Я помню то время, когда верил в бога. Каждое событие воспринималось, как должное следствие из всеведения и милости божьих.
Когда я провалил экзамен и только благодаря любимому учителю набрал проходной бал в 10-й класс, я знал, что Господь с легкой укоризной подмигнул мне.
Перед выпускным огласили результаты национальной олимпиады - мой друг выиграл шанс поступить в Сорбонну. Мы праздновали, и я сказал Лешке, что надо поставить свечку.
Я смиренно склонил голову, когда бабушка умерла. Искал поддержки и нашел ее в тишине храма.
Я мог каждое утро улыбаться в застекленное окошко, выходящее во двор - колодец. Я ведь знал, что ничто в этом мире не делается без воли Его.
Я знал...
Я ошибался.
В то лето мои вступительные экзамены прошли успешно, чудесная погода не омрачалась ни одной тучкой.
Помню, я был в восторге от стрекота стрекоз, когда мы с друзьями махнули на природу, что б достойно отметить окончание экзаменационных мук.
А потом позвонил отец: мама попала в больницу.
Помню, как мы все время искали деньги на операцию, но раз за разом - безуспешно.
Помню ее слабую улыбку+
Потом она не узнавала нас.
Помню сгорбленную спину отца над ее постелью, когда врач сообщил, что даже операция ничего не изменит.
Дождь моросил, вечер наползал на кладбище.
Давно разошлись все те, кто хотел проститься с мамой. Те слова, что они говорили, не проникли через колпак, он накрыл меня после посещения... морга.
+Перед глазами стояло Ее лицо, такое родное, совсем чужое+ мертвое.
Отец сидел на зеленой траве так спокойно.
Мы с мамой частенько посмеивались, что для него нереально просидеть больше пяти минут на одном месте: руки просили дела, а язык болтал без умолку.
Мама как-то разоткровенничалась, сказав, что благодаря отцу убедилась в жизненной аксиоме "женщины любят ушами". И она влюбилась без памяти+
Моя мама+
Она нередко поражала совсем незнакомых людей спокойной, самодостаточной красотой.
На ее волосах плясали солнечные зайчики, или огни камина в нашем загородном домике. Они у нее были мягкие-мягкие.
Она любила обдавать меня запахом своих волос, прикладывала кончики прядей к моим вискам и радостно подначивала отрастить такие же:
" Тогда папа будет путать нас со спины!"
Она смеялась, как ребенок.
Отец тогда еще утверждал, что уже давно только благодаря этому отличию нас различает.
...Высокий, широкоплечий, наш "вечный двигатель" сидел и молчал, я не слышал его голоса. Со смерти мамы не слышал.
Только видел тусклые глаза, равнодушие и тоску.
Я не пытался с ним говорить: во мне не было ничего кроме той же пустоты.
Через 17 дней, да, я считал дни, как заключенный, зачем-то считал, будто это могло что-то изменить. Я не верил, не плакал, я просто приехал в тот же морг, шел следом за подвыпившим санитаром. И увидел+
Серое, такое спокойное лицо.
Глаза были закрыты, даже если и сохранили ту самую отрешенность, что никогда раньше не было ему свойственна, то ее не было видно.
Он даже показался мне живым и я дотронулся до его руки. Она еще была слегка теплой, но+ жизни в этом теле не было.
Я закрыл глаза, на секунду перед глазами всплыло воспоминание из детства: отец держит меня на руках и со смехом рассказывает, как он не хотел вылезать из купальни во время крещения. А мама рассматривала мой (!) крестик. Я стал христианином, как мои папа и мама!
"Господь любит меня, мы все - его дети..."
Сейчас на отце не было ни золотого крестика, ни кольца. Мне было все равно, кто их снял: те ли, кто нанес 8 ударов в живот, или больничные служители. Какая разница?
Когда закрывали крышку гроба, у него на груди лежал мой крест.
***
Тихий гул в больничном коридоре изредка прерывался то перепалкой больных, то чьим-то смехом, изредка кашлем и старческим бормотаньем. Вечернее дежурство обещало быть нехлопотным и полным профессиональными больными.
Теми, что "за+", хотя возраст тут не важен. Мой самый юный пациент, 18-летний студент, обладал поистине маниакальной настойчивостью в поиске той единственной смертельной болезни, от которой собирался почить незамедлительно. Единственное, что останавливало его: он никак не мог определиться. Шел за советом к лечащему врачу, то есть ко мне. Я его неизменно разочаровывал: нет-нет, у этой болезни совсем иные симптомы!
+Хотя чем дальше - тем больше хотелось подтвердить его опасения и, сделав ставку на могучую силу самоубеждения, лишиться, наконец, его ежедневных визитов.
Карл Модестович, только что покинувший мой кабинет, являлся представителем не менее компетентной группы больных.
Иногда меня самого после бесед с этим тихим интеллигентным старичком охватывало сомнение в полученных в университете знаниях. Уважаемый учитель на пенсии прочитал кучу беллетристики медицинской тематики и уверовал, что официальная медицина зашла в тупик.
Ходит теперь - переубеждает, причем талант преподавателя литературы - страшная сила.
Его товарищ, Михаил Евгеньевич, без преувеличений, гроза нашего дамского общества.
Стоит его трости застучать по плитке в прихожей, наши девушки, давно перешагнувшие порог 60-летия, со скоростью истребителя покидают пост перед дверью.
Михаил Евгеньевич не выносит притворства и норовит разоблачить мнимых больных подручными средствами.
Разубеждать его желающих нет, тем паче, что это грозит дополнительным доводом в твою пользу.
Ко мне он питает приязнь и сочувствие, обращаясь неизменно: "мой мальчик", - и регулярно навещает за рецептиками на лекарства.
Перл моей коллекции - мадмуазель бальзаковского возраста, с регулярно рецидивирующей мигренью.
На прием приходит неизменно с мужем, утверждая, что тот жутко ревнив. Бедняга со спокойствием фаталиста мужественно молчит в уголке, изредка маловразумительно мыча на ее риторические вопросы. После первого же визита, затянувшегося на три четверти часа, я вставил всего одну фразу: "успокаивающее, ректально". Мужчина с надеждой взглянул на меня.
Теперь часто заходит - болтаем о жизни, он сокрушается о доли подкаблучника, я - о холостяцкой.
-Поживи, пока есть возможность! 28! По мне и в 40 - рановато!
Неизменно утверждает он.
-Ты моложе меня, Костя, а уже двое детей+
-Валька, верь, и на тебя Господь припас гранату - не торопи снаряд!
Я усмехнулся только:
-Наверное, Бог просто устал, или забыл обо мне...
Не забыл и, то ли решив поразмяться, то ли пошутить, устроил из моей жизни настоящий ад.
***
Звонок. Ножевые, брюшная полость. Раненый без сознания. Выехала скорая.
Кто бы мог подумать, что от этого пациента у меня будет подпорчено больше крови, чем за все время общения с моими обожаемыми регулярными больными?
Операция заняла 2 часа. Его изрешетили так, что можно смело муку просеивать. Я старательно подлатал. Назначил обезболивающие и антибиотики.
Первую гадость он сделал этой же ночью: ворочаясь, умудрился свалиться с больничной койки и швы разошлись. Штопал по новой. Теперь уложили баиньки и привязали.
Пришлось одному дежурить у постели: медсестра в количестве одной штуки, и та намаялась с нашим "феноменом", девочкой-самоубийцей.
Горькое недоверие сначала, а позже - всеобщее сочувствие, привлекла Рита, 19-летний ангел (попала к нам после изнасилования). Она изрезала себе запястья. Не говорила, не плакала. На психиатрическом родители позаботились об отдельной палате и надлежащем уходе. Наш психотерапевт, вместе учились, жалел, не применяя жесткой терапии.
Рита дважды пыталась продолжить начатое, чудом спасали, - при ней необходим человек. Две другие медсестры слегли с гриппом, так что справляйтесь - как можете.
Прикорнув на соседней койке, я и не заметил, как уснул. Беспокойный сон то и дело прерывался: мерил температуру, колол обезболивающее, грел большую безвольную руку, холодную. Как когда-то, еще в студенческие годы на практике. Жалел...
Устал, как собака, и тут этой язве вздумалось очнуться:
- Я ... умер...
- Живой, придурок. - Молодец! Выкарабкался, не обманул моих ожиданий!
- Вроде ангел... а ругается... - Задыхаясь и щурясь, рассуждал "умирающий".
- Молчать и спать. Завтра будет допрос с пристрастием...
- Посиди+ - пришлось нагнуться совсем близко, чтоб расслышать. Больной шумно вдохнул, я обнаружил, что засыпал его волосами, не связанными в привычный хвост. Отодвинулся:
- Рядом... побудь - все это сопровождалось скорбным взглядом.
Я уселся на место... улегся и мирно уснул, не чувствуя взгляда. Благодарного, как и улыбка.
Если бы я только знал тогда об этой фирменной улыбочке! Придушил бы подушкой той же ночью... Ну, может, пожалел бы себя, уставшего, но утром - все 100%.
Да-а, эта улыбочка а-ля "королева в восхищении" что-то вроде поплавка. Можешь быть уверен: в глубину уходят мысли и решения, которые ты хоть в лепешку расшибись - не изменишь.
Я давно не верил Богу, не верил в его справедливость.
И высшее существо, больше похожее на заигравшегося ребенка, решило наказать усомнившегося в его непогрешимости. Да будет так. Я никогда не бежал от трудностей и сейчас не собираюсь изменять этому правилу.
Небо будто задалось целью пролить все непролитые слезы, взяв реванш за многие поколения страждущего человечества. Будучи по природе человеком черствым и не склонным к сентиментальности, я просто задернул занавеску и уселся за стол. Свет настольной лампы падал на ворох документов. Поверх справок, отчетов, жалоб - с завидным упрямством больные суют мне исписанные бумажки, уверенные, что мне по должности положено играть роль третейского судьи (а что не менее забавно, частенько попадаются опусы, разбирающие меня самого по косточкам; я привык: больничная скука почище английского сплина, вот и русский народ борется, как может) - лежала история болезни Корнеева Владислава Викторовича. Открывать ее жутко не хотелось: вчерашний пациент успел надоесть мне хуже горькой редьки. Так что я и теперь непроизвольно скривился. "Чудесное" утро началось с наезда. Во всех отношениях и по всем фронтам. Первым делом в 6(!) часов утра началось шевеление в приемной на первом этаже. Оно закончилось диким грохотом, матерщиной и криками чувствительных старушек, патрулирующих этажи в муках бессонницы. Я подхватился и как был, помятый и заспанный, ринулся спасать вновьприбывших от наших слишком ярых защитниц. Зря спешил. С десяток ребят, больше похожих на квадратные домики в черных костюмах-тройках, вполне уверенно оттеснили передовую линию фронта, не влезая в бесполезные споры. Второй раз я пожалел о своем появлении, узрев искреннюю радость на физиономии их предводителя, сжимавшего мобильник, как последнюю гранату. Причем у меня создалось стойкое впечатление, что я разрешил его колебания, куда ее, родную, запустить. Не люблю излишнее внимание: я очень стеснительный... в глубине души. Так что почти решил скрыться от этого милого общества. Обернулся в поисках пути отступления. И в который раз убедился, что драпать надо на уровне инстинктов: спонтанно и быстро. - Валентин Михайлович! Уймите этих грубиянов! Безобразие! Вот вам сейчас покажут, как женщину, пожилую женщину! Толкать! Амбалы бестолковые!- Причем на лице Таисии Федоровны не было и тени сомнения, что я тут же "покажу". Я в этом сильно сомневался. Вышеупомянутый амбал смерил меня внимательным взглядом и пришел к такому же, малоутешительному для меня, выводу. - Вы врач?- Пренебрежительно обратился он ко мне. Ни халат, ни стетоскоп, удрученно повисший у меня на шее, не позволяли в этом усомниться. Так что я промолчал. Просто медленно подошел, вздыхая про себя о долгожданном и малореальном отпуске. - Объясните, кто вы и почему устраиваете беспорядки в больнице. Хорошо хоть голос не дрожит, а свою физиономию я отлично научился контролировать. Невозможно не научиться, если уже столько раз говоришь людям о том, что их близкие погибли, или умирают, а медицина бессильна... Нет, ты бессилен. - Я... Мое заявление заставило кустистые брови сойтись на переносице. - Это лучше вы, док, объясните, где Влад... На мое замешательство он чертыхнулся и пояснил: - Мужчина средних лет, вчера попал с ножевыми ранениями. Я не продемонстрировал проблесков понимания, упорствуя в версии амнезии. Кто их знает? Может это те же, кто над ним ножичком помахали. Теперь решили завершить начатое в асептических условиях, чтоб, значит, микробы морально не травмировать. - Не припомню, но, если вы сообщите кто вы и зачем вам пона... - Я что, похож на идиота? - угрожающе прошипел оппонент. - Вы хотите услышать честный ответ? - Не знаю, как с языка соскочило. Ребятки неумолимо надвинулись... Тут черт дернул Клаву, медсестру появиться с радостным воплем в коридоре: - Валентин Михайлович! Раненый наш очнулся! Рвется к вам на допрос! + Эт-то кто?.. На меня уставились старушки в немом восторге, мужики, пораженно отхлынувшие в противоположном направлении, да и медсестра, преданно таращась через линзы очков. - Живой! Спасибо, Господи! - прошептал мужик, почти благоговейно взирая на меня. Я не разделял его эмоций, но фраза меня успокоила. - В палату впущу только одного, а после поможете заполнить карту больного. Эй! Без халата и бахил в реанимацию только вносят! Вопли радости: ей богу, ребятки будто обрели отца родного. Обнимания пресек, сторожа швы как Цербер все время, что в палате околачивались посетители. Влад оказался и не Влад, а Корнеев Владислав Викторович. В историю о ранении меня не посчитали нужным посвятить, да я и не рвался. С меня хватило костеперемалывающих объятий нашего "предводителя ОМОН". То ли из-за недоступности тела начальника, то ли неадекватно прореагировав на фразу вышеупомянутого, - дескать, я ему "жисть" спас, через каждые полчаса делая искусственное дыхание (на этом месте гад мечтательно закатил глаза), - но Гоша (терпеть не могу такие сокращения, будто клички бобиков беспородных) меня чуть не придушил, легко оторвав от пола. Я поболтал ногами в воздухе, потом был возвращен на место. Причем Гоша (тьфу!) еще и заржал, что я вешу, как девица. - Не задирай Гиппократа, - лениво одернул хозяин.- Хотя, знаешь, такую красивую девушку нечасто встретишь!- Тут уже захрюкали оба. А я выставил раздражитель за дверь и мстительно набрал снотворного в шприц. Владислав только покорно вздохнул. Так душевно мне улыбался, зараза, что стало стыдно. Наконец выставленный за дверь, Григорий опять вцепился в многострадальный мобильник, что-то ожесточенно гаркая многочисленным собеседникам. Результат себя ждать не заставил: настоящее нашествие: пресса, милиция (именно в такой последовательности, наверное, осведомителям в СМИ больше платят), охрана, депутаты, нескончаемый поток народа с цветами, грязной обувью и уймой гостинцев, приведших нашу уборщицу в шок обилием ссыпавшегося с них мусора. Персонал метался, сбивая баррикады пациентов, как кегли. Кегли поднимались, но расползались по палатам лишь временно, чтоб обсудить, какие "страсти" творятся. Потом опять стремились в коридоры, где для глаз и ушей, жаждавших приключений (за чужой счет они всяко безопасней) была наисвежайшая пища. Еще долго в нашей больнице ходили разные толки, переросшие в легенды разной степени бредовости. Сам недавно слышал, как компания пенсионеров обсуждали вчерашнее появление раненого, периодически ругаясь на неправдоподобность деталей, упомянутых собеседниками. Причем от криков "своими глазами видел!" у меня уши заложило. А согласно их словам, по щелям проходной в ту ночь затаилось с десяток разведчиков пенсионного возраста. Но все они сходились на том, что я, взвалив на плечи (ага, все 86 килограммов при моих 52) притащил своего друга (где я таких друзей приобрел, выдвигалось немало версий) после жестокой драки, в которой его ранили, но я отстоял тело (были варианты от угроз динамитом до черного пояса по карате) и доволок его сначала в больницу (многие склонялись - что от машины, но все были не прочь сподвигнуть меня и не на такой подвиг), протащил по лестнице на третий этаж (я сам удивился своей глупости, учитывая наличие лифта) и, принудительно оживив "электрошокером", прильнул к груди дорого друга. Причем "очевидцы" пересказывали как, смахнув скупую слезу, умирающий разразился речью в честь моих несомненных достоинств. В процессе пересказа я не удержался от смеха, а в финале даже прослезился: какой же я хороший! *** Пробуждение, как обычно, вызвало облегчение. Я вынырнул из тишины бесконечности привычной серой пустыни. Одни и те же сны на протяжении многих лет. ...Серый песок, мелкий, шелковистый. Барханы, похожие друг на друга, как близнецы. А я иду вперед, никогда не оглядываюсь, чтобы не видеть чистый песок... без моих следов. Выключил попискивающий будильник, похрустел затекшими от сидячей позы позвонками, руками и ногами. На щеке красовался след от клавиатуры. Опять заснул за составлением отчетов: они для меня вечером лучшее снотворное. Благо - не забыл поставить будильник, теперь успею закончить до утреннего обхода. Не помню, когда я начал оставаться ночевать на работе, но, после двух лет работы с редкими вкраплениями выходных, это прочно вошло в привычку. Да и смысл уезжать вечером домой, если рабочий день заканчивается в три часа ночи. Кроме того, ехать далековато, живу на другом конце города. Да и не к кому ехать, даже к собаке. Хочется завести, да с таким хозяином она исчахнет в момент. Умылся после компьютерных трудов, причесался и решил поднять себе настроение: направился в детское отделение. Там понимаешь, что все у тебя в ажуре, раз под ухом никто не пищит и все коридоры не завалены фантиками от конфет. У нас оно появилось не так давно на базе кардиологического, для детей с неизлечимыми пороками сердца. Детвора от пяти до 15 лет творила, что хотела. Были здесь и детдомовцы, и ребята, которых навещали любящие родители, но мой чирей на за... мягком месте - рыжая Танечка. Лисенок, иначе язык не повернется назвать. Личико хрупкое, совсем без веснушек. Она - отказница, родители оставили 6-летнюю дочь. Бумаги оформили и исчезли. Танечка долгое время ждала маму, да и сейчас, через 2 года... все еще верит. А еще она верит, что ..."Боженька меня очень любит и потому хочет к себе забрать"... Хочет забрать... Что верно, то верно. Ей необходима операция, новое сердце. Операция, которую, даже если бы она была возможна, этот хрупкий ребенок вряд ли перенесет. Мы с ней часто читаем книжки, заядлые игроки в шахматы. Она редко выходит в коридоры, но любит гулять со мной по двору. Я часто ловлю ее взгляд на воротах, пропускающих въезжающие машины. Лисенок с надеждой следит за ними, а потом опускает взгляд, чтобы через минуту вновь услышать шорох шин и вскинуть его в ожиданье. Я беру ее за руку и увожу. Девочка покорно семенит за мной. - Дядя Валя! Дядя Валя! - Смех и топот. Каждый день одно и то же. Подкидываю на руках Сереженьку. Треплю кудряшки Анечки. Карапуз Тимошка протягивает пупса, жутко похожего на него самого, я расцеловываю обоих по очереди и оделяю всех без исключения конфетами. Терпеть не могу детей. Главная статья расходов. Да и не отстанут, пока не поиграешь, не расскажешь сказку, не пообещаешь принести стетоскоп для разборки с целью выяснения что внутри. Отмахавшись от маленьких разбойников, захожу в дальнюю палату. Танечка сидит у окна. Обернулась и расцвела улыбкой. Посидели, поговорили о том, как она себя чувствует. Лисенок попросила посмотреть нашего главного хулигана , Костю Муромцева, ставшего вдруг слишком тихим. Я обещал, и хитрюга поставила мне мат. Похвалил за старательность и отчалил. Костю проверил. Вовремя. Паренек тяжело дышал, кожа покрыта нездоровой синевой. Отеки по всему телу. Перевели в реанимацию. Заведующий кардеологией помчался с новыми силами звонить в центр. Без слов ясно, что счет идет на дни... часы. Все-таки надо нормально отсыпаться: ноги, как чугунные. Обход хирургии завершился вскрытием загноившейся раны и ссорой с больной, не желавшей, чтобы повязки ей менял мужчина. Ссорилась с товарками по палате. Я не стал возражать, что сам делал операцию. Зачем лишний раз травмировать свою хрупкую психику? Осмотрел пациента нашего практиканта. Учинил разнос. Парень стоял передо мной весь зеленый. Недавней самоуверенности и нахальства как не бывало. - Без наркоза!? Да на тебе бы такую операцию провести! Как еще эта женщина болевой шок пережила!? Ты хоть карточку смотрел? У нее инсулинозависимый диабет. Еще немного и в крови было бы столько сахара, что либо кома, либо труп! - ... - Так ведь даже не вычистил до конца! Корень фурункула через швы видать! Недолгое молчание, пока я переводил дух. На физиономии недоучки и проблеска вины нет, только обида. - Я сообщу главному. Он тебя протащил, пусть сам и разбирается, но эту пациентку ты больше не ведешь. Ну вот, свалились неприятности на мою голову. Провел внеочередную операцию. Эльза, та самая пациентка, своим преданным взглядом заставила меня совсем скиснуть. Так что переползал по остальным палатам я совсем вяло. Старушка, слегшая инсультом, с мягкой улыбкой поведала, какие у нее замечательные внуки. Правда, все в делах. Но не забывают, фрукты носят, да сладкое, знают, как она это любит. Мда-а, вторую неделю никого не видать. На ее печальное лицо сил смотреть нету. Ведь плачет же из-за этих паразитов! Вере Павловне сложно ходить, она почти ни с кем не общается. Тем же вечером опять позвонил родственничкам. Оказалось - уехали отдыхать в деревню. Сбегал в обед в магазин. Жаль, на бананы только хватило, да пару пироженых. И чего они такие дорогие? Никогда не любил сладкое. Передавая своей пациентке "посылку", передал и искренние пожелания от родственников выздоравливать. - На перерыве забежал парень, совсем времени не было, переживал очень за вас, а зайти все равно не смог. - Кучерявенький?- лукаво улыбается Вера Павловна. Видно, есть среди внуков любимец. Еще одна ложь, чтоб ее порадовать. Анализы... Недолго ей осталось. - Да, совсем как вы!- а про себя подумал, что внучку космы повыдергивал бы без анестезии. - Лешенька, значит+ - помолчав, произнесла она. - Вечером к вам еще зайду. А пока телевизор посмотрите. - Данный аппарат я давно перетащил сюда из дома, чтоб совсем не отстать от жизни, а позже, когда совсем времени на него не стало, стал перетаскивать лежачим больным. Им веселее - мне меньше проблем. Да и собираются по вечерам на просмотр люди - всяко не одной тосковать. Еще три пациента дожидаются. Первой, конечно, навестил свою "даму сердца". Настя шутит, что за такого парня, как я никогда замуж не пойдет, чтобы не страдать комплексами неполноценности. Аппендицит. Легкая операция, но не при гемофилии. Анастасия - проказница, какую поискать, так что в следующую палату я пошел с косой через плечо, вытирая следы губной помады по всему лицу. Палата Корнеева Владислава Викторовича. Вошел и обомлел: как в оранжерее. Какой-то юморист притащил плюшевого бегемота в бело-черную полоску, теперь он валялся под подоконником, напрочь отрезая пути отступления через окно. Забавно, был у меня пациент, студент, облюбовавший именно этот вариант выхода на прогулки. А когда я его заловил на месте преступления, поганец полдня канючил отпустить на экзамен. Сессия у него! А здоровье? Вобщем на экзамены тихонько провожал его традиционным способом. Все-таки гулять полезно для здоровья, а полеты с третьего этажа - не очень. - Здравствуй, Владислав, как самочувствие?- Тут мой взгляд наткнулся на дорогущий букет белых лилий. - И что за чайник прислал тебе траурный букет? - Как ты пришел, сразу полегчало... Траурный? - Белые лилии - символ смерти и скорби, - пояснил я, присаживаясь на кровать для осмотра. - Жаль, красивые, хотя... они от жены. - Мужчина поднял руки, позволив осмотреть повязку на ране. Я не стал ее снимать. И так ясно, что все в порядке. - Бывает. Многие не подозревают о том, что цветы значат что-то кроме внимания и уплаченных денег, - как бы в утешение заметил я. - Был у меня пациент, впавший в истерику от белых роз, принесенных невестой, решил, что она его бросить хотела. А девица просто фанатка этих цветов. - Да нет, она дипломированный дизайнер. Я уставился на него. А он меня уже давно рассматривал. Вдумчиво, но с улыбкой. И то понятно. Если от человека твое здоровье зависит, а то и жизнь, надо удостовериться, что этому парню можно верить. Я выдержал взгляд и улыбнулся: - Ты изменил ей, что-ли? - Хм! - Он усмехнулся, поднял руку, коснулся лица, стирая забытый поцелуй с виска. - Мы давно в разводе. А она всегда любила надо мной подкалываться, так, чтоб я голову поломал. Со странностями она, но мы хорошо друг к другу относимся. Я кивнул. Странности и приколы я и пожестче видал. - А тебя, я вижу, пациентки любят. - Он все никак не мог справиться с помадным поцелуем, так что я отвел его руку и подошел к зеркалу, чтоб самому ликвидировать компромат. - Нет, я как бизнесмен: время - деньги, вот и взимаю плату каждое утро. - Я не удержался от колкости: меня всегда бесила излишняя самоуверенность. А ею от него просто смердело. Кроме того, я чувствовал в нем угрозу, опасность, а мой паршивый характер разве позволит не пройтись по нервам лишний раз? - И как? Только поцелуями берешь, или чем посерьезнее? - Он принял вызов, а я уже жалел, что распустил язык: не на ринге мы, да и он совсем беспомощный. - С тебя платы не потребую, а остальное - не твоя беда.- Я усмехнулся, далекий от мысли, что смогу его смутить: за 36 лет и не такое слыхивал. - Отчего же, ты жизнь мне спас, я не прочь расплатиться.- Прими задаток... С этими словами он приподнялся на одной руке, другой притянув меня за голову. И пока я изумленно приоткрыл рот, поцеловал. А я завис. Возмущенье подавил, чтобы не оттолкнуть парня, не ударить по незатянувшимся швам, а так хотелось! Пришлось, наоборот, поддержать, когда его рука подломилась. Еще одной операции я на сегодня не вынесу. А гад лежал и тяжело дышал, то морщась от боли, то улыбаясь. Я цепко осмотрел повязку: кое где проглядывали красноватые пятнышки. - Хэйван! - Я сдержанно ругнулся. Был у меня один пациент-азербайджанец. - Скотина. Верно, - боль стихла, и Владислав перестал корчить жуткие рожи, просто внимательно смотрел на меня. Я легкими движениями ощупал его раны через повязку. Пришел к выводу, что все обошлось. Злость и огромное облегчение - вот, что я ощутил. Не из-за поцелуя: в студенческие годы я даже как-то с парнем переспал. Нет, просто жутко устал, а эта сволочь валяется здесь, скучает, а чтоб развлечься, решил надо мной то ли приколоться... То ли понравился я ему, что намного хуже. Ну, что ж, нам нравятся мальчики? Мы тебе супер-лечение организуем! - Владислав, я бы не хотел повторяться, потому скажу один раз... - Что ты не гей? - Нет, конечно. Помолчи и дай сказать. Я бы, как врач, никогда не пошел на интимные отношения с пациентом, однако подобные ограничения на тебя не распространяются. - Я ведь не всегда буду твоим пациентом.- Владиславу даже импонировала такая принципиальность. - Вот именно.- Я холодно улыбнулся, направляясь к выходу.- Жду с нетерпением. - Это предложение? Я промолчал, решив не нервничать, нам еще иметь дело друг с другом. Может это станет стимулом к выздоровлению, и я побыстрей от него избавлюсь. Так что я даже мечтательно улыбнулся ему, выходя из палаты. Получил в ответ пристальный взгляд.
Продолжение следует ...
...:живой..
Глава 3
Анамнез жизни.
Опять дождь. Но сердитый, будто возмущенный. Что не так в этом мире, чем он
недоволен? Тяжелые капли хлещут по лицу. Ветер стремится обогатить прохожих
опытом Мери Поппинс. А те изо всех сил этому сопротивляются.
Я предусмотрительно забыл зонтик дома, а девочка стоит в оранжевом дождевике.
Прощание состоялось. Таня положила свой букетик первой.
Маленький, детский гроб. Много родных, медсестры и ... Дети: кто-то из них видит
своего друга, свои былые шалости с ним. А Лисенок видит будущее.
И не боится.
Маленькая ладошка холодная, как всегда. И мы уходим вместе обратно в больницу.
Хотя меня звали на поминки, а девочку обещали проводить медсестры...
Я пришел сюда только чтобы убедиться - с пациенткой нашей больницы все будет в порядке, не больше, но и не меньше.
Девочка дрожит, и я спешу посадить ее в машину.
Теплый салон джипа моментально гонит холод и уныние с наших лиц. Достав чистый
носовой платок, я старательно вытираю капли с ее лица.
А она улыбается.
Все-таки я не зря принял предложение Владислава о помощи. Надо будет, первым
делом, ее закутать в сухое, и дать горячего чаю.
Водитель с явными признаками неединичных пулевых ранений на видимых частях тела,
обернулся, одобрительно хмыкнул и тронулся с места.
- Дядя Валя, мне очень ромашки нравятся.- Наморщив лобик, сообщила Татьяна.
- Замечательно, обязательно сходим и нарвем. Потом, когда погода будет получше.
- Хорошо, просто вы мне дорогих цветов не носите на могилку, когда я уйду к