Ученик третьего "Б" класса Серёжка Аборнев вбежал в дом и, кинув в угол портфель, закричал не переводя дух:
- Мама, мам. Мама!
- Чего тебе? - ворчливо отозвалась Валентина из дальней комнаты. - Тише ори, Женка спит.
Заскочив на кухню, Серёжка откусил кусок хлеба и, торопливо заглянув во все кастрюли, направился к матери.
- Мама, мам, - возбуждённо зашептал он, стаскивая куртку и бросая её тут же на пол. - Что такое счастье?
- Счастье?! - вскипела мать, гладившая у стола бельё. - Ах ты, поганец ты эдакий! Я только что прибралась, вывезла после вас кучу грязи, а он в ботинках через всю квартиру. Я тебе покажу счастье!
И забыв про спящего годовалого Женьку, она схватила наволочку, полная решимости подкрепить слова действием.
- Я сейчас подотру. Я сейчас подотру! - попятился назад Серёжка, не очень, однако, надеясь, что его раскаяние поможет.
Но тут захныкал братишка, и мать, бросив преследование, поспешила к его кроватке.
Разувшись у порога, Серёжка взял тряпку и начал старательно вытирать оставшиеся после себя следы грязных ботинок. Подтерев пол в комнате и в той части коридора, которая была видна через открытую дверь, он немного подумал и, бросив тряпку посреди прохода, опять подошёл к матери.
- Есть будешь? - спросила та, вновь принимаясь за бельё.
- Не, я у бабушки поем.
- А я что? Зря тебе готовила? - ревниво насупилась Валентина.
- Мам, - нетерпеливо дёрнул её за рукав Серёжка. - Что такое счастье?
- Какое ещё счастье? - ворчливо переспросила мать, не очень вдаваясь в суть вопроса.
Удивлённо взглянув в пытливые глаза сына, Валентина опустилась на стул и, обняв его голову, прижала к своей груди.
- Счастье, сынок, - задумчиво сказала она, приглаживая непослушные Серёжкины волосы. - счастье... - опять повторила она, - это когда в семье хороший отец, а не пьяница, как у нас.
Последние слова Валентина сказала совсем тихо. Серёжка поднял голову и увидел, как по её щекам катятся слёзы. Встретившись с ним взглядом, она отвернулась и, не в силах сдержаться, опустила голову на руки, сотрясаясь в беззвучном плаче.
Серёжка не переносил, когда мать плакала. Если он видел её такой, у него самого вдруг к горлу подкатывал комок и глаза наполнялись слезами. Мать рассказывала, что, когда ему было годика два, стоило ей притвориться плачущей, как он тут же сжимал маленькие кулачки и, набычившись, кидался на мнимого обидчика. Сейчас он вдруг вспомнил, как успокаивал его маму, приезжавший из города её старший брат дядя Саша.
Серёжка так же положил руку ей на голову и, тихонько поглаживая, сказал:
- Брось ты его. Переедешь в город, выйдешь замуж. Ты ещё молода, красива.
Валентина подняла заплаканное, но смеющееся лицо. Притянув сына к себе и поцеловав в макушку, ласково сказала:
- Ну беги играй. Мне ещё нужно бельё догладить, а то Женька проснётся, ничего делать не даст.
Довольный тем, что всё хорошо кончилось, Серёжка быстро оделся и выбежал из дома.
На их улице, новой в селе, всегда было шумно и многолюдно. Она так и называлась - Новая улица. На ней стояли типовые двухквартирные домики, но, что самое главное, она была асфальтирована, поэтому ребятня стекалась на неё со всей округи.
Возле Аборнева, лихо развернув велосипед, затормозил его одноклассник Вовка Петров.
- Подвези до бабки, - похлопав по рулю, попросил Сергей.
- Не-е-е. Там грязища, не проехать!
- Про счастье уже придумал?
- Даже про что писать не знаю, - честно признался Петров. - Всё время думаю, думаю - ничего в голову не идёт.
"Что-то мать путает, - по дороге к бабке размышлял Серёжка. - Вот у Володьки отец не пьяница, главный инженер, на доске почёта перед конторой висит, а он тоже не знает, что такое счастье. Наверно, счастье, что-то другое".
Дед с бабкой, родители отца, жили в старой вечно затапливаемой весной части села. До того, как переехать на Новую улицу три года назад, Серёжка тоже жил в этом небольшом покосившемся доме. Сейчас было трудно себе представить, как они все здесь помещались.
Перед самыми воротами, местами скрывая узенькую кирпичную дорожку, опять стояла большая лужа воды. Примерившись ещё издали, Серёжка разбежался и, не рассчитав - то ли лужа оказалась меньше обычного, то ли разбег слишком большой - со всего размаха врезался в калитку. Незапертая калитка с грохотом распахнулась, до смерти напугав чинно гулявших по двору гусей и кур. Вдобавок к ушибленному о ворота колену, Серёжка схлопотал подзатыльник от оказавшегося поблизости деда. Чтобы избежать большего, внук тут же пустил слезу и, старательно припадая на ушибленную ногу, захромал к дому.
- Ты что, старый, совсем рехнулся?! - на помощь внуку из сарая, вытирая о подол руки, уже спешила бабка. - Может у ребёнка нога сломана!
- Как же! Он скорее ворота снесёт, - больше для порядка, чем сердясь на самом деле, проворчал дед.
- Пойдём, мой соколик, пойдём, я тебе к ножке травку приложу, - ощупав колено внука, ласково пропела бабка. - Я тебе уже и оладушков напекла и борщик сварила. Небось, дома такого не поешь!
Бабка безумно любила старшего внука и ревниво охраняла его привязанность к себе. Из-за этой балующей Серёжку любви у неё не раз происходили стычки со снохою. Особенно сильно протестовала Валентина против привилегий, которыми свекровь наделяла старшего внука по отношению к младшему. При всей видимости равенства, она всегда старалась выгородить его или подсунуть более лакомый кусочек. Пусть в мелочах, но выказать ему большее расположение.
Зная эту слабость своей бабки, Серёжка без зазрения совести этим пользовался. Сейчас, уплетая специально для него приготовленный обед, он думал, как бы это выманить у своей бабули денег на кино. При всей своей безграничной любви к внуку, на деньги бабка была скуповата.
- Баб, - вдруг вспомнив, поднял Серёжка глаза от тарелки, - а что такое счастье?
- Это ты, моё солнышко! - с готовностью отозвалась та, самозабвенно наблюдая за едой своего любимца.
- Ну, я правда, - обиженно капризным голосом протянул внук.
Бабка часто заморгала глазами, видимо растерявшись от такого вопроса. Не зная, что ответить, она отвела глаза в сторону и невольно взглянула на семейные портреты, аккуратно развешенные над кроватью. Там, несколько в стороне от всех, висели две маленькие фотокарточки в чёрных рамках. Серёжка знал, что это бабушкины братья, погибшие на войне.
- А счастье, Серёженька, - грустно сказала она, - это чтобы войны не было. Чтоб ей пусто было, проклятой!
Старательно промокнув кончиком платка набежавшие на глаза слёзы, она полезла в карман кофты и, вытащив немного мелочи, подала их внуку.
- На-ка вот, купи себе чего сладенького. Помяни безвременно усопших Петра и Николая. Царство им небесное.
Она перекрестилась в угол комнаты, где прикрытая чистым полотенцем у неё висела маленькая иконка, и скорбно потупилась.
- Я пойду, баб, - нерешительно напомнил о себе Серёжка, вставая из-за стола.
- Беги, беги, милый, - на секунду встрепенулась бабка, вновь погружаясь в свои невесёлые мысли.
На дворе дед мастерил что-то замысловатое, очень похожее на большую клетку.
- Это что будет, деда? - полюбопытствовал внук, заглядывая со всех сторон.
- Вот как сделаю, так увидишь, - проворчал тот, поворачиваясь к Серёжке спиной.
- А можно я тебе помогать буду?
- Почему ж нельзя? - сразу потеплел дед. - Подай-ка мне ножовку. Теперь держи здесь, я отрежу.
- Деда, а что такое счастье?
Серёжка не очень поверил своей бабке. Конечно, все знают, когда убивают наших солдат это очень плохо. Но, если не будет войны, значит и армия не нужна. А это значит, ни из пушки не пострелять, ни на танке не поездить. Какое же это счастье?!
- Ишь ты, философ, - как-то удивлённо и с уважением посмотрел дед на внука. - Х-м, счастье! Подержи-как вот здесь. Да покрепче держи, я снизу залезу, отмечу.
Дед с кряхтеньем встал на четвереньки и протиснулся внутрь строения.
И тут у Серёжки зачесалась спина. Вначале он только поводил плечами - не помогло. Тогда начал изгибаться, переступая с ноги на ногу. Но всё было напрасно! От нестерпимого зуда на глазах выступили слёзы. Не зная, как избавиться от напасти, обе руки у него были заняты, Серёжка попытался дотянуться спиной до угла сарая. Но и здесь у него ничего не получилось.
Не ожидая дальнейших событий, внук опрометью бросился к воротам.
Вечером, возвращаясь с мальчишками из леса промокший и голодный, Серёжка пожалел, что испортил отношения с дедом. Появиться таким дома, значило поучить от матери неминуемую взбучку. Немного подумав, Серёжка решил пойти огородом, надеясь увидеть там свою бабку. Но видно удача изменила ему окончательно - ещё издали он увидел в огороде деда.
Заметив внука, тот воткнул лопату в землю и поманил его к себе:
- Иди сюда. Да иди не бойся!
Серёжка подошёл к изгороди и остановился на почтительном расстоянии, искоса поглядывая на деда.
- Ну что встал? Иди ближе! - прикрикнул на него тот. - Что ж мне на всю ивановскую орать?
Серёжка задумчиво потёр под носом и сделал ещё несколько шагов.
- Ты вот давеча спросил, что такое счастье, - проникновенно начал дед, - Так вот счастье, это ..., - он даже что-то изобразил руками, видимо желая придать своим словам больший вес, - ... это когда земля родит, - с ударением на первый слог произнёс он. - Понимаешь?
- Ну-у, - разочарованно протянул Серёжка.
- Что, ну?! - тут же рассвирепел дед и попытался поймать внука за шиворот.
Но, стоявший начеку Серёжка быстро отскочил в сторону и закричал:
- Я вот бабушке расскажу, что ты дерёшься!
- А ты меня не стращай! - насупился дед, оглядываясь, однако, на дом. - Нашёл кем пугать.
- Расскажу, расскажу! - чтобы его поддразнить, пообещал Серёжка и, скорчив на прощание рожицу, побежал к себе на Новую улицу.
На крыльце он столкнулся с выходящим из дома отцом.
- Где тебя носит? - пьяно настрожился тот, усаживаясь на крыльцо и доставая всю измятую пачку сигарет. - Почему уроки не учишь?
- Давай помогу, - предложил Серёжка, видя, что отец никак не может чиркнуть спичкой по коробку.
Когда тот прикурил, Серёжка присел рядом и, прижавшись щекой к его плечу, задумчиво спросил:
- Пап, а что такое счастье?
- Че-во? - подозрительно протянул тот, нахмурив брови. - Это кто ж тебя научил? Она, что ли?
- Кто она? - не понял Серёжка.
- Кто она! - передразнил его отец. - Ты меня за дурака-то не принимай!
Он стряхнул с плеча Серёжкину голову.
- Всем вам счастье подавай! Ей счастье, тебе счастье! - отец зло отшвырнул сигарету в сторону и угрюмо уставился себе под ноги.
- Я хотел... я думал... А ты! А ты!
От обиды на неожиданную грубость у Серёжки перехватило дыхание. Нижняя губа у него вытянулась вперёд и из глаз, как он не старался сдержаться, брызнули слёзы.
- Ты это... Ты погоди! - словно приходя в себя, вдруг засуетился отец. - Я ж не хотел. По глупости я, - он попытался обнять, вырывающегося из его рук сына, - ты прости...
На шум из дома вышла мать.
- Это что ж? Это он тебя? - тревожно спросила она, зачем-то ощупывая голову сына.
- Упал, - попытался соврать Серёжка, но не в силах больше сдержать подкативший к горлу комок, всхлипнул и уткнулся ей в кофту.
- Эх, Николай! - прижимая к себе трясущиеся плечики сына, тоскливо сказала Валентна. - Что ж ты делаешь?!
- Да ты погоди, - растерянно повторил отец, - не хотел я, понимаешь?!
- Нет, Николай, не понимаю я тебя. Раньше понимала, а теперь - нет. Разучилась, видно.
Не ожидая, что будет дальше, она развернулась и, прижимая Серёжку к себе, вошла в дом.
- Ужинать будешь? - раздев и умыв сына, спросила Валентина.
- Нет, - глухо ответил тот и пошёл ложиться спать.
- Ты что, будешь на улице ночевать? - через некоторое время донёсся её подчёркнуто холодный голос.
Серёжка не слышал, что ответил отец. Сердито хлопнула дверь. Мать погасила свет на кухни, затем в коридоре. Спустя минуту он почувствовал на своей голове её тёплую ласковую руку. Когда она поправляла на нём одеяло, Серёжка поймал эту руку и с силой, словно боясь потерять, прижал к себе.
- Что ты? Что ты, родной! - тревожно проговорила Валентина. - Спи, мой хороший, спи.
Согретый её теплом и убаюканный словами, Серёжка вдруг почувствовал, как материнская рука стала расти, укутывая и согревая его.
Проснулся он от того, что кто-то осторожно стал поднимать его кверху. Это было не только не страшно, но даже приятно. Он удивлённо раскрыл глаза и увидел отца.
- Тс-с-с! - сказал тот, беря его на руки, и как-то виновато-просительно шепча, - Не разбуди никого. На рыбалку не хочешь сходить?
- Хочу! - радостно прижимаясь к его шее, сонно пробормотал Серёжка.
Отец отнёс его на кухню и посадил за стол.
- Я тут тебе яичницу пожарил, - конфузясь сказал он, - и вот чаю согрел, а то у реки сейчас ещё прохладно. Ты, кстати, не знаешь где дедова военная фляжка? Мы бы в ней чайку с собой взяли.
- Я её выменял, - чуть слышно прошептал Серёжка, готовый провалиться сквозь землю.
Он был уверен, что вот сейчас по его вине отец рассердится, и этот день, начавшийся так прекрасно, растает как утренний туман.
Николай на минуту задумался, потом, видимо заметив испуг сына, погладил его по голове и сказал:
- Ну и ладно. Выменял, так выменял. Обойдёмся без чая.
Когда они вышли, солнце уже золотило верхушки деревьев и телевизионные антенны, торчащие над домами на длинных шестах. Нижняя часть деревни, словно в молоке, купалась в белом тумане. Чем ближе они подходили к реке, тем свежее становился воздух. Серёжка втянул голову в плечи и зашмыгал носом.
- Что, брат, замёрз? - наигранно весело воскликнул отец. - А ну, давай на перегонки до самой речки!
И не дожидаясь ответа, он смешно подскочил и, громко стуча сапогами, побежал по дороге.
- Э-ге-гей! - что было силы закричал Серёжка и, громыхая пустым ведёрком, припустил вдогонку. Разбуженные шумом вдали, в деревне залаяли собаки. Отца он догнал на бугре у речки, тот с трудом одолевал последние метры.
- Ты вот давеча спросил, - тяжело дыша после каждого слова, повернулся он к Серёжке, - что такое счастье.
- Да ладно, пап, - опять испугался Серёжка.
- Нет, нет. Ты послушай! Я сегодня всю ночь не спал, много чего передумал. Не прав я, Серёга, кругом не прав! - сокрушённо покрутил он головой. - Ведь я от чего запил? Гордыня обуяла! Думал, если у меня образование, то на руках должны носить! Думал, что кроме меня начальником мастерской никто и быть не может. Вот и куражился перед людьми. А они потерпели немного, да и выбросили меня за борт. Ждал, что они ко мне кланяться придут, помощи станут просить, отыграться тогда на них хотел. А вышло, что не нужен я им, вроде как лишний - без меня обходятся и ничуть не хуже. А это, оказывается, очень страшно, сынок, людям не нужным быть! Мне бы сразу перед ними покаяться, а я, вот видишь, два года гордыню свою побороть не мог. От того ведь и пил! Но теперь слово даю - тебе даю! - капли в рот не возьму! Верь мне, сынок! Всех обманывал: и мать нашу, и деда с бабкой, и людей, а тебя не могу. Как же я потом в глаза тебе смотреть стану?! Ты меня вчера о счастье спросил. Знаю я теперь, что такое счастье. Это когда ты нужен людям, когда ты вместе с людьми, понимаешь, заодно!
Николай возбуждённо обнял сына за плечи и прижал к себе.
- Руки у меня, Серёжка, чешутся, как хочется работой заняться! Ты тут порыбачь, - словно спохватился вдруг он, - вот на и мою удочку тоже. А я побегу в мастерскую.
- Так ведь воскресенье же, пап, - Серёжке страсть как не хотелось расставаться с отцом.
- Ну и что же, что воскресенье? - искренне удивился тот. - Мы, никак, с тобой в деревне живём. Какой же нам до зимы отдых? Да и должник я большой перед людьми. Они там копаются, а я специалист, я им подсказать должен!
Он суетливо поднялся, отряхивая брюки.
- Только ты не пей, пап, - вдруг неожиданно сказал Серёжка.
- Да ты что?! - вновь опускаясь на землю, растерянно проговорил Николай. - Ты что ж, мне не веришь? Ну, хочешь я поклянусь. Вот скажи, чем? - запальчиво произнёс он, - Вот скажи. Я тем и поклянусь! Ну говори! Чем?
Серёжка обнял возбуждённого отца за шею и тихо сказал:
- Не надо, пап, я верю.
Николай радостно обнял сына в ответ и, опять вскакивая, торопливо заговорил:
- А ты порыбачь тут, порыбачь! Мамка вечером уху сварит. Страсть как давно ухи не ел. Вон уже кто-то из ребятишек бежит, вроде Вовка твой.
- Чего это он у тебя? - усаживаясь рядом и разматывая удочку, спросил Петров. - Опять, что ли?
- Чего опять?! - набросился на него Серёжка. - Ничего не опять! В мастерскую он пошёл, работать!
- Да я ничего, - миролюбиво покосился на него Вовка. - Мой тоже туда пошёл. Опять три трактора из строя вышли.
Он немного помолчал и, видимо, копируя отца, добавил:
- Если так дело пойдёт, совсем не на чем пахать будет.