Луна над Карфагеном была неестественно большой, словно богиня Танит выронила серебряный диск из рук. Я стоял на террасе виллы Луция, наблюдая, как волны лижут берег, будто старые псы, выпрашивающие кость. Я всё ещё злился: этот "Великий артист" разыграл нас, вынудив приехать. Он хотел устроить большой пир, посвящённый совершеннолетию Ивана! А я-то думал, что Ваня прилетит домой и мы отметим в кругу семьи и близких.
В кармане звякнул мобильник - очередной сценарий пришёл одобренным, с пометкой **"ДОБАВЬТЕ БОЛЬШЕ СЛЁЗ И МОРДОБОЯ!"**, но мысли мои были далеко. Завтра Ивану исполняется 21. Совершеннолетие для вервольфа - не просто цифра. Это граница, где детские страхи встречаются с древними законами.
- Старина, ты опять киснешь, как недопитое фалернское! - Гай ввалился на террасу, размахивая бутылкой вина с фирменной этикеткой *"I век н.э. - выдержанное в амфоре"*. - Ты должен радоваться! Щенок вырос. Скроет шкуру - и в люди. Или не скроет - и в волки.
Он плюхнулся в плетёное кресло, задев ногой Цезаря. Мопс фыркнул и уполз в кусты, волоча украденный носок Гая.
- Если бы всё было так просто, - пробормотал я, глядя, как вдали мерцают огни рыбацких лодок. - Его первое полнолуние после совершеннолетия... Ты помнишь, что говорили вервольфы-старейшины?
- "Кровь решит"? - Гай скривился, откупоривая бутылку зубами. - Чушь собачья. В данном конкретном случае - чушь волчачья... Кровь всегда хочет одного - течь. А мы решаем, куда.
Он протянул мне бокал. Вино пахло пылью веков и иронией. Где-то внизу, у бассейна, смеялась Алёна - её голос переплетался с шумом прибоя, как нить в древней мозаике. Иван молчал. Слишком много молчал в последние дни.
---
**21:00. За день до рождения.**
Мы сидели в подвале виллы, превращённом в подобие склепа: каменные стены, готический канделябр и мой новый гроб, любезно предоставленный Луцием ("Чтоб чувствовал себя как дома!"). Иван щёлкнул зажигалкой, поджигая свечи в форме черепов - подарок Олимпиады "для атмосферы".
- Расскажи о Париже, - попросил он неожиданно. - Не о войнах или императорах. О том, как пахли улицы. О том, что забыли учебники.
Я удивился. Он всегда бежал от прошлого, как от надоедливого комара.
- Улицы пахли чесноком, потом и надеждой, - начал я, смакуя воспоминания. - И свежим хлебом. Ремесленники таскали корзины с овощами, а мальчишки играли в кости на ступенях Нотр-Дам. Однажды Бонапарт...
- Не Бонапарт. Ты. - Он прищурился, сапфировые глаза поймали отблеск пламени. - Каким ты был до... всего этого?
Тишина загудела, как раненый шершень. Я отхлебнул вина, чтобы прогнать ком в горле. И тут же сплюнул.
- Живым. - Слово обожгло язык. - Боялся темноты. Писал стихи, которые сжигал на рассвете. Влюбился в девушку, которая смеялась, как ручей... Потом пришла война... Она, я...
Костёр свечи дрогнул, отбрасывая тень на стену - силуэт с клыками. Иван не спускал с меня взгляд, будто видел сквозь века.
- Ты всё ещё пишешь стихи? - спросил он тише. - Гай говорил, что нашёл твой дневник в Риме...
- Гай - болтун, - я резко встал, опрокидывая бокал. Багровая лужа поползла по столу, как карта забытых стран. - И если он покажет тебе хоть строчку, я превращу его "Харлей" в металлолом!
Он рассмеялся - искренне, по-детски. И вдруг я увидел того мальчишку, упрямо забиравшегося ко мне на колени.
- Боишься, что я узнаю, какой ты сентиментальный? - Он подмигнул, доставая из-под стола потрёпанный блокнот. *Мой* блокнот. - "Луна - рана на теле ночи..." Неплохо.
Я выхватил блокнот, но было поздно. Он уже повторял строчки, пародируя мой голос:
- *"О, время, старый карлик, ты крадёшь
не годы - мгновенья, что пахнут, как мёд..."*
Сердце (или его подобие) ёкнуло. Я не писал такого со времён смерти Байрона...
- Верни, - прошипел я, но он отпрыгнул к двери, держа блокнот над свечой.
- Сначала расскажи, кому посвящено! Той девушке из Парижа?
Пожар в груди оказался слаще страха. Мы гонялись по подвалу, как школьники, опрокидывая стулья и пугая Цезаря, пока блокнот не упал в камин. Я рванулся спасать стихи, Иван - меня.
- Вы что, дети?! - В дверях возникла Олимпиада с корзинкой вязания. Её взгляд скользнул по обгоревшим страницам. - Ярослав, ты... романтик?
Она рассмеялась, и мир рухнул.
---
**4:00. Рассвет.**
Я сидел на пляже, наблюдая, как намёк на солнце вырезает из ночи силуэты рыбацких лодок. В кармане жалил пепел стихов. Гай нашёл меня первым.
- Держи, - он швырнул свиток пергамента. - Переписал, пока ты ныл у моря.
Жестом фокусника он выхватил из ниоткуда большой чёрный плащ и укутал меня с ног до головы: - Расселся, понимаешь ли, а восход через пять минут!
На жёлтом пергаменте мои строчки соседствовали с похабными рисунками Гая. В углу красовался Нерон в образе Купидона.
- Зачем? - я не поднял глаз.
- Потому что стихи - как дети. Даже уродливые заслуживают жизни. - Он прилёг на песок, закинув руки за голову. - Ты же научил меня этому.
- Когда?
- В 1920-м, когда Новочеркасск горел. Ты спас ту девочку-поэтессу, а не полковую казну.
Память всколыхнулась, словно рыба в сети. Её звали Марина. Она писала оды луне и умерла в моих руках, проклиная красных варваров.
- Я тогда сказал: "Слова переживут нас", - прошептал я.
- И они пережили, - Гай указал на пергамент. - Даже твои.
---
**18:00. За час до праздника.**
Вилла сияла огнями. Бесконечные слуги Луция развесили на пальмах сети с фонариками, превратив сад в созвездие. Алёна, одетая в платье из лунного шёлка, командовала расстановкой блюд:
- Папа прислал осьминогов в чернильном соусе! И... эээ... живого барашка.
- Для Гая, - кивнул я, - он обожает средневековый колорит.
Иван вышел на террасу. В чёрном смокинге, с галстуком-бабочкой, он казался чужим - взрослым, уверенным. Только глаза выдавали волнение.
- Готов? - я поправил ему воротник, прятая дрожь в пальцах.
- Нет, - он усмехнулся. - Но ты говорил, храбрость - это когда страшно, но ты идёшь.
- Я говорил много глупостей.
- И это была лучшая.
---
**20:00. Полнолуние.**
Гости собрались у бассейна: местные рыбаки-вервольфы с гитарами, пара-тройка незнакомых мне вампиров, Луций в тоге (его "исторический эксперимент"), Олимпиада, вязавшая тёплые носки "на всякий случай". Даже Волков со свитой прилетел. Все молодые, красивые, остроухие. Их смех звучал как колокольчики.
- Внимание! - Луций взобрался на стол, звеня ножом по бокалу. - Сегодня наш щенок становится волком! А значит - пора пройти *Испытание Танит*!
Толпа загудела. Иван побледнел. Я сжал руку кресла - обряд совершеннолетия у вервольфов? Об этом не было ни слова в планах.
- Что за бред? - прошипел я, но Нерон уже спрыгнул, ведя Ивана к берегу.
- Древний ритуал! - крикнул он, размахивая ножом (зачем - боги знают). - Нужно войти в воду в человеческом облике и выйти зверем! Иначе...
- Иначе духи моря сожрут душу! - подхватил Гай, явно навеселе.
Алёна шагнула вперёд, но отец опередил её:
- Остановись. Это не твой ритуал.
Тишина стала гуще средиземноморской ночи. Иван стоял на границе прибоя, дрожа.
- Я сделаю это, - сказал он, не оборачиваясь.
Сердце упало в песок. Он снял смокинг, шагнул в воду.
- Иван, не надо! - закричала Алёна, но волна уже накрыла его.
Мы замерли. Секунды тянулись, как века.
И тогда море взорвалось светом.
---
**20:15. Испытание.**
Из пены возникла фигура - не волк, не человек. Существо с сапфировыми глазами и кожей, мерцающей, как лунная дорожка. Оно шло по воде, оставляя серебряные следы, а вокруг невидимые, словно пели киты - низко, будто вибрации самой земли.
- Морской волк... - прошептал Луций. - Легенда Карфагена...
Алёна упала на колени, её амулет вспыхнул. Я понял всё: голоса, зов Танит, слитки. Море выбрало его.
Иван (был ли это ещё он?) подошёл, касаясь моей руки. Глаза говорили на забытом языке.
- Он принял дар, - проговорила Олимпиада. - Но сохранил разум.
Гай засмеялся, разливая кровь и вино в бокалы:
- Видишь, Яр? Он сильнее нас обоих.
Гай обернулся к Ване: - Ихтиандр, мальчик мой, иди сюда!!
Праздник продолжился. Волки, эльфы и люди танцевали под старинные напевы, а Луций читал стихи, путая латынь с пуническим. Гай, не выпуская из рук гитары, пел балладу за балладой.
Иван сидел на песке, обняв Алёну, и море светилось в его глазах - уже не угрозой, а обещанием.
---
**Эпилог.**
Утром я нашёл на подушке в гробу пергамент. На нём знакомым почерком было написано:
*"Спасибо за стихи. И за то, что спас меня тогда, в корзинке из звёзд. А ещё - за то, что ты - мой папа!!!
Твой морской волк".*
Я подошёл к окну. Приоткрыл штору. Мимо промчался Цезарь, за которым гнался Нерон. Мопс украл и погрыз его лавровый венок. Обоим было страшно весело. Солнце ласкало обнажённые плечи Луция.
Я аккуратно сложил пергамент и спрятал на груди.
За окном раздался радостный смех. Ветер подхватил и унёс его к горизонту, где начинался новый день и новый роман - но это уже совсем другая история.