Аннотация: О трудной судьбе известной пианистки Веры Лотар-Шевченко.
Жизнь, в которой есть Бах...
В декабре 2008 года в Новосибирске прошёл 2-й международный конкурс памяти выдающейся пианистки Веры Лотар-Шевченко. В СМИ это событие широко освещалось. Писали о талантливых молодых музыкантах, достойных продолжателях высоких традиций фортепианной исполнительской школы, и вспоминали трагическую судьбу знаменитой пианистки.
Впервые о Вере Лотар-Шевченко написал в "Литертурной газете" известный педагог и журналист Симон Соловейчик. Статья называлась "Пианистка". Это было в декабре 1965 года. Позже появились другие публикации, а в 1989 году был снят художественный фильм "Руфь", где блистательная Анни Жирардо создала образ этой выдающейся исполнительницы.
В детстве мне посчастливилось короткое время общаться с этой удивительной женщиной и даже получить у неё несколько уроков игры на фортепиано. За давностью лет я не помню точное время, но примерно это было в 1950 или 1951 году.
Мы жили тогда на Вые, одном из районов Нижнего Тагила, в "сорокашке", как называли тогда этот почти единственный благоустроенный дом в округе. Он был построен в конце 30-х годов для инженерно-технических работников Высокогорского и Лебяжинского рудников. Однажды по дому пронёсся слух, что в городе появилась какая-то необыкновенная учительница музыки. Многие матери семейств поспешили заполучить её для обучения своих чад. Наша соседка, мамина знакомая, пригласила эту учительницу для подготовки подросшей дочери к поступлению в консерваторию.
В нашей семье пианино не было, но мама, поддавшись общему ажиотажу, тоже захотела обучать меня музыке. Она договорилась с соседкой, и учительница согласилась заодно и мне дать несколько уроков. Меня привели в большую гостиную соседской квартиры и усадили за огромный чёрный инструмент с латунными подсвечниками по бокам. Учительница вошла в комнату, тяжело передвигая отёкшими ногами. Это была пожилая полноватая женщина с "нездешним" лицом, разительно непохожая ни на кого из людей, окружавших меня тогда. Она говорила по-русски с чудовищным акцентом, я с трудом понимала её речь.
Учительница познакомила меня с клавиатурой и нотным станом, а затем поставила на пюпитр ноты "Школы Бейера", и предложила разбирать эти, может быть и полезные, но невообразимо скучные пассажи. Преподавательница строго следила за правильной постановкой рук. У меня это плохо получалось, и она часто покрикивала: "Круглый!". Это означало, что кисть руки при игре должна быть округлой.
Хотя мне было всего 6 лет, я почувствовала, что занятия эти учительницу очень тяготят, и лишь жестокая необходимость заставляет тратить время на таких бестолковых учениц. Она смотрела на меня, но словно бы не видела, думая о чём-то другом, не ведомом моему пониманию. Другие авторы воспоминаний о ней тоже отмечали, что учить музыке она не любила и не хотела. Её стихией была собственная игра, которой она предавалась без остатка.
После четырёх или пяти уроков занятия прекратились, потому что без домашнего инструмента дальнейшее обучение было бессмысленно, к тому же мы переехали из "сорокашки", где жили с двумя соседями, в новую отдельную квартиру. Я никогда больше не видела эту необыкновенную женщину, но запомнила её на всю жизнь.
Через много лет, уже в начале 70-х, я познакомилась с хорошей портнихой, муж которой преподавал в музыкальной школе. Она хорошо знала и, по-видимому, обшивала всю музыкальную и театральную элиту нашего города. Однажды я рассказала ей про странную учительницу музыки, так поразившую меня когда-то. "Это была Лотар-Шевченко! Я её прекрасно помню, не раз встречалась с ней. Она и ко мне в гости заходила", - воскликнула моя новая знакомая и поведала мне её скорбную историю. Из этого рассказа и публикаций, прочитанных позже, я узнала о необыкновенной судьбе талантливой пианистки.
Вера Лотар родилась в городе Турин, что на севере Италии. Её полное имя - Вера-Аделаида-Кармен. Год её рождения разные авторы указывают по разному - от 1899 до 1906. Вскоре семья переехала в Париж, где её отец получил место профессора Сорбонны. Мать, испанка знатного рода, была прекрасной пианисткой. Кроме парижской квартиры, семья владела виллой на Лазурном берегу, где маленькая Вера подолгу жила с бонной - англичанкой.
Огюст Лотар часто брал дочь в научные экспедиции. Ещё ребёнком она побывала и в Азии, и в Африке, и в Австралии. У девочки рано обнаружили большое музыкальное дарование, и в 12 лет она уже солировала с оркестром, которым дирижировал сам Артуро Тосканини. Она с блеском окончила Парижскую консерваторию, и после стажировки в Вене объездила с гастролями все крупные города Европы и Америки. Играла даже в Букингемском дворце перед королевским семейством. Везде встречала восторженный приём.
В 30-х годах Вера Лотар вышла замуж за инженера-акустика Владимира Яковлевича Шевченко, которого за созданные им прекрасные скрипки называли "русским Страдивари". По одним данным он был сотрудником советского торгпредства, по другим - эмигрантом первой волны, членом французской коммунистической партии, мечтавшим вернуться в Россию. В семье было трое детей: двое сыновей от первого брака Владимира Яковлевича, и один их общий ребёнок.
В конце 30-х годов Владимир Яковлевич добился разрешения въезда в СССР, и счастливая молодая семья переезжает в Ленинград, где уже свирепствовали репрессии. Мужа вскоре арестовали "за шпионаж", а убитая горем жена явилась в "органы" и сказала доблестным чекистам, что если таких прекрасных и честных людей, каким является её муж, обвиняют в преступлениях против власти, то эта власть преступна. После таких крамольных слов арест Веры Августовны последовал незамедлительно.
Вера Августовна не любила вспоминать, где и как она отбывала наказание. За эти годы её муж от несправедливости и издевательств сошёл с ума и сгинул в лагерях, а двое детей погибли в блокадном Ленинграде. Она же превратилась из красивой цветущей женщины в больную старуху.
Во всех публикациях о Вере Лотар-Шевченко описывается, как она вырезала на нарах ножом клавиатуру фортепиано и в редкие свободные от каторжного труда часы "играла" свои любимые произведения Баха, Бетховена, Шопена, Дебюсси. Измученным нечеловеческими условиями сокамерницам казалось, что они слышат эту бессмертную музыку, так вдохновенно было лицо исполнительницы, и так выразительны её натруженные руки.
Последние годы неволи Вера Августовна провела, по-видимому, в одном из лагерей Тагиллага, поскольку именно в Нижнем Тагиле появилась она весной 1949 года в видавшем виды ватнике, юбке из мешковины и в стоптанных валенках. Она шла по городу и на ломаном русском просила изумлённых прохожих указать дорогу к музыкальной школе.
Я помню это старинное одноэтажное, давно снесённое здание музыкальной школы, с небольшим уютным залом. Именно сюда пришла Вера Августовна, надеясь, что ей разрешат поиграть на фортепиано после стольких лет отлучения от любимого искусства. Помню я и многолетнего директора этой школы Марию Николаевну Машкову. Эта интеллигентная и добрая женщина приветила опальную пианистку. На свой страх и риск она устроила её на полставки иллюстратором музыки, поскольку преподавать официально вчерашней "зэчке" никто бы не позволил. Мария Николаевна помогла ей с жильём и одеждой.
Вскоре кто-то подсказал Вере Августовне, что местному театру драмы требуется тапёр. После прослушивания, её безоговорочно взяли, не смотря на неблагоприятную анкету. Интересно, что как раз в это время в Нижне-Тагильском драмтеатре работал Владимир Мотыль, будущий режиссёр бессмертного шедевра "Белое солнце пустыни". Говорят, что образ прелестной Полины Геббль-Анненковой из другого его нашумевшего фильма "Звезда пленительного счастья", был во многом навеян судьбой и характером Веры Лотар-Шевченко.
Как пишет Нинель Пляцковская в своей замечательной статье "Вспомнился Нижний Тагил", опубликованной в журнале "Балтийские сезоны", Вера Августовна "на первые, свободные от хлеба насущного деньги, взяла напрокат кабинетный рояль, а при следующей возможности сшила себе черное концертное платье, явно для филармонических стен, хотя до них еще было далеко". Я почти уверена, что это знаменитое платье, в котором Вера Августовна впоследствии много раз выступала, она шила именно у той тагильской портнихи, которая и рассказала мне о судьбе пианистки.
Как ни добры к ней были тагильчане, но выдающейся пианистке мучительно не хватало концертной деятельности. После смерти Сталина, когда немного ослаб гнёт репрессивной машины, она добилась реабилитации и разрешения жить в крупных городах. Она переехала в Свердловск в надежде устроиться солисткой филармонии. Об этом непростом этапе жизни исполнительницы я узнала из книги Зеры Германовны Мышкиной "Люблю гармонию", где Вере Августовне Лотар-Шевченко посвящена глава "Французский феномен".
В Свердловске Вера Августовна сняла комнату в одном из коттеджей у вдовы профессора Соколова Анны Георгиевны. Ещё недавно эти дома, окружённые яблоневым садом, можно было увидеть в районе цирка. Там было уютно, но холодно. Вера Августовна отчаянно мёрзла, согревая свои и без того застуженные в лагере руки в старенькой меховой муфте.
На прослушивании перед поступлением в филармонию она играла прелюдии и фуги из I тома "Хорошо темперированного клавира" Иоганна Себастьяна Баха. Высокая комиссия была поражена неженской мощью её исполнительской манеры. Впоследствии некоторые местные ценители фортепианного искусства не раз высказывались, что игра Веры Августовны слишком технична, ей не хватает напевности и мягкости, так свойственной российской исполнительской традиции. Музыковеды не соглашались с её интерпретацией таких произведений Дебюсси, как "Колокола сквозь листву", "То, что видел западный ветер", "Девушка с волосами цвета льна". Её исполнение прелюдий Шопена тоже "резали ухо" местных знатоков нетрадиционным толкования замысла композитора. По этой причине Вере Августовне редко разрешали сольные концерты. Ей пришлось "колесить" по области в составе бригад для сборных концертов и музыкально-просветительских лекториев. Пожилой женщине это было тяжело, да и не соответствовало масштабам её дарования.
После 1957 года Вера Августовна переезжает в Барнаул, но и там мало кто понял, какого уровня пианистка работает в местной филармонии. И только случайная встреча в конце 1965 года со столичным журналистом Симоном Соловейчиком изменила к лучшему её судьбу. Прочитав в "Литературной газете" нашумевшую статью "Пианистка", основатель Сибирского филиала Академии наук Михаил Алексеевич Лаврентьев пригласил Веру Августовну в Академгородок под Новосибирском.
В последние 16 лет жизни к Вере Августовне, наконец, пришло признание. Она успешно гастролировала по крупнейшим центрам страны, посетив и Одессу, и Москву, и Киев, и Владивосток, и любимый ею Ленинград. Уже никто не обвинял её в неправильной трактовке Шопена и Равеля. У неё было своё видение мира и свой взгляд на исполнение бессмертных музыкальных шедевров.
В Новосибирске Вера Августовна общалась в среде высокоинтеллигентных людей, многие из которых знали её родной французский язык. Её любили студенты и учащиеся знаменитой ФМШ - физико-математической школы для одарённых детей. Говорят, что часто дверь её квартиры была приоткрыта - она играла, а молодые люди сидели на ступенях лестницы и заворожено слушали.
Однажды она поранила палец, долго не могла играть и вскоре умерла, потому что только музыка давала ей жизненные силы. Это случилось в начале 80-х годов. Её похоронили на Южном кладбище Академгородка. На скромном могильном камне высечены её слова: "Жизнь, в которой есть Бах, благословенна".
Почему она не вернулась во Францию, когда появилась такая возможность? В многочисленных публикациях пишут, что на такие вопросы она обычно отвечала: "Это было бы предательством памяти русских женщин, помогавшим мне выжить в адских условиях заключения". В других статьях приводится иной её ответ: "Зачем возвращаться, мне и здесь хорошо".
Мне кажется, ни первый, ни второй ответы не отражают истинных причин столь упорного её отказа покинуть СССР. Разве русские женщины-мученицы, разделившие с Верой Августовной страшные годы неволи, не поняли бы её стремление вернуться домой? И так ли уж ей было хорошо в нашей стране, даже когда она получила возможность концертировать в крупных городах? Сравнима ли эта её известность с той, какую она имела бы, с комфортом живя во Франции и разъезжая с гастролями по всему миру?
В разговоре с Симоном Соловейчиком Вера Августовна так объяснила нежелание вернуться в Париж: "В жизни никогда нельзя возвращаться назад". И это было сказано ещё в Барнауле, когда она выступала в полупустых холодных клубах провинциальных городов, часто не встречая понимания, жила в крошечной квартирке, где измученные нескончаемыми мощными аккордами соседи постоянно стучали в стену, прося хотя бы немного тишины. Она очень страдала от холода долгих снежных зим.
Что держало её в нашей неласковой стране? Эту тайну она унесла с собой. Думаю, после перенесённых испытаний и невосполнимых потерь, в её душе умерло всё, кроме исполняемой ею музыки.
Апрель 2009 г., Екатеринбург.
При написании этой статьи были использованы следующие материалы:
Э.Ю. Фискинд. За роялем Лотар-Шевченко. "Тагильский краевед", альманах, Нижний Тагил, 1992 год;
Н.Дузенко. Странная француженка. Газета Тагильский рабочий. 02.04.1991 г.;
Т.К. Гуськова. Её слушал Ромен Роллан. Газета Тагильский рабочий. 10.03.2007 г.;
З.Г. Мышкина. "Люблю гармонию". Издательство газеты Штерн, 2000 год, Екатеринбург;
Нинель Пляцковская. "Вспомнился Нижний Тагил", в журнале "Балтийские сезоны" N 18, 2008 год;
А.Дерябина. "Русская любовь к французской пианистке", "Новая Сибирь", N 048, 02.12.2005,
![[Найдено в интернете]](/img/p/pozdnjakowa_n_w/zhiznxwkotorojestxbah/weralotar.jpg)
![[Найдено в интернете]](/img/p/pozdnjakowa_n_w/zhiznxwkotorojestxbah/i2.jpg)
![[Найдено в интернете]](/img/p/pozdnjakowa_n_w/zhiznxwkotorojestxbah/lotar2.jpg)