Потоцкий Ярослав Юргенсович
Бриллиантовый ошейник. 1 часть

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    1 том романа
  
  БРИЛЛИАНТОВЫЙ ОШЕЙНИК
  / ЧЁРНЫЙ БУЛЬВАР-2/
  
  Не скоро совершается суд над худыми делами.
  От этого не страшатся сердца сынов человеческих
  Делать зло
  Экклесиаст, 8:II.
  
  ПРОЛОГ
  
  Было ровно шесть часов утра, шестого июня.
  На всем побережье Свободной Черноморской экономической зоны царило солнечное утро. Спокойное прозрачное море мягко пошлепывало мелкими волнами о гальку. Однако над поселком Графское, как ни странно, все еще царили предрассветные сумерки. Ночная мгла, в нарушение всех мыслимых законов природы, клубилась над развалинами замка. Мрачного вида облако плотно закрывало район Графского от лучей утреннего солнца. В такое утро никому не охота просыпаться рано, поэтому ни на пляже, ни на спускающихся к нему улочках поселка никого не было видно. По этой причине никто не оказался свидетелем того, как из мутного и неподвижного, словно болото, моря медленно и спокойно выходил человек. Молодой парень в противоестественно сухом джинсовом костюме выходил из воды так же свободно, как если бы он шел по городской улице. Длинная грива волнистых огненно- рыжих волос не была отягощена ни единой каплей влаги. И в довершение происходящего в это утро в Графском разгрома нормальной человеческой логики, в зубах у парня, как ни в чем не бывало, дымилась сигарета "Прима".
  Выбравшись на пляж, этот в высшей степени странный субъект переложил из левой руки в правую кейс, с которого так же не упало на гальку ни капли по причине его противоестественной сухости, огляделся с видом человека, попавшего на незнакомый перекресток, обогнул санаторий Государственного департамента безопасности и, никем не замеченный, удалился в сторону Черноморского шоссе.
  
  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  "ВСАДНИКИ"
  
  ГЛАВА ПЕРВАЯ. "Виктор"
  
  Саша сидел в привычном одиночестве рядом со стойкой бара, за тем самым столиком, где когда-то, очень-очень давно, они впервые встретились с Яном. Было почти так же шумно и почти так же накурено, как тогда. Впрочем, так здесь было каждый вечер. Бар "Старый причал" не пытался гнаться за трендами. Здесь не было ни экранов с трансляциями футбола, ни гигантских панелей с коктейльными меню, ни бородатых бариста от аэропресса. Заведение держалось на консервативной публике, дешевом пиве и тоскливой акустической гитаре по вечерам. Единственной уступкой времени был слабый Wi-Fi и розетки под барной стойкой, куда местные фрилансеры, словно моллюски, присасывались с утра с ноутбуками. К Саше привыкли и официанты, и постоянные посетители. Иногда лишь (разумеется, за глаза) высказывалось недоумение в чате персонала: "Чего этот упакованный чувак каждый вечер торчит в этой забегаловке?"
  Тем более что многие знали его как соучредителя фирмы "Ретро-люкс", головной ресторан которой - "Элита" - давно и прочно завоевал репутацию самого высокопрестижного и дороговалютного заведения Города и Зоны. У Саши был там свой кабинет, где он появлялся исключительно по служебной необходимости или когда нужно было принимать иностранных гостей и партнеров. Вечера он предпочитал проводить здесь, выделяясь из массы посетителей "среднего" сословия выбором баснословно дорогих вин, которые специально для него доставлялись из "Элиты", да фантастической красоты сапфиром в тонкой оправе на безымянном пальце. Пожалуй, только официант Алеша догадывался, что этот перстень - память о Яне, и что Саша проводит свое свободное время в этом баре, предаваясь размышлениям и воспоминаниям о своем безвозвратно исчезнувшем друге. Эти догадки подтверждались тем, что Саша неизменно, в один и тот же день в году, вместо милых его сердцу белых и шампанских вин заказывал ту самую марку коньяка, которую они вместе с Яном пили в день своего знакомства. Естественно, Алеша ни разу ни словом не обмолвился о своих умозаключениях: это было не в его правилах. Однако каждый раз, когда наступало 27 июля, он, не дожидаясь заказа, приносил бутылку коньяка "Курвуазье" и лимон, нарезанный дольками. Не забывал и второй прибор. Саша оценил это молчаливое внимание к памяти своего друга и предложил Алеше место в "Элите", на что тот ответил вежливым, но решительным отказом. "Видите ли, маэстро (так называли Сашу все официанты, метрдотели и шеф-повары Города), в нашем деле самое главное - коллектив. Здесь у меня нормальные отношения, серьезные связи. А это в нашем деле - все. Благодарю вас."
  ...До очередной годовщины оставалось еще семь с лишним недель, поэтому Саша нынешним вечером пил шабли и закусывал дольками свежего ананаса, а второго прибора на столе не было. Саша курил сигареты очень редкой импортной марки - "Торейтон", единственной, которая ему нравилась. Он курил и размышлял о странных делах в городе. Вообще-то Город - сердце Свободной экономической зоны - всегда был явлением сложным и противоречивым. Однако у Саши имелся очень чуткий барометр - ресторан "хай-класса" "Элита". По количеству, ассортименту и стоимости заказываемых банкетов можно было безошибочно судить и об обстановке в Бизнес-центре, где сосредоточились основные биржи и брокерские конторы, и в Зеленом доме - главном финансовом узле города, давшем приют офисам крупнейших банков, аккредитованных в Зоне, и во Дворце Города - средоточии административной и судебной власти. В последнее время "Элита" непонятным образом растеряла всех своих самых крупных постоянных клиентов. Ряд фирм отозвал свои заказы на традиционные представительские банкеты, а несколько Белых Пиджаков, как называли в "кругах" главарей крупнейших теневых кланов Зоны, наоборот, пировали почти беспробудно, словно во время чумы.
  Единственным островком стабильности смотрелись на этом фоне только пакеты заказов с Красной улицы, где размещались иностранные представительства и консульства, да корпорация "Хундланд", дела которой, судя по банкетным заявкам, шли не просто хорошо, а блестяще. Что-то за всем этим крылось странное, но что - Саша понять не мог. Графики упрямо ползли вниз. Он листал на своем смартфоне сводки по бронированиям в корпоративном приложении, пытаясь понять ситуацию. Но понимание не приходило. Саша свернул приложение и отложил телефон. Все эти цифровые метрики были лишь эхом реальных проблем, тенью на стене пещеры. И в который раз он вспоминал Яна: вот уж кто сумел бы разгадать любую головоломку Города! Однако Яна не вернуть. И Саша в который раз мысленно обращался к своему другу с горьким упреком: "Зачем ты вторгся в мою жизнь, изменил ее безвозвратно, а затем оставил меня в одиночестве!"
  Обычно подобные упреки заканчивались тем, что Саша напивался в дым, с помощью Алеши добирался кое-как домой, где, перед тем как лечь спать, наносил несколько ударов руками и ногами огромной надувной кукле, выполненной в виде волка, обросшего белоснежной шерстью. При этом он поносил куклу последними словами, называя ее почему-то "старшим инспектором". Судя по его высказываниям, именно "монстр-фантом", как когда-то называл это чучело Ян, был виновен каким-то образом в их разлуке. Отведя душу, Саша, как правило, засыпал в обнимку с монстром прямо на ковре посреди комнаты...
  Впрочем, в последнее время эти запойные вечера случались все реже и реже. Саша увлекся своей новой работой и в бар заглядывал уже больше по привычке.
  ...Спокойное течение вечера было нарушено появлением в баре новичка. Это был огненно-рыжий парень приятной, но совершенно обычной славянской наружности - тот тип лица, что теряется в толпе, если не присматриваться. Но присмотреться стоило.
  Его волосы - густая, волнистая грива цвета меди, осеннего клена и пламени - ниспадали на плечи мягкими, живыми прядями. Эта буйная шевелюра сразу выдавала в нем натуру артистическую или хиппи из далеких семидесятых прошлого века. По всему лицу, на переносице и скулах, рассыпались золотистые веснушки, придавая ему вид беспечного деревенского парня.
  Молодой человек в тонированных очках и джинсовом костюме с черным кейсом в руках внезапно возник из шума и дыма прямо перед Сашиным столиком. Несколько мгновений они разглядывали друг друга, и Саша почему-то новым, внезапно открывшимся чутьем понял, что эта встреча, видимо, очень существенно переменит его теперешнюю жизнь. Да и простого взгляда, брошенного на пришельца, было достаточно, чтобы понять: такие люди не каждый день встречаются и просто так не приходят.
  - У вас не занято? Можно упасть? - поинтересовался тигроглазый пришелец. И Саша, зачарованный немигающим взглядом этих необычных глаз, кивнул.
  - Пожалуйста, буду рад разделить с вами компанию.
  Парень по-хозяйски выхватил из табачного тумана пустой стул, подставил его к Сашиному столику и уселся. Тут же рядом с ним возник с недоуменным выражением на лице Алеша. Саша рукой сделал успокаивающий жест.
  - Все нормально, Алеша, это ко мне. Что будете пить? Могу предложить вам шабли. Закуска - на ваше усмотрение. Из прохладительного рекомендую шампанское - глясе, лимонад, оршад, шербет...
  - Лучше винца крепенького.
  - Отлично. Херес? Мадера? Марсала? Портер? Медок? Сан-жюльен? Шато-лафит? Подогретый? Портвейн белый? Красный?
  - Лучше азербайджанский. И пирожков каких-нибудь погорячее, но чтоб без соли!
  - Вы с ума сошли! "Азербайджанский"! Закажите еще аккумуляторную кислоту! Значит так, Алеша, "Мартини" и пару расстегаев со свежими грибами. Ну, и в виде исключения, хотя к печеному и не положено, салат-ромен, только вместо помидоров, Алеша, будьте добры, положите швейцарского сыру, двести граммов.
  - Топ! - проговорил парень, глядя вслед удалявшемуся официанту. - Ты что - губернатор?
  - Нет. Я только лишь Главный консультант гастрономической фирмы "Ретро-люкс". Здесь этого ассортимента нет, для меня специально привозят из "Элиты" - это наш головной ресторан.
  - Понятно. И столик закуплен.
  - Разумеется, так удобнее. Здесь обычно никто кроме меня не сидит. Сегодняшний день - исключение. Впрочем, мы не познакомились. Александр Понятовский.
  - Виктор Шатанин.
  Они пожали друг другу руки, и Саша отметил, что рука Виктора сухая и очень крепкая, а Виктор с удивлением подумал, что такие холодные пальцы могут быть только у покойника, а вот сила, заключенная в них, никак не вяжется с внешностью Александра, типичного хрупкого интеллигента.
  - Не сказал бы, что ты похож на кулинара.
  - Я историк по специальности. Увлекся старой российской кухней, написал диссертацию... Забавно получилось: писал одну, а защитил в двух институтах - Российской Исторической Академии и Институте Питания и Здоровья.
  - Ага, ну и тебя привлекли как специалиста по историческим деликатесам.
  - Примерно так.
  - И хорошо платят?
  - Не знаю, наверное...
  - Как это?!
  - Зарплату мне переводят на счет, а когда расписываюсь в ведомости, сразу забываю. Основные доходы у меня - коммерческие. Я, видите ли, соучредитель "Ретро-люкс".
  - И с каким паем?
  - Что-то около тридцати процентов.
  - Неслабо. Сам нажил?
  - Наследство.
  - Тогда понятно. Слышал о твоей фирме, солидняк - филиалы в С.-Петербурге, Лондоне, Париже, Лос-Анджелесе. Парижский - в первой десятке ресторанов Европы.
  - У вас хорошая память, Виктор.
  - Не жалуюсь.
  Появился Алеша с бутылкой "Мартини" и блюдом, на котором в обрамлении свежей зелени покоились длинные - во все блюдо - расстегаи с такой аппетитной корочкой, что рот сама собой наполняла голодная слюна.
  - Салат будет через минуту, - сказал Алеша, поставив заказ на столик. Судя по его взгляду, новый Сашин знакомый ему не нравился.
  - Садись с нами, - пригласил Виктор, подмигнув.
  - Мне не положено! - почти с отчаянием от такой бестактности воскликнул Алеша и поспешно удалился.
  - Он, случаем, не "голубой"? - с усмешкой полюбопытствовал Виктор, наливая себе вино.
  - Меня это никогда не интересовало.
  - А девочки? Девочки тебя интересуют, Шура?
  - Как-то не задумывался. Как говаривал мой друг, "пока живой был - боялся".
  - С юмором у тебя порядок. Выпьем?
  - Пожалуй. За встречу.
  Они подняли бокалы: Виктор - полный до краев, Саша - с порцией, ровно на толщину пальца превышающей европейскую. Виктор, не двигая кадыком, в один глоток влил в себя мартини, выдохнул и принялся за расстегаи. В мгновение ока покончил с одним, снова налил себе полный бокал, отсалютовал им Саше, проглотил и в два счета зажевал последний расстегай.
  - Вкусно. Чего он там с салатом тянет? Еще по одной?
  Саша только головой покачал и плеснул себе шабли.
  - Удивляешься? Я всегда быстро ем и пью - чего с этим тянуть-то?
  Виктор вытащил из нагрудного кармана черный портсигар из какого-то неизвестного Саше камня. В гладкую отполированную крышку был вмонтирован мрачно поблескивающий рубин в виде неправильной пятиконечной звезды.
  - Красивая вещица.
  - Мама говорит, что его оставил мне в наследство папаша. Закуривай.
  - Благодарю, у меня "Торейтон", не хочешь?
  - Не люблю "импортняк", воняет, как паленая тряпка.
  Виктор достал из портсигара "Приму", зажал ее в губах и поднес к рубиновой звезде. Сигарета задымилась, Виктор затянулся и спрятал портсигар в карман. Заметив Сашин взгляд, усмехнулся.
  - Удивляешься? Я и сам удивляюсь, как это получается. Понятия не имею, как эта штука устроена, но работает, сколько я себя помню, и никогда ничем ее не подзаряжали... У меня к тебе дело, Шура.
  - Слушаю тебя.
  - Мне нужно где-то остановиться, я только утром приехал.
  - Могу предложить тебе комнату в моей квартире. Я живу один, а квартира огромная, так что меня не стеснишь.
  - О"кей.
  - С питанием тоже проблем не будет. Я люблю готовить, а сам практически ничего не ем. Только пью. Иногда.
  - А я есть люблю, а к плите меня хоть кандалами приковывай, - яичницы не изжарю. Слушай, а как у вас тут с пропиской? Говорят - проблемы, если на постоянную?
  - Да, специальный режим - Зона. Но у меня есть кое-какие знакомства. Кстати, если ты поступишь на работу в Муниципалитет или в полицию... У тебя какое образование?
  - Высшее, юрфак. В армии служил два года, по контракту.
  - Подойдет. У нас недавно полковник обедал, начальник зонального Департамента Внутренних дел. Жаловался, что в прокуратуре и среди полицейских офицеров не хватает мужчин с высшим образованием.
  - Подумаем в этом направлении. Еще по капле?
  - За твое устройство.
  Виктор осушил свой бокал и сразу же слил туда все, что осталось в бутылке. Алеша принес салат и, увидев, что все уже съедено и выпито, застыл в изумлении. Саша, которого все это начало забавлять, спросил: "Виктор, еще чего-нибудь выпить, покушать не хотите?"
  - Да что я - жрать сюда пришел, что ли? - пробормотал Виктор с набитым ртом, соскребывая ложкой остатки салата с тарелки. Опрокинув в рот вино из бокала, полного почти на две трети, он сделал могучий глоток и достал новую сигарету.
  - Сейчас покурю, да и пойдем. Может, вон его прихватим? - он указал подбородком на Алешу, близкого к состоянию соляного столпа.
  - Нет, обойдемся, - засмеялся Саша. - Спасибо, Алеша, вы свободны.
  Выражая всем своим видом молчаливое осуждение, Алеша с достоинством принял у Саши на чай обычную пятидолларовую купюру и исчез.
  Виктор откинулся на спинку стула, затягиваясь сигаретой и пристально рассматривая Сашу.
  - Ты знаешь, Шура, ты или лопух, или не тот, за кого себя выдаешь. Первого встречного вот так запросто приглашаешь к себе на квартиру. А у тебя вон, на пальчике, зарплата за восемь лет безупречной службы Президента США, да и дома, наверное, не голые стены.
  - Ты прав, - засмеялся Саша, - я именно лопух, причем не тот, за кого себя выдаю.
  Виктор неожиданно икнул, и Саша понял, что того начинает разбирать, хотя по внешнему виду этого никак не скажешь.
  - В общем, так... - Виктор начертил в воздухе сигаретой нечто. - Или ты говоришь мне правду, или мы расходимся по мастям.
  - Придется сказать правду. Я - очень одинокий вампир и подыскиваю себе товарища. Выбор пал на тебя.
  - И ты меня не боишься?
  - Нет. Я же тебе уже сказал - "когда живой был - боялся". Меня пугает только одно.
  - Что?
  - Голод.
  Виктор поперхнулся дымом, и некоторое время вынужден был откашливаться.
  - Ну, Шурик, ну - уморил! По-моему, уж кому-кому, а тебе эта штука не грозит!
  Саша без улыбки взглянул прямо в его странные глаза и ответил:
  - А тебе-то откуда это знать?
  Виктор, встретившись с ним взглядом, внезапно ощутил какой-то холодный толчок в сердце и негромко проговорил:
  - Конечно-конечно. Это твое дело. Извини. Я просто хотел предупредить, что я - не подарок. Могу бабу привести, надраться, как свинья, гай-гуй устроить... Мыть полы, убирать - ненавижу, могу в карты ободрать дочиста, со всеми соседями перегрызться. А так вообще - я ничего, спокойный. Скучать не будешь, но и на шею не сяду. У меня свои понятия о порядочности. Их, правда, немного, но им я следую железно.
  - Само по себе это неплохо, однако для меня - совершенно не важно. Если ты меня не устроишь, я прямо тебе скажу об этом. Еще выпьем?
  - Нет, лучше с собой. А то я как наберусь в кабаке - сразу приключения начинаются. Прямо сами меня находят.
  - У меня дома кое-что завалялось в баре. Я думаю, тебе понравится.
  - У суда возражений нет.
  - Где твои вещи?
  - Омниа меа мекум, как говорится, в портах. Сколько мы должны?
  - Я же тебе говорил - столик на постоянном заказе, все оплачивается с моего счета автоматически.
  - Ну что же, если хочешь быть Рокфеллером - будь им. Пошли, Рокфеллер Пропеллерович!
  
  Они вышли на улицу. Виктор потянулся к карману, инстинктивно поискав там сигареты, но вместо этого достал электронную, щелкнул ею и сделал глубокую затяжку, выпустив облако ароматизированного пара со вкусом манго.
  "Перешел на этот фуфлоген?" - не удержался Саша.
  "Экология, братан, - усмехнулся Виктор. - А то море и так загадили." Он кивнул на уличный экран, где рекламировали очередной субботник на побережье.
  В затененной аллее, куда не проникал свет фонарей, дорогу им заступили трое увесистых толи "неформалов", толи "металлистов" на предмет выяснения их симпатий к какой-то не то рок-группе, не то спортивной команде, не то партии. Но теперь это были не просто хулиганы. Один из них, самый крупный, снимал происходящее на телефон, вероятно, рассчитывая сделать "контент".
  "Эй, пацаны, блог ведете?" - крикнул им Виктор, прежде чем те успели что-то сказать. - "Давайте, ставьте лайки, щас будет проигрыш команды "Анархия"!"
  Дальше все произошло так же быстро.
  Внезапно Виктор, не дав им договорить, положил ближайшим руки на плечи, от чего они сразу присели, будто их нагрузили железнодорожными рельсами, и негромким, но очень странным голосом сказал: "Ну-ка, железяки окаянные, быстренько собрались и сдренировали отсюда. В колонну по одному. А то глаз высосу!"
  Парни, оробев от такой прямой атаки, пытались ретироваться, но Виктор прочно держал их за плечи. Незадачливый блогер, спотыкаясь, отбежал, судорожно пытаясь остановить запись.
  Раздвинув их внезапно оробевший строй, Виктор взял Сашу под руку и повел по аллее. Пройдя несколько шагов, обернулся и, увидев, что они еще стоят, наклонился, поднял камень и вложил его в вытащенную из кармана джинсов большую хулиганскую рогатку.
  - Вы еще тут, ходячий металлолом? Ну, берегите фары!
  Парни молча вломились в кустарник, как стадо испуганных мотоциклов, и исчезли из виду. Виктор усмехнулся и, не целясь, разрядил свое оружие в круглый железный знак на автостоянке. Знак загремел, будто в него угодила картечь. Виктор спрятал рогатку, взял свой кейс и повернулся к Саше.
  - Я же говорил, что я - не подарок, и что со мной скучно не будет.
  - Это я уже понял, - ухмыльнулся Саша, поправляя рукав пиджака.
  
  "Ну дык! - Виктор достал из кармана "Орбит" и бросил в рот сразу пять подушечек. - Я как магнит для приключений. Вечно они прилипают к моей жопе!"
  
  Через десять минут они подходили к элегантному старинному двухэтажному особняку, скрытому за кованым забором.
  
  "Ничего себе хоромы, Рокфеллер Пропеллерович! - свистнул Виктор. - Ты тут один живешь?"
  
  "Да", - коротко ответил Саша, проводя рукой по сенсорной панели у ворот. Те бесшумно разъехались. Он подошел к массивной дубовой двери и приложил палец к сканеру отпечатков. Раздался мягкий щелчок. Саша толкнул тяжелую дверь.
  "Проходи."
  Виктор переступил порог и замер, ослепленный светом. Он неуклюже шаркнул ногами о дорогой персидский ковер, хотя на ботинках не было видно грязи.
  "Что, разуваться надо?" - спросил он, озираясь в поисках тапочек.
  "Необязательно, - Саша снял пиджак и повесил его на вешалку из черного дерева. - Уборщица приходит три раза в неделю. И у нее нет аллергии на уличную пыль."
  "А на бардак есть? - не удержался Виктор. - А то за мной не заржавеет."
  "Пока не проверяли, - ответил Саша, и в уголке его рта дрогнула почти незаметная улыбка. - Но если что, уволим."
  Саша провел его в просторную прихожую, где плавно зажегся свет, настроенный на "вечерний" сценарий. Встроенные колонки тихо заиграли джазовую композицию.
  
  "Умный дом?" - оценивающе осмотрелся Виктор.
  
  "Не совсем, - ответил Саша, вешая свой пиджак. - Мой... покойный друг, у которого я жил раньше, ненавидел всю эту "умную" ерунду. Говорил, что единственный умный дом - это вампирский замок с толстыми стенами. У себя в квартире он всего этого избегал... Это я потом кое-что добавил. Когда купил этот особняк. Для удобства."
  
  И правда, среди старинных книжных шкафов в гостиной и коллекционного оружия на стене мирно уживались панель управления климатом и колонка-ассистент "Филипп" с горящим индикатором. В центре комнаты, как истукан, стоял лохматый, белый надувной волк, заботливо заклеенный серебряным скотчем.
  
  "ВОТ ЭТО АТАС! - Виктор уставился на чучело, широко раскрыв рот. - А он по Wi-Fi разве что не подключается? Небось, по команде из приложения рычать может?"
  
  "К счастью, нет, - сухо ответил Саша. - Это чисто механический... память... эээ... Напоминание..."
  
  "Напоминание кого кусать?" - не унимался Виктор, обходя волка кругом.
  
  "Примерно."
  
  "Жестко у тебя, Шура. Ладно, покажи, где я буду ночевать, а то я после дороги как выжатый лимон."
  
  Саша кивнул и повел его по длинному коридору. Виктор по пути заглядывал в открытые двери: библиотека с книгами до потолка, комната с дорогим аудиооборудованием, просторная кухня с островом.
  "Ништяк, - комментировал он. - Прямо как в сериалах про богатых психов. А по ночам ты не ходишь тут в халате с бокалом красного вина и не философствуешь о бренности бытия?"
  "Я не люблю красное вино. И не сплю, - ответил Саша. - Так что философствую в любое время суток."
  "Ага, удобно. А то мне будильник на шесть утра заводить, кошмар, - Виктор на мгновение замолчал, глядя на старинную гравюру с изображением адских мук. - У моего отца... дом был побольше. И построже. Никаких ковров. Только холодный камень и чувство долга. Когда я перебрался я к маме - впервые почувствовал себя счастливым."
  
  Саша провел его в огромную, но так и не обжитую комнату с высоким потолком, где теперь стоял лишь минимальный набор мебели.
  
  "Вот. Ванная через коридор. Белье в шкафу. Если что-то понадобится..."
  
  "Ага, скажу Алисе, - Виктор кивнул на колонку в углу. - Эй, Алиса, включи порно!"
  
  Колонка вежливо ответила мужским голосом: "Извините, я вас не понимаю."
  
  "Дурацкий искусственный интеллект, - фыркнул Виктор. - Никакой романтики."
  
  - "Это не Алиса - это Филипп", - хихикнул Саша, совершенно точно зная, что он сейчас услышит.
  - Эй, Филипп? Ты чего к жопе прилип??! - немедленно поинтересовался Виктор.
  Колонка не ответила.
  
  Саша смотрел на этого странного рыжего оболтуса с возрастающим интересом. Парень был странным. Слишком сильным для своего сложения. Слишком бесцеремонным. И эти очки... Саша поймал себя на мысли, что за весь вечер не видел его глаз. Ни разу. Но дело было не только в этом.
  
  Его новое, вампирское чутье, обостренное за годы одиночества, улавливало нечто большее. От Виктора исходил странный, двойственный сигнал. Физически он был здесь, в комнате, но его "присутствие" в мире ощущалось иначе - будто он проецировал себя из какой-то другой точки, был тенью, отброшенной не от того источника света. И был запах. Не пот или дешевый одеколон. От него пахло... озоном, как после грозы, и далеким, холодным океаном. Таким глубоким, куда не проникает солнце.
  
  Саша закрыл глаза на секунду, пытаясь разобраться в этом коктейле ощущений. Океан пах не свежестью и солью, а глубиной и древностью - как вода в пещерных озерах, куда никогда не проникал свет. А озон напоминал не просто грозу, а разряд такой мощности, что мог бы испепелить все живое в радиусе километра. И все это исходило от улыбчивого рыжего парня, который сейчас с удовольствием жевал жвачку.
  
  "Слушай, Виктор... - начал Саша, подбирая слова, доверяясь интуиции. - Ты ведь... не совсем отсюда?"
  
  Он не знал, как сформулировать точнее. "Не человек" - звучало грубо и преждевременно.
  
  Виктор замер на полпути к кровати, куда он уже собрался швырнуть свой кейс. Его поза стала неестественно напряженной, будто его поймали на чем-то.
  
  "Откуда... ты это взял?" - его голос потерял всю свою развязность и стал тихим, настороженным. В нем прозвучала не готовность к бою, а внезапная уязвимость.
  
  "Я чувствую, - честно сказал Саша. - Ты будто... пришел из другого места. Не географически. Глубже."
  
  Виктор медленно повернулся. Его пальцы снова потянулись к дужкам очков, но он удержался, сжав кулаки.
  
  "У меня... сложная дорога, - мрачно сказал он, глядя куда-то мимо Саши. - И свои причины нигде надолго не задерживаться. Но я вообще-то из Питера! Хочешь, паспорт покажу? И прописку?"
  
  В его тоне сквозила не грубость, а защитная реакция. Он был как загнанный зверь, который только что нашел нору и уже слышит шаги снаружи.
  
  "Просто пытаюсь понять, кого я впустил в свой дом. Ты явно не простой турист."
  
  "А ты явно не простой ресторатор, - парировал Виктор. - Руки ледяные, сердце, если оно у тебя есть, не бьется... и пахнет от тебя... старыми книгами и жасмином. А еще- кровью."
  
  Они стояли, оценивая друг друга. Воздух трещал от напряжения.
  
  "Я же уже говорил: я-вампир, - вдруг четко и прямо сказал Саша, глядя на него в упор. Сказал, чтобы посмотреть на реакцию. Чтобы шокировать, сорвать маску.
  
  Реакция превзошла все ожидания.
  
  Лицо Виктора исказилось не ужасом, а самым настоящим, неподдельным, почти детским изумлением. Его рот приоткрылся.
  
  "ЧТО?! - выдохнул он. - То есть ты тогда сказал серьезно?!!! Усраться и не жить! Нет- правда??? Типа, сосать кровь, крестов бояться, спать в гробу? И... и вы ПРЯМО СУЩЕСТВУЕТЕ? Блииин! А я-то подумал, что ты этот..."
  
  Теперь настала очередь Саши опешить.
  
  "А... кто - "этот"?" - не удержался он.
  
  "Да я думал, ты какой-нибудь... эльф инопланетный, или андроид-убийца, или... не знаю! Но вампир... - Виктор снял, наконец, свои очки, и Саша впервые увидел его глаза во всей их неестественной красоте и странности. Ярко-зеленые, как молодая трава, с вертикально-щелевидными зрачками, которые бывают обычно у коз и кошек. Но сейчас они от удивления расширились, стали почти круглыми. - Вашу мать... Ну надо же. А я-то думал, вас выдумали!"
  
  Он расхохотался, искренне и заразительно. Это был смех облегчения, смех человека, который столкнулся с чем-то фантастическим, но... знакомым.
  
  "Так стоп, - Виктор внезапно спохватился, и его зрачки снова сузились в щелочки. - А чеснок? Серебро? Святая вода?"
  
  "Чеснок - это вкусно, особенно в грузинской кухне. Серебро... зависит от пробы и веры того, кто его использует. Святая вода... просто вода", - перечислил Саша, чувствуя себя как на экзамене по собственной биологии.
  
  "Офигеть, - снова рассмеялся Виктор. - Значит, все это - лажа? А как же... - он сделал руками жест, будто вонзает кол в грудь. - Осиновый кол?"
  
  "Очень больно. И обидно. Но для полного уничтожения нужен особый ритуал."
  
  "Ну надо же... - Виктор покачал головой, все еще не веря. - А ты... ты кого-нибудь... ел?"
  
  "Я предпочитаю слово "питаюсь". И да. Но я не маньяк. У меня есть дипломированный диетолог и договор с банком крови. А с тех пор, как "Хундланд" стала выпускать консервированную кровь для щенков (не помню, вот только, зачем?), у меня вообще с питанием нет никаких проблем.
  
  При упоминании "Хундланд" в лице Виктора мелькнула тень. Его зрачки на мгновение снова сузились.
  "Хундланд... - протянул он. - Слышал я про них. Странная контора. Слишком уж... активная. По всему Питеру висит их реклама. Все собачники и кошатники в восторге от их консервов и сухого корма."
  "Ты что-то знаешь о них?" - насторожился Саша.
  "Так, слухи... - Виктор отмахнулся. - Лучше про вампиров расскажи. Это куда интереснее."
  Саша рассказал.
  Виктор слушал, раскрыв рот. Казалось, его мир перевернулся с ног на голову.
  - Усраться и не жить... - восхищенно повторил он. - Хотя теперь надо говорить не "не жить", а "нежить"!
  И он громко и неприлично заржал.
  "Вот это поворот, - наконец выдохнул он. - А я-то... а я-то думал, что я один такой... ненормальный в этом городе."
  
  Он снова поднес электронную сигарету ко рту, но так и не затянулся, все еще переваривая информацию.
  
  "Значит, вампиры - правда. А зомби? Оборотни? Призраки?"
  
  "Оборотни - правда, - Саша кивнул в сторону гостиной, где стоял надувной волк. - С одним у меня были... разногласия. Остальных не встречал."
  
  Виктор засвистел. Его палец снова потянулся к переносице, но очков там уже не было.
  
  "Шура, да у вас тут, оказывается, просто филиал Секретных материалов! Ладно... - он тяжело вздохнул, и в его глазах мелькнула тень. - Раз уж мы на чистую воду вышли... Ты - вампир. А я... я просто парень, у которого... семейные обстоятельства. Очень сложные. И мне нужно тихое место, чтобы от них спрятаться. Ненадолго."
  
  "От каких семейных обстоятельств?" - мягко спросил Саша.
  
  "Поверь, - Виктор горько усмехнулся, и его зрачки снова стали узкими, как лезвия, - тебе не захочется этого знать. Мой отец... он очень властный человек. У него большие планы на меня. А я... я в них не хочу участвовать..."
  Он помолчал, глядя в пол, и Саша заметил, как пальцы Виктора непроизвольно сжались в кулаки.
  "Представь себе человека, который считает, что весь мир должен вращаться вокруг него. И всех вокруг - он видит своими слугами или... расходным материалом. А я должен был стать его главным инструментом. Золотым мальчиком. Продолжателем дела." Виктор горько усмехнулся. "Вот только я не хочу продолжать то, что может и должно закончиться апокалипсисом."
  
  Саша смотрел на него - на этого рыжего, взъерошенного парня с глазами змея, который искал убежища от своего, судя по всему, ужасного отца. Кто бы он ни был - сейчас рассказывать об этом он не хочет.. А так - он вполне подходящая компания для одинокого вампира в этом проклятом городе.
  
  "Ладно, - сказал Саша. - Добро пожаловать в дом вампира. Надеюсь, твоему отцу не придет в голову искать тебя здесь."
  
  "О, - хрипло рассмеялся Виктор, - это последнее место, где он будет меня искать."
  
  Он плюхнулся на кровать, и его лицо внезапно помрачнело.
  
  "Слушай, Шура, а у тебя тут... сканеры какие-нибудь есть? На прослушку проверить?"
  
  "Я проверяю регулярно. Чисто."
  
  "Вот и славно, - Виктор вытащил из кармана старый, но явно перепрошитый смартфон без опознавательных знаков. Он быстрым движением пальца запустил какое-то приложение с темным интерфейсом. - У меня свой софт. Дай-ка гляну... Сканер чистый, жучков нет. Слава... кому бы там ни было."
  Он отключил телефон, вынул из него сим-карту и, аккуратно, сломал ее пополам.
  Саша наблюдал за этим ритуалом уничтожения связи с прошлым. В глазах Виктора он видел не паранойю, а решимость - то же самое чувство, которое когда-то испытывал сам, разрывая все связи со своей старой жизнью.
  "Знаешь, - тихо сказал Саша, - когда-то я тоже был вынужден все бросить и начать с чистого листа. Правда, в моем случае чистый лист оказался испачкан кровью."
  Виктор внимательно посмотрел на него, и впервые в его взгляде появилось нечто похожее на понимание. "Похоже, мы оба немножко беглецы, Шура."
  "Ну вот, - сказал он, разглядывая обломки. - Теперь я официально никто. Привет, новая жизнь."
  
  "Поздравляю, - сказал Саша. - Если понадобится новая, без паспорта и регистрации, я знаю пару мест."
  Виктор снова удивленно посмотрел на него.
  "Серьезно? А я думал, ты законопослушный бизнесмен."
  "Я вампир, Виктор. Мое существование - уже нарушение всех мыслимых законов, начиная с биологических. Мелкие административные правонарушения - это так, разминка."
  "Ну, тогда ладно, - Виктор снова усмехнулся. - А я, если что, могу научить, как вывести из строя камеру наблюдения без повреждений. На пару часов. Магнитиком."
  "Полезный навык, - отметил Саша. - Думаю, нам есть чему поучиться друг у друга."
  
  Саша смотрел на Виктора со все более и более растущим интересом. Его новоиспеченный сосед был куда сложнее, чем казалось на первый взгляд. И, возможно, их союз был не такой уж и плохой идеей. В конце концов, монстрам нужно держаться вместе.
  
  "Спокойной ночи, Виктор."
  
  "Спокойной, Шура. И... спасибо. За кров. В прямом и переносном смысле."
  
  Саша кивнул и вышел, притворив за собой дверь. В доме, полном призраков, появился новый, самый что ни на есть живой и огненно-рыжий обитатель. И Саша впервые за долгое время почувствовал, что одиночество - не приговор.
  
  Не прошло и минуты, как дверь снова приоткрылась.
  "Шура! - высунулся Виктор. - А есть что пожевать? Нормально, я имею в виду. Не кровь."
  Саша, не оборачиваясь, махнул рукой в сторону кухни.
  "В холодильнике. И в духовке есть пирог, разогрей, если хочешь."
  "Ты лучший, вамп! - обрадовался Виктор и скрылся на кухне.
  Саша постоял еще мгновение, слушая, как на кухне грохочет посуда. Он подошел к бару, налил себе бокал холодной крови из специального холодильника и поднял его в тосте за закрытой дверью.
  "За изгоев, Виктор. Добро пожаловать домой."
  
  Из кухни донесся довольный возглас: "Шура, а пирог-то с вишней! Обожаю!" За этим последовал звук падающей тарелки и небрежное: "А, фиг с ней, с тарелкой!"
  Саша покачал головой, но улыбка не сходила с его лица. Впервые за долгие годы в доме было по-настоящему шумно, живо и... не одиноко. Возможно, Ян был прав - одиночество вечности действительно нужно было чем-то разбавлять. И похоже, этим "чем-то" оказался рыжая катастрофа по имени Виктор.
  
  
  ГЛАВА ВТОРАЯ: "ГОЛЬБАХ"
  
  В это же самое время, пока Саша знакомился с Виктором, Оперный театр Города блистал всеми огнями, словно гигантская сахарная голова, облитая жидким золотом. Здание было окружено двойным кольцом патрульных машин с мигалками и полицейских в парадной форме, создававших атмосферу осажденной крепости, куда могли проникнуть только избранные. Здесь, под хрустальными люстрами, проходила церемония вступления в должность нового Губернатора Свободной Черноморской экономической зоны.
  
  Воздух в зрительном зале был густым и сладким от смеси дорогих духов, политических амбиций и скрытого страха. С трибуны на большой сцене один за другим выступали вице-губернатор, бургомистр, председатель Зонального Банка. Их речи были отточены, полны уверенности и пусты по содержанию - классический набор штампов о "новых рубежах", "динамичном развитии" и "светлом будущем".
  
  Наконец, слово взял новый Губернатор. Рудольф Францевич Гольдбах, мужчина лет пятидесяти с жесткой осанкой бывшего военного и усталыми глазами дипломата, произнес короткую, выверенную речь. Он выразил надежду на помощь чиновного и делового мира, пообещал поддержку бюджетникам и малоимущим. Его слова падали в зал, как капли в бездонный колодец - он видел, как они исчезают, не вызвав ни малейшей ряби на самодовольных лицах первых рядов.
  
  "Они уже всё решили без меня, - пронеслось в голове Гольдбаха. - Я для них лишь досадная формальность, временная помеха в их вечной игре".
  
  После этого состоялся малый концерт труппы Оперного, и публика растеклась по буфетам и кулуарам, где были расставлены столы с вином и закусками а-ля фуршет. Столы обеспечивала, естественно, "Элита" и "Ретро-люкс".
  Новый губернатор стоял у специально для него сервированного столика в Большом фойе на втором этаже вместе с вице-губернатором, секретарем и телохранителями и принимал поздравления от первых граждан и ответственных руководителей Города и Зоны. Цель сего мероприятия была двоякая: со стороны городской верхушки - засвидетельствовать свое почтение новому голове и заодно быть ему представленными (что могло оказаться весьма полезным впоследствии); новоиспеченный губернатор же получал возможность хотя бы бегло познакомиться с административным и предпринимательским лицом Города и Зоны.
  Хотя многие в театре посчитали иначе, Гольдбах по отцу происходил из этнических немцев. В кулуарах вездесущие сплетники поговаривали, что он был одним из доверенных лиц Президента, но после последних политических штормов попал в сложное положение и был вынужден согласиться принять новое назначение, являвшееся, по сути, почетной и хорошо оплачиваемой ссылкой.
  Губернатор Зоны - должность весьма прибыльная и очень престижная, однако положение главы этого "государства в государстве" на настоящий момент довольно скользкое. Многие не без оснований считали его просто опасным. Об остроте ситуации свидетельствовал тот факт, что прежний губернатор был найден в рабочем кабинете во Дворце Города застреленным из своего служебного пистолета, который валялся тут же, на ковре. На столе, под пресс-папье, обнаружилась и записка, написанная, как утверждал секретарь, рукой губернатора, однако подписи на ней не было. Она гласила: "запутался, ничего не понимаю..." Ее подлинность была подвергнута сомнению вначале личной стенографисткой губернатора, а затем и судебными экспертами. На оружии не было обнаружено вообще никаких отпечатков пальцев. Видимо, их кто-то стер, так как перчаток на руках убитого не нашли. Для выяснения всех этих странных обстоятельств был прислан из Центра следователь по особо важным делам, которого, по соображениям режима ведения следствия, разместили вместе с его ассистентами в санатории Государственного Департамента Безопасности, в поселке Графское. Микроавтобус, в котором везли основных свидетелей и вещественные доказательства, по дороге столкнулся с топливозаправщиком, и обе машины рухнули в ущелье и загорелись, а затем взорвались. К прибытию пожарных и спасателей из Города все уже было кончено. Оперативной группе и следователям, прибывшим на место происшествия впоследствии, так и не удалось установить, почему сейф, в котором перевозились вещественные доказательства и материалы предварительного следствия, оказался открытым. Уверенно утверждать, что секретарь похитил документы и вещдоки и каким-то непостижимым образом скрылся, не позволяло состояние машины, сейфа и трупов, которые в адском костре высокооктанового топлива сгорели почти дотла, а также утверждение экипажа полицейской машины сопровождения, оставшегося в живых: они настаивали в один голос, что сейф на их глазах был опечатан, в запертом виде вынесен из служебного входа Дворца Города и погружен в микроавтобус. Секретарь же Губернатора лично сопровождал сейф и тут же сел в автобус вместе с остальными. По дороге никаких остановок не делалось, никто никуда не выходил. Дополнительные следственные мероприятия ничего не дали, к тому же сам следователь по особо важным делам и вся его группа заболели каким-то странным гриппом, сопровождавшимся сильными головными болями, и следствие поспешно свернули, решив считать гибель губернатора самоубийством при не до конца выясненных обстоятельствах.
  Гольдбах знал об этом. Знал он так же и то, что по каким-то таинственным, малопонятным причинам налоговая река, которая должна была по замыслу создателей Черноморской зоны превратиться в валютно-финансовый водопад, наполняющий пересохшую российскую казну, напротив, оскудевала с каждым днем. В Зоне процветали сотни крупных компаний и тысячи мелких, на биржах бушевали товарно-денежные фонтаны и каждый участник уносил свой прибыльный процент. Ежедневно через Международный морской порт проходили товары на сумму до нескольких миллионов долларов и миллиард рублей. Заметную роль играл шоу-бизнес, рекламное и туристское дело. Налоговые службы же, проявляя чудеса изворотливости, отделывались хитроумными отписками, используя многочисленные законодательные бреши, и налогопоступление вместо того, чтобы увеличиваться, неуклонно сокращалось с каждым годом.
  Гольдбах поймал на себе оценивающий взгляд вице-губернатора - упитанного, лысеющего мужчины с лицом очень довольного кота. "Он уже семь лет здесь, - промелькнула у Гольдбаха мысль. - Он знает все ходы и выходы. И, скорее всего, именно он распорядился не менять ковёр в кабинете после того, как мой предшественник размазал по нему мозги". Рудольф Францевич отхлебнул шампанского. Назначение сюда действительно было похоже на ссылку. В Центре его карьера наткнулась на непробиваемую стену интересов более могущественных кланов. Здесь же ему предлагали "проявить себя" в ситуации, где все предыдущие "проявившие" либо сбежали, либо были отозваны под предлогом болезни, либо, как последний несчастный, нашли радикальный способ уйти от ответа. Его мобильный, "чистый" и выданный специально для этой миссии, вибрировал в кармане. Одно сообщение от жены: "Как приём?" Второе - от его куратора в Администрации Президента, сухое и безличное: "Первые впечатления? Держите в курсе". Гольдбах отложил телефон. Он был здесь один, как на айсберге.
  Прошло всего два часа с момента его приземления, а он уже успел провести первичный "аудит угроз". Вице-губернатор - очевидный ставленник местных кланов, его нужно либо перекупить, либо изолировать. Начальник полиции - бывший афганец с мёртвыми глазами, куплен надолго и надёжно, но его можно напугать, апеллируя к Москве. Банкиры и судовладельцы - гиены, их можно стравливать друг с другом. В голове Гольдбаха уже выстраивалась многоходовка, сложная и рискованная, но единственно возможная. Он мысленно примерял роли будущим союзникам и врагам, как костюмы. "Сначала создать видимость сотрудничества, найти слабейшее звено в их цепи, подставить его под удар..."
  
  Губернатор держал бокал с шампанским и, машинально кивая тем, кого ему представляли, бросал в ответ несколько вежливых фраз, а сам продолжал напряженно размышлять, с какой стороны ему взяться за узел проблем Города и Зоны. Он понимал, что в его карьере это испытание будет решающим. Причем в случае провала дело может окончиться не только отставкой. Он чувствовал, что никак не может сосредоточиться: что-то мешало.. Плюс внезапно началась мигрень. Медленными, вкрадчивыми шажочками она вползала в его голову, чтобы там развернуться во всю..
  
  По периметру фойе, стараясь быть незаметными, стояли не только его телохранители. Сотрудники ФСО с миниатюрными наушниками в ушах сканировали толпу, их камеры, замаскированные под пуговицы на мундирах, фиксировали каждое лицо. Весь праздник транслировался в прямом эфире на местном телеканале, и Гольдбах ловил на себе взгляды телекамер, заставляя себя улыбаться. Он знал, что в этот самый момент боты в телеграм-каналах, контролируемых "Белыми Пиджаками", наверняка запускают в него первые информационные снаряды: "Гольдбах бледен и нервничает", "Новый губернатор уже нетвёрдо стоит на ногах". Всё это было частью игры, к которой он, увы, привык. Но здесь, в Зоне, правила были куда более жестокими, а ставки - смертельными.
  
  Именно здесь, в Большом фойе, разворачивалось зрелище, способное шокировать кого угодно. Это был не просто светский раут - это была демонстрация силы, богатства и полного отрыва от реальности того мира, что остался за стенами театра.
  
  Перед ним вереницей проходили любезно улыбающиеся господа и великолепно одетые дамы, успевшие за те десятилетия, что существовала Свободная Зона, окончательно растерять последние советские черты и детали внешности.
  
  Дамы, проходившие мимо, были не просто "великолепно одеты". Они были закованы в броню от кутюр, стоившую столько, что хватило бы на годовое содержание целого городского района. Платья из парчи, расшитые настоящими жемчугами и золотыми нитями, струились по их телам, словно расплавленный металл. Один наряд, цвета кровавого рубина, был так усыпан бриллиантами, что под светом люстр ослеплял, как солнце. Другой, из чернейшего бархата, поглощал свет, создавая вокруг своей хозяйки ореол таинственности и бездонного богатства. От них исходил шлейф ароматов, созданных парфюмерами в единственном экземпляре - смесь амбры, кожи и чего-то запретного, ошеломляющего. Их маникюр был не просто "качественным" - это были микроскопические полотна с изображением парусников или созвездий, инкрустированные крошечными бриллиантами. Количество и стоимость золотых и платиновых украшений и драгоценностей было таким, что на ум поневоле приходили балы и приемы пресловутого 1913 года.
  
  Но настоящий шок вызывали даже не они, а их питомцы.
  
  На белых, холеных, до синевы прозрачных женских руках восседали живые драгоценности. Болонки, пекинесы, левретки и шпицы были не просто собаками. Они были аксессуарами, доведенными до абсурда. Их шерсть была уложена в сложнейшие прически, щедро усыпана золотой пылью и мельчайшими кристаллами Сваровски. Ошейники некоторых из них были сделаны из цельных пластин белого золота с изумрудами, соперничавшими по размеру с фалангой пальца. Одна дама вела на серебряном поводке, тонком, как паутинка, даже не собаку, а миниатюрную африканскую сервалку, на шее которой красовался ошейник из розового золота с бриллиантовыми подвесками. Другая - вице-губернаторша - держала на руках альбиноса фенёка, крошечную лисичку с огромными ушами, чья шерсть отливала серебром, а на шее сверкал ошейник из сапфиров, идеально сочетавшийся с цветом ее глаз.
  
  Это было сюрреалистическое зрелище: мимо губернатора проплывали ожившие картины Босха, перенесенные в век цифровых технологий и немыслимого капитала. У Гольдбаха, человека, видавшего виды, на мгновение мелькнула кощунственная мысль: "Не здесь ли прячутся недоплаченные налоги? В этих собачьих ошейниках и лисьих поводках?"
  
  Мимо, под руку с начальником полиции, гордо прошествовала молоденькая пигалица: на её плечах свободно раскинулся, сияя драгоценным мехом, настоящий живой горностай. Ошарашенный всем этим великолепием, Губернатор пытался как-то осмыслить увиденное. С момента выступления у него постоянно ломило в висках, неотступная головная боль преследовала и сейчас, когда к нему подошла группа судовладельцев. Рукопожатия были железными, улыбки - ослепительными и абсолютно фальшивыми.
  "Надеемся на плодотворное сотрудничество, Рудольф Францевич! Порту нужны реформы, а нашим судам - ваша поддержка!" - говорил седовласый великан с лицом пирата.
  "Вашим судам, которые под панамскими флагами возят контрабанду, нужна моя слепота", - мысленно парировал Гольдбах, но вслух произнёс: "Безусловно. Развитие порта - один из моих приоритетов".
  Следом подкатил банкир, похожий на учтивого горбуна. "Финансовая система Зоны ждёт ваших мудрых решений, господин Губернатор. Мы готовы оказать всю необходимую... консультационную помощь".
  "Ваша помощь неоценима, - улыбнулся Гольдбах, и его улыбка была острее бритвы. - Как, впрочем, и ваша... прозрачность в налоговых отчётах за последний квартал. Я с интересом их изучал по дороге".
  На долю секунды в глазах банкира мелькнула паника, прежде чем его лицо снова застыло в маске учтивости. "Попал", - с холодным удовлетворением отметил про себя Гольдбах. Он проверял реакцию, бросал вызов. И в этот момент, словно в ответ на его дерзость, висок пронзила новая, ещё слабая, но настойчивая волна боли.
  Его собеседник с трудом нашел в себе силы улыбнуться:
  - Надеюсь, мы подружимся, Губернатор.
  "Чтобы я и дальше закрывал глаза на ваши офшорные схемы?" - подумал Гольдбах. Он чувствовал, как его голова раскалывается всё сильнее. Эта боль была не только физической, но и метафорической - она была болью от понимания тотальной лжи, в которую он погружался...
  
  Боль медленно пульсировала, синхронно с биением его сердца. Гольдбах потянулся за бокалом с шампанским, но его пальцы дрогнули, и лёд зазвенел о хрусталь. "Недостаток глюкозы, перелёт, стресс", - упрямо твердил он себе, но рациональные объяснения уже не работали. Это было иное. Ощущение, будто в его черепную коробку вставили тиски и кто-то невидимый начал медленно, но неотвратимо сжимать рукоятки. Он провёл рукой по лицу, смахивая несуществующую паутину, глотнул из бокала, не чувствуя вкуса.
  
  Именно в этот момент к его столику подошла небольшая группа людей, которые казались совершенно обычными на этом фоне безумной роскоши. Секретарь, бледный молодой человек, наклонился к его уху:
  
  - Президент корпорации "Хундланд", Лугаанский Данил Сергеевич. Вице-президент, доктор ветеринарных наук, Франкенстайн Павел Петрович. Их личный секретарь - Люси Брод. Корпорация "Хундланд", продукты питания и средства ухода за домашними животными. Крупнейший спонсор, финансирует Институт онкологии, Общество охраны и защиты животных, клуб собаководства, Зоологический сад.
  
  Гольдбах с трудом сфокусировал взгляд. Перед ним стояли: тщедушный старичок в идеально сидящем смокинге, похожий на удачно препарированную и выдержанную в формалине капюшоновую крысу; девушка неземной, почти кукольной красоты, чье лицо выражало лишь сладкую, сонную отстраненность; и молодой человек с нездорово вытаращенными глазами, в которых читалось лишь тупое усердие. На руках у девушки сидела маленькая, черная тщедушная собачонка породы чихуахуа. Ее взгляд был неожиданно пронзительно-осознанным: маленькие, навыкате глазки пристально и оценивающе изучали Губернатора.
  
  - Очень приятно, - автоматически произнес Гольдбах, чувствуя, как волна тошноты накатывает с новой силой. - Забота о животных - показатель нравственного здоровья общества. Простите, - он повернулся к своему секретарю, - а кто этот молодой человек? Вице-президент?
  
  - Нет. Вице-президент - Павел Петрович Франкенстайн. А это - их водитель-телохранитель, Боря.
  
  - Прошу прощения, значит, я не понял... - Гольдбах на мгновение растерялся. Его взгляд скользнул по троице перед ним: старик, девушка, телохранитель. Но секретарь назвал ему четверых. И он... он был почти уверен, что видел четвертого! Смутный образ мелькнул на периферии зрения - высокий молодой мужчина в смокинге и очках. Он попытался вспомнить его черты, но в памяти был лишь пробел, затянутый густым психическим туманом. "Мне показалось? Или... я схожу с ума?" Эта мысль была столь чудовищна, что боль на секунду отступила, давая внезапную передышку. Гольдбах облегченно выдохнул:
  - А где же тогда..
  Тут виски Губернатора прошил болевой разряд такой мощности, что он покачнулся. Воспоминание о видении исчезло, не оставив ни малейшего следа. Единственной реальностью была всепоглощающая, оглушающая боль. Он зажмурился, с трудом удерживаясь на ногах. Ему было не до загадок. Ему было не до людей. Весь мир сузился до одного - невыносимого гудения в черепе, которое вытесняло всё.
  
  - Что с вами, господин Губернатор?
  
  Гольдбах открыл глаза и увидел, что Люси, секретарь корпорации "Хундланд", настолько удивилась, что почти проснулась и смотрит на него с легким, почти незаметным интересом. В ее взгляде на мгновение промелькнуло нечто, разрушающее образ сонной куклы - острая, живая мысль.
  
  - Ничего, сударыня, благодарю вас. Наверное, переутомился. Он улыбнулся девушке, стараясь скрыть неловкость, и пригубил шампанское. Оно, наверное, из-за головной боли, показалось ему на вкус рассолом. "Это вкусовые галлюцинации. Стресс", - отчаянно пытался он убедить себя.
  
  - Какая прелестная у вас собачка! - чтобы переломить неловкость, он протянул руку, чтобы погладить чихуахуа.
  
  И тут он его увидел. На тощей собачьей шее сверкал ошейник, затмевающий всё, что он видел до этого. Это было не просто украшение. Это было ожерелье из крупных, идеально ограненных голубых бриллиантов редчайшего оттенка "океанская бездна". Каждый камень был размером с ноготь, и в их глубине пульсировал холодный, неземной свет. Стоимость этого "аксессуара" была сопоставима с годовым бюджетом среднего американского города.
  
  - О, какая вещь! - выдавил Гольдбах. - Полагаю, тоже ваша продукция? Где вы берете такие качественные стразы?
  
  Луганский, старичок-президент, беззвучно пошевелил тонкими губами, но Гольдбах голоса не услышал.
  - Простите, что Вы сказали?
  
  - Это настоящие бриллианты, господин Губернатор. Гольдбаху показалось, что голос прозвучал прямо у него в голове. И следом взорвалась бомба невероятной, оглушительной боли.
  
  Удар в виски был таким резким и пронзительным, что Гольдбах вскрикнул. В глазах потемнело. Он качнулся вперед. Рука с бокалом дрогнула, и шампанское пролилось на его парадный мундир. В ушах зазвенело. Последнее, что он увидел перед тем, как сознание поплыло, - это взгляд собаки. В ее маленьких черных глазах он прочитал не животное простодушие, а нечто нечеловечески разумное, насмешливое и безжалостное.
  
  Когда он смог снова хоть что-то воспринимать, то обнаружил, что секретарь и начальник охраны держат его под руки. Со стороны доносился встревоженный гул голосов. Секретарь, бледный как полотно, говорил кому-то через плечо:
  
  - Вызовите врача и подавайте машину к служебному входу - Губернатору нездоровится.
  
  Его потащили прочь из фойе, из этого ада роскоши и безумия. И пока его уводили, Гольдбах поймал на себе взгляд вице-губернатора. Тот стоял в стороне, и на его упитанном лице застыла не маска фальшивого беспокойства, как у всех вокруг, а мертвое, сонное выражение, которое он только что видел у этой секретарши Люси...
  
  Его вывели под руки из фойе, почти пронесли по мраморной лестнице. С каждым шагом, удалявшим его от зала, чудовищное давление в черепе начинало ослабевать. Оглушительный гул стихал, превращаясь в отдалённый звон, а затем и он исчез. Когда его усадили в прохладный салон автомобиля, Гольдбах смог, наконец, сделать первый полный, безболезненный вдох. Голова была пустой и удивительно лёгкой, как после долгой лихорадки. Мысли, которые ещё десять минут назад были сдавлены тисками невыносимой боли, теперь текли чётко и ясно. Он не строил глобальных теорий и не анализировал случившееся. Он просто с облегчением закрыл глаза, чувствуя, как нормальное, трезвое состояние сознания по капле возвращается к нему. Единственной мыслью было простое, животное ощущение: "Слава Богу, это кончилось".
  
  
  ГЛАВА ТРЕТЬЯ: "СТАРШИЙ ИНСПЕКТОР"
  
  Прошло три дня. Три дня, в течение которых особняк Александра Понятовского превратился из склепа молчания в эпицентр сейсмической активности, порожденной рыжеволосым вихрем по имени Виктор.
  
  Саша, чей слух был настроен на малейшие шорохи, теперь просыпался (вернее, завершал свой ночной медитативный транс) под аккомпанемент оглушительного храпа, доносящегося из комнаты гостя, и запаха жареной колбасы, который, казалось, въелся в старинные гобелены. Он уже привык находить на своем идеально отполированном барочном комоде пустые пачки от "Орбита" и следы сапог на персидском ковре. Однажды утром он застал Виктора, который, напевая похабную армейскую песню, пытался "научить" умную колонку "Филипп" материться по-флотски. Получалось плохо, но с энтузиазмом.
  
  Несмотря на весь этот бытовой ад, Саша ловил себя на мысли, что впервые за долгие годы ему... не скучно. Одиночество, ставшее его второй кожей, отступало под напором викторовского жизнелюбия.
  
  Сидели как-то вечером на кухне. Саша, как всегда, с бокалом ледяной крови, Виктор - с тарелкой пельменей "полкило на брата", которые он щедро сдабривал сметаной и горчицей.
  
  - Ну что, Шура, - промычал Виктор, с аппетитом уплетая пятый пельмень, - насчет работы в ментах ты там пробил? А то я тут у тебя с жиру беситься скоро начну. Надо бы и честным трудом наконец заняться.
  
  Саша отхлебнул из бокала.
  - Пробил. Завтра в десять утра - встреча с начальником зонального Департамента Внутренних дел, полковником Орловым. Должность... - Саша сделал театральную паузу, наслаждаясь моментом, - вакантна. В убойный отдел. Должность старшего инспектора.
  
  Он произнес это с особым ударением, ожидая реакции. Реакция превзошла все ожидания.
  
  Виктор, не переставая жевать, кивнул:
  - Ну, старший, так старший. Согласен. Оклад-то какой?
  
  Саша вытаращился на него.
  - Ты понял, что я сказал? Старший инспектор. Убойный отдел.
  
  - Понял, понял, - махнул рукой Виктор, заедая пельмень квашеной капустой. - Сидеть в кабинете, бумажки двигать, подчиненных гонять. Дело непыльное. Только вот "убойный" - это меня смущает. Надо будет поговорить, чтоб меня в поля не гоняли. У меня здоровье слабое... нервы расшатаны... а еще я при виде крови в обморок падаю...
  
  Саша не выдержал и рассмеялся. Это был редкий, настоящий смех, от которого по стенам заплясали тени.
  - Виктор, ты даже не представляешь... Эта должность... Ее занимал один тип. Очень... специфический. По фамилии Снег.
  
  - Ну и что? - удивился Виктор. - Снег, дождь, град... Какая разница? Занимал и перестал... ушел. Все ушли, а я пришел.
  
  - Этот "Снег" был не человеком. Вервольфом. Белым, как снег, волком. Он убил мою невесту. И чуть не убил меня в придачу. Он был моим личным кошмаром.
  
  Виктор на секунду задумался, пережевывая.
  - Оборотень... Белый волк... - Его взгляд медленно пополз в сторону гостиной, где стоял заклеенный скотчем надувной волк. Прозрение наступило мгновенно. Виктор широко раскрыл глаза, и его зрачки сузились в игольные уколы.
  - Так вот оно что! Это ты его так... памятно увековечил? Надувная версия? Чтобы по нему бить? - Он свистнул. - Жестко, Шура. По-садистски. Мне нравится!
  
  - Дело не в этом! - Саша с трудом сдерживал новую волну смеха. - Просто ирония судьбы. Ты, мой новый... сожитель, занимаешь пост моего заклятого врага.
  
  - А, ну ирония, говоришь? - Виктор хмыкнул и отправил в рот последний пельмень. - Да любая должность кем-то когда-то занималась. Вот, к примеру, трон римских императоров. Калигула там сидел, Нерон... А теперь на нем папа римский попой рясу протирает... Ничего, живут же. Так что не парься, вамп. Я буду добрым и пушистым старшим инспектором. Как рыжий котик. Не то что тот твой белый псин.
  
  На следующий день, ровно в десять, они были в кабинете полковника Орлова. Кабинет был выдержан в строгом, уставном стиле: портреты, знамена, шкаф с юридической литературой. Полковник, мужчина с лицом, вырубленным из гранита, и уставшими глазами, смотрел на личное дело Виктора.
  
  - Шатанин Виктор Демьянович. Юрфак, армия по контракту... Хм... Рекомендация от Александра Станиславовича... - Он многозначительно посмотрел на Сашу, который стоял у окна с видом безразличной статуи. - Должность старшего инспектора отдела по расследованию особо тяжких преступлений... свободна. Работа ответственная. Не подведете?
  
  - Так точно, господин полковник! - бойко ответил Виктор, стоя по стойке "смирно" с таким видом, будто всю жизнь только и мечтал служить в полиции. - Не подведу! Готов служить и защищать!
  
  Орлов что-то пометил в деле.
  - Ладно. Оформляйтесь в отделе кадров. Вам в помощники будет назначен опытный оперативник, сержант Крутов. Он введет вас в курс дел. Начнете с текучки. А то у нас с прошлой недели цирк на гастролях, и уже заявление поступило - пропал человек. Дрессировщик львов. Так, ерунда... Наверное, запил. Но разбираться надо. Свободны.
  
  Час спустя Виктор, уже облаченный в слегка мятый служебный пиджак, сидел в своем новом кабинете. Кабинет был тем самым, где когда-то сидел Снег. Саша, стоя на пороге, с болезненным интересом водил взглядом по стенам, словно ища следы когтей.
  
  - Ну, вот ты и устроен, - сказал Саша. - Как ощущения, старший инспектор?
  
  - Ништяк, - ответил Виктор, развалившись в кресле и закинув ноги на стол. - Кресло пружинит. Только комп древний. И мышь липкая. Кто-то, блин, кофе пролил.
  
  В дверь постучали. Вошел коренастый, плечистый мужчина лет сорока с умным, уставшим лицом и живыми глазами.
  
  - Сержант Крутов, Иван Петрович. К вашим услугам, товарищ старший инспектор.
  
  - О, отлично! - Виктор с грохотом убрал ноги со стола. - Значит, ты у меня самый главный помощник? Саша, встречай, Ваня Крутов! Ваня, это Саша, мой... э... консультант по историческим вопросам.
  
  Крутов вежливо кивнул Саше, в глазах мелькнул легкий вопрос, но служебный этикет не позволил его задать.
  
  - Слушай, Ваня, - Виктор понизил голос до конспиративного шепота, - а тут коньяк в сейфе не завалялся? У предыдущего хозяина?
  
  - Товарищ старший инспектор... - Крутов смущенно кашлянул. - Инспектор Снег спиртного не употреблял. Да и в любом случае - восемь лет почти прошло..
  
  - Жалкий был человек, - сокрушенно вздохнул Виктор. - Трезвенник... Ну ладно. Тогда займемся работой. Что там у нас с этим укротителем львов?
  
  - Дрессировщик Аркадий Лютиков, - Крутов положил на стол тонкую папку. - Пропал два дня назад. Утром не явился на репетицию. В гримерке его вещи целы. Никаких признаков борьбы. Коллеги говорят, что накануне был в порядке, даже веселый. Львы его, кстати, вели себя спокойно. Не волновались.
  
  - Львы... - задумчиво протянул Виктор. - А львы у нас допрошены?
  
  Крутов уставился на него, не понимая, шутит ли новый начальник.
  - Товарищ старший инспектор, львы... они не говорят.
  
  - А кто сказал, что нужно говорить? - оживился Виктор. - Мы ж не на допросе, а на опознании. Вези меня в цирк, Ваня! Будем львам фотки показывать. Может, они нам что хвостом покажут.
  
  Саша, наблюдавший за этой сценой, прикрыл глаза, представляя, как эта идея будет воспринята. Но возражать не стал. Ему и самому стало интересно.
  
  Цирк-шапито "Олимпия" раскинул свои красно-желтые шатры на старой ярмарочной площади. Запах был ошеломительным: смесь навоза, попкорна, сахарной ваты и дешевого парфюма. Виктор, идя по территории в сопровождении ошарашенного Крутова и невозмутимого Саши, комментировал все подряд:
  
  - О, смотри, Шура, слон! Настоящий! А ты когда-нибудь пил кровь слона? Нет? А зря! Должно быть, экзотика!
  
  Саша только молча качал головой.
  
  Их провели к клеткам со львами. Два великолепных царя зверей лениво лежали на соломе. Рычали негромко, скучающе.
  
  - Ну что, пацаны, - обратился к ним Виктор, уперев руки в боки. - Где ваш папа? А? Где Аркадий?
  
  Львы посмотрели на него равнодушными янтарными глазами. Один зевнул, показав огромные клыки.
  
  - Не работает, - констатировал Виктор. - Фотку давай, Ваня.
  
  Крутов, краснея, протянул фотографию Лютикова. Виктор сунул ее между прутьев клетки.
  - Смотрите сюда! Узнаете?
  
  Лев-самец лениво понюхал фотографию, потом легким движением головы выбил ее из рук Виктора и лег сверху.
  
  - Вот блин, - огорчился Виктор. - Занозы не понимают. Ладно, пошли в гримерку.
  
  Гримерка дрессировщика была крошечной, заваленной атрибутами профессии: хлысты, костюмы с блестками, фотографии. Виктор с любопытством ткнул пальцем в банку с вазелином.
  - А это зачем? Чтобы в узкие штаны влезать?
  
  Саша, тем временем, обошел комнату. Его вампирское чутье уловило слабый, но знакомый запах. Пахло разлитым эфиром. Эфир почти полностью испарился, и только вампир мог его почувствовать.
  
  - Виктор, - тихо сказал Саша. - Здесь кто-то был. И этот кто-то разлил эфир. Как ты думаешь - зачем?
  
  Виктор мгновенно стал серьезным. Его шутливая маска спала.
  - Ты уверен?
  
  - Да. Запах... почти исчез, но я его еще чувствую.
  
  Виктор нахмурился. Его зрачки сузились.
  - Блин... Неужели Аркадия кто-то усыпил и ... Но зачем этому кому-то дрессировщик львов?
  
  Вдруг его взгляд упал на мусорную корзину. Среди бумаг валялся смятый яркий флаер. Виктор поднял его. "КОРПОРАЦИЯ "HUNDERLAND"! ВСЁ ДЛЯ ВАШЕГО ПИТОМЦА! НОВИНКА! КОНСЕРВИРОВАННЫЙ КОРМ С ВИТАМИНАМИ ДЛЯ КРУПНЫХ КОШЕК! ПОДАРКИ И СКИДКИ!"
  
  Виктор и Саша переглянулись.
  - Совпадение? - тихо спросил Крутов, чувствуя, что дело пахнет не просто пропажей человека.
  
  - Не верю я в совпадения, Ваня, - мрачно сказал Виктор. - Особенно когда в них замешана контора, которая делает консервы для щенков и вдруг интересуется большими кошками. Ладно, пошли отсюда..
  
  Проходя через арену, Виктор, отряхивая львиную шерсть с рукава, внезапно споткнулся о канат и грохнулся прямо в лоток со слоновьим навозом.
  
  - Бляяядь! - заорал он, поднимаясь с видом оскверненной невесты. - Ну вот за что?! Это ж надо было так точно пиздануться!
  
  Крутов, пытаясь сохранить служебную серьезность, издавал звуки, похожие на заводившийся и глохший мотор. Саша же отвернулся к висящей декорации, но по дрожащим плечам было ясно - вампир изо всех сил сдерживает смех.
  
  - Ты чего, Шура, ржешь там? - обиделся Виктор, тщетно пытаясь отскрести с джинсов липкую массу. - Я тут в говне по уши, а ты улыбаешься как сыч довольный!
  
  - Прости, - Саша с трудом придал лицу обычное невозмутимое выражение. - Просто... очень символично. Первый день в убойном отделе начинается со слоновьего навоза..
  
  - А ты, Ваня, чего ржешь? - внимание Виктора перекинулось на сержанта. - Я тебе сейчас внеплановую проверку устрою! Будешь знать, как начальство в дерьме топить!
  
  Но Крутов уже не мог сдерживаться - его трясло от беззвучного смеха, а слезы текли по щекам...
  
  Вечером, смывая навоз, Виктор устроил в ванной настоящий потоп. Саша, привлеченный шумом льющейся воды и крепкими выражениями, застал следующую картину: его рыжий сожитель, стоя по колено в воде, пытался заткнуть тряпкой хлыставший из-под раковины фонтан.
  
  - Да ёбаный насос! - орал Виктор, полностью мокрый. - Шура, у тебя тут, блядь, сантехника как в замке Дракулы! От одного вида ключа вся эта хуйня разваливается!
  
  Саша вздохнул и закатал рукава - в буквальном смысле. Через десять минут, используя вампирскую скорость и силу, он перекрыл воду и починил кран одним точным ударом ладони.
  
  - Вот как надо-то, - с удовлетворением констатировал Виктор, разглядывая его работу. - Без всяких там "а давайте аккуратно". Наебашил - и порядок!
  
  - "Наебашил" - это не совсем профессиональный термин в сантехнике, - сухо заметил Саша, вытирая руки.
  
  - Зато эффективный! - Виктор хлопнул его по плечу, оставив мокрый след. - Все-таки ты неплохой мужик, Шура... для мертвеца.
  
  Светя голым задом и оставляя мокрые следы в коридоре, Виктор направился к холодильнику. Распахнул дверцу, сунул туда голову и начал изучать содержимое.
  - Ну что, Шура, первый рабочий день. - голос из холодильника звучал глухо. - Пропал человек, замешана таинственная корпорация, львы молчат, как партизаны. И ты говоришь, работа скучная?
  Саша некоторое время наблюдал торчащую из холодильника мокрую, покрытую рыжим пушком задницу, потом кинул в нее полотенце, которым вытирал руки:
  - Ты хоть бы прикрылся!
  - А чем тебе, собственно, не нравится моя красивая мускулистая задница? - раздалось из холодильника, и Виктор вынырнул оттуда, держа в руках блюдо с фаршированной уткой. В зубах он сжимал тюбик васаби. Захлопнув ногой дверцу, он заботливо отнес утку к столу. Выплюнул на столешницу васаби. Потом подобрал с пола полотенце и обмотал вокруг бедер.
  
  Саша налил себе крови и сел в кресло.
  - Признаю, ты умеешь вносить разнообразие. И что будешь делать дальше?
  
  - А дальше, - Виктор достал банку соленых огурцов и открутил крышку, - пойдем завтра в этот самый "Хундланд". Под видом... проверки соблюдения норм содержания животных. Я же старший инспектор, я могу! А ты... ты как историк и специалист по старинной кухне можешь быть моим консультантом по... э... историческим аспектам кормления домашних питомцев!
  
  Саша смотрел на него с немым восхищением.
  - Ты гениален в своей наглости.
  
  - Я знаю, - скромно ответил Виктор, хрустя огурцом. - Это мой дар. И мое проклятие. Кстати, Шура, а у тебя есть плащ? Драматический, чтоб развевался? И черная федора?
  
  - Зачем?
  - Ну, как сыщикам полагается! Нуарно так.. Чтобы эффектно войти в офис "Хундланда"! Мы же не просто так придем, мы с театральным входом!
  
  Саша снова засмеялся. Он смеялся все чаще. Этот рыжий хаос, занявший пост его заклятого врага, оказался лучшим лекарством от вечности. И глядя на Виктора, который, с огурцом в одной руке и смартфоном в другой, уже гуглил "нормы содержания львов в неволе", Саша понял, что расследование пропавшего дрессировщика - это только начало. Начало чего-то большого, странного и, без сомнения, очень забавного...
  *. *. *.
  
  На следующее утро Виктор явился в кабинет полковника Орлова для устного доклада. Саша ждал в коридоре, но когда услышал начало спора на повышенных тонах, тихо приоткрыл дверь и заглянул.
  
  - Шатанин! - гремел Орлов. - На хрена ты вообще форму напялил? Делать нечего? Ты когда последний раз следака в форме видел, чучело рыжее?
  
  Виктор открыл рот, чтобы ответить, но полковник его опередил:
  - И не перебивай меня, блин! Плевать мне, что ты в форме! Причёска! Она не по форме! Параграф 2.7 "Правил ношения форменного обмундирования": "Волосы должны быть аккуратно подстрижены, не касаться воротника и ушей".
  - Так я их и не касаюсь! - бойко парировал Виктор, слегка встряхнув головой. - Смотрите, товарищ полковник, между волосами и воротником есть зазор! Миллиметра два, не меньше! Это не нарушение, это - дистанция, предписанная уставом для соблюдения субординации между личным составом и элементами обмундирования!
  
  В коридоре застывшие в ступоре сержант Крутов и несколько других сотрудников услышали, как у полковника Орлова хрустнули суставы пальцев, сжатых в кулак.
  
  - Шатанин, это не женский монастырь! - прорычал полковник, стараясь сохранить самообладание. - Вы - старший инспектор убойного отдела, а не вокалист рок-группы! Ваш внешний вид должен внушать уважение, а не желание предложить вам гитару!
  
  - А я и внушаю! - не сдавался Виктор. - Это, товарищ полковник, элемент психологического воздействия на преступный элемент. Преступник видит перед собой не сурового служителя закона, чей образ предсказуем, а... креативную личность. Он теряется, его внутренние барьеры рушатся! Он не понимает, чего от меня ждать! А в условиях оперативной работы элемент неожиданности - это половина успеха! Это инновационный подход к сыску!
  
  Саша тихонько проскользнул в кабинет. Он видел, как шея полковника заливается густым багрянцем.
  
  - Ваш "инновационный подход" нарушает устав! - Орлов ударил кулаком по столу. - Завтра же - в парикмахерскую! Под ноль!
  
  - Товарищ полковник, умоляю! - Виктор прижал руки к груди с таким драматизмом, будто ему предлагали отрубить голову. - Это же моя индивидуальность! Моя оперативная легенда! Без этого - кто я? Просто человек в форме. А так - я Рыжий Инспектор! Меня запоминают! Мне доверяют! Потому что я не похож на бездушную машину! Я - лицо современной, человечной полиции!
  
  Орлов несколько секунд молча смотрел на него, переводя дух. Воздух в кабинете трещал от напряжения. Наконец, он сдавленно выдохнул:
  - Шатанин... Ваша логика... она настолько искривлена, что, кажется, нарушает не только устав, но и законы пространства-времени.
  
  - Это потому что она нелинейная, товарищ полковник! Как и современная преступность!
  
  В этот момент Саша мягко кашлянул. Орлов автоматически посмотрел на него - и встретился с его взглядом. Глаза вампира стали глубокими, потемнели, как старинное вино, в них заплясали странные блики.
  
  - Товарищ полковник, - голос Саши стал удивительно бархатным и убедительным. - Вы же понимаете, что внешний вид оперативника - это инструмент. А инструмент должен быть... удобным.
  
  Орлов заморгал, его взгляд стал расфокусированным.
  - Инструмент... да... удобным...
  
  - Именно, - продолжал Саша, не отрывая гипнотического взгляда. - Длинные волосы старшего инспектора Шатанина - это его... оперативная легенда. Они помогают в работе. Вы это сами прекрасно понимаете.
  
  - Понимаю... - машинально повторил Орлов. - Оперативная легенда...
  
  - И вы полностью доверяете профессиональному выбору вашего сотрудника. Внешний вид - его личное дело. Главное - результат.
  
  - Главное... результат... - Полковник медленно кивнул, его лицо полностью расслабилось.
  
  Саша отвел взгляд, и Орлов словно очнулся. Он потряс головой, посмотрел на Виктора с легким недоумением.
  - Так... о чем это я? А, да... Ладно, Шатанин, свободен. И... чтоб я тебя в форме больше не видел! А то вырядился, понимаешь.. Полковник Орлов медленно, как человек, несущий неподъемный груз, провел рукой по лицу.
  - Ладно... - прошептал он, и в его голосе послышались нотки безразличия человека, смирившегося с неизбежным. - Ладно. Но чтоб патлы во все стороны не торчали! И... чтобы львов больше не допрашивал без моего приказа! Свободен.
  
  - Есть не торчать и не допрашивать львов! - бодро отрапортовал Виктор и, лихо развернувшись на каблуках, вышел из кабинета, победно подмигнув подслушивающему под дверью Крутову.
  Саша выскользнул следом..
  Когда они вышли, Виктор с восхищением смотрел на Сашу:
  - Шура, ты что, его... того? - он сделал закручивающий жест у виска.
  
  - Просто помог найти взаимопонимание, - скромно ответил вампир. - Иногда дипломатия требует... нестандартных подходов.
  
  Вечером того же дня, сидя в гостиной, Саша наблюдал, как Виктор с отвращением разглядывает свой висящий на вешалке форменный китель.
  
  - Ну и роба, - брезгливо цокнул он языком. - Ходить в этом - себя не уважать. Я понимаю, на парад - да, покрасоваться. Но каждый день... В ней даже присесть нормально нельзя, все боишься, что где-то на заднице пуговица отскочит.
  
  Саша, перелистывая старый фолиант, поднял глаза. В его взгляде мелькнула искорка коварного вдохновения.
  - Знаешь, а ты не обязан носить ее постоянно, - мягко заметил он. - Ты же старший инспектор. Тебе Орлов же еще утром об этом сказал. Твоя задача - думать, а не формой пугать. Многие оперативники высшего ранга работают в гражданском. Это даже авторитет добавляет. Солидности.
  
  Виктор с интересом посмотрел на него.
  - Да? А Орлов не придерется?
  
  - Полковник уже смирился с твоей шевелюрой, - улыбнулся Саша. - Думаю, после сегодняшнего спектакля он с радостью согласится на твою работу в джинсах, лишь бы ты не читал ему больше лекций о "нелинейной сыскной логике". Главное - результат.
  
  - Это верно, - оживился Виктор. - Результат! А в джинсах я куда результативнее. И карманов больше. В эту форму даже портсигар нормально не влезет.
  
  - Именно, - поддержал Саша, его голос стал заговорщицким. - И раз уж мы заговорили о стиле... У тебя такая... выдающаяся шевелюра. Ее нужно не прятать под фуражку, а использовать. Как элемент того самого психологического воздействия.
  
  Виктор насторожился.
  - В каком смысле?
  
  - В смысле... собери ее. В хвост. Аккуратный, строгий, но... мужской. Это подчеркнет твою индивидуальность, но при этом добавит тебе солидности. Бунтарь, но с чувством стиля. Свободный художник в мире закона. Представь, ты входишь в кабинет в своем джинсовом пиджаке, с таким вот собранным хвостом... Тебя сразу запоминают.
  
  Виктор задумался, машинально проведя рукой по волосам.
  - Хвост, говоришь... - Он подошел к зеркалу в прихожей, сгреб свои рыжие кудри и закинул их назад, придерживая у затылка. - А ведь... ничего так. Брутально даже. Как самурай, который машет не мечом, а указом о возбуждении уголовного дела.
  
  - Вот видишь, - Саша подошел к нему и одобрительно кивнул. - Совершенно другой образ. В форме ты - просто коп. В джинсах и с таким хвостом - ты Личность. С которой вынуждены считаться.
  
  - Ладно, уговорил! - Виктор отпустил волосы, и они снова растрепались. - С завтрашнего дня - работаю в гражданском. И... попробую этот твой хвост. Только чур, я сам буду решать, когда его собирать! А то будешь придираться как этажерка....
  
  Саша замер с приподнятой бровью.
  - Этажерка?.. - переспросил он, явно сбитый с толку. - При чем тут этажерка? Это же такой узкий высокий стеллаж для посуды или книг.
  
  Виктор выглядел удивленным.
  - А... Серьезно? - растерянно пробормотал он. - А я... я думал, это такая... ну, женщина, которая в театре за актерами прически и грим делает... Которая парики там, брови... этаж... э-э-э... Жора какая-то!
  
  Он отчаянно пытался вспомнить слово, размахивая руками.
  
  Саша смотрел на него несколько секунд, а затем рассмеялся - тихо, но от всей души.
  - Ты имеешь в виду "гримёр"? Может "парикмахер"? "Этажерка" - это все-таки мебель.
  
  Виктор застыл с открытым ртом, на его лице застыла маска внезапного осознания очередной языковой ловушки.
  - А... Ну, это такая... - он начал неуверенно, водя рукой в воздухе, будто вырисовывая невидимый парик. - Которая парики делает... или прически для актеров... В общем, которая возле сцены торчит... Пастиж... пастижёрка!
  
  Он произнес это слово с таким торжествующим видом, будто только что решил сложнейшее уравнение.
  
  Саша постарался не заржать - уж такой потешный вид был у Виктора.
  - Ах, вот оно что... Ты имеешь в виду пастижёра? Специалиста по парикам. Это слово мужского рода, и звучит оно несколько иначе. "Пастижёрка" - это уже не специалист, а нечто среднее между этажеркой и загадочным существом из греческой мифологии.
  
  - Ну да! - обрадовался Виктор, будто с него сняли страшное обвинение. - Вот! Я же говорил - про парики! Почти угадал! Ну, одним словом, чтобы ты мне тут не стоял над душой с расческой, как эта самая... пастижёрка-недоделанная!
  
  - Не бойся, - с усмешкой сказал Саша. - Мои таланты не простираются в область парикмахерского искусства. Твоя шевелюра - твои правила. Главное, чтобы полковник выжил, увидев твой "хвост".
  
  - О, с ним все будет в порядке, - уверенно заявил Виктор, уже представляя себя в новом амплуа. - После завтрашнего визита в "Хундланд" у него будут проблемы поважнее, чем мои прическа, пиджак и лингвистические эксперименты...
  
  ..Поздней ночью Саша вышел в гостиную и застыл в изумлении. Виктор, уснувший на диване перед телевизором, укрылся... монстр-фантомом. Рыжие кудри мирно покоились на белой искусственной шерсти, а рука обнимала истукана за шею.
  
  - И где твоя ненависть к оборотням? - тихо прошептал Саша.
  
  Во сне Виктор пробормотал: "Не бойся, псина... я тебя не съем... у меня свои зубки есть..."
  
  Саша покачал головой, на его лице появилась странная, почти отеческая улыбка. Он наклонился, взял с дивана плед и накрыл им и волка, и старшего инспектора, подняв с пола пустую пачку "Орбита".
  
  Эх... - подумал он, - а навозом от него все еще попахивает... по крайней мере, я этот аромат еще ощущаю..
  
  
  ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ: "ЗООПОЛИЦИЯ"
  
  Утро в особняке началось с того, что Виктор, пытаясь приготовить яичницу, устроил пожар на сковороде и залил всю плиту огнетушителем. Саша, с наслаждением наблюдавший за этим хаосом из-за бокала крови, вдруг получил звонок.
  
  - Александр Станиславович, - раздался вежливый голос секретаря издательства "Амфора", - рукопись вашего нового романа "Заговор против Калигулы" великолепна! Но наш главный редактор просит вас заехать сегодня. Лучше прямо с утра. Есть вопросы по историческим деталям гладиаторских боёв...
  
  Саша, писавший под псевдонимом "А. Северский" авантюрные романы из жизни Древнего Рима, вздохнул. Его историческое образование и живой литературный язык делали книги невероятно популярными.
  
  - Хорошо, буду через час, - ответил он и отключился.
  
  - Куда это ты, такой деловой, собрался? - поинтересовался Виктор, отскребая с холодильника обугленные останки яиц.
  
  - Издательство. Мне нужно ехать. Значит, в "Хундланд" ты отправляешься один.
  
  - Один?! - возмутился Виктор. - Шура, да они же меня там, как последнего лоха, разведут! Мне же нужен твой вампирский... нюх! И вампирский взгляд! И даже необязательно гипнотический! Одного моего обаяния может не хватить!
  
  - Справился же ты со львами, - усмехнулся Саша. - Справишься и с корпорацией. К тому же у тебя есть официальный повод - проверка по делу о пропаже дрессировщика. Действуй.
  
  - Ладно, - смирился Виктор. - Тогда дай мне свою Теслу. Въеду к ним, блин, с ветерком, как крутой сыщик! В черном плаще и широкополой федоре.
  
  - Моя Tesla - для цивилизованных людей, - с легким снобизмом ответил Саша. - И для тех, кто не заливает огнетушителем половину кухни. Но в гараже стоит "Бьюик Электра" 85-го года. Бордовый. Можешь взять его.
  
  Через пять минут из открывшихся ворот гаража скорее выполз, чем выехал, настоящий корабль на колесах. Длинный, блестящий, с телевизором, кожаными сиденьями и панелью приборов, напоминавшей пульт управления звездолётом. Приглядевшись, можно было понять: машина и правда ползет - из гаража ее подает эскалатор.
  
  - У-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё! - завопил Виктор, прыгая вокруг машины. - Это же пиздец какой монстр! Нахер твою Теслу! Вот это тачка! В ней можно квартиру снимать!
  
  Саша, тем временем, бесшумно подкатил на своем электромобиле и, открыв окно, с улыбкой заметил:
  - Видишь, я не загрязняю окружающую среду. В отличие от этого... динозавра. Удачи, Виктор. И... будь осторожен.
  
  "Бьюик" с ревом вынесло за ворота, а Тесла бесшумно скрылась в другом направлении.
  
  ---
  
  Новое пятидесятиэтажное здание корпорации "Хундланд", прозванное в народе "Хундоскрёбом", было не просто самым высоким в городе. Это был настоящий город в городе, чьи зеркальные стены слепили глаза, отражая облака и звезды, вертикальное государство со своими законами, иерархией и, как поговаривали, очень специфической экосистемой.
  
  На первых двадцати этажах размещались публичные пространства, куда могли попасть гости и партнеры корпорации:
  
  " Этажи 1-5: Роскошные торговые галереи, где продавалось всё - от бриллиантовых ошейников за стоимость хорошего автомобиля до органических шампуней для собак и кошек с экстрактом белого трюфеля.
  " Этажи 6-10: Конференц-залы, выставочные пространства и "Инновационный центр", где демонстрировались последние разработки - умные миски, следящие за калориями питомца, и GPS-трекеры, вживляемые под кожу.
  " Этажи 11-15: Ветеринарные клиники "люкс-класса" с МРТ-аппаратами для попугаев и стоматологическими кабинетами для хомяков. Говорили, что местные врачи могли сделать пластическую операцию мопсу так, что тот начинал выглядеть как бультерьер.
  " Этажи 16-20: Гостиница "Paw Palace" для питомцев с номерами, стилизованными под сафари-лоджи или королевские покои, и личными айситтерами.
  
  Выше начиналась "закрытая" часть здания, куда доступ был лишь у избранных сотрудников с особыми пропусками:
  
  " Этажи 21-30: Научно-исследовательские лаборатории. Официально - для разработки новых кормов и лекарств. По слухам - для чего-то гораздо более странного. Говорили, что оттуда по ночам доносилось странное пение, а лаборанты ходили с вечно сонными глазами.
  " Этажи 31-40: Административные офисы и кабинеты топ-менеджмента. Именно здесь, в пентхаусе на 40-м этаже, находился кабинет самого Луганского, откуда открывался вид на весь город - как в гнезде у орла, или (как вариант) у стервятника.
  " Этажи 41-45: Заводские цеха по производству кормов. Через застекленные галереи для посетителей был виден лишь чистый, стерильный финальный этап - расфасовка паштета в баночки. Гул машин и странные запахи, долетавшие оттуда, объясняли "сложными технологическими процессами".
  " Этажи 46-50: Самая загадочная часть здания. Никто точно не знал, что там. Официально - "резервные мощности и хранилища". Неофициально ходили легенды о "зоне содержания особых образцов" и "центре управления" всей деятельностью корпорации. Окна этих этажей были всегда затемнены.
  
  Именно в этот день на 10-м этаже, в самом большом конференц-зале "Омега", куда стеклись журналисты всех крупных изданий города, и началась пресс-конференция...
  
  В зале было негде яблоку упасть. Все ожидали сенсацию.
  За столом президиума сидел тщедушный старичок Луганский, а по бокам от него - его неизменные спутники: Люси Брод с чихуахуа на руках и молодой человек в очках - Павел Петрович Франкенстайн.
  
  - Дорогие друзья! - сиплым голосом вещал Луганский. - Наша корпорация, следуя своей миссии защиты всех братьев наших меньших, учреждает в городе принципиально новую структуру - Зоополицию!
  
  В зале пронесся удивленный гул. Луганский продолжил:
  - С сегодняшнего дня любая организация или частное лицо, уличенное в жестоком обращении с животным или птицей, будет нести суровую ответственность! Наши офицеры будут иметь право проводить задержание, составлять протоколы и передавать материалы в суд!
  
  Он обвел зал поблескивающими глазками-бусинками.
  - Штрафы - от пятисот тысяч рублей. Арест на пятнадцать суток. И, в качестве воспитательной меры - принудительные работы по уходу за животными в наших приютах или уборке городских территорий от... э... продуктов их жизнедеятельности. Мы надеемся, это заставит задуматься тех, кто поднимает руку на беззащитных!
  
  Дальше он предоставил слово Павлу Петровичу. Молодой человек в синем костюме подошел к трибуне. Он поправил очки, и что-то словно щелкнуло в его взгляде. Не физически, а на каком-то ином, тонком уровне.
  
  И в зале произошло нечто странное. Все журналисты, как по команде, одновременно изменились в лицах. Их выражения стали сонными, пустыми, глаза остекленели. Они синхронно, как в едином флешмобе, выключили диктофоны, камеры и телефоны.
  
  - Коллеги, - голос Франкенстайна был ровным и убедительным, - позвольте представить вам первых офицеров Зоополиции!
  
  На сцену выстроились шестеро молодых людей в оригинальной форме. Костюмы были стильного темно-зеленого цвета с оранжевыми кантами, на плечах - шевроны с изображением ладони, бережно обнимающей лапку животного. Но поражала не форма, а их внешность: все как один - рослые, атлетически сложенные, с идеальными лицами и остекленевшими, невидящими глазами. Все это сопровождалось радостной, словно нарисованной улыбкой. Они были похожи на ожившие манекены.
  
  - Наши офицеры оснащены новейшими гаджетами, - продолжал Франкенстайн, и в его голосе прозвучала странная гордость. - Наручные сканеры, определяющие уровень стресса животного на расстоянии. Спрей-усыпители. И, конечно, средства связи и фиксации правонарушений. Мы надеемся, что с сегодняшнего дня жестокость в нашем городе начнет стремительно сокращаться!
  
  Зал взорвался аплодисментами. Журналисты хлопали с тем же сонным, автоматическим энтузиазмом, с которым минуту назад выключали технику.
  
  ---
  
  В этот момент к небоскребу, пыхтя как старый паровоз, подкатил бордовый "Бьюик". Из него вылез Виктор, щегольски щелкнув дверью.
  
  - Ну что, пиздатые любители зверюшек, сейчас вас старый добрый Шатанин проверит на вшивость... хотя, скорее на блохастость!
  
  Он сделал шаг к стеклянным раздвигающимся дверям, и вдруг его пронзила головная боль. Внезапно. Резко. Это было похоже на удар раскаленным ломом в основание черепа.
  
  - Бляяядь... - простонал он, схватившись обоими руками за голову. - Что за...
  
  - Товарищ старший инспектор, может, стоит присесть? - испуганно спросил Крутов, выбравшийся с пассажирской стороны.
  
  - Не-а, Ваня, - Виктор, стиснув зубы, сделал еще шаг. - Если я от какой-то сраной головной боли... а-а-а-аргх!
  Шатаясь, он поднялся по ступенькам и вошел в фойе. Испуганный Крутов семенил следом.
  
  Второй импульс был еще сильнее. Перед глазами поплыли круги, в ушах зазвенело. Он увидел, как стены поплыли, закружились, превратились в воронку. Ему почудились тени, шепот, чьи-то насмешливые голоса.
  
  - Всё... жопа... - успел выдохнуть Виктор и, не помня себя, рухнул на холодный мраморный пол фойе.
  
  Крутов нелепо попытался его подхватить в падении, но не удержал. Рыжая шевелюра раскинулась на полированном камне. Вокруг моментально собрались люди в униформе "Хундланда".
  
  - Господин потерял сознание! - крикнул один из них. - Срочно вызвать врача!
  
  А Крутов, опустившись на колени рядом с начальником, заметил странное. Лицо Виктора было не просто бледным. По его вискам и скулам пробегали едва заметные... золотистые искры. А его пальцы, сведенные судорогой, впились в мрамор, оставив на нем тонкие трещинки.
  
  "Товарищ старший инспектор, - с ужасом подумал Крутов, - да вы сами, оказывается, еще то Малдер... похлеще Снега будете..."
  Впрочем, о Снеге он слышал лишь сплетни, а вот Шатанина сейчас наблюдал своими глазами.
  
  Вокруг моментально собрались люди. Кто-то из службы безопасности "Хундланда" в строгой форме, кто-то из посетителей.
  
  - Срочно вызвать скорую! - скомандовал кто-то.
  
  Крутов, не отрываясь, смотрел на Виктора. Тот лежал без движения, лишь легкая судорога время от времени пробегала по его телу, и эти чертовы искры... Сержант потянулся, чтобы поправить голову начальника, и резко одернул руку - от прикосновения к коже Виктора по его пальцам пробежал странный статический разряд, обжигающий и холодный одновременно.
  
  Через несколько минут, показавшихся вечностью, в фойе вкатилась бригада скорой помощи. Медики быстро уложили Виктора на носилки, накрыли одеялом.
  
  - Что с ним? - бросил Крутов санитару.
  
  - Судя по всему, острый церебральный приступ, инсульт не исключен, - бросил тот на ходу, уже направляясь к выходу. - Едем в больницу!
  
  Крутов метнулся за ними, но один из медиков остановил его жестом:
  - Места в реанимобиле только для пациента! Вызовите такси, поезжайте следом.
  
  Двери "скорой" с шипением захлопнулись, и машина с воем сирены рванула от подъезда. Крутов остался стоять посреди шикарного фойе, чувствуя себя абсолютно потерянным. Он один, его начальник, с которым он проработал всего пару дней, в тяжелом состоянии, а их расследование только-только начало двигаться вперед.
  
  Он достал телефон, чтобы вызвать такси, и его взгляд упал на роскошную стойку ресепшен "Хундланда". Девушка-администратор с идеальной улыбкой смотрела на него. Улыбка была настолько безупречной и настолько пустой, что по спине сержанта пробежали мурашки. Тишина в фойе снова стала абсолютной, давящей.
  
  Крутов, все еще в ступоре, разблокировал телефон. Его пальцы дрожали. Он набрал номер Саши.
  - Александр Станиславович? - голос сержанта прерывался. - С Виктором Демьяновичем... случилось непредвиденное. В фойе "Хундланда" ему стало плохо. Очень плохо. Скорую вызвали, увезли в больницу...
  На том конце провода повисла тишина, такая густая, что ее можно было потрогать.
  - Какая больница? - голос Саши прозвучал неестественно ровно.
  - Городская клиническая... думаю, реанимация.
  - Я выезжаю. И, Иван Петрович... - пауза стала еще весомее, - Встретьте меня там. Ждите у входа.
  
  Крутов, оставшись один в шикарном фойе, почувствовал себя полным идиотом. Его начальника, с которым он проработал всего пару дней, везли в реанимацию, а их расследование летело в тартарары. Он полез в телефон, чтобы таки вызвать такси, и тут его осенило.
  
  "Такси? Да у меня целый лимузин под боком!"
  
  Он выскочил на улицу. Бордовый корабль по-прежнему стоял у входа, вызывающе занимая две парковочных места. Крутов рванул к нему и заглянул в окно. Ключ торчал в зажигании.
  
  - Ну хоть что-то сегодня нормально, - с облегчением выдохнул сержант, запрыгивая на водительское сиденье с видом человека, севшего за штурвал истребителя.
  
  Машина с ревом тронулась с места и понеслась в сторону больницы.
  
  #. ##. #.
  
  Сознание возвращалось к Аркадию Лютикову медленно и мучительно, как скрип ржавых ворот. Первым делом он почувствовал холод. Ледяной, сырой камень под голой спиной. Потом - дикую, пульсирующую боль в висках, будто кто-то вставил в череп раскаленные иглы и методично их проворачивал.
  
  Он открыл глаза. Полутьма. Высокий сырой подвал с зарешеченным маленьким оконцем под потолком. Единственная дверь - массивная, металлическая. Он был абсолютно гол. По телу пробежали мурашки, не только от холода, но и от накатывающей волны паники.
  
  Что случилось?
  
  Обрывки воспоминаний всплыли в воспаленном мозгу. Вечер после удачного выступления... Бар... Красивая девушка. Смуглая, с длинными темными волосами. Правда, какая-то... сонная. Смотрела будто сквозь него. Но ему, поддавшему с пары стопок водки, было не до тонкостей. Привел ее к себе в гримерку... Неловкие поцелуи... И вдруг - ее руки, холодные, как мясо из холодильника, впились в его лицо. Резкий, химический запах от мокрой тряпки, которую она с нечеловеческой силой прижала к его носу и рту... Потом - темнота. Абсолютная.
  
  - Эй! - хрипло крикнул Аркадий, поднимаясь на ноги. Голова закружилась. - Эй, там кто есть?! Откройте, блять! Что за шутки?!
  
  Он подошел к двери, стал колотить в металл кулаками. Звук был глухим, беспомощным. Его крики терялись в сырой каменной глотке подвала, не встречая ни ответа, ни эха.
  
  Время тянулось мучительно. Он шагал по камере взад и вперед, пытаясь согреться, растирая окоченевшие руки. Отчаяние сменялось яростью, ярость - животным страхом.
  
  Наконец, с громким лязгом щеколды и скрипом петель, дверь открылась.
  
  В проеме стояли двое. Те самые "бравые ребята из Зоополиции" в темно-зеленой форме с оранжевыми кантами, которых он мельком видел по приезду в Город на афишах "Хундланда". Но на афишах они улыбались. Эти двое - нет.
  
  Их лица были пустыми, восковыми масками. Глаза смотрели прямо перед собой, не мигая, не выражая ровным счетом ничего. Ни злобы, ни радости, ни простого человеческого любопытства.
  
  - Ребята, что происходит? - попытался сказать Аркадий, отступая. - Я дрессировщик Лютиков! Вы, наверное, меня с кем-то спутали!
  
  Они молча шагнули вперед, синхронно, как роботы. Их движения были плавными и невероятно мощными. Один схватил его за правую руку, второй - за левую. Пальцы, словно железные тиски, впились в его плечи с такой силой, что Аркадий вскрикнул от боли.
  
  - Отстаньте! Вы кто такие?! Вы... А-А-АРГХ!
  
  Он попытался вырваться, упереться ногами, но его просто оторвали от пола и потащили, как мешок с опилками. Его крики, мольбы и мат не производили на них ни малейшего впечатления. Они молча несли его по длинному, ярко освещенному коридору.
  
  Глазами, залитыми слезами боли и ужаса, Аркадий увидел, куда они его тащат.
  
  Они вошли в огромный цех. Оглушительный гул машин, визг пил, металлический лязг. Воздух был густой, насыщенный запахом крови, вареного мяса и чего-то химически-печёночного, сладковатого. Он узнал этот запах. Это был запах дешевого собачьего корма. Того самого, что производил "Хундланд".
  
  Его пронесли мимо одного конвейера. По нему, словно разноцветные солдатики, плыли баночки с яркими этикетками - "Сочная говядина для щенков", "Нежный паштет для котят".
  
  Следующий конвейер был другим. Совсем другим.
  
  По нему, лениво покачиваясь, плыли не баночки, а... части тел. Испорченные, синеватые коровьи и свиные туши, с которых местами слезала шкура. Отрубы с огрызками мяса, белые ребра, окорока с зеленоватыми пятнами, дохлые синие куры. Все это двигалось к массивному, грохочущему агрегату с огромными вращающимися валами, усеянными стальными зубьями. Это была костедробилка.
  
  Страшный, низкочастотный гул исходил от нее. С каждым новым куском туши, исчезавшим в ее чреве, раздавался отвратительный хруст, скрежет и чавканье. Из другого конца аппарата непрерывным потоком выходила густая, розово-серая масса - фарш из костей, мяса, жил и хрящей.
  
  Этот фарш по желобу стекал в гигантский чан-смеситель, похожий на бетономешалку-великан. Туда же по другим трубам подавались какие-то гранулы (витамины? злаки?), ярко-оранжевый порошок (искусственные красители?) и маслянистая жидкость (жир? усилители вкуса?). Огромные лопасти с мерзким шлепающим звуком перемешивали эту бурду, превращая в однородный, пузырящийся паштет. Тот самый паштет, который через несколько этапов оказывался в тех самых ярких баночках "премиум-корма".
  
  И тут Аркадий все понял. Понял, куда и зачем его несут.
  
  - НЕТ! - заорал он, собрав последние силы. - НЕТ, ВЫ ЧТО, ОХРЕНЕЛИ?! Я ЧЕЛОВЕК! Я ЧЕЛОВЕК, БЛЯДЬ!
  
  Он затопал ногами, извивался, пытался укусить руку одного из своих мучителей. Тот даже не вздрогнул.
  
  Они подтащили его к самому краю конвейера, к самой пасти костедробилки. Запах был невыносимым - смерть, смешанная с химией. Брызги крови и жира летели на его голое тело.
  
  - НЕЕЕЕЕЕЕЕТ! МАТЬ ВАШУ! ПОМОГИТЕЕЕЕ!
  
  Один из "зоополицейских" без всякого усилия, одной рукой, поднял его и перебросил через ограждающие поручни прямо на движущуюся ленту.
  
  Аркадий упал на скользкую, залитую кровью резину. Он попытался встать, поскользнулся на обрезке кишки и снова упал. Лента неумолимо несла его к грохочущему чреву дробилки. Он видел, как в метре от него огромные стальные зубы с хрустом перемалывают свиную голову.
  
  Он в последний раз отчаянно крикнул, но его крик потонул в промышленном реве. Его ноги уже коснулись вращающихся валов...
  
  Раздался последний, чудовищный, нечеловеческий крик... Потом хруст.
  
  А конвейер, не сбавляя темпа, поплыл дальше.
  
  #. #. #.
  
  В приемном отделении городской больницы царил привычный хаос. Виктора уже перевели из реанимации в обычную палату. Он сидел на койке, сердито дожевывая больничную котлету, и орал на дежурного врача:
  
  - Да отстаньте вы от меня, в жопу такие обследования! Я здоров как бык! Голова не болит! Отпускайте меня к херам собачьим, у меня работа!
  
  Врач, уставший мужчина с мешками под глазами, пытался его урезонить:
  - Молодой человек, у вас был острый цереброваскулярный спазм! Нам нужно...
  
  - Спазм прошел! - перебил Виктор. - Видите, я даже котлету вашу резиновую жую! Какое еще МРТ?!
  
  " Эту котлету вы требовали предоставить вам немедленно, хочу вам заметить.
  
  В этот момент в палату вошел Саша. Его появление заставило врача на секунду замолчать. Холодная аура вампира действовала безотказно.
  
  - Шура! Наконец-то! - обрадовался Виктор. - Вытащи меня отсюда! Эти маньяки в белых халатах хотят меня пилить!
  
  Саша молча положил на столик перед эскулапом пачку дорогих сигар. Тот, посмотрев на них, на Сашу, а потом на буянящего пациента, развел руками.
  - Ладно. Но под расписку. И на следующий день явка к невропатологу обязательна! МРТ мы сделаем однозначно!
  
  Как только медик вышел, Виктор спрыгнул с койки и начал быстро одеваться.
  - Представляешь, Шура, какая хуйня приключилась? Захожу я в ихний Хундоскреб, и бац! - будто ломом по башке! Такого со мной еще не было. И знаешь, что самое странное? Боль была... чужая. Не моя. Как будто кто-то в мою голову влез и свою боль туда включил на полную катушку. Я никогда такого не испытывал...
  Виктор оделся очень быстро, сел на койку и заинтересованно посмотрел на Сашу:
  - А дома есть чё пожрать?
  
  ГЛАВА ПЯТАЯ: "ПИРОЖКИ С КОТЯТАМИ"
  
  ..Несмотря на то, что зрителей не набралось бы и половины зала, спектакль прошел на ура! Одна застенчивая брюнеточка лет восемнадцати даже цветы вручила. И все норовила поцеловать. Витька не стал ломать комедию - поцелуй вышел долгим. У брюнеточки даже дыхание перехватило.
  
  В гримерке Пальцев, смывая грим, с легким постаныванием отдирая накладные брови (клеем схватило намертво), балагурил шумно (и, как ему казалось, остроумно): "Шатанин-то в звезды выбился! Сыкухи-то вон даже в феврале ему букеты тягают".
  
  - Завидно, небось? - откликнулась из гримерки напротив Оксана, - тоже небось роз захотелось?
  
  - Да какие там розы... Их же все равно тебе отдавать придется. Тут бы кто бутербродик принес после спектакля, али пирожок.
  
  - Тебе только пирожки и осталось. А там, глядишь, - сцена под тобой рухнет, газеты напишут, Алан Паркер на роль Ниро Вульфа пригласит...
  
  Такие обычные, такие родные перепалки коллег по работе сегодня не радовали Витьку. Можно сказать, совсем не затрагивали. Не выпуская сигареты изо рта, он лихорадочно собирался, ежеминутно поглядывая на часы. До закрытия Елисеевского оставалось двенадцать минут. Витька схватил шапку и рванул в коридор: "Ребята, простите, что никого не жду. Жрать хочется, а дома шаром покати. Надо хотя бы в гастроном успеть".
  
  Мороз был, мягко говоря, сильный. По Невскому мела еще не метель, но уже отнюдь не поземка. Редкие прохожие, сражаясь с ветром, пробирались в метро. У полузанесенного снегом ларька "Мальборо" какой-то весьма поддатый гражданин пытался объяснить продавщице, что его купюра в десять долларов - самая, что ни на есть настоящая, а то, что "десять долларов" на ней напечатано по-русски, - так это опечатка. Оттеснив его без всяких извинений, Витька купил пачку "Аполлона" и со всей возможной прытью рванул к Елисеевскому.
  
  Однако величественный гастроном уже закрылся. На все просьбы типа "Да я только на минутку. Мне что-нибудь поесть..." строгая бабулька в белом халате, запиравшая двери, высокомерно процедила сквозь зубы: "Вон, у Гостинки тетки толпятся - съестное продают. Там поесть и купишь".
  
  Витька поплелся к метро "Гостиный двор", с грустью понимая, что все, на что он может рассчитывать в такую погоду - это пара "Сникерсов" (подешевле, чем в ларьке), да бутылку ледяного пива. Однако среди заиндевевших теток, торгующих обычным алкогольно-кондитерским репертуаром, Витька обнаружил женщину с большим бидоном, из горлышка которого поднимались клубы густого пара.
  
  - Пирожки горячие! Кому пирожки горячие?!
  
  - С чем пирожки, бабуль? С котятами? - неизвестно зачем пошутил Витька и тут же испугался, - а вдруг обидится тетка и не продаст?..
  
  - С котятами, с котятами! - суетливо засоглашалась женщина, на улыбающемся лице которой было написано: "Хоть со щенятами считай, - только купи".
  
  - Сколько стоят? - Витька уже лез за деньгами.
  
  - А по триста... Сколько тебе? У меня последний десяток остался.
  
  - Все. - Вместе с деньгами Витька протянул пакет.
  
  Под ложечкой защемило, когда на его глазах здоровенные, как беляши, поджаристые пирожки, распространяя сытный мясной дух, посыпались в мгновенно запотевший полиэтилен.
  
  - Ты их за пазухой вези. Довезешь горячими. - Советовала тетка, благословляя в душе этого позднего оптовика, избавившего ее от дальнейшего стояния на морозе.
  
  Витька так и сделал. "Пива не хотите к пирожкам?" - поинтересовалась одна из заиндевевших. "Не-е-ет..." - его аж передернуло, как представил, как заломило бы зубы от такого пива.
  
  Всю дорогу к станции, пока покупал и опускал жетон в аппарат, Витька чувствовал, как согревает грудь кулек с пирожками. Наконец, ступив на идущий вниз, совершенно пустой эскалатор и не имея больше ни малейших как причин, так и желаний сопротивляться голоду, он полез за пазуху и вытащил пирожок. Тот приятно согревал пальцы. "А ведь я так и не выяснил, с чем они, - подумал он. - В общем-то, неважно - пусть будут с котятами".
  
  В тот самый миг, когда он уже собрался впиться зубами в пирожок, дикий, пронзительный кошачий вой потряс туннель, многократно усиленный, отразился от сводов, заставляя остолбенеть людей в метрополитене.
  
  Последнее, что видел в своей жизни Витька, оглушенный этим страшным воем, были изящные черные когтистые лапы, через секунду вцепившиеся ему в глаза....
  
  ---
  
  ...Виктор открыл глаза и несколько секунд лежал неподвижно, пытаясь отдышаться. Сердце колотилось где-то в горле.
  - Ну и приснится же такая херня!!! - хрипло выдохнул он, с силой проводя ладонью по лицу.
  
  Не соображая с просонья, он поднялся с кровати и, как был - голый (спал он по своему обыкновению без трусов), босиком и с растрепанной шевелюрой, - побрел на кухню. Там он первым делом полез в холодильник.
  
  Саша, уже одетый, с бокалом крови в руке, изучал что-то на планшете. Услышав шаги, он поднял взгляд. Его брови медленно поползли вверх. Он окинул долгим задумчивым взглядом уже знакомую деталь Виктора, торчащую из холодильника.
  
  - Я понимаю, что мы близко сошлись, - произнес Саша наконец, - но ты уже за правило взял по кухне с голым задом шастать?
  
  - А что такого? - глухо раздалось из холодильника.- У меня, если ты не заметил, и перед тоже не прикрыт. Полный комплект, так сказать. А так - всё нормально. Эрекции нет - уже хорошо!
  
  - Комплект, от которого у моей уборщицы может случиться инфаркт, - парировал Саша, но в его глазах плеснулась усмешка. - Ладно, садись. Рассказывай, что за кошмар тебя разбудил в таком... естественном виде.
  
  Виктор наконец вынырнул из холодильника с авокадо в руке и с суджуком в зубах и с размаху плюхнулся на стул с таким видом, будто его только что выжали и выбросили.
  
  - Приснилась мне какая-то дичь, - начал он, потирая виски. - Я в каком-то театре работаю, актером, грим смываю... Публики мало, но какая-то девочка цветы подарила... Потом я бегу по холодному заснеженному городу, пирожки покупаю... А потом, в метро... - он содрогнулся. - Котенок... прямо из пирожка.... И когтями... прямо мне в глаза. Жуть.
  
  Он замолчал, снова переживая увиденное.
  - И знаешь, что самое странное? Город-то был Питер. Мой родной Питер. Как наяву. Каждая трещинка на асфальте, каждая ржавая решетка. Но я видел - не так он выглядит. Во сне - словно еще девяностые, чувствую. А я-то тогда еще даже не родился! И в театре я никогда не работал, хотя... мама там моя всю жизнь служит - в театре на Литейном. Костюмер она... - Виктор мрачно уставился в стол. - Блин, сон испортил все настроение. Плюс вчерашний день прошел на редкость отвратно. В больницу попал. Ничего по делу не узнал.. Хоть бы одна светлая полоска в жизни!
  
  Саша отложил планшет и внимательно посмотрел на него.
  - Сны - это эхо. Иногда чужое. Может, тебе что-то из прошлой жизни привиделось. Память предков, все такое..., - заметил он загадочно. - А насчет светлой полоски... Дай-ка я сам завтрак приготовлю. А то опять пожар устроишь, обожжешь себе ... что-нибудь неприкрытое..
  
  С этими словами он встал, снял пиджак и, к удивлению Виктора, с профессиональным видом принялся за дело. Через несколько минут по кухне поплыл божественный аромат. Саша, двигаясь с вампирской грацией и скоростью, приготовил роскошный, пышный омлет с расплавленным сыром и мелко нарезанным авокадо, поджарил тосты и даже нарезал фрукты.
  
  - Вот, - он поставил тарелку перед Виктором. - Пробуй. Говорят, хорошая еда лечит душу. А твоя душа, судя по всему, требует срочной реанимации. И, кстати, может, все-таки сходишь и трусы наденешь? А то есть при таком виде как-то... некомфортно. По крайней мере - мне..
  
  - Некомфортно ему, вы только посмотрите...- сварливо пробормотал Виктор,- недостаточно близко он, видите ли, сошелся...
  Все еще хмурый, с недоверием ткнул вилкой в омлет. Отломил кусок, отправил в рот... и его лицо мгновенно прояснилось.
  
  - О, а это съедобно! - с набитым ртом констатировал он. - А если надо сойтись поближе, чтоб ты не абьюзил каждый мой шаг по кухне, - так я и не против. Давай сойдемся поближе, максимально ближе... купим двуспальную кровать, перестроим общую спальню...
  Тогда моя голая жопа перестанет тебя смущать? Будешь просыпаться, а она уже прямо перед тобой, с утра пораньше. Красота!
  
  Саша замер с бокалом на полпути ко рту. На его лице появилось выражение, которое можно было описать как "вежливый, но смертельный ужас, смешанный с невозможным желанием рассмеяться". Впрочем, Виктор определил бы это выражение одним простым и коротким матерным словом.
  
  - Благодарю за крайне щедрое предложение, - произнес Саша наконец, тщательно подбирая слова. - Но я, пожалуй, предпочту продолжать абьюзить твои попытки ходить голым на безопасной дистанции. Некоторые традиции... лучше не нарушать. Особенно когда речь идет о твоей утренней "красоте".
  
  " Какой ты старомодный, - хмыкнул Виктор, - ведь уже почти середина двадцать первого века. Вокруг сплошные небинарные персоны, а ты не хочешь сойтись поближе с самим старшим инспектором полиции... подумай хорошенько - такие перспективы..
  " Виктор, заканчивай!
   - Твоя потеря, - вздохнул Виктор, снова набивая рот омлетом, и было совершенно непонятно: играет он или реально огорчен. - Могли бы как в старые добрые времена - вампир и его верный спутник... или там слуга. Я б тебе кровь из холодильника подавал, тапочки приносил, камин растоплял... растапливал... тьфу! Как, кстати, правильно?
  
  - У меня умный дом и камин управляется вербально - сухо заметил Саша. - И, насколько я помню, в "старые добрые времена" верные спутники все-таки носили штаны.
  
  - Мелочи! - отмахнулся вилкой Виктор.- я буду верным, но без штанов. Ладно, ладно, схожу, прикрою срамоту. Но только потому, что омлет и правда офигенный!
  Он побежал к себе, а Саша задумался: - "Он меня проверял? Испытывал? Или все на самом деле проще, а потому - сложнее?"
  
  Через пятнадцать минут Виктор вернулся на кухню, на этот раз в замызганных трениках и футболке с надписью "Я не трус, но я боюсь". Он доел омлет как раз в тот момент, когда в кармане зазвонил его служебный телефон.
  
  - Крутов? - бубнул он, включив громкую связь. - Говори, Ваня, я тут с Александром Станиславовичем завтракаю.
  
  - Товарищ старший инспектор, - донесся взволнованный голос сержанта. - Я сейчас заеду за вами. В цирке новость - нашли телефон Лютикова. Валялся под соломой в клетке со львами. И... он был включен. Там какие-то странные записи.
  
  Виктор встрепенулся, вся утренняя вялость как рукой сняло.
  - Вот недаром я львов допрашивал! Я ж чувствовал! Выезжай, жду! - Он отключил телефон и посмотрел на Сашу с хищной ухмылкой. - Ну что, Шура, поехали в цирк? Твои вампирские чувства очень пригодятся. А про двуспальную кровать... потом поговорим!
  Он рванул вверх по лестнице и вдруг внезапно остановился. Обернулся на Сашу. Зрачки его зеленых глаз сузились в щелочки.
  
  -Слушай, Шура..,А мы с тобой как... два сапога всмятку. Оба чертовски странные, и никому, кроме друг друга, на хрен не нужны. Я - папино разочарование, ты - вампир-сирота. Так что давай не будем... Команда, так команда...
  
  ...К дому Саши с ревом подкатил бордовый "Бьюик". За рулем сидел Крутов.
  
  - О, на моей тачке приехал! Уважаю! - обрадовался Виктор, запрыгивая на пассажирское сиденье. Саша молча занял место сзади.
  
  " Пирожки?-поинтересовался Виктор, поднимая со своего сидения промасленный пакет.- это очень вовремя.. А с чем? С котятами? Впрочем - без разницы..
   Машина тронулась, и Виктор, на ходу зажевывая очередной пирожок из пакета, купленного сержантом, развернувшись к Крутову, с ходу начал вовсе не с обнаружения улики:
   - Ваня, а ты, я слышал, сын того самого генерала? Крутова, который восемь лет назад тут всем заправлял?
  
  Крутов за рулем напрягся, но ответил ровно:
  - Так точно, товарищ старший инспектор. Мой отец, генерал Крутов, возглавлял департамент до... определенных событий.
  
  - До событий с побегом Снега, да? - невозмутимо уточнил Виктор. - Твой батя был его начальником. И Орлова, кстати, тоже. Интересная цепочка. И потом он так... удачно в отставку ушел, прямо перед тем, как тут все у вас пошло под откос. Ничего не рассказывал? Может, какие семейные или рабочие тайны остались? Про "Хундланд", например, ничего не рассказывал?
  
  Крутов крепче сжал руль. Было видно, что тема для него болезненная.
  - Отец не любит вспоминать службу. Говорит только, что там, в верхах, было темно, как в шахте. И что некоторые двери лучше никогда не открывать. А про "Хундланд"... - Крутов на секунду замолчал, - он как-то обмолвился, что это не компания, а раковая опухоль на теле Города. Но кто дал ей разрастись - не говорил..
  
  Виктор обменялся с Сашей многозначительным взглядом. Цепочка, ведущая от прошлого к настоящему, начинала проступать все четче. И генерал Крутов, тихо доживающий свой век в отставке, мог быть тем самым недостающим звеном.
  
  Саша сидел на заднем сиденье "Бьюика", слушая, как Виктор что-то громко и эмоционально доказывает Крутову, жестикулируя и размахивая пирожком. Всего несколько дней назад его мир был тихим, упорядоченным и... бесконечно одиноким. Теперь его жизнь состояла из оглушительного рева мотора, запаха горелой яичницы, крошек на сиденьях и голой задницы, торчащей из холодильника. Всего этого рыжего вихря, успевшего за несколько дней перевернуть все с ног на голову. И самое странное - ему это начало нравиться. "Возможно, Ян был прав, - промелькнуло у него в голове. - Одиночество вечности действительно нужно было чем-то разбавлять. В одиночку его пережить невозможно.. Наверное, я был слишком категоричен по отношению к Яну"
  
  - Ладно, с генералом тоже разберемся, - вернулся к реальности Виктор. - Ваня, ты звонил, говорил, там записи какие-то на телефоне Лютикова. Что за записи?
  
  Крутов, явно довольный сменой темы, тут же оживился.
  - Да, товарищ старший инспектор! Телефон нашли. Он был заброшен в самую дальнюю клетку со львами. Валялся в соломе. И он был включен. Там в ватсаппе несколько аудиосообщений. Одна - разговор с какой-то девушкой, он ее приглашает к себе после выступления. Она ему ответила. Голос у нее... сонный, очень странный. А вторая... - Крутов сглотнул, - это запись, сделанная уже, видимо, в гримерке. Кто-то случайно нажал на запись диктофона. Слышны шаги, потом звук поцелуя, и вдруг - хрип, борьба, и тот самый женский голос, но уже абсолютно, говорит: "Хозяин ждет. Наказание неминуемо". Потом - звук падения тела и шаги. И всё....
  
  В салоне "Бьюика" на секунду воцарилась тишина. Прервав её, Саша сказал тихо, но четко:
  - Помнишь, я говорил, что в гримерке Лютикова пахло эфиром? Видимо, именно им его и усыпили. Быстро и эффективно. Это не случайное нападение, это спланированная операция.
  
  Когда они приехали в цирк, Виктор первым делом рванул к клетке со львами. Два великолепных царя зверей, обычно лениво растягивавшиеся на соломе, при его приближении подняли головы. Их поведение было необычным: они не рычали и не демонстрировали угрозу. Вместо этого оба льва, синхронно, медленно подошли к решетке, и их золотистые глаза пристально уставились на Виктора. В их взгляде читалось не животное любопытство, а что-то более глубокое, почти узнавание. Один из них тихо, почти неслышно, мурлыкающе урчал.
  
  - Смотри-ка, - удивился Крутов. - Они тебя, товарищ старший инспектор, в свою стаю приняли, что ли?
  
  Виктор, к изумлению окружающих, абсолютно спокойно вошел в клетку. Львы отошли, давая ему место, но не сводили с него глаз. Он тщательно обыскал помещение - заглянул в каждый угол, проверил кормушки, прощупал солому. Даже в гриву ко львам сунулся, в надежде хоть там что-то обнаружить.. львы спокойно перенесли обыск. Даже продолжили мурлыкать. Но кроме клочков шерсти и обычного циркового мусора, ничего не нашел.
  
  - Ничего! - с досадой выдохнул он, выходя из клетки и хлопая по брюкам приставучую солому. - Ни черта! Я думал, тут хоть какая-то зацепка будет... Только весь меркаптаном провонялся... Бляяя... какая же вонючая у кошачьих моча..
  Так.. Крутов! Сходи-ка еще раз проверь гримерку, а я пока подумаю..
  Когда сержант ушел, Саша, наблюдавший за этой сценой с привычной дистанции, мягко кашлянул.
  - Зацепка есть, Виктор. Лично для меня. Но ты ее только что упустил.
  - Какую? - насторожился Виктор.
  - Реакцию львов. Они не просто приняли тебя. Они... отреагировали на тебя. Так животные реагируют на сородича, но более сильного. Или на что-то, что они инстинктивно признают стоящим выше в иерархии. Ты для них - не человек. И не враг. Подумай, почему.
  Может, пора мне рассказать, кто ты?
  Это тоже, знаешь ли, весьма сближает...
  
  ---
  
  Виктор замер, и его зрачки снова сузились в опасные щелочки. Он нервно провел рукой по волосам и фыркнул, пытаясь вернуть себе привычную браваду.
  
  - Да ладно тебе, Шура, не небинарь меня тут! - он неуклюже подмигнул. - Может, я просто в прошлой жизни был... верльвом? В полнолуние гривой обрастал. Или, наоборот, блохой у льва? Или там... укротителем в Шапито? Вот они меня и вспомнили, предки мои пушистые! - Он хлопнул Сашу по плечу с преувеличенным весельем, но в его глазах читалось напряжение. - Расскажу я тебе всё, обязательно... Как-нибудь. После того, как мы этого "Хозяина" найдем. Обещаю. Даже клянусь! А пока... пока давай не будем пугать Ваню нашими... э... семейными тайнами. Он человек простой, у него от такой информации трусы в жопу сбегут, а нам сержант еще нужен.
  
  Его смех прозвучал немного натянуто, и было ясно: разговор отложен, но не отменен.
  
  ---
  
  Вечерний Чёрный Бульвар тонул в сизых сумерках. По его пустынной аллее, покачиваясь и бормоча что-то невнятное под нос, шел типичный представитель местной фауны - мужчина в помятой спортивной куртке, с пустым взглядом и бутылкой в крафтовом пакете. Он был тем, кого в народе метко называют "гопник-марочник", существо, чей вечер явно удался.
  
  В это же время из-под ближайшей лавочки, неся в зубах сосиску, выскочила бездомная кошка - худая, но проворная серая полосатица. Она метнулась через дорожку, рассчитывая унести добычу в безопасное место.
  
  Маргинал, увидев внезапное движение, отреагировал со свойственной ему глубиной мысли: "Кыш, блядь, шавка!" - и, для пущей убедительности, ловко пнул животное носком своего дешевого кроссовка.
  
  Кошка отлетела в сторону с жалким мявом, роняя сосиску.
  
  И тут же, словно из-под земли, из самой тени бульвара, из воздуха, материализовались трое. Высокие, подтянутые, в темно-зеленой форме с оранжевыми кантами. Двое молниеносно оказались по бокам от гопника.
  
  - Что вы... - успел он начать, но его руки были уже с нечеловеческой силой заломаны за спину. Звякнули наручники. Бутылка в пакете хрястнула о гравий.
  
  Третий зоополицейский, с идеально каменным лицом, поднял с земли сосиску, аккуратно стряхнул с нее грязь и протянул перепуганной кошке. Та, фыркнув, схватила ее и юркнула обратно под лавочку. Только тогда офицер достал планшет и заговорил голосом, лишенным всяких эмоций:
  
  - Нарушение кодекса Города о защите животных, статья 7.15: "Причинение физических страданий домашнему или безнадзорному животному". Вам придется пройти с нами для составления протокола и отбытия административного наказания.
  
  - Да вы что, охренели?! - заорал гопник, пытаясь вырваться. - Это ж бродячая тварь! Я её...
  
  Он не успел договорить. Один из офицеров быстрым движением засунул ему в рот небольшой кляп, и все возражения превратились в глухое, бессильное мычание. Двое крепко взяли его под руки и, не встречая сопротивления, поволокли в сторону, противоположную той, откуда они появились. Их шаги были бесшумными.
  
  Третий зоополицейский на мгновение задержался. Он посмотрел под лавочку, где кошка, уже успокоившись, доедала свою сосиску. Его маска на мгновение дрогнула, и в глазах, казалось, мелькнула искорка чего-то, отдаленно напоминающего удовлетворение. Затем он развернулся и так же бесшумно растворился в сгущающихся сумерках Бульвара.
  
  Ночь поглотила инцидент, не оставив и следа. Кроме одной, валявшейся на асфальте, разбитой бутылки....
  
  ГЛАВА ШЕСТАЯ: "УКУЛЕЛЕ"
  
  Возвращаясь под вечер в квартиру, Саша ловил себя на мысли, что впервые за долгое время он не просто гнал машину в этот свой роскошный склеп. Он возвращался туда, где кто-то был. Кто-то живой. Где пахло жизнью, пусть и в виде горелой яичницы, грязных носков и хаоса, принесенного Виктором. Знакомые запахи студенческой общаги, где он провел пять лет.
  
  Едва он переступил порог, как его слух, обостренный до сверхъестественной чуткости, уловил звуки рок-н-ролла. Из гостиной неслись дикие, яростные аккорды и слегка хриплый, но приятный голос выводил:
  
  "У попа была собака,
  Кошка, лошадь, хомячок...
  Красножопая макака,
  Дрессированный хорёк,
  Кенгуру, коза, корова,
  Бык, пингвин, бобёр, свинья,
  Ёж, питон пятиметровый,
  Уж, очковая змея,
  Черепаха, кролик, ослик
  И зелёный крокодил -
  Всех любил тот поп, но после
  Убивал и хоронил!!"
  
  Саша медленно двинулся на источник звука. Виктор, развалясь на ковре среди разбросанных полицейских бумаг и пустых пачек от чипсов, опёршись спиной о диван, яростно молотил по струнам крохотной, ярко-красной укулеле.
  
  "За морковь, капусту, мясо,
  Сена, рыбу, молоко,
  Вынув ножик из-под рясы,
  Расправлялся со зверьком,
  Чтобы надпись над могилой
  По объёму, как рассказ,
  Написать про то, что было
  У него на этот раз!!!"
  
  Увидев Сашу, Виктор не остановился, а, наоборот, закончил песню с особым, почти истерическим надрывом:
  
  "Я не знаю, что бы было
  И куда бы мир забрёл,
  Но для будущей могилы
  Анаконду поп завёл...
  Заплывают мхом надгробья,
  Зарастает к ним тропа!
  Все там смыло половодье -
  Больше нету там попа!!"
  
  Он закончил оглушительным диссонирующим аккордом, после которого одна из струн звеняще лопнула.
  
  - Ага! Вот и мой благодетель вернулся! - Виктор с удовлетворением отложил укулеле. - Как там поживают твои рестораны?
  
  Саша, не отводя взгляда от инструмента, медленно стянул перчатки и бросил их на стол.
  - Откуда у тебя это? И что это, прости Господи, было?
  
  - Купил! На Авито! - Виктор поднял укулеле за гриф над собою. - Глянь, какая красивая! А был это классический питерский рок-н-ролл моего сочинения... Называется "Баллада о попе". Навеяно нашим расследованием.
  
  Саша молча прошел к бару и налил себе в пузатый бокал на три пальца коньяку из хрустального графина. Сел на диван. Сделал большой глоток и улыбнулся Шатанину.
  - Песня вышла классная! Жаль, что струна порвалась.
  
  - Завтра куплю новые и всё исправлю, - Виктор поднялся с пола, отряхнул штаны и устроился поудобнее рядом на диване, уставился на Сашу, хитро прищурившись. - Жрать будешь? Я пельмени купил... или мне шею подставить?
  И он потянул в сторону горловину своей водолазки.
  Саша прыснул прямо в бокал:
  - Ну тебя, Витя, на хрен! И пельмени твои тоже! Я привез из "Элиты" рябчиков с белыми грибами и пирог с вязигой. Надо из машины забрать.
  Виктор радостно вскочил:
  - Шура! Я тебя обожаю!! Машина не заперта? Рябчики... это ж надо! И он рванул к выходу, но на полпути остановился и обернулся. На лице его появилось смущение:
  - Шура, а что такое "вязига"?
  - Ну... Это хорда осетровых рыб.
  - Блядь! Шура!!! А хорда - это что за хрень?? Саша заржал:
  - Спинная струна из позвоночника. Её высушивают, вяжут в пучки, а для приготовления замачивают и долго варят до мягкости, после чего мелко рубят.
  - А ты уверен, что это можно есть? - лицо Виктора стало задумчивым.
  - Уверен! Иди уже...
  
  ...Ужин прошел на удивление весело и непринужденно. Стол накрыли тут же - в гостиной. Вязигу, несмотря на первоначальную подозрительность, Виктор одобрил.
  
  - Знаешь, а ничего так, эта твоя спинная струна, - с набитым ртом заключил он, заедая пирогом рябчика. - Напоминает крабовое мясо, только с душком... в хорошем смысле! Ты где такого достал?
  
  - В одном чудесном месте, - уклончиво ответил Саша, с наслаждением потягивая коньяк. Он почти забыл, каково это - нормально есть и пить. Смерть сняла с него часть проклятия, позволив есть и пить не только кровь, а так же оставив вечную молодость и странные сны, в которых он иногда видел себя летучей мышью. - Там же, где и рябчиков. У них свой поставщик с Каспия.
  
  - Ну, Шура, живешь ты, я погляжу, не по-студенчески, - Виктор, словно в первый раз, обвел взглядом роскошную гостиную, уставленную антикварной мебелью. - Хотя, если вдуматься, именно по-студенчески: бардак, носки везде валяются, еда навынос... Только общага у тебя слишком уж пафосная. Ни одной похабной надписи на стене, портрета Че Гевары над кроватью... Скучно.
  - И чьи же это носки везде валяются, а? - ехидно поинтересовался Саша. - И кто устроил весь этот бардак?
  - Ну вооот... - протянул Виктор, - начинается абьюз...
  Он откинулся на спинку дивана, и его взгляд скользнул по высоким потолкам и тяжелым портьерам.
  - Серьёзно, Шура. Как ты один не свихнулся-то? Вот я тут за пару дней чуть с катух не съехал от этой тишины. Ты же восемь лет... Это ж как тюрьма-люкс.
  Саша пожал плечами, его пальцы бессознательно повертели массивный перстень на руке.
  - Привык. Сначала пытался всё сохранить, как при Яне. Пылинки сдувал. Потом... перестал. Просто продал ту гигантскую квартиру и купил этот домик. И уже просто жил. Вернее, существовал. А свихнуться... - он горько усмехнулся. - Для этого надо быть вменяемым. А я, как выяснилось, давно уже биоробот на жидкой подзаправке. Ну а чтоб тебя не мучал пафос окружающей обстановки, могу тебе разрешить нацарапать что-нибудь неприличное на обратной стороне крышки "Беккера", - мрачно пошутил Саша, кивая на черный рояль в углу.
  
  - Договорились! - Виктор тут же достал из кармана складной нож. - "Здесь был Шатанин"? Или что-то поэпичнее? "Витька и Шурка - братья навек, хотя один из них - не человек"?
  
  Саша фыркнул, отодвигая от него графин с коньяком.
  - Оставь в покое мой рояль. Лучше скажи, этот шлягер про попа... Неужели сам сочинил?
  
  - Ага, - Виктор с внезапной гордостью выпрямился. - В голове само сложилось, пока я тут один сидел, в твоем фамильном склепе, и думал, куда бы нам копнуть дальше. Творчество, так сказать, на грани отчаяния и голода. Кстати, о голоде... - Он посмотрел на Сашу с деловым видом. - Ты так и не рассказал... Как ты, собственно, оказался в шкуре... ну, в этой твоей шкуре?
  
  Саша помолчал, разглядывая золотистую жидкость в бокале. Веселье вдруг ушло, сменившись привычной тяжестью.
  
  - Случайно, - тихо сказал он. - Или не случайно. Как посмотреть.
  
  - Ну, не томи, детектив любительский уже закончился, настало время биографической драмы, - Виктор отодвинул тарелку и удобно устроился, приготовившись слушать. - Рассказывай. Как все это началось? Судя по твоим манерам, ты не всегда был аристократом-сидельцем.
  
  Саша глубоко вздохнул. Он не планировал сегодняшних откровений, но коньяк, рябчики и эта дурацкая, живая атмосфера, которую Виктор принес с собой в дом, сделали свое дело.
  
  - Все началось с одного вечера в том самом баре, где мы познакомились, - начал он, глядя куда-то в пространство перед собой. - И с одного человека. Его звали Ян...
  
  - Погоди-ка, - по обыкновению перебил его Виктор, прищурившись. - А сколько тебе, собственно, лет-то? Ну, на вид - двадцать пять, от силы. А по паспорту? Триста? Или у вампиров паспортов нет?
  
  Саша горько усмехнулся.
  - По паспорту... Тот парень, которым я был, давно умер. И ему было двадцать два. А тому, кто сидит перед тобой... - он сделал паузу, - восемь лет. Ровно восемь лет этим летом исполнится с того вечера, когда я зашел в тот бар на Черном Бульваре и сел за столик к незнакомцу в черном.
  
  Он отпил коньяку, и его взгляд снова стал отсутствующим, будто он видел не роскошную гостиную, а задымленное помещение с потертыми стульями.
  
  - Он представился Яном. Доктор Понятовский. Был невероятно обаятелен, умен... и смертельно одинок. Точнее, одинок он был бессмертно... А я... я был студентом-историком, который писал диплом и мечтал о приключениях. Идеальная жертва. Он угощал меня коньяком, который я тогда даже понюхать не мог себе позволить, говорил со мной, как с равным... А потом пригласил к себе. И я пошел.
  
  Саша замолчал, его пальцы сжали бокал так, что хрусталь чуть слышно зазвенел.
  
  - Дальше... была ночь. Нет, не так! А то звучит слишком двусмысленно. А мы всего лишь напились и болтали, курили, смотрели блю-рей... А потом было утро, после которого моя жизнь разделилась на "до" и "после". Проснулся я с дикой ломкой. Не мог ни есть, ни пить. Тело отвергало любую пищу, кроме... одной. Ян тогда влил в меня стакан крови. И сказал, что это лекарство. А потом объяснил, что это - единственная еда, которая теперь сможет меня насытить. Что он подарил мне "Вечность".
  
  Он медленно повернулся к Виктору. Его лицо стало по-человечески уставшим.
  
  - Нас с Яном связывало всего два месяца. Два месяца от первой встречи в баре до той ночи в Графском. И большую часть этого времени мы... препирались. Он пытался меня учить, а я ненавидел его за то, что он со мной сделал.
  
  Саша сделал глоток.
  
  - Мне было двадцать два. Я был просто студентом. Сопляк-ботаник... Встречался с девушкой... Наташей... А он... Князь Понятовский. Блестящий хирург, онколог, аристократ. И "мертвый" вампир - носферату. Настоящий, как из легенд. Не стареющий, не отражающийся в зеркалах, способный на превращения. А я... - Саша горько усмехнулся. - Я стал "живым" вампиром. Куколкой. Хризалидой. Так он меня называл.
  
  Виктор слушал, не двигаясь.
  
  - Разница? Между живым и мертвым вампиром? Колоссальная. Он был полноценным носферату - сильным, бессмертным, со всеми способностями. А я... я был его жалкой пародией. Не старею, это да, но могу умереть и должен питаться только кровью. При этом остаюсь уязвимым, как человек. Должен спать, могу уставать, может даже заболеть. Не могу превращаться, не обладаю его силой. Я был вечным студентом, обреченным смотреть на могущество учителя, которое мне никогда не получить. Если только... - Саша замолчал.
  
  - Если только не умереть, - тихо закончил Виктор.
  
  Саша кивнул.
  - Именно. Только пережив смерть, куколка становится бабочкой, полноценным вампиром. Но я не хотел этой цены. Я хотел вернуться к нормальной жизни. Я ещё не понимал, что это невозможно... А он... он пытался сделать из меня своего преемника. Компаньона в вечности. Мы постоянно спорили, ссорились... А потом...
  
  Голос Саши дрогнул. Он поставил бокал, чтобы не разбить его.
  
  - Потом Снег убил Наташу. Попытался убить меня... Чтобы спровоцировать Яна. И у него получилось.
  
  Саша закрыл глаза, снова видя ту ночь.
  
  - Мы спрятались от него в замке в Графском. Ян сказал, что будет отвлекать Снега, пока я стреляю. У нас был старый дуэльный пистолет... лепаж. С огромными серебряными пулями. Чтоб наверняка наповал. - Саша с силой зажмурил веки, пытаясь выдавить из памяти жуткое зрелище. - Снег уже превратился в того белого волка... огромного... Он был чудовищно силен. Ян сражался с ним в темноте, заманивал в ловушки... Я слышал их борьбу. Потом он крикнул: "Стреляй!"... Я выстрелил. Попал. Но пули прошли навылет... Они попали в Яна... А потом... Потом уже мертвый Снег стал меняться обратно, принимая человеческий облик. А Ян... - Саша с трудом выдохнул. - Он посмотрел на меня. Улыбнулся. Сказал: "Ты сделал меня свободным". И... рассыпался прахом. Просто исчез. Осталась только его одежда... и этот перстень.
  
  Саша показал на сапфир в почти неразличимой оправе на своем пальце.
  
  - Два месяца. Всего два месяца от той пьяной вечеринки в баре до того, как я остался совершенно один. С проклятием, которое не могу снять. С огромным состоянием, которое мне не нужно. С вечностью, которая меня пугает.
  
  Он умолк, и в тишине было слышно, как за окном гудит Город - живой, стремительный, чужой.
  - Раньше я думал, что самое страшное в вечности - это смотреть, как умирают все, кого любишь, - тихо проговорил Саша. - А оказалось, самое страшное - это когда тебя просто некому любить. А тебе не для кого жить. Ты становишься... экспонатом в собственном музее.
  
  В гостиной повисла гнетущая тишина. Даже Город за окнами будто замер.
  
  Виктор несколько секунд молчал, переваривая услышанное.
  - Блин, Шура... - наконец выдохнул он и встал. - Это... это просто жесть. Я думал, у меня жизнь - черная комедия, но твоя - настоящая трагедия.
  
  - Ладно! - он хлопнул себя по бедрам. - Прошлое - оно и есть прошлое. А настоящее - вот оно! Завтра мы едем к этому генералу Крутову и выбьем из него всю подноготную, какую он знает. А сейчас... - он потянулся к своей укулеле, увидел, что оборванная струна никуда не делась и с сожалением положил её обратно, - Мы пойдем куда-нибудь, выпьем по рюмочке. Ты - свою красную, я - что-нибудь покрепче. Можем даже в тот самый бар. Помянем твоего друга.
  
  Они вышли на улицу, и теплый ночной воздух окутал их. Луна, круглая и яркая, висела над Черным Бульваром, но теперь ее свет не казался зловещим. Он мягко ложился на аккуратно подстриженные газоны, освещал чистые дорожки и ухоженные клумбы. Где-то в липах пел соловей, его трель смешивалась с доносящейся из кафе живой музыкой - кто-то играл на саксофоне легкий, летний джаз.
  
  - Так, выходит, тебе по паспорту... тридцать? - Виктор, шагая рядом, размышлял вслух. - Это ж больше, чем мне! А я-то думал, тебе все триста, не меньше. Значит, я теперь с вампиром-ровесником торчу? Ну это явно лучше, чем какому-нибудь древнему упырю пятки целовать.
  
  Он болтал без умолку, размахивал руками, показывая на освещенные витрины новых бутиков, на смеющихся молодых людей, сидевших на террасах. Бульвар был полон жизни - совсем не таким, каким запомнил его Саша восемь лет назад: темным, пугающим, пахнущим прелой листвой и страхом. Теперь здесь пахло кофе, дорогими духами и морем. Мелькали наряды, слышался смех.
  
  - Постой, - Саша на мгновение приостановился, его взгляд зацепился за двух человек в незнакомой форме зеленого цвета. - Это кто? Раньше таких не видел. Не знаешь?
  
  Виктор скосил глаза.
  - А, это... Зоополицейские, кажется. Следят, чтоб никто животных не обижал. Говорят, недавно совсем появились - к юбилею Города нарядили. Для красоты - туристов развлекать, думаю... Да ну их, - он махнул рукой, тут же забыв о зоополицейских. - Пошли уже, а то я опять жрать захотел!
  
  И правда, было что-то карнавальное в этих аккуратных мундирах, совсем не вяжущихся с привычным образом полиции. Саша кивнул и тут же выбросил их из головы. Не до того было...
  Впервые за восемь лет его мысли были не в прошлом, замурованные в каменных стенах горя и вины, а здесь и сейчас. В теплом вечернем воздухе, в доносящемся джазе, в простом человеческом жесте - дружеском похлопывании по плечу.
  Виктор что-то рассказывал, размахивая руками, и Саша, глядя на него, не слушал слова, а ловил интонацию. И не мог сдержать улыбки.
  Он смотрел на этого рыжего, доброго, большого ребенка рядом и понимал, что с пугающей, иррациональной силой привязывается к нему. К его дурацким шуткам, его неряшливости, его простому, ясному взгляду на мир. Впервые за долгие восемь лет одиночества тяжесть в груди понемногу отступала, уступая место странному, почти забытому чувству - что он не один. Что он, Александр Понятовский, вампир-недомерок, кому-то нужен. Просто так. От этого внутри, где-то очень глубоко зародилось ощущение уютности.
  
  - Вон он, "Старый причал", - кивнул Саша на неброское заведение с темным деревом и бронзовыми деталями впереди. - Тот самый. Там мы с Яном и познакомились.
  
  - Да и мы тоже тут зацепились, - Виктор хлопнул его по плечу. - Тогда пошли. Расскажешь, за каким столиком ты сидел, когда к тебе подсел твой роковой брюнет.
  - Это я к нему подсел. Чем ты слушал?
  
  И они зашагали к светящимся окнам, оставив за спиной музыку, безмятежную луну и трель соловья - черты нового, незнакомого и такого живого Черного Бульвара.
  
  ---
  
  В то же самое время, под высоким куполом пустого цирка, пахло опилками, зверинцем и напряжением. Шла вечерняя репетиция. На арене, освещенной лишь рабочими прожекторами, дрессировщица тигров Маргарита Орлова, раздосадованная внезапным исчезновением своего коллеги-клоуна Лютикова, вымещала злость на животных.
  
  - А ну, Астра, ходу! - ее хриплый голос грубо резал тишину манежа. - Не видишь, что ли, палку?!
  
  Огромная амурская тигрица нехотя переступала с лапы на лапу, ее умные желтые глаза были полны тоски и усталости. Внезапно, от очередного резкого окрика, зверь не выдержал - она огрызнулась, коротко и отчаянно щелкнув зубами в сторону хозяйки.
  
  - Ах ты, неблагодарная тварь! - взвизгнула Маргарита. Ее лицо, обычно скрытое под толстым слоем грима, побагровело и исказилось злобой. Длинный хлыст со свистом взметнулся в воздух и больно хлестнул тигрицу по боку.
  
  Животное жалобно вскрикнуло, отпрянуло и, поджав хвост, кинулось прочь, пытаясь забиться под ближайшую тумбу для реквизита. Остальные тигры, сидевшие на тумбах по кругу, замерли. В их глазах, устремленных на дрессировщицу, читался не страх, а молчаливый ужас.
  
  Хлыст снова взвился для нового удара.
  
  В этот момент сзади, из-за барьера манежа, раздалось вежливое, но твердое покашливание. Маргарита резко обернулась.
  
  Перед ней стояли двое в аккуратных зеленых мундирах.
  - Маргарита Павловна Орлова? - спросил один из них, его голос был негромким, но не допускающим возражений. - Мы - Служба зоозащиты городской полиции. Нарушение кодекса Города о защите животных, статья 8.03: "жестокое обращение с животными, находящимися под охраной государства". Так же статья 7.15: "Причинение физических страданий домашнему или безнадзорному животному". Вам придется пройти с нами для составления протокола и отбытия административного наказания.
  
  Не дав ей опомниться, они ловко заломили ей руки за спину, щелкнули наручниками и, не обращая внимания на ее оглушительный, переходящий в визг поток брани, потащили прочь с арены, к выходу.
  
  Под куполом воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием испуганных зверей. Тигры, все еще сидя на своих тумбах, провожали удаляющуюся троицу изумленными, непонимающими взглядами. Астра, осторожно высунув голову из-под тумбы, тихо фыркнула.
  
  ГЛАВА СЕДЬМАЯ: "ЭГОИЗМ"
  
  Бар "Старый причал" встретил их тёплым, золотистым светом и уютным гулом голосов. Приятели устроились за своим столиком, и атмосфера между ними была на удивление легкой, почти беззаботной. Виктор, расправив плечи в своем джинсовом пиджаке, с аппетитом уничтожал тарелку картошки фри, заказанную "на закусь" к своему крепчайшему хересу.
  
  - Ну что, Шура, признавайся, - с набитым ртом говорил он, - без меня тут твой личный замок окончательно превратился бы в пыльный мавзолей. Я вношу свежую струю в твое затхлое бессмертие. Блин! Почему это так похабно прозвучало? Ладно! Скажем иначе: оживляю интерьер. Вношу элемент непредсказуемости. Без меня ты бы тут так и сидел, как мумия в саркофаге, и смотрел в стену. Вот.. Как говорится: сам себя не похвалишь - сидишь как оплёванный!
  
  Саша, с бокалом "Курвуазье" в руке, снисходительно улыбался. Он отломил кусочек от дольки дубайского шоколада и медленно его прожевал.
  - Признаю. С твоим появлением пыль с барочных комодов взлетела в воздух, а пауки в их ящиках передумали вешаться на своей же паутине. Теперь умиротворяющую тишину сменил перманентный звук падающей посуды и твоего храпа. Это ли не счастье? Я чуть не забыл, как звучат матюки..
  
  - То-то же! - торжествующе хмыкнул Виктор. - А еще я тебя от твоих депрессивных дум отвлекаю. Каждый раз, когда сжигаю яичницу - отвлекаю!
  Саша усмехнулся, но в его глазах мелькнула тень. Эта показная бравада Виктора была такой живой, такой человеческой... и такой далекой от его собственного, замороженного состояния.
  - Возможно, ты прав, - тихо сказал Саша, глядя на вращающийся в бокале коньяк. - Без тебя я бы так и сидел. Смотрел сквозь людей. И вспоминал.
  
  В его голосе прозвучала такая неприкрытая усталость, что Виктор перестал жевать и внимательно на него посмотрел.
  - Опять он? - спросил Виктор, уже без привычного подтрунивания. - Ну, ясен пень, он. А знаешь, что я думаю?...
  Думаю, он был чудовищным эгоистом. Красивым, обаятельным, трагичным, но эгоистом. Он вломился в твою жизнь, перевернул её с ног на голову, подменил твою судьбу своей - и бросил...
  Один на один с этой... вечностью-инвалидностью, - продолжал Виктор, и его голос стал тише, но тверже. - С деньгами, с этим перстнем... и с надувной куклой в гостиной, в которую ты лупишь, потому что не можешь ударить его. Разве это не высшая форма эгоизма - превратить чужую жизнь в вечный памятник себе?
  По-моему, это чистой воды эгоизм, приправленный барским снисхождением.
  
  Саша вздрогнул, словно от удара током. Он никогда не позволял себе думать о Яне в таком ключе. Тоска, вина, боль утраты - да. Но не обвинение. Не такая, обжигающая своей простотой, почти пошлостью, правда...
  
  - Он хотел изменить меня, - тихо, но с вызовом в голосе возразил он, сжимая перстень. - Сделать меня личностью.
  
  - Может, и так, - парировал Виктор, и его взгляд стал жестким, почти беспощадным. - А может, он просто не хотел оставаться один. И нашел себе компанию на века. Только компания-то оказалась не по зубам. Ты стал его вечным упреком. Его ошибкой, которую он не мог исправить. И в итоге он нашел способ красиво уйти, подставившись под твою пулю. Освободил и себя, и тебя. В каком-то смысле... Но свой эгоистичный поступок по отношению к тебе он так и не признал. А ты восемь лет расплачиваешься...
  Саша резко поднял на него глаза. Вампирская бледность его лица стала фарфоровой, почти прозрачной. В горле встал ком.
  
  - Молчи, - прошипел он. Голос сорвался, потеряв свою обычную бархатную уверенность. - Ты не имеешь права...
  
  Мысль, острая и отравленная, как кинжал с ядом, вонзилась в самое сердце его вечной ночи. Эгоист. Восемь лет он носил в себе образ Яна-спасителя, Яна-мученика. Идеализировал его, лелеял свою вину как последнюю святыню. А этот конопатый придурок за несколько дней взял и обрушил весь этот хрупкий конструктор, обнажив голую, неприглядную правду. Было больно. Невыносимо больно, как в тот день, когда он впервые осознал, что больше не может есть нормальную пищу...
  
  - Имею! - Виктор стукнул кулаком по столешнице, но негромко, без своего обычного буйства. Зазвенели бокалы. - Потому что я сейчас, наверное, единственный, кто тебе это скажет. Ты восемь лет носил это в себе, как этот сапфир на пальце. Хватит! Он свой выбор сделал. А ты до сих пор - нет! Ты продолжаешь жить с его призраком в доме. Довольно. Пора открыть окна и проветрить... Пора жить своей вечностью. Пусть кривой, ущербной, но своей.
  
  Саша долгое время молчал и смотрел на Виктора. Потом поднял коньяк до уровня глаз, покрутил бокал, наблюдая за игрой света в каштановой жидкости и, уже мягко, улыбнулся.
  - В каком-то смысле, я думаю, что ты отчасти прав: Он был эгоистом. Он всучил мне вечность, не спросив, а хочу ли я? Как будто я - его книга, в которую он вписал собственную концовку, не дав мне дописать свою.
  
  Наступила пауза. Шум бара отдалился, превратившись в фон для их молчания.
  - Слушай, Шура, - негромко начал Виктор, внезапно став серьезным. - Мы оба, как дураки, сидим и меряемся, у кого папаша круче - вампир-аристократ или... ну, в общем, мой. А проблема-то не в них. А в этом. - Он поводил пальцем между собой и Сашей. - В одиночестве. Ты восемь лет хоронил себя в своем особняке. А я... я бегу не оглядываясь, и до сих пор не знаю, куда. И знаешь что? Мне кажется, мы оба придурки. Ну а что для одинокого придурка может быть лучшим лекарством от одиночества, чем найти другого такого придурка, а? Альтернативы еще не придумали.
  
  Саша смотрел на него, и лед в его глазах начал таять. Впервые за вечер он улыбнулся не снисходительно, а по-настоящему, по-дружески.
  - Возможно, ты снова прав. И, должен признать, твой метод "разбавления вечности"...
  
  Виктор присвистнул, отставив пустую тарелку.
  - Мой метод самый правильный!! Метод Шатанина!! У тебя уже самокопание, да еще и с моей подачи. Я, можно сказать, историю твою заново пишу. Из унылого кровососа потихоньку человека делаю. Ну, почти человека.... С ледяными руками, мытыми ушами и небьющимся сердцем.
  
  - Рано радуешься, - усмехнулся Саша. - Процесс может быть обратимым. Я еще покажу тебе, где зимуют летучие мыши.
  - Да я и так знаю: на чердаке!!
  Их веселую перепалку внезапно прервал шум у входа. Сначала приглушенные, но настойчивые голоса перешли на повышенные тона.
  
  - Я же вам говорю, с собаками нельзя! - был слышен металлический, непреклонный голос метрдотеля Константина. - Санитарные нормы! У нас тут кухня открытого типа!
  
  - Но это собака-поводырь! - умоляюще, почти плача, отвечал мягкий женский голос. - Я не могу без него. Он - мои глаза. Пожалуйста, я ненадолго.
  
  Саша и Виктор переглянулись и синхронно повернулись к входу. На пороге стояла молодая девушка в темных очках, с белой тростью в одной руке и поводком, на конце которого сидел добродушный золотистый лабрадор, - в другой. Ее лицо выражало растерянность и обиду.
  
  - Мне всё равно, кто он! - Константин, обычно невозмутимый, был непреклонен. Его лицо исказилось брезгливой гримасой. - Это заведение для людей! Немедленно уберите эту шавку отсюда! Вам понятно?!
  
  Из небольшой компании на два столика у окна поднялись двое парней и девушка.
  - Лен, не волнуйся! - крикнула девушка.
  - Константин, ну будь человеком, - один из парней, в модной худи, попытался взять метрдотеля обаянием. - Это же не просто собака, это поводырь. Мы сядем в углу, никому не помешаем. Он будет тихо лежать у её ног.
  - Да мы за него поручаемся! - добавил второй, более коренастый, похлопывая себя по груди. - Ни одной шерстинки на ковре не останется! Он же воспитанный!
  
  Но Константин лишь холодно покачал головой, его лицо выражало непоколебимую решимость. Он скрестил руки на груди.
  - Правила есть правила. Никаких исключений. Это заведение для людей! Уберите псину отсюда! Или я вызову охрану!
  
  Слово "псина", прозвучавшее в адрес идеально выдрессированного лабрадора, сидевшего у ног хозяйки с профессиональным спокойствием, повисло в воздухе как пощечина. Лена, не сказав больше ни слова, развернулась и, постукивая тростью, вышла на улицу. Её друзья в растерянности замерли на месте, не зная, что предпринять. Через стеклянную дверь было видно, как она опустилась на парапет, опустила голову на руки, а ее плечи задрожали. Верный пес, скуля, принялся лизать ей лицо, пытаясь утешить.
  
  - Ну это уже перебор, - проворчал Виктор, отодвигая стул. - Кто-то тут явно берега потерял. Сейчас я ему устрою культурный просвет...
  
  - Совершенно с Вами согласен, старший инспектор, - холодно согласился Саша, и в его глазах вспыхнули знакомые Виктору стальные искры. Он уже поднимался.
  
  Внезапно двери бара снова распахнулись.
  В бар вошли две девушки в аккуратной темно-зеленой форме с оранжевыми кантами. Их движения были выверенно-синхронными, а лица - абсолютно бесстрастными, будто выточенными из камня. Они подошли к метрдотелю, и их внезапное появление вызвало в зале странную, ледяную тишину.
  
  - Константин Петрович Сомов? - голос одной из них был ровным, без интонаций, как голос автоответчика.
  - Я... а вы кто? - попытался восстановить надменность метрдотель, но в его голосе уже слышалась неуверенность.
  
  - Служба зоозащиты городской полиции, - отчеканила вторая, ее глаза, пустые и стеклянные, были устремлены на него. - Нарушение кодекса Города о защите животных, статья 4.12: "Воспрепятствование законному нахождению животного-поводыря в общественном месте, сопряженное с оскорблением чести и достоинства владельца и животного". Вам придется пройти с нами для составления протокола и отбытия административного наказания.
  
  Константин оторопело смотрелл на них, его челюсть отвисла.
  - Вы что, это же просто собака! Я... я выполнял инструкцию! Санитарные нормы!
  
  Но "зоополицейские" уже взяли его под руки. Их хватка, судя по мгновенно побелевшему лицу и короткому вскрику метрдотеля, была железной, не оставляющей пространства для дискуссий. Без лишних слов, не обращая внимания на его лепет и изумленные взгляды посетителей, они проконвоировали его к выходу. Через витрину было видно, как его усаживают в аккуратный серый микроавтобус с бело-золотой эмблемой: двухголовый какаду, раскинувший крылья на манер любой геральдической птицы и смотрящий клювами в противоположные стороны, был увенчан короной. На груди его сияло синее ожерелье из крупных камней. В лапах птица сжимала полицейскую дубинку и шокер. Вокруг попугая по кругу шла надпись на двух языках: "Мы видим... Мы помним... Мы ищем..."
  
  Посадив незадачливого метрдотеля в машину, одна из стражей порядка ненадолго задержалась, подойдя к плачущей девушке.
  - Гражданка, вы желаете подать официальную жалобу для возбуждения административного дела? - ее голос оставался таким же безразличным.
  
  Девушка, утирая слезы, с изумлением покачала головой.
  - Н-нет... не знаю... Спасибо... А это обязательно?
  
  Зоополицейская кивнула и протянула ей визитную карточку:
  -Прошу завтра вас придти в офис. Вот адрес и телефон.
  После чего бесшумно удалилась, скрывшись в микроавтобусе, который тут же тронулся с места. Лена опешив, смотрела на карточку в своих руках..
  
  В баре на секунду воцарилась гробовая тишина, которую тут же нарушили друзья девушки, выскочившие на улицу. Они, смеясь и утешая, подхватили ее и лабрадора и с триумфом втащили обратно в бар.
  
  - Теперь можно! - радостно крикнул один из них. - Бармен, шампанского для героини! И миску воды для самого воспитанного гостя! Двойную порцию!
  
  Общее напряжение сменилось смехом и аплодисментами. Лабрадор, получив свою миску, устроился у ног хозяйки, вызывая всеобщее умиление.
  
  Стоя у своего столика, Виктор и Саша молча наблюдали за этой сценой. Веселье окончательно испарилось с их лиц.
  
  - Да уж, Шура, - наконец нарушил тишину Виктор, усевшись обратно и задумчиво вертя в руках вилку. - Веселенький у вас городок. В Питере такое невозможно, я надеюсь... Повязать чувака за то, что не пустил в бар собаку. Зоополиция рулит. Слов нет... а ведь не прошло и суток с момента их учреждения.. Вот тебе и "для развлечения туристов".. Ухохотаться можно!
  
  - Да нечему тут смеяться, Виктор, - тихо проговорил Саша. Он продолжал стоять. Его взгляд был прикован к дверям, за которой скрылся конвой с незадачливым метрдотелем. Саша казался задумчивым, почти отстраненным. - Это не просто наведение порядка. Не просто торжество справедливости. Это что-то другое. Система, которой без году неделя, и которая работает с пугающей, отлаженной эффективностью. Ты заметь: они не убеждают, что так поступать нехорошо, не штрафуют на месте. Они изымают нарушителя, как неисправный механизм. Быстро, чисто, без лишнего шума. Рраз - и увели!
  
  Он медленно перевел взгляд на Виктора, и в его глазах зажегся новый, острый интерес.
  
  - И знаешь, о чем я подумал? О нашем пропавшем дрессировщике. Лютикове. Мы обыскали все уголки, какие могли, опросили коллег... А ведь есть еще один уголок этого города, который мы не проверили. Уголок, которого не было, когда он исчез.
  
  Виктор поднял на него взгляд, уловив направление мысли.
  - Ты о .. ?
  
  - О них, - Саша сел и едва заметно кивнул в сторону улицы. - О Зоополиции. Представь: работаешь ты дрессировщиком. У тебя крупные кошки. А у тебя хлыст, на минуточку.. Кто-то мог пожаловаться на "жестокие методы". Или просто... кто-то решил, что твои методы - жестокие. А дальше - всё как по нотам. Приезд. Протокол. И... исчезновение. Официально - задержан для разбирательства. А по факту...
  
  - ...Человек пропадает из поля зрения, - закончил мысль Виктор, и на его лице отразилось растущее понимание. - И все шито-крыто. Блин, Шура, а ведь логично. Мы ищем мафию или маньяка, а ответ может лежать в плоскости вот этой... гигиенической чистки города. Под соусом заботы о животных.
  
  - Именно, - Саша отхлебнул из бокала. Его ум уже работал с неимоверной скоростью, выстраивая новую стратегию. - Поэтому, Инспектор, у тебя на завтра, помимо визита к генералу Крутову, появляется еще одна официальная, вполне логичная задача.
  
  - Навестить новых коллег? - с хитрой, волчьей ухмылкой спросил Виктор.
  
  - Совершенно верно. Вежливый, служебный визит в управление Зоополиции. Как старший инспектор убойного отдела, ты ведешь дело о пропаже человека. Раз уж последнее место работы пропавшего - цирк, а в городе теперь действует эта... хм... служба, ты просто обязан поинтересоваться: не задерживали ли они Аркадия Лютикова по своим каналам? Не поступало ли на него жалоб? И заодно... посмотреть, что это за контора изнутри. Кто там главный? Как у них все устроено?
  
  Виктор на мгновение задумался, его брови поползли вверх.
  - Постой, постой, Шура. Ты же сам говорил: Лютиков пропал до появления этой самой зоополиции. И на его телефоне - звуки борьбы, эфир... Это на чистый арест не очень-то похоже. Или это не борьба была, а... сопротивление при задержании?
  
  - Верно, - кивнул Саша, явно ожидавший этого вопроса. - Но не появилась же Зоополиция из ниоткуда, по хлопку? Этому явно предшествовал подготовительный период. Репетиции, отработка методик, создание кадрового резерва... Например, неофициальные "задержания". Тестовые. Чтобы обкатать схему, проверить, как она работает в полевых условиях. На ком-то, кто не вызовет лишних вопросов в случае исчезновения. На том же дрессировщике, у которого и так репутация не сахар, и который мог кому-то перейти дорогу.
  
  Лицо Виктора озарилось пониманием.
  - Здраво мыслишь, вампирюга! То есть они могли "тренироваться" на Лютикове еще до своего официального выхода в свет? И запись на телефоне - это как раз их черновая работа?.. Блин. Тогда этого Крутова на хрен пока что! Сначала надо ехать в офис к этим "защитникам зверушек" и пощупать их на месте. Разведка под прикрытием служебного взаимодействия. Мне ооочень нравится, как ты мыслишь, Шурик. Настоящий мастер подковерных игр. Ладно. Осталось выяснить, где этот офис...
  
  Он замолчал, и его взгляд упал на компанию Лены. Идея осенила его мгновенно.
  - Минуточку, у меня есть мысль!
  
  Он встал и направился к столу, где девушка с лабрадором наконец-то могла спокойно выпить свой коктейль.
  - Простите за беспокойство, - Виктор обаятельно улыбнулся. - Старший инспектор угро Шатанин. Хотел бы уточнить детали инцидента для служебного отчета. Скажите, а те офицеры... они оставили вам какие-нибудь контакты? Визитку, может, номер телефона для обратной связи?
  
  - А... да, - Лена нащупала в кармане пиджака и протянула ему небольшой прямоугольник из плотного картона. - Сказали, что у них будут вопросы по делу.
  
  - Отлично. Большое спасибо. Хорошего вечера.
  
  Вернувшись к столику, Виктор положил визитку перед Сашей. Его выражение лица изменилось - бравада сменилась хмурой сосредоточенной серьезностью. Он медленно провел пальцем по рельефному тексту.
  
  - Слушай, Шура... У них офис находится в "Хундоскрёбе".
  
  Саша, уже подносивший бокал к губам, замер. Он медленно поставил бокал на стол, не сводя глаз с маленького кусочка картона, который внезапно стал очень интересным.
  
  - В "Хундоскрёбе", - задумчиво протянул он, разглядывая визитку. - И не какой-то кабинет в углу, а, судя по всему, целый этаж. Интересно. Значит, это не просто городская служба. Это серьезный проект, в который "Хундланд" вкладывает серьезные ресурсы. Их собственная, очень амбициозная правоохранительная инициатива. Возможно, они на пути к созданию своей ЧВК...
  
  Он поднял взгляд на Виктора, и в его глазах читалась не столько тревога, сколько холодный, аналитический интерес.
  - Тогда тем более. Завтра - только туда. Генерал Крутов может и подождать. Сначала нужно посмотреть, как эта машина выглядит изнутри. Узнать, кто ее заводит и куда она, в конечном счете, едет.
  
  Виктор кивнул, переворачивая визитку в пальцах.
  - Договорились, шеф. С утра - на смотрины к этим супер-копам. Интересно, у них в офис есть вендинговые аппараты с пирожками? Или там всё строго - только минералка и собачий корм?
  
  
  ГЛАВА ВОСЬМАЯ: "ЭРАСТ ПЕТРОВИЧ"
  
  
  Кабинет губернатора Рудольфа Францевича Гольдбаха был воплощением сдержанной власти: полированный стол размером с теннисный корт, портреты предшественников в золоченых рамах, тяжелые портьеры, сквозь которые с трудом пробивался утренний свет. Но сам Гольдбах не чувствовал себя хозяином в этом кабинете. Он чувствовал себя капитаном на мостике корабля, который плывет по незнакомым, кишащим пиратами водам, а карты ему подсунули старые и, похоже, фальшивые.
  
  На стол ему легла тонкая, но емкая папка. Секретарь, бледный молодой человек, почтительно пояснил:
  - Первый аналитический отчет по новой городской службе, Рудольф Францевич. "Зоополиция". Статистика за три дня с момента учреждения.
  
  Гольдбах раскрыл папку. Его глаза быстро скользили по цифрам. Количество выездов, составленные протоколы... Потом он дошел до графы "Задержано". И кровь отхлынула от его лица.
  - Тысяча пятьсот семьдесят три человека? - он поднял глаза на секретаря, не веря. - За три дня? Это что, эпидемия жестокости к животным прокатилась по городу?
  
  - Судя по всему, они работают очень... скрупулезно и слишком эффективно... - неуверенно пробормотал секретарь.
  
  - Ну и где они? - Гольдбах ткнул пальцем в отчет. - Где эти полторы тысячи человек? В каких КПЗ? Отчеты из всех полицейских участков одинаковы - КПЗ пусты! Неужели у этой конторы свои камеры? Но где они могут разместить такой объем? Или их уже всех оштрафовали и отпустили? А где те, кого отправили на работы по очистке города? Где те, кто задержан на пятнадцать суток? Я не вижу здесь никаких данных об исполнении наказаний! Только аресты!
  
  Секретарь молчал, беспомощно опустив голову. Гольдбах встал, его сдержанность дала трещину.
  - Вы понимаете, что это? Это же чистейшей воды самоуправство! У нас тут появилась то ли частная полиция, то ли частная армия! И принадлежит она "Хундланд"! Кто, черт возьми, подписал указ о ее учреждении?
  
  - Прошлый губернатор... за неделю до... своего печального ухода, - тихо сказал секретарь.
  
  У Гольдбаха похолодело внутри. Цепочка выстраивалась слишком четко. Смерть предшественника, странный указ, новая силовая структура с непонятными полномочиями.
  - Срочно вызовите ко мне начальника городской полиции и начальника центрального департамента! Немедленно!
  
  Вскоре в кабинет вошли двое: начальник полиции, матерый дядька, бывший афганец с мертвыми глазами, и полковник Орлов, чье лицо выражало привычную уставшую готовность ко всему.
  
  Гольдбах, не предлагая сесть, выложил им отчет.
  - Объясните мне это! Где полторы тысячи задержанных вашими новыми "коллегами"?
  
  Начальник полиции взял папку, пробежался глазами по цифрам и нахмурился.
  - У нас нет данных, Рудольф Францевич. Они действуют автономно. Задержанных в наши КПЗ не доставляют.
  
  - Это я и без вас уже выяснил!.. А вот куда они их доставляют, вам известно? - голос Гольдбаха зазвенел, как натянутая струна. - У них своя тюрьма? Свой ГУЛАГ в подвалах "Хундоскрёба"? Вы понимаете, что это заговор? Диверсия! Да что там - это классический захват власти... Я требую ответов!
  
  Орлов тяжело вздохнул.
  - Рудольф Францевич, формально они действуют в рамках подписанного указа. Мы не можем просто так прийти с проверкой. Нужны основания.
  
  Гольдбах с силой ударил кулаком по столу. - Пропажа полутора тысяч граждан за три дня - вам не основание? Или вы ждете, когда они займут этот кабинет, а меня тоже куда-то увезут и, кстати, с вами в придачу?!
  
  Начальник полиции, не моргнув глазом, парировал:
  - Рудольф Францевич, мы не можем действовать в обход процедур. Указ подписан предыдущим главой зональной администрации. Любая наша проверка будет расценена как превышение полномочий и вызовет ненужный скандал. У "Хундланда" мощные юристы.
  
  - Процедуры? - Гольдбах язвительно усмехнулся. - А где процедуры при содержании полутора тысяч человек без связи с внешним миром? Это уже не процедурный вопрос, а уголовное дело о массовых похищениях! Или вы считаете, что они всех уже выпустили, и эти полторы тысячи человек просто скромно сидят по домам и никому не звонят?
  
  -Да может и звонят, мы ж не знаем! - вставил начальник полиции.
  -Уже знаем, Виктор Ерофеевич, уже знаем! Пока я вас ждал - я навёл справки: никто из задержанных дома не объявился!!
   Полковник Орлов, до этого молчавший, осторожно вступил:
   - Рудольф Францевич, возможно, они используют какие-то старые, заброшенные объекты. Склады, бомбоубежища. Но для точечной проверки нужен предлог. Прямой и законный.
  
  - Предлог? - Гольдбах смерил его взглядом. - У вас что, совсем не осталось оперативников, способных найти такой "предлог"? Или вся ваша полиция уже боится сунуться в тень от "Хундоскрёба"?
  
  В кабинете повисла тяжелая пауза. Начальник полиции смотрел в окно, его лицо было каменным. Орлов, нахмурившись, что-то обдумывал. Именно он, видя полный тупик и понимая, что стандартные методы не работают, сделал ход конем.
  
  - Рудольф Францевич, если открытое расследование невозможно, возможно, стоит начать с неофициального. У меня есть молодой, но очень смышленый новенький в угро, - вдруг сказал Орлов, перехватывая инициативу. - Шатанин. Как раз ведет дело, которое, возможно, имеет к этому прямое отношение. Пропал дрессировщик из цирка. И, похоже, след уже вывел на "Хундланд".
  
  Гольдбах замер, его взгляд впился в Орлова.
  - Шатанин? Немедленно вызовите его ко мне. Я хочу с ним поговорить лично. И проинструктировать.
  
  
  
  Утро Виктора начиналось с небольшого бодуна. Прихлопнув будильник, он не удосужился подняться с кровати. Так и лежал, потягиваясь, ещё толком не проснувшись, но уже представляя, как эффектно подъедет к "Хундланду" на своем бордовом "Бьюике", как войдет в их стерильный офис, пуская пыль в глаза и выуживая информацию. Сонная нега постепенно овладевала всем его существом. Через минуту Виктор захрапел..
  Громко и, на удивление противно, зазвонил лежащий рядом на подушке телефон. Звонил лично Орлов.
  - Шатанин, бросай все. Немедленно являйся во Дворец Города. Прямиком в кабинет губернатора.
  
  - Губернатора? - Виктор скатился с кровати. - А что я такого натворил?
  
  - Ты не вопросы задавай, а приказ выполняй! - отрезал Орлов и бросил трубку.
  
  Через сорок минут ошарашенный Виктор, в своем мятом джинсовом пиджаке, одетой в спешке наизнанку футболке и с торчащим в левую сторону растрепанным хвостом, торопливо влетел в центральное фойе Дворца Города. Его тут же перехватили Орлов и начальник полиции.
  
  - Слушай сюда, Шатанин, - начальник полиции говорил тихо, но так, что каждое слово вбивалось в сознание, как гвоздь. - Губернатор в курсе дела. Говори только по существу. Не умничай. Не выделывайся. Больше слушай и кивай. Протоколы по Лютикову у тебя с собой?
  
  - В машине, - кивнул Виктор, инстинктивно пытаясь заправить свой джинсовый пиджак в штаны.
  Увидев это, начальник полиции больно шлепнул его по рукам своей здоровенной ладонью и выдернул пиджак обратно.
  
  - Совсем с ума сошёл?!!.. Документы принеси. И приведи, ради всего святого, в порядок свою дурацкую прическу, - он с отвращением посмотрел на торчащий из-за левого плеча рыжий хвост. - Ты уже не в цирке, клоун! Здесь Дворец Города.
  
  Виктор судорожно потянулся к затылку, чтобы снять резинку. Но паника и торопливость сыграли с ним злую шутку. Вместо того чтобы аккуратно стянуть ее, он дернул так, что резинка лишь туже впилась в густые пряди, скомкав их в неопрятный пучок. Он попытался просушить под неё палец, но только сильнее запутал волосы.
  
  - Блин, зацепилось! - пробормотал он, сражаясь с собственной шевелюрой, которая внезапно проявила характер строптивого мустанга.
  
  Начальник полиции, наблюдавший за этой борьбой с нарастающим нетерпением, фыркнул. На его обычно каменном лице мелькнула гримаса, в которой читалось и отчаяние, и профессиональное неприятие такого непорядка.
  
  - Да ты как ребенок, ей-богу! - с раздражением выдохнул он. - Дай я!
  
  К изумлению Шатанина и Орлова, Виктор Ерофеевич, гроза всех городских преступников, решительно шагнул к нему. Его крупные, привыкшие сжимать рукоять пистолета пальцы с удивительной ловкостью и аккуратностью погрузились в рыжую гриву.
  
  - Сядь смирно и не дергайся, - приказал он, и в голосе вдруг прозвучали несвойственные ему нотки. - У меня, в конце концов, три дочки. С косичками, бантами и этими вашими... дредами, будь они неладны... А эту фигню, резиночки-змейки, я уже прошел...
  
  С профессиональным видом парикмахера-эксперта он быстрым движением подцепил резинку, аккуратно высвободил несколько запутавшихся волос и без всякого дёрганья снял ее. Затем пригладил ладонью непокорные пряди и, достав из кармана строгого кителя небольшой вощеный гребень (видимо, неизменный атрибут человека, отвечающего за порядок во всем), несколько раз провел им по волосам Виктора, собрав их в более-менее приемлемый, хоть и все равно не уставной, хвост.
  
  - Вот, - он с оттенком брезгливости стряхнул с гребня несколько рыжих волосков. - Теперь хоть с расстояния пяти метров сможешь сойти за сотрудника правоохранительных органов. И запомни: тут главное - не тянуть, а поддевать. Как при разминировании.
  
  Орлов, наблюдавший за этой сценой, прикрыл глаза, словно молясь о терпении. Виктор же, с неожиданно аккуратной прической, смотрел на шефа с новым, почтительным удивлением.
  
  - Спасибо, товарищ начальник, - искренне сказал он. - Я и не знал, что вы... э... такой мастер нетрадиционных методов.
  
  - Молчи, Шатанин, - вздохнул Виктор Ерофеевич, возвращая гребень в карман. - Иди уже. И чтобы ни одного твоего волоска в кабинете губернатора не осталось. А ещё раз появишься как пугало - лично налысо обрею!!
  Через минуту Виктора, протащив через приемную на глазах изумленной секретарши, втолкнули в кабинет Гольдбаха.
  - Вот он, Рудольф Францевич, - громко сказал Орлов из-за плеча Виктора, - Старший инспектор уголовного розыска Шатанин.
  
  Гольдбах, стоя у окна, обернулся. Его взгляд, острый и оценивающий, скользнул по фигуре Виктора, задержался на длинных волосах, на джинсовом пиджаке, на вызывающе-расслабленной позе. В глазах мелькнуло разочарование.
  
  - Это и есть тот самый "смышленый" новичок? - сухо поинтересовался он у Орлова.
  
  - Так точно, Рудольф Францевич. Нестандартный подход, но результаты есть.
  
  - Садитесь, инспектор, - Гольдбах указал на кресло. - Расскажите, чем вы занимаетесь.
  
  Виктор сел, отбросив напускную развязность. Он чувствовал, что здесь шутки не пройдут.
  - Расследую пропажу человека, господин губернатор. Дрессировщик львов Лютиков. При осмотре его гримерки мы обнаружили рекламный флаер корпорации "Хундланд" с их новой линейкой кормов для крупных кошек. Показалось подозрительным. А вчера, когда я увидел, как работают их "зоополицейские" - у меня сложилась гипотеза. Что они могли "тренироваться" на таких, как Лютиков, еще до своего официального появления. Проверить эту гипотезу я как раз и собирался сегодня в их офисе.
  - Значит, таковы ваши выводы? - Гольдбах пристально смотрел на него, и в этом взгляде было не только ожидание, но и вызов.
  
  И тут Виктор забыл все инструкции начальства. Он говорил как есть, чувствуя, что этот человек поймет логику фактов, а не казенные отписки.
  
  - Рудольф Францевич, это не выводы. Это пока только гипотеза, выстроенная по цепочке улик, - начал он, и его голос стал собранным, лишенным привычной панибратской интонации. - Всё началось с того, что мы нашли две ключевые улики. Первая - следы эфира. Это указывает на спланированное похищение, а не на бытовой конфликт или уход по своей воле. Вторая - смартфон Лютикова, на диктофон которого случайно записались звуки борьбы и падения тела.
  
  Он сделал паузу, давая Гольдбаху вникнуть.
  
  - Я стал копать в сторону недовольных коллег или криминальных связей, но всё было чисто. А потом вчера вечером я стал свидетелем работы этой новой службы - Зоополиции: быстро, чисто, без эмоций, как запрограммированные механизмы. Серые микроавтобусы, мгновенное задержание, никаких объяснений. И у меня сложилась гипотеза. Что Лютиков, с его неидеальной репутацией и работой с опасными животными, мог стать для них идеальным "пробным шаром". Чтобы отработать схему до их официального появления. Забрать человека - и посмотреть, кто и как будет его искать, и будет ли искать вообще? Какой поднимут шум и поднимут ли? Если шума нет - можно масштабировать.
  
  Гольдбах слушал, не перебивая, его пальцы медленно барабанили по столу. Первоначальное недоверие таяло, сменяясь холодным, аналитическим интересом. Этот парень, несмотря на внешность неформала из рок-тусовки, мыслил четко, как шахматист, видящий на несколько ходов вперед.
  
  - И главная загадка сейчас, - продолжил Виктор, - даже не сам Лютиков, а куда они его дели. И зачем? Я как раз сегодня собирался в "Хундоскрёб". - Под видом служебного взаимодействия по делу о пропаже человека. Узнать на месте, не задерживали ли они Аркадия Лютикова по своим каналам "за жестокость", и своими глазами посмотреть, что за контора там притаилась.
  
  Гольдбах медленно откинулся в кресле. В кабинете повисла тишина, напряженная, как струна.
  - Вы знаете, инспектор, - тихо, почти интимно произнес он, - вы немножко отстали от жизни: ваша "главная загадка" за ночь слегка сменила размеры: пропажа Лютикова теперь лишь крохотный эпизод.... За три дня они "изъяли" с улиц города, по последним данным, более полутора тысяч человек. И я, губернатор этой территории, понятия не имею, где они. Все КПЗ пусты. Никаких данных об отбытии наказания нет. Полторы тысячи человек просто... испарились.
  Теперь опешил Виктор.
  - Тысячу пятьсот?.. Блин... А где они?
  
  - Вот в этом-то и вопрос, - мрачно хмыкнул Гольдбах. - И я хочу, чтобы вы нашли на него ответ. Все остальные дела, если они у вас есть, - на десятый план. С этого момента вы ведете операцию по проверке деятельности Зоополиции. Неофициально. Полная бескомпромиссная ревизия.. Готовы?
  
  - Так точно, - Виктор вскочил из кресла, и в его глазах вспыхнул азарт охотника.
  
  - Отчитываться будете только лично мне, - подчеркнул Гольдбах. - Как Фандорин перед московским генерал-губернатором. Действительного статского советника я вам не обещаю, но кое-что сделать могу, опять же для пользы дела. Ты у нас кто? Лейтенант?
  Виктор кивнул.
  
  " Значит, с сегодняшнего дня я произвожу тебя в майоры. Благо хочу и имею такую возможность!
   Он нажал кнопку селектора. - Попросите ко мне Виктора Ерофеича и полковника Орлова.
  
  Когда те вошли, Гольдбах объявил свой вердикт:
  - Майор Шатанин поступает в мое личное распоряжение для выполнения особого задания. Все его текущие дела передать другим сотрудникам. Никаких дополнительных поручений ему не давать. Обеспечьте ему максимальное прикрытие и доступ к любой необходимой информации. Ясно?
  
  Орлов и начальник полиции переглянулись. В кабинете воцарилась тишина, густая и красноречивая. Гольдбах только что провел черту. И по одну ее сторону оказался он и рыжий инспектор-распиздяй, а по другую - все остальные.
  
  - Ясно, Рудольф Францевич, - хором ответили оба, и в их голосах читалось неподдельное изумление от происходящего.
  
  - Тогда вы свободны, - Гольдбах сделал властный жест рукой, и оба полицейских начальника, стараясь сохранить достоинство, поспешили ретироваться.
  
  Когда дверь за ними закрылась, губернатор снова устремил взгляд на Виктора, но теперь в его глазах не было ни оценки, ни недоверия - лишь холодная, собранная решимость.
  
  - Виктор... Как вас по батюшке? - спросил он, уже другим тоном - тоном человека, говорящего с непосредственным подчиненным.
  
  - Демьянович, - так же четко ответил Шатанин.
  
  - Виктор Демьянович, - Гольдбах произнес это имя с весом, словно присваивая ему новый статус. - Завтра в 9:30 утра я жду вас здесь с докладом. Мне нужен не сухой протокол, а ваше понимание ситуации. Структурируйте всё, что у нас есть и чего нет.
  И главное - ваши предложения. Четкий, пошаговый план действий: с чего начать, как продвинуться, какие ресурсы вам для этого понадобятся и какие риски вы видите. Я не жду готовых ответов, я жду стратегии. Всё ясно?
  
  В его тоне не было места возражениям. Это был приказ человека, привыкшего и умевшего управлять сложными системами в кризиса. И впервые за этот день Виктор почувствовал не тяжесть ответственности, а прилив азарта. Наконец-то он получил не просто дело, а миссию.
  
  - Так точно, Рудольф Францевич. В 9:30 с отчетом и предложениями.
  - Тогда можете идти, инспектор.
  Новоявленный майор коротко кивнул, повернулся и вышел из кабинета, оставив губернатора наедине с гнетущей тишиной и картой города, на которой, похоже, появилась новая, неведомая и растущая как раковая опухоль, территория.
  
  Виктор вышел в приемную на ватных ногах, с ощущением, будто только что вывалился из барокамеры - в ушах звенело, а земля уплывала из-под ног. Еще утром самым сложным делом для него было не спалить яичницу на завтрак и вдруг - херак: личное поручение от самого губернатора, с правом отчитываться только перед ним. А! Ещё и внезапные майорские погоны!
  Его план на день, который всего два часа назад казался дерзкой авантюрой, теперь выглядел детской забавой. Цель оставалась прежней - "Хундоскрёб". Но теперь за его спиной стояла вся мощь государственной машины.
  Правда, он пока не представлял, как этой машиной управлять, ибо он, Виктор Шатанин, в жизни не управлял ничем сложнее пожилого "Бьюика" и собственного бешенного темперамента.
  
  Он застыл посреди роскошной приемной, уставившись в персидский ковер, но не видя его узоров. Перед ним проплывали лица: губернатора с его стальным взглядом, Орлова, шефа полиции с его неожиданным гребнем в руках...
  Ноги вдруг подкосились, и он тяжело рухнул в ближайшее кожаное кресло.
  
  - Вот тебе и сбежал, называется... - прошептал он себе под нос, сжимая виски. - Вышел зверь из моря, бляяя... Не прошло и десяти дней, как я получаю Власть... Пусть не большую, но Власть... Етицкая сила! Так, глядишь, и всадники скоро заявятся...
  
  - Вам плохо? - услышал он над собой встревоженный женский голос.
  
  Перед ним стояла секретарша - миловидная девушка с огромными, подведенными стрелками глазами, в которых угадывалось и профессиональная учтивость, и искреннее беспокойство.
  
  Виктор медленно поднял на нее взгляд. Его собственные глаза, все еще затуманенные шоком, постепенно прояснялись, и в них зажегся знакомый огонек авантюризма, смешанный теперь с новым, странным чувством - принадлежности к чему-то большому и важному.
  
  - Да уж, Эллочка, не хорошо... - с нарочитой грустью вздохнул он, прочитав имя на бейджике. Потом его лицо озарилось самой обаятельной и бесстыжей улыбкой. - А меня можете звать Эраст Петрович. Я нынче, сам того не ожидая, стал чиновником по особым поручениям при нашем генерал-губернаторе. Прикомандирован-с.. прошу любить и жаловать!
  
  Рот Эллочки медленно открылся, а глаза стали круглыми, как блюдца. В них читался немой вопрос, смешанный с почти суеверным трепетом перед этим странным рыжим парнем в помятом джинсовом пиджаке, который только что выполз из кабинета самого Рудольфа Францевича и теперь называл себя именем из классического романа.
  
  Виктор, видя ее реакцию, тихо и довольно рассмеялся про себя. Да, ответственность давила страшной тяжестью. Но ощущение, что он вот-вот вломится в самое логово злодея (кто бы тот ни был!), имея за спиной такую "цацку", как губернаторский мандат, целый Lettre de cachet, было пьянящим. Теперь предстояло самое сложное - сесть и придумать, как же этой самой "цацкой" правильно воспользоваться. Он получил ключ от двери, за которой мог находиться настоящий ад. И теперь ему предстояло ее открыть. Одному. Ну, или почти одному - с вампиром-меланхоликом в качестве напарника.
  
  ГЛАВА ДЕВЯТАЯ: "ЗАВОЕВАТЕЛЬ"
  
  Дверь особняка с такой силой распахнулась, что массивный дуб задрожал, едва не сорвавшись с петель. В проеме, подобно урагану, возник Виктор. Его лицо пылало, глаза сияли, а в каждой руке он сжимал по бутылке шампанского, которым тут же принялся размахивать.
  
  - Шура! Ты не поверишь! - завопил он, - Меня! Меня, Виктора Шатанина, лично губернатор! В майоры произвел! Слушай, я теперь "чиновник по особым поручениям"! У меня, понимаешь, леттр де кашет!! Я теперь могу... я теперь должен... Блин, я даже не знаю, что я теперь могу, но это что-то офигенное!
  
  Саша стоял в дверях гостиной, опираясь на косяк, с бокалом крови в руке. На его лице застыла смесь радости и легкой тревоги.
  
  -Во-первых: не "де кашет", а "дё кашэ", а во-вторых: поставь бутылки, иначе ты их уронишь.
  Виктор поставил бутылки прямо себе под ноги, срывая пиджак и швыряя его в сторону вешалки с точностью снайпера. Потом сделал шаг и тут же запнулся о шампанское. Падая головой вперед и задорно хохоча, он схватился за Сашу и предотвратил неминуемую встречу с полом. Его глаза сияли восторгом..
  -Шура!!! Я тебя обожаю!!!
  
  - Поздравляю с повышением, майор, - произнес Саша с подчеркнутой серьезностью. - Если я правильно понял, тебя не арестовали, а, напротив, наделили полномочиями. Это уже прогресс. Но прежде чем ты начнешь обмывать новые звездочки, - он бросил взгляд на катящееся ему под ноги шампанское, - может, расскажешь, в чем заключаются эти самые "особые поручения"? Кроме права носить джинсовый пиджак при исполнении?
  
  - Ах, да! - Виктор схватился за голову. - Шура, там же пиздец! Полторы тысячи человек! Пропали! За три дня! И все это - на совести "Хундланда"! Гольдбах в ярости, он лично мне поручил это дело! Только мне!
  
  Он начал лихорадочно расхаживать по залу, сбивчиво пересказывая утреннее совещание. Саша слушал, не перебивая, и по мере рассказа его лицо становилось все мрачнее, а внутри всё сжималось. Он смотрел на этого по-детски восторженного, упоенного собою Виктора и видел в нем себя восьмилетней давности - того наивного студента, который тоже верил, что можно победить зло одной лишь храбростью. Тогда это стоило ему всей жизни. Теперь на кону стояла жизнь этого рыжего балабола, который за прошедшие две недели как-то неожиданно успел стать... чем-то большим, чем просто случайным соседом. Страх, острый и холодный, сковал его вампирское сердце. Он боялся не за себя - он боялся очередной потери.
  
  - Виктор, - мягко, но твердо остановил он его, когда тот начал вторично описывать, как начальник полиции заплетал ему хвост. - Ты получил не ключ от города, а билет в самое пекло. Полторы тысячи пропавших - это не статистика. Это система, которая работает как часы. И у нее наверняка есть механизм защиты. Твой энтузиазм похвален, но без плана он тебя погубит в первый же день.
  
  - План? - Виктор остановился. - А я и не думал... Ладно, думал! Я же собирался в "Хундоскрёб"!
  
  - И что ты скажешь на входе? "Здрасьте, я майор Шатанин, принёс посылку для вашего мальчика! Получите и распишитесь, а заодно расскажите, куда это вы деваете людей"?
  
  Они расположились в кабинете Саши. Карта Города, несколько юридических кодексов и блокнот легли на стол. Следующие два часа прошли в интенсивном мозговом штурме. Саша, с его аналитическим умом и знанием темных сторон Города, выстраивал логические цепочки. Виктор генерировал безумные, но порой гениальные идеи по их проверке.
  
  - Итак, - подвел итог Саша, - завтра ты идешь в офис Зоополиции не как следователь, а как коллега, ведущий дело о пропаже человека. Твоя легенда: проверяешь версию, что на Лютикова могли поступить анонимные жалобы от зоозащитников. Ты интересуешься процедурами, хочешь наладить взаимодействие. Твоя цель - увидеть их реакцию, оценить обстановку, по возможности - выяснить, куда поступают задержанные. Никаких прямых обвинений. Ты вежлив, немного наивен и очень дотошен.
  
  - Понял, - кивнул Виктор, его взгляд горел. Впервые за долгое время он чувствовал не хаотичную энергию, а сосредоточенную силу. Он смотрел на Сашу - этого невозмутимого, вечно ироничного вампира, который за несколько дней стал его якорем, его помощником и... другом. Переполнявшие его эмоции - восторг, благодарность, обретенное братство - требовали выхода. Впервые за последние годы самоизгнания кто-то был с ним не из страха, не по долгу преданности его родителю, и не потому что видел выгоду. Этот кто-то делил с ним не только кров, но и мысли, опасности, цели.
  Это чувство было таким новым и таким хрупким, что Виктор инстинктивно потянулся к нему самым простым и человеческим жестом, каким знал.
  Не думая, на чистом адреналине, он вскочил, обнял Сашу за плечи и звонко чмокнул его в щеку.
  
  В гостиной воцарилась мертвая тишина. Саша застыл с идеально круглыми глазами, его вампирская бледность на мгновение сменилась легким румянцем изумления. Виктор отпрянул, как от раскаленной дверцы печки. Его собственное лицо пылало, а сердце колотилось где-то в горле с такой силой, что стало трудно дышать. Это была не та адреналиновая дрожь перед дракой, а нечто совершенно иное - уязвимость. Он обнажил что-то настоящее, и теперь ему хотелось либо провалиться сквозь землю, либо закричать что-то максимально идиотское, чтобы вернуть привычную дистанцию.
  
  - Э-э... - он откашлялся, отчаянно пытаясь вернуть себе браваду. - Это... это чтоб кровь разогналась! А то ты у нас холодный, как... как... ну, в общем. Или я тебя смутил, вампирюга? Хочешь, еще разок, для симметрии? И он, вытянув губы трубочкой и зажмурив глаза, комично потянулся к нему.
  
  Саша медленно поднял руку и прикрыл ладонью щеку, словно стараясь сохранить ощущение тепла, расцветшего на ней. Другой он мягко, но решительно отпихнул Шатанина.
  - Один "разок", как ты выражаешься, уже поставил под сомнение мою восьмилетнюю репутацию затворника. Второй может иметь непредсказуемые последствия для городского бюджета. Предлагаю ограничиться рукопожатием. Или, на худой конец, совместным распитием... крови. Моей, разумеется.
  
  Они посмотрели друг на друга и одновременно рассмеялись - нервно, с облегчением, сбрасывая напряжение. Но что-то между ними изменилось. Стало прочнее.
  
  Тем временем на Черном Бульваре царила идиллия. Июльская ночь была теплой и бархатистой. В уличных кафе звенели бокалы, смеялись парочки, гуляющие наслаждались ароматом ночных фиалок и цветущих магнолий. На эстраде играл джазовый оркестр, а в липовых аллеях заливался соловей. Разноцветные гирлянды, словно россыпи самоцветов, оплетали деревья, отражаясь в гладкой поверхности асфальта после недавнего полива. Воздух был напоен ощущением безмятежного счастья.
  
  Идиллию нарушил стук копыт. Размеренный, звонкий, полный неземного достоинства. Из тенистой аллеи на главную пешеходную артерию выдвинулся всадник.
  
  Конь был роскошным арабским скакуном ослепительно-белой масти. Его шерсть отливала на свету гирлянд, словно чистейший жемчуг. Шея была изогнута с горделивой грацией, тонкие, сухие ноги ступали по асфальту с балетной точностью. Но больше всего поражали его глаза. Они были черными, как уголь, и в их глубине пульсировал странный, не отражающий, а поглощающий свет блеск, словно это были две крошечные черные дыры.
  
  На коне сидел высокий мужчина в белом, слегка помятом расстегнутом врачебном халате. Его лицо скрывала стандартная медицинская маска, а на голове была низко надвинута белая бейсболка. На ней, вышитая золотыми нитями, сияла огромная, причудливой формы корона. За его спиной, в простом, но прочном чехле, висели лук и колчан со стрелами.
  
  По мере того как всадник продвигался по бульвару, жизнерадостная атмосфера стала меняться. Словно кто-то начал поворачивать ручку невидимого регулятора громкости. Смех стихал, музыка становилась приглушённее и фальшивее, гирлянды начинали мерцать, а потом и вовсе гаснуть. Соловей в липах внезапно умолк. Улыбки с лиц прохожих сползали, сменяясь недоумением и легким беспокойством.
  
  Было что-то неестественное в самой позе этого человека в мятом докторском халате - абсолютная, нечеловеческая расслабленность, будто он не ехал по городу, а плыл по течению невидимой реки. И в том, как затихала жизнь вокруг него, чувствовалась не злая воля, а скорее... неизбежный природный закон. Как увядание цветка с приходом осени. Как тишина после бури.
  
  А потом послышалось первое чихание. За ним - кашель. Кто-то начал сморкаться. Девушка, только что смеявшаяся, потерла слезящиеся глаза. По бульвару, словно чумной ветер, прокатилась волна внезапного, ничем не объяснимого недомогания. Ощущение праздника испарилось, его сменила тревожная, душная тяжесть.
  Люди начинали чувствовать себя плохо не сразу - сначала это было лишь легкое першение в горле, потом странная тяжесть в веках, потом внезапный озноб, хотя ночь была теплой. Симптомы нарастали волной, расходясь от всадника кругами, будто он был камнем, брошенным в озеро человеческого здоровья. И так же волнообразно они и отступали, когда конь удалялся.
  
  К всаднику, чья фигура казалась эпицентром этой тихой катастрофы, подошли двое. Офицеры Зоополиции в своих темно-зеленых мундирах.
  
  - Гражданин, - произнес один из них своим безэмоциональным голосом. - Предъявите документы, удостоверяющие ваше право на управление данным транспортным средством.
  
  Белый конь фыркнул, повернул голову и, оскалив зубы, попытался укусить полицейского за рукав. Тот даже не дрогнул.
  
  - Спокойно, Завоеватель, - сказал всадник, и его голос прозвучал из-под маски бархатистым баритоном, полным скрытой насмешки. Он похлопал коня по шее, и тот, недовольно тряхнув гривой, отступил.
  
  Всадник достал из кармана халата сложенный лист пергамента и протянул его полицейскому. Тот развернул его. Документ был составлен на неизвестном языке и скреплен печатью из черного воска.
  
  - Согласно Статье 7, пункту 4 "Закона о содержании и выгуле домашних и вьючных животных на территории Муниципального образования "Центр Города", - заявил второй офицер, - вам необходимо предоставить действующее ветеринарное свидетельство Ф-1, подтверждающее здоровье животного, отсутствие заразных заболеваний и наличие всех необходимых прививок.
  
  Всадник тихо рассмеялся. Его смех был мягким, но от него по спине находящихся на бульваре побежали мурашки. Но зоополицейских, похоже, и это не коснулось.
  - Мой конь, уверяю вас, абсолютно здоров. Он не является переносчиком ничего, кроме... э... здорового образа жизни. Поверьте мне, я врач.
  
  - Нам необходима официальная бумага, заверенная лицензированной городской ветеринарной службой, - был железный ответ. - Вы что, новенький тут?
  
  - Только сегодня прибыл, - парировал всадник. - И, кстати, надолго. Я - новый главный врач центральной городской клинической больницы. Доктор... Мор моя фамилия.. Эрих Витальевич.
  
  - Гражданин Мор, вам придется оформить все необходимые документы в течение двадцати четырех часов, - отчеканил первый полицейский. - В противном случае на вас будет наложено административное взыскание по Статье 19.3. А сейчас пройдите с нами. Мы сопроводим вас до ближайшего пункта ветеринарного осмотра "Друг животных", где вам выдадут направление на срочное обследование и вакцинацию.
  
  Белый конь по кличке Завоеватель, недобро сверкнув своими черными, бездонными глазами, фыркнул, но повиновался легкому похлопыванию руки и медленно тронулся вслед за зоополицейскими. Доктор Мор, спешившийся и идущий рядом, с интересом расспрашивал их:
  - А давно ли в городе такие... строгие нововведения? Очень разумно. Профилактика - царица медицины.
  
  И вот они свернули за угол, скрывшись из виду. И произошло нечто удивительное. Словно по мановению волшебной палочки, на бульваре снова зазвучала громкая и веселая музыка. Гирлянды вспыхнули с прежней силой. Соловей в липах снова завел свою трель. Смех и оживленные разговоры вернулись к людям, которые мгновенно перестали чихать, кашлять и сморкаться. Слезы из глаз исчезли, слабость как рукой сняло. Летняя ночь, с ее радостью и безмятежностью, вернулась на Черный Бульвар, будто странного визита белого всадника и его прекрасного коня никогда и не было.
  
  На бульваре воцарилась прежняя безмятежность, но что-то важное изменилось. В город проникла новая сила - не грубая и крикливая, какой была когда-то местная мафия, не беспощадная и кровавая, каким был когда-то Снег, а холодная и неумолимая, как сама природа. И первыми, кто встал у нее на пути, оказались бездушные автоматы в зеленой форме, за которыми стояла таинственная и очень странная сила, пытающаяся подчинить себе мегаполис. Война за Город только что перешла на новый, куда более опасный уровень, и жители даже не подозревали, что им скоро придется столкнуться не только с человеческим злом..
  
  ---------
  
  Утро было ясным и солнечным. Бордовый "Бьюик" с ревом подкатил к подножию "Хундоскрёба", бросив вызов своим винтажным видом стерильности окружающего пространства. Виктор, в своем единственном относительно приличном пиджаке и с волосами, собранными в небрежный, но уже привычный хвост (утром он минут десять старательно пытался повторить вчерашний "урок" Виктора Ерофеича), уже собирался выйти, когда от служебного подъезда плавно отошел длинный черный лимузин с тонированными стеклами.
  Огромный "Линкольн" медленно проплыл мимо. И в этот момент солнце удачно упало под угол, на мгновение уменьшив тонировку на пассажирском окне. Виктор успел разглядеть сонное, кукольное лицо молодой женщины. На ее руках сидела крошечная черная собачка, на шее которой сверкнул ослепительно-холодный голубой огонь - те самые бриллианты с ошейника, о которых с изумлением рассказывал Гольдбах. "Люси Брод...", - мелькнуло у него в голове. Взгляд Виктора метнулся на заднее сиденье, пытаясь разглядеть, кого же сопровождает секретарша, но там была лишь смутная, неясная тень. Лимузин набрал скорость и скрылся в потоке машин.
  
  "Ну что ж, начнем", - проворчал Виктор и направился ко входу. Подойдя к гигантским стеклянным дверям, Виктор на секунду остановился. От здания веяло не просто холодом кондиционированного воздуха, а чем-то более глубоким - безразличной, тотальной тишиной, будто это был не небоскрёб, а улей, где пчёлы разучились жужжать.... Такие вещи Шатанин умел с легкостью улавливать с самого детства. По спине пробежали мурашки. "Шура был прав. Это не офис, это крепость", - мелькнуло у него в голове, прежде чем он толкнул стеклянную дверь.
  Внутри "Хундоскрёб" был еще более подавляющим, чем снаружи. Гигантский атриум уходил ввысь на десятки этажей. Воздух был прохладен и стерилен, пахло озоном и дорогими духами и пластиком. Его встретила служба безопасности. Процедура оформления пропуска заняла десять минут. Его сфотографировали, проверили удостоверение (новенькое майорское вызвало у охранника едва заметно приподнятую бровь), пропустили через рамки. Пропуск был одноразовым, с чипом, ограничивающим доступ только до этажа Зоополиции. Виктор с интересом вертел головой во все стороны - ведь прошлый раз он так и не успел ничего разглядеть. Кое-что важное он приметил сразу же: камеры, камеры, камеры... Чувство, что за ним наблюдают сразу десятки глаз, не покидало его ни на секунду. Пока охранник оформлял пропуск, Виктор бросил взгляд на монитор его стойки. На экране мелькнула карта города с десятками мигающих красных меток - вероятно, текущие задержания. Он попытался запомнить локацию одной из них, но карту мгновенно сменило стандартная заставка. "Интересно, что это за красные точки? - подумал Виктор, - Задержанные на мониторе охранника показаны быть не могут.. это не логично. Тогда что это? Может, это дежурные патрули?? И если это так - то не до фига ли в городе патрулей????!!"
  
  Офис Службы зоозащиты городской полиции располагался на двадцать восьмом этаже. Это был один большой open-space, разделенный на рабочие кубы прозрачными стеклянными перегородками. Повсюду - мониторы, на которых беззвучно сменялись карты города, потоки данных и, что было самым странным и откровенно жутким, живые видео с камер наблюдения в парках, на улицах, у подъездов жилых домов.
  "Да они же следят за всем городом!" - подумал Шатанин.
  Сотрудники в зеленой форме сидели с идеально прямой спиной. Ни разговоров, ни смеха, ни чашек с кофе. Только тихий шелест бумаг, щелканье клавиатур и монотонные голоса, отдающие распоряжения через гарнитуры. Все находившиеся в офисе были похожи на детали одного гигантского, безупречно работающего механизма.
  
  Виктор медленно прошёлся между рядами рабочих столов, стараясь запомнить детали. На одном из мониторов он увидел список с номерами протоколов - в графе "Статус" у всех значилось "Перемещён в ЦАиС". "Центр адаптации и содержания", - мысленно расшифровал он. Никаких фамилий, только цифры. Эти люди уже перестали быть людьми - они стали учётными единицами в безупречной системе.
  
  К нему подошел один из таких "винтиков" - молодой человек с пустым взглядом и стандартной, словно приклеенной улыбкой.
  - Чем могу быть полезен, гражданин?
  
  Виктор представился и, следуя плану Саши, изобразил озабоченность.
  - Веду дело о пропаже человека. Дрессировщик львов Лютиков. Одна из версий - возможные жалобы на жестокое обращение с животными. Не поступало ли к вам чего-либо на него?
  
  Офицер повернулся к своему терминалу. Его пальцы бесшумно пролетели по клавиатуре.
  - Нет, товарищ майор. В нашей базе данных гражданин Лютиков Аркадий не числится. Ни в качестве лица, подававшего жалобу, ни в качестве лица, в отношении которого проводились процессуальные действия.
  
  - А куда вы вообще задержанных определяете? - поинтересовался Виктор как бы между прочим. - В городских КПЗ их нет.
  
  - После задержания граждане доставляются в наш Центр адаптации и содержания, - последовал выверенный, как под копирку, ответ. - Там проводится первичная обработка данных, составляются протоколы, и далее материалы передаются в уполномоченные судебные инстанции.
  
  - И где находится этот ваш Центр? - Виктор сделал вид, что ищет блокнот. - Для отчетности.
  
  Офицер улыбнулся еще шире, но его глаза остались пустыми.
  - Информация о местонахождении режимных объектов Службы является закрытой в соответствии с параграфом 14-Б Устава о коммерческой тайне корпорации "Хундланд" и регламентом безопасности. Для получения доступа требуется специальное ходатайство через администрацию губернатора.
  
  Диалог зашел в тупик. Все дальнейшие попытки Виктора что-то выведать разбивались о стену вежливых, но непреодолимых корпоративных правил. Ему вежливо вручили брошюру "Ваши права и обязанности в сфере защиты животных" и дали понять, что аудиенция окончена.
  
  Войдя в лифт, Виктор с силой сжал брошюру в кулаке. Провал. Полный и абсолютный. Но странным образом где-то в глубине души шевельнулось что-то похожее на удовлетворение. Его гипотеза подтвердилась - система была монолитной, и её ядро было тщательно скрыто. Значит, он двигался в правильном направлении. Теперь нужно было найти способ обойти эту идеально отполированную, но абсолютно глухую стену, а не пробивать её лбом..
  Выйдя из здания, Виктор подошел к своей машине, уже представляя, как будет рассказывать Саше о провале. О том, как он будет рассказывать о нем Гольдбаху, Шатанин даже думать не хотел..
  
  И в этот самый момент к подъезду вновь подкатил тот самый черный лимузин. Он остановился, и задняя дверь начала открываться.
  
  И в этот самый момент в виски Виктора вонзилась адская, но уже знакомая боль. На этот раз это был не просто удар, а настоящий взрыв. Бело-голубая молния раскалила его череп надвое, в ушах поднялся оглушительный вой, зрение поплыло. Он увидел, как его собственные пальцы, сжимающие ключи, побелели. Это была та самая боль, что свалила его в фойе, но теперь - сокрушительной, невыносимой силы. Виктор почувствовал, что ноги подгибаются, и понял, что сейчас снова потеряет сознание.
  
  Инстинкт самосохранения сработал быстрее мысли. Почти ослепнув от боли, рванул дверцу "Бьюика", ввалился на сиденье, с силой повернул ключ. Двигатель взревел. Он вдавил педаль газа в пол, и машина рванула с места, чуть не задев бампером выходящего из БМВ человека. Вслед понеслись трехэтажные матюки..
  
  Виктор мчался по улицам, не разбирая дороги, страстно желая лишь одного - уехать как можно дальше.. И случилось невероятное - с каждым кварталом, остающимся позади, невыносимая боль начала ослабевать. Сначала она превратилась в оглушительный гул, потом - в назойливый звон, а через три квартала, когда "Хундоскрёб" скрылся из виду, исчезла совсем.
  
  Виктор съехал на обочину, заглушил двигатель и опустил голову на руль, судорожно дыша. Тело дрожало от перенапряжения. Теперь у него не было сомнений. Боль была не от места. Она была от существа. От того, кто находился в том лимузине. И этот кто-то, кем бы он ни был, был из руководства "Хундланд".
  
  ----
  
  После утомительной и излишне долгой утренней планерки, проведённой новым главным врачом, в лифте Центральной городской клинической больницы столкнулись две неразлучные сплетницы - заведующая неврологическим отделением Клавдия Петровна и заведующая терапевтическим отделением Римма Аркадьевна.
  
  Клавдия Петровна, женщина в теле, с пышной, подозрительно чёрной для её лет причёской и вечно недовольным выражением лица, нажала кнопку своего этажа. Римма Аркадьевна, худая, как щепка, с колючим взглядом и птичьими чертами лица, ехала выше.
  
  Едва двери лифта с шипением закрылись, Клавдия Петровна, пуская слюну по поводу нового начальства, тут же набросилась на подругу:
  - Ну и как тебе наш новый главный, Римочка? А? Я в обмороке! Настоящий красавец-мужчина! Высокий, статный, фигура... А какой голос - бархатный, просто в уши льётся!
  
  Римма Аркадьевна фыркнула, поправляя на носу очки в строгой оправе.
  - Красавец? Клавдия, у тебя, прости, уже глаукома начинается? Ты в его глаза-то смотрела? Как у мёртвого окуня! Белесые, пустые... И смотрит тяжёлым таким, пронизывающим взглядом. Меня аж передёрнуло, когда он на меня посмотрел. И в носу засвербело. Как будто не на человека смотрит, а на... на интересный клинический случай.
  
  - Да брось ты! - отмахнулась Клавдия Петровна, мечтательно закатывая глаза. - Это у него такой профессиональный прищур! Мне нравится. Интересно, он женат? Кольца на пальце я не заметила...
  
  - Да на хрена он тебе сдался, гусыня ты глупая! - Римма Аркадьевна всплеснула худыми руками. - Ты же ему в матери годишься! И фамилия у него... Мор. Мор! Слышишь? Еврей он, наверное..
  
  Клавдия Петровна возмущённо надула губы, на которых уже успела нанести перед зеркалом свежий слой алой помады.
  - Да ну тебя в болото! Какой еврей носит имя Эрих?! Это ж чистокровный немец! Эрих Мор! Звучит солидно, по-европейски. У них там, в Германии, все такие - сдержанные, с холодным взглядом и железной рукой. Руководить так руководить!
  
  В этот момент лифт с приятным звонком остановился на её этаже. Двери открылись.
  - Иди, обход проводи, озабоченная! - бросила на прощание Римма Аркадьевна, пока её подруга, фыркая от обиды, выплывала в коридор.
  
  Двери закрылись, и лифт потащил Римму Аркадьевну наверх, к чужим терапевтическим хворям. Клавдия Петровна же, выйдя, тут же на ходу достала телефон, чтобы поделиться с кем-нибудь из медсестёр своей блестящей догадкой о немецких корнях нового главврача. Больничная жизнь, несмотря на появление таинственного руководителя, продолжала идти своим чередом - чередом вечных сплетен, мелких интриг и священной веры в то, что все интересы окружающих сводятся к обсуждению личной жизни начальства за чашкой чая в ординаторской.
  
  ГЛАВА ДЕСЯТАЯ: РАЗДОР
  
  Дверь особняка захлопнулась с такой силой, что по стенам пробежала дрожь. Виктор, не снимая ботинок, прошел в гостиную и рухнул в кресло. Лицо его было серым от напряжения, пальцы непроизвольно сжимались в кулаки.
  
  - Всё, Шура, полный аут, - его голос звучал хрипло. - Эти уроды в зеленом... Они как роботы, блять! Ни одного лишнего слова. Ни одной эмоции.
  Он закрыл глаза, снова прокручивая в памяти тот адский офис.
  - Понимаешь, самое мерзкое даже не их равнодушие. А то, что они... эффективны. Каждый знает свое дело, каждый винтик на своем месте. И от этого вся их машина по перемалыванию людей в фарш работает как швейцарские часы. Без сбоев. Без эмоций. Просто... перерабатывают человеческое мясо, переставшее для них быть личностью, в статистику.
  
  Саша молча подал ему бокал коньяка. Тот, не глядя, залпом осушил его и с силой поставил на стол. Хрустальная ножка дзинькнула и отвалилась. Виктор с изумлением посмотрел на стол.
  - Хорошо, хоть не пролил, - пробормотал он.
  
  - Рассказывай по порядку, - мягко сказал Саша. - Что увидел? Что услышал?
  
  И Виктор выложил всё. Стерильный ужас "Хундоскрёба", офис-конвейер Зоополиции, красные точки на мониторе, безрезультатный диалог с офицером. И главное - фразу, которую он запомнил дословно: "Для получения доступа требуется специальное ходатайство через администрацию губернатора".
  
  - Значит, дверь есть, но ключ от нее у Гольдбаха, - заключил Саша, задумчиво вращая свой бокал. - Это уже результат. Ты опытным путём подтвердил, что система герметична на оперативном уровне. Теперь нужно искать щели на уровне стратегическом.
  
  - Какие еще щели?! - взорвался Виктор. - Ты не понял! Там конвейер! Людей превращают в номера! И этот... этот ублюдок в лимузине! Или ублюдка... - Он снова почувствовал призрачный отголосок той боли и сжал виски. - Это был не просто приступ, Шура. Это была атака. Целенаправленная и мощная. Кто-то в том лимузине... он чувствует меня. Как пеленгует.
  
  Саша встал и подошел к окну, глядя на ночной город.
  - Это может быть нашим преимуществом, - задумчиво произнес он. - Если боль возникает только вблизи определенного человека или объекта, значит, она может служить своеобразным детектором. Нам нужно экспериментально проверить дистанцию и условия. Возможно, ты сможешь буквально "чувствовать" их приближение.
  
  - Отличный суперсил, бля! - фыркнул Виктор, сгорбившись и теребя виски. - Чувствовать врага через мигрень, выводящую из строя. Прямо как в комиксах: "Осторожно, к вам приближается Человек-Мигрень! Сначала он вызовет у вас головокружение, потом - тошноту, а в финале вы будете молиться о быстрой смерти!" С таким талантом мне не в угро надо, а в цирк - угадывать, в каком из десяти лимузинов сидит тот, от кого хочется лезть на стену. Публика в восторге!
  
  Он сгорбился, изображая страдальца, и жалобно простонал:
  - Ох, чувствую-чувствую... где-то рядом злодей... Срочно нужны таблетки и темная комната... Или бутылка коньяка... Или всё вместе... А лучше - чтобы меня кто-нибудь пристрелил...
  
  Саша покачал головой, но в уголках его губ играла улыбка.
  - Стрелять в тебя - занятие на редкость бесперспективное. Во-первых, ты, судя по всему, чертовски живучий. А во-вторых, - он сделал паузу, - кто же тогда будет меня бесить своей голой задницей, торчащей из холодильника?
  - Ну прям уж и бесить? По-моему она тебя очень даже радует!
  - Так, всё! Хватит! Опять ты выносишь мне мозг... о чем мы говорили до того, как в разговор нагло прокралась твоя голая задница?!
  - О моей мигрени...
  - Так вот: лучше мигрень, чем пуля в лоб, - продолжил Саша. - Боль - это информация. А информация - это оружие.
  
  Он внимательно посмотрел на Виктора:
  
  - Отсюда я делаю вывод, у нас два направления. Первое - официальное: получить у Гольдбаха те самые полномочия. Второе - неофициальное: вычислить источник этой боли. И для того, и для другого тебе нужен безупречный отчет.
  
  Они просидели над составлением отчета до глубокой ночи. Саша отложил ручку и внимательно посмотрел на Виктора, который в десятый раз перечитывал свой черновик.
  - Виктор, - мягко сказал вампир. - Ты должен понять одну вещь. Гольдбах - не наш друг. Губернатор использует тебя как скальпель - чтобы вырезать опухоль, не пачкая собственных рук. Но скальпель после операции либо стерилизуют до полной потери остроты, либо выбрасывают. Гольдбах прагматик. Он даст тебе ровно столько власти, сколько нужно для решения его проблемы. Но как только ты станешь для него угрозой или неудачником, он от тебя избавится. Эти полномочия - не награда, а испытание. Чем больше он тебе дает, тем выше будет цена провала. Наша задача - в процессе "операции" найти такой иммунитет, чтобы скальпель стал незаменимым. Или, - Саша многозначительно посмотрел на Виктора, - чтобы он научился резать самостоятельно.
  
  Виктор мрачно кивнул, проводя пальцами по все еще ноющему виску.
  - Понимаю. Но без этих бумажек мы как слепые котята. Придется рискнуть...
  
  Они совещались ещё долго...
  Саша, с его аналитическим умом, выстраивал факты в стройную систему. Виктор добавлял детали и эмоциональные акценты. А ещё было решено - о роли Саши Гольдбах знать не должен.
  - Он должен видеть в тебе перспективного оперативника, а не подручного таинственного советника, - резюмировал Саша. - Доверие к тебе будет выше.
  
  --------
  
  На следующее утро Гольдбах читал отчет, и на его лице появлялось все большее изумление. Он смотрел на этого молодого человека с длинными волосами и прямым взглядом, который за сутки не только сходил в логово врага, но и сумел структурировать полученную информацию с точностью опытного аналитика.
  
  - Майор, вы меня удивляете, - наконец произнес губернатор, откладывая папку. - Скорость и глубина вашей работы впечатляют. Вы подтвердили мои худшие опасения. Это не просто самоуправство. Это - теневое государство посреди Экономической Зоны.
  
  - Так точно, Рудольф Францевич. И бороться с ним уставными методами невозможно.
  
  - Значит, будем действовать не по уставу, - холодно сказал Гольдбах. Он открыл ящик стола и достал несколько бланков со своими подписями и гербовой печатью. - Вот ваши новые инструменты. Специальное ходатайство за моей подписью для "взаимодействия" с руководящим составом Зоополиции. Разрешение на доступ к закрытым муниципальным архивам, включая базы по аренде городской недвижимости и регистрацию юридических лиц. И... - он сделал паузу, - санкция на проведение оперативно-технических мероприятий в отношении транспортных средств корпорации "Хундланд". Начинайте с наружного наблюдения.
  
  Виктор взял бумаги, ощущая их вес. В его руках была концентрированная государственная мощь. Он перевел взгляд на губернатора, и в его зеленых глазах мелькнула тень той самой старой, как мир, хитрости, что была не чужда и его отцу.
  
  - Рудольф Францевич, - почти небрежно кивнул он на бланки. - А мне бы ещё... ну, скажем так, парочку lettres de cachet. С вашими печатями и подписью. Чистые.
  
  Гольдбах, уже начавший было отворачиваться к окну, замер. Он медленно повернулся, и его взгляд, тяжелый и пронизывающий, уставился на Виктора. В кабинете повисла тишина, густая и звенящая.
  
  - Lettres de cachet? - Гольдбах произнес эти слова с таким ледяным спокойствием, что по спине Виктора пробежали мурашки. - Майор, вы понимаете, о чем просите? Вы просите у меня королевскую привилегию эпохи абсолютизма. Бланки на арест без суда и следствия. Бумаги, превращающие человека в номер. Или, - его голос стал еще тише, - вы уже знаете, кого на эти бланки посадить?
  
  Виктор выдержал его взгляд, не отводя глаз.
  - Я знаю, что мы имеем дело с системой, которая сама действует как машина для изготовления таких "номеров". Я прошу не право на беззаконие, Рудольф Францевич. Я прошу... симметричный ответ. На тот случай, если придется действовать быстро и тихо. Без протоколов и ордеров, которые кто-то может заранее прочитать.
  
  Гольдбах несколько секунд молча смотрел на него, его лицо было непроницаемой маской. Потом он резко развернулся, подошел к сейфу, встроенному в стену за портретом основателя Города, и, набрав код, достал оттуда небольшую пачку абсолютно чистых бланков с гербовой печатью и уже проставленной в углу его собственной подписью.
  
  Он швырнул их на стол перед Виктором.
  - Три бланка. За каждым исчезновением без внятного отчета последует ваше собственное. Ясно?
  - Так точно, - Виктор аккуратно подобрал бесценные, опасные листы и спрятал их во внутренний карман пиджака, вместе с остальными документами. - Спасибо, Рудольф Францевич.
  - Не благодарите. Просто не заставляйте меня жалеть об этом моём поступке.
  - Ни в коем разе! - гаркнул Шатанин, преданно глядя губернатору в глаза и при этом быстренько сгребая заветные бланки себе в папку.
  
  - Они пишут законы под себя, майор, - сказал Гольдбах, взяв его под руку и провожая до дверей. - Ваша задача - найти дыры в их собственной броне. И помните - вы теперь играете против тех, кто, похоже, не оставляет свидетелей.
  
  Похоже? - мысленно усмехнулся Виктор, спускаясь по мраморной лестнице. - Да они, боюсь, скоро начнут выжигать всех под чистую. Как... - Он резко оборвал себя, не желая даже мысленно проводить параллели с тем, что собирался сотворить его отец. Но сходство было пугающим. Тот же размах, та же безжалостность. Только методы стали более стерильными, технологичными. И оттого - еще более жуткими.
  
  Выходя из кабинета, прижимая папку к груди, Виктор чувствовал, как эти три чистых бланка обжигают его и сквозь кожу папки, и сквозь одежду. Он получил именно то, что просил. Но теперь, держа в руках абсолютную, ничем не ограниченную власть над тремя любыми человеческими судьбами, он впервые по-настоящему осознал ее чудовищный вес. Эти три листка были опаснее любого оружия. И он добровольно взвалил их неподъемный вес на себя..
  
  -----
  
  В тот день на городском ипподроме царило праздничное оживление.
  Воздух был густым от запаха жареного арахиса, дорогого парфюма и конского пота. Но для тех, кто мог чувствовать, в этой праздной атмосфере витало что-то еще. Что-то тяжелое и липкое, словно над городом сгущалась не просто гроза, а нечто бесконечно более древнее и злобное.
  
  Праздная, беззаботная толпа на трибунах и не подозревала, что за ней наблюдают. Не просто наблюдают - изучают.
  На плоской крыше старого здания напротив ипподрома, в тени массивной вентиляционной системы, стояла одна-единственная фигура. Высокого роста, в длинном плаще песочного цвета, с капюшоном, натянутым так низко, что не было видно лица. Лишь изредка из-под ткани на мгновение проглядывал странный, холодный блеск, словно отполированного металла или слезящегося стекла. Фигура была абсолютно неподвижна, словно не человек, а статуя, забытая здесь строителями. Но в этой неподвижности чувствовалась невероятная, сконцентрированная внимательность. Казалось, она видит не просто скачки и толпу, а что-то иное - невидимые нити, токи, пульсацию самого города. И когда из паддока вышел огненно-рыжий жеребец со своим жокеем, плащ на фигуре чуть колыхнулся, будто от проходящего тока, и на секунду из-под его полы мелькнули белые, ослепительно чистые перья, контрастирующие с пыльным цветом ткани. Наблюдатель замер еще внимательнее, словно регистрируя аномалию, внося ее в некий внутренний протокол. Он был похож на врача, видящего первые симптомы чумы на теле здорового пациента. И так же, как хирург, был бесконечно далек и спокоен.
  
  На трибунах бегущей строкой высветилось имя жеребца: "РАЗДОР". Его лоснящаяся шкура была почти кровавого оттенка. Мускулы играли под глянцевой шкурой, копыта били по земле с металлическим стуком. Наездник, тщедушный человечек в багровой форме, казался совсем крошечным на его могучей спине.
  
  Когда прозвучал стартовый выстрел, Раздор рванул так, будто под ним взорвалась бомба. Он не бежал - он летел, сметая дистанцию. Соперники остались далеко позади.
  Раздор не просто обгонял других лошадей - он словно существовал в ином временном потоке. Его рыжий круп мелькал то у одного борта дорожки, то у другого, создавая ощущение, что скачут несколько одинаковых лошадей. Движения жокея были до жути экономны - ни единого лишнего жеста, только абсолютное, почти мистическое слияние с животным. Казалось, они не участвуют в забеге, а просто проявляют уже существующую, предрешенную победу.
  Это не был бег. Это было воплощенное насилие над физикой. Каждое движение жеребца было выверено, как удар клинка, каждое напряжение мышц - смертельно. А всадник... всадник был его частью, его продолжением, его злой волей. Они не соревновались. Они демонстрировали свое превосходство, свое право вершить суд. И публика на трибунах, сама того не понимая, уже начинала им подчиняться.
  
  И вот, когда он поравнялся с центральной трибуной, несколько зрителей вскочили с мест.
  
  - Смотрите! - крикнул кто-то. - У него... у него в руке!
  
  В руке жокея, сжимающей поводья, поблескивал не хлыст, а настоящий стальной меч. Длинный, тяжелый клинок, который он держал с неестественной легкостью.
  
  На трибунах пронесся изумленный ропот. Люди переглядывались, протирали глаза.
  
  - Показалось... - сомневался седой мужчина в дорогом костюме. - Солнце, пыль...
  
  - Нет, я тоже видел! - спорила его соседка. - Меч! Как у рыцаря!
  
  Но вот забег закончился. Раздор с колоссальным отрывом пришел первым. Его рыжая грива развевалась на ветру как боевое знамя. Жокей медленно проехал вдоль трибун, и на его пути воцарялась странная атмосфера. По мере того как Всадник двигался вдоль трибун, в толпе начали вспыхивать мелкие, но ядовитые конфликты.
  - Ты на ногу наступил, мудак! - вдруг рявкнул респектабельного вида мужчина в дорогом костюме своему соседу, хотя тот лишь слегка задел его локтем.
  - Сам ты мудак! - мгновенно парировал тот, хотя обычно был тишайшим бухгалтером.
  На противоположной трибуне две подруги, только что делившиеся секретами, вдруг замолчали и отвернулись друг от друга, каждая про себя думая, что другая слишком громко смеется и привлекает к себе внимание.
  Это была не ярость, а скорее внезапное, ничем не обоснованное раздражение, вспыхнувшее, как спичка, и так же быстро гаснущее, оставляя после себя лишь чувство недоумения и легкой стыдливости. Сама атмосфера стала колючей и напряженной.
  Аплодисментов победителю не было. Была гнетущая тишина, в которой внезапные ссоры на трибунах затихали, подавленные исходившим от всадника ощущением чего-то неотвратимого. Это была не энергия победы - это была тяжелая, древняя мощь, которая не радовалась выигрышу, а констатировала свершившийся факт. Факт своего превосходства и всеобщего подчинения.
  Маленький жокей в красном, проезжая мимо, чуть заметно повернул голову в сторону трибун. Из-под его кепки на мгновение блеснули даже не глаза, а два крошечных тлеющих уголька. В его улыбке не было ничего от шутника или интригана - это был оскал хищника, довольного началом охоты.
  
  Он не сеял семена раздора. Он разжигал топку. Каждая вспышка ничем не обоснованной злобы в толпе, каждый взгляд, полный внезапной ненависти, - это была не капля яда, а капля горючего, которое он методично расплескивал по городу. Его интересовали не мелкие ссоры - ему нужна была критическая масса ярости, всеобщая мобилизация души перед большой войной. Он готовил плацдарм. И урожай, который он собирался пожать, должен был быть не "знатным", а тотальным. Апогеем, кульминацией его работы должен был стать глобальный, всеуничтожающий конфликт.
  
  Глядя вслед Раздору старый тренер, проработавший на ипподроме всю жизнь, снял кепку и медленно перекрестился.
  - Господи... - прошептал он. - Как в тридцатые... Помню, тогда тоже был такой рыжий конь. "Гром" звали. Выигрывал все забеги. А наездник его... тот вообще погиб перед скачками, так никто и не понял, кто управлял конем в тот день.
  
  Его сосед, молодой букмекер, скептически хмыкнул:
  - Вы, дедуля, все сказки помните? Или только страшные истории?
  
  Но сам невольно отодвинулся от перил, когда Раздор проходил мимо, оставляя за собой странное ощущение разреженного воздуха и тишины.
  
  Раздор с жокеем на спине скрылся за поворотом, направляясь к стойлам. На трибунах снова загомонили, зашумели, но праздничное настроение уже было безнадежно испорчено. Люди расходились возбужденные, с какой-то тревогой на сердце, огрызаясь на близких и бросая злые взгляды на случайных прохожих.
  
  И в этот самый момент, когда первые зрители потянулись к выходам, мир раскололся.
  
  Сначала не было звука. Был лишь ослепительный, яростный столб пламени и черного дыма, что вырвался прямо из-под земли, из самого подножия башни УВД, высившейся через дорогу от ипподрома. Сорок восемь этажей стекла, стали и бетона, где в этот самый миг министр внутренних дел сонно и в тоже время дотошно проводил ежемесячное совещание со всем цветом силовых структур Черноморской Экономической Зоны, - все, от начальника полиции до последнего командира спецназа, - вздрогнули от чудовищного удара снизу. Потом они повскакивали со своих мест и рванули к выходам, но было уже поздно.
  
  Оглушительный грохот, пришедший следом, а затем ударная волна повалили людей на ипподроме с ног. Стеклянный куб трибун ипподрома выгнулся наружу и выплеснулся на беговые дорожки миллиардами ослепительно-острых осколков. Люди закричали...
  
  Башня, этот красивый новейший небоскрёб, начала медленно крениться. Из её подножия валили клубы густого жирного дыма, перемежающиеся языками пламени. Могучая железобетонная громада, подрубленная в самом основании, с чудовищным, низким скрежетом, который рвал барабанные перепонки, медленно, с неумолимой грацией Годзиллы, начала крениться набок. Башня рушилась. Падала прямо в сторону ипподрома...
  
  Тень от нее накрыла беговые дорожки, стойла, часть стремительно пустевших трибун. Казалось, валится целая гора. Грохот ломающихся конструкций, рвущейся арматуры и бьющегося стекла заглушил все - крики ужаса, сирены автомобилей, любые звуки. Башня рухнула на ипподром чудовищным саркофагом из бетона, стекла и стали, похоронив под собой не только всех, кто находился на 48 этажах сплошных офисов, но и часть бегового поля, конюшни и десятки нерасторопных зевак, не успевших подальше отбежать от паддока.
  
  И тогда гигантское, непроглядное облако бетонной пыли, пепла и смерти, поднявшееся на месте гибели сорокавосьмиэтажного исполина, медленно, неумолимо, как лавина, покатилось на ипподром, накрывая всех, кто там был, удушающим, слепым саваном. Свет померк. Наступила тьма.
  
  ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ: КАТАСТРОФА
  
  Внезапно стало почти темно. Свет летнего дня померк, растворившись в удушливом, густом мареве. Воздух стал вязким, им было невозможно дышать - он залеплял глаза, царапал горло, забивал нос и легкие мелкодисперсной взвесью смерти. На трибунах, где еще пять минут назад царило возбужденное смятение, воцарилась паника ослепших и оглохших людей. Крики тонули в кашле, фигуры мелькали в молочной пелене, натыкаясь друг на друга, падая с лестниц, а сверху сыпались и сыпались тонны пыли, песка и пепла.
  
  Молодой парень в кепке с символикой одной из футбольных команд, еще минуту назад ликующий и делавший селфи на фоне трибун, застыл на беговой дорожке, испуганно вглядываясь в затянутое дымом небо. Крупный осколок стекла, несущийся с визгом с большой скоростью, пронзил его горло, как метательный нож. Он не успел даже испугаться - лишь с удивлением посмотрел на алую струю, хлынувшую на яркую майку, и рухнул лицом в гравий...
  
  С неба, сквозь эту адскую завесу, начали падать обломки. Не огромные глыбы, а шквал более мелких, но оттого не менее смертоносных осколков. Кирпичи, куски штукатурки, обрывки проводки, осколки стекла и мебели - всё это сыпалось с высоты, хлопая по земле, по крышам машин, по спинам бегущих в ужасе людей.
  На главной лестнице, ведущей с трибун, образовалась давка. Пожилой мужчина в дорогом костюме, тот самый, что минуту назад ссорился с соседом, оступился и упал. По нему, не разбирая дороги, побежали другие. Его крик быстро смолк, а тело превратилось в бесформенную массу, по которой продолжали карабкаться десятки ног, пока сверху не рухнула осветительная мачта, намертво придавив и его, и тех, кто был рядом...
  
  Неподалеку от трибун молодая женщина в разодранном в клочья платье безуспешно пыталась поднять бетонную плиту, под которой виднелась чья-то рука. Ее крики были беззвучны в оглушающем гуле, а движения - бессильны и хаотичны. Спустя мгновение на нее с шипением рухнул оборванный электрический кабель, и ее тело затрепетало в немом конвульсивном танце, прежде чем затихнуть, объятое едким дымком...
  
  Среди этого хаоса, не спеша, словно гуляя по утреннему туману, двигался Раздор. Его всадник, жокей в алой форме, сидел в седле с прежней бесстрастной позой, но его глаза, те самые тлеющие угольки, теперь были широко раскрыты. В них читалось нечто совершенно новое - шок. Глубокая, неподдельная растерянность. Его тонкие губы приоткрылись. Он озирался с почти нескрываемым изумлением. Он никак не ожидал оказаться свидетелем громоподобного, слепого разрушения, которое не разбирало ни своих, ни чужих.
  
  В этот момент один из обломков - зазубренный, покрытый известковой пылью кусок стальной арматуры - со свистом пронесся между ушей Раздора и с невероятной силой вонзился в плечо маленького жокея.
  
  Раздор вздыбился, издав пронзительное, почти человеческое ржание. Но еще более человеческим было выражение лица его всадника. В его широких глазах шок сменился мгновением острой, физической боли и жгучего недоумения. Это была не та боль, что он знал и которой управлял. Это была тупая, жестокая случайность, абсурдный удар судьбы, который он не предусмотрел.
  
  Он не издал ни звука, лишь его пальцы судорожно сомкнулись на торчащем из плоти холодном металле. Из-под его перчатки обильно хлынула густая, темная кровь, контрастируя с алым цветом его формы. Взгляд его метнулся в сторону рухнувшей башни, но там была лишь очередная стена серой пыли, неумолимо катившаяся в сторону ипподрома. В выражении лица маленького жокея на секунду промелькнуло что-то почти похожее на обиду. Это был чужой спектакль, и ему на сцене была отведена роль статиста, получившего увесистую оплеуху от падающей декорации.
  
  Он покачнулся, его тщедушное тело потеряло опору. Словно в замедленной съемке, он съехал с седла и тяжело рухнул на политый его же кровью, засыпанный стеклом и мусором, песок беговой дорожки. Последнее, что он видел перед тем, как сознание покинуло его, - это испуганный глаз своего коня и накрывающее их с головой новое, еще более плотное облако серой, удушающей пыли.
  
  Раздор, почувствовав внезапную легкость и запах крови хозяина, замер в нерешительности. Он фыркнул, тычась мордой в бесчувственное тело, но не получив ответа, отпрянул. Его угольные глаза, в которых отражался весь происходивший вокруг хаос, на мгновение вспыхнули алым. Он прошелся вокруг своего всадникa беспокойным шагом, заслоняя того от падающих сверху осколков своим крупом, словно верный страж. Но новый, особенно сильный грохот обрушения заставил его вздрогнуть. Конь взметнул голову, издал короткое, тревожное ржание и, ухватив фигурку в алом зубами за куртку, потащил бесчувственное тело к выходу с ипподрома...
  
  ---
  
  ...Центральная городская клиническая больница превратилась в филиал ада. Сирены "скорых" выли не умолкая, сливаясь в один протяжный стон. Ко входу, забрызганные грязью и кровью, беспрерывно подъезжали машины скорой помощи, откуда врачи и санитары выносили на носилках окровавленные, запыленные тела. Воздух был густым от пыли, хлорки и запаха смерти. Везде - стоны, крики, приглушенный плач и отрывистые команды врачей. В углу приемного покоя, отгороженная ширмой, лежала груда тел, накрытая с одного краю простынями, из-под которых на серый кафель медленно выползала алая лужа. Санитары, лица которых были пусты и неподвижны, подходили к этой груде, как к штабелю дров, безжалостно пополняя ее. Оттуда же доносился навязчивый, монотонный звук - тиканье наручных часов на запястье одного из мертвецов...
  В уголке, рядом с грудой мертвецов, на отодвинутых в сторону носилках, сидела маленькая девочка в разодранном розовом платьице. Она сжимала в руке оторванную лапу плюшевого мишки и беззвучно плакала, глядя пустыми глазами на тело своей матери, которое только что положили под ту самую простыню. Никто не подходил к девочке - всем было не до нее...
  
  Именно здесь, в этом хаосе, доктор Эрих Мор нашел свое истинное призвание. Он не суетился, не кричал. Он просто был одновременно везде. И везде от него были толк и польза. Его высокий стан в белом, теперь уже безнадежно испачканном халате, появлялся то у приемного покоя, где он молниеносно сортировал поступающих - "зеленая ветка", "желтая", "красная", "черный зал" - то у операционных, где его бархатный баритон, тихий, но слышимый сквозь любой гам, отдавал точные и безжалостно верные распоряжения.
  
  - Гемостат! Плевральную дренажную систему сюда! Группу крови определять немедленно, у нас нет времени на ошибки! - его голос был холоден и ясен, как скальпель. И эта ледяная уверенность, странным образом, успокаивала и организовывала хаос, заставляя даже самых растерянных интернов действовать с выверенной точностью.
  
  Среди десятков носилок, стоявших прямо в фойe ЦКБ, были и те, что доставили с ипподрома. На одних из них лежал маленький человек в порванной алой форме, с зияющей рваной раной на плече, из которой торчал кусок арматурного прута. Его привезли без сознания, как и многих других. Лицо раненого представляло собой маску из грязи и запекшейся крови.
  
  Но когда санитары, спеша за следующими пострадавшими, на мгновение оставили его каталку в сторонке, жокей внезапно приоткрыл глаза. Тлеющие угольки больше не сверкали. Они потухли, превратившись в пепел, которого и так было много тут в фойе. Раненый сел на носилках, с видимым усилием, поморщился, а затем провел ладонью по торчащему штырю. Он оглянулся, убедился, что никому до него, в этом хаосе, дела нет, схватился поплотнее за арматурину, резко выдохнул и одним движением выдернул прут из плеча. Его крик потонул в хаосе звуков, а окровавленная железяка звякнула о плитки пола. Из раны хлынула кровь, которая, впрочем, тут же прекратилась. Коротышка стянул грязную перчатку и осторожно провел по ране пальцами. Она выглядела... затянувшейся. Свежей, но явно не нанесённой сегодня.
  
  Он сполз с носилок, пошатываясь, и направился к эпицентру суеты - к доктору Мору.
  
  Тот как раз отдавал распоряжение о развертывании дополнительной реанимации в коридоре. Увидев приближающегося жокея, Мор на мгновение замолчал. Его белесые, пустые глаза сузились.
  
  Жокей остановился перед ним, его лицо на секунду исказила гримаса боли, но в глазах читалось нечто иное - радость узнавания.
  
  - Приветствую вас, коллега, - хрипло произнес жокей, едва держась на ногах. Он оперся о пустую каталку и постарался придать себе хоть какой-то внушительный вид.
  
  Мор медленно, будто разглядывая интересный биологический образец, окинул его взглядом, задержавшись на плече.
  
  - Взрывом отметило? Рана выглядит на удивление... зажившей, для полученной час назад, - заметил Мор без единого слова приветствия. - Вам повезло. Или нет.... Я вообще не понимаю, почему Вас ранило!
  - Законы метафизики, увы, даже для нас не всегда становятся рекомендацией, - усмехнулся жокей, и в его глазах на миг вновь вспыхнули те самые угольки, но теперь в них плясали не искорки, а отсветы далеких пожарищ. - Особенно когда в тщательно выстроенную стратегию кто-то вносит такую... тактическую глупость. Взрыв - это не война, доктор. Это судорога. Война - это процесс. Это искусство. А это... - он с отвращением мотнул головой в сторону, откуда доносился гул сирен, - это просто акт вандализма на пороге храма Ареса. Бессмысленный и беспощадный. Мой бег был лишь первым залпом симфонии, а они взяли и разбили оркестр дубиной.
  Это... варварство. Не наш метод.
  - А у метафизики есть законы?
  - А почему бы им и не быть, доктор... - жокей криво улыбнулся. - Я вижу, вы нашли себе... занятие по душе. Бурная деятельность.
  
  - Функция следует за формой. А Форма данного города требует хирургического вмешательства. Но почему Вас, мой добрый друг, постигла такая досадная помеха? Ваш бег был прерван. Да ещё в самом начале..
  
  - Временная неувязка, - отмахнулся жокей, потирая плечо. - Скоро всё наверстаем. Ибо я уже предчувствую, как приближается... ЧЕРНЫЙ. А ему всё это безобразие должно прийтись не по вкусу. Начнутся жалобы и скандалы, абьюз и газлайтинг... А нам это надо? Мне уж точно нет.. Придется наводить порядок. И обязательно узнать: чьих рук эта работа!
  
  Мор кивнул, его взгляд стал отстраненным.
  - Да. Скоро. Но пока мы все тут совершенно вслепую бродим, перебирая варианты. ЕГО нигде нет. Никто не может найти. Простое, казалось бы, дело - отыскать одного-единственного козла в стаде овец, да еще и черного! Так нет же... фигушки.. как сквозь землю провалился..
  
  - Он не хочет... Он ускользает, - согласился жокей, и в его голосе прозвучала неподдельная досада. - Но не навсегда. Такие... неожиданности, как сегодня, обязательно выманят его на свет. Рано или поздно.
  
  Они помолчали, глядя на текущий мимо них поток страдания и смерти, будто два пастуха, наблюдающих, как их огромное стадо овец медленно, но верно движется на бойню.
  
  - Вам требуется дальнейшее лечение, "коллега", - наконец нарушил молчание Мор, указывая взглядом на перевязочную. - Не стоит привлекать лишнего внимания таким... быстрым выздоровлением.
  
  Жокей кивнул и, пошатываясь, направился к толпе легко раненых.
  
  Доктор Мор, обходя заполненные до отказа коридоры, машинально отдернул очередную ширму. Его белесые глаза, привыкшие за ночь к виду смерти, на мгновение расширились.
  
  В углу, прислонившись спиной к изрядному холму из трупов, кое-как прикрытому простынями, сидела маленькая девочка в розовом платьице. К груди она прижимала оторванную лапу плюшевого медведя. Девочка уже не плакала. Просто сидела в полной тишине, уставившись в пустоту, и в этой тишине было больше ужаса, чем во всех криках и стонах, оглашавших больницу.
  
  Жокей, стоявший неподалеку и наблюдавший за работой Мора, подошел ближе. Его обычно насмешливое лицо стало странно неподвижным.
  
  Именно он, а не Мор, внезапно сделал первый шаг. Он медленно, чтобы не испугать, присел перед девочкой на корточки. Его собственная рана дернулась, он крякнул, но не подал вида.
  - Эй, цыпа... - хриплый голос коротышки сорвался. Он неумело, почти по-деревенски, протянул руку и коснулся ее волос.
  
  Девочка вздрогнула и подняла на него опухшие глаза. Ее не испугали ни его испачканная, рваная форма, ни покрытое коркой грязи и засохшей крови, простое, чуть лукавое лицо. Ни даже глаза-угольки. Она увидела в этих его глазах что-то знакомое - такую же боль и потерю.
  
  - Мама... - прошептала она, и это одно слово прозвучало как приговор.
  
  Жокей сглотнул.
  - Ну... скорее, папа. - неумело попытался пошутить он. Внезапно, сам не понимая, зачем он это делает, коротышка вдруг обнял ее, грубо и неловко, подхватил на руки и посадил себе на колени, приземлившись прямо на окровавленный пол. Она снова стала всхлипывать, крепко прижавшись к нему всем своим крохотным телом..Он не знал слов утешения. Он вообще не умел утешать! Не его это была функция.. вот БЛЕДНЫЙ - тот мог заболтать кого угодно. Коротышка в рваной алой форме просто сидел, раскачивая девочку из стороны в сторону, как могли бы качать несуществующие качели, а его пальцы сжимали ту самую оторванную медвежью лапку.
  
  - Ничего... ничего... - бормотал он, глядя поверх ее головы на зловещий холм под простыней. Его взгляд потемнел, в нем вспыхнула не просто досада, а настоящая, холодная, профессиональная ярость. - Их не должно было тут быть. Это не поле боя. Это... бойня. Бессмысленная.
  
  "Война очищает, - стучало в его висках. - Война делит на правых и виноватых, на сильных и слабых. Война - это испытание. А это... это просто издёвка! Они не погибли за идею, они не пали в сражении. Их просто стерли. Как уничтожают бракованный товар. Это не мой метод".
  
  - А ведь даже ничего еще не было решено. Ничего! Это против правил. И слишком... слишком жестоко.
  
  Он произнес это не для девочки, а словно бросал вызов невидимому противнику, тому, кто устроил эту бойню. Мор, стоявший рядом, молча кивнул, его лицо оставалось маской, но в его пустых глазах что-то шевельнулось - понимание? Согласие?
  Тихие всхлипывания девочки постепенно стихли. Она обхватила его шею тонкими ручками и уткнулась носом ему в шею, найдя в этом странном, раненом человечке единственную опору в рухнувшем мире.
  Через несколько минут жокей медленно поднялся, бережно держа ее на руках. Он больше не пошатывался. Его рана, казалось, совсем не беспокоила его.
  - Пойдем, цыпа, - тихо сказал он. - Найдем тебе... молока. Или чаю. И мишку нового. Ладно?
  Она посмотрела на него своими огромными, все еще влажными синими глазами и тихо спросила:
  - А как тебя звать?
  Коротышка на миг задумался, будто перебирая в памяти давно не использованные имена.
  
  - Меня зовут Алик... - сказал он наконец, и в его голосе впервые зазвучали металлические нотки, скрежет далекой брони. - Алик Герр.
  
  И пусть это было лишь очень слабым эхом его истинного Имени, того, что заставляло трепетать народы, но даже в нем все еще звучала власть. Власть того, кто не сеет, не жнет, не охотится, а ВОЮЕТ..
  
  Поставив ребёнка на пол, он бросил последний взгляд на Мора, короткий, полный какого-то вызова и нового, мрачного решения, а потом, не дожидаясь ответа, пошел прочь, держа девочку за руку. Она, совсем крошечная, шла рядом, не оглядываясь на страшный угол за ширмой. Две одинокие фигуры - одна в алом, другая в розовом - растворились в больничном коридоре, унося с собой из этого ада крупицу тепла..
  
  "Что же ты творишь, старый дурак? - пронеслось в голове того, кто назвал себя Алик. - Ты - Всадник. Твоё дело - ВОЙНА, а не подбирать выпавших из гнезда птенцов. БЛЕДНЫЙ будет ржать до колик, если узнает".
  
  Он взглянул на маленькую ладошку, доверчиво лежавшую в его руке. Она была теплой и мягкой. И он, вестник Конца, вдруг с неожиданной ясностью осознал, что эта хрупкая ручка держит теперь не оторванную лапу мишки, а часть его самого, Алика Герра. Это было неудобно, глупо и совершенно против всех правил. Но отступать было уже некуда...
  
  ---
  
  ...Кабинет Гольдбаха сотрясся от отдаленного гула, как от далекого грома. Стекло в окнах задрожало. Рудольф Францевич, беседовавший с мэром, резко обернулся к окну.
  Вдалеке, в районе ипподрома, поднимался к небу гигантский столб огня и черного дыма...
  - Что это? - голос губернатора был тих и почти испуган. Его лицо побледнело.
  Мэр Моисей Игоревич Финсон, тучный, вечно потеющий человек с лицом, напоминающим растерянного бульдога, и с неизменным платочком в руке, которым он утирал лысину, подскочил из кресла и бросился к окну.
  И в эту самую минуту раздался второй, более глухой и тяжелый удар, а по улицам понеслись тяжелые клубы пыли, пепла и песка, мгновенно сделавшие окно слепым.
  Мэр отшатнулся и посмотрел на Гольдбаха ошалелыми глазами, в которых плясала паника. Его платочек бессильно повис в руке.
  
  - Рудольф Францевич, кажется нас бомбят!
  - Не говорите ерунды, Моисей Игоревич! - губернатор начал подниматься из-за стола, отбрасывая тень на бледное, перепуганное лицо мэра.
  
  В эту минуту в кабинет ворвался бледный, как полотно, адъютант. За его спиной бледной зарёванной тенью маячила Эллочка.
  - Рудольф Францевич! Теракт! Башня УВД... ее... нет. Взорвана и обрушилась. Там... там шло совещание... все верхние чины МВД, госбезопасности и полиции присутствовали..
  
  Гольдбах не проронил ни слова. Его побледневшее лицо стало маской из желтого воска. В глазах, обычно холодных и расчетливых, плескалась настоящая, животная паника. Его ум, привыкший просчитывать ходы и интриги, отказывался воспринимать масштаб катастрофы. Это было за гранью любых расчетов, за гранью любого понимания. Кто? Зачем? Уничтожить целое здание УВД посреди бела дня? Он резко подошел к вешалке, накинул пиджак.
  - Машину... - его голос сорвался на хрип, он откашлялся, пытаясь взять себя в руки. - Немедленно! Всех... всех глав оперативных служб - на место теракта. Город... - он замялся, не в силах сразу подобрать нужную формулировку, - переводится в режим повышенной готовности.
  
  Он выбежал из кабинета, чуть не сбив с ног отшатнувшуюся Эллочку, с ужасом прочитавшую в его глазах не гнев, которого она ожидала, а всепоглощающий ужас и полную потерянность. Губернатор не видел врага, не объявлял войну. Он видел лишь хаос, в котором рухнул один из столпов его власти, и не имел ни малейшего понятия, что делать дальше.
  В коридоре его уже ждала усиленная охрана. Молодой офицер с автоматом на груди, с идеально-каменным лицом, взял под козырек.
  - Вашу машину подали к черному ходу, Рудольф Францевич. Бронежилет и шлем уже внутри. Маршрут проложен через спальные районы, вероятность повторной атаки ниже.
  Гольдбах лишь кивнул, с трудом переводя дыхание. Он чувствовал себя не правителем, а подсадной уткой, которую везут на убой.
  Мысль, пульсирующая в висках, была проста и ужасна: "Они могли бы взять мэрию. Здание законодательного собрания. Но они выбрали УВД. Они уничтожили не символ, а кулак. Силу. Они не боятся меня. Они показывают, что моя сила - пыль. И следующей мишенью буду я".
  
  ---
  
  ...В особняке на тихой улочке Саша и Виктор одновременно вздрогнули. Чашки на столе в гостиной задребезжали.
  
  - Что это? - Виктор вскочил с кресла.
  
  Саша уже был у окна, откинув тяжелую портьеру. Его вампирское зрение без труда пробило расстояние и увидело на горизонте над деревьями зловещее черное облако, поднимавшееся над районом ипподрома.
  
  - Взрыв. Очень мощный, - без эмоций констатировал он.
  
  И тут же донесся второй, более страшный, низкочастотный грохот, от которого задрожали стены. Столб дыма и пыли на горизонте стал еще больше, превратившись в гигантский гриб.
  
  - Неужели началось... - прошептал Виктор.
  
  Они выскочили на улицу. Воздух, еще несколько минут назад чистый и прохладный, теперь был густым и едким. С неба начала сыпаться мелкая серая взвесь, неся с собой запах гари и пыли. Вскоре дышать стало трудно, горло першило.
  
  На улице творилось невообразимое. Люди выбегали из домов, кто-то в панике крестился, кто-то плакал, прижимая к себе детей. По мостовой с ревом неслись машины, в основном - "скорые" и полицейские, все в сторону ипподрома. Нарастал гул сирен, сливавшийся в один сплошной, пронзительный вой.
  Из распахнутой двери магазина через дорогу повалил черный дым - кто-то, воспользовавшись паникой, устроил погром. Двое подростков с дикими глазами выбежали оттуда, сжимая в руках бутылки с алкоголем и пачку сигарет. Они смеялись истерическим, надрывным смехом, пока один из них не споткнулся о треснувшую плитку и не упал, разбив лицо, а второй, не видя этого, продолжал бежать дальше...
  
  - Это... это конец света? - растерянно спросила какая-то женщина, стоя на крыльце своего дома и прижимая к груди кота.
  
  Виктор, уже бегущий к своему "Бьюику", который он сегодня, на нервной почве, бросил прямо в переулке, на секунду притормозил, обернувшись. Этот простой и, отчасти, дурацкий вопрос на мгновение пронзил его мозг острее любой боли. "Конец Света!!! Неужели Конец Света?!" Волосы Шатанина зашевелились от ужаса.. Но выглядеть сейчас паникером было нельзя.
  
  - Конец света? - фыркнул он, стараясь, чтобы голос не дрожал. - Да не-е-ет! Это, наверное... новые городские власти дороги ремонтируют. Динамитным способом. Для ускорения прокладки и пресечения протечки... Так что расслабьтесь, гражданочка и идите чайку попейте с этим... э... полосатым. Всё будет в аля-улю! В полном ажуре, как говорится..
  
  Он криво улыбнулся, помахал ей рукой и рванулся к машине. Его шутка прозвучала идиотски и неубедительно, но хотя бы заставила женщину на секунду вытаращить глаза на него, а не на апокалипсис на горизонте. "Хреновый из тебя успокаиватель, Шатанин, - с горечью подумал он, всовывая ключ в замок зажигания. - и прекращай думать про Апокалипсис, имбецил!"
  
  В этот момент в его кармане зазвонил телефон. Обычная, приевшаяся за годы, мелодия показалась резким, тревожным звонком. Виктор рывком поднес трубку к уху.
  - Да... - Он слушал несколько секунд, и его лицо вытянулось. Глаза стали пустыми. - Понял. Выезжаю.
  
  Он бросил на Сашу, всё это время следовавшего за ним молчаливой тенью, короткий взгляд, полный чего-то тяжелого и невысказанного.
  - Мне нужно туда. Это Орлов. Теракт. Взорвана и рухнула башня УВД. Все тридцать этажей. Полный пиздец.
  
  Саша согласно кивнул, его вампирское лицо было невозмутимо, но в глазах вспыхнули острые, холодные искры. Он без лишних слов обошел машину и сел на пассажирское сиденье.
  - Я с тобой. В такой хаос лучше не соваться в одиночку.
  
  Виктор лишь кивнул, вдавил педаль газа в пол, и бордовый "Бьюик" с ревом сорвался с места, рассекая нарастающее, как волна, облако пыли и направляясь к эпицентру катастрофы.
  
  - Шура, - голос Виктора прозвучал приглушенно, будто сквозь вату. - Это же... Это даже не заявка на войну. Это уже сама война. И мы в окопе.
  
  Саша, глядя в лобовое стекло на заволакивающий мир серый пепел, ответил с непривычной для него мягкостью:
  - Нет, Виктор. Война - это когда есть две стороны. Одной из сторон, видимо, являемся мы. Вторая же - пока даже не удостоила нас вниманием. А все это... похоже на санитарную обработку. Сегодня они просто выкосили верхушку нашего муравейника. Муравейник не может объявить войну бульдозеру. Он может лишь суетиться в гневе на разрушенном холмике. И по этой суете можно судить о его размерах. И ещё: муравейник не мстит. Он либо гибнет, либо перестраивается. Давай посмотрим, на что способен наш...
  
  Возле Черного Бульвара они встали в страшную пробку. Через пятнадцать минут нервы Виктора не выдержали, и он погнал машину по аллее. Дело сдвинулось с мертвой точки. Но бульвар вскоре закончился.
  Пока "Бьюик" пробивался сквозь пробки из машин скорой помощи и пожарных расчетов, Шатанин на секунду поймал в боковом зеркале странное отражение. На крыше одного из дальних зданий, окутанная серебристой дымкой, стояла одинокая темная фигура. Не двигалась, не суетилась. Просто наблюдала. За спиной фигуры угадывались большие белые крылья. Но прежде чем старший инспектор успел что-то понять, поворот улицы скрыл здание из виду.
  
  "Крылья? - мозг Виктора, перегруженный адреналином и кортизолом, попытался отрицать очевидное. - Показалось. Напряжение. Пыль.. ИХ не может здесь быть! Меня никто пока не нашел..". Но призрачный отголосок боли в висках, тот самый, что он чувствовал возле лимузина, на секунду дрогнул и затих, будто источник его вдруг отдалился на невероятно далёкое расстояние или... наоборот, на секунду соизволил обратить на него свой взор. Нет, не показалось. Кто-то действительно наблюдал. И этот кто-то был не на их стороне...
  
  ---
  
  Бронированный лимузин, пробиваясь сквозь хаос, с трудом приблизился к тому, что раньше называлось бы периметром катастрофы. Теперь это была граница между миром живых и гигантской братской могилой. Машина Гольдбаха уткнулась в завал из искореженного металла и бетона, дальше путь был только пешком.
  
  Рудольф Францевич вышел из машины, и на него обрушились крики, лай собак-спасателей, рокот техники и едкий, непередаваемый запах - смесь гари, пыли и смерти. Он стоял, не в силах пошевелиться, глядя на груду обломков, возвышавшуюся до небес. Здесь был не просто разрушенный небоскреб. Здесь была уничтожена его власть, его система, его иллюзия контроля.
  
  И тут его взгляд упал на одинокую фигуру пожарного. Тот стоял на коленях у подножия завала, у того места, где еще утром был парадный вход в башню, где крутились двери и кипела жизнь. Его мощная спина в прожженном теплоотражающем костюме содрогалась от беззвучных, но оттого еще более страшных рыданий. В своих огромных, заскорузлых от копоти и крови руках он с нежностью, невероятной для таких лап, держал один-единственный предмет.
  
  Женскую туфлю-лодочку.
  
  Абсолютно целую. Изумительно изящную. На высоком, тонком каблуке. Цвета спелой, почти черной вишни. Она лежала на его ладони, словно хрустальная, сверкая глянцем в отсветах прожекторов, диковинный, неземной артефакт, занесенный сюда из другой, уничтоженной реальности.
  
  Он что-то шептал ей, наклоняясь низко-низко, может быть, извинялся. Что он мог ей пообещать? Что он обязательно спасет её хозяйку? Что он её найдет?
  
  Больше ничего от владелицы туфельки найти не удалось. Ни сумочки, ни обручального кольца, ни пряди волос. Только эта туфелька. Символ утраченной элегантности, обычной женской жизни, которая была здесь, в этой башне, и которую так грубо, так окончательно стерли в порошок.
  
  Гольдбах не отрываясь смотрел на эту блестящую хрупкую лодочку в руках плачущего пожарного и в нем что-то надломилось. Не политик, не губернатор, а просто человек. Он понял, что эта туфелька - и есть главный отчет о произошедшем. Не километры исписанных бумаг, не списки погибших, не доклады спецслужб. Все это - пыль. А это - нет. Это - итог.
  
  Он отвернулся, не в силах больше смотреть. И впервые за долгие годы почувствовал, как по его щеке, смешиваясь с серой пылью, медленно и горячо катится слеза.
  
  ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ: АЛИК ГЕРР КАК АЛИК ГЕРР
  
  Бордовый "Бьюик" встал в полукилометре от эпицентра, упершись в стену из пожарных машин, щитов с колючей проволокой и обезумевших журналистов, пытающихся узнать хоть что-то. Дальше они могли идти только пешком.
  
  Стоило лишь им выйти из машины, как Виктора и Сашу окутал тот самый непередаваемый запах, который всегда витает над местом большой катастрофы - пыль, гарь и... кровь. Океан крови. Саша замер на секунду, его вампирская бледность стала почти фарфоровой. Он сглотнул, сжав кулаки. Для его чуткого обоняния это было как войти в шашлычную для голодного - дурманяще, оглушительно и... опасно для окружающих.
  
  - Держись, Шура, - хрипло бросил Виктор, увидев, насколько хищным вдруг стало лицо его друга. - Может, тебе не стоит так близко?
  - Я справлюсь... - прохрипел Саша, почти не разжимая зубов.
  Шатанин кивнул, и вскоре они уже вошли за ограждение.
  То, что раньше было башней УВД, теперь представляло собой огромную гору обломков, уходящую в запыленное небо. Виктор мысленно прикинул - в здании было метров 180, не меньше. И теперь это - гигантская гробница, наспех слепленная каким-то злобным великаном из бетона, стекла и человеческих жизней...
  Саша сделал шаг и резко остановился, схватившись за Шатанина. Его ноздри расширились, в глазах вспыхнул тот самый хищный блеск, что так пугал Виктора в их первые дни знакомства.
  - Не могу... Слишком много, - он говорил с усилием, словно преодолевая физическое сопротивление. - Это как пытаться пить из пожарного гидранта. Каждая клетка кричит... Я могу броситься на любого, кто подвернется под руку...
  Виктор резко повернулся, закрыв ему обзор руин.
  - Сосредоточься на мне, Шура. На моем голосе. Помнишь, как учил меня различать оттенки лжи в показаниях? Сейчас мне нужен твой нос, но не как зверь, а как детектор. Чувствуешь что-то кроме крови? Химикаты? Взрывчатку?
  Саша принюхался:
  - Я не знаю, как пахнет взрывчатка, но химикатов тут полно...
  
  И тут их нашел Орлов. Лицо полковника было серым от усталости и пыли.
  - Шатанин... Слава богу. Полный пиздец. Никто не понимает, с чего начать. И уж тем более - как продолжать.. Руководства больше нет, вся верхушка МВД, полиции и госбезопасности была на том совещании у министра. - Он провел рукой по лицу, оставляя грязные полосы. - Выясняется, что я, как полковник и начальник Центрального РОВД, и ты, как единственный на весь город майор полиции с особыми полномочиями от губернатора, сейчас... наиболее высокие чины в правоохранительной системе. По факту.
  Орлов мотнул головой в сторону хаотично мечущихся фигур:
  - Вон майор финансовой полиции - ищет кого-то, кто подпишет выделение средств на топливо для техники. Капитан из патрульно-постовой - не знает, кому докладывать о мародерах. Все цепляются за губернатора, и в ближайшее время начнут хвататься за нас, Шатанин. За тебя.
  Виктор почувствовал, как земля уходит из-под ног в прямом смысле. Он был готов на риск, на нарушение правил, но не на это. Не на ответственность за сотни тысяч жизней и порядок в городе, летящем в тартарары.
  
  Стараясь не показывать своего ужаса, Виктор молча кивнул, с трудом осознавая масштаб не только разрушений, но и образовавшейся пустоты. Он был больше не просто оперативником на побегушках у губернатора. В этом хаосе его майорские погоны и бумаги от Гольдбаха внезапно стали не просто привилегией, а тяжким грузом верховной власти.
  "И снова ты продвигаешься во власти..." - пронеслось в голове, и по спине побежали мурашки.
  - Гольдбах где? - перебил Шатанин шефа, резко встряхнувшись, словно пытаясь избавиться от мурашек.
  - В штабе, - Орлов мотнул головой в сторону уцелевшего девятиэтажного здания неподалеку, где метались тени в форме. - Он в полном ауте.. На грани срыва. Нам надо приглядывать за ним, Шатанин. Он сейчас - единственный закон, на который мы можем опереться.
  Виктор кивнул и, не говоря ни слова, схватил Сашу за рукав и потянул за собой. Орлов засеменил следом. Какие-то солдатики у входа попытались затребовать пропуска, но полковник одной короткой фразой из двух слов отправил их в сексуально-пешеходное путешествие. Солдатики переглянулись и решили, что спорить себе дороже.
  
  Пока Орлов, показывая им дорогу, несся вперед как молодой олень, Саша неожиданно остановился у стены, увешанной оперативными схемами. Его взгляд зацепился за старую, пожелтевшую карту города в раме.
  - Здесь раньше было кладбище, - тихо сказал он Виктору. - Восемнадцатый век. Чумное. Нам ещё на втором курсе рассказывали.
  Виктор смотрел на него с вопросом.
  - Кости помнят, - лишь пожал плечами вампир. - Земля здесь пропитана смертью. И нынешняя катастрофа лишь добавила новый слой.
  Эта мысль, произнесенная почти шепотом, заставила Шатанина по-новому взглянуть на руины за окном. Они (кто бы они ни были) не просто разрушили здание - они осквернили древнее место упокоения...
  
  Кабинет на первом этаже, превращенный в штаб, был полон криков, табачного дыма и аромата крепчайшего кофе. По комнате от принтеров к мониторам и назад метались какие-то люди. Время от времени они сталкивались на полпути и начинали ожесточённо спорить, размахивая распечатками. Гольдбах стоял у окна, спиной к комнате, глядя на дымящиеся руины. Он обернулся на скрип двери. Его лицо было непроницаемой маской, но в глазах был животный, неконтролируемый ужас.
  
  - Шатанин... - прошептал он, и в его голосе прозвучала надежда. Он вцепился Виктору в ладонь, цепко, как тонущий. - Видишь? Видишь, что они сделали? Это... это...
  
  - Я вижу, Рудольф Францевич, - тихо, но твердо сказал Виктор, сжимая его руку в ответ. - Мы разберемся. Я обещаю.
  Прежде чем мы начнем, хочу Вас познакомить: со мной мой консультант - Александр Понятовский. Лучший аналитик, которого я когда-либо встречал. Именно его анализ ситуации в "Хундланде" позволил мне подготовить тот отчет.
  Гольдбах перевел взгляд на Сашу, и в его глазах мелькнуло раздражение.
  - Сейчас не время для гражданских...
  - Именно сейчас для них и время! - неожиданно резко парировал Виктор. - Пока мы будем бегать с пистолетами, он сможет увидеть то, что мы пропустим. Узоры в хаосе. Его ум - это оружие, которого нет ни у кого в этом городе.
  Гольдбах с изумлением посмотрел на него, словно видя впервые.
  - Ладно. У вас есть все полномочия. Все. Слышите? Наводите порядок. Любыми способами. Только наведите порядок!
  На эту фразу губернатора Саша лишь молча кивнул, его взгляд уже скользил по картам на стенах, экранам мониторов, лицам людей в комнате. Он подошел к окну, изучая не сами руины, а их геометрию, направление разлета обломков.
  - Три основных вектора разрушения, - тихо сказал он, больше себе, чем окружающим. - Но асимметричных. Как будто...
  Он замолчал, но Виктор уже видел - щелкнуло. Зацепилось. Охотник почуял след.
  Гольдбах вдруг резко повернулся к окну, сжав кулаки.
  - Они убили не просто людей, господа хорошие! Они убили систему. Институты. Преемственность. Знаете, что самое страшное? - Он обернулся, и в его глазах горел холодный, отчаянный огонь. - Что я сейчас подпишу любое ваше решение. Абсолютно любое. Даже введение по всей Зоне Чрезвычайного положения. И это будет законно. Вы понимаете, какая это сила? И какая это ловушка?
  Виктор понял. Он стоял на краю пропасти, где одно его слово могло стать приговором или спасением для тысяч. И не было никого, кто мог бы его остановить.
  
  ---
  
  Когда они вышли из главного входа ЦКБ, девочка посмотрела по сторонам испуганными глазами и сжала его пальцы с силой, неожиданной для такой крохи.
  
  К ним направилась немолодая полицейская с измученным, но всё ещё приветливым лицом.
  - Простите, это ваш ребенок? А вы ранены и, похоже, достаточно серьезно. Вам нужно заполнить документы, прежде чем...
  
  Алик посмотрел на нее. Не моргнув.
  - Это моя дочь, - внезапно даже для себя солгал он, и его голос зазвучал как мягкий, но неумолимый приказ. Взгляд его разгорающихся угольков на секунду стал глубже. - А ты никогда нас не видела. Тебе ясно?
  
  Полицейская на мгновение замерла, ее взгляд стал отсутствующим.
  - Конечно... Извините... - пробормотала она и прошла мимо них, словно не замечая.
  
  Глядя ей вслед, Алик задумался. Внушая ей забыть про них - он на мгновение заглянул в ее сознание. Уставшая женщина, мать двоих детей, работающая на две ставки... Ее жизнь была такой хрупкой. Такие обычно первыми гибли в войнах, которые он начинал. Раньше это его не трогало. Теперь же, чувствуя маленькую теплую руку в своей, он впервые задумался - а будут ли в этой последней войне победители?
  
  Спустившись по ступеням, Алик остановился на почти пустой парковке, засыпанной пеплом и сорванной с деревьев листвой.
  - Хочешь на лошадке покататься? - спросил он.
  
  Малышка кивнула, широко раскрыв глаза. Алик сунул два пальца в рот и оглушительно свистнул - пронзительно и коротко. Воздух дрогнул, и из-за угла больницы, словно материализовавшись из самой дымки, вынесся Раздор. Его рыжая шерсть отливала медью в лучах едва пробивавшегося сквозь пыль солнца.
  Девочка затаила дыхание.
  - Красивый... - прошептала она.
  
  - Кстати, а тебя-то как зовут? - спросил коротышка-жокей, легко подняв ее на руки.
  
  - Фрейя, - ответила девочка.
  
  Алик нервно хихикнул, пораженный.
  - Однако... таких совпадений не бывает, - пробормотал он.
  Раздор подошел к Алику и ткнулся мордой в его раненое плечо. Конь фыркнул - не одобрительно, не сердито, а с тем странным пониманием, что существовало только между ними. Он был не просто скакуном, а частью Алика Герра, его оружием и его тенью. И сейчас, глядя в глаза своего всадника, он видел не боль от раны, а нечто новое - растерянность перед этой крошечной, доверчивой девочкой. Конь терпеливо ждал, куда его поведут на этот раз. В бой, в ад или в тихий переулок - ему было все равно, лишь бы вместе.
  
  - Ну, Фрейя, держись крепче. Тебе сам Один велел уметь верхом ездить... - радостно сообщил Алик, усаживая ее в седло. - А дом-то твой где?
  
  - В Графском. Переулок Старого маршала, дом пять. Там наш с мамой дом!
  
  - А папа твой где? - спросил Алик, уже зная ответ, но желая убедиться.
  
  Личико Фрейи помрачнело.
  - Папа погиб, я еще маленькая была... - ее голос дрогнул, губы задрожали, на глазах выступили слезы. - Я его плохо помню. Он был такой большой, теплый и веселый. И волосы у него были белые..
  Алик смотрел на неё и лихорадочно обдумывал, как ему быть с круглой сиротой, которую и девать-то, кроме детдома, некуда. Этой крохе на вид было лет пять, не больше. Возраст, когда мир должен состоять из сказок и маминых объятий, а не из груды трупов за больничной ширмой.
  Потом, смущенно хмыкнув, ловко вскочил в седло позади нее. Он не успел даже потянуть за поводья, как Раздор, почуяв его волю, сделал мощный прыжок вперед. Мир под его копытами стал нечётким, поплыл, замелькал и... остановился. Воздух дрогнул, закружился вихрем красок и запахов - и разом стих.
  
  Тишина.
  
  Она была первой, что обрушилась на них, - густая, глубокая, звенящая, нарушаемая лишь далеким, мерным вздохом моря и пронзительными криками чаек. Воздух, тёплый, свежий и соленый, пах смолой приморских сосен, влажными водорослями и свободой. Он обжигал лёгкие, вытравливая из них привкус больничного хлора, гари и смерти.
  
  Перед ними, за невысокой покосившейся калиткой, стоял не просто дом. Это был терем, словно сошедший со страниц старой сказки - двухэтажный, грубый, срубленный из потемневшего от времени и непогод бруса. Резные наличники, почерневшие от влаги, взирали на них пустыми глазницами окон. Высокая крутая крыша поросла седым лишайником и казалась древнее самих скал. Он стоял на самом отшибе, одинокий и гордый, спиной к сосновому бору, а лицом - к свинцовым водам залива, где меж валунов, вздыбленных яростью давно отшумевших штормов, белой пеной шипел прибой. Терем утопал в зелени маленького, но ухоженного сада. Перед крыльцом была разбита цветочная клумба. Раздор довольно всхрапнул и потянулся губами к пышным и алым, как жокейская форма Алика, шарам герани.
  
  Тишина здесь была иной, чем в городе. Не отсутствием звуков, а их чистотой. Шум прибоя, крики чаек, шелест сосен - все это лишь подчеркивало глубину молчания. Идеальный фон для планирования. Война, которую знал Алик, всегда начиналась в тишине. В тишине штабных комнат, в тишине перед атакой, в тишине принятия решений.
  
  Жокей с интересом посмотрел на дом.
  - Это кто ж такое построил?
  - Дедушка. Спусти меня вниз..
  Оказавшись на земле, она дождалась, когда он спешится, и тут её маленькая рука с невероятной цепкостью впилась в его пальцы, потащила к крыльцу
  - Мама! Мама! Смотри, это Алик, он меня спас! - звонкий, пронзительный крик Фрейи разорвал завороженную тишину. - Мама, выходи! Посмотри..
  
  Она тянула его, захлебываясь от счастья, от радости возвращения в единственное место, которое осталось для неё цельным, неразрушенным миром. Она уже видела, как дверь открывается, как на пороге появляется улыбающаяся мама...
  
  И тут её накрыло.
  
  Память, жестокая и безжалостная, смела хлипкую стену замещения, что построило её детское подсознание, и обрушилась всей своей тяжестью. Всплыла больница. Крики и шум. Спокойный и тихий угол за ширмой, где тикали часы. Холод кафеля, по которому расплывалась красная краска. Безразличные лица санитаров, все время приносившие кого-то, кого она не хотела разглядывать. И... белая, страшная, наглая простота простыни, наброшенной на груду, под которой...
  
  Её крик оборвался на полуслове. Она забулькала горлом. Восторг в глазах погас, сменившись пустотой, а затем леденящим душу, беззвучным ужасом. Её рот беззвучно открылся, губы задрожали. Сначала это был лишь тихий, прерывистый всхлип, вырвавшийся из самой глубины души. Потом её маленькое тело содрогнулось в немом спазме, и наружу хлынула истерика - не детский плач, а отчаянный, животный вой потери, такой оглушительный в этой безмолвной гармонии, что, казалось, от него треснут потемневшие брёвна старого терема.
  
  Алик, растерянно лепеча что-то неуклюжее о "цыпе" и "мишках", подхватил ее на руки, вбежал дом и стал носить по маленькой гостиной, пытаясь укачать. Она билась на его руках, а он ходил и ходил взад-вперед и что-то бессвязно рассказывал. Его взгляд скользил по стенам, увешанным фотографиями. Семейные снимки, отпуск... Свадьба. Молодая, улыбающаяся женщина - точная копия повзрослевшей Фрейи. И рядом с ней - высокий, атлетически сложенный красавец-блондин с ясными голубыми глазами. Фотографии дышали радостью и счастьем..
  
  "Ну что ж, раз уж ввязался..." - с мрачной решимостью подумал Алик.
  
  Он плюхнулся на диван, посадил рыдающую девочку себе на колени и взял ее личико в ладони.
  - Фрейя. Посмотри на меня.
  
  Она подняла заплаканные глаза. И ахнула. Перед ней сидел не коренастый чернявый коротышка в рваной жокейской форме, а тот самый мужчина со свадебной фотографии, которую мама так любила рассматривать по вечерам. Высокий и мощный платиновый блондин с добрыми и усталыми глазами. Даже одежда на нем изменилась, став похожей на смокинг, что был на фото.
  
  - Я твой папа, - сказал Алик голосом её отца, и глаза его вспыхнули привычным огнём. - Я вернулся. И больше никогда тебя не оставлю. Запомни это...
  
  - Я так и думала, что это ты! - закричала Фрейя и бросилась ему на шею, заливаясь теперь уже слезами радости. - Это ты специально сначала прикинулся гномиком... но я сразу поняла, почувствовала, что ты - мой папа!!
  
  Алик, совершенно ошарашенный такой безоговорочной верой, мог лишь обнять ее покрепче. Отступать было действительно некуда. Да и тысячелетний опыт ведения боёв разучил его отступать.
  
  - Пойдём, я всё тебе покажу! - Фрейя, уже сияющая, тащила Алика за руку, переступая маленькими ножками по скрипучим сосновым половицам.
  
  Она водила его по дому, и с каждым шагом маска отца все быстрее обретала плоть и кровь, превращаясь в лицо отца..
  
  - Это мамин кабинет! - девочка распахнула дверь в небольшую комнату, заваленную книгами и гербариями. - Она тут растения изучала. Говорила, они как люди - бывают добрые и злые.
  
  Алик машинально отметил удобную позицию у окна - полный обзор подхода к дому. Старая привычка.
  
  - А это моя комната! - Фрейя втащила его в следующую комнату, утонувшую в мягких игрушках и детских рисунках. - Смотри, море видно из окна!
  
  Он посмотрел. И действительно - из окна открывалась идеальная панорама залива. Место для наблюдательного пункта - лучше не придумать.
  
  - А вот тут мы с мамой сушили грибы прошлым летом, - она указала на застекленную веранду.
  
  И вот что было странно: слушая ее беглый, слегка бессвязный рассказ, Алик ловил себя на том, что ему действительно интересно. Не как стратегу, оценивающему местность, а как... человеку. Ему хотелось узнать, какие именно растения изучала ее мать. Какой сорт грибов они сушили на той веранде. Война учила его занимать чужие позиции, пробиваться через чужие обороны. Но никогда - входить в чужую жизнь. Это было... ново. И не так ужасно, как он предполагал.
  Его цепкий, привыкший оценивать местность как потенциальный плацдарм или ловушку, взгляд скользил по бревенчатым стенам, массивным балкам, прочному фундаменту.
  
  "Тишина. Уединение. Поблизости ни души. От города - час езды. Идеально", - стучало в его сознании, вытесняя первоначальную неуверенность. "Здесь можно залечь на дно. Переждать бурю, которая началась в Городе. Дождаться, когда БЛЕДНЫЙ и ЧЕРНЫЙ начнут свою возню, и понять, куда ветер дует".
  
  Он вышел вслед за девочкой в сад. Территория была большой и заброшенной. В дальнем углу, под сенью раскидистых елей, стоял старый, покосившийся сарай.
  
  - А там раньше дедушкина лошадка жила! - сообщила Фрейя. - Но это ещё до меня было...
  
  Алик осмотрел строение критическим взглядом. "Кровля прохудилась, но стены крепкие. Починить, обустроить... Для меня это не проблема. Раздору здесь будет лучше, чем в душном городе. И он не будет привлекать лишнего внимания".
  Жеребец радостно фыркнул и закивал головой, словно читая его мысли. Впервые за весь этот длинный и неприятный день Алик Герр улыбнулся.
  
  Раздор прошелся вокруг сарая, внимательно обнюхивая углы. Потом остановился перед Аликом и ткнул его в грудь мордой, словно говоря: "Здесь".
  - Да, я знаю, - Алик положил руку на его шею. - Просторно. Сухо. И главное - никто не найдет.
  Между всадником и его конем пронеслась искра полного понимания. Они оба чувствовали - это не просто укрытие. Это начало чего-то нового. Возможно, последнего пристанища. А может - новой войны, но ведущейся совсем другими методами.
  
  Мысль, которая сначала казалась абсурдной игрой, внезапно обрела четкие, практичные очертания. У него появилась не просто легенда. Появилась ставка. Тихое, укромное место, где Всадник Войны мог отдохнуть, перегруппироваться и, не напрягаясь, наблюдать, как мир, который он должен был расколоть, начинает рушиться сам, грубо и безвкусно, без его изящного участия.
  
  Он положил руку на теплую, шершавую древесину сарая и тихо рассмеялся. Смех был непривычным, лишенным привычной едкой насмешки. В нем звучало нечто новое - предвкушение.
  
  - Что, пап? - насторожилась Фрейя.
  
  - Ничего, цыпа, - он обернулся к ней, и на его лице (том самом, что он "одолжил" у ее отца) заиграла странная, почти человеческая улыбка. - Ничего. Просто я подумал, что нам с тобой и Раздором здесь будет очень хорошо. Очень... спокойно.
  
  И впервые за много столетий это слово - "спокойно" - не вызвало у Алика Герра приступа раздражения. Наоборот, оно легло в душу теплым, обнадеживающим грузом. Война могла и подождать...
  
  ---
  
  Временный штаб в здании напротив завала гудел, как растревоженный улей. Гольдбах, пытавшийся наладить хоть какую-то работу, чувствовал, что контроль ускользает с каждой минутой.
  
  В этот момент в дверях появился адъютант.
  - Рудольф Францевич, к вам... начальник городской Зоополиции. Господин Крафт.
  
  В кабинет вошел высокий, моложавый мужчина лет сорока. Идеально сидящая темно-зеленая форма подчеркивала его спортивное сложение. У него была тяжелая, волевая челюсть и коротко стриженные черные волосы с проседью на висках. На плечах - полковничьи погоны. Его лицо было спокойно, а глаза - холодны и пронзительны. Он излучал уверенность и контроль, которых так не хватало всем в этой комнате.
  
  - Рудольф Францевич, - его голос был ровным и глубоким. - Арнольд Крафт. Приношу соболезнования в связи с трагедией.
  
  Гольдбах кивком пригласил его пройти.
  - Чем обязан, господин Крафт?
  
  - Я видел, в каком сложном положении оказались городские службы. Потеря руководства парализовала их. В такой ситуации долг каждого - предложить помощь. Корпорация "Хундланд" и наша Служба зоополиции готовы предоставить в ваше распоряжение весь наш личный состав для поддержания порядка и проведения спасательных работ.
  
  Гольдбах медленно поднял на него глаза.
  - Весь состав? Это сколько?
  
  - На текущий момент - тридцать тысяч высокомотивированных и дисциплинированных сотрудников, - невозмутимо ответил Крафт. - Полностью экипированных и готовых к выполнению любых задач. Мы можем взять на себя оцепление, регулировку движения, охрану объектов и... учитывая, что структуры МВД и госбезопасности обезглавлены... часть их функций по расследованию.
  
  Пока Крафт говорил, Саша, стоя в углу, внимательно изучал его. Не лицо, не позу - а самую суть.
  - Он не человек, - тихо сказал он Виктору, когда между Гольдбахом и начальником зоополиции завязался напряженный молчаливый диалог. - Вернее, не совсем человек. В нем есть... пустота. Как в киборге, в которого вложили программу. И самое страшное - он даже не осознает этого. А тот, кто это сделал, совершенно этого не скрывает, потому что уверен, что мы бессильны.
  
  В кабинете повисла звенящая тишина. Гольдбах смотрел на Крафта, и по его спине бежали мурашки. Это не было предложением помощи. Это был ультиматум. Аккуратный, вежливый, но ультиматум. Он понимал, что стоит ему кивнуть, и тридцать тысяч зеленых молодчиков, возникших как из-под земли, возьмут город в клещи. Навсегда.
  
  - Это... очень щедрое предложение, господин Крафт, - наконец выдавил Гольдбах. - Позвольте мне... посовещаться с сотрудниками моей администрации.
  
  - Конечно, Рудольф Францевич, - Крафт вежливо кивнул, и в уголках его губ дрогнула тень улыбки. - Мы готовы ждать. Но, полагаю, время - не тот ресурс, которым Вам можно разбрасываться. Городу нужен порядок. А мы можем его обеспечить...
  
  .... Когда дверь за Крафтом закрылась, в кабинете воцарилась гробовая тишина. Гольдбах медленно опустился в кресло, вдруг показавшись самому себе старым и беспомощным.
  
  - Тридцать тысяч, - прошептал он, проводя рукой по лицу. - Это больше, чем вся городская полиция, ОМОН и спецназ вместе взятые. Мы проиграли, даже не начав сражаться.
  
  Виктор молча подошел к окну. За стеклом копошились сотни спасателей, (не к месту напомнившие Сашины слова о муравейнике), мигали синие огни, оседала пыль на развороченной земле. Картина, далекая от всего, что он когда-либо знал. От размеренной жизни с мамой в питерской хрущевке, от зазубренных параграфов в университетских учебниках. Теории государства и права оказались бесполезным хламом, когда государство в лице губернатора сидело за его спиной разбитое, а право безжалостно переписывалось тем, у кого в руках была реальная сила. Тридцать тысяч штыков. Против чего?
  - Нет, Рудольф Францевич, - сказал он тихо, но так, что каждое слово прозвучало отчетливо. - Неожиданно наш враг выбрался из тени. И теперь мы знаем его численность.
  
  Он обернулся от окна к Гольдбаху. Не как майор полиции к губернатору, а как тот самый Шатанин, что в шестнадцать лет мог за полчаса собрать дворовую команду и отбить у рэкетиров соседний ларёк.
  
  - Знаете, в нашем дворе все знали одну истину. - его голос прозвучал спокойно и твердо, но в нем слышался металл. - Можно насчитать у противника хоть тридцать стволов, хоть тридцать тысяч. Суть не в этом. Суть - готов ли ты, когда все кончено, выйти во двор один. С пустыми руками. И просто стоять. Смотреть им в глаза. Потому что иначе нельзя. Потому что за спиной - твой двор. Твои. - Виктор медленно прошелся взглядом по потухшему лицу Гольдбаха. - Они показали цифры. А мы... мы им покажем хуй!
  
  В его словах не было бравады - только холодная, почти безразличная уверенность человека, который смотрит в бездну и понимает, что та смотрит в него в ответ. И что терять ему уже нечего. Вообще.
  
  -------
  - Пап, а я кушать хочу, - тихо сказала Фрейя, и Алик похолодел..
  
  Еда. Банальная, приземленная потребность, о которой Всадник Войны не задумывался веками. Обычно он "подзаряжался" адреналином схватки или просто... существовал. Теперь же он стоял перед холодильником в чужой кухне, чувствуя себя более беспомощным, чем перед лицом целой армии.
  
  Холодильник оказался полон. Видно было, что хозяйка заботилась о запасах. Курица, яйца, молоко, колбаса, овощи. Алик уставился на это изобилие, словно сапер на минное поле.
  
  - А ты умеешь готовить? - спросила Фрейя, с надеждой глядя на него.
  
  "Я умею приказывать. Умею атаковать. Сеять панику. Побеждать...- промелькнуло у него в голове.- А готовить я не умею! Вот ЧЕРНЫЙ - тот хоть фаршированного слона на вертеле зажарить может. А я... я..."
  
  - Омлет, - с уверенностью, которой не чувствовал, заявил он, наугад хватая с полки яйца и ища сковороду.
  
  То, что произошло дальше, едва ли можно было назвать кулинарией. Это было сражение. Яйца упрямо не хотели разбиваться, скорлупа летела во все стороны, а молоко из пакета вдруг решило выплеснуться на пол. Дым от подгоревшего масла заставил сработать пожарную сигнализацию, и Алику пришлось сбивать датчик с потолка половником. Фрейя, сначала испуганная, скоро залилась смехом, наблюдая, как ее могучий "папа" отчаянно сражается с кухонной утварью.
  
  В итоге на стол был водружен не столько омлет, сколько яично-колбасная субстанция с подгоревшими краями. Но для Фрейи, которая ела, забавно причмокивая, это было пиршеством.
  
  - Вкусно! - объявила она, и в этот момент Алик почувствовал странное тепло в груди, с которым раньше сталкивался разве что после особенно удачного кавалерийского прорыва.
  
  Поев, девочка начала клевать носом. Он бережно поднял ее на руки - такое легкое, почти невесомое существо, пахнущее омлетом и детским шампунем. Она крепко обвила его шею ручками и поцеловала в щеку. Потом зевнула и почти тут же погрузилась в тяжелый, беспокойный сон, в котором снова и снова вздрагивала и бормотала: "Папочка.. не уходи..."
  
  Он отнес ее в ту самую комнату с видом на море, уложил в кровать и укрыл одеялом, с неловкостью настоящего солдата в подобных делах. Девочка во сне вцепилась в его палец, не отпуская. Пришлось присесть на край кровати и ждать, пока ее хватка ослабнет.
  
  И вот тогда, в полной тишине, нарушаемой лишь мерным шумом прибоя и ровным дыханием ребенка, его взгляд наконец свободно заскользил по комнате. Он видел не просто интерьер. Он видел жизнь, в которую ворвался. На полке, рядом с детскими книжками с яркими картинками, стояла потрепанная книга в строгом переплете - "Тактика партизанской войны". Рука сама потянулась к ней. Он открыл ее на случайной странице и увидел пометки на полях - точные, выверенные, с безжалостным анализом чужих ошибок и лаконичными предложениями по улучшению. Почерк был уверенным и резким.
  
  "Так вот кто ты был, - промелькнула у Алика мысль, и в ней проросла черточка неожиданного, профессионального уважения. - Не просто красавец-мужчина, а воин. Настоящий. Строгий и умный. Жаль, мы не встретились на поле боя".
  
  На стене висела фотография - тот же мужчина, но в военной форме с погонами капитана ВВС. Его взгляд с портрета был прямым и спокойным. И впервые за многие века Алику Герру, Всаднику Войны, стало искренне, по-братски, жаль человека, которого он никогда не знал. Здесь, в этой тишине, он чувствовал его присутствие - собрата по оружию, чью семью и дом, его ставку и его тыл, он теперь по странной прихоти судьбы должен был оберегать.
  
  Осторожно высвободив палец из разжавшейся во сне ладошки Фрейи, он вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Он спустился с крыльца и сел на маленькую лавочку в тени густого платана. Тихо ступая, подошел Раздор, весело качая головой и порыкивая, словно гигантская рыжая собака.
  
  "Тихая гавань, - спросил его Алик, глядя на далекие огни в темнеющее море. - Или новая линия фронта?"
  
  Он не знал ответа. Но впервые за долгое время у него появилось нечто, что нужно было защищать. И это чувство было куда интереснее, чем любая битва.
  
  ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ: ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ
  
  Слово из трех букв, грубое и неожиданное, грохнулось в натянутую тишину штаба, словно гиря на хрустальный пол.
  
  Молодой адъютант у двери аж подпрыгнул, сделав шаг назад. Две девушки-делопроизводительницы, до этого лихорадочно печатавшие что-то на ноутбуках, застыли с широко раскрытыми глазами, их пальцы замерли над клавишами. Потом одна из них тихонько ойкнула. В толпе у мониторов раздалось гыгыканье... Даже видавший виды Орлов медленно поднес руку ко лбу и пощупал его, будто проверяя, не горит ли он от стыда.
  
  Именно в этой шокирующей тишине, рожденной матерным вызовом Виктора, Гольдбах и совершил свой выбор. Не тогда, когда слушал доводы разума, а сейчас, глядя на этого рыжего наглеца, который одним словом вырвал его из оцепенения и поставил перед простым фактом: иногда единственный ответ на силу - это самая простая неприкрытая готовность к драке.
  
  Губернатор медленно поднял голову. В его потухших глазах что-то дрогнуло, шевельнулось. Он обвел взглядом комнату, видя, что каждый находящийся здесь сверлит его взглядом, ожидая решения.
  
  - Выйдите все, - его голос прозвучал тихо, но с такой сталью, что все в комнате немедленно засобирались. - Кроме Шатанина, Орлова и... ээ... Понятовского. - Он кивком указал на Сашу.
  
  Люди, не говоря ни слова, бросились к выходу, словно боясь, что тем, кто будет нерасторопен, он лично наподдаст под зад. Когда дверь закрылась за последним штабистом, Гольдбах откинулся в кресле и уставился на Виктора.
  
  - Хорошо, Шатанин. Ты вытащил свой эээ... козырь. Теперь объясни мне, как именно мы будем... показывать хуй тридцати тысячам вооруженных мужиков, почти биороботов, в зеленой форме, не получив при этом пулю в лоб. - Он резко перевел взгляд на Сашу. - И, кстати, мне кто-нибудь объяснит, откуда они, блять, взялись, эти тридцать тысяч? Весь наш учет, все базы данных - у меня есть доступ ко всему! Никаких массовых вербовок не производилось, или я чего-то не знаю?? Никаких тайных тренировочных лагерей нигде не наблюдалось. Да и явных тоже!! Откуда у частной фирмы целая армия?! Это что - ЧВК?
  Орлов и Шатанин тоже уставились на Сашу, словно он знал ответы на все поставленные вопросы. Тот стоял неподвижно, его бледные пальцы слегка постукивали по ручке кресла.
  
  - Массовая вербовка - метод шумный и заметный, - тихо начал он. - "Хундланд" явно предпочитает тихие, системные решения. Я почти уверен, что они не строили казармы. И не проводили агитацию и мобилизацию. Но! Они явно использовали то, что уже есть. - Он посмотрел на Гольдбаха. - Рудольф Францевич, в городе полно безработных, людей, освободившихся из мест не столь отдалённых, студентов с долгами, малоимущих с низкооплачиваемой работой. Что, если им предложили контракт, от которого невозможно отказаться? Высокая зарплата, соцпакет, стабильность крупной корпорации, чувство принадлежности к сильной структуре... Это мощный магнит. А их... дисциплину, безукоризненность и отсутствие эмоций можно списать на строгий корпоративный отбор и интенсивную подготовку, в том числе и психологическую, выжигающую личность, оставляющую только функцию. Они не биороботы. Они - идеальные сотрудники, созданные системой из обычных людей. И оттого, возможно, они еще страшнее...
  
  Гольдбах молча водил взглядом от Саши к Виктору, потом к Орлову. Его пальцы нервно барабанили по столу. Наконец он тяжело вздохнул:
  - Допустим. Но это не меняет сути. У них тридцать тысяч. У нас - обезглавленный аппарат и горстка верных людей. Зато неверных - вагон и маленькая тележка. Что вы предлагаете? Каков наш ход?
  
  - Наш ход - принять их правила, но играть лучше них, - уверенно сказал Виктор. - Они хотят помочь? Пусть помогают. Но на наших условиях. Вы говорите: "Спасибо, господин Крафт. Ваше рвение похвально. Я назначаю вас... ээ... ответственным за обеспечение общественного порядка на периферийных территориях. За очистку дорог второстепенного значения и организацию центров сбора гуманитарной помощи". Вы засовываете их в какое-нибудь болото, подальше от центра власти и реальных рычагов...
  Мы разобьем их "помощь" на кусочки. Одни пусть дороги расчищают вокруг ипподрома, другие - патрулируют спальные районы на окраинах. Третьи пусть займутся лошадьми - это их прямая обязанность как зоополиции. Под нашим присмотром. А все ключевые объекты - связь, финансы, архивы, этот штаб - останутся под нашим... эээ... вашим полным контролем. Мы их... канализируем. Направим в безопасное для нас русло.
  
  - Это гениально, хоть и безумно, - хрипло рассмеялся Орлов. - Крафт такого не ожидает. Он ждет либо капитуляции, либо отказа. А мы ему даем добро, но так, что его армия будет занята чем угодно, кроме захвата телеграфа, почтамта и банков..
  
  - Именно, - кивнул Саша. - Это выигрыш времени. И у нас появляется возможность изучить их вблизи. Узнать, как они устроены, где их слабые места. Всякая система, даже самая прочная, имеет изъяны.
  
  Гольдбах смотрел на него, и в его глазах промелькнуло сомнение.
  - А если они не согласятся? Если Крафт потребует большего?
  
  - Тогда он раскроет свои карты слишком рано, - вступил Саша. - И вы получите законный повод объявить его действия попыткой мятежа. Пока же он - всего лишь добропорядочный корпорат, предлагающий помощь в трудную минуту. Отказывать ему - ошибка. Ограничивать - разумная управленческая практика.
  
  Гольдбах поднялся из-за стола и прошелся по кабинету. Он остановился у окна, глядя на дымящиеся руины. За окном начинало темнеть.
  - Ладно, - тихо сказал он. - Будем играть. По нашим правилам. Готовьте меморандум. Ограничиваем их деятельность строго оговоренными участками. Шатанин, Орлов - вы курируете. Понятовский - ваша задача следить за любыми аномалиями в их поведении. - Он обернулся, и в его глазах горел уже не страх, а упрямая холодная решимость. - Но есть и другой ход. На тот случай, если наша задумка провалится.
  
  Он подошел к установленному посреди зала сейфу и набрал код. Дверь открылась с тихим щелчком. Внутри лежал спутниковый телефон старинного образца, матово-черный, без всяких индикаторов.
  Гольдбах взял трубку. Она оказалась на удивление тяжелой. Он приложил ее к уху, услышав лишь ровный гул готовности линии, и произнес голосом, лишенным всяких эмоций:
  - Активируйте протокол "Гроза". Код доступа: "Буревестник".
  Он не ждал ответа. Положил трубку на место и захлопнул дверцу сейфа. Повернулся к троим мужчинам, застывшим в ожидании.
  - Теперь ждем.
  
  ------
  
  Утро в Графском было ясным, солнечным и тихим. Единственными звуками, нарушавшими покой, были крики чаек да мерный стук топора. Алик, в уже ставшем привычным для него облике могучего мускулистого блондина, в одних просторных рабочих штанах, тесал бревна, разобрав завал возле сарая. Мокрые от пота мускулы блестели на солнце. Проходившие мимо сада дамочки, спешащие на пляж, восхищенно заглядывались через забор. Работа шла споро - Всадник Войны обладал нечеловеческой силой, и толстые бревна поддавались ему с легкостью...
  
  Из дома послышался шорох, и на пороге появилась Фрейя. Она стояла, протирая сонные глаза, в том самом рваном розовом платьице, которое было все в грязи и засохших потеках чужой крови. Волосы девочки торчали во все стороны сальными и пыльными патлами. Чумазая мордашка была в светлых полосках, оставленных высохшими слезами..
  
  Он опустил топор и внимательно посмотрел на нее. Ребенок. Чумазый, грязный. Весь какой-то неправильный.... С этим ребёнком нужно было что-то сделать, но он никак не мог вспомнить - что именно.. Какая-то процедура требовалась, но вот какая именно - его память, хранившая лишь тактики осад и схемы кавалерийских прорывов, отказывалась подсказать.
  
  Он стоял, чувствуя странное беспокойство, пока его взгляд не зацепился за блестящий кран над раковиной у стены сарая. Вода. Мытье. Да, именно так. Людей, технику, коней - все нужно было содержать в чистоте. Это было логично, практично, гигиенично, это вписывалось в его картину мира. Фрейю нужно было вымыть. И... расчесать. Да, эти спутанные волосы явно требовали применения гребня, как грива Раздора после быстрой скачки.
  
  - Цыпа, - позвал он своим новым, бархатным баритоном, наконец определившись с планом действий. - А ну-ка иди сюда. Необходимы срочные гигиенические мероприятия.
  
  Она послушно подошла, и он, больше не говоря ни слова, поднял ее на руки и понес в дом. В ванной он столкнулся с новой проблемой. Вода, кран, мыло, детский шампунь.. Все это было ему знакомо лишь в теории. Но Фрейя, к его удивлению и тихой радости, сама ловко разделась, заткнула ванну пробкой и запустила струю теплой воды, проверяя температуру ладошкой.
  
  - Мама так делала, - пояснила она, и в ее голосе не было боли, лишь спокойное воспоминание. Когда ванна стала наполняться, девочка залезла в неё и села. Новоявленный отец внимательно следил за каждым её действием и все запоминал.
  
  Алик нашел над раковиной пузырек с детской пеной для ванны в виде единорога. Выдавил полбутылки. Пена взметнулась горой, заполнив всю ванну хлопьями, похожими на облака. Фрейя залилась счастливым, звонким смехом, который, казалось, отгонял тени от самого дома.
  
  - Смотри, пап, как много! - кричала она, хлопая по пене ладонями и запуская радужные пузыри в воздух.
  - Много - не мало, цыпа. Вон, Раздору ещё больше понадобится.
  - А мы его тоже будем купать?
  - Обязательно! Но не сегодня.
  
  Алик, стоя на коленях на мокром кафеле, с неловкостью великана, пытался вымыть ее волосы. Пена из ванны лезла в глаза, немного щипала, он ворчал, а она смеялась еще громче. И в этом хаосе, среди запаха детского шампуня и ее беззаботного смеха, он почувствовал незнакомое, теплое чувство. Это не было торжеством победы. Это было... умиротворение.
  
  Пока Фрейя, уже чистая и укутанная в огромное банное полотенце, с важным видом выбирала себе одежду из комода, Алик решил навести порядок в гостиной. И заодно посмотреть, что и где лежит. Его взгляд упал на старую офицерскую полевую сумку, скромно лежавшую в углу нижнего ящика комода. Он вытащил и заглянул в нее. Сверху лежало потрепанное военное удостоверение. Герр открыл его и прочитал: "Снег Александр Аскольдович".
  
  "Александр... Саша... Алик", - мысленно произнес он, рассматривая маленькую фотографию в удостоверении. - Вот уж действительно, Снег, с такими-то белыми волосами..." И его, теперь уже собственная, челка внезапно утратила свой платиновый цвет и стала совершенно белой, как только что выпавший и еще ничем не тронутый снег в зимнем лесу. Он отставил офицерскую сумку. Алик разбирал вещи в комоде и размышлял: Его звали так же, как и погибшего отца девочки. Снова совпадение... Таких совпадений не бывает.
  Он взглянул на свое отражение в зеркале на стене: Это была не маска. Это была судьба...
  Из спальни выбежала Фрейя, уже в чистом синем платьице с котиками.
  - Пап, а что на завтрак?
  Алик посмотрел на нее, на ее сияющие глаза, доверчиво взиравшие на него - Алика Снега, и тихо ответил:
  - Сейчас придумаем, цыпа. Сейчас придумаем.
  
  На кухне его ждало новое сражение, но на этот раз Алик был готов. Он действовал с той же безжалостной эффективностью, с какой когда-то громил вражеские фланги. Яйца были расколоты в миску без каких-либо насыпавшихся в желтки осколков, колбаса нарезана ровными, почти инженерными ломтиками, сковорода раскалена до идеальной температуры. Ни дыма, ни пожарной сигнализации. Через пять минут на столе стояла идеальная болтунья с аккуратно выложенными по краям ломтиками подрумяненной колбасы и два аккуратных бутерброда с сыром.
  
  - Красотища! - объявила Фрейя, с энтузиазмом принявшись за еду. - Ты научился готовить, пап?
  
  Алик смотрел на нее и понимал, что чувствует нечто странно похожее на гордость за успешно проведенную операцию.
  
  - Пап, а заплети мне косички - я ж не могу ходить все время такая растрепанная. - попросила Фрейя, доверчиво протягивая ему расческу.
  
  Косички. Перед Аликом Герром, тем, кто мог сплести в смертельную петлю тактику окружения целой армии, встала новая, непостижимая задача. Он взял расческу, ощущая ее непривычную легкость. Первые попытки больше напоминали попытку связать веревки во время шторма - волосы путались, выскальзывали, а тонкие прядки разъезжались в разные стороны, словно саботируя его усилия. Фрейя терпеливо сидела, но на ее лице уже читалось легкое сомнение.
  
  - Три прядки, пап, - подсказывала она. - Правую на среднюю, левую на среднюю...
  
  Но его пальцы, способные с нечеловеческой точностью направлять клинок в бою, отказывались выполнять эту ювелирную работу. Через пятнадцать минут мучений на голове у девочки красовалось нечто бесформенное и растрепанное, больше похожее на разоренное гнездо, чем на прическу.
  
  Алик отложил расческу. По его лицу скользнула тень раздражения. Он был Всадником Войны, одной из сил, двигающих мироздание, и не мог справиться с волосами маленькой девочки? Это было неприемлемо.
  
  Он вздохнул, собрал волосы Фрейи в руки еще раз и... щелкнул пальцами.
  
  Воздух над ее головой дрогнул, и за долю секунды две идеальные, тугие и ровные косички сами собой легли вдоль ее головы, будто их заплела невидимая, но невероятно искусная рука. Через секунду они украсились бантами под цвет платьица.
  
  Фрейя подбежала к зеркалу и закричала от восторга:
  - Получилось! Самые красивые!
  
  Алик посмотрел на неё, затем на свои пальцы, и в уголке его рта дрогнула улыбка.
  - Я вам всемогущий, или где? - тихо и с глупой гордостью пробормотал он себе под нос.
  
  После завтрака Фрейя устроилась в гостиной перед телевизором, погрузившись в яркий, несуразный мир детских мультфильмов. Алик же, пользуясь моментом, наконец добрался до содержимого офицерской сумки. Помимо военного удостоверения, которое он уже изучил, внутри лежала потрепанная тетрадь в кожаном переплете и конверт с пометкой "От Кости".
  
  Алик открыл тетрадь. Это был то ли дневник, то ли аналитический журнал пилота. Капитан Снег, человек с ясным, методичным умом, фиксировал необычности, которые замечал с высоты. Он писал о "странных маршрутах грузовиков с эмблемой "Хундланда", следующих ночами на заброшенные аэродромы времен "до Зоны". Отмечал "Яркий свет прожекторов и предположительно аномальное энергопотребление на неиспользуемых или закрытых объектах, словно там работало мощное электрооборудование". Его больше всего беспокоили "частые, ничем не обоснованные помехи в эфире в определенных секторах", которые он интерпретировал как "признаки масштабных работ по созданию системы глушения и контроля над коммуникациями". Он приходил к несколько параноидальному, на первый взгляд, выводу, что корпорация "Хундланд" ведет на территории Зоны какую-то масштабную, тщательно скрываемую деятельность, не связанную с ее публичными целями".
  
  Затем Алик вскрыл конверт. Это было письмо, датированное двумя годами ранее.
  
  "Саш, привет с материка. Почитал я о твоих "наблюдениях". Брось ты это дело. Ты же знаешь, с кем имеешь дело. Эти ребята не шутят. Помнишь моего друга, того Московского журналиста? Он тоже копал под "Хундланд". Его нашли в реке. Официально - несчастный случай. Укус гадюки. Гадюки, Саша! Но - в шею... Все всё понимают, но молчат. Они везде... А у тебя жена, дочь... Не лезь ты, ради всего святого. Летай себе спокойно и смотри вперед, а не вниз. Вот такой у меня для тебя совет. Костя".
  
  На обороте, другим почерком, вероятно, рукой самого Снега, была короткая, торопливая приписка химическим карандашом: "Не послушал. Боюсь, они что-то строят. Что-то большое. Если со мной что-то случится, ищи в старом ангаре No4..." Дальше фраза расплывалась фиолетовым пятном..
  
  Алик отложил письмо. Он все понял. Капитан Снег, летчик с острым зрением и не менее острым умом, увидел тень, ползущую по его земле. Он попытался выяснить, возможно предупредить и был уничтожен. Его гибель оформили как авиакатастрофу. Этот человек видел угрозу там, где другие были слепы.
  Алик закрыл тетрадь. И внезапно почувствовал, что принял на себя не только заботу о девочке. Он принял эстафету этого странного и опасного расследования..
  
  В этот момент мультики сменились резкими, тревожными аккордами новостной заставки. На экране появилось бледное, напряженное лицо губернатора Гольдбаха. Он стоял на фоне руин и на что-то указывал молодому мужчине в форме майора полиции. Диктор за кадром вещал о вчерашнем теракте, о введении в городе чрезвычайного положения и комендантского часа. Внезапно камера сделала наплыв на губернатора, включился звук, и его голос, дрогнув от гнева, произнес: "...и мы объявляем беспощадную войну тем, кто посмел поднять руку на наш город и наших людей!"
  
  Фрейя, услышав знакомое слово, отвлеклась от своих кукол, с которыми она собиралась пить чай на крыльце, и обернулась к телевизору. Ее брови сдвинулись.
  - Пап, - позвала она. - А что это за война? Нам в садике рассказывали, что мы теперь ни с кем никогда не будем воевать.
  
  Вопрос, простой и детский, повис в воздухе, оглушив Алика своей простотой. Века существования, вся его суть, знание, только что подкрепленное прочитанным в дневнике, кричали "да, мы будем, это неизбежно". Но глядя в ее широкие, доверчивые глаза, он не мог этого сказать. Он видел в них отражение того мира, который он, согласно предсказанию, должен был уничтожить, и который теперь по воле абсурдной судьбы должен был защитить.
  
  Он взял пульт и выключил телевизор. В доме снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь шумом прибоя.
  - Война бывает разная, цыпа, - медленно, подбирая слова, начал он, садясь рядом с ней на ступеньки крыльца. - Иногда - это ужас, гром и пыль, боль и кровь. А иногда.. - он посмотрел на ее косички, потом оглянулся на дом за своей спиной, - это когда ты каждый день, тихо и без всяких объявлений, охраняешь то, что тебе дорого. Свой мир. Свой дом. Своих близких. Вот это и есть теперь наша с тобой главная задача. Самая сложная война - это когда ты не воюешь, а защищаешь. Поняла?
  
  Фрейя внимательно посмотрела на него, потом кивнула, не до конца понимая, но чувствуя важность его слов.
  - Значит, мы - защитники?
  - Да, цыпа, - Алик положил руку на ее голову. - Мы - защитники. Именно так.
  
  Он говорил это и понимал, что впервые за всю свою бесконечную жизнь начинает по-настоящему постигать смысл этих слов. И что эта "тихая война" за этот дом и этого ребенка может оказаться величайшей битвой в его истории.
  
  ------------
  
  Утром Город проснулся от оглушительного рева. Не сирен - с техникой в городе была напряженка. От рева низко летящих реактивных истребителей, которые пронеслись над центром, оставляя в небе дымные следы. Следом над городом, грохоча, пронеслись вертолеты, направляясь ко все ещё дымящимся руинам.
  
  По всем городским каналам, на всех экранах и ретрансляторах, на всех смартфонах и планшетах, с огромным опозданием, замерцало официальное обращение. На экране был Гольдбах. Бледный, но собранный. Глаза его горели лихорадочным огнем.
  
  "Граждане! В связи с беспрецедентной террористической атакой, унесшей жизни лучших сынов нашего города, и для обеспечения безопасности каждого из вас... с шести часов утра на всей территории Черноморской Экономической Зоны вводится режим ЧРЕЗВЫЧАЙНОГО ПОЛОЖЕНИЯ".
  
  Текст побежал бегущей строкой, озвученный его же, но каким-то чужым, стальным голосом.
  
  "...комендантский час с 22:00 до 6:00...
  ...запрет на любые собрания...
  ...ограничение передвижения...
  ...право силовых структур на проведение обысков и задержаний без санкции прокурора..."
  
  И последняя, самая важная строка:
  "...все внутренние силовые структуры переподчиняются оперативному штабу под руководством губернатора Р.Ф. Гольдбаха..."
  
  Город замер. Люди смотрели в окна, где по пустынным улицам, еще не оправившимся от вчерашнего шока, уже медленно проползали колонны армейских БТРов с непривычными опознавательными знаками. Это были не их солдаты. Это были федералы.
  
  Гольдбах сидел в своем кабинете, глядя на мониторы. Он сделал это. Он бросил вызов "Хундланду", призвав на помощь дьявола, которого боялся всю свою политическую жизнь. Он, возможно, спас Город от зеленого поглощения, но превратил его в оккупированную территорию.
  
  Он не знал, что страшнее. И чувствовал, как по спине медленно ползет ледяной мурашек предчувствия, что очень скоро ему придется сделать выбор между ними. И заплатить за этот выбор окончательно и бесповоротно страшную цену.
  
  ------
  
  Воздух в городе стал другим. После объявления чрезвычайного положения его пропитали новые звуки: рокот армейских БТРов, щелчки затворов на КПП, нервные голоса патрулей. И под эту тревожную какофонию Виктор и Саша вели свою тихую охоту.
  
  Бордовый "Бьюик" стоял в полукилометре от заброшенного депо, в котором час назад скрылся серый минивэн с двухглавым какаду на дверце. Саша, замерший на пассажирском сиденье, казался мраморной статуей. Его глаза были закрыты, но каждый мускул под белой холодной кожей был напряжен.
  Виктор смотрел в окно через армейский бинокль и параллельно ковырял в носу.
  - Чувствуешь? - прервал он молчание, не отрывая бинокль от глаз.
  - Чувствую, - беззвучно выдохнул Саша. - Пустоту. Там, где должны быть люди, - вакуум. Словно они все выключены. Ни страха, ни злобы, ни усталости. Как будто смотришь на муравейник через толстое стекло.
  Он приоткрыл один глаз:
  - Может, они и правда биороботы?
  Внезапно Шатанин резко дернулся и схватился за виски. Его лицо исказила гримаса боли.
  - Шура... - просипел он. - Он здесь. Тот, из лимузина. Близко.
  
  С ужасом Виктор почувствовал, как знакомый ледяной штык вонзился в его череп. Боль была слабее, чем в прошлый раз, но не менее узнаваемой - тот же, уже узнаваемый, отпечаток чужого, враждебного сознания.
  
  - Пеленгуешь? - скрипя зубами, спросил он.
  - Нет... я никого и ничего не чувствую. - Саша посмотрел на него виноватым взглядом.
  
  Виктор резко завел машину. В зеркале заднего вида он увидел, как из-за угла выкатил тот самый длинный черный Линкольн. Он двигался медленно, словно хищник, уверенный в своей добыче.
  
  - Поехали, - бросил Виктор, вдавив педаль газа в пол.
  "Бьюик" рванул с места, шины взвизгнули по асфальту. Виктор ждал погони, его пальцы впились в руль, а взгляд метался по зеркалам. Но никакой погони не было.
  
  Вместо этого Линкольн плавно, почти лениво, подкатил к обочине в полусотне метров позади них и замер. Ни тревоги, ни агрессии - лишь холодная демонстрация превосходства. Средняя дверь беззвучно распахнулась, и из темного нутра салона вышла... миловидная девушка в элегантном зеленом костюме. На ее руках сидела крошечная черная собачка, на ошейнике которой холодным синим огнем сверкали бриллианты.
  
  Девушка, та самая Люси Брод, которую Виктор видел у "Хундоскрёба", поставила песика на тротуар. Тот деловито подбежал к ближайшему чахлому деревцу, задрал лапку и сделал свои дела. Ничто в этой картине не выдавало смертельной угрозы - обычная сценка выгула домашнего питомца в растерзанном городе. Собачка запрыгнула обратно на руки хозяйки, та скользнула в салон, и дверь бесшумно закрылась. Линкольн плавно тронулся с места и влился в поток, такой же зловещий и непостижимый, как и минуту назад.
  
  В машине воцарилась оглушительная тишина.
  
  - Я... я никого не чувствую, - наконец произнес Саша, его голос был сбит с толку. - Там... пусто. Как будто не было вовсе.
  
  Виктор прислушался к себе. Адская боль в висках, что накатывала секунду назад, стихла, исчезла без следа, словно ее и не было.
  
  - Может... - медленно начал Виктор, глядя вслед удаляющемуся лимузину, - может, он вышел из машины, пока его секретарша выгуливала псину? Стоял где-то рядом, в тени, и просто... смотрел на нас?
  
  Эта мысль была страшнее любой погони. Их враг не просто силен. Он играет с ними, демонстрируя, что может быть невидимкой в двух шагах, что его воздействие - это сила, которую он может наслать или отозвать по своей прихоти. Они не просто получили предупреждение. Они получили урок: вы имеете дело с тем, кого не можете понять, и чьи правила для вас - загадка.
  
  - Все гораздо хуже... - голос Саши был хриплым. - Он, кто бы он ни был, провел границу. Показал, что не мы наблюдаем, а мы сами под наблюдением. И что наша охота - это игра, в которую он позволяет нам играть.
  
  Они молча смотрели на пустую дорогу. Хаос в городе, федеральные войска, тридцать тысяч зеленых солдат - все это было лишь фоном. Настоящая война, тихая и необъявленная, шла между ними и тем, кто сидел в черном лимузине. И они только что получили первое, недвусмысленное предупреждение.
  
  ---
  
  Вечер опустился на город, не принеся покоя. Вернувшись в особняк, Виктор и Саша еще час обсуждали случившееся, но так и не пришли к однозначному выводу. Кто был в том лимузине? И был ли? Почему головную боль Виктора можно было "выключить", словно лампочку? А я, наоборот, ничего не почувствовал..
  В конце концов хозяин дома удалился в библиотеку, чтобы погрузиться в изучение муниципальных архивов, доступ к которым они получили от Гольдбаха.
  
  Виктор остался один в гостиной. Давление прошедшего дня тяжелым грузом лежало на плечах. Ему нужно было проветриться. Он вышел на крыльцо, закурил и стоял, глядя на темные очертания сада, пытаясь упорядочить хаос в голове. Ночной воздух был прохладен и неподвижен.
  
  Тень отделилась от клубящейся тьмы под старым дубом и, распугивая светлячков, бесшумно приблизилась. Он не услышал ни шагов, ни даже шелеста. Просто почувствовал на себе чей-то взгляд и резко обернулся.
  
  Перед ним стояла высокая фигура в длинном плаще песочного цвета. Капюшон был натянут максимально низко, скрывая почти все лицо. Было видно лишь подбородок и губы. В лунном свете металлически поблескивала странная, бледная кожа. Из-под полы плаща виднелись белые, ослепительно чистые перья.
  
  - Ты бежишь, - прозвучал голос. Он был тихим, без эмоций и как будто исходил не из-под капюшона, а из самого воздуха вокруг них. - Бежишь от того, что назначено тебе от рождения. Но чем быстрее бег, тем короче путь к финалу.
  
  Виктор почувствовал, как по спине побежали ледяные мурашки. Он инстинктивно принял боевую стойку.
  - Кто ты?
  
  - Посредник, Наблюдатель, - последовал ответ. - Тот, кто фиксирует процесс. И процесс ускоряется. Твоя деятельность привлекла внимание. БЛЕДНЫЙ уже скоро ступит на эту землю. А его не интересуют игры в кошки-мышки с местной властью. Он будет искать тебя. И он найдет..
  
  Слово "Бледный" прозвучало с такой внезапной, безличной тяжестью, что Виктору стало физически не по себе. Это было не имя, а обозначение, титул некой силы, равной по масштабу тому, что он чувствовал возле лимузина, но совершенно иной по природе.
  
  - Что ему нужно? - хрипло спросил Виктор.
  
  - Завершения, - просто сказал Наблюдатель. - Начало - это твоя задача. Завершение - его. Ты уклоняешься от своей. Он придёт напомнить.
  
  Фигура сделала шаг назад, сливаясь с тенью дерева.
  - Игру в прятки начинают двое. Один талантливо прячется. Другой посредственно ищет. Когда явятся остальные, игра станет всеобщей. Но ведь они могут и не найти?
  
  И он исчез. Не растворился в воздухе, не ушел - просто перестал существовать в этой конкретной точке пространства, словно его и не было. Только большое белое перо осталось на крыльце, словно напоминание о том, что кто-то только что стоял тут.
  
  Виктор поднял перо и завертел в руке, не зная, что с ним делать. Сигарета давно потухла. Воздух снова был тих и спокоен, но теперь эта тишина была зловещей. Он смотрел в темноту сада, понимая, что только что получил не предупреждение, а подсказку. Только он её не понял..
  Его бегство подходило к концу. А вот Игра только начиналась, но правила к ней диктовали не он и, уж тем более, не Гольдбах с Крафтом. Правила писали существа, для которых весь город был лишь игровым полем. И теперь на это поле выходили новые, куда более опасные игроки.
  
  ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ: ЖОРЖ ФАМЕЛИК
  
  Рассвет застал Центральную городскую клиническую больницу в состоянии, промежуточном между адом и высокотехнологичным конвейером по переработке человеческого мяса. Основной шок от теракта прошел, сменившись изнурительной, рутинной фазой попыток выхаживания безнадежных, лечения тяжелых и выписки легкораненых. Воздух, все еще густой от запахов антисептика, крови и стресса, теперь был наполнен и новыми звуками: с улицы доносился мерный гул тяжелой техники и изредка - резкие, чужеродные команды.
  
  Доктор Эрих Мор начал свой утренний обход ровно в шесть ноль-ноль. Его белый халат был безупречно чист, словно только что из прачечной, а движения - плавны и экономичны, как у хирурга, проводящего ювелирную операцию. Он не просто шел по коридорам - он скользил по ним, его белесые, пустые глаза фиксировали малейшие детали, словно сканируя реальность на предмет возможных сбоев.
  
  Его прибытие в каждое отделение регистрировалось почти физически - как падение барометрического давления перед бурей. Медсестры вытягивались в струнку, санитары замирали с утками в руках, а молодые интерны, пытавшиеся до его прихода хоть как-то взбодрить пациентов шутками, мгновенно замолкали, их лица становились масками профессиональной отстраненности. Мор не требовал всего этого - он просто был таким. Атмосферным явлением. Стихией, которую невозможно игнорировать. И они не игнорировали...
  А он даже не смотрел на окружавших его людей - он сканировал биологические системы, оценивая их текущее состояние и процент вероятности сбоя в ближайшие 24 часа.
  
  Мор остановился у поста дежурной медсестры. Та, с тёмными кругами под глазами, тут же вскочила, нервно поправляя чепчик.
  - Доброе утро, Эрих Витальевич! За ночь поступило ещё семнадцать человек. Шесть - с обострениями на фоне стресса, остальные - последствия вчерашней давки и паники. Федералы на КПП ужесточили пропускной режим, родственников не пускают.
  
  Мор медленно кивнул, его взгляд был устремлен куда-то сквозь нее.
  - Разрешить вход родственникам. Но сократить время визита до пятнадцати минут. Всех поступающих проверять на предмет контагиозных заболеваний. Открыть дополнительный изолятор на третьем этаже для пациентов с признаками любой вирусной инфекции. В том числе и психогенного контакта.
  
  - Психогенного контакта? - переспросила медсестра, не понимая.
  
  - С новыми патрулями, - уточнил Мор, и в его бархатном баритоне прозвучала легкая, почти насмешливая нотка. - Некоторые горожане демонстрируют внезапные неадекватные реакции при виде солдат. Каталогизируйте симптомы: тремор, спутанность сознания, немотивированная агрессия. Я подозреваю интересную этиологию.
  
  Он двинулся дальше, оставив медсестру в лёгком ступоре, и его белый халат мелькнул в дверном проеме палаты, где лежал мужчина с ампутированной рукой. Больной, только что стонавший от боли, внезапно умолк, уставившись на вошедшего главврача широко раскрытыми глазами. Не из-за того, что боль внезапно прекратилась, а из-за странного, почти гипнотического спокойствия, которое этот строгий человек принёс с собой. Мор даже не взглянул на внезапно затихшего страдальца, но его мозг уже зафиксировал и обработал данные: "Пациент 347-Б. Ампутация правой кисти. Посттравматический шок. Стабилизирован. Дальнейшие вмешательства не требуются".
  Его обход был похож на смотр войск. Он заходил в палаты, бегло, с одного взгляда, оценивал состояние больных, отдавал тихие, но подробные распоряжения интернам. В его присутствии нервозность, царившая в ЦКБ, угасала, сменяясь оцепенением. Он был не просто врачом - он был стабилизатором, гасящим человеческие эмоции, как скальпель перерезающий нерв.
  Он шел и уже думал не о следующем "сбое" в системе под названием "Больница", а о сбое за ее стенами - в системе под названием "Город"...
  
  В ординаторской, где врачи пили кофе, царило подавленное молчание. На экране телевизора показывали кадры с федеральными БТРами на улицах.
  - Ничего не понимаю, - устало произнес один из хирургов. - Вчера "Хундланд" предлагал помощь, сегодня - военные. Кто следующий? Инопланетяне?
  - Ох, я уже всего ожидаю! - плаксиво воскликнула замученная и уставшая дама-анестезиолог. - Вчера теракт, сегодня - войска. Что будет завтра?
  Мор, появившись в дверях ординаторской, произнес тихо, но так, что его услышали все:
  - Завтра будет эпидемия. Или голод. Или ещё что-нибудь не менее "привлекательное"... Цепочка коллапса уже запущена. Взрыв, потеря управления, ввод внешних сил, нарушение логистики... - Он повернул к ним свое бесстрастное лицо. - Наша задача - быть готовыми к любому следующему звену. Медикаменты. Продукты. Резервные генераторы. Я рекомендую начать тотальную инвентаризацию и ввести режим жесткой экономии всех ресурсов, начиная с завтрашнего дня.
  
  Он не ждал ответа. Развернулся и вышел, направляясь в свой кабинет. По пути его остановил пожилой санитар, толкавший тележку с бельем.
  - Доктор, эти... зеленые, у входа стоят. Говорят, "помогают обеспечивать порядок". Изъяли на четвертом этаже клетку с канарейкой. Говорят: "Не положено: птица без конкретного хозяина". И выглядят они ... жутковато. Вроде люди, как люди, но посмотришь внимательно и волосы шевелятся..
  
  Мор остановился и на несколько секунд уставился в стену, словно читая невидимый текст.
  - Порядок - это их функция. Наша - лечение. Пока их функция не мешает нашей, они не представляют операционного интереса. Если начнут мешать... - Он не договорил, лишь провел ладонью по идеально гладкой поверхности стены, и санитар невольно отшатнулся. - Продолжайте работу.
  
  Выйдя из лифта на своем этаже, главврач на минуту задержался у окна в конце коридора, выходившего на главный вход. Там, внизу, на улице, как два разных вида патогенов, сосуществовали, не смешиваясь, федералы в камуфляже и безупречно-подтянутые зеленые фигуры Зоополиции. Мор наблюдал за их бесстрастным, почти ритуальным противостоянием, и в уголках его губ дрогнуло нечто, отдаленно напоминающее научный интерес. Он видел не людей, а два конкурирующих штамма, внедренных в организм города. Его задача, как верховного инфекциониста и главного патологоанатома, заключалась вовсе не в том, чтобы лечить организм, а в том, чтобы вскрыть его и досконально изучить механизм разрушения, вызываемый каждым из штаммов. И, возможно, найти способ направить их разрушительную силу друг против друга...
  
  Войдя в свой кабинет, главврач закрыл дверь. Стерильная чистота: ни лишней бумажки на столе, ни намёка на личные вещи в шкафу. Он подошел к компьютеру и вызвал на экран схему городских коммуникаций. Его пальцы бесшумно пролетели по клавиатуре, открывая закрытые потоки данных - потребление энергии, движение транспорта, активность сотовых сетей. Он сравнивал их с вчерашними показателями, ища аномалии, ища сбои, которые предшествуют большому коллапсу.
  
  Он был врачом. И его пациентом был теперь весь Город. А когда пациент болен смертельно, главное - не эмоции. Главное - холодный, беспристрастный анализ симптомов и подготовка к неизбежной агонии. Или к ампутации...
  
  --------
  
  Городской аэропорт был похож на муравейник, по которому прошелся сапог. Хаотичное движение, приглушенный детский плач, взволнованные, почти взвинченные до истерики возгласы и гулкая, давящая тишина в промежутках между ними. Терминал был переполнен до отказа. Одни люди, бледные и испуганные, сверлили взглядом табло вылетов, словно пытаясь ускорить время, другие пытались пробиться к стойкам регистрации, но повсюду сквозь их суетливые движения пробивались сосредоточенные и мрачные взгляды патрулирующих федералов с автоматами на груди. Тут и там по забитому до отказа аэропорту, словно тени, скользили фигуры в темно-зеленой форме с нашивкой двухголового какаду на плече. Их пустые, словно невидящие взгляды пугали горожан сильнее любого автомата. При появлении зоополицейского шум стихал, а люди старались максимально дистанцироваться от него.
  
  Страх имел несколько слоев, как и причины их бегства. Самые проницательные бежали от наводнивших город "помощников", чувствуя, что за красивыми словами о помощи скрывается железная хватка, которая не разожмется. Другие, более прагматичные, видели, что город за неделю провалился в экономический коллапс: банки заморозили счета, цены взлетели до небес, а торговля и бизнес остановились. Третьих, самых многочисленных, гнал простой животный ужас перед грубой силой и хаосом. Они видели федералов, видели зеленые формы и понимали - здесь больше нет закона. Есть только оккупация и тихий, методичный террор, пришедший на смену теракту.
  
  В этот момент на взлетную полосу вырулил и медленно начал разгон переполненный до последнего кресла "Боинг", державший курс на Петербург. Вот он оторвался от Земли и стал удаляться. Людям, ждавшим свои рейсы и провожавшим его взглядом, показалось, он увозил с собой последние крупицы надежды. Атмосфера нервозности в аэропорту медленно, но верно нарастала..
  Процедура досмотра перед вылетом превратилась в унизительный и затяжной ритуал. Федералы проверяли документы и багаж на предмет угроз, но сотрудники зоополиции действовали иначе. Они подолгу заглядывали в глаза каждому пассажиру, их пустые взгляды казались сканерами, считывающими не металл, а саму человеческую суть. Иногда они отводили в сторону того, чей взгляд казался им слишком любопытным или недостаточно испуганным. Этих людей уводили в служебные помещения, и они больше не возвращались к своим рейсам. Это знали уже все. И потому, завидев зеленую форму, люди опускали глаза, стараясь стать невидимками.
  
  В этот момент на соседнюю полосу, с оглушительным, но удивительно благородным ревом двигателей, начал выруливать частный самолет - изящный, стремительный Cessna 750 Citation X, гордый обладатель титула самого быстрого бизнес-джета в мире. Его появление казалось кадром из другого кино: про мир роскоши, скорости и безупречного контроля, случайно вклеенный в фильм-катастрофу.
  
  Когда самолет замер, стало видно, что на боку у него изображены старинные чашечные подвесные весы - с такими обычно изображают Фемиду. В свете яркого южного солнца весы сверкали золотой краской. На ярком солнце и при ближайшем рассмотрении становилось ясно, что это совсем не весы правосудия. На одной чаше был нарисован спелый колос пшеницы, на другой - гроздь винограда. Символика эта была ясна: сельское хозяйство, основа цивилизации, и роскошь, ее вершина. И все это - под знаком меры и баланса. Для тех, кто знал о его последних деловых маневрах хозяина самолета, этот герб на фюзеляже выглядел не иначе как знаменем нового завоевателя. К Сессне подали трап. Люк открылся, и наверху появился сам Жорж Фамелик. Известный миллиардер, сделавший свое состояние на легендарном шампанском "Rêve de Diamant" ("Бриллиантовая мечта") и плантациях оливковых деревьев, которые он скупил на корню в Тунисе и Греции. Последнее время пресса с недоумением писала, что Фамелик внезапно заинтересовался пшеницей и строит элеваторы в Поволжье.
  
  По трапу спускался высокий, невероятно красивый мужчина лет тридцати пяти. Бледное, аристократическое лицо с тонкими, словно высеченными из мрамора чертами, обрамляли длинные, чуть вьющиеся волосы черные, как вороново крыло, ниспадавшие на плечи черного пиджака от Кардена. Карие, почти черные глаза внимательно наблюдали за окружающим миром. Тонкие, красные губы кривились в презрительной усмешке. Несмотря на июльскую жару, он был облачен в безупречный ансамбль из черного же шёлка и тончайшей шерсти: пиджак, жилет, застегнутый на все пуговицы, и строгие брюки со стрелками. На лацкане пиджака поблескивал миниатюрный, но искусно выполненный золотой знак-бутоньерка в виде подвесных весов, где чаши были инкрустированы мелкими бриллиантами.
  
  Его встретил такой же черный, как и его костюм, лимузин. Фамелик молча кивнул водителю и скользнул в салон.
  - Мой жеребец? - первым делом спросил он, его голос был низким и бархатным.
  - Прибыл вчера, месье Фамелик. Его доставили в конюшни отеля "Хилтон", как вы и распорядились.
  - Тогда в отель. И побыстрее.
  
  Но "побыстрее" не получилось. По пути в центр лимузин постоянно останавливали военные патрули и какие-то странные люди в зеленой форме. Фамелик, привыкший к тому, что мир мгновенно прогибается перед его богатством и волей, впервые наблюдал нечто, неподвластное ему. Он смотрел сквозь тонированное стекло на охваченный паникой город, и его аристократическая бледность становилась болезненной. Он видел не хаос - он видел коллапс логистики, разрыв цепочек поставок, паралич управления. Это било по самой сути его деловой натуры.
  
  Он мысленно прикидывал убытки. Остановленные заводы, сорванные контракты, парализованные порты. Возможная полная ликвидация Черноморской Экономической Зоны!!
  Его новая, тайная стратегия по установлению контроля над зерновыми потоками Евразии - стратегия, основанная на тонком финансовом и политическом маневрировании, - могла рухнуть в одночасье, погребенная под вот этим грубым, силовым хаосом. Его весы угрожали опрокинуться. А он, Жорж Фамелик, ненавидел дисбаланс больше всего на свете. Для него это было хуже смерти - это был крах совершенной системы, которую он выстраивал годами.
  
  Когда они проезжали мимо развалин башни УВД, он резко дернул шнурок сигнализации.
  - Стой!
  
  Лимузин замер. Фамелик вышел и, не обращая внимания на предостерегающие взгляды солдат, уставился на гору обломков. Он стоял недвижимо, его черный силуэт резко контрастировал с серым пеплом катастрофы. Он смотрел, как люди-муравьи разбирают завалы, измученные, потные, покрытые пылью и безнадегой. Но решительные в своем желании покончить с этим ужасом.
  Фамелик смотрел и внутри его нарастал ужас и злость. Это был не просто теракт. Это был акт системного уничтожения.
  
  Он повернулся было к лимузину, но вдруг резким движением достал свой iPhone, ткнул в вызов и, не обременяя себя вежливостью приветствия, бросил в трубку сдавленным, шипящим от ужаса и ярости шепотом:
  - Ты что, уже здесь?... то есть как это "Нет"!!? - его голос сорвался. - А ты знаешь, сколько тут трупов??? !! Что вообще происходит????!! .... Что значит "Не знаю"?? .... Так... Давай, все бросай и дуй сюда!
  
  Он сбросил звонок, даже не дослушав ответа. Снова повернулся к руинам. Его пальцы машинально сжали несчастный телефон так, что стекло экрана треснуло. Фамелик посмотрел на останки небоскреба, и в его глазах вспыхнул холодный, расчетливый азарт. Игра изменилась. И он, Жорж Фамелик, должен был понять новые правила, желательно до того, как Город превратится в братскую могилу для всех...
  Внезапно Фамелик улыбнулся и облизал свои неестественно красные губы. Инстинкт подсказывал ему, что не все еще потеряно. Инстинкт хищника, учуявшего, что старый мир скоро рухнет, и тот, кто контролирует хлеб, будет контролировать все. Эти руины были не концом, а прологом. Начиналась новая эра - эра тотальной нужды. И на его весах чаша с виноградом "Rêve de Diamant" уже казалась невесомой игрушкой по сравнению с чашей, где лежало скромное, но жизненно важное зерно. Он стоял у эпицентра катастрофы и видел не смерть, а рождение нового рынка. Рынка, где главной валютой будет еда. И он намеревался стать его единственным эмитентом.
  
  --------
  
  Ночь была неестественно тихой, словно истерзанный и измученный город, наконец, впал в тяжелую, беспробудную кому. По его пустынным, ощетинившимся блокпостами улицам, словно черный призрак, скользил длинный лимузин. Он двигался беззвучно, его фары были выключены, а за тонированными стеклами царила непроглядная тьма.
  Линкольн двигался очень медленно, словно нехотя.
  Но там, где он проезжал, происходило нечто немыслимое.
  
  У блокпоста на Проспекте Победы двое федералов, куривших и переговаривавшихся вполголоса, вдруг резко выпрямились. Их лица стали пустыми, глаза остекленели. Без единого слова они закинули свои автоматы за спину и, оставив пост, строевым шагом направились к стоявшему рядом "Хаммеру". Двери захлопнулись, и машина, с выключенными фарами, плавно тронулась за удаляющимися огнями лимузина.
  У бронетранспортера БТР-80, замершего у въезда в парк Старого маршала, трое солдат несли вахту. Они перешептывались, делясь страхами и слухами, когда вдали показался длинный силуэт таун-кара в сопровождении "Хаммера". Шепот оборвался на полуслове. Трое парней застыли, будто превратившись в соляные столпы. Затем, с идеальной синхронностью марионеток, они развернулись, вскарабкались в открытый люк бронемашины и захлопнули его за собой. Мгновение спустя дизельный двигатель взревел, и БТР, лязгая гусеницами, рванулся с места, вливаясь в призрачную колонну.
  
  Возле закрытого бара на Трудовой улице, где двое десантников в полной экипировке устроили импровизированный КПП, картина была иной. Увидев приближающийся кортеж, они не бросили поста. Наоборот. Они, не сговариваясь, подобрали свои автоматы, вскинули их на плечо и строевым шагом, отбивая каблуками по асфальту, прошли к стоящему в переулке армейскому грузовику "Урал". Откинули борт, влезли в кузов, где в темноте уже сидели другие такие же молчаливые фигуры. Грузовик тронулся, завершая сбор отряда. Пост у бара остался пустым, и лишь ветер гонял по асфальту пустые пачки от чипсов.
  
  Та же картина повторилась у здания законодательного собрания, превращенного в казарму. Двери распахнулись, и оттуда, словно по невидимой команде, потянулся поток солдат. Они молча, с каменными лицами, занимали места в грузовиках и БТРах, стоявших в готовности. Ни криков командиров, ни гула моторов - лишь призрачный, слаженный марш под покровом ночи. Казалось, сама тень, плывущая в лимузине, высасывала из них волю, оставляя лишь послушную плоть.
  
  Испуганные горожане, разбуженные внезапным грохотом, с опаской подбирались к окнам. За плотными шторами и задернутыми гардинами они видели, как по улицам, не включая фар, плывет темная река техники. БТРы и грузовики громко лязгали гусеницами и грохотали моторами, заполняя ночь металлическим скрежетом, но на этом фоне стояла звенящая, противоестественная тишина - ни окриков командиров, ни переклички, ни даже кашля. Солдаты, видимые в открытых люках и кузовах, сидели или стояли недвижимо, как манекены, их лица застыли в пустых, ослепших масках. Это зрелище было страшнее любого теракта. Окончательно обалдевшие жители инстинктивно понимали, что стали свидетелями чего-то постыдного и ужасного, как будто стали свидетелями капитуляции целой армии. Они замирали, не смея дышать, и отползали от окон, стараясь забыть увиденное, суеверно веря, что если притвориться, будто ничего не было, то и кошмар пройдет стороной. Люди игнорировали это шествие, как игнорируют чумной барабан, боясь навлечь на себя заразу.
  Но это было не все...
  Едва только военная техника отъезжала, оставляя казармы и блокпосты пустыми, из подворотен и переулков бесшумно появлялись фигуры. В темно-зеленой форме с оранжевым кантом и белой птицей на эмблеме, с пустыми, сонными, но готовыми к работе лицами. Они занимали оставленные позиции, входили в казармы, вставали у пустующих пулеметных гнезд. Смена караула была завершена. Старые стражи ушли. Новые - уже дежурили.
  
  Черный Линкольн, обрастая длинным, зловещим хвостом из бронетехники и грузовиков с выключенными фарами, миновал окраины и вырвался на пустынное загородное шоссе. Колонна мчалась в ночи около часа, пока наконец не свернула на едва заметную, разбитую дорогу, ведущую к старому, заброшенному объекту ПВО времен Холодной войны.
  
  Объект "Зеркало" - так он именовался в секретных архивах. На поверхности это были лишь заросшие бурьяном бетонные холмы-куполы радарных установок, ржавые антенны, скрючившиеся сгнившие противовоздушные орудия и главное здание, похожее на вросший в землю дорический храм с гигантскими, наглухо заваренными сталью, дверями. Сбоку от него находился въезд в подземный бункер, и судя по новому асфальту, бункер этот вряд ли был заброшен.
  Это было то самое место, которое капитан Снег в своем дневнике отметил как "потенциальный узел связи и управления с аномальными энергопоказателями".
  
  Когда лимузин приблизился, гигантские ворота с оглушительным скрежетом, разрывающим тишину на километры вокруг, медленно поползли в стороны, открывая черную пасть. Колонна, не сбавляя хода, въехала внутрь. Ворота закрылись, поглотив ее.
  
  Прошла ночь. Наступило утро. Яркое, солнечное, июльское утро.
  
  Ровно в полдень те же самые ворота снова издали свой леденящий душу скрежет и медленно открылись. Из чрева объекта, грохоча гусеницами и ревя моторами, выехала та же военная техника. Те же "Хаммеры", те же грузовики, те же БТРы.
  
  И люди в них сидели те же самые. И те же самые лица теми же самыми глазами смотрели на мир вокруг, но что-то с ними было не так... Их глаза были пустые и сонные, движения - заторможены и механистичны. Они не произносили ни звука. А их форма... теперь она была не камуфляжной, а темно-зеленой, с оранжевым кантом на рукавах и воротнике. И на плече у каждого, словно клеймо, красовалась начищенная до блеска эмблема - двуглавый какаду.
  
  Колонна, тяжело грохоча, выползла из чрева старого объекта и медленно двинулась по пыльной дороге обратно в сторону Города. Люди в машинах смотрели прямо перед собой, и было понятно, что они не видят ни дороги, ни соседей, ни самого себя. В глазах плескалась пустота, похожая на глубокий, беспробудный сон наяву.
  Они ехали молча. Никто не курил, не перешептывался, не спал. Просто сидели, подчиняясь неведомому ритму, заложенному в них за стенами "Зеркала". На людей более-менее были похожи лишь те, кто вел эти машины. Отключенные фары грузовиков мертвыми глазами смотрели в яркий летний день. Даже грохот гусениц и рев моторов звучали приглушенно, будто сама техника подчинилась этой всепоглощающей тишине.
  
  Когда колонна достигла городских окраин и стала вползать на мгновенно опустевшие улицы, ее встречали лишь приоткрытые ставни и чьи-то испуганные взгляды из-за занавесок. Люди, видевшие, как эти солдаты уезжали, теперь с немым ужасом наблюдали, как они возвращаются - уже другими. Не врагами, не захватчиками, а чем-то гораздо более странным и пугающим: пустыми оболочками, марширующими под звуки неведомой им самим команды.
  
  Колонна растянулась по главному проспекту, и ее хвост еще скрывался в утреннем тумане, когда головные машины уже достигли центра. Они не занимали посты, не разворачивались в боевые порядки. Они просто медленно и методично расползались по городу, как стынущая лава, занимая отведенные им места. Процесс был беззвучным и неотвратимым, словно смена времен года. Город, все утро радовавшийся, что все закончилось, внезапно обнаружил, что его защитники вернулись. Но никто не мог сказать - защитники ли это еще. Или просто новая ступень надвигающегося кошмара, тихая и необъяснимая.
  
  ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ: СМЕНА КАРАУЛА
  
  Гольдбах сидел на кровати, судорожно глотая воздух, и пытался понять, что его разбудило. Не шум. Что-то другое. Что-то неправильное. И тогда он это осознал. Тишина. Та самая гулкая, давящая тишина, что пришла на смену ночному грохоту. Последние несколько ночей город засыпал под аккомпанемент рокота дизелей и лязга гусениц - звуков, пугающих, но привычных. Теперь их не было. Была только звенящая, неестественная пустота, будто у города вырвали сердце и на его место положили вату. И из этой ваты прорвался оглушительный, истеричный звонок телефона спецсвязи, от которого губернатор подскочил на кровати и, едва не смахнув аппарат с прикроватной тумбочки, схватил трубку.
  - Говори! - его голос был хриплым от сна и нарастающей паники.
  
  Голос в трубке принадлежал дежурному офицеру из ситуационного центра и был тонким, почти истеричным, пронзая предрассветный мрак.
  - Рудольф Францевич!.. Войска... Федералы... Они... исчезли!
  
  - Что значит "исчезли"?! Кто исчез? - Гольдбах рывком сорвался с кровати, холодный ужас сковал конечности. - Доложить по форме! Немедленно!
  
  - Посты брошены! Вся техника... БТРы, "Уралы"... Всё уехало! Все федералы! В городе ни одного солдата! Только... только зеленые теперь стоят на всех КПП...
  
  Легендарная стойкость Гольдбаха, выдержавшая десятки политических кризисов, дала трещину. Он почувствовал, как почва уходит из-под ног в самом прямом смысле.
  - Собирайте всех! Весь оперативный штаб! Через пятнадцать минут! - просипел он, уже натягивая брюки на дрожащие ноги.
  Гольдбах, шатаясь, подошёл к окну, отдернул тяжёлую портьеру. Первые лучи солнца подсвечивали пустынные улицы. Ни одного БТРа на привычной позиции у здания законодательного собрания. Ни одного патруля. Но город не был пустым. На перекрёстке, под сенью лип, стояла, не шелохнувшись, знакомая тёмно-зелёная фигура. Зоополицейский. Он не патрулировал, не проверял документы. Он просто стоял. Сторож на руинах чужой власти. И в этой его неподвижности было больше угрозы, чем во вчерашних грозных колоннах.
  
  ---
  
  Через двадцать минут его кабинет, превращенный в штаб, напоминал растревоженный улей, залитый ядовитым дымом отчаяния. Воздух был спертым, густым от пота, стресса, табачного дыма и немой паники. Гольдбах, бледный, с трясущимися руками, стоял у карты города, с которой им были сорваны все красные флажки федеральных подразделений. Теперь она была утыкана зелеными метками, обозначавшими посты зоополиции. Количество зеленого на карте было пугающим.
  Он сжал в кулаке горсть разноцветных флажков, впивающихся острыми концами в ладонь. Боль была реальной, единственным якорем в рушащемся мире. Всё, что он выстраивал годами - связи, договорённости, система сдержек и противовесов, вся эта сложная машина власти - оказалась мыльным пузырём. Его враг действовал не в политическом поле. Он действовал так, будто политики не существовало вовсе. Это было похоже на то, как если бы шахматист, отчаянно продумывающий многоходовку, вдруг увидел, как оппонент смахивает все фигуры с доски и начинает ломать саму доску. Гольдбах почувствовал себя не просто проигравшим. Он почувствовал себя архаизмом. Динозавром, не понимающим, почему с неба падает огонь...
  
  - Объясните мне это! - его голос сорвался на фальцет, бивший по нервам громче любого крика. - Пятитысячная группировка с тяжелой техникой не может испариться в воздухе! Их что, инопланетяне утащили?!
  
  Орлов, стоявший у окна и вглядывающийся в пустые улицы, молча развел руками. Его обычная уставная готовность ко всему была растоптана - в глазах читалось то же животное, примитивное недоумение.
  - Ни одного выстрела, Рудольф Францевич, - тихо, но четко произнес он. - Ни сигналов "SOS", ни попыток сопротивления. Камеры наблюдения на последних точках дислокации фиксируют, как они организованно грузятся в технику и уезжают. С выключенными фарами.
  
  - Повтори... подробнее... не мямли! - тихо произнес Гольдбах. Он сел, вцепившись в подлокотники кресла, так словно хотел вырвать их.
  
  Орлов встал по стойке "смирно", сглотнул. Его лицо позеленело.
  - В 03:40 патруль на проспекте Строителей наблюдал, как колонна военной техники - БТРы, "Уралы", "Хаммеры" - покидала город через Западные ворота. Колонна двигалась с выключенными фарами, строем, на высокой скорости. Капитан Шилов принял решение не преследовать и не вступать в контакт. Риск был признан неоправданным.
  
  - Не вступать в контакт? - Гольдбах медленно поднялся, его голос нарастал, превращаясь в истерический вопль. - Где этот Шилов? Почему он не здесь? Моя армия! Армия, которую я, черт возьми, призвал, берет и ночью, как вор, сбегает?! Куда?! Вы доложили в Москву? Что там говорят?
  
  - Спутниковая связь с оперативным штабом в Москве прервалась в 04:17. Стационарные и мобильные телефоны молчат. Эфир мертв! Спутниковые каналы явно глушат! Мы в полном вакууме! Мы отрезаны, Рудольф Францевич. Они нас бросили. Или... - Орлов сделал паузу, - или им отдали приказ нас бросить.
  
  - Это Крафт! - ударил кулаком по столу губернатор. Он вскочил и заметался по кабинету, как тигр в клетке. - Это его рук дело! Он их купил, запугал или... или... я даже не знаю, но это явно он! Они ушли, чтобы отдать ему город на растерзание!
  
  - Может, это приказ из центра? Самоуправство какого-то генерала? - со слабой, почти детской надеждой в голосе предположил молодой штабист, глядя на всех умоляющими глазами.
  Гольдбах с презрением, граничащим с жалостью, посмотрел на него.
  - Хватит нести чушь! Какой приказ, какой генерал?! Это не приказ! Это... капитуляция без единого выстрела! Но это безумие!
  
  В углу комнаты, отгороженный от всеобщей истерики массивным книжным шкафом, Виктор Шатанин стоял, прислонившись лбом к прохладному стеклу. В его висках, помимо гула от недосыпа и адреналина, начинала нарастать мигрень - тупая, давящая, исходящая из ниоткуда. Одна радость: мигрень была самая обычная, а не та, что появлялась у него в "Хундоскрёбе".
  - Шура, - тихо, сквозь зубы, позвал он. - Ты хоть что-нибудь чувствуешь?
  Саша, неподвижный и бледный, как изваяние, медленно покачал головой. Его взгляд был устремлен в пустоту, но был не пустым - он был сосредоточенным, сканирующим.
  - Ничего, Виктор. Абсолютная тишина. А это... неестественно. Когда уходит такая масса людей, должны оставаться следы - паника, смятение, отголоски приказов или страха. Здесь же... вакуум. Как будто их стерли ластиком из реальности. Это не мистика. Это что-то... другое... системное. Технология, для которой у меня нет органов чувств.
  Виктор сглотнул. От этих слов стало ещё хуже, чем от собственной боли.
  - Значит, он где-то здесь... Тот, из лимузина.
  - Или нечто, действующее с того же уровня, - мрачно заключил вампир.
  Виктор тихо выругался и выскочил из-за шкафа:
  - Здесь вообще многое выглядит как безумие, Рудольф Францевич, - заговорил он с губернатором. - Но факт в том, что наши "защитники" исчезли. И сейчас этот ублюдок Крафт может делать в городе всё что угодно!
  
  Прошло несколько мучительных часов бессмысленных и бесполезных обсуждений. Стрелки на часах медленно, но верно подползали к часу дня. Напряжение в кабинете достигло точки кипения, благополучно закипело и вылилось на плиту... Все уже молчали, избегая смотреть друг на друга. Каждый был заложником собственных, самых чудовищных догадок. Гольдбах, осунувшийся и постаревший за одно утро, бесцельно водил пальцем по пыльной поверхности карты. Орлов все так же неподвижно стоял у окна, став мрачным памятником собственному бессилию.
  
  Внезапно дверь с треком распахнулась, и в кабинет ворвался молодой лейтенант, лицо которого было белее бумаги.
  - Рудольф Францевич! Колонна! Колонна возвращается!
  
  Внезапная надежда вспыхнула в глазах Гольдбаха.
  - Федералы? Вернулись? Точно?
  
  - Их техника! - выдохнул лейтенант. - Те же БТРы, те же грузовики! Они въезжают в город и... и занимают старые блокпосты! Казармы!
  
  Гольдбах откинулся в кресле, проводя рукой по лицу.
  - Слава богу... Слава богу... Значит, это была какая-то чертова ошибка, проверка боеготовности...
  
  - Господин губернатор, - голос лейтенанта дрожал. - Они... они все в другой форме.
  
  В кабинете повисла мертвая тишина.
  - В какой другой? - тихо спросил Орлов.
  
  - В... в зеленой. С оранжевым кантом. И с этими... попугаями на плече.
  
  Слово "попугаями" прозвучало настолько нелепо и жутко в этом контексте, что у Гольдбаха на мгновение перехватило дыхание. Он с силой ухватился за спинку кресла, чтобы не упасть. В глазах потемнело. "Зеленая форма..." Это словно обрушило на него последнюю, сокрушительную тяжесть. Он представил этих мальчишек, вчерашних защитников, теперь одетых в мундиры тех, кого они должны были сдерживать. Это было не просто предательство. Это было надругательство. Глубокая, личная обида, смешанная с леденящим душу пониманием полного поражения, подкатила комом к горлу...
  
  И тут с улицы раздалось знакомое взрыкивание БТРа.
  Словно по команде, все, от губернатора до последнего клерка, бросились к огромному панорамному окну, выходящему на площадь перед администрацией. Гольдбах, Виктор, Орлов - они застыли, вглядываясь в утреннюю дымку. Лишь Саша остался сидеть там, где сидел.
  
  Ошарашенным штабистам предстала картина, от которой кровь стыла в жилах.
  По центральному проспекту, грохоча гусеницами, медленно, как похоронная процессия, двигалась колонна. Те же БТРы. Те же "Уралы". Те же лица в люках и кузовах...
  Но люди в них...
  Они сидели недвижимо, их позы были неестественно прямыми, застывшими, а лица... Лица были сонными, почти мертвыми... Глаза смотрели в пустоту, взгляд был остекленевшим, отсутствующим, без единой искорки осознания. И форма... Теперь на них была не камуфляжная, а темно-зеленая, идеально отглаженная униформа с оранжевым кантом. И на плече у каждого - начищенная до блеска, словно насмехаясь, эмблема: двуглавый какаду.
  
  - Господи... - кто-то прошептал за спиной Гольдбаха, и в этом шёпоте был ужас, превосходящий любой крик. - А они... они свои? Разве это наши ребята?...
  
  - Они уже ничьи, - ледяным, безжизненным тоном проговорил Саша, не отрывая взгляда от карты на стене. Его пальцы судорожно сжали подоконник. - Их забрали, стерли то, что они собой представляли, и... перезаписали. Пустые оболочки. Идеальные солдаты...
  Гольдбах медленно, как лунатик, отошел от окна. Его взгляд был пустым и обращенным внутрь себя. Он не видел больше ни карты, ни своих сотрудников. Он видел лишь бездну, в которую провалился его город, его власть и его жизнь. Рука сама потянулась к ящику стола, где лежала заветная пачка чистых бланков - его последняя иллюзия силы. Теперь они были просто бумагой. Никакой "lettre de cachet" не мог остановить то, что происходило за окном. Это была не война, которую можно выиграть приказом или арестом. Это был конец той реальности, в которой он привык существовать. Он поднял на Сашу мутный, ничего не видящий взгляд.
  - Как прикажете вас понимать? - его голос был тихим и разбитым.
  
  Именно в этот момент, словно появившись из самой тени этого кошмара, материализовавшись из чувства безысходности, в кабинете возник Арнольд Крафт...
  Его безупречная форма казалась насмешкой над помятым костюмом и лицом губернатора.
  
  - Рудольф Францевич, - его голос был ровным, глубоким и разнес тишину, как удар гонга. - Я вижу, вы наблюдаете за... оптимизацией наших силовых структур.
  
  Гольдбах медленно, будто против воли, повернулся к нему. Взгляд губернатора был мутным, в нем плескалась немыслимая смесь ненависти, страха и отчаяния.
  
  - Что вы с ними сделали, Крафт? - прошипел он, и в его голосе не было ни капли силы, только усталость.
  
  Крафт слегка склонил голову, будто принимая комплимент.
  - Мы обеспечили стабильность региона. В связи с неэффективностью временного федерального контингента, было принято решение о его интеграции в единую, дисциплинированную структуру. Для их же блага. И для безопасности города.
  
  - Интеграции?! - Гольдбах схватил со стола хрустальную пепельницу и с силой запустил её в голову Крафта. - Я ещё раз спрашиваю: что вы с ними сделали???!!
  - Мы навели порядок, - полковник перехватил пепельницу в полете и аккуратно поставил её на столик возле себя, - И продолжим его обеспечивать. С этого момента функция поддержания правопорядка на всей территории Экономической Зоны переходит к Службе зоополиции. Ваша администрация может сосредоточиться на хозяйственных вопросах. Мы предоставим вам необходимых... помощников.
  
  ---
  
  Солнечный свет, казалось, намеренно делал всё вокруг идиллически-прекрасным. Он заливал потемневшие от времени брёвна сруба, играл бликами на идеально заплетённых (магическим образом) косичках Фрейи и золотил пенку на её молоке. Алик Снег, уже совершенно освоившийся со своим новым телом, наблюдал за этой картиной с чувством глубокой, неловкой отстранённости. Он - Война, привыкший к хаосу и скрежету металла, - теперь был капитаном корабля под названием "Завтрак". И он почти справлялся... С подозрительной, пугающей даже его самого, эффективностью.
  
  - Пап, а мы пойдем сегодня на пляж? - спросила Фрейя, аккуратно доедая свой идеальный омлет, границы которого были вычерчены с инженерной точностью.
  
  - Обязательно, цыпа, - автоматически ответил Алик, не отрываясь от экрана немолодого MacBook Pro, который он обнаружил при уборке спальни, в которой поселился.
  
  Он действовал как стратег, изучающий карту театра военных действий. Первым делом - официальные сводки противника. Местный новостной портал. Улыбающаяся, словно пластиковая ведущая с неестественно-белыми зубами вещала о "рекордном наплыве туристов, привлечённых обновлённой набережной" и "благоприятном прогнозе погоды на все выходные". Кадры - счастливые семьи с мороженым, чистые улицы, ни намёка на блокпосты или военную форму. Воздушные шарики. Концерт на набережной. Ни слова про теракт, чрезвычайное положение и комендантский час.
  Алик нахмурился. Это было... странно. Он прекрасно помнил, как два дня назад из телевизора губернатор, бледный и взволнованный, объявлял о введении чрезвычайного положения после чудовищного теракта. Куда всё это делось? Словно гигантская губка стерла память города. Разве такое возможно? Масштаб цензуры поражал.
  Алик почувствовал не раздражение, а холодное, профессиональное уважение. Масштаб операции по дезинформации был впечатляющим. Это была не просто ложь. Это была тотальная подмена реальности.
  
  - Пап, а почему у тёти по телевизору так бегают глаза? - Фрейя склонила голову набок, заглядывая в экран.
  
  - Потому что она читает с экрана, цыпа, - тихо ответил Алик, переключаясь на вкладку YouTube в надежде найти хоть какие-то следы правды.
  
  Здесь картина была иной. Кадры, снятые на дрожащие в руках смартфоны, на искажающие изображение GoPro. Ночная тьма, прорезаемая лишь габаритными огнями. Глухой, зловещий рокот уезжающей колонны БТРов и "Уралов" с выключенными фарами. Взволнованные, приглушённые, почти шёпотом голоса:
  "...всех, блять, всех солдат ночью куда-то отправили... Город остался абсолютно пустой..."
  "Слышите? ТИШИНА. Их техника всегда гремела..."
  
  Потом - дневные кадры. Те же БТРы. Но камуфляжа больше нет - отглаженная тёмно-зелёная форма. И лица... Алик увеличил изображение, вглядываясь в глаза молодого солдата, сидящего в люке. Пустота. Остекленение. Отсутствие любой эмоции. Ни страха, ни злобы, ни радости, ничего.
  "...их как будто подменили, это пиздец, я их вчера видел - нормальные пацаны, а это... это манекены какие-то..."
  
  Контраст был оглушительным. С одной стороны - сладкая, бутафорская идиллия официальных СМИ, отрицающая вчерашний кошмар. С другой - панические, но куда более правдоподобные сообщения о ночном исчезновении федеральной армии и её странном возвращении в другой "упаковке". Что, чёрт возьми, там происходило?
  
  Он закрыл ноутбук. Звук был резким, финальным.
  - Цыпа, бери своих кукол. Поедем в город, - сказал он, и в его голосе впервые зазвучали металлические нотки, знакомые ему самому, но чуждые этому уютному детскому миру. Алик хотел ответов. Почему все делают вид, что ничего не случилось? Куда делись ночью солдаты и кто это вернулся днём? Ответы были там, в эпицентре этого молчаливого, странного безумия, поглощавшего город.
  
  Фрейя, почувствовав смену интонации, не стала канючить и требовать пляж, а послушно кивнула и побежала в свою комнату. Алик же подошёл к окну, глядя на мирно пасущегося на лужайке Раздора. Конь поднял голову, встретив его взгляд. Между ними проскочила немая искра полного понимания. Идиллия заканчивалась. Пора было садиться в седло.
  
  Решение было принято. Город ждал. Алик повернулся к Фрейе, которая уже застёгивала сандали.
  - Цыпа, скажи честно. Здесь, в доме или рядом, есть машина? Надо ехать по-взрослому, без лошадки. Чтобы не пугать людей.
  
  Фрея задумалась. Затем лицо девочки озарилось.
  - А твой гараж? - она указала пальцем куда-то в конец улицы, заросшей диким шиповником. - Там, где дядя Коля раньше жил. Мама говорила, там твой "боевой конь" стоит. Но мы с мамой туда никогда не ходили... Там паутина и злые гномы.
  
  "Боевой конь". Слово зацепилось в сознании Алика. Он молча кивнул. Ключи, по логике вещей, должны были висеть где-то здесь. Алик замер на мгновение, его взгляд скользнул по стенам прихожей - по фотографиям, по вешалке с забытым дождевиком. По старой иконе в углу.
  Он искал не ключи. Он искал намерение прежнего хозяина. Где бы он положил их, зная, что может не вернуться? Не в ящике стола, не в кармане старой куртки. Это должно было быть место ритуальное, простое, на виду. Место солдата, а не бюрократа. Его пальцы сами потянулись к старому, кованому гвоздю у двери, вбитому, казалось, на века. И там, одиноко, висела связка. Два ключа, явно гаражных, и брелок в виде серебристого слова JEEP с маленьким ключом зажигания. Алик снял их. Металл был холодным. Он почувствовал в груди приятное тепло и одновременно странную тяжесть - будто принял от другого человека эстафету, даже не зная дистанции.
  
  Через пятнадцать минут, разогнав несколько паутинных царств и отодрав с мясом заевший от сырости замок, Алик распахнул скрипящие створки гаража. Пахло пылью, маслом и бензином. А в самом центре, укрытый брезентом, стоял тот самый "боевой конь".
  
  Алик стянул брезент. Перед ним предстал Jeep Grand Cherokee 2024 года выпуска, тёмно-зелёного, почти хаки цвета. Покрытый тонким слоем пыли, но ухоженный, с колёсами, на которых ещё виднелся нестёртый протектор. Капитан Снег явно заботился о своём транспортном средстве. Алик обошел его кругом - ни вмятины, ни ржавчины. Горючее в баке, судя по прибору, было. Идеально.
  
  Он вставил ключ в замок зажигания. Джип отозвался с первого раза - мурлыкающим, уверенным рокотом мотора. Алик почувствовал странное удовлетворение. Это был хороший, надежный инструмент.
  Прежде чем двинуться с места, Герр провел беглый, но исчерпывающий тактический осмотр. Полный бак. Давление в шинах в норме. Стеклоомыватель заполнен. В бардачке - карты местности, датированные позапрошлым годом, и старая, но качественная аптечка. В самой глубине лежал табельный Макаров. Капитан Снег был предусмотрителен и педантичен. Алик кивнул про себя, испытывая нечто вроде профессионального уважения. Этот "боевой конь" не подведет. Он был создан для работы в сложных условиях, и сейчас условия становились именно такими. Алик провел ладонью по шершавой обшивке руля, привыкая к новому ощущению. Это был уже не просто автомобиль. Это был его новый доспех...
  
  Он подогнал джип к крыльцу дома. Фрейя выскочила на улицу, разглядывая машину широко раскрытыми глазами.
  - Ух ты! Это твой? Краасивыыый... мы на нём поедем?
  
  - Именно на нём. - Алик открыл ей дверь, усадил на пассажирское сиденье и пристегнул ремень. Раздор, услышав непривычный рёв, вышел из-за угла сарая и с недоумением посмотрел на железного собрата.
  
  Алик вышел, положил руку на его могучее, тёплое плечо.
  - Дом охраняй, - коротко бросил он, глядя коню в его бездонные, угольные глаза. - Никого не подпускай. Мы быстро вернёмся.
  
  Раздор фыркнул, будто его что-то рассмешило, и ткнулся могучей головой Алику в грудь, требуя ласки. Алик провел рукой по его шелковистой гриве, чувствуя под пальцами привычную, живую мощь. Они понимали друг друга без слов. Тысячелетия скачек сквозь время и миры научили их этому. Железная коробка с колёсами была временной мерой, тактической уловкой. Истинная сила, его настоящая стать, оставалась здесь, в этом могучем теле, готовом в любой миг смять любое препятствие. "Скучать долго не будешь, - мысленно передал он Коню. - Это всего лишь разведка". Раздор отступил на шаг, нетерпеливо брякнул подковой о камень и, развернувшись, гордой походкой направился к дому, чтобы занять позицию в тени старого платана - невидимый, но всевидящий страж.
  
  Алик сел за руль, перевёл взгляд на Фрейю.
  - Готов к приключениям, солдат?
  
  - Так точно! - звонко ответила она, отдавая честь.
  
  Jeep тронулся с места, мягко покачиваясь на ухабах грунтовой дороги, и вскоре скрылся за поворотом, оставив Графское в его обманчиво-мирной тишине...
  
  ---
  
  Саше безумно захотелось покурить на воздухе. А заодно поближе разглядеть переодетых солдат на КПП. Вертя в руках пачку "Торейтона", он спускался по мраморной лестнице, погружённый в тяжёлые раздумья. В ушах стоял гул от только что пережитого кошмара - пустые глаза солдат на улице, металлический голос Крафта, мертвенная, пепельная маска, в которую превратилось лицо Гольдбаха. Он не видел ничего вокруг, пока почти не столкнулся с кем-то на лестничном пролёте.
  
  - Простите, - раздался над ним низкий, уверенный голос.
  
  Саша машинально поднял взгляд, готовый пробормотать извинение и пройти мимо. И в этот миг мир для Александра Понятовского остановился, треснул и рассыпался на осколки.
  
  Перед ним стоял старший инспектор полиции Сергей Снег.
  
  Не призрак. Не мираж. Не воспоминание. Это была плоть и кровь. Тот же твёрдый, волевой подбородок. Те же белоснежные волосы, по-военному коротко стриженные, но с непослушной прядью, спадавшей на лоб. Та же осанка хищника, готового к броску. Но... моложе. Лет на десять. И глаза... Боги, глаза! Глаза, которые Саша помнил алыми, как свежая кровь, полными древней силы и немыслимой злобы, сейчас были пронзительно-синими, ясными и - что было самым невероятным - добрыми. В них читалась отстранённая решимость, доброжелательность и не было ни капли узнавания. Снег смотрел на Сашу как на незнакомца.
  
  Удар внезапной встречи был ощутим почти физически. Саша отшатнулся, вжавшись спиной в холодный мрамор перил. Воздух покинул его лёгкие, которых не существовало. Его вампирская бледность стала мертвенной, маской из белого фарфора, а глаза расширились, вбирая в себя этот невозможный образ.
  На секунду роскошная лестница пропала, и он снова увидел его - не человека, а Чудовище. Зверя с пастью, разорванной в беззвучном рыке, с когтями, вспарывающими камень, с алыми глазами, в которых горел огонь древней, ненасытной ярости. Он снова почувствовал вкус крови, серебра и пепла на языке, услышал собственный крик, слившийся с предсмертным хрипом оборотня. Память ударила с такой силой, что ему физически стало плохо. Он видел два образа одновременно: живого, дышащего человека и разлагающуюся тварь среди руин замка. Мозг отказывался совмещать несовместимое.
  И тем не менее: Он видел человека, которого уничтожил. Человека, чья смерть стала кровавым финалом его прошлой жизни и началом бессмертного проклятия. Того, кто издох как бешеная собака в руинах графского замка, но перед этим отнял у него всё: всё, что он любил, чем дорожил, о чем мечтал..
  И сейчас этот человек стоял здесь, в лучах дневного света, и держал за руку маленькую белокурую девочку с такими же синими глазами - явно свою дочь.
  
  - Ты... - выдохнул Саша, и его голос сорвался в беззвучный хрип. Это было не просто потрясение. Это было крушение основ мироздания. - Ты не можешь... Я тебя... я тебя убил...
  
  Его шёпот был полон такого немого, животного ужаса, что девочка инстинктивно прижалась к ноге отца.
  
  Алик Снег с лёгким, искренним недоумением посмотрел на бледного, трясущегося юношу. Но это недоумение длилось лишь долю секунды. Что-то щёлкнуло в его восприятии. Он не узнавал лицо, но он чувствовал сущность. Перед ним стояло нечто... холодное, бессмертное, нечеловеческое. Вечность, облечённая в человеческую форму. И в глубине этой вечности плескалась такая знакомая, хоть и чужая, боль. От этого существа веяло могильным холодом и запахом старой крови - запахом, который он, Алик Герр, знал лучше любого другого. Этот запах был ему родным. Запах страха, боли, ярости и крови - основа его существования, воздух, которым он дышал веками. Но здесь, в этом юноше, он был не активным, не свежим, а... словно законсервированным. Замурованным в бессмертной плоти, как вино в бутылке, которое никогда не откроют. Это была не угроза. Это был памятник. Памятник чужой боли, в которой он, Алик, не участвовал, но которую понимал как никто иной. И это вызывало не желание напасть, а странное, почти профессиональное любопытство. Сам того не желая, Алик глубоко вдохнул... и внезапно уловил едва заметный аромат, который был неуловимо знаком Алику и очень важен. Вот только он никак не мог понять, чем или кем это пахнет.
  Он на мгновение замер, его синие глаза сузились, становясь твёрже и острее. Он не помнил этого юношу и никогда его не видел, но его древняя сущность Всадника Войны регистрировала угрозу. Или... не угрозу. А нечто иное. Что-то очень важное.
  
  Стараясь, чтоб это выглядело как можно незаметнее, Алик вдохнул еще раз: под страхом, под болью, под бессмертной сутью - сквозило другое. Еле уловимое, приглушённое, но... бесконечно важное. Тот самый след, который они все искали и не могли найти. Не сам источник - нет, это было бы слишком просто. А его отражение. Как будто этот юноша долго находился рядом с ТЕМ, кого нельзя было найти, и частичка ЕГО силы пристала к нему, как пыльца. Она была чужая, не от мира сего, и оттого такая желанная. Мозг Всадника Войны лихорадочно работал. Этот бледный юноша был не целью. Он был указателем. Стрелкой, повёрнутой в ту самую сторону, куда все они так слепо тыкались вслепую.
  
  - Капитан Снег, - чётко, почти машинально, представился он, отсекая странное чувство взятого следа. - Мы знакомы? У меня, к сожалению, лёгкая контузия и провалы в памяти. - Это была его легенда, и он придерживался её, но в его голосе появились стальные нотки. Он шагнул вперёд, слегка оттесняя Сашу, защищая девочку. - У меня важная информация для губернатора. Второй этаж, мне сказали?
  
  Саша, всё ещё не в силах вымолвить слово, лишь кивнул, его взгляд был прикован к лицу Снега с гипнотическим ужасом. Он видел каждую черту, каждую морщинку, которую помнил с той роковой ночи. Это был он. Тот самый Зверь. Но... очищенный. Лишённый своей адской сути.
  
  Алик кивком поблагодарил, крепче сжал маленькую руку Фрейи и уверенно зашагал вверх по лестнице. Он не оглядывался, но его спина была напряжена. Он чувствовал на себе взгляд. Взгляд, полный не ужаса, а чего-то гораздо более страшного - абсолютного, всепоглощающего узнавания из другого времени, другой жизни.
  Он не оборачивался, но каждым нервом чувствовал этот взгляд, впивающийся ему в спину. Это было не просто узнавание. Это был суд. Суд человека, который когда-то хоронил тебя и теперь видел воскресшим в иной, непостижимой, но узнаваемой форме. И в этом взгляде не было ненависти. Там была бездонная, леденящая жалость. Та жалость, которую испытывают к чудовищу, не ведающему, что оно чудовище. И этот взгляд был страшнее любого оружия. Он заставлял его, Алика Герра, впервые за тысячелетия почувствовать себя не Всадником, а призраком, неуместным гостем в мире живых.
  
  Саша остался стоять на ступенях, опёршись о холодный мрамор, пытаясь перевести дыхание, которого у него не было. Сердце, не бьющееся уже 8 лет, сжалось в ледяной ком. Он видел это. Он не сомневался. Это был Снег. Но это был другой Снег. Это была какая-то иная, невозможная версия. И девочка, живая, невредимая, лишь укрепляла это ощущение сдвинувшейся реальности.
  
  "Ян... - срывающимся шёпотом прошипел он, срываясь с места и почти падая вниз по лестнице к выходу, проскочив который, он немедленно уселся на ступеньки и закурил. - Ян, ты не поверишь... Он здесь. Снег... Он жив... Или это не он... Чёрт, я не знаю, кто это!"
  
  ---
  
  Дверь в кабинет с силой распахнулась, отшвырнув в сторону пытавшегося её удержать молодого и растерянного адъютанта. В проёме, очерченный светом из коридора, стоял высокий, широкоплечий мужчина в простой, но чистой гражданской одежде. Его поза была не вызывающей, а собранной, как у человека, привыкшего проходить через препятствия. Одной рукой он крепко, по-отцовски, держал за плечо маленькую девочку, которая с любопытством оглядывала роскошный, но наполненный страхом кабинет.
  
  В комнате на мгновение воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием Гольдбаха. Все обернулись на внезапное вторжение.
  
  - Мне нужно видеть губернатора. Сейчас, - голос мужчины был негромким, но низким и плотным, как свинец. Он не кричал, но каждое слово било точно в цель, прорезая гулкое напряжение в кабинете.
  
  Гольдбах медленно, будто сквозь вату, поднял на него взгляд. В его потухших глазах не было даже гнева - лишь апатия и раздражение.
  - Кто вы? И как вы сюда... - он бессильно махнул рукой, не в силах даже закончить вопрос.
  
  Мужчина сделал два чётких шага вперёд, его синие, неестественно ясные глаза холодно скользнули по лицу Гольдбаха, затем оценивающе обвели Орлова, Шатанина, задержавшись на адъютанте, и снова вернулись к губернатору.
  - Меня зовут Алик Снег. Это моя дочь, Фрейя, - он слегка подтолкнул девочку вперёд, представляя её с той же формальностью, что и себя. - Я не буду тратить ваше время на вопросы "как". Я скажу "зачем". Вы не знаете, куда пропадали ваши солдаты. А я знаю, где они были. И предлагаю это проверить, пока не поздно.
  
  Девочка выглядела абсолютно спокойной в этом хаосе, будто вторжения в кабинеты губернаторов были для неё обычным делом. Вежливо и громко поздоровавшись, она подошла к ближайшему пустому креслу возле центрального стола и залезла в него. Пока её отец говорил, она внимательно рассматривала все вокруг. Её внимание привлекла массивная хрустальная пепельница на столе. Она потянулась к ней пухлой ручкой, осторожно тронула гладкую грань, а затем, улыбнувшись своему отражению, принялась тихонько водить по засыпанной сигаретным пеплом поверхности стола пальчиком, рисуя никому не видимые узоры. Её присутствие было одновременно трогательным и сюрреалистичным - живое, беззаботное пятно в эпицентре катастрофы.
  
  Снег, не спеша, вытащил из внутреннего кармана куртки потрёпанный кожаный блокнот, видавший лучшие времена, и положил его на стол перед Гольдбахом с таким видом, будто клал на кон все свои козыри.
  
  - Это не мои голословные фантазии. Это мои личные наблюдения во время полётов, я - капитан ВВС. - он сделал смысловую паузу, давая титулу закрепиться в сознании слушателей. - Два года подряд я фиксировал странную подозрительную активность на законсервированных объектах. Вёл собственный учёт. Заброшенный аэродром "Северный" - регулярные ночные рейсы тяжёлых бортов с эмблемой "Хундланда". Не в городской аэропорт, а на закрытую, убитую полосу. Объект "Зеркало", старая станция ПВО - тепловые следы, несовместимые с брошенным объектом, и работа систем РЭБ, глушащих связь в округе. Склады в третьей портовой зоне - туда под видом металлолома свозили герметичные контейнеры с маркировкой биологической опасности и сложное лабораторное оборудование. - Он откинул блокнот, открыв испещрённые заметками страницы. - Все координаты и даты там. Можете прочитать. Если надо - я дам пояснения по каждой точке.
  Виктор дёрнулся, словно его ударило током! "Точки"!! В его памяти чётко всплыла карта на мониторе охранника в "Хундоскрёбе" - десятки мигающих красных меток. Одним из самых ярких и стабильных кластеров было как раз что-то на старой, никому не нужной окраине, в районе заброшенных объектов ПВО. "Так вот ты где, сука, сидишь... - с холодной яростью подумал Шатанин.
  
  Снег на секунду замолчал и обвёл всех тяжёлым, требовательным взглядом, в котором читалась не просьба, а готовность взять на себя ответственность.
  
  - Я не знаю, что они там делали тогда. И, честно говоря, не знаю и сейчас. Но сегодня ночью куда-то исчезла, а затем так же странно вернулась колонна бронетехники с пятью тысячами человек. Почему бы не проверить эти, уже известные пункты? Зачем искать на дорогах то, чего там нет? Ищите там, где годами создавалась теневая инфраструктура. Дайте мне человека с полномочиями, дайте группу - и я проведу вас по этим координатам. Пока с карты не стёрли и эти точки.
  Внимательно слушавший капитана Виктор перевёл взгляд с летчика на Гольдбаха. В зелёных глазах Шатанина заплясали знакомые огоньки азарта. Всё, что они делали до этого, было слепым тыканьем пальцем в небо. Этот человек вкладывал в их руки прицел.
  
  В этот самый момент взгляд говорящего, скользя по присутствующим, на секунду зацепился за Виктора. И словно замер. На лице капитана Снега не дрогнул ни один мускул, но его синие глаза, будто прицел, на мгновение сошлись на рыжем оперативнике. Он не видел человека - он видел аномалию, резкий выброс энергии на монохромном фоне отчаяния. Это был не страх и не враждебность, а мгновенная фиксация нового, непредсказуемого параметра в уравнении. В его синих глазах промелькнула не оценка угрозы, а нечто иное - мгновенное, безошибочное узнавание. Не личности, а некоего фундаментального качества, родственного ему самому.
  
  Виктор, почувствовав на себе этот взгляд, хмыкнул, потирая виски:
  - Блин, ну ты даёшь... С дитём наперевес, а врываешься как штурмовик. И смотрю, не только у меня от этой всей истории голова раскалывается.
  
  Алик ответил не улыбкой, а коротким, деловым кивком, будто получил ожидаемый доклад.
  - Есть вещи поважнее правил, - его голос прозвучал ровно. - А есть состояния, которые бывают хуже головной боли. - И снова, повернувшись к Гольдбаху, он закончил, как будто ставя точку в отчете: - Решайте, Рудольф Францевич. Ваши солдаты не испарялись в воздухе и не из воздуха вернулись. Их просто увезли по старой, проверенной логистике. Я дал вам адреса. Теперь дело за вами. Либо вы их проверяете, либо "Хундланд" сделает так, что этих адресов никогда и не было.
  Орлов, до этого момента бывший мрачным памятником собственному бессилию, выпрямился. Его взгляд, привыкший к оперативным сводкам, с новой остротой сфокусировался на незнакомце. В этом человеке не было истерики очевидца или пафоса спасителя. Была холодная уверенность разведчика, докладывающего о разведанных целях. И это заставляло слушать.
  Гольдбах не стал сразу открывать блокнот. Он смотрел то на него, то на Алика, будто пытаясь оценить вес этих слов без бумаги. Пыльный переплёт и уверенность капитана были более убедительными аргументами, чем все доклады, прозвучавшие за последние часы. В его потухших глазах мелькнула искра - не надежды, но азарта от того, что на безнадёжной карте наконец-то появилась конкретная точка для удара.
  
  В кабинете повисла тяжёлая, звенящая тишина, нарушаемая лишь скрипом кресла Гольдбаха. Все переваривали сказанное, мысленно примеряя карту старых заброшенных объектов к сегодняшнему кошмару. Орлов первым нарушил молчание, протянув руку к блокноту, как к священной реликвии.
  
  И в этот момент Алик, словно вынырнув из роли капитана, повернулся к дочери. Его лицо смягчилось, сталь в глазах растаяла, сменившись тёплой усталостью.
  
  - Цыпа, - тихо, но чётко произнёс он. - Ты зачем руки пачкаешь?
  
  Все невольно перевели взгляд на девочку. Фрейя, успевшая за время монолога отца обойти полстола, с интересом разглядывала свои ладошки, испачканные в серой, едкой пыли табачного пепла.
  
  Не дожидаясь ответа, Алик спокойно подошёл к ней, достал из кармана чистый, отглаженный носовой платок, смочил его водой из графина на столе Гольдбаха и, присев на корточки, взял её маленькую ручку в свою большую, сильную ладонь.
  
  - Вот так, - его движения были медленными и точными, будто он разбирал автомат, а не проводил простейшую для любого родителя операцию. Капитан тщательно, слой за слоем, стирал с её пальцев и ладоней грязно-серый налёт. - Видишь? Всё смывается. Всё проходит.
  
  Он говорил это ей, но слова, висевшие в мёртвом воздухе кабинета, звучали как приговор, утешение и обещание для всех в кабинете. Снег вытирал не просто детские руки. Он стирал следы катастрофы, демонстрируя абсолютную, почти пугающую власть над хаосом - не магией, а простым, человеческим действием.
  
  Встав и убрав грязный платок в карман, он снова посмотрел на Гольдбаха. В его взгляде не было ни вызова, ни нетерпения. Была лишь констатация факта.
  
  - Решайте, - повторил он, - Времени у вас крайне мало..
  И теперь эти его слова прозвучали как окончательный ультиматум.
  
  ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ: АЛЬБЕРТО МОРТИ
  
  Рудольф Францевич Гольдбах сидел за своим столом, уткнувшись носом в потрёпанный кожаный блокнот. По другую сторону стола, откинувшись в кресле, сидел капитан Снег. Его поза была спокойной, даже расслабленной, но в глазах - стальная собранность.
  
  - Значит, "Объект "Зеркало", - Гольдбах провёл пальцем по строке в дневнике. - Станция ПВО. Вы фиксировали аномальное энергопотребление.
  
  - Да, - коротко кивнул Алик. - И почти постоянную работу систем РЭБ. Мощное глушение в эфире. Для заброшенного объекта - более чем странно.
  - А почему не доложили по инстанциям?
  - Докладывал. И не один раз. Но... Как видите: или дела никому не было, или наоборот - кому-то дело было...
  Гольдбах взглянул на него поверх блокнота.
  - И вы считаете, что именно туда могли отвезти солдат?
  
  - Я считаю, что это - одна из ключевых точек, отмеченных в дневнике. Проверить её необходимо в первую очередь.
  
  По другую сторону стола, в глубине слишком большого для неё кожаного кресла, сидела Фрейя. Она уже полчаса рисовала на обороте старой служебной записки. Сначала это были весёлые рожицы, теперь - унылые закорючки. Она тихо вздохнула и поёжилась от холода, шедшего от массивного кондиционера.
  Ножки её не доставали до пола, и девочка болтала ими, сначала бодро, потом всё медленнее и ленивее. Взрослые говорили непонятные, скучные слова: "логистика", "объект", "энергопотребление". Ей хотелось, чтобы папа взял её на ручки, как делал это всегда, когда она уставала, и рассказал сказку про храброго лётчика Ивана-дурочка, или царевича... Фрея их вечно путала... Но сейчас папа был другим - сосредоточенным и холодным, как стёкла в огромных окнах этого кабинета.
  
  Виктор, сидевший на подоконнике, заметил, что Фрейя начала кукситься. Он соскочил, подошёл к Алику и, наклонившись, тихо сказал:
  - Капитан, давайте я её выгуляю. Воздухом подышит, мороженого купим. А то тут ей явно невесело. Да и накурено тут сверх меры.
  
  Алик перевёл взгляд на дочь, потом - на Виктора. Взгляд пронзительно-синих глаз был быстрым и всеохватывающим. Снег не просто посмотрел на Виктора - он считал информацию: открытое, чуть нагловатое лицо; поза, выдающая готовность к действию; отсутствие в глазах подобострастия или страха. Этот человек был ресурсом, и ресурсом, судя по всему, полезным. Риск был минимален, а потенциальная выгода - благодарность дочери и получасовая передышка - очевидна. Логика показалась ему безупречной. Алик коротко кивнул.
  - Недалеко. И... спасибо.
  
  Фрейя, услышав заветное слово "мороженое", тут же спрыгнула с кресла и доверчиво вложила свою маленькую ладонь в руку Виктора.
  - Я люблю фисташковое. - такие же пронзительно-синие глаза взглянули на него снизу вверх.
  
  Виктор вышел из Дворца Города, держа Фрейю за руку. Девочка оживилась и радостно подпрыгивала на ходу. Шатанин покосился на яркое солнце и полез в нагрудный карман за своими тёмными очками.
  И тут он его увидел:
  Саша сидел на бетонных ступенях, ведущих к тяжёлым дубовым дверям Дворца, сгорбившись, словно какая-то горгулья. Между пальцами дымилась почти сгоревшая сигарета, но он не затягивался. Его застывший взгляд упирался себе под ноги. Просидев так полтора часа, он даже не заметил этого... просто сидел, прикуривая одну сигарету за другой... Время и пространство перестали для него существовать. Его бессмертная, отлаженная картина мира дала глубокую трещину. А может, и целый ров...
  Виктор внимательно посмотрел на друга. Тот выглядел... ээ... Виктор знал это слово очень хорошо, но не был уверен, что его можно произносить в присутствии маленькой девочки...
  - Шура! А ты чего тут? - начал он издалека. - Сидишь, как обос... эээ...новавшийся... Да, точно! Как обосновавшийся!
  
  Саша медленно поднял голову. Его взгляд скользнул по Виктору и упал на Фрейю. В его глазах заплясали знакомые Виктору искры чистого, немого ужаса.
  
  - Ты... Ты её... - Саша сглотнул, не в силах вымолвить "где ты её взял?".
  
  - А, это Фрейя! - Виктор легко подхватил девочку и посадил её себе на плечи, чтобы она не мешала серьёзному разговору. - Дочь нашего капитана. Они там с Гольдбахом сейчас, а ей скучно стало...
  
  - Какого капитана? - просипел Саша, вставая. Его пальцы непроизвольно сжались.
  
  - Ну, Снег его фамилия. Капитан ВВС, - Виктор, видя состояние друга, говорил подробно и чётко, как докладывал бы Орлову. - Появился тут полтора часа назад, с ребёнком наперевес, прёт прямо в кабинет к Гольдбаху. Достаёт какой-то старый потёртый дневник и давай трясти фактами! Про "Хундланд", про какие-то заброшенные объекты, где они ещё года два назад лазы свои точили. Координаты называет, всё чётко. Мужик, я тебе скажу, мировой, и знает, что говорит. Не фантазёр. Не паникёр. Не конспиролог. Всё у него по делу. Каждое предположение обосновано фактами, фотками... Гольдбах аж ожил, сейчас с ним консультируется, дневник читает.
  
  Саша слушал, не дыша. Каждое слово било в одну и ту же точку.
  
  Мысленно он снова оказался там, в подвалах замка в Графском. Не просто вспомнил - ощутил на ладони гладкую рукоятку лепажа. Почувствовал запах крови и волчьего меха, пронзительный до тошноты. Он не просто убил Сергея Снега. Он стёр его с лица земли, выкорчевал с корнем. А теперь этот корень дал побег. Или это была месть, явившаяся из небытия в том же обличье?
  
  - Снег... - он произнёс это имя так, словно пробовал на вкус леденец с цианидом. - Летчик? Капитан?
  
  - Ага, - кивнул Виктор. - И, кстати, твой тёзка. Александр.
  
  Он сделал паузу, глядя на Сашину бледную, искажённую внутренней бурей маску.
  
  - Шура, да что с тобой? Ты и правда, как обос...
  И тут в голове у Виктора внезапно всё встало на свои места. Все эти обрывки исповедей, глухие намёки, - всё это сомкнулось вокруг фамилии "Снег". Это был не просто человек. Это был тот самый стержень, на котором держалась вся боль его друга.
  - Ты его что, знаешь?
  
  - Он... - Саша с трудом подбирал слова, глядя в пустоту. - Он вылитый... вылитый Сергей Снег. Старший инспектор, на чьё место тебя взяли. Тот, кто... - он не договорил, но Виктору и не нужно было слышать конец фразы. Он видел это в глазах Саши - ту самую, давнюю, незаживающую рану, ту ночь, что навсегда разделила жизнь вампира на "до" и "после". И сейчас в эту рану воткнули раскалённый нож и провернули. Сергей Снег. Это имя было для Саши не просто именем, а кодовым словом, запускающим программу самоуничтожения.
  
  - Пойдём, - решительно сказал Виктор, видя, что Саша на грани. - Раз уж мы с Фрейей всё равно идём в парк, составишь нам компанию. На мороженое я, так и быть, лично раскошелюсь.
  Фрея нагнулась к уху Виктора и зашептала:
  - А дядя Шура заболел? Он такой грустный.
  - Нет, козюлька моя! Дядя Шура слишком много думает, а это очень вредно. Будем лечить его мороженым. Как там оно называется?
  - Фииисташковое!!
  
  В парке царила неестественная для летнего дня тишина. Лишь изредка проезжали машины, да на перекрёстках замерли зелёные фигуры зоополицейских. Они нашли открытое кафе и заняли столик с видом на огромную клумбу цветов. Фрейя, устроившись за столиком, с восторгом принялась за большую порцию зеленоватого мороженого с шоколадным сиропом. Виктор и Саша сидели рядом, наблюдая за ней.
  - А может, пива? - Виктор приподнялся. Саша отрицательно покрутил головой.
  Парк был красивым и ухоженным, будто городские власти вложили в него последние силы, пытаясь сохранить видимость нормальности. Цвели розы, щебетали воробьи. Но эту идиллию нарушали фигуры в тёмно-зелёной форме, неподвижно стоявшие у входа, как садовые гномы, привезённые прямиком из ада. За их спинами высился БТР. Сонные взгляды этих новых блюстителей порядка были направлены в пустоту, но создавалось ощущение, что при всём при этом они видят и подмечают всё.
  - Козюлька! - Виктор нагнулся к Фрейе. - А ну-ка, пойди посмотри, какие красивые бабочки на розах. И сфотографируй их - папе покажем. Он протянул ей свой смартфон:
  - Умеешь пользоваться?
  Фрейя важно кивнула, схватила телефон и, забыв о мороженом, умчалась к цветам.
  За столиком повисла неловкая тишина.
  - Брат? - первым нарушил молчание Виктор, возвращаясь к болезненной теме. - Если твоему Снегу было за сорок, а этому... ну, на вид лет тридцать пять... Брат, с большой разницей в возрасте...
  Саша молчал.
  - Да! - кивнул сам себе Виктор, разминая шею. - Брат - логичнее. Сын... Это предполагает, что твой Снег вёл какую-то другую, скрытую жизнь. Или что у него была семья, которую он бросил, уйдя в свою... э-э-э... оборотническую деятельность. Брат ещё и проще. Могли жить отдельно, не общаться. Особенно если один был военным лётчиком, а другой - инспектором полиции.
  
  - А если, всё-таки, сын, - тихо, почти шёпотом, возразил Саша. Его взгляд был прикован к девочке, сосредоточенно подкрадывавшейся к бабочке, но он видел кого-то другого. - Если Сергею было сорок пять девять лет назад, а этот выглядит на тридцать - тридцать пять... Он мог быть его восемнадцатилетним сыном. А сейчас... просто повзрослеть.
  Прибежала Фрейя и стала хвастаться полученными снимками. Потом притянула к себе вазочку и занялась растаявшим мороженым.
  
  Оба друга молчали, осознавая жутковатую математику вампирской и, возможно, вервольфовой памяти. Брат или сын? Оба варианта были пугающе правдоподобны.
  
  Фрейя доела мороженое, слизала последние капли сиропа с ложки и посмотрела на них синими, абсолютно ясными глазами.
  
  - Папа сильный, - вдруг заявила она, словно отвечая на их невысказанные мысли. - Он меня защитит. И Раздора.
  - Какого-такого Раздора? - Виктор хмыкнул.
  - Нашего коня.
  - Коня? - переспросил Шатанин, насторожившись. Его мозг, привыкший выхватывать странности, тут же зацепился за это слово. - У вас... дома конь живёт?
  Фрейя радостно кивнула, расплёскивая остатки сиропа.
  - Ага! Он большой, рыжий и очень красивый! Папа с ним разговаривает, а он всё понимает!
  Виктор перевёл недоумённый взгляд на Сашу, но тот лишь бессильно пожал плечами. Для него эта информация была лишь очередным странным фактом в и без того переполненной чаше сегодняшнего дня.
  
  И в тот момент, когда Виктор уже открыл рот, чтобы спросить у Фрейи, где же они держат этого коня, Саша коснулся его руки. Его пальцы были холодными, как лёд. Почти обжигали.
  - Виктор... - его голос был беззвучным шёпотом, едва слышным над уличным шумом. Он боялся, что даже птицы подслушают. - А этот Снег... он тоже вервольф? Ты же понимаешь... если он не просто брат или сын... если в нём та же кровь... то всё, что я сделал, может оказаться бессмысленным. Он может быть таким же монстром. И не только он...
  Саша внимательно посмотрел на Фрейю.
  
  ---------
  
  Жорж Фамелик стоял у панорамного окна своих двухэтажных апартаментов, глядя на серый, переставший быть уютным, застывший в страхе город. В руке он сжимал телефон, прижатый к уху.
  
  - В три раза, Аркадий, вы меня слышите? - его голос был спокоен и холоден. - Не обсуждается. Скупаем всё зерно, всю муку. Создаём дефицит. Сегодня же.
  
  В трубке что-то тревожно залопотало. Фамелик усмехнулся. Это был агрессивный, циничный звук.
  
  - Голод? Бунты? - он повторил слова собеседника. - В каком вы веке живёте?? У вас оочень бурная фантазия. Аркадий! Милый мой, меньше ешьте хлеб! Лучше пейте "Rêve de Diamant" - это такая корпоративная лояльность, просто прелесть!!! Станьте настоящим энофилом! И заправляйте салаты нашим оливковым маслом экстра-класса. Уверяю вас, они не подорожают ни на цент. - Он сделал театральную паузу. - Правда, вы же понимаете... если вы будете вместо вина пить масло... в городе неминуемо возникнет дефицит туалетной бумаги. Так что выбирайте: энофилия или гигиена. И забавный выбор, не правда ли? И никакого хлеба!!
  
  Он прыснул прямо в трубку, сбросил соединение, не дослушав возражений, и долго хохотал. Игра начиналась. Фамелик всё ещё не мог понять: бросает он вызов "Хундланду", или самому городу, проверяя, что сломается раньше - экономика или человеческое достоинство.
  
  Перестав хохотать, Жорж открыл бар и, налив себе бокал выдержанного арманьяка, собрался наконец расслабиться. Он только что отдал последние распоряжения по своему ценовому манёвру и чувствовал приятную усталость полководца перед битвой.
  Открыв коробку шоколадных конфет, Фамелик на минуту задумался: какую же выбрать?
  Именно в этот момент в дверь его апартаментов постучали. Стук был не робким, каким стучат горничные. Не официальным, каким стучат его замы. Это был громкий, раскатистый, весёлый стук, полный жизни и уверенности. Стук человека, который принёс с собой праздник и хочет, чтобы его немедленно с ним разделили!
  Жорж раздражённо закрыл коробку и пошёл открывать дверь.
  
  На пороге стоял мужчина, который казался воплощённой радостью жизни. Лет пятидесяти, он был тучен, но его полнота была не дряблой, а мощной, солидной, как у доброго деспота-хлебосола. Его бритое румяное лицо, обрамлённое пышными, огненно-рыжими кудрями, сияло румянцем и было испещрено лучистыми морщинками вокруг глаз - явно следами от смеха, а не от забот. Густые рыжие волосы были зачёсаны и набриолинены с шиком старомодного голливудского героя. Он был одет в безупречный костюм-тройку из мягкого алого бархата, который словно излучал тепло. В одной руке он держал трость с набалдашником в виде лошадиной головы из бледного джиразоля, в другой - толстую, дымящуюся гаванскую сигару. От него веяло дорогим одеколоном, дорогим коньяком, дорогими сигарами и безудержным, заразительным жизнелюбием. Он вызывал мгновенную, почти животную симпатию - как большой, добрый пёс, который вот-вот лизнёт вас в лицо.
  
  - Жорж, мой дорогой! - прогремел этот современный Фальстаф голосом, способным заполнить собою весь этаж. - Наконец-то! А где девочки? В спальне?
  - Какие девочки, Альберто? - Фамелик втащил толстяка в номер и захлопнул дверь. - Ты опять надрался?
  - В самолёте было очень скучно. А ещё я боюсь летать...
  Альберто повёл носом и безошибочно направился в сторону хрустального снифтера с арманьяком.
  Через минуту бокал опустел и Альберто, довольно крякнув, повернулся к Фамелику.
  - Что ты смотришь на меня как дети на Пеннивайза?
  - Ты выпил мой арманьяк!
  - Ох... Большое горе большого негодяя. Так налей себе ещё! И меня не забудь.
  Толстяк ткнул окурок сигары в пустой бокал, развернулся к Фамелику и широко развёл руки в стороны.
  - Так обними же дядюшку Морти, чопорный ты сукин сын!
  Он шагнул вперёд и, не дожидаясь приглашения, обнял ошеломлённого Фамелика, крепко хлопнув того по спине.
  Отстранился, посмотрел в глаза злящемуся Жоржу, радостно заржал и смачно расцеловал его в обе щёки.
  - Дядюшка Морти привёз новый проект... Это будет блокбастер! Это будет бестселлер! Это будет самый дорогой и навороченный зомби-апокалипсис в истории! Я, как старый продюсер, это тебе гарантирую..
  - Я в этом ни секунды не сомневаюсь.. - Фамелик вновь налил себе арманьяка, не забыв и о госте.
  - Ты только представь! - продолжал Альберто Морти, его глаза сияли восторгом. - "Закат Мегалополиса"! В главной роли Леди Гага! Самый дорогой, самый масштабный фильм-катастрофа в истории кино! Я выбил бюджет на 400 миллионов долларов!! И знаешь, где мы будем снимать? Прямо здесь! Этот город - готовая натура! Уже через день я заполоню здесь всё массовкой, загримированной под зомби! А эти солдатики с пустыми глазами, что торчат тут на каждом шагу, это же готовая групповка! Гримёры плакать будут от счастья! Мы покроем весь город камерами и будем снимать 24 на 7! Никто и не поймёт, где заканчивается кино и начинается... новая реальность!
  - Угу... через день тут будет везде ходить массовка, загримированная под зомби, а через два - начнут разгуливать живые мертвецы.
  Морти подошёл вплотную к Жоржу, тихонько звякнул своим бокалом о его и совершенно трезвым тихим голосом проговорил:
  - Никто тут разгуливать не будет.. Мы так и не нашли ЕГО... Будем спокойно снимать себе фильмец и тихонько поглядывать по сторонам: а вдруг отыщется пропажа?
  
  Фамелик смотрел на этого румяного, сияющего толстяка и чувствовал, как в его груди начинает расти раздражение.
  Он так ждал БЛЕДНОГО. Ждал того, с кем они завершат круг и приведут в движение механизм мироздания. Он, ЧЁРНЫЙ, знал все лики смерти - от иссушающего душу томления до плотоядной жадности, пожирающей самое себя. Он был готов к тлену, к молчанию пустоты, к леденящему душу покою.
  Но он не был готов к этому. К этой оглушительной, навязчивой, почти вульгарной жизненной силе, что вплыла в его номер, словно набитый деньгами и пороками дирижабль. Альберто Морти был не отсутствием жизни. Он был её гиперизобилием, её финальным, самоуничтожающим карнавалом. Фамелик, веками выстраивавший свою суть на идее недостатка, дефицита, жажды, с ужасом осознавал, что его антипод - это не просто наличие, а переизбыток. Вся его природа, все его искусство заключались в том, чтобы выискивать и растягивать тончайшую паутину нужды - будь то нужда в хлебе, в любви, в смысле. Он был мастером пустоты, гением отсутствия, заставляющим мир извиваться в мучительном стремлении заполнить выбранную им пустоту.
  
  А это... это было его прямое отрицание. Альберто Морти был не просто его противоположностью - он был его апокалиптическим завершением. Если Голод - это вечное "хочу", то Смерть в таком его обличье была окончательным "имею", доведённым до абсурда, до самоуничтожения. Она был не концом пути, а его кульминацией: вселенской оргией, после которой уже не остаётся ни желаний, ни сил, ни даже самой возможности желать. Он не убавлял, он - заваливал и этим подавлял. Не отнимал, а дарил с такой щедростью, что одаряемый задыхался в этой избыточности.
  И от этой мысли его, бессмертного Всадника, впервые за долгие эпохи бросило в леденящий жар. Смерть явилась ему не как кончина, а как сама Жизнь в её самом безудержном и потому смертоносном проявлении. Он смотрел на этот румяный лик, сияющий бездумной радостью бытия, и видел за ним не космический холод пустоты, а чудовищный, всепоглощающий жар последней вечеринки, последнего всплеска, за которым следует абсолютная, бессмысленная тишина. Не угасание, а финальный, ослепительный взрыв, выжигающий саму возможность чего-либо иного. Он понял: самая безудержная Жизнь и есть самая совершенная смерть. И это было страшнее любой костлявой фигуры с косой.
   КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"