Пусть его зовут Давид Мюнцберг. На самом деле его звали как-то похоже. Его оглушили на дороге между Турновым и Монашьим Городищем около двух часов ночи, в мае 17-го года. Ничего интересного там не было. Он вёз жену на голубом мотоцикле "Ява" с коляской. Как только эта корова туда влезла, говорила потом Катя Лычкова. Ещё с ними была дочь, но о ней Катя высказываться не захотела. А жена у Давида была, кстати, не толстая - то есть, конечно, крупная, но я думаю, скорее их соседи тайно обсуждали, что в Давиде нашла жена. Её звали, допустим, Кристина. Давид затормозил перед джипом, стоящим поперёк полосы. Передние колёса джипа висели над кюветом. Рядом топтались двое парней. Они покрикивали друг на друга и пытались понять, как угораздило их оказаться ночью на дороге в таком неудобном положении. Сразу было видно, что оба крепко выпили. На мотоцикл они обратили внимание, только когда Давид, выругавшись, слез и стал обходить джип, чтобы узнать, нет ли за ним канавы.
-Застряли мы, - сказал Давиду один из парней.
Давид не ответил.
-У вас есть что-то?
-Что? - Давид оглядел дорогу и вернулся. Он жевал неприятный, бессонный вкус. Хотелось попасть на поезд и отключиться.
-Вытащить эту, тля, машинку, тля.
-Нет.
-Сдайте назад, - посоветовала Кристина. (А Давид уже садился на мотоцикл).
-Ух! - сказал второй парень. Он с трудом держался на ногах. - Это кто?
-Папа, едем, - тихо сказала дочь. Собственно, она всё и испортила, потому что детский голос привлёк парней, один подошёл, почёсывая щеку, и стал пялиться на девочку в упор, а второй присвистнул. Давид оттолкнул пьяного, стоящего ближе, и газанул, объезжая парня по дуге. В это же время дёрнулся и отъехал назад джип. О том, что в кабине есть ещё кто-то, Давид понятия не имел, его слепили фары, и вообще он старался не смотреть на эту компанию. Как собаки, они могли пропустить тех, кто не смотрел в глаза. Но в кабине, как выяснилось, был шофёр, крепкий, голый по пояс, а рядом с ним девица в одной длинной футболке. Совета Кристины они не слышали, но и сами успели договориться, что стоит всё-таки рискнуть и сдать назад. Джип не отъехал даже, а отпрыгнул, опрокинув мотоцикл.
-Курва-курва-курва, - сказал шофёр вылезая. - Ты охренел, мужик?
Давид ушиб руку, его жена - голову, вдобавок она застряла в коляске. Дочь вывалилась и тут же вскочила. Девица, сползшая на землю с пассажирского кресла, нахмурилась и заморгала, соображая.
-Девочка, тля, - сказал кто-то, пока Давид вставал. Девочка их особенно заинтересовала. Видимо, ночная дорога не соотносилась у них с девочками.
Так себе похищение, думает Лукаш Врабец, протягивая трясущемуся Давиду пакет сока. На столе перед Лукашем подробная картина: шофёр пинает Давида в висок, хватает Барбару Мюнцбергову (13 лет) под мышки, второй (особые приметы - кольцо в левой, нет, правой брови, татуировка на запястье) вытаскивает из коляски Кристину Мюнцбергову (37 лет). Кристина Мюнцбергова кричит.
Давид грызёт край пакета с яблочным соком. Пять утра.
В общем, там не было особенного простора для фантазии. Шофёр был очевидно в компании главным- по крайней мере, той ночью. Может быть, он принял что-то кроме алкоголя. Как раз это установить не удалось. Нападение вышло спонтанным, кроме инициативы шофёра там особых идей не было, девица, которую они везли, уже накидалась по самое не могу, и парням захотелось новых развлечений. Они тащат Кристину и Барбору к машине, пока Давид встаёт, держась за голову. Перед глазами Давида плывёт бурое пятно, окружённое рябью. Ему наложили швы, но сотрясения не обнаружили. Лукаш усаживается напротив Давида, складывает листы по порядку. Почерк у потерпевшего крупный, и Давид отчего-то не догадывается писать на обратной стороне листа. Исписана целая стопка.
-Остановитесь, - кричит в голове Давида сломанный рупор. - Остановитесь, остановитесь, нельзя... - его ударили ещё раз.
Пока Давида били, женщин уже затолкали на заднее сидение. Кристина расцарапала парню с серьгой лицо и получила в глаз. Давид сделал за отъезжающим джипом несколько шагов и упал.
Ему вызывают психолога, но психолог не едет. Над Турновым разворачивается голубая бездна.
-Вас ограбили? - спрашивает Лукаш.
Давид плачет. Он не знает. У него нет кошелька, но мог и просто выпасть на дороге. Лукашу передают, что кошелька на дороге нет.
-Остановитесь! Деньги, возьмите деньги, мотоцикл, не трогайте их! - у Давида вырвали из рук кошелёк. Давид этого не помнит. Следы джипа теряются на узкой дороге за Семигорками. Давид всё больше распадается, он не может отвечать, ему хочется спать и исчезнуть.
Мартин Седларж и Маркета Фингерова вышли из машины у Семигорок. По обе стороны от дороги расходились луга. Из-за холмов выползало одинокое облако. Маркета поддала носком гравий, оборвавший след. Они прошли пешком до вершины холма, откуда был виден тупик. Дорога заканчивалась у дощатых оград местных фермеров.
-Эй, - Мартин сошёл с гравия в траву, - Они там, - он по пояс утонул в зарослях. Джип съехал с дороги задним ходом, смяв зелень на обочине, пронёсся, виляя, почти до середины луга и стоял там, заглохший, провалившийся левыми колёсами в дождевую канаву.
-Нашли, - передала Маркета, перешагивая колючки. - Двери открыты. В салоне никого нет.
Они остановились у задней двери, стараясь не натоптать.
-Вызывайте собачку, - Маркета отмахивалась от пчелы. - Следов не видно, густая трава. На заднем сидении... - она заглянула, стараясь не задеть приоткрытую дверь. Мартин поддержал её за ремень. - ...Пивные банки. Мобильный телефон. Под сидением пустая бутылка и, кажется, два кошелька. Отбой. Стой здесь, - она выпуталась из колючих стеблей и зашагала через луг. Крикнула через плечо, - фермеров опрошу.
Маркета Фингерова, подпоручик, в ходе оперативно-розыскных мероприятий обнаружила на лугу в частных владениях г-на Лиха улику, переклассифицированную впоследствии, как части тела. Давид падает со стула и начинает тонко выть. Ему что-то вкалывают; голову накрывает мягкий, глушащий звуки купол.
-Что-что вы там нашли? - переспрашивает Лукаш, проталкиваясь мимо врача а двери. - Не слышу, у меня тут истерика...
Маркета раздвинула высокие белые соцветия. Под ними была рука - тонкая, женская, с плетёным шнурком на запястье, но без единого пальца. По всему лугу разбрелись медики, эксперты и кинологи. Собаки и белые костюмы. Сверху, думаю, это выглядит, как нашествие ангелов. Кому нужны ангелы без собак?
На клеёнке раскладывают то, что удалось собрать. Мартин опускается на корточки, борясь с тошнотой. Не взяли бы тебя в убойный, думает он. Солнце развешивает по далёким скалам оранжевые ленты "не входить". Это было живым, думает Мартин, поправляя шнурки. Может быть, это был олень. Не может от женщины и девочки остаться так много внутренностей.
-Эй, - его одёргивает фотограф. - Развалился тут. Пусти камеру поставить, - Мартин встаёт и понимает, что его так волновало. В ряд разложены руки, обрывки сухожилий, две почти целые грудные клетки - каждая собрана из половин. Три головы. Горка чего-то бесформенного, тёмного. Головы и большая часть останков - мужские. Девушка скромно представлена рукой и той самой горкой. Остальное нашли спустя сорок минут, на самом краю луга. Висело на ветках в конце проломанного в кустарнике тоннеля. Вызывают лесничих и спецназ. Посёлок оцепляют. Вдали вспыхивает новая порция синего и красного, и над Семигорками разносится, грозно отражаясь от холмов:
-Уважаемые граждане... в связи...
-Вашу жену и дочь всё ещё ищут.
Давид кивает, чувствуя, как теряет вес и отрывается от стула. Здорово меня накачали, думает он спокойно. Время с хрустом возвращается на привычные обороты; Давид потёр воспалённые глаза.
-Похоже на медведя, - Лукаш Врабец подавил зевок. Всю ночь на ногах, подумал он, передам это к чертям в убойный и пусть делают, что хотят. Давид снова кивнул. - Но там были только трое мужчин и женщина, вы их, пожалуйста, опознайте, когда вас попросят...
Давид поднял на Лукаша взгляд, полный недоумения.
-Ну, вы должны убедиться, что это те, кого вы встретили ночью.
Давид рассеянно смотрел, как шевелятся его пальцы. Кристину и Барбару Мюнцберговых искали с собаками уже около двух часов. За это время поисковые группы прошли половину леса от Семигорок до Штепановиц. Местные покрикивали из-за ограждения на уходящих в лес и таращились на автоматы. Ничего не нашли. Дело Давида Мюнцберга передали майору Давиду Козлику. Майор старался вести себя, как добрый полицейский, но выглядел, как злой. Потерпевшего он пугал.
-Кто у вас в Праге? - майор смотрел прозрачными серыми глазками, не мигая.
-Никого.
-Зачем же вы туда собрались?
-Гулять, - Давид хотел отвести взгляд и никак не решался. У него слезились глаза. - Я обещал поводить их по местам... По местам детства. Показать, где учился...
-Нужно было выезжать ночью?
-Хотели на первый поезд... Я весь день... водил бы их весь день. Барбара, она... хотела увидеть университет, она много хотела увидеть там.
-А раньше вы их в Прагу не возили?
-Один раз. Нет, не так... С дочкой один раз. Был дождь, она простудилась...
-Где вы учились? - спросил майор, чтобы разрядить обстановку.
Давид вдруг вспомнил, как водил жену к стоматологу и успокаивал её в коридоре. Как банально бояться стоматологов, думал он, обнимая Кристину за плечи. Давид захлёбывался от нежности. Он уронил голову на руки, разорвав, наконец, с майором зрительный контакт.
-Вы узнаете этих людей? - спросил майор, когда потерпевший успокоился. Он протянул фотографии. - Ваших жены и дочери там нет, не бойтесь. Их точно не было на этом лугу.
Давид рассматривал каждый снимок бесстрастно и подолгу. Наверное, он не видел на них ничего. Это они, подтвердил он, и показал, кто есть кто. Девушку он опознал по обрывкам белой футболки.
-Что могло сделать это? Есть идеи?
-Нет, - сонно сказал Давид. - Я им говорил... Мне нельзя было их оставлять.
-Не вините себя, - сказал майор с таким видом, что Давид бы тотчас начал себя винить, не будь он обколот.
-А кого тогда? - равнодушно отозвался Давид. Кивнул на снимки. - Этих?..
Маркета Фингерова кладёт в пакет для улик фиолетовый мобильник. Спустя час телефон включают - на нём полтора десятка контактов, несколько входящих с не записанных номеров. Фотографии Кристины Мюнцберговой с Барбарой Мюнцберговой на руках. Барборы Мюнцберговой с розовым рюкзаком. Барбары Мюнцберговой с кроликами в траве. Кристины Мюнцберговой в нижнем белье. Кристины и Барбары в парке на длинных качелях. Кроме телефона в джипе был кошелёк с картами и водительскими правами на имя Давида Мюнцберга. И второй кошелёк, с блёстками, с тремя тысячами крон, фотографией Барбары Мюнцберговой и картами на имя Кристины Мюнцберговой.
-Стоять, - говорит майор Козлик, дёргая себя за светлые усы. - С какого телефона он вызывал полицию?
Давида держат в больнице, хотя чувствует он себя, в общем, нормально. Когда за ним приезжают майор Козлик и прапорщик Лукст, подозреваемый спит, считая себя потерпевшим. Ему снится, что ничего не было. Солнце, проплывая над окнами, греет его выпирающий из-под одеяла живот.
Майор пытается представить нечто, разрывающее троих парней и девушку.
-А их именно разорвало, - судмедэксперт Соколова отогнула пинцетом край кожи, показывая неровные сизые края мышц и торчащее ребро. - Кости сломаны не в ране, а дальше, в самых хрупких местах, то есть, они ломались просто от ударов, - она говорила без пауз и, кажется, без вдохов. Мысли судмедэксперта Соколовой были далеко. Она не могла решить, выходить ли ей замуж. Склонялась к тому, что нет. - Вот посмотрите... его просто тащили в разные стороны, и мясо буквально соскальзывало с костей...
-Медведь это мог сделать?
-Три или четыре медведя могли бы. Но я не вижу следов когтей. Части органов нет... - Соколова любила своего нынешнего, но вот в семье никак не могла себя вообразить. Решайся, говорила себе она, зная, что не решится. - Вы их могли просто не найти?
-Могли, - вздохнул майор. - До сих пор ищут.
Давид просыпается со словами: "Господи, верни всё...". Майор сидит у его постели.
-Я их любил, - говорит Давид. - Я их никогда не оставлял.
-Любил? Вы не думаете, что они живы?
-Я должен был быть рядом, - Давид закрывает глаза.
-Вы не...
-Конечно, думаю, - говорит Давид с отвращением.
-Откуда у вас второй телефон?
У Кати Лычковой в порядке документы. Она не понимает, куда её везут. Катя работала медсестрой в Монашьем Городище с 13-го года; продлевала визу, платила налоги. Кукольный рот, круглые голубые глаза. Как она запала Давиду в душу? Она даже умной не была.
-Давно у вас отношения с паном Мюнцбергом?
-У меня нет отношений, - с жутким акцентом говорит Катя.
Ей рассказывают про телефон. Катя моргает и боится, что её депортируют. Она не знала, что у Давида есть для неё отдельный телефон. Она никогда не была замужем, ей ничего ни от кого не нужно было скрывать. Вы знали, что пан Мюнцберг женат? Да, конечно. Он рассказывал вам о своей жене, о дочери? Давно... что вам от меня нужно? Катя просто с ним переписывалась, да они виделись всего два раза... Зачем ему это было нужно? Он показался ей интересным. Вы пытались с ним встретиться? Я не понимаю. Встретиться. Свидание. А, нет. Он избегает встречи, у него семья... Но вы живёте неподалёку. У меня проблемы? Мне нужен адвокат. Вы узнаёте этих людей? Катя падает в обморок. Снимки прячут. Когда вы встречались с паном Мюнцбергом последний раз? Зимой... Он ждал у школы, его жена забирала девочку... Потом они куда-то собирались ехать. Что? Нет, не мотоцикл, у него была машина... Не знаю, какая. Белая. Не влезла бы эта корова на мотоцикл. Я только прошла мимо, посмотрела на него. Давид почувствовал её взгляд и обернулся. Они замерли - Давид в машине, Катя на тротуаре, с жёлтыми пакетами в руках. Давид улыбнулся. Больше ничего не было, они не могли даже парой слов перекинуться. Отчего-то у неё не выходила из головы именно эта встреча.
-Зачем вы продали машину?
-Новую купить хотел, - Давид сидел у окна, следя, как у дома напротив встречается с кем-то незнакомая ему судмедэксперт Соколова. Какая странная женщина, думал Давид. Как видно по её походке, что она тревожится и несчастлива. Вечером его выписали. Кате Лычковой он решился написать только на следующей неделе. В новостях писали, что медведей у нас нет, и валили всё на диких собак. Томаш и Йозефина Шлесингеровы дали интервью, в котором открыто обвинили Давида в убийстве их старшего сына. Официально, впрочем, обвинения выдвинуты не были. Да и что они могли предъявить? Пятилетний сын уговорил майора Козлика съездить в Прагу и посмотреть зоопарк.
-Пан Мюнцберг говорил вам хоть раз, что ненавидит семью?
Катя, не способная до конца побороть страх перед полицейскими, мотает головой.
-Отвечайте вслух, пожалуйста.
-Нет.
-Вы планировали когда-нибудь быть вместе?
-Нет, что вы.
Маркета Фингерова стучит ногтем по краю стакана. Она видит, что Катю завораживает этот звук.
-Он обещал вам чаще встречаться?
Он жил напротив школы. Он работал в магазине на первом этаже собственного дома. Он всегда был с семьёй, понимаете? Он не мог чаще встречаться с Катей, просто не мог, даже если бы хотел. Нет, он не хотел. Не знаю. Он никогда не говорил мне об этом, вот.
-Вы с ним спали?
Нет, качает головой Катя. Когда? Где?
Вы слышали от пани Лычковой угрозы? Что, удивляется Давид. Вы в своём уме. Она же совсем девочка, моя близкая подруга, только и всего. Она часто говорила о вашей семье? Никогда. Она говорила, что хотела бы жить с вами? Никогда. Поисковые отряды больше не ходят по лесам. Над лугом, где нашли убитых похитителей, летят красные одноместные самолёты, тянут на поводу новые модели дронов для съёмки с воздуха. Пролетают парами и уходят за деревья. Медведей выслеживают, что ли, думают фермеры.
В начале июня у Давида непоправимо забился сифон под раковиной. Пришёл сантехник, младше Давида, но седой.
-Ты что натворил, идиот? - спросил сантехник, вытирая потные ладони о штаны. - Они же теперь пол-Чехии выжрут.
Давид подошёл к нему вплотную и взял за воротник.
-Да кто ты такой, - сказал он. - Я их любил. Я пятнадцать лет... пятнадцать лет ни на шаг!.. Я их больше жизни, я им всю жизнь свою и... Ты там был? - шипел Давид, брызгая в лицо сантехнику слюной. - Ты пробовал так, чтобы пятнадцать лет? А я их любил. Я их выбрал и любил их, и ни разу за пятнадцать лет... ты знаешь, каково это? Профессор... У меня их отняли, отобрали их у меня, мать твою, специалист! Ты видел? Ты это видел? - и Давид показал шрам на виске под отросшими волосами. - Что теперь делать? - спросил он, выдохшись.
-Что теперь поделаешь, - сантехник высвободился. - Ничего, уважаемый, теперь уже и не поделаешь.
-Деньги остались у меня.
-Зачем они теперь? - пожал плечами сантехник. - Теперь они мне не нужны. Я твоим бабам никак помочь уже не смогу. Новых смотри не это, того...
-Я хочу сделать вазэктомию, - сказал Давид решительно.
-На здоровье, - кивнул сантехник. - Хоть совсем кастрируйся. Тебе всё равно не разрешает испытывать, помогло оно или нет.
"Давай встретимся", написал Давид Кате.
Они встречаются у Катиного дома. Давид знает, где она живёт.
-Здесь восемьсот пятьдесят тысяч, - говорит Давид и вкладывает в мягкую Катину ладонь конверт. - Уезжай.
Катя падает Давиду на грудь и плачет долго, упоённо. Она прижимается к нему мокрым лицом, оставляя на футболке Давида отпечаток тёмной маски. Всё будет хорошо, говорит Катя. Их найдут. Они живые, их найдут.
-Они сами кого хочешь найдут, - вздыхает Давид. - Послушай. Вот тут деньги, тебе хватит. Тебе нужно уехать. Не спрашивай... Я думаю, тут скоро будет опасно. Может случиться несчастье. Не хочу, чтобы оно случилось с тобой.
Катя плачет просто потому, что может. Она никогда раньше не плакала у Давида на груди.
-Лучше вернись в Одессу. Или хотя бы в Прагу переезжай. Там нужны медсёстры, всегда есть работа... Мы никогда больше не должны встречаться.
-Убери, зачем, почему так много, тебе нужны деньги...
-Мне как раз не нужны. Они и раньше мне были так себе нужны. Что мне за них могли сделать - чтобы я мог отходить ещё метров на десять дальше? Ради кого, Катя, ради тебя? Так мне всё равно нельзя с тобой... глупо всё это было, очень неправильно всё получилось.
Катя не знает, что делать. Она расстёгивает кофточку на груди и шепчет Давиду что-то о том, что она теперь может быть с ним, что она хочет быть с ним всегда и прямо сейчас. Она пытается увести его в дом.
Давид вырывается в ужасе.
-Ты должна уехать, - кричит он. - Никогда ко мне больше не подходи. Никогда. Я болен. Я тебя не люблю.
Почему, думает Катя. Вот я сейчас его увидела, такого всегда невозможного, далёкого, почему он не хочет, чтобы я его любила. Откуда ей знать, что происходит в голове Давида. Откуда ей знать, что происходит вообще. Я всё-таки надеюсь, что, выплакавшись у Давида на груди, она исполнила своё единственное желание.
Мартин Седларж вспомнил, что ещё не давало ему покоя. Он всё ломал голову, какое слово вертелось у него на языке. Но слово пришло Мартину на ум только сейчас. Сверхъестественное, вот что это было за слово. Мартин позвонил Верославу Петровскому, тогда ещё не слишком известному.
-Вы можете гарантировать мне анонимность? - сурово спросил Мартин.
-Абсолютную, - заверил его Петровский.
-Хорошо, - заключил Мартин. - Слушайте. Я видел огромного, светящегося, чешуйчатого, стоящего на двух ногах, с погонами майора на остатках формы...
Судмедэксперт Соколова пишет последнее подробное заключение. По её мнению, характер повреждений свидетельствует о множественных ударах длинным тупым предметом. После нанесения множественных ударов, тела были вручную разорваны и разбросаны по лугу.
-Это могла быть лопата? - спрашивает вернувшийся из зоопарка майор Козлик.
-Скорее всего, это и была лопата.
Давид вернулся домой и вспоминал Катины глаза ещё четыре месяца. Ещё полгода он вспоминал её грудь под тонкой кофточкой. Тела погибших передают родственникам.
Андрей Черных возвращается из Турнова в Прагу. Вешает велосипед на крюк в тамбуре и падает на сидение, отдуваясь. Стягивает шлем и приглаживает мокрые волосы.
-Выезжаю, - говорит по-русски женщина, сидящая рядом. - Всё, тронулись, сейчас плохо слышно будет... Давай, давай, - она прячет телефон в сумочку.
-Давно в Чехии? - интересуется Андрей.
Женщина улыбается. Её зовут Катя. Она в Чехии пять лет. Катя чувствует всем телом, как Давид остаётся где-то позади.
Я вот сюда часто езжу, говорит Андрей. Я тут давно, в смысле, в Чехии, а в Чешский Рай кататься езжу. Не катаетесь? А чего велосипеда бояться. Машин бойтесь.
А я уезжаю отсюда, говорит Катя. А вот так. Ну, пожила-пожила и уезжаю. В Прагу, ближе к цивилизации.
И то правда, соглашается Андрей, перекрикивая шум поезда. В Праге, конечно, жизнь. Я сам в Болеславе, фирма там у меня. Фирма, говорю! Да так, понемножку всего. Квартиры сдаём. Покататься успеваю, и хорошо, да. А мы уже, гляньте, проезжаем какую красоту. Но там, где сидела Катя, взорвалась тьма. Из тьмы вылетело нечто длинное, тонкое и пробило Андрею середину лба. Оно было похоже на бамбуковую трость.