1939 году мы приехали в Кулунду Алтайский край. Я уже писал об этом. Дмитрий подал документы в Серпуховское авиационное техническое училище военное вместе с Иваном Киселевым, но в связи с переездом в Кулунду его документы вернули. Родители поступили неумно. Биток поступил в училище, через год его закончил. Дмитрий очень переживал это. Если бы он поступил в это училище, то во время войны будучи авиационным техником на фронте он бы мог остаться в живых. В 1940 году мы вернулись из Кулунды в Хреново. Дмитрий опять поступал в военное училище инженерное, но приехал в училище, посмотрел, ему не понравилось и он вернулся домой.

Когда мы приехали в Кулундинскую степь, то Дмитрий пошел работать в Кулундинскую среднюю школу секретарем, а потом перевели его культмассовиком в столовых города. Я с ним жил в Кулунде в одной квартире. Он часто приходил домой поздно, иногда бывал выпивши. По моему он себя как-то не нашел до войны, да и все это было не просто в те годы. Главное надо бы учиться, он этого не хотел, а родители не сумели его направить, да и примера то не было.

Началась война, он в это время работал в Сасове, но перед армией ушел с работы, был с месяц дома. И в июле месяце, когда я находился под Смоленском. Его взяли, вернее по партийной мобилизации направили в политучилище, под Москву, в Кубинку. Проучился он до сентября 1941 года, писал письма хорошие. Помню последнее письмо, в котором он сообщал, что выслал личные вещи, обещал матери прислать денежный аттестат, просил нас по этому адресу ему не писать. И так все кончилось. Писем от него больше не было, хотя мы их ждали. Родители ждали долго и надеялись что он вернется. Но на запросы отвечали, что он пропал без вести. Не удалось узнать о нем ничего. Да и трудно, а точнее невозможно о нем что либо узнать. Ведь в сентябре-октябре 1941 года фашисты рвались к Москве в бой бросали все что попадало под руки, как в пекло. Так было и с ними, все они погибли в бою за Москву, не оставив после себя каких либо документов, которые также сгорели в это время. Трудное было время, не до документов, да и некому было вести учет, все было брошено на защиту Москвы. Погиб Дмитрий, так и не узнав жизни, не изведав всего, что дается человеку, за нас, за нашу жизнь, как и многие миллионы советских людей. Вечная им память!

Я всегда вспоминаю Дмитрия вижу его перед собой, как наяву, вижу его во сне. Как плохо жить без брата. Я честно скажу, меня никто не видел плачущим о нем, но я наедине когда вспоминаю не плачу, а реву. Сил нет забыть. Как же нелегко было родителям, особенно матери. Потому она и молилась богу находила в этом какое-то утешение. После годового перерыва начинаю опять писать. Жалко конечно Дмитрия, но его участь постигла многих его сверстников. Из деревни его возраст никто не вернулся с фронта. А те кто пришел были искалечены физически и морально. Об этой войне много писано, но не все. То что пережил народ за войну и после войны потомки должны сказать правду и вознести по заслугам. Все человечество сейчас живет и развивается лишь потому , что наши люди, ценой своей жизни спасли его от фашизма. Фашизм это рабство, это смерть в неволе.

Теперь о сестре Вале. Она родилась в 1928 году. Росла она полной, черненькой красивой девочкой. Ее очень любил отец. Была она и капризной, мама ее за это наказывала подушкой ей по одному месту. Нас всегда заставляли за ней смотреть, что мы делали без охоты. Однажды родители уехали на базар, а меня с Дмитрием оставили за ней смотреть. Мы заигрались и о ней забыли. А она огородом ушла далеко и где-то в просе окапалась. Приехали родители а Вали нет, мы не знаем где она. Отец нас очень ругал и мог бы избить, но мы убежали. Валю как-то нашли, но и мы поздно пришли домой, злость у отца прошла.

Закончила она 9 классов и поступила учиться в Костромской текстильный техникум. После чего ее направили в Иваново, а потом она с мужем приехала в Киев. В техникуме познакомилась с Сергеем Новиковым, он же там учился. И она за него вышла замуж. Она не посмотрела на то, у него на обеих ногах были протезы. В детстве ему на железной дороге случайно поездом подрезало ноги. Он сумел научиться ходить на протезах. Это потребовало у него большой силы воли. Жили они с Валей дружно, хотя перенесли немало бедствий. Родилась у них дочь в 1954 году – Татьяна. Сергей закончил заочно институт и стал работать преподавателем, а потом и директором техникума в Киеве. Валя работала товароведом. Все шло нормально, получили 2-х комнатную квартиру, обставили ее. Но потом Сергей стал выпивать, погуливать. Чем дальше, тем больше и все в открытую. Валя долго терпела, а потом вынуждена с ним разойтись. Он ушел из дома к другой женщине. Таня выросла, закончила пединститут, работает в Киеве. Валя тоже работала честно и добросовестно. Вышла на пенсию. И сейчас они живут вдвоем. Обе работают. У нас с ними всегда были хорошие родственные отношения.

Когда мы в 1960 году переезжали из Одессы на Сахалин, то заезжали к ним в Киев. Несколько дней провели вместе, было не плохо. Это осталось у всех в памяти. А когда мы переехали в Москву, то здесь они к нам чаще стали ездить. Были на свадьбах моих детей, на 50 и 60-летии моём. Мои дети хорошо относятся к тете Вале и Тане. Валя тоже всегда чем-нибудь помогала нам. Когда она работала, то имела возможность достать отрезы на пальто Тамаре, мне на костюм и детям. У Валерия был сшит первый [в жизни, до сих пор помню…] костюмчик из ее материала (серый). Мы также бывали в Киеве и дети иногда ездили к ним в гости.

А теперь по порядку напишу о себе, о жене потом, когда придет время и также о детях, внуках. О себе я уже писал как появился на свет, как рос. В детстве и юношестве я много болел. Скарлатиной, бронхитом, ангиной и другими болезнями но все же выжил. Значит так было суждено. Рос я обыкновенным парнем, ничем особенно не отличался от других. Но был очень беспокойным, настырным по учебе. Учился хорошо. Четыре класса закончил я в Хренове. Помню свою первую учительницу – Будакова Екатерина Федоровна. Она была молодая и незамужняя. Мы уважали учителей, но иногда и хулиганили. Любил я в детстве играть во все игры нашего времени особенно в лапту. Это в мяч. Я умел ловить любой мяч на лету. Мимо меня он не проходил. В игре две команды: одни бьют, другие гоняют и наоборот. Меня всегда сравнивали с кем-нибудь из взрослых, так ценили. И на самом деле, в той команде где я играю, почти всегда бьют.

Любил волейбол. Натянем веревку (вместо сетки) между двумя столбами и бьемся. А также в такие игры как чижик, казаки, расшибалки и др. У нас ребята увлекались картами - я их не любил и играл редко. Любил стрелять в рогатки и очень метко. Однажды из рогатки убил даже (?). Это очень маленькая птичка. Зимой катался на лыжах в оврагах с больших гор. А лыжи были самодельные из бочки, прибивали крепления и вперед. А уж у взрослого были две лыжи, но разные. Это уже было хорошо. С гор катался я смело, редко падал, был крепкий на ноги. Много катался на коньках. Но больше на лыжах любил. Это во мне так и осталось. С 5 по 10 класс я учился в Каргашинской средней школе. Эта школа от нашего села находилась в 5 км. Ежедневно ходили туда и обратно – 10 км. Все это считалось в порядке вещей. Плохо только было в ненастную погоду, зимой в мороз и распутицу. Валенок на зиму не хватало, носил лапти с онучами. Я их любил носить, потому что снег не засыпался в ноги и тепло, легко. Летом тоже в них хорошо, особенно при работе в поле, ходьбе по жнивью. Сейчас конечно, дети не знают что это такое. Все стараются друг перед другом одеть модные туфли и быть, и быть при…(?). Раньше на это как-то не обращалось и не было стыдно.

О школе у меня осталось самое хорошее, приятное впечатление. Учителя у нас были грамотные. Требовательные люди, были строгие, но не жестокие. Полученные знания в средней школе, очень хорошо помогли мне в жизни. По уровню знаний по всем предметам я никогда не был в числе отстающих, а наоборот впереди. Я помню всех преподавателей, хотя прошло уже 47 лет. Особенно я любил математику (алгебру, тригонометрию). Я не знаю задачки, которую бы не решил. Всегда готовил сам уроки, никто мне не помогал, не любил у кого либо списывать. У меня это списывали. Я даже ночью, во сне решал задачи и вставал записывал. Очень хорошо знал правила написания, диктанты, сочинения писал также на отлично. Любил один сидеть и думать, записывать. Но не любил говорить, рассказывать. Поэтому все эти предметы где надо пересказывать литературу, историю и я не любил, хотя отвечал хорошо. Но в жизни получилось наоборот. Плохо мы все относились к немецкому языку. У нас преподавал его немка- Амаль (?) Иосифовна очень хорошая женщина, но как-то этот предмет не был любим. Это плохо и я об этом не раз сожалел.

Утром рано мать будит в школу. А сама она вставала с петухами и растапливала печь, готовила кушать. А еда была это картошка с молоком или с квасом. Встали, поели картошки с хлебом и пошли в школу. Приходишь со школы, матери дома нет, она на работе лезешь в печь, вытаскиваешь чугунок с похлебкой. Это суп картофельный без мяса конечно, нальешь себе с хлебом поешь и садишься за уроки. Никто, никогда не заставлял учить уроки, никогда родители не ходили в школу, сами. Зная почему то надо учить, ведь завтра могут спросить и поставить двойку. А после уроков играли на улице, или делаешь по дому что-нибудь. Надо принести воды, убрать навоз, встретить со стада корову, когда она была. Ее надо пойти еще попасти и поздно вечером пригонишь ее домой для дойки. Иногда были овцы, поросята. Я еще был маленьким, помню, свинья опоросилась, ее загнали зимой в квартиру и она там живет недели две, также и с ягнятами. Мы иногда водили кроликов. Я их любил кормить травой, капустой. Осенью их резали, мясо ели, а шкурку отец обделывал и шил нам из них шапки.

Вообще, если сравнивать с настоящей жизнью, мы тогда все в деревне жили бедно. У кого была еще корова, то было не плохо, молоко выручало. У нас же были периоды, когда коровы не было, особенно когда отец находился на принудработах где-то в 1937-38 годах. Где то в 1937 -38 годах отец с Дмитрием ходил далеко на базар и привел (купил) большую корову. Молоко она давала вкусное, жирное, но мало. Корова была прожорливая. Однажды летом коровы были в стаде, пастух не уследил и наши коровы зашли на клевер и объелись. Нам об этом сообщили, мы прибежали в поле, видел и как она мучилась. Могла сдохнуть, ее решили зарезать. Лето, мясо может испортиться, холодильников не было, нужно все везти в Сасово,. Отец находился в Сасове. Как то Дмитрий с матерью извернулись и увезли корову в Сасово, где встретили отца: мясо сдали в столовую по дешевой цене, на вырученные деньги корову не купили. Да и когда была корова кормить ее, особенно зимой нечем.

Кормов не давали и не продавали. Даже не разрешали косить. Но мы с отцом ходили в овраги и умудрялись косить и приносить траву. Зимой кормили соломой, которую давали на трудодни, снимали с крыши солому и ей тоже кормили. Какое же может быть молоко. Иногда ночью собирались женщины в том числе и мать, ходили в поле и воровали солому из стогов колхоза для корма коровы. Молока хорошего нам пить приходилось мало, а о масле и речи быть не могло. Все сдавалось в налог государству, а что оставалось продавали на рынок. Деньги нужны были на керосин, спички, мыло. Налоги в деревне были очень большие. Молока сдавалось 500 литров в год, мяса – 40 кг. 75 штук яиц и т.д.

Что сеяли, сажали на огороде в 40 соток, с того и брались налоги. Если кто во время налог не уплачивал, то приходили агенты по налоговой уводили скот или забирали хлеб из амбаров. Я помню родители лезли из кожи, но налоги во время сдавали, зная что так надо. В одно время установили налоги на все, даже на деревья: яблони, вишню и др. У нас за домом был большой сад, я помню были хорошие яблони, малина, смородина и другое. Сады были почти у всех. После установления налогов на сады они были ликвидированы. Я много раз видел во сне свой сад, особенно одну яблоню и с ней два куста смородины.

Во всем выручала картошка. Сажали на огороде в основном ее, собирали помногу, заготавливали на зиму, сдавали в налог. Жили мы в доме, состоящем из двух частей. В большой комнате, ее называли горница, была печка в которой готовили пищу, была и печурка, для отопления зимой. Топили печи дровами, за которыми ездили в лес. А перед войной дров не было, приспособились делать из навоза кирпичики и ими топить печь. Плохо было с топливом, мучились люди. Потом кое кто стали уезжать, продавали избы, сараи, их покупали тоже на дрова. Я этими вопросами тоже занимался, помогая дома, иногда топили соломой печку. Вот сейчас все едят хлеб, булки и никто не задумывается о том, как они появились на свет. А раньше этого не было почти никогда. Получат родители из колхоза на трудодни рожь, пшеницу, просо зерном. Надо свести на мельницу и смолоть рожь или пшеницу в муку. Хорошо, что у нас в Хренове были три мельницы ветряные. На них и мололи. Это ведь тоже проблема, надо отвести обычно на себе мешки с зерном, стать в очередь и ждать когда тебе перемелят, проходят дни и ночи. То ветра нет, то мельник пьяный. Когда есть мука, уже хорошо. Мать пекла хлеб ржаной в печи. Конечно , хлеб был вкусный, сытный. Ведь ели то хлеб, да картошку, а ведь работали, бегали, физически были люди крепче чем сейчас. Ободрать просо это тоже проблема. Драли просо на просорубке. Кашу варили в основном пшенную. Она очень вкусная с молоком. Это был праздник. Из пшена после, того, протолкут ее в муку мама пекла блины. Пшенные блины или оладьи были объедением.

К сожалению блины пекли только по праздникам. А праздники отмечали только религиозные, рождество в конце декабря, крещение в феврале, масленицу в марте, пасху в мае и другие праздники. Праздники проводились вместе. Люди собирались по родственным связям, и гуляли, пели песни, плясали. Музыка была это гармошка, балалайка, мандолина. Собирались гости у нас, приходили с Юматова, Малого Хренова, Светлого. Пили в основном самогон, который делали (гнали) из свеклы. Ходили и мы в гости я тоже с родителями ходил выпивать не выпивал, нам не давали, да и желания не было. Первый раз я выпил самогонку в мае 1939 г., когда мы уезжали на переселение в Алтайский край. Я сильно плакал, мне не хотелось уезжать из деревни. Это было для меня большим горем. Ведь в самый разгар экзаменов за 7 класс, мы уезжали в неизвестность. Как я буду учиться и где неизвестно.

В деревне я дружил с ребятами: Семеном Резаковым, Сашкой Сидоровым, Дмитрием Потаповым ( двоюродный брат), Михаилом Кл(?) и другими. Я ни с кем не враждовал. В 1940 году после окончания 8 классов в Кулунде Алтайского края я с отцом приехал домой в Хреново. Поступил учиться в 9 класс Каргашинской средней школы. Летом мы всегда работали в колхозе. Нас никто не заставлял, мы сами желали. Какие работы мы делали: пасли в поле ночью лошадей колхозных, пахали, бороновали. В уборочную возили волокуши, собирали колоски. Сейчас говорят о потерях при уборке урожая. Раньше этого не было. Даже после того, как уберут урожай, посылали нас – детей собирать колоски. Я осенью, когда копали свеклу ходил помогать матери. Тяжелый это труд. Свекла требовала много ухода и все это делалось вручную. Прополка, копка, чистка, отправка на завод это делалось женщинами, несмотря на грязь, мороз и т.д. Когда я думаю о том труде, который делали женщины в колхозе, то у меня сейчас вызывает это глубокое сожаление. Женщины работали в колхозе от зари до зари вручную без техники в поле. На холоде, дожде, дома вставала рано утром топила печь, готовила еду, кормила всех, убирала, стирала, ухаживала за скотиной и поздно вечером ложилась спать.

Какой же тяжелый, изнуряющий труд. Наши матери заслужили вечную благодарность, о них надо помнить всегда.. И как жаль оставшиеся из них старенькие женщины имеют низкую пенсию, никаких удобств в жизни. Какое же было у нас всегда бездарное руководство. Обо всем этом я тогда ничего не думал, считая что так и надо, ибо жили так все. Иногда я читал художественную литературу. В школе у нас была хорошая библиотека. Но особенного интереса у меня к этому не было, да и времени было мало на это. Вообще меня считали более грамотным в деревне по сравнению с другими, так как учился я хорошо и об этом в деревне все знали. Бригадиры у них были мужики не особенно грамотные. Они меня привлекали вести колхозные книжки, записывать в них учет заработанного. Я это делал аккуратно и с любовью. Участвовал я и в комсомольской работе. Нужно сказать, что авторитет комсомола в тот период был высоким. Вступать в комсомол это честь. Принимали в комсомол с 15 лет. А мне было 13 лет и я умудрился вступить в комсомол (?).

Вступал я в Каргашинской средней школе, а комсомольский билет вручали в Сасове в райкоме комсомола. Все это выглядело торжественно и ответственно. В 1941 году я окончил 9 классов. В эти годы было большой модой быть военным. Армия была в почете. И мы – ребята тоже завидовали тем старшим товарищам из деревни, которые стали офицерами или приходили после службы солдатами. У меня большого желания быть военным не было, но какая-то сила меня на это толкала. Как-то в газете обнаружил объявление о наборе на учебу в Ленинградское военное топографическое училище. Набирали с 9 классами образования, возраст 17 лет. Мне было меньше – мой брат старший Дмитрий через сельский совет достал мне справку о том, что я рождения 1923 года ( а не 1925 г.). Собрал документы и послал их в Ленинград. Но здесь вскоре началась война 22 июня 1941 г.

Через неделю по линии райкома комсомола объявили мобилизацию комсомольцев на трудовой фронт. Об этом я узнал потом, а было так, что из Сасовского РК ВЛКСМ пришла телефонограмма с требованием прибыть 9 комсомольцам с вещами (продуктами) в г. Сасово. Я был секретарем комсомольской организации, собрал 5 ребят ( Сашка Сидоров, Семен Резаков, Мишка Фирсов, Николай Фирсов) и 4 девочки ( Софья Конова, Мария Клейменова, Шура Клочкова и Нюра Резакова). В деревне у сельсовета собрались мы, были руководство совета, люди. Был митинг, я выступал на митинге, порыв был большой, патриотизма хоть отбавляй. Готовы были разгромить фашистов немедленно.

Приехали в Сасово, около дома культуры собралось много нас, знакомых по школе ребят и девчат. Посадили нас в товарные вагоны и мы с песнями, радостные поехали. Куда едем, зачем никто ничего не знает. Говорят, что едем косить сено за Рязанью. Проехали Рязань, говорят за Москвой. Проехали Москву, а что дальше. В районе Можайска нас первый раз бомбили. Настроение стало падать, хоть бы и назад, но нельзя. Едем на Смоленск, а там бомбежка, обстрелы регулярные. Поехали за Смоленск, а там еще хуже. Высадили у ст. Гнездово, Куприно, Сафоново в лесу, потом перешли в другой лес. Начали рыть противотанковый ров – людей много, техника: кирка, лопата и энтузиазм. Бомбили нас каждый день с низкой высоты. Разбило нашу походную кухню в 100 м от окопа, в котором я лежал с Семеном Резаковым. И так каждый день. Некоторые стали уходить домой, пошли однажды и мы, но на дороге нас остановили и на автомашине вернули обратно. Девчата плачут, становится тоскливо, голодно да и с едой плохо. Немцы где-то близко, нас могут взять в плен живехонькими. Наконец принято решение вернуться по домам. Ночью пешком мы пошли на Смоленск. К утру пришли, сели на платформы и поехали в направлении ст. Ярцево. Немецкие самолеты бомбили ежечасно. Только проедем 3-5 км , как осуществляется налет на состав. Поезд останавливается и все бегут кто куда. Я с ребятами прятался под колеса вагона, зная что бомбят не точно. А те кто убегал, попадали под бомбы, летели только клочья от них. Машинисты опыта не имели и каждый раз при налете останавливались, не думая о том, что в неподвижную цель попасть легче.

Потом война научила как лучше и поезда на скорости двигались при бомбежке. Итак мы двигались до утра следующего дня, прибыв на ст. Ярцево. Здесь скопилось много составов, движения на восток не было, кругом все разбито бомбами, минами и снарядами. Мы лежали в кустарнике и пули с самолетов свистели рядом. Наши начальники сказали, что мы должны добираться до Вязьмы кто как может, а там на станции сбор. Куда идти мы не знали, впереди сплошной минометный огонь. Решили идти за милиционерами. Наконец вышли на шоссе Москва- Минск. Шоссе было забито войсками, которые плотным строем шли на фронт. С фронта пробирались раненные, жители городов, деревень кто в чем. Крик, стоны, сплошной ужас. А немецкие самолеты стаей летают вдоль шоссе, поливая огнем и бомбами. Идти по шоссе опасно, мы еще были глупые, но уже соображали, что надо идти подальше от шоссе. И так мы пробирались по проселочным дорогам 5 суток до Вязьмы. Есть нечего, питались колосками ржи или пшеницы, пили воду из ручья через грязные носовые платки. Все это я уже описывал.

Вернувшись с трудового фронта через месяц меня направили работать на строительство дороги в Бок-Майдан Мордовской АССР, что в 50 км от нас. Мы туда ехали на лошади с ребятами из деревни. Дорогой, когда мы ехали в одном месте на сырой земле заснул я очень сильно застудил нижние места и всю жизнь я этим мучаюсь, лечусь, дорогу мы строили из камня, накладывали их рядом, так чтобы могли пройти танки. Вместе с нами работали девчата из Подое ? вка- это деревня в 6-7 км. Вот там я познакомился с одной девушкой, звали ее Паша Артемьева(?). Она мне понравилась и мы с нею переписывались хорошими письмами до 1945 года. Потом видно, она встретила поблизости другого и на этом все кончилось. Когда мы находились на строительстве дороги, остальных ребят, моих товарищей призвали и направили на работу в г. Нижний Тагил, но там было очень плохо, ребята оттуда сбежали.

Много было эвакуированных беженцев. Через нашу деревню ехали, шли люди на Восток с Запада. Вместе с учебой, мы ходили в выходные дни на работу в колхозе, а как комсомольцы ночью ездили по колхозным конефермам проверяли хорошо ли охраняется. А когда вышли займы, мы комсомольцы агитировали всех на подписку на заем. Трудная это работа, но люди отдавали все что есть. Собирали мы и теплые вещи, овчины и направляли в Сасово. Собирали металлолом, а также золу печную и все отвозили в Сасово. Меня, как секретаря КСМ организации за это похвалили по радио в Сасове.

Выпускной вечер очень хорошо помню, проходил в школе. Мы уже с начала торжества выпили самогонку и были навеселе. Света не было, кроме керосиновой лампы соблюдали светомаскировку. Я выступил на вечере, поблагодарил учителей и заверил, что мы оправдаем надежды школы. Веселились до утра, а потом разошлись по домам и так я не был в этой школе никогда, но во сне видел и вижу часто свою школу, которая действительно мне дала хорошие, твердые знания. Спасибо всем учителям которые меня учили. У меня о них обо всех обо всех высокое мнение осталось. Я видел в их лице образец, особенно математиков. Я любил этот предмет, не было такой задачи, чтобы ее не решил. Для меня это было очень интересно. Я и хотел быть учителем математики.

А в декабре 1942 года пошли в райвоенкомат и попросились в армию добровольно, написали заявление и нас призвали. Из Шацка мы прибыли домой, три дня были дома. Пили самогон, играли вечерами, прощались. Вся деревня нас с Сашкой провожала. Батя мой, дедушка на лошади отвез нас в Шацк, а там сказали, что надо ехать в Сасово. Мы вернулись в Сасово. Наши матери приходили к нам, приносили продукты и конечно выпить. Война. Все знали, что сегодня жив, а завтра нет.

Это пикирующий бомбардировщик. В то время он начал выпускаться, все на него было засекречено. Самолет конструкции Петлякова, очень сложный, серьезная машина. Много летчиков на нем побилось. Но в боевом отношении сильный. Это двухмоторный, двухкилевой пикирующий бомбардировщик. Экипаж: командир экипажа, штурман, техник, стрелок-радист и моторист. Вооружение имел: две пушки, в носовой части, турельный пулемет (ШКАС или Березина), и у стрелка крупнокалиберный пулемет. Скорость до 500 км/час, подвешивалось бомб 1-3 тонны. Чтобы знать этот самолет, надо было очень много изучать (?).

Я технически слабым был, кроме топора, пилы ничего в руках не держал. Мне все давалось с трудом и только моя напористость, усердие и дисциплинированность помогли мне выйти в число лучших курсантов. У нас были предметы : теория мотора, теория самолета, теория полета, конструкция мотора, конструкция самолета, электротехника, материаловедение, столярное, слесарное, токарное дело, трос(?), мед(?), жестяное дело и военные, строевое, физо- и политподготовка.

Учителя из офицеров были опытные, грамотные люди и учили нас требовательно. Когда закончил теоретические дисциплины, перешел на практические занятия на аэродроме, который находился не далеко от школы, на живых самолетах. Помню первый раз сел я в кабину, в роли авиамеханика, надо было запустить моторы, их опробовать и выключить. Все это должно идти по схеме, надо смотреть по приборам и реагировать. Это сложно, только практика облегчает. Я запустил моторы и стал их пробовать на различных оборотах, с режимом увлекся, а по приборам уже видно, что моторы перегреваются, а я все газую. Инструктор, ст. техник-лейтенант Никитенко сидел за мной, мне по голове как стукнет, я поднял голову к нему, он ругается и тыкает пальцем на температуру воды и масла, тогда я понял и сбавил газ.

В последующем он меня высоко ценил, ибо я делал все как учили. В августе 1943 года мы с группой в 20 человек во главе с т. Никитенко поехали на фронт стажироваться. Ехали мы по Волге на теплоходе до Сталинграда. Приехали туда, город был весь разрушен, ни одного здания не было целым. Потом мы добирались до полка товарняками. Однажды сели, кто в вагон, а мы на крышу товарного вагона, поехали. На станции темно, оказалось, что мы сели не в том направлении. Никитенко кричит – «команда 20» слезай. Поезд движется, мы с крыш попрыгали, без увечья.

Прибыли мы в полк и сразу же нас направили в столовую. Принесли хлеба, помидоры, огурцы на закуску. Не успели принести первое, мы быстро все поели, ведь были голодные. Говорят из какого вы концлагеря пришли. Были мы изможденные так. 86 бомбардировочный авиационный полк состоял из самолетов Пе-2, какие мы изучали. Входил он в действующую 8 Воздушную армию, 4 Украинского фронта и расположен был в г. Сталино (ныне Донецк). Жили мы в землянках, рядом с самолетами. Готовили самолеты к полету. Летали самолеты ежедневно по 2-3 раза на бомбежку. Надо было заправить быстро бензином, маслом, водой, зарядить пулеметы, подвесить бомбы, залатать пробоины и др., а ночью охраняли их с винтовкой.

Почти ежедневно нас бомбили немцы ночью. В 10 км от нашего аэродрома устраивали ложные аэродромы, на них наводили немцев и не без успеха. Полк двигался вперед с фронтом вместе. В октябре мы были под Мелитополем. Через два месяца нас вернули обратно в г. Вольск, на доучивание - ведь программу 3-х летнего обучения мы должны были пройти за 1 год и 4 месяца. Если раньше в мирное время выпускал офицеров, то нас выпустили в качестве сержантов, экономили на этом. Закончил школу я успешно без одной тройки, поощрили меня за это.

Вот таким путем я был на фронте. В последующем я об этом везде писал, но в личном деле, которое нам никогда не давали, не было точно указано о моем участии на фронте. В характеристике, которую мне написал командир взвода, было указано, что я проходил стажировку в «строевой части». Так во время войны называли действующие на фронте полки. Но сейчас это не признается и мне не засчитали участие на фронте при увольнении. Пришлось очень много раз запрашивать через Ленинградский райвоенкомат в архив военный об подтверждении нахождения на фронте. В авиаполку не нашлось приказа, а вот в приказах об убытии и прибытии с фронта в архиве школы найдено. По этим данным и в райвоенкомате засчитали участником и выдали документы об этом.

После окончания Вольской школы, мы все очень хотели поехать на фронт, некоторые ребята сбежали на фронт в этот полк. Но таких было 2-3 человека. Это в то время считалось дезертирством и было рискованно на это идти. Я это не мог сделать. Всех нас в основном направили во 2-ю Балашовскую авиационную школу летчиков. Эта школа только формировалась. Мы приехали туда первыми. На месте, где организовывалась школа, в казарме был военный госпиталь, а до войны 1-я Балашовская авиашкола летчиков, которая переехала в г. Славгород Алтайского края. Меня назначили старшим механиком на самолет «СБ» - скоростной бомбардировщик.

Сашка Сидоров тоже был вместе со мною в одной авиаэскадрилье. Он работал вторым механиком на самолете СБ с техником офицером. Однажды у него произошел несчастный случай. Он разбирал стойку самолета состоящую из поршня и цилиндра. В цилиндре была жидкость под давлением 40 атмосфер. Когда он откручивал гайки, то поршень выскочил и ударил его в пах, чуть не до смерти. Отвезли его в госпиталь, а техника, который стоял рядом убило насмерть. Мы ходили с Валькой Петуховым к нему, носили подарки.

Однажды на моем самолете тренировались летчики молодые и один из них совершил плохую посадку, подвесил самолет и бросил его, поломал стойку, самолет накренился. Короче говоря он его поломал. Дали мне другую машину, двухлопастную. На самолете были и другие происшествия. Так однажды курсанты тренировались. Один из них при взлете вместо того, чтобы открыть бензобаки, их закрыл. Самолет с перебоями в моторе но садили, обвиняли меня. Но я отбился, не виноват был, курсант признался.

Полетов было много, поднимались с 2 часов ночи и на аэродром. Начинали летать с рассветом до 11-12 часов. С вечера не заснешь, утром не встанешь. Но старшина быстро поднимал, и на аэродром с песней. Кормили нас лучше чем в Вольске. В Вольске нас морили , мы голодали настоящим образом. Я всегда имел одно желание - наестся черного хлеба досыта, о другом и мечты не было. Каких-либо увеселений не было, иногда кино. В увольнение никуда не отпускали, да и некогда было. Радость была в письмах. Я много писал и получал их.

Но пошло все иначе. Пришел приказ в школу – отобрать хороших автомехаников со средним образованием и направить в летную школу. Летчиков не хватало, надо готовить быстрее. Из механиков это можно было сделать. Жребий падает на меня. Я никогда не мечтал быть летчиком, в мои планы это не входило. Но тут меня стали агитировать, уговаривать. В конце концов я сказал, что один не поеду, если с Сидоровым, то поеду. А у Сашки Сидорова было взыскание связанное с гауптвахтой.

Наконец этот вопрос уладили и мы с ним поехали во 2-ю Ртищевскую военную авиационную школу пилотов первоначального обучения. Это было в январе 1945 года. Нас сразу направили в лес в Аркадак заготавливать его для школы. Так мы этим и занимались с месяц. Потом нас вернули в 1-ю авиаэскадрилью курсантами Ртищевской летной школы. Авиаэскадрилья располагалась в деревне Песчанка, верее в 1.5 км от нее. Во время войны построили пленные немцы бетонированную площадку, сюда летали наши самолеты Пе-2, здесь они базировались. Когда фронт отодвинулся на Запад это сооружение осталось. А сооружение состояло из двух деревянных домов. В одном доме мы жили на деревянных двухъярусных нарах, в другом столовая. Условия были ужасные.

Зима в Саратовской области холодная, топить печи нечем, даже готовить продукты нечем. Когда мы ложились спать на нары, сдвигали матрацы и наваливали на себя кто что имел, ложились в обмундировании, в шапках. Утром надо вставать, умывались снегом, пили воду из оттаявшего снега. А в туалет ходили, как на «подвиг». На потолке снег. Днем здесь же занимались. Приходили преподаватели, читали лекции, а мы сидели на нарах, классов не было. Вечером при коптилках пели песни, рассказывали, читали письма друг другу. Были ребята многие с фронта анекдотчики. Они нас веселили. Была и горе…? Кормили в основном капустой. Еще осенью ее заготовили в большой деревянный чан, который стоял на улице. Из него народ брал эту капусту, клал в котел и варил. Воду на себе привозили привозили на санях с Песчанки. Курсанты, которые назначались в наряд на кухню, должны были найти дрова сами. Невдалеке был песчаный карьер, там была проложена узкоколейка. Вот эти шпалы разбирали, разбивали чем попало и ими топили печи, готовили пищу. Хлеба редко давали, в основном сухари, да и те червивые. Пищу не проваривали, ели, запивали чаем. В баню мы не ходили, однажды поехали в г. Ртищев – 15 км от нас в баню. Баня не топленая, котел с водой чуть подогретый. Мы ноги в котел поставили, поплескались и переодели белье и домой. Вшей было полно. Летом мы приступили к полетам на самолетах Ут-2 (учебно-тренировочный самолет).

Инструктором у меня был лейтенант Савченко. Вылетел я самостоятельно, получилось не плохо. После полетов шли на пруд, купались били вшей по 50-70 штук. Когда созрел урожай, нас человек 10 направили в село Байка (она же станция) возить зерно. Мы эту работу делали с большой охотой, помогли здорово. Кормили нас хорошо, а вечером пили самогон и в клубе танцевали, дурачились. Командир АЭ приезжал к нам, мы его угощали и он довольный уезжал.

Когда кончилась война, в день Победы мы с ликованием это встретили. Состоялся митинг, все радовались. Я с ребятами уехал в г. Аркадак, где мы на квартире у хозяйки напились, походили по городу, а вечером на товарном поезде поехали домой. Остановились на станции перед Ртищевым и пешком по полям шли в Песчанку. Состояние было тяжелое, ели дошли. А эскадрилья построилась на аэродроме для полетов. Мы пришли и конечно было заметно после похмелья. Ушли отсыпаться. Правда все обошлось благополучно.

В одно время к нам приехал Сашкин брат Иван. Он прошел всю войну, демобилизовался. И мы с ним у командира звена отмечали эту встречу. Осенью 1945 года нас оправили отсюда в Дубасово. Это небольшой разъезд по дороге от Ртищева до Пензы. В нем всего несколько домов и те же казармы, как в Песчанке. Здесь нас кормили лучше, все было чище, хотя жили также на нарах. Жизнь пошла веселее. Стали больше летать, практически здесь мы выполнили полностью программу полетов на Ут-2 и стали пилотами.

Вечером устраивали танцы под баян, приходили сюда и девушки. В одном километре от нашей авиаэскадрильи располагался совхоз «Темп». Там на частных квартирах и домах жили офицеры наши. Однажды к вечеру меня попросили пойти в «Темп» курсант Иван Радченко и напилить дрова командиру звена лейтенанту Сигал. Я с ним пошел, напилили мы дрова, покололи и пошли домой, было уже темно это происходило в октябре месяце 1945 года. В этом совхозе был медпункт, в нем жили и работали две девушки закончившие Балашовский фельдшерский техникум (училище), и направленные сюда работать фельдшерами. Звали их Аня и Тамара.

Иван Радченко уже где-то познакомился с Аней и начал дружить. Кто-то из ребят наших был знаком и с Тамарой. Я этого всего не знал и не увлекался. Радченко мне говорит «пойдем зайдем к медичкам». Я в начале сопротивлялся, а потом сдался. Мы зашли к ним в медпункт, познакомились. Горела железная печка. Буржуйка. Вечер посидели, я в основном топил печь. Иван с ними развлекался. Потом мы ушли, девчата нас пригласили приходить. И так незаметно для себя я стал похаживать, в основном к Тамаре. Тамара была высокая, стройная блондинка, веселая и мне она как-то стала больше нравиться. Меня стало больше тянуть к ним. Встречали они просто, мы помогали им наворовать дров. Питались они бедновато, но картофель мятый был всегда и они угощали им. Потом они поселились рядом к одной женщине. У нее было по-моему двое детей, меньший был мальчик и мне было интересно с ним играть. К хозяйке приходил мужчина, работавший на газопроводе Саратов-Москва.

Потом Иван Радченко перестал ходить к Ане, она стала дружить с уволенным в запас офицером. А я стал неотступно ходить к Тамаре. Отношения у нас с ней были хорошие. Она приходила к нам на танцы. Танцевала она очень хорошо, любила сильно их. Я ее провожал. Все знали о нашей дружбе. Старшина способствовал мне, чтобы я ходил в «Темп». Знал об этом и мой инструктор Шлыков. Бывало уйдешь вечером после отбоя, а утром к подъему бежишь обратно. Днем на полеты. Думаешь сегодня лягу спать, а вечер подходит, опять тянет к Тамаре. Однажды пришел приказ эскадрилью курсантов направить в колхоз на уборку картофеля. Командир эскадрильи капитан Нагорный пришел к построению курсантов, а меня в это время не было. Я был в это время секретарем комсомольской организации. Не было еще человек 8-10.

Иду утром темно, вижу горят керосиновые лампы в столовой, курсанты бегают. Ну думаю конец, попался. А за самоволку могли осудить года на два и в дисциплинарный батальон. Прихожу в казарму, мне говорят вызывает командир АЭ. Прихожу, докладываю что прибыл. «Где были?”. Я был на вокзале в Ртищево, провожал инструктора из Песчанки. Он был уволен и уезжал. Кто отпускал, спрашивает. Я отвечаю, что старшина Ключников. А его самого не было, он был в самоволке на ст. Байка. Там у него была любовь. В это время он заходит, тот спрашивает старшину – отпускал ли Потапова – ответил, да, отпускал. Хотя это было и вранье, но куда денешься. Такова была жизнь.

Всех нас оставили при эскадрилье и мы несли караульную службу. Свою вину мы, в том числе и я искупили честной службой. Однажды в темную ночь я стоял часовым на стоянке самолетов. Слышу кто-то идет, по грязи хлюпает. Я кричу как положено «Стой, кто идет?» . Ответа нет. Я кричу «Стой, стрелять буду». Опять нет ответа. Тогда я над головой, как из винтовки шарахнул. Пуля просвистела мимо его. Он упал на землю и ругается на меня. На выстрел прибежал начальник караула, младший лейтенант. И выяснилось, что это был начпродовольствия. Посмеявшись его отпустили, а мне сказали, что правильно действовал.

Мы с Томой начали жить как муж и жена с 1 января 1946 года. Но из меня настоящего мужа долго не получалось, вплоть до сентября 1948 года, ибо я был все это время в казарме на положении курсанта. Тома много натерпелась со мною, будучи практически одна. Но она оказалась верной, терпеливой женщиной. За это я ее еще больше ценил и ценю. Где-то в марте 1946 она мне сказала, что будет ребенок. Меня это и обрадовало и огорчило тем, как же будем жить.

Мы с ней иногда ездили в Балашов, там я познакомился с ее родителями. Отец ее, Александр Федорович как сейчас помню, сидел в углу и шил, подшивал обувь. Мы с ним поговорили обо всем. Он мне понравился , у меня о нем хорошее сложилось мнение. Но он уже был болен, в последующем я его видел уже в постели, лежачим. 6 декабря 1946 года в возрасте 46 лет он умер, я был на похоронах. Жили родители в последние годы бедно. Мать – теща, Александра Ивановна осталась с одной дочерью Азой, ей было в то время лет 10 по моему и Тома через 10 дней родила Валерика. Но об этом я еще напишу. А сейчас по порядку.

В авиаэскадрилье – Дубасово я продолжал учебу, летали мы самостоятельно в зону, по маршруту. Немного неясно, что это такое. Полеты в зону были сложными, выполняли мы все фигуры пилотажа. К ним относятся: боевой разворот, пикирование, переворот, бочка, штопор и петля (мертвая) . Все фигуры пилотажа я выполнял превосходно, получалось хорошо. А вот петля не всегда получалась нормально. Иногда ручку управления не дотянешь и самолет валится на хвост. Создается непонятное положение. Но выход я всегда находил. Однажды полетел со мною курсант Унчиков и я завалил самолет на хвост. Он испугался и сказал, что больше со мною не полетит, опасно. В целом я зону закончил на «5».

Начались полеты по маршруту на 1.5-2 часа полета. Задача – научить летать по маршруту по карте и местности. Сначала с инструктором лейтенантом Шлыковым. Он мне и в полете, сам спит, а я веду самолет. Однажды смотрю проснулся, взял управление и повел машину по незапланированному маршруту. А оказалось мы прилетели в г. Кирсанов Тамбовской области, откуда он родом. Он пошел домой, побыл там, пришел и мы вернулись домой. Никто, конечно, об этом не знал.

Закончив учебу на самолете «Ут-2», нас перевели в г. Ртищево для переучивания на самолет «СБ»-скоростной бомбардировщик. Но здесь мы были недолго и где-то к осени 1946 года нас перевели в г. Балашов, знакомые места в училище. Я то переехал со всем курсом, а жена осталась одна, беременная. Душа болеет, а помочь ничем не можешь, из казармы никуда не убежишь. Тома переезжает в Балашов. Однажды летом на день железнодорожников она с сестрой Валей из Балашова возвращалась в Дубасово и ехала на подножке вагона и упала с поезда, переломила себе ногу. Спасибо ехала дрезина и ее подобрала привезла в больницу в г. Балашов. Ей наложили гипс на ногу. Положение её было тяжелым, она это все перенесла. Нужно ей отдать должное ее мужеству. Конечно, она за это время переживала, перенесла много горя, да еще голод был, есть нечего, денег у нее нет.

Время пришло и я вернулся в училище. Пошел 1947 год. Время идет, а конца училища не видно. Мы изучали теорию полета на самолете Пе-2. В те годы в летных школах обучались по 5-7 лет. Что делать? Хотелось, чтобы уволили из армии, но этого не было, нашего года не видно, когда будут увольнять. Как потом оказалось, его уволили только в 1950 году. Вот так служили по 7-8 лет. А сейчас служат по 2 года и то недовольны. Со мною вместе был и Сашка Сидоров, он тоже был настроен бросить учебу и уволиться.

Но это только желания. Ежегодно мы проходили летную комиссию. Договорились что не пройдем. Он это сделал и его из курсантов отчислили, а я проявил слабость, прошел комиссию, хотя причины были и не пройти. Всех ребят, которые были отчислены из училища летчиков направили в Тамбов во вновь созданное радиолокационное военное училище и через два года он должен был закончить. [Дядя Саша Сидоров закончил училище и дальше защитился и служил в армии по автоматизации обработки информации, когда я учился в аспирантуре Высшей Краснознаменной школы КГБ СССР у меня научным руководилем был доктор технических наук Селетков Сергей Николаевич руководивший разработкой единой автоматизированной системы контрразведки. Дядя Саша оказывается его знал и обзывал «арапом от науки»… Сейчас дядя Саша похоронен на том же Долгопрудненском кладбище что и папа с мамой, Андрей и родители Татьяны...]

Однажды пришел к Тамаре, а рядом с ней жил парень Олег, он знал мои намерения и показывает Саратовскую (об ? ную) газету, в которой объявление о наборе в Харьковское военно-политическое училище МВД. Я сделал туда запрос, мне ответили, что можно присылать документы. Я собрал документы и отправил. Мне пришел вызов. Я должен прибыть в августе. Написал рапорт об отправлении меня. Но пришел приказ из округа – отчисленных курсантов никуда не отправлять. Я был в трансе. Иду из штаба училища, меня встречается помощник начальника политучилища по комсомолу капитан Бабаков. Спрашивает меня, что случилось, а он меня знал, так как я был секретарем комсомольской организации. Я ему все рассказал. Он отнесся очень доброжелательно, я его всю жизнь помню и благодарю. Он сделал запрос обо мне в округ - г. Куйбышев, и через два дня пришло разрешении.

Так я поехал в Харьков. Город был разрушен, восстанавливался. Прибыл в училище, расположенное на Конной площади (базаре). Доложил и расположился в казарме. В училище прибыло для поступления много молодежи в военной форме с красными погонами, были и ребята со средним образованием и даже с восьмилеткой. Мне было очень грустно. Ведь я закончил 10 классов, учился в институте, окончил авиатехническую школу, летную школу в звании старшего сержанта и здесь вот среди такой компании. Хоть беги, но куда?

Однажды лейтенант, который нами в это время командовал говорит мне, а ты чего здесь, почему не поступаешь на третий курс. Ведь сейчас в летнем лагере идет отбор на третий курс из офицеров, окончивших во время войны различные курсы. В этот день ехала автомашина в лагерь – и я с ней поехал туда. Лагерь расположен на реке Северный Донец в сосновом лесу. Место очень хорошее, настоящая Украина. Курсанты жили в палатках по 4 человека. На третий курс не хватало людей (курсантов). Нужно было набрать 25 человек. А прибыло всего 65 человек. Был конкурс. Ребята сдавали экзамены за два курса.

Я прибыл на мандатную комиссию , в которой находились одни руководители училища. Спрашивают почему не сдавал экзамены, отвечаю – опоздал с приездом. Медицинскую комиссию не проходил, тоже плохо. Но я же летчик, здоров. Тем более на груди знаки ГТО, разрядные и парашютный знак. Образование мое тоже внушительное. Все махают головами отрицательно. А начальник училища полковник Гавриленко говорит, что мы тебя зачисляем курсантом при условии что ты через два месяца сдашь экзамены за два курса. Если не сдашь - отправим обратно.

На реке был устроен пляж для купания и 5-метровая вышка. Все курсанты должны были с неё прыгать, это входило в программу по физо-. Видя, что я летчик, ребята спрашивают – ну-ка покажи как ты прыгаешь с вышки. А я все слушал и смотрел как надо прыгать. И вот в один тихий вечер, мы пошли к реке, я залез на вышку впервые. Осмотрелся и все сделал как рассказывали. Прыжок получился великолепный. Я даже сам не ожидал такого. Ребята дали мне высокую оценку. И так я стал постоянно прыгать с вышки в воду.

Нас спрашивали куда мы желаем идти служить. Я сразу сказал что пойду в пограничные войска. Но в какой округ? Здесь сыграло роль местоположение. Вместе со мной учился Виктор (?), старшина. Он прибыл из Туркмении и собирался ехать туда. Он мне рассказывал, что там тепло, хорошо. А у меня уже была жена и сын – 2 года. Их надо не только кормить, но и обувать и одевать. Тома жила этот год в Хренове с Валериком, одежды зимней не было. Все это меня подтолкнуло попроситься в Туркменский погранотряд. Мою просьбу удовлетворили.

И я поехал в отпуск домой. Это было в конце сентября, начале октября 1948 года. Приехал в Сасово, зашел в парикмахерскую, где работала Дуся. Она меня посадила побрить. В это время заходит Тома. И так вот мы с ней встретились после годичной разлуки. Этот год она жила в деревне, где не плохо было с питанием. Ведь в Балашове было очень голодно, оставлять ее там нельзя. И Тома очень правильно сделала, что приехала. Родители приняли ее хорошо, ведь для них был уже внук, которого они любили всегда больше всех по-моему. В Хренове я провел половину отпуска, мы ходили в гости к родственникам в Юматово, Малое Хреново. Все было хорошо, через полмесяца собрались ехать в г. Балашов. В Балашове мы тоже неплохо отдохнули, ходили на танцы в училище. Надо было ехать на службу в Туркменский пограничный округ, г. Ашхабад. А в это время – 6 октября 1948 года в Ашхабаде было сильное землетрясение. Валерика мы решили с собою не брать, оставили у бабушки в Балашове. Правильно это или нет трудно сказать. Ведь мы ехали первый раз в неизвестность.

Нашли на окраине города штаб пограничного округа. Все располагались в палатках. Пробыли мы там 3-4 дня и направили меня служить на пограничную заставу № 9, расположенную в ауле Хаджи-Кала, Кастны-Касырской погранкомендатуры, Бахарденского погранотряда. Приехали в г. Бахарден в отряд, побыли там дня 2-3 и поехали на заставу, на попутной автомашине через г. Кызыл-Арват до Кара-Кала, а оттуда по ущелью – 90 км до заставы ехали в кузове автомашины, наполненной овсом. Всего 250 км., дорога плохая, горы.

Был такой порядок, что на границу отправлял наряд обязательно офицер. Он отдавал приказ каждому наряду состоящему из 2-3 человек. За ночь их уйдет много, да и прибывает с границы наряд докладывает тоже офицеру. На границе были и технические средства: ракеты и т.д. Когда на границе взвивалась ракета, значит произошло нарушение, выезжает тревожная группа во главе с офицером для выяснения. И так мотаешься всю ночь, а днем занятия, уборка и прочее.

У этой молодой женщины был муж – чабан, пас овец в горах и брат. А в Иране дядя жил в г. Мешхед. А у мужа отец и брат жили в ауле напротив нас а Иране. Через них нам удалось её вернуть обратно. Её судили, дали 4 года тюрьмы. Она отсидела и вернулась, вышла замуж за другого, народила ему 5 детей и жила в ауле Кергли. [Батя рассказывал, что при встрече с первым мужем, переходила на другую строну, хороший был человек, но не орёл]. Уход за границу произошел неожиданно, наши разведчики об этом не знали. А причина ухода была в том, что муж её с нею не справился, а тётки решили с ней сами управиться. Она не вынесла позора и ушла в Иран.

Не выдержала одна на заставе Тамара приехала в Мары. Мы нашли с ней квартиру и там вместе были до окончания школы в течении 3-х месяцев. После школы вернулся на заставу. Летом попросился в отпуск за сыном. Дали его с трудом. Вот мы с ним вместе в Балашов, потом в Хреново и обратно приехали на заставу. Валерик на заставе вел себя бойко, с солдатами всеми. Они его любили. Ему все было интересно. Однажды посадил я его на лошадь и веду её. Он сполз и упал на землю, лошадь испугалась, встала на задние ноги, развернулась назад и ушла. Вот какие умные кони.

Один раз вызвали на актив в отряд. Поехали вместе с замполитом соседней заставы И.В. Дранищевым (?). Ехали через горы, шел дождь, гроза было темно, дорогу мы не знаем. Пустили лошадей, они сами шли по дороге. А когда возвращались обратно, то ужаснулись и испугались, как же было страшно ехать по таким тропам. Лошади выручили. Да, лошади умные животные. Однажды, где-то летом 1949 года я был на сборах заместителей начальников застав по политчасти при пограничном отряде в г. Бахардене. Занятия проводили и в поле, особенно по тактике. Жара 45 градусов, мы все в форме со снаряжением: противогаз, пистолет, шашка. Очень трудно было, но все терпели. [Из Туркмении единственное что смутно помню громадные лошадиные ноги когда застава в строю…Батя рассказывал, что солдаты как-то предложили мне повторить что-то матерное перед строем, что я и сделал, за что и был наказан…]

Вдруг через какое-то время присылают телеграмму на заставу, чтобы я убыл в г. Мары в авиаполк для проверки меня и назначение на должность техника звена. Я сказал, что не желаю этого. Но мне передали – поезжай на 10 суток и там все решишь. Я прибыл в Мары, доложил. Мне инженер авиаэскадрильи т. Саламатин сказал, что нужно сдать зачеты по самолету По-2. Я ответил, что работать техником не желаю. Зачем мне было кончать политучилище? Я и без этого мог работать техником. А в полку не было секретаря бюро ВЛКСМ, должность офицерская, освобожденная. За замполита полка находился майор Лебедь. Мне предложили должность комсорга полка. Я дал согласие, провели выборы меня и я уехал на заставу.

В конце 1949 года я был направлен служить в авиаполк. Валерик был с нами на заставе. Его все солдаты любили, он был не(?) мальчик. Все трое мы оказались в г. Мары. Разместили нас в клубе в кинобудке. Так мы жили зиму в этой будке с цементным полом. Валерик стал бегать, играть с другими ребятами. Мать ему сшила из военной формы костюмчик и он вооруженный бегал по городку. Потом нас поселили в комнату метров 8 трехкомнатной квартиры. В каждой комнате жили по семье. Бедно мы жили. Никакой мебели, все примитивно было. На кухоньке три женщины. Но жили все дружно, не ругались. Тома как-то находила общий язык со всеми. Зам. командира полка по политической части был подполковник Островский. Это офицер холеный. Он меня не обижал, но и заботы я от него не ощущалось. В 1950 году его уволили на пенсию.

Прибыл на эту должность Объедков Иван Петрович, с которым я и ныне переписываюсь. Он закончил Военно-политическую Академию им. В.И. Ленина, авиационный факультет. В моей жизни он сыграл положительную роль. Как человек он привлекательный, не грубый, интеллигентный. По работе я был активным. Вместе с комсомольцами играл в футбол, наша команда в г. Мары была сильной. На территории городка мы комсомольцы сделали стадион, засеяли его травой, посадили деревья. В последующем он разросся и выглядел внушительно. С комсомольцами мы ходили на уборку хлопка. В городке был бассейн, мы сделали вышку 5 м. и прыгали с неё. Потом переселили нас в комнату побольше.

В апреле 1950 года у нас родилась Таня. Она была полная, спокойная, хорошая. Мать кормила грудью детей подолгу молоко у нее было хорошее, дети росли всегда вначале крепкие. Однажды я был в округе в командировке. Приехал ночью, прихожу домой, никто не отвечает и не открывает. Оказалось Тамару накануне отвезли в больницу и сделали ей операцию аппендицита. Валерика взяли Безручкины, он играл с их сыном. А Таню забрал к себе замполит. Ей было 10 месяцев. И вот на другой день пришлось их собрать. Надо же кормить, за ними смотреть. А ведь и работать надо. В это же время я задумал поступать в Академию, надо было готовиться. Проблема с Таней, она же ведь грудная, надо было её отнимать. Все это прошло как-то спокойно. Я наварю ей каши манной, накормлю её, уложу спать и ухожу на работу. Прихожу, она вся грязная, но не плачет. Тамара, конечно, не вылечилась как следует пришла домой. Ей нелегко было с детьми. Но молодость все сглаживала.

Замполит обратил на меня внимание и говорит мне, что надо поступать учиться в Военно-Политическую Академию. Для меня это было недосягаемо, хотя подготовка у меня была хорошая. Политработа мне давалась удачно, у меня все получалось, с людьми я находил общий язык. Но здоровье было неважным. Мучил желудок, да и малярия прицепилась. На заставе заболела Тамара малярией, потом Валерик и я. Через день по вечерам приступы. Лежал в госпитале, не помогло. А как только выеду, сразу проходит. Поехали в отпуск, как всегда вначале в Хреново, потом в Балашов. Ехали по Казахстану, ночью Валерику стало плохо, высокая температура, пена пошла изо рта. Таня грудная. Вызвали врача по поезду. Нас решили снять в Оренбурге. Мы отказались, дали расписку. А ему утром стало лучше, он даже запросил огурчика соленого. Всю дорогу я стоял у окошка и сушил пеленки. Какие-то мы были бесшабашные. Разве кто сейчас поедет в отпуск с такими малышами, или в такую даль. А ведь ехали целую неделю. Вагоны старые, грязные. Но все это считалось нормальным. В 1951 году в апреле мне дали путевку в Ялту. Я уехал, а Тамара здесь собралась и с ребятами уехала в Балашов.

Академия. Москва.

Остался я один и стал готовиться усиленно к экзаменам. А тогда был такой порядок. Кто поступал в Академию сдавали предварительно экзамены в Ташкенте. Это было где-то зимой. Я очень болел малярией, дошел до ручки. Документы о поступлении в Академию направил я в округ – Ашхабад. А там еще три человека подали документы, а надо только – 2. Учитывая, что я ещё молодой, решили меня не посылать в этом – 1951 году. Мой замполит, Иван Петрович Объедков настоял, на том, чтобы мои документы все же направили в Москву, добился он этого – спасибо ему. Тогда округ решил по-другому меня остановить. Всех вызвали на предварительные экзамены в Ташкент, они уже сдают, а мне только сообщили. Я больной прибыл в Ташкент, уже все сдали экзамены. От меня не хотели принимать. Но я упросил, чтобы приняли, и я тут же за один день все экзамены сдал на 4 и 5. У меня очень большая тяга была к знанию.

А летом поехал в Москву сдавать экзамены. Жили мы в общежитии Академии на Пироговской улице. Я, как имеющий аттестат отличника и участник войны освобождался от экзаменов за среднюю школу и сдавал только военные дисциплины, которые сдал на «5». Конкурс на авиационный факультет был не менее 3-х человек на место. Экзамены сдал, надо пройти медицинскую комиссию лётную. Я прошел уже все кабинеты – все нормально, осталось пройти по зрению. Общее зрение у меня хорошее, но цветное ощущение плохое. Врач – блондинка симпатичная меня забраковала.

Бегу на казанский вокзал за билетом, ехать в Мары рассчитываться. Пробегаю на вокзале мимо одного молодого полковника, не отдав ему чести. Он меня останавливает и делает замечание. Я перед ним извиняюсь. Он меня отпускает. А мог бы и сообщить в Академию и можно было вылететь обратно. Ведь было у двоих ребят, они пили пиво в парке, их задержал патруль и сообщил об этом. Ребят отчислили. Еду в полк Мары. Томы там нет, ребят тоже. Комнату нашу уже заняли. Пробыл в части дней 15, а потом получил отпуск и поехал в Хреново, где была Тамара с детьми.

Начало занятий в Москве 1 сентября. Где жить? Общежитие на семью не давали, только для одиноких. Я поехал вперед, а семья осталась в Хренове. Я не пишу о том как проводили время в отпусках. Встречи с родственниками, друзьями и товарищами, которых осталось в деревне очень мало, многие погибли на войне. Приехал в Москву, жил в сарае у нашего хреновского парня, который с нами жил рядом в Хренове. Это был Егор Резаков. Он работал на станции Казанского вокзала слесарем и жил рядом на Красносельской улице. Жил у тестя. Комната была тесная, народу много. Так жили многие. Но он меня приютил. Стали с ним искать квартиру. У его дальней родственницы договорились поселиться, дала тетка согласие. Я дал телеграмму, чтобы Тома приезжала. А эта тетка говорит, что она передумала пускать. Вот это номер. Конечно, потом-то я убедился что в Москве найти комнату для семьи с детьми это целая проблема. Но эта тетка говорит, я вас сведу к одной женщине одинокой, она вас пустит. Привела тут же на Красносельской. Комната 12 м2, живет одна Клавдия (?) по-моему. Она согласилась нас взять с детьми. Свою койку отдала нам, а сама устроилась на сундуке. Стали мы с нею жить вместе. За квартиру платили 300 рублей по-старому.

Когда приходила ночь и ложиться спать, то распихивали кого куда. Все было бы терпимо, если бы она была нормальная. Она на пенсии по инвалидности, алкоголичка. Когда отдам ей деньги, она тут же бежит в забегаловку и напивается. А потом я её тащу пьяную, грязную в комнату на 2-й этаж. А пьяная она хулиганила. Целый год мы жили с ней, натерпелись всего, а больше всего это Тома. Я уходил, а она с ней тут возилась. Тома умудрялась ещё даже работать в поликлинике иногда. Ходили мы с ней в театры, музеи. Жизнь была активная, хотя жили бедно. Оклад у меня был 900 рублей (90 р.) за звание ст.лейтенант 60 рублей и минус займы, подоходный, парт.взносы и оставалось не более 1000 рублей (100 р.).

К учебе я относился добросовестно, очень прилежно. Мне думалось, что моей трудоспособностей, моей жажде познаний не было предела. Дома я ежедневно занимался 5-6 часов, да плюс ещё выходной. У меня не было троек. Год прошел быстро. После этого нас направили на лётную практику в штурманское училище в г. Рогань под Харьковым. Там мы летали в качестве штурманов на самолетах Ли-2, Пе-2. Практику я закончил успешно. Зачетное бомбометание сдал на 5. За 1,5 месяца все мы хорошо поправились. Ведь нас кормили по лётному. Приехал в Москву, Тома меня встретила с цветами, была очень радостная.

Летом я поехал на практику в г. Калинин. Там стояла дивизия самолетов Ил-28. Практику проходили мы в качестве зам. командира авиаэскадрильи по политчасти. Практика прошла успешно. Однажды весной 1953 года прихожу вечером с занятий, а Тома лежит в постели бледная. Что случилось? Она говорит, что сделала прерывание истекает кровью. Я пошел за водой, принес воды из колонки. А Тома в полуобморочном состоянии. Я с испугу в нее холодной воды как плесну. Она ожила. Тогда я понял, что надо срочно врача. Сказал хозяйке, её звали Верой. Она сказала, где телефон на улице и что звонить надо вызвать скорую, не говорить о причине, и о другом. Я пошел позвонил, вызвал скорую, сказал что плохо с сердцем. Приехала скорая и Тома уже не могла идти, я взял её и понес в машину. Поехал с ней , оставил в больнице, где ей сделали переливание крови. Сейчас в газете пишут и критикуют Чаушеску – Румынского президента, за то, что он издал закон, запрещающий аборты. А ведь и у нас этот был тогда закон при Сталине, запрет абортов. Все это бесчеловечье пережито. Сколько женщин погибло, делалось калеками! Приехал я с больницы ночью, дети спят. Таня лежала на сундуке, ночью упала. Мне было очень тревожно, не до сна. Рано утром я проснулся и поехал в больницу, узнать жива ли жена? Узнав, что она жива, я обрадовался, пошел выпил кружку пива и поехал на занятия. Дети были с хозяйкой.

Прошел год, хозяин говорит, что мы мало платим, а платили 350 рублей ему. Давайте мол 400 рублей. Меня это очень расстроило. Мы решили от него уйти- жадный он человек. Недалеко от этого дома, нашёл комнату в 7 м2, отапливаемую от газовой плиты, которая стояла в коридоре. Конечно было тесно, неуютно. Но хозяева были не плохие, а платили за это 400 рублей. Никто с двумя детьми не берет. В жизни особых изменений нет. Учёба всё поглощала, я уже перешел на 3-й курс. Тома умудрялась тоже учиться. Она училась и закончила при Доме офицеров Советской армии двухгодичные курсы по воспитанию детей, курсы кройки и шитья. Вообще, нужно сказать, что моя жена очень способная женщина. Если бы у неё была возможность она бы и институт закончила и пошла бы дальше. Во всех компаниях, где нам приходилось бывать, она всегда была на высоте. Очень много читала и хорошо запоминала. Я, например, по прочтению книги быстро забывал. Она много читала детям, особенно Валерику. Он это любил, да и сам скоро начал читать до школы ещё. Поэтому когда ему исполнилось 6 лет, шел 7 годик, он захотел в школу. Мы его не хотели отдавать, но учительница сказала - пусть ходит. И так он втянулся и пошёл. В его жизни было очень много перемен по школам. Все это плохо, но выхода не было. Я о своей учёбе не много. Все шло нормально. Ритм учёбы был постоянный: 6 часов занятий, 2 часа самоподготовки в Академии и 5-6 часов дома. Спать ложился в час или два ночи. Очень много изучал труды Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, решения съездов.

Военные дисциплины также удачно осваивались, хотя трудностей много было. Общественную работу я выполнял в качестве редактора курсовой газеты. У нас на курсе было отделение в котором было человек 12, командиром был капитан Костяков Михаил. Я всех ребят помню хорошо. На курсе я был один из пограничных войск. Это все знали, так как ходил я в пограничной форме долго. Была у нас и физкультура и строевая и огневая и другие военные предметы. На третьем курсе мне присвоили звание – капитан. Это и прибавка в деньгах за звание и процент прибавился за выслугу лет, так как в армии я уже 10 лет. Наградили меня медалью «За боевые заслуги».

В феврале 1953 года умер Сталин. Это была большая трагедия. Мы Сталина тогда принимали всерьез как вождя, великого человека. Его труды считались верхом учености. Его слово был закон для всех. Мы в отделении говорили, что же теперь будет с нами. Похороны были организованы. Мы с группой охраняли на улице Горького один проезд. С большим трудом пробрался я на улицу Пушкинская, по которой шел поток людей в Колонный Зал дома Союзов, где был установлен гроб с телом Сталина. Художественный проезд был забит машинами, лошадьми. Я пролез через все эти преграды. Прошел со всеми и видел в гробу его. Я его видел во время демонстраций в Москве на Кремле. Все мы плакали тогда и всерьез. Ведь мы ничего не знали, что Сталин был самый страшный человек на Земле, преступник № 1, что это он вверг страну в бездну горя и страданий. Все это пришло потом, а сейчас мы в трауре. Тома моя, тоже бесшабашная патриотка по крыше перебиралась в Колонный зал и добралась.

Сейчас, когда я пишу об этом у меня совершенно иное мнение о том, что всегда считалось священным и неприкосновенным. Мы жили в каком-то страхе, боязни, бедно, но были фанатично преданы Родине, Сталину, идеям. Сейчас все это рушится. Рушится не только плохое, так и надо, но и очень многое хорошее, что было в жизни, это плохо. Все люди, жившие в эпоху Сталина, глубоко ему верили, надеялись, что мудрость вождя приведет к лучшей жизни. Наша печать, пропаганда – вся была пропитана одним стремлением – показать все, что было хорошего сделано благодаря «мудрому руководству Сталина». Печать постоянно лгала народу, правду не говорили. Да и сама она не знала. Ею руководили люди, которые тоже во всем верили Сталину. Даже его близкие по работе члены Политбюро, правительстве бездумно верили ему. Раз Сталин так сказал, так сделал – это закон, так надо. Он всех держал в страхе. Малейшее высказывание правдивое считалось враждебным. Миллионы людей объявлялись врагами народа ни за что. Даже была разнарядка у НКВД из какой области найти врагов народа: сколько на расстрел, сколько на 25, 10, 5 лет тюрьмы. Я всего этого не знал. Только после 20 съезда, когда прочитал закрытое письмо ЦК о культе личности Сталина, стало ясно, стало ясно, что нами правил не вождь, а преступник, второй Гитлер внутри страны. Но после смерти Сталина, мы ещё ничего о злодеяниях Сталина не знали.

Я помню летом 1953 года был на практике в Мигалово под Калининым по радио передали о том, был разоблачен как враг народа Берия – являвшийся руководителем органов МВД. Он по указанию Сталина, да и сам лично уничтожал людей. Это вызвало плохое состояние: сколько кроссов пробегано имени Л.П.Берия. Кто же страной, нами руководил, могли мы подняться из того омута, куда они нас завели. Бедный русский и другие народы. Да разве такой участи мы заслужили, выиграв такую войну. Началась учеба на третьем курсе – 1953-54 годы.

А ведь в деревне то было совсем худо. Каждый год летом в каникулы мы ездили в отпуск в деревню. Нас хорошо встречали родители: было молоко, курицу зарежут, есть хорошая картошка и вино. Хорошо в деревне, хотя и достопримечательностей в ней нет. Все равно туда тянуло. Мать работала в колхозе, вела хозяйство, а отец работал в Сасове и домой приходил, как гость. Осточертел ему колхоз, не мог в него войти, хотя любил землю, мог работать. В Академии был у меня друг Петр Пересыпкин мы с ним сидели рядом, ходили друг к другу в гости. У него не было ещё детей. Вот однажды он пришёл ко мне, посмотрел, как я живу и ужаснулся. Как ты тут живешь? А он жил у газеты «Правда» ул. Ямского Поля с хозяйкой вместе тетей Фросей. Комната 15 м2 отапливалась дровами, но был газ. Он поговорил с ней, чтобы она нас взяла к себе на квартиру, а сам уйдет, он всегда себе найдет, их же только двое. Тетя Фрося нас пустила, поселились мы у неё. Стало лучше. Хотя она и ворчливая, но не вредная. Здесь мы жили до окончания Академии.

На третьем курсе я стал частенько болеть. Болел желудок, правое подреберье, появилась бессонница. Стал я ходить в санчасть лечиться, дважды клали меня, лечился я с ангиной, которая меня мучила с детства. Стал я хилый. Весь день в помещении, движения малые, нагрузку себе создал большую. С животом плохо. Я ещё питался нормально, а жена все на себе переносила. Нас покормит, а сама кое-как. Все домашние заботы на ней. Трудно ей было, но брала молодость и веселый характер – смеялась она звонко и много, умела шутить, всему радовалась. Но я знаю, переживала она и за меня. Это у неё осталось на всю жизнь. После 3 курса мы поехали на практику по партийно-политической работе в части ВВС. Я с некоторыми поехал в бомбардировочную дивизию на самолетах Ил-28 в г. Шауляй в Литве.

Там я проходил практику на замполита авиаэскадрильи. Нам уже раздали темы дипломных работ. В частях мы должны собирать материал по темам. Мне дали тему: «Работа бюро ВЛКСМ полка на авиационных учениях». Эта тема битая, её пишут каждый год. Можно было в библиотеке взять и содрать, в чем-то обновив. Мне это не понравилось. И вот в дивизии проводилась в это время выставка рационализаторской и изобретательской работы. Наш руководитель собрал нас, слушателей, кто здесь был на практике и говорит, кто хочет написать дипломную работу по теме: «Партийно-политическая работа по воспитанию рационализаторов и изобретателей с полку». Я с удовольствием эту тему взял. Собрал весь материал, обработал его и показал руководителю уже в Москве. Он тетрадь взял и мне её не отдал даже для печатания и поставил «5». Эта тема была новая, не избитая, но и хорошо сработана. В этом я ручаюсь.

Пошел 4-й год учебы и последний. По окончанию нас должны направит в части на работу. 4-й год учиться стало легче. Тяжело было на 1 и 2 курсах, на третьем средне. Весь труд за годы не прошел даром, знаний много. Я все мог излагать без конспекта. Особенно я хорошо знал работы В.И.Ленина. Я его изучал непосредственно по работам и редко по комментирующим статьям . В течении 1954-55 годов встал вопрос о предварительном назначении. В политуправлении погранвойск сказали что меня возьмут к себе, а не отдадут в ВВС.

Я стал очень часто болеть ангиной. И меня направили в госпиталь им. Бурденко. Там мне сделали операцию, удалили гланды. Операция длилась долго и проходила тяжело, так как ангина была запущенная. Это улучшило моё состояние в последующем. Решение было правильное. Но бессонница меня мучила. Лекарства не помогали, были случаи по несколько дней не спал, переутомился. Начались гос.экзамены, а в это время Тома родила Надю, крикливую, неспокойную.

Приезжала тёща, помогала нам. Конечно у тёщи тяжелый характер, не всегда мы с ней находили общий язык, но она всегда приезжала к нам, когда это было необходимо, а таких приездов было много. Мы это помнили, чтили её, не обижали. Экзамены я сдал на отлично. Вручили дипломы, был выпускной вечер в Доме офицеров СА, а потом ресторан. Все прошло хорошо. Кончились наши муки, особенно квартирные. Я за это не любил Москву и думал никогда сюда больше не попадать.

Меня вызвали в Политуправление погранвойск. Назначили меня зам.командира авиаэскадрильи по политчасти в г. Петрозаводск Северного пограничного округа и отправили в отпуск. После отпуска я должен приехать в Москву за документами. Ехали мы в Петрозаводск, ведь это Карелия связана с Севером. Не знали, что нас там ждет, волновались, беспокоились, ведь дети ещё маленькие, а мы их таскаем по границе. Приехали мы в Москву, пошел я в Политуправление на Дзержинке. Для меня этот орган был очень высоким и мне казалось, что чище и честнее его нет на свете и люди там самые лучшие. Но это всё не так. Я постепенно убеждался, что это всё обман. Работали в управлении те, кто имел раньше в Москве прописку и квартиру независимо от того, кто он и что за человек. Я доложил в отделе кадров, оформлял меня полковник Лященко, он и при мне потом работал, только не в кадрах. Прожжёный чиновник. Он мне говорит, что вот мы здесь посоветовались и решили послать тебя не замполитом в Петрозаводск, а в авиаполк г. Пярну (Эстония) на должность старшего инструктора по пропаганде.

Мне это не понравилось, вера в этот орган поколебалась. Сбили мы ящики, забили чемоданы и поехали в неизвестность. В Петрозаводске располагался штаб Северного пограничного округа. Начальник войск был тогда полковник Семоненко ( ?), потом он стал генералом. Старый кавалерист пограничник. Начальник политотдела был полковник Чуев(?). Своеобразный человек, не женился долго, не разговорчивый, человек в себе. Заместителем у него был в начале полковник Шефрин, он не плохой человек, но уволился на пенсию и пришел на его место в то время молодой подполковник, потом он был генерал – Болдин Константин Николаевич, с которым у меня потом сложились хорошие, дружеские отношения.

Отдельная авиаэскадрилья погранвойск Северного пограничного округа только начала с осени 1955 года формироваться на голом месте. Для размещения солдат, нам выделили часть помещения (казармы) от батальона связи. На втором этаже был штаб нашей части, состоящий из кабинета командира, начальника штаба, и класс большой. Аэродрома тоже не было. На аэродроме Пески, где располагались гражданские самолеты, нам выделили один угол, где было болото и валуны. Жить было негде. В городе была типография, на её месте делали комнаты и размещали там семьи офицеров. Это место называлось «мурманка». На ул. Боровая, где располагался штаб с казармой было два восьмиквартирных дома, где также размещались наши офицеры. Мне негде было жить. До меня приехал пропаганды капитан Ганул с 4 детьми. Он имел квартиру в этом же доме. Мы с женой и детьми в начале побыли в комнате матери и ребёнка при вокзале. Потом приехал начальник клуба и забрал к себе в домик, стоявший в лощине, похожий на домик охотника. А потом нас взял к себе инструктор пропаганды капитан Ганул Николай Иванович. Это длилось недели две, потом поселили в одном ветхом домике по соседству со сверхсрочниками батальона. Поселили нас в комнате без удобств и очень холодной. Но мы не роптали, жили и трудились от зари до зари.

А работы действительно было много. Ведь нашу часть создали для того, чтобы округ почувствовал наличие авиации в охране границы. Надо было сколотить экипажи самолетов Ли-2, Ан-2, вертолетов Ми-1 и Ми-4. Построили на аэродроме стоянки для самолетов и вертолетов, два деревянных щитовых домика, приступили к полетам. Надо было осваивать границу, выбрать площадки для посадки самолетов и вертолетов. Использовали и гражданские аэродромы на севере в Мурман(?) , Арктике, на юге в Сортавалах, Ухре и т.д. Были высланы офицеры для изучения мест базирования экипажей. Все это делалось быстро, наступала рано зима.

Я занимался организацией партийно-политической работы в эскадрилье. Это большой круг вопросов тут тебе и работа партийной, комсомольской организаций, проведение занятий по марксистско-ленинской подготовке с офицерами и политзанятий с солдатами. Работа клуба, библиотеки, женсовета, художественной самодеятельности, кино и другое. Вопросы дисциплины не уходили никуда, ею занимались ежедневно. Тамара занималась с детьми, у неё забот было много. Дети стали болеть: Валерик и Таня коклюшем, до кровотечения. А Надя ещё грудная была. Я безусловно мало занимался домашними делами, всё это делала Тома. Конечно, дрова пилил и колол я сам, но и жена это умела. Вечерами с ребятами я катался на санках, финках. Зима была суровая, снежная. Мы стали по-немногу обарахляться. Купили себе приемник «Урал» с проигрывателем, играли пластинки. Валерик взял щенка – овчарку, стал за ним ухаживать, сделал ему в сарае конуру. Валерик ходил в школу, Таня бегала дома, Надя тоже рано стала ходить. В декабре 1955 года мы послали вертолет Ми-1 на границу в Сортавалы, точнее два вертолета во главе с Аксеновым и Никитиным.

Опыт полетов у них маленький, им бы ещё на аэродроме полетать надо, а их потребовали из штаба округа уже направлять на охрану границы. При посадке на аэродроме в г. Сортавалы капитан Аксенов поломал вертолет. Для нас это «ЧП» . На одном из совещаний в округе начальник войск полковник Симоненко меня и Шевнина – начальника штаба очень ругал. Обидно было слушать, но это правда. Усилили работу с экипажами, больше стали летать на границу. А обстановка на границе сложная. Пограничные заставы оторваны от штабов отрядов, к ним не подъедешь ни на чем. На самолетах стали возить на заставы продукты, корм для лошадей. Это стали ощущать пограничники, дошло и до руководства округа.

На территории городка стали своими силами строить финские домики на 4 квартиры. Однако это строительство нам не разрешил горсовет, ибо мы нарушали ансамбль города, архитектуру. Меня вызвали на горсовет, стали отчитывать за это, приказали снести домики. Я вспылил и сказал всё что накипело и выполнять ваше решение не буду. Они сказали, мы пришлем бульдозер, а я им ответил, что выставлю часовых и не подпущу. Об этом председатель сообщил начальнику войск, тот меня по телефону расспросил, я ему все рассказал, он меня похвалил, говорит молодец. Так всё и осталось.

Перевели меня в лучшую квартиру двухкомнатную на 2-й этаж. Из этой квартиры уехал инструктор пропаганды батальона связи Донченко в Сортавалы, хотел передать её другому товарищу, приезжающему из Сортавалы самочинно. Но мы не допустили этого. За командира оставался майор Бабкин Виктор Иванович, он поставил часового у двери и никого не пустил. Вот так пришлось во всем утверждаться. В этой квартире прожили мы с год до июня 1957 года. Барсик наш уже вырос, стал большой и очень злой, никого к дому не подпускал мы его все любили. К нам в гости приезжала Аза и тёща, был однажды и отец. Он помог с дровами, но каждый день понемногу выпивал, тогда я ещё не знал, но у него уже развивалась алкоголизм.

В городе был построен театр. В нем работала молодая труппа, очень хорошая. Мы с Томой не раз там бывали. Тамара участвовала в соревнованиях различных, отстаивала честь части. Где то мы недосмотрели при тех адских условиях и у нас Валерик заболел, бронходенитом был очень худенький. Начали его лечить , конечно. Всё это легло на мать. Плохо было с лекарствами . Погода дождливая тоже на него отрицательно действовала. Дали нам путевку с его болезнью под Сортавалом. Это было весной 1957 года.

Я однажды летел через их санаторий на вертолете и сбросил вымпел, в котором написал, что на обратном пути сядем. Что мы и сделали. Валерик рос, развивался как другие дети сами собой, я мало как то в это вникал. Как сам рос без внимания таким, наверно и был. Но когда я встретился в санатории с Валериком, у меня открылись глаза на сына, я увидел самостоятельного, обаятельного человека. Мы с ним пообщались хорошо. После того, как он приехал с санатория ему лучше не стало. В апреле или мае он чувствовал себя плохо, много лежал. Я помню, один раз пришел и увидел его в постели, мне так его жалко, нет слов. Я был готов сделать что угодно, но сына надо спасать.

Из этого гнилого места надо было его увозить и мы решили, что Тома уедет отсюда в Балашов или Хреново. Но Тома взялась и лечила его серьезно. Ему стало получше. А со мною тоже неладное было. Однажды под выходной день, у меня очень болел живот, всё сильнее и сильнее, а рядом был наш госпиталь. Кое-как дошёл туда всю ночь со мною мучились, я даже думал, что уже конец. К утру успокоилось, на другой день в воскресение вызвали хирурга Яцкова(?) и он мне сделал операцию – аппендицита. Но боли были не от этого.

С командиром части у меня отношения были хорошие, на Новый год мы после солдатской ёлки шли к нему и там проводили вечер. Надя уже ходила и её принимала хорошо жена Старостина – тётя Клава (тётя Кава) говорила Надя. Её спрашивают куда идёшь? Иду к тёте Каве говорит она. Таня любила Барсика, её можно часто видеть с ним. И на неё, как большую и более серьёзную возлагали обязанность посмотреть за Надей. Летом 1957 года я полетел с экипажем капитана Зверко на самолете Ан-2 в качестве штурмана на границу в командировку в Ухтинский пограничный отряд.

В Ухте большое озеро, кругом лес. Мы перевозили строительный материал на погранзаставу. Командировка длилась долго, около месяца. Однажды летим, смотрим над нами вьются истребители ПВО. Прилетели на базу, а самолет был на поплавках и мы садились на озеро, меня вызвали к телефону. Звонил командир и ругался, почему мы летаем, как пираты, не делаем сообщений по радио о взлете и посадке. Полеты нам запретили до разбирательства этого «ЧП». Мы же регулярно сообщали по радио о своих полётах, но на командном пункте солдат собирал телеграммы и никому их не передавал, а решил в конце рабочего дня сразу доложить. С нас вина снята и мы продолжили полеты.

Как-то я полетел в командировку к экипажам в Мурманск, а оттуда в Никель, где находились наши экипажи. В Мурманске меня встретил начальник войск полковник Симоненко и спрашивает, что я тут делаю? Я ему доложил. А он говорит на заставах есть нечего, нет картошки. Поезжай в пограничный отряд Раяноски (?) и с начальником отряда полковником Коротковым на участке отряда найди озёра где можно сесть на самолете Ан-2 и завести картофель и другие продукты.

Два года я проработал заместителем командира отдельной авиаэскадрильи по политчасти. Для меня это была большая школа, практика, тем более часть формировалась с нуля. Когда я приехал, то мне платили оклад 130 рублей, как человеку не лётному. Меня это поразило, ведь я авиамеханик, пилот, штурман после Академии. Об этом подробно я написал письмо в Москву к начальнику войск генералу Зырянову П.Н. Пришел ответ, считать как лётное лицо. И мне установили оклад 170 рублей и я стал летать в качестве штурмана и питаться в лётной столовой, получил лётное обмундирование.

Мне всё нравилось, энергии было много, знаний полно. Отношения с людьми складывались хорошие. Я вникал во все вопросы. Был у нас в части избран женсовет. Работа с членами семей это важный участок. На «мурманке», где жили наши офицеры с семьями стали проявляться пьянка, скандалы. Об этом было письмо в округ. Дали команду разобраться. Стал я этим заниматься. Собрал женщин и виновных и тех кто писал, стал рассказывать о дружбе, приводил примеры и факты, молодой был ещё, зелёный. Одна женщина дородная такая встаёт и говорит «Вы лучше скажите, кто прав и кто виноват». Я, конечно, ошеломлен. Но спасибо председатель женсовета Цмыкало(?). Она тоже баба палец в рот не клади. Как взяла её в оборот, другие поддакивали. Для меня это был урок и школа.

После командировки в Ухту в июне 1957 году меня вызвал начальник политотдела округа полковник Гусев и показал телеграмму из Москвы о моём назначении на должность зам. командира отдельного авиаполку по политчасти в Одессу. На меня как ушат воды вылили. Я не ожидал этого и не думал об этом. Я говорю, что рано я не справлюсь, я не хочу отсюда. Но он мне сказал, что надо собираться. А в городке уже шёл слух слух что якобы меня переводят в г. Мары. Ну вот собрались мы, проводили нас хорошо. Барсика я отвез на аэродром, очень тяжело с ним попрощался. Ехали через Ленинград. Заезжали к дяде Проньке Потапову. Его дети тоже жили в Петродворце около Ленинграда. Дмитрий, Алесей, Валерий всех мы повидали.

Три авиаэскадрильи в полку, а замполиты в них майоры и подполковники. Махина большая. Но молодежь ничего не боится. Для меня и моей семьи этот перевод был повышением в должности и окладе. Полезен перевод особенно для здоровья Валерика. Климат Одесский хороший, полезен. Его мать продолжала лечить, был он здесь в санатории [Рыбий жир закусывали солёной капустой!]. Постепенно его каверны стали зарубцовываться. Ходил он в школу при части, но рос слабо, думали будет маленьким, но потом быстро стал расти. Таня пошла в школу, училась похуже, с ней мать много занималась. Наде пошёл 3-й год, она была подвижной, ходила по городку в гости в Бабкиным, Алифиринковым. [Когда приехали из Петрозаводска, то на пляже люди сбегались на нас смотреть – шибко белых…]

Я приехал в часть, когда проводилась инспекторская проверка Московской комиссией. Я все это видел, наблюдал, знакомился с частью. После знакомства на одном из совещаний с офицерами, я выступил со своим мнением и как бы своей программой. Это всем понравилось. Осенью мне присвоили звание «майор». Три года я проработал в части, но никто и никогда мне не напомнил что я молодой и ниже званием. Я это объясняю тем, что по своей подготовке был на голову выше других, уже имел опыт работы, а молва быстро распространяется. И главное это в том, что я работал не зная устали.

Проводил занятия по марксистско-ленинской подготовке, выступал с лекциями, докладами, вел активную партийно-политическую работу. Не плохие у меня были и отношения с политработниками полка. Секретарь партбюро – подполковник Малинко Федор, пропагандист майор Коротков, начальник клуба капитан Соколов Николай Михайлович, зам.полит 1 авиаэскадрильи майор Кабанов, зам.полит 2 АЭ – майор Лебедь, 3 – аэ – подполковник Зуборев Николай Григорьевич, зам. командира роты по политчасти капитан Николенко Александр Вячеславович, и др. Все они были старше меня по возрасту на 5-10 лет. Но относились они ко мне хорошо. Конечно, среди них и были претенденты на мою должность, но я не виноват, что их не назначили, а прислали меня.

Мне тогда было 32 года. Ошибок и промахов я не должен был делать. Да я как будто и не чувствовал за собой грехов. Не пьянствовал, не развратничал, не хапужничал, жил скромно, воспитывал троих детей, жена вела себя просто со всеми. Я был для всех доступен не кичился своим положением. Жил как все и даже скромнее. Но однажды я допустил оплошность и это мне дали знать. Приехал в Одессу отдыхать генерал Болдин К.Н. с женой и сыном. Был у нас в гостях, я ему организовал рыбалку на лимане [Хаджибеевском, часть называлась «Гидропорт» по немецкому ещё ангару для гидросамолётов “Арада”. Эти самолёты использовались в пограничной авиации после войны. Помню, на поплавках от этих самолётах мы ловили рыбу (бычков)]. А вечером на личной машине Милованова сослуживца по Карелии мы уехали на берег моря и в одном ресторане поддали, провели культурно вечер. Потом Милованов нас привез до части.

Когда я подходил к квартире начальник штаба подполковник Алифиренко мне сказал, что мой писарь В. Заворотнюк (?) с одним солдатом были в поселке Котовский в самоволке и кого-то порезали. Но он сказал мне, чтобы я не ходил в часть, все улажено. Но я не успокоился, пошел на квартиру, выпил бутылку «Куяльника» - вода такая минеральная, вычистился и пошел в часть. Взял с собою доктора, дежурного, особиста и поехал в поселок. Узнали, что никого не порезали они, а были на свадьбе, смотрели, за ними побежали и упал тот пьяный мужик. Тем не менее я приехал вызвал этих солдат и отправил их на гауптвахту на 10 суток. Конечно, это я сделал сгоряча и мне это не простилось. Кто то написал об этом в политуправление. Приехал один майор с проверкой. Но он не сказал что по письму и сказал, просто проверить работу молодого замполита. Но я догадался и сказал ему, что проверяй всё, что хочешь. В течении 10 суток он везде был, со всеми общался. В конце провел совещание, сказал, что в основном всё правильно, указал на кое какие недостатки. А мне потом сказал, что надо быть осмотрительнее. На этом всё кончилось.

Хорошие у меня были отношения с начальником клуба Соколовым. Мы очень хорошо понимали друг друга. Командир полка Кнышев Иван Хрисанович не очень любил Соколова за его прямоту. А с зам.политом роты Николенко Александром Власьевичем мы и до сих пор переписываемся открытками, почти 30 лет. В полку много работы проведено. Мы сами открыли , сделали помещение средней школы. Набрали учиться офицеров, не имеющих среднего образования, разрешили хорошим солдатам учиться. Я сам ходил по деревням набирал детей в школу вечернюю. Хорошо это было сделано. Организовали художественную самодеятельность по подразделениям, провели смотр. Каждый коллектив ездил в деревни с концертами и воинские части. Комсомольцы построили летнюю площадку для кино. Началось строительство 4-х этажного квартирного дома. Отвели землю под огороды. Жизнь шла о(?)крывно, билась ключём. Были и происшествия. Однажды при полете в Симферополе наш экипаж Ли-2 попал в сложную обстановку и потерпел катастрофу, погибло 6 человек экипажа. Вся работа по организации похорон очень тяжело сказались на всех нас. Я пережил эту трагедию сильно, хотя нашей вины и не было, но все равно эта трагедия тяжелая. [Некоторые дети погибших куда-то ушли, нам (ребятам) поручили их найти... Нашли их, они ничего ещё не знали]

Прилетел я проверять экипажи в погранотряд г. Добро (?). Вместе с командиром экипажа на Ми-4 в качестве штурмана полетел на границу. Выполнили задание и возвращались домой, вдруг налетел туман и окутал нас. Летчик неопытный, растерялся стал нервничать. Но наше счастье, что туман быстро рассеялся и мы увидели, что летим боком с большой скоростью, рядом строения, лощина. Машину выправили удачно сели, но состояние было у всех пугливое. Я прилетел в часть об этом доложил командиру и сделал вывод – с погодой не шутить никогда больше.

Одесский климат положительно влиял на семью все как будто были здоровы. Но мне за три года дважды пришлось лежать в госпитале. Это было связано с болью в печени. Я и до этого мучился этими болями, очень сильными. И вот в госпитале в Одессе одна лаборатория обнаружила в моей желчи сибирские двуустки. Это редкие микробы, очень трудно излечимые, да и лечить нечем. Люди зараженные ими в основном умирали. Эти паразиты в основном размещаются в рыбе, которая водится на Оби. Там в основном и болеют этим. Из госпиталя меня перевели в Одесский мединститут, как редкого экземпляра. Лечили гексохлорэтаном, дважды. Я себя чувствовал лучше в течении полугода, а потом опять всё начиналось. Нельзя есть жирное, острое и т.д. Долго я мучился уехал потом на Сахалин и там в госпитале лечился другим ядом вино-хлор-сурьмой. Однажды лежал в госпитале договорился о том, чтобы Тане удалили со спины нарост. Он появился после удара мальчиком Савиных при игре. Нарост был большой. И вот врач-хирург, очень авторитетный делал Тане операцию. А я стоял у двери, очень переживал за неё, жалко мне её было. Но всё обошлось удачно. Тома тоже болела очень сильно, но у неё всё по женскому. Лежала в больнице, вызвали тёщу из Новокузнецка. Она телеграмму дала, но я не получил и её на вокзале не встретил. Она через комендатуру меня нашла и я приехал её забрал. Она мне всю жизнь потом это всё вспоминала. Но помощь её была всегда нужна и полезна. Ну и сама она у нас неплохо отдыхала.

Ходил я вместе с солдатами убирать урожай арбузов, помидоров. Хорошие отношения были с председателем колхоза. Были установлены и хорошие отношения с райкомом партии. Был я и членом партийной комиссии при политотделе отряда. Знали меня и в округе, руководство округа и многие офицеры. Однажды будучи в командировке в Мукачево, встретил друга Петра Грищенко, с которым вместе учился в политучилище. А при полете на учения в район Керчи встретил Мишу Хромова моряка с которым тоже учился в Харькове. В работе я много проявлял активно, ведь энергии было много, молодой.

В стране развивалась демократия. После разоблачения культа личности Сталина, внутри правительства и руководства партии шла борьба за власть. Летом 1957 года была разгромлена антипартийная группа в лице Молотова, Маленкова, Кагановича. Они были исключены из партии, сняты со всех руководящих постов. Но с ними не расправились, как это они делали в свое время. В умах людей шло брожение, у меня тоже. Ведь мы воспитывались на их личностях, их превозносила наша печать, пропаганда. Победу одержал Н.С. Хрущев и его коллеги молодые, которые его поддержали. Хрущев вперед всех понял, что жить дальше так нельзя, надо развязать творческую инициативу народа, повысить роль партии, демократизировать общество. Жить и работать стало легче.

В 1960 году принято решение о сокращении армии на 1200 тысяч человек. Это нужное дело, но проходило оно неорганизованно. Коснулось сокращение и пограничников. В 1957 году пограничные войска переданы в КГБ: Председателем КГБ был назначен Шелепин, бывший 1 0й секретарь ЦК ВЛКСМ. Много было сделано по реабилитации заключенных невинно в Сталинское время и многих уничтоженных. Было провозглашено за политические убеждения не судят. А ведь судили, уничтожали за малейшее слово, сказанное против советской власти, или кого-либо из руководителей, все это считалось контрреволюционным.

Наш Одесский отдельный авиаполк подлежал полному сокращению. Если в Петрозаводске мне пришлось создавать заново часть, то теперь полностью сокращать. Это очень тяжко. Судьбы людей неустроенных, бесквартирных, без пенсии и т.д. Делали всё, чтобы помочь людям в чем могли, шли навстречу. Я тоже был готов уволиться со всеми, хотя у меня выслуги на пенсию не было, да и возраст только 35 лет. Но я был патриот и выгод для себя не искал. Пригородный райком партии Одессы мне уже подобрал работу. На базе нашей части должен быть интернат (?) и меня уже утвердили директором его.

Я об этом доложил в округе, а штаб округа был во Львове. Меня там отругали и сказали, что тебе подберем работу. Начальник политотдела округа генерал Болдырев сказал, что тебя назначим начальником политотдела ОКПП (отдельного контрольно-пропускного пункта) в Одессе. С этой мыслью я жил пока. А в Москве, в авиаотделе мне сказали, что из авиации тебя не отдадим и предложили мне замполитом в г. Мары. Я сразу же отказался. А куда хочешь? Куда угодно, только не в Туркмению. Тогда предложили на Сахалин. Надо было пройти медкомиссию всем. А как Валерик со своей болезнью. Его(?) зарубцевалась и ехать было можно, если сами желаем. Решили ехать. Дети маленькие они не понимают ещё, но вот как жена. А она у меня оказалась настоящей боевой подругой, хоть в огонь, хоть в воду.

Когда часть расформировывалась, то многие вещи по дешёвке распродавались, а кто и так тащил. Я ничего себе не взял, кроме фотоаппарата «Москва-5» за 20 рублей. Это было замечено офицерами и потом мне об этом напоминали, что был только один комиссар – это Потапов, ничего не взял у государства. Хорошо это или плохо, но совесть чиста. Квартиру я забронировал и мог в неё вернуться. Это не плохо. Провожали всей частью с песнями и танцами до вокзала.

Посадили в поезд и мы поехали до Киева. Прибыл в Киев у Вали побыли дня два, повидались и уехали в Хреново, а оттуда поездом поехали до Владивостока. В июле 1960 года, когда мы поехали поездом до Владивостока на Сахалин мне было 35 лет, Томе – 33 года, Валерику – 14, Тане-10, Наде-5 лет. Все мы были молодые, ходячие, самостоятельные. Всем было очень интересно ехать и видеть природу. Я не описываю всех сложностей получения билетов, отправки контейнеров, бронирования квартиры и других житейских трудностей военного человека. Проехали Волгу по мосту, Уральские горы, красивые, Байкал. Здесь мы стояли, бегали к озеру умывались. Приехали во Владивосток, доложил в Тихоокеанском пограничном округе о прибытии. Встретили меня без энтузиазма и даже с удивлением. Замполит полка и вдруг с понижением в должности замполита авиаэскадрильи да ещё на Сахалин. Подумали наверное, не нарушитель ли какой дисциплины. Трудно им общевойсковикам понять, что я авиатор и по образованию, опыту работы и не рвусь к власти большой. Но это на их совести.

В гостинице мест не было и меня взял к себе командир Владивостокской авиаэскадрильи Четверяков Петр. Жили мы там с неделю. Надо было оформить документы, взять билет на теплоход до Сахалина. Погода была тёплая, но очень дождливая, влажная. Это нам не понравилось. Хотя часть расположена вся в саду на берегу залива, где можно купаться. Сели на теплоход, хорошо устроились и поплыли на Сахалин. Это тоже было для всех новое интересное зрелище. Ночью попали в шторм в проливе Лаперуза. Болтало очень сильно. Но мы выдержали, спали крепко. Двое суток плыли до Сахалина. 8 суток ехали до Владивостока и двое здесь. Всего 10 суток в пути. Это утомительно, но молодость всё перенесла. Прибыли мы в порт Корсаков. А оттуда на автобусе, типа санитарки ещё сорок километров ехали вдоль моря по берегу до посёлка Озёрский, где располагалась наша новая для нас авиационная эскадрилья.

Прибыли, доложил я командиру только прибывшему тоже из г. Мары. Поселили нас в комнату одного деревянного домика. В одной половине жил молодой лётчик Молчанов, а в другой мы поселились. Вещи наши шли контейнером очень долго месяца 2-3. Устроились по солдатски, стали осваивать новую жизнь в дальнем месте. Посёлок Озёрский расположен на косе между морем и озёрами (?), соединённые речушкой небольшой. Посёлок по длине 1-1,5 км. Дома японские , ветхие, щитовые, убогие. Часть располагалась тоже в таком же доме. Но мы вскоре его сломали, т.к. строились кирпичные здания для казармы и штаба. Был ещё клуб, санчасть, столовая, гараж, баня и мастерская-всё деревянное, ветхое и холодное. Хозяйство плохое. Аэродром представлял площадку земляную узкую, ограниченную с одной стороны морем, с другой лесом. На ней можно летать ещё на Ан-2 и вертолетах, но на самолете Ил-14 летать здесь опасно.

Южная часть Сахалина была освобождена от Японии в 1945 году. Всё там дышало японским духом тех времен. В части не произошло сокращения, как в других частях Запада. Уволили тех, кто имел выслугу лет на пенсию. Старое командование тоже уволилось командир части Шахов, зам.по политчасти Гербер до нашего приезда ещё не уехали. Но к работе пришлось включиться сразу. В части была слабая дисциплина, процветало пьянство среди офицеров, солдат. Надо было всё это поправлять. Жили офицеры и сверхсрочники в домиках плохих, холодных, неустроенных. Всё это запущено. Хотя кругом вода, но воду для питья качали из под земли. Каждый имел свой качёк и качал длительное время по ведерку. Вода ржавая, для питья не годная.

Электрического света круглосуточного не было, а только вечером и утром и то тусклое(?). Электричество от движка. Топили печи углём и дровами. Пищу готовили на керогазах. Туалет был общий на улице. Всё примитивно. Клуб мы отремонтировали и в нём стало уютнее, теплее. Сделали хорошую библиотеку. Да много сделали хорошего для жизнедеятельности части. Кинокартины показывали по субботам и воскресеньям для взрослых и детей. Создали художественную самодеятельность, с которой выезжали в Южный, Корсаков и другие населённые пункты, был у нас и свой духовой оркестр на общественных началах. Проводили мы детские утренники, вечера отдых для семей. Топили печи углём и дровами. Пищу готовили на керогазах. Туалет был общий на улице. Жизнь пошла активно, интересно. Работал женсовет, приглашали лекторов из города. С солдатами выезжали на экскурсию в Южно-Сахалинск, Корсаков.

С питанием было неважно. Овощей почти не было, картофель на год не хватало, покупали сухую картофель. Молока не было . Летом летали в Хабаровск и привозили помидоры. В начале много было привозных яблок, покупали целыми ящиками. [Яблоки обёртывались в вощёную бумагу поштучно и засыпались сухой рисовой шелухой]. Это хорошо, много было рыбы, давали паёк. Нужно сказать мы не бедствовали из продуктов. Была ещё красная икра. Такая рыба как корюшка, была любимой всеми. Её вялили сами и ели. Много было горбуши. На пайки давали консервы рыбные, но их уже не ели. Сами рыбачили иногда.

Всем семейством вечерами ходили на пирс и ловили креветки (чилимы). Это очень вкусный продукт морской. Из Корсакова привозили очень вкусное пиво и с чилимами это шло очень хорошо. Солдат кормили хорошо. Погода на Сахалине своеобразная. Очень сильная влажность, ведь рядом море, озёра. Летом идут каждый день, а то зарядят неделями беспрерывные дожди. Туманы очень густые, всё поедают. Деревья лиственные не растут, самолёты ржавеют. Зимой много снега, идёшь на аэродром через посёлок и рукой достаёшь чашечки у телефонных столбов.

Когда бывают метели заносит дома с крышей. Однажды послали солдат топить баню, расположенную на берегу озера, 500 метров от штаба. Метель взялась очень сильная, нельзя стоять. Надо было солдатам сказать, чтобы они не выходили никуда и не затевали баню. Пошёл я сам им об этом сказать, идти невозможно, особенно через снежные бугры, пришлось ползти на четвереньках. Но когда выпадают хорошие дни и их в январе-феврале бывает много, то все выходят на улицу, на лыжах. Мы тоже всей семьей ходили на лыжах. Внутри городка оборудовали каток и вечерами здесь катались солдаты и семьи. В обеденный перерыв, который у нас длился 2 часа я ходил в течении одного часа на лыжах, со мною частенько ходила Надя. Я заходил в тихое место и загорал на солнце. Весна бывает с большим половодьем. Туманы густые. Осень на Сахалине замечательная, много солнца, тепла. В сентябре купались в озере. Правда я последний год 1965 купался до холодов, когда температура воды доходила до 6 градусов. До Октябрьских праздников мы ходили раздетыми. Потом резко начиналось похолодание.

Наша часть охраняла границу на Сахалине и Курильских островах. Экипажи самолётов и вертолётов несли службу в оперативных точках на Сахалине в г. Александровске, иногда в Охе, Ногликах и др. На Курилах вначале располагались на аэродроме Менделеево, а потом разместили звено при отряде. Я, как зам. по политчасти летал в командировку к экипажам. Бывал я не раз в (?) при пограничной комендатуре на Курилах несколько раз. Летал я вместе с экипажами и в качестве штурмана экипажа на Сахалине и через все Курилы. Курильские острова – это целая гряда островов: Кунашир – это южный большой остров с субтропическим климатом и растительностью, далее на север Итуруп, на этом острове находился аэродром, где базировался наш самолёт Ил-14, потом Уруп и Парамушир. Южный Кунашир к Японии небольшие острова Полонского, Юрия и др. Там расположены только пограничные заставы. Большой остров – Шикотан –там базировались наши моряки, там же рыбзавод. Курилы – это горы, скалы и мало равнин. На горячих ключах, где базировался погранотряд есть водный источник, который лечит больных. Я сам принимал несколько раз ванны для ног и чувствовал облегчение. Идёшь, а под ногами клокочет гейзер, их очень много, вода бьёт горячая. В отряде на использовании горячих источников разводили парники, делали отопление в домах. Коровы и свиньи паслись круглый год на улице, на тёплой земле спали.

Я с покойным командиром звена капитаном Шавша Николаем на самолете Ил-14 летал по всем Курилам, облетывали все острова, в том числе и маленькие. Однажды на Курилах произошел трагический случай, о нём может быть не надо писать. Но он поучителен в том, что людей надо всегда изучать и ценить по их делам. Был у меня знакомый офицер, пом.начальника политотдела по комсомолу Баранов Николай. Он в Одессе служил, мы с ним были вместе в партийной комиссии отряда. Он такой был тихий, вежливый внешне, угодливый, короче подхалим. А потом он переведён на Камчатку, разошелся с женой, оставил сына, но виновата была жена, загуляла. Он женился на женщине с ребёнком и чтобы его сберечь мундир перевели на Курилы на должность зам. начальника политотдела. Это много, его уже метили взять в округ. Тащил его бывший в Одессе начальник политотдела Михайлов, который работал в Москве зам. начальника Политуправления. Используя служебное положение, он тянул его вверх. Старая жена нагулялась, решила сойтись с ним обратно. Тогда он решил избавиться от второй жены. И однажды вечером, гуляя с ней вдоль берега моря убивает её, разрубает и бросает в море по частям. В это время я приехал в отряд к своим лётчикам в командировку. Он со мною был очень любезен и как-то сказал, что жена пропала. Я ему и начальнику политотдела с гневом, какие же вы пограничники. Пропал человек и вы ничего не делаете, ведь Япония рядом. Стали искать, а у Баранова путёвка в Кисловодск. Он меня очень просил, чтобы его на вертолете подбросил до аэродрома Менделеево. Был сильный туман, мы этого не сделали. Он уехал на машине. В период его отсутствия нашли часть трупа, определили, что это его жена. Его вызвали с отпуска и стали расследовать. Признался, судили, расстреляли. В жизни муху не обидит, а человека убил. Как тут рассматривать? Плохо его начальники знали, изучали поверхностно. Так и всегда и почти и везде. Людей надо изучать – это искусство.

Иногда говорят вот политработникам быть хорошо, он ничего не делает, ни за что не отвечает. Это заблуждение. Настоящий политработник должен в совершенстве знать людей и работать с ними. Это трудное дело. На Сахалине, когда мы приехали дисциплина среди личного состава была плохая. Нам пришлось много усилий потратить чтобы навести порядок. На это ушло года три. Хотя порядка в части не было, все же округом она считалась отличной. В чем дело, почему такая оценка? Меня это беспокоило. В сентябре 1960 года, когда я уже проработал два месяца, проходил в Южно-Сахалинском отряде партийный актив. Его проводил политотдел округа из частей расположенных на Сахалине. Присутствовал начальник политотдела округа полковник Фирсенко. Я выступил на активе и рассказал об обстановке в части, нашей работе. И сказал, что дисциплина в части плохая, а округ считает часть отличной как так? Он согласился со мною и говорит, что в этом повинны офицеры политотдела округа.

Прошло небольшое время и мы получаем ориентировку из круга, в которой говорится о плохой дисциплине в нашей части, где командиром Сорокин, а замполитом Потапов. Вот так критика была воспринята. Ну и началось гонения против нас. За три года мы с командиром получили по четыре выговора по строевой линии и два партийных. Как в части что-нибудь произошло, так нас наказывают. Хотя работали мы много и сделано хорошего немало, но всё было не в счет. В 1962 году я очень сильно заболел, сказалось перенапряжение в работе, переживал за взыскания незаконные. А началось всё с Кисловодска, где я отдыхал, а Тома отдыхала в это время в Ессентуках. Мы заехали в Хреново, чувствовал себя я плохо. Прибыл я кое-как на Сахалин и меня положили в военный госпиталь в Южно-Сахалинск. Подлечили мои нервы, признали вегитососудистою дистонию. Списали с лётной работы. Пережил я всё это, но взялся за своё здоровье.

Больше стал гулять на воздухе, занимался физкультурой. Это всё помогло. Конечно, огромную роль, решающую сыграла моя жена. Она поддержала меня во всех вопросах. Она настоящий друг в жизни. Я счастлив, что у меня такая жена. Летом 1962 года мы с солдатами поехали косить сено для колхоза по заданию горкома Корсакова. Прибыли на речку – Островская. Траву мы накосили, но солдаты наловили рыбы горбуши 600 штук. С ними это делали офицеры Шишанов и Сиротенко. На рыбалку с нами в этот раз поехали и дети: Таня и Люда Сиротенко. Кто то сообщил в рыбнадзор и нас поймали с рыбой. Сосчитали рыбу и всю её использовали на питание солдат. Но доложили о нас как о браконьерах вплоть до Москвы. Каждая рыба стоила 10 рублей. Всего 6 тысяч рублей. Где их брать?

Я ездил в горком, обком партии просил это дело прекратить ведь рыбу оприходовали на питание солдатам. Долго это длилось, все нервы истрепали из меня, но кончилось благополучно. Я часто оставался за командира. Однажды летом 1963 года готовил вертолет в командировку на Север. В обед позвонил начальник отряда и сказал, что пропал наряд в 4 человека. Надо высылать вертолет на поиск. Я это сделал, но только вертолет во главе с Кудюкиным вылетел, нашел туман и всё закрыл. Я пытался по радио посадить вертолет, но он меня не слышал и пошёл на поиск. Я чувствовал, что экипаж погибает в этой ситуации. Но сделать не мог, так как по вине отряда были перепутаны волны. И действительно вертолёт упал на заставе Стародубское. Офицер (?) сломал ногу, другие офицеры получили ушибы, но живы были. Тома – работала фельдшером в санчасти и мы с нею поехали на поиск экипажа. Это было далеко, дороги плохие. Экипаж положили в госпиталь Корсакова. Вертолет остался в горах, вывезти его было невозможно.

В 1964 году нас проверили из округа и обнаружили что у нас всё хорошо. Нас с командиром стали хвалить, сняли все взыскания. Но на душе остался осадок. Работать стал с меньшим пылом. На Сахалине мы прожили 5 лет 5 месяцев. Дети за это время выросли. Валерий учился до 10 класса в Озёрской средней школе, учился хорошо, вырос заметно, появились друзья у него. Был он весёлым парнем, помогал по дому, а главное не болел своей болезнью. Таня тоже училась хорошо за окончание 8 классов дали ей грамоту. Она росла спокойной, играла с подругами, часто собирались у нас дома и смотрели диафильмы. Она любила радиотехнику, животных. Однажды взяла хорошего щенка, ухаживала за ним. Были у неё хорошие подруги. Надя тоже повзрослела, здесь она ходила в детский сад, потом в 1-й класс, здесь начала заниматься по музыке. Своего пианино у нас не было, она играла то в части, то у кого то дома. Дети росли как то для меня незаметно. Я всё время пропадал на службе.

Праздники проводили в компаниях особенно Новый год. Собирались все офицеры с женами и после отбоя отмечали Новый Год. Елку делали вращающуюся, проводили детские утренники. В одно время Надя заболела желтухой и пролежала в Корсакове а больнице целый месяц. Болела она и воспалением лёгких (пневмония). Родители мои жили в деревне. Вся деревня развалилась, осталось несколько домов, воды нет, всё в запустении. Мы их решили взять к себе.

Они всё продали и приехали к нам на Сахалин. Жили не плохо, материально всё было, отец начал шить, хорошо поправился. У них появились знакомые, стали привыкать. Но в одно время [на зимней рыбалке на озере] отец простыл и стал болеть. Отправили его в госпиталь Южно-Сахалинский. Он стал плохим [здорово похудел, плохо двигался]. Конечно умирать там не хотели. Решили они улететь в Киев к Вале. Это было в феврале 1965 года, а в апреле он умер. Похоронить мне его не удалось не мог я вылететь из-за погоды. Но мы его отметили здорово.

Стала болеть Тамара, появился кашель, удушье типа астмы. Дело доходило до предела, я видеть уже не мог как она мучается. В госпиталь отвозил её, там всё проходит и ничего не признают. Я стал обращаться в округ о переводе или увольнении, к этому времени у меня уже была выслуга на пенсию. Но к нашему счастью осенью приехала из Москвы комиссия. К нам в часть приехал начальник погранвойск генерал-полковник Зырянов П.B. c большой группой офицеров и генералов. Когда он собрал командование, то спросил какие у нас вопросы. Я ему доложил о здоровье жены и просил перевести. Он тут же дал указание подобрать место. Немного пропустил. Валерик перешёл в 10 класс в школе не хватает преподавателей, а класс выпускной. Договорились с Азой и отправили Валерия в г. Новокузнецк где он был устроен в среднюю школу с 11-летним образование [№ 25]. Ежемесячно высылали на него деньги. Эта мера неправильная она просто вынужденная. Я очень об этом жалею, что так поступил. Валерик закончил 11 классов хорошо и самостоятельно поступил учиться в Томский госуниверситет на механико-математический факультет [специальность вычислительная математика].

В начале 1965 года пришёл приказ о переводе меня на службу в посёлок Пришиб Азербайджанской ССР, Закавказский пограничный округ со штабом в Тбилиси. Авиаэскадрилья в Пришибе только формировалась на базе отдельного звена. Нас хорошо проводили, всю ночь гуляли, утром я попрощался с личным составом и на вертолёте долетел до Южно-Сахалинска. А оттуда в Хабаровск. Там нас встретил Кофтелев, мы у него ночевали, он нам помог улететь до Новосибирска, а там поездом до Новокузнецка. Побыли в Новокузнецке и оставили там Таню учиться в 9-10 классах. Опять причина в том, что неизвестно, что за школа в Пришибе.

Этот шаг тоже не правильный. Тогда я много не знал, чем всё обернётся и поэтому с простой душой пошёл на это. Через Москву мы прилетели в Тбилиси. Ехали во всём зимнем, и прилетели 2 декабря 1965 года в Тбилиси там тепло, цветы, солнце. Оттуда поездом поехали в Пришиб. Нас приняли не плохо, дали нам квартиру из 2-х комнат на 2 этаже. Приехали втроём. Валерий учился в Томске, Таня в Новокузнецке и мы остались с Надей. Началась новая жизнь в посёлке Пришиб.

Когда прибыли в часть, то было удивительно для нас то, что так тепло в декабре, кругом трава, цветы, люди ходят раздевшись. В квартире удобств особых не было, но уже лучше, чем на Сахалине. Круглый день электричество, газ в баллонах и др. Нам всё понравилось. Часть расположена в 3 км от посёлка Пришиб. На его окраине расположен погранотряд. Аэродром с травяным покровом вполне удовлетворительный. В основном летали на вертолетах Ми-4. Командиром был прислан Бевзо Владлен Михайлович, очень грамотный, толковый офицер. С ним работать было приятно. Зам. по лётной был Стрельников Игорь Иванович в Петрозаводске он был ещё вторым лётчиком. Начальником штаба был Конев Лев, тоже покойный. Но все они мне нравились.

Я работал всего два года, но через год почувствовал себя хорошо, здоровье окрепло и я решил опять летать, но надо пройти медицинскую лётную комиссию. Направили в г. Баку на ЛФК, пролежал я там две недели, обследовали меня сильно и допустили к полётам. Экипажи наши базировались в Батуми, Ленкорани и других отрядах. Я также бывал в командировках с экипажами в этих местах. Сформировали мы хорошую часть, лётчики усиленно летали, повышали классность. У нас этот вопрос был решён лучше, чем в других частях. На нашей базе готовились лётчики из других частей. Я всё обобщил и направил большую статью в журнал «Пограничник». Статья прошла, мне выслали рублей 60.

Мы много сделали в части по партполитработе. Создали художественную самодеятельность, организовали духовой оркестр, оборудовали сами летний клуб, библиотеку. Тома пошла работать фельдшером в Астрахан – базар, районный центр. Потом, как ушла медсестра, она перешла опять работать в часть, Надя училась в 4 классе. А по музыке её в музыкальную школу вначале не принимали. Я писал письма в Баку в министерство. Разрешили её принять на один класс ниже. Школа находилась в г. Массалы, это 30 км от нас. И вот Надя два раза в неделю ездила на занятия по музыке с матерью, или со мною. Нужно ей отдать должное, все тяготы она переносила мужественно. Однажды Тамара очень сильно заболела радикулитом, не могла двигаться. Её на вертолете отправили в Баку. Где она подлечилась, а у нас жила бабушка с Сергеем. Он у нас и пошёл в школу.

В 1966 году летом мне сообщили срочно прибыть в Алма-Ату и принять участие в проведении инспекторской проверки авиационной эскадрильи. Я прилетел, провел проверку доложил в округ и в Москву в Политуправление. Мне сказал начальник Политуправления Заболотный Г.И. что мы хотим тебя взять в Москву, в Политуправление, но пока нет единицы в штате. Тогда дал он мне три дня для решения личных вопросов. Я съездил в Рязань, повидался и улетел домой. Валерик учился в Томске , летом приезжал домой, отдыхал [и зимой из морозов в 40 градусов в «прохладное» лето]. Приезжал он очень худой, за лето отдыхал не плохо. Таня в этот год не приезжала.

Весной 1967 года однажды поехали рано утром на охоту, меня просто уговорили, так не хотелось. Было темно, туман на грузовой машине ехало 5 человек, я сидел в кабине. И недалеко от Пушкина машина перевернулась. Антоненко, Тюлькин, Дроздов были сильно травмированы, но все остались живы. Я принял меры к отправке их в больницу в Пушкино, и на другой день их отправили в госпиталь в Баку. Я очень сильно пережил, приехала комиссия проверила причину аварии. Виноват шофер, молодой. Но ему ничего не было. Со мной вечером начальник войск Матросов разговаривал и конечно, (?). Наказания мне не было. С этих пор решил я покончить с охотой.

К 50-летию Советской власти командиру дали орден Боевого Красного Знамени, мне вручили приемник.[Было несколько задержаний нарушителей границы (катера, пловцы)]. Мне в части нравилось , много фруктов, овощей дешёвых. Мы приобрели хороший шифоньер, стол, купили пианино, Надя стало легче учиться. Однажды Валерик приехал из Томска с бородой, бакенбардами [после стройотряда]. Ему это наверное нравилось, но нам нет, особенно мне. Я ведь привык видеть стриженных во круг себя, да и сам всегда подстригался коротко и ежедневно брился. Ну и конечно его начали приводить в порядок. Не знаю, как он это воспринял. Но что сделаешь, вот такие мы были.

Взаимоотношения со всеми были хорошие, иногда собирались совместно, отмечали праздники. Для детей сделали детский городок красивый, оборудовали для себя душ холодный, волейбольную площадку, играли в футбол. Хорошие отношения были у нас и с местным населением. В 3-х км от нас был посёлок Привольное, где жили молокане, русские люди с такой верой. В колхозе был хороший инструмент духового оркестра. По договору они нам его отдали, с условием играть у них, когда им надо. Руководство духового оркестра взял инженер части Федоров Алексей. Он умел играть, разбирался в нотах, подобрал энтузиастов и начали тренироваться. Получился хороший оркестр. Летом ездили купаться в выходные дни на море. Много было рыбы: щука, сазан и даже осетрина, покупали чёрную икру, но её плохо ели, кроме меня.

А в 1967 году в ноябре я отдыхал тоже в Ессентуки, смотрю телеграмма «срочно прилететь в Москву» и по телефону тоже передали. Я был в гражданском, поехал, прибыл в Москву, доложил генералу Чернину – зам. начальника политуправления. Меня сватали на работу в Москву, в политуправление на должность инструктора погранавиации. Оклад такой же , звание такое же. Квартиру обещали не раньше года. Я дал согласие и поехал домой. Пришёл приказ о назначении с 17 декабря 1967 года. Пока рассчитался, попрощался и после Нового года 1968 я уехал в Москву. Один, семья осталась в разброде. Тома с Надей в Пришибе, Валерик в Томске, Таня заканчивала 10 классов, поступала в Политехнический институт в г. Томске не прошла. Там была с ней мать. Поехала она в Рязань, где устроилась на работу на завод и готовилась поступить в Рязанский радиоинститут. Вот такая картина. Надо было всех собирать как-то. Я тогда не представлял как.

Прибыл в Москву, встретили меня Ткаченко и Зерин. Поселился я в гостинице КГБ на Маяковской площади (правая часть «Пекина»). Приступил к работе в доме 2 на Дзержинской площади. Когда я заканчивал Академию в 1955 году, то настроение было такое, что никогда я в Москве больше жить не буду. Но всё повернулось иначе. Правда, я ездил в отпуск через Москву и не раз приходил в Академию, встречался с начальником курса полковником Беред (?) Александром Митрофановичем, заходил я к авиаторам и управления погранвойск с деловыми вопросами. Бывал мы в гостях у тети Таси с Люсей, а потом и с Мишей. Принимали они нас хорошо. Так и установились у нас с ними родственные, добрые отношения.

Но так получилось я тут же был в составе большой группы направлен в командировку на Тихий океан для проверки кадров. На пути мы заезжали в Хабаровск, об этом у меня фотографии. На Тихий океан приехал я уже не как их подчинённый, а в составе работников Политуправления. Это в округе во Владивостоке некоторых изумило и насторожило. Я заболел, несколько дней лечился у Козловых и жил у них. А потом поехали на Сахалин, был в бригаде у моряков-пограничников и в Озерске в своей части. Встретили меня хорошо, но руководители части были уже другие люди. Мне, конечно, было интересно всё это, побывать в своей части, повидаться с сослуживцами.

Приехал, и точнее прилетел в Москву и через некоторое время приехала Тома с Надей. В Пришибе Тома всё погрузила в контейнер и сумела добраться с Надей, рассчиталась по работе. Для неё это было трудное дело, но она в этих переездах уже опытная. Но всё равно неженское дело одной собираться. Виноват в этом, конечно, я, всегда думал только о службе, забывал иногда семью, особенно жену, перекладывая на её плечи тяжелую работу. Но уж такая её доля. [Участвовал в переезде и я, помню рубил курам головы, провожали здорово, в поезде не смог азербайджанина молодого уговорить поменяться с мамой местами с 1-й полки на 2-ю. Сейчас бы купил и все дела… Приехали, отец сердитый, голодный… Мама за полчаса организовала ужин. После Томска потряс московский магазин]. Приехала в Москву, прописывать её не не берут, на работу тоже и учиться Надю с трудом устроили. Комната была метров 15. Мы все заставили своими сундуками, было тесно очень. И тут же стали приезжать гости, встретить негде, но все располагались на полу в основном. Были у нас Анохины с Сиротенко и другие. А в апреле приезжали хозяева этой комнаты из ГДР и мы должны были её освободить. А куда, неизвестно.

Помог мне мой друг, с которым я однажды отдыхал в Ессентуках, Одессе м подружился – Павел Федорович Пере(?). Он служил в Кремле, а жил в заречье где и нашел квартиру вместе с хозяйкой. Мы у неё поселились и жили до декабря 1968 года, когда мне дали квартиру в построенном новом доме. Мы приехали самые первые в квартиру и поселились 6 декабря 1968 года на день конституции по улице Лавочкина, дом 52, кв 19. Для нас это была большая радость в 43 года, после пограничных мытарств по аулам и посёлкам (?) квартиру из 3-х комнат со всеми удобствами.

В этой квартире мы начали обустраиваться, приобретать мебель и всё прочее. После прописки, Тома поступила работать старшей медсестрой в хирургическое отделение 108 поликлиники, это в 15 минутах ходьбы от дома. Вызвали мы Татьяну из Рязани, прописали, устроили работать на завод «Эра», где она работает и поныне. Поступила учиться в авиационный техникум вечерний, закончила его. В этой квартире у нас произошло много событий.

Моя служба протекала в основном в командировках. Только приехал в Москву, приступил к работе в Политуправлении погранвойск. Я был инструктором и курировал авиационные части погранвойск, одновременно находился в группе боевой подготовки и был направленцем Восточного пограничного округа. Этот округ охраны границ Казахстана, Киргизии. Вся эта работа для меня была новой, надо её освоить, войти в неё. Если в частях была живая работа с людьми, то здесь в основном кабинетная, иного писанины, согласований и т.д. Я ознакомился со всеми авиационными частями, их штатами, особенно политработников. Первая поездка в феврале 1968 года была с группой офицеров во главе с полковником Паньшиным в Тихоокеанский пограничный округ в г. Владивосток. Здесь я ознакомился с работой зам.командира авиаэскадрильи по политчасти майора И(?) и в целом с частью. Эскадрилья работала без лётных происшествий. Это я взял на заметку, опыт работы потом изучил…

Потапов Василий Григорьевич : другие произведения.

Записки замполита пограничной авиации

bata

Введение

Деревня, семья, родственники и друзья

Война

Авиация

Политучилище

Погранвойска

Академия. Москва.

Пограничная авиация. Замполит

Петрозаводск. Эскадрилья.

Одесса. Полк.

Сахалин. Эскадрилья.

Пришиб. Эскадрилья.

Москва. Инструктор.

Пенсия , дача

Научный сотрудник музея погранвойск

Кадровик “Росстройбанка”.

Последние годы

Комментарии: 1, последний от 26/01/2020. © Copyright Потапов Василий Григорьевич (alpha73@completel.ru) Размещен: 20/01/2020, изменен: 20/01/2020. 222k. Статистика. Повесть: Мемуары Иллюстрации/приложения: 60 шт.		Ваша оценка:
Аннотация: Отец писал для семьи. Может быть будет кому то интересно...