Аннотация: Откуда такая претензия? Ведь, мужняя жена же! Ну не афишируй свою охоту, не положено это тебе. Жарь на тайном костре и, ни с кем не делясь, под одеялом пожирай добычу!
Даша
1
Она почувствовала, что кто-то вошёл в неё. Вошёл в шею под самым затылком. Не дал подзатыльник, не толкнул в потылицу, а именно вошёл. Вошёл и в тело, и в сознание. Вошёл мягко, уверенно, без сопротивления с её стороны.
Она обернулась. На неё смотрели густо-медовые глаза высокого шатена. Такой независимо-спокойный, какой-то тягучий, но, главное, устойчивый взгляд. Она сразу осознала: с нацеленной траектории его и паровозом не спихнуть. Поняла и ощутила: вот он. Этот. Мой. Никогда раньше не возникало подобных впечатлений. Мой это. Мне предназначен.
Дальше всё само собой потекло в русле возникшей установки. Будто заразил он её своей спокойной устойчивостью.
- Кто это,- спросила она Виктора, давнего своего знакомца.
- Это Роман. Весьма влиятельный парень.
- Что значит влиятельный?
- Он многое может. Но лучше тебе, Дарья, с ним не связываться.
Хотела спросить: "Почему?" Но получилось:
- Да я и не собираюсь...
Однако, через день позвонила Виктору и сочинила, что она в затруднительном положении. Знакомый взял в долг крупную сумму, а отдавать не собирается. Виктор, на другом конце провода, попытался "руками развести". Но она перебила такие попытки. Попросила свести её с тем влиятельным парнем, с тем, что "многое может".
-Ты же сам сказал, что он влиятельный. Значит, может и помочь.
2
Они встретились в кафе и там продолжилась её нехитрая игра.
Одна линия состояла в том, что вела она разговор в русле продуманной легенды. Возмущалась должником. Ведь, хороший знакомый был, а как случай подвернулся, так денежки и хапнул. Теперь надежда только на вас, Роман.
Другая линия не выражалась словами. Вообще выражать ничего не надо было. Работала, откуда ни возьмись, возникшая, но неуправляемая Сила. И Сила эта протянула свои сильные руки к личности Романа; к личности его и к телу.
Не девочкой она была, только что четвёртый десяток разменяла. Дома муж, верный и уверенный в её верности муж, и дочь двенадцатилетняя. Позади пара мужиков, симпатии которых не пустили глубоких корней в её душе. Вроде и не было их. Взрослеющий ребёнок и спокойный, нерыпающийся муж. Это надёжно. Логика семейных обязанностей всегда держала её крепко. А с этими медовыми, желтоватыми глазами... логики не существовало. Просто четыре щупальца - что-то вроде невидимого продолжения её рук и её ног - неторопливо и уверенно оплетали сидящего перед нею Романа.
Нет, вне рамок приличия ничего не происходило. И ноги и руки, вроде, вели себя благопристойно. Ножки стройно и выжидательно замерли под столиком. Переплетённые пальцы обнажённых по локоть рук покоились на краю стола. Но и кисти рук, и ступни ног вспухли и горели. Даша явственно ощущала, как из её ладоней, из её подошв излучается нечто. И это нечто, эти лучи - продолжения её рук и ног - тянутся к сидящему перед ней мужчине-мужику. Тянутся и через столик и под столиком. Они достают, ощупывают, опутывают, оплетают тело Романа. И это не требует усилий. Это возникает и распространяется само собой. Распространяется неудержимо и уверенно. Разум же со своей логикой только наблюдает. С интересом наблюдает происходящее между мужчиной и женщиной.
Ощущает это и Роман. Но совсем по иному. Тёпленькое и спокойненькое довольство охватывает его. Ничего другого он не наблюдает. Естественно, он далёк от беспокойства. Естественно, он не сопротивляется. Чему сопротивляться-то? Да, есть в ней кое-какие отклонения от тусклых стандартов. Это интересно. И не только интересно.
Вот таким замечательным он родился, что способен без усилия тянуть к себе эту здоровую, привлекательную женщину; жену другого и мать. В свои 44, не создавший семьи, только изредка видевший свою двадцатилетнюю, выросшую с отчимом, дочь, он весьма далёк от какого бы то ни было беспокойства. Возможные неприятные вариации нового знакомства его не волнуют. Уверен, что он - хозяин положения. Даже гордится, будто юноша гордится, про себя конечно, откровенным вниманием женщины.
Он отмахнулся от намёка Даши на вознаграждение. Правда, упоминая о гонораре, она крепко стиснула его, придушила своими мгновенно затвердевшими, невидимыми щупальцами. Две-три секунды он пребывал в прострации, может, и не слышал её предложения. Спросил только адрес и телефон должника. Сказал, что ему достаточно недели. Она нацарапала на салфетке несколько цифр. Заметила, что адреса точно не помнит, сообщит завтра. Потом отложила в сторону явную линию своей интриги. Не вспоминала больше о своём "затруднительном положении". Несколько секунд он смотрел на салфетку с телефоном воображаемого должника, потом свернул её и положил в целлофановый мешочек, висевший на спинке его кресла. Сообщил, что действовать будет только после получения адреса.
Стало легко. Никаких интриг. И кисти и ступни больше не беспокоили. И щупальца куда то пропали. Они ужинали и танцевали. Он взял такси и привёз её домой. Высадил за квартал от дома.
На другой день она позвонила ему и объявила, что должник вернул деньги. Сам возвратил и помощь не нужна. Но тут же добавила, что она ощущает это, как результат их контакта. Уверена, что это личность Романа повлияла, мистически повлияла. Поблагодарила и выразила желание и в дальнейшем пользоваться этой удобной мистикой. Он смеялся, шутил и не возражал.
Такая простая история знакомства-сближения.
3
Однако, в дальнейшем, что-то не проявлял он охоты до контактов. Прошла неделя. Ни звонков, ни, тем более, встреч не случилось. Даша молчала, бездействовала, но не забывала. Не могла она забыть, как суть её тянулась к этому независимо-устойчивому желтоглазому шатену. Вот и пусть "независимый". Тем больше сладости опутать, держать и, по ходу разговора, "тискать" время от времени!Ведь, так прижала его тогда, что он и о гонораре забыл. Ведь получилось же! Вот и сейчас, по прошествии недели, вспомнив о происходившем в кафе, она вдруг почувствовала, что ступни и кисти снова потеплели. И тут же захотелось длинные сильные щупальца свои протянуть к новому знакомцу. Оплести, удерживать его, отслеживать и сопереживать его реакцию. Как это заманчиво!
Пошла вторая неделя, и терпение Даши спасовало. Чего ж терпеть то, если т-а-к-а-я
возможность в двух шагах. Надо только, не теряя лицо, вытащить этого паровозоустойчивого шатена из его таинственной норы. Интересно, где это он скрывается? И, вообще, чем он занят-то? И что это за объёмистый целлофановый мешочек, который он почти не выпускает из рук.
Наконец, будучи на работе, она, не думая, набрала номер Романа и потребовала:
- Мистика нужна.
- Да нет проблем! - обрадовался он. - Бежим!
- Бежим! - повторила-поддержала она, - Сегодня!
- В том же кафе! - определил он.
- Я уйду с работы на час раньше. Так что в шесть!
4
На этот раз долго в кафе не задержались. Взрослые же люди, чего сдерживаться-то? Вел линию Роман. Даше было приятно отдаваться его уверенным, будто заранее продуманным, предложениям. Она даже сама обратила внимание, на то, что ей удобно следовать его коротким, как команды фразам. Не то, что дома, где все ходили у неё по струнке. Только было странно, что это удобство не вызывало никакого особого желания. И подошвы не горели, и ладони не чесались. Удобно и только. Не надо ничего самой решать. Не надо ничего требовать. Всё целенаправленно идёт к естественной известной ситуации. Она наблюдала это несколько отстранённо, будто свыше утверждённый обряд творила. Надо потерпеть и исполнить этот обряд. Только потом можно будет расцветить, разукрасить последующие, невидимые миру встречи. Опытная женщина.
Как по утверждённому расписанию, вывел он её на улицу, взял такси и привёз на квартиру к знакомому, который немедленно ушёл по делам.
Тут что-то сломалось, настрой внезапно увял. То ли вид этой полутёмной конуры-коморки продемонстрировал реальный уровень их возможностей, то ли излишне короткий, но и излишне внимательный взгляд хозяина - знакомца Романа - осадил её пыл, но настроение помутнело.
Она села в мягкое кресло с высокой спинкой и замкнулась. Не отвечала на навязчивые шутки мужчины. Смотрела в окно и, в то же время, в сторону. Немедленно ощутив её настроение, Роман понял: со своей шутливой активностью, сбился он где-то с короткой, спланированной им дорожки. Замолчал. Прекратил свои шуточки. Теперь только его самоуверенность ещё стояла на своём. Он убеждённо гнал прочь мысль о том, что вот-вот порвётся опутавшая их нить. По отдельности выберутся они из этой конуры и разойдутся, чтобы заняться своими обыденными, до чёртиков надоевшими делами.
Время шло. Даша не проявляла признаков нетерпения. Будто задела её показная шутливая инициатива Романа и безразличием своим возложила она всю ответственность на него. Он понял. Замолчал, подошёл к креслу и обнял её за плечи. Она была спокойна. Чуть отстранила его сдержанным жестом. Не торопясь, встала с кресла и выполнила все необходимые операции обряда обнажения. Взглядом, уцепившимся за его медовые глаза, заявила о своей готовности. Будто ключ в замочной скважине провернула. Дверь открылась.
Но дальше... Дальше чувства её не развернулись. Скорее снова застопорились. Только его эмоции сопровождали всё последующее. Даша же, хоть и вела себя адекватно, но не увлекалась. Будто привычное испытание проходила, будто только и ждала, когда такое явное подтверждение единства их душ закончится. Дождалась, когда он перестал двигаться. Перестал дёргаться в тисках её ленивых, тёплых щупальцев. Более значимого впечатления она не получила. Только это оказалось возможным. В этот день она не испытывала нужды в чём то невообразимом. Только так смогла она, в этой хмурой коморке, ответить на его инициативу. А он пришёл к заключению, что пришвартовался. Не совсем удачным образом, но пришвартовался. И это уже хорошо. Это нормально. А её показной нейтралитет пусть остаётся на её совести.
- Однако и силёнка у тебя!... - заметил он добродушно, освобождаясь от её объятий, - в клубе качала мускулатуру, что ли?
- Никогда этим не занималась, - и это был правдивый ответ. - Всегда хочу быть такой, какая есть. Не хочу меняться.
Он смолчал, только головой с поднятыми бровями повел из стороны в сторону.
Обряд близкого знакомства завершился. Теперь они любовники. Теперь можно от партнёра кое-что и потребовать. А почему нет? Ведь, любовники же. Близкие люди.
Не жалела Даша, о таком закруглении долгожданного свидания. Она и не предполагала ничего юношески чудесного. Что-то другое должно придти потом. Не другой человек. Нет. Этот, со своей напористостью, тоже подходит.. И он, этот медовый шатен, стал даже ближе. Ведь, это её была инициатива, это она затащила его в своё тело. Он дергался в её лапах. Она поглотила его энергию. Ни он, ни она этого не забудут. Она испытала удовлетворение. Не физическое, конечно. Физическое быстро проехало мимо. Та проблеснувшая надежда, которая взволновала её при первой встрече, то, что выразилось тогда в одном словечке 'Мой!', слилось теперь с ощущением собственности, с ощущением обладания живым мужским,... нет, не только телом! Пришла уверенность - на верном пути она.
Всё так же спокойно, с расстановкой, она оделась, потянулась, как говорится, "с грацией сытой кошки" и даже улыбнулась на прощанье.
5
Ночью она проснулась под впечатлением чудесного сна. В каком-то доисторическом обществе одетых в шкуры людей, она, вместе с другими, окружает табун диких лошадей. Вождю нужен конь. Тогда он будет "конь аз" - князь. И племя вышло на охоту. Вместе со всеми она ползёт в высокой траве, приближаясь к стаду с подветренной стороны. Другим не удаётся, а она уже рядом с могучим жеребцом. Забыв о наставлениях вождя, она бросается к жеребцу, хватается за длинную спутанную гриву, взлетает на холку замешкавшейся лошади. Упоительная скачка, ветер в ушах, полёт над волнами высокой травы. Мелькающие кусты, озёрца снеговой воды, быстрая смена мазков зелени степи и голубизны неба перед глазами... Она далеко от всех. Она со своей добычей вне законов племени. Свобода, Воля, Власть и... круп несущего её жеребца, зажатый в её стальных бёдрах.
С этим ощущением она и проснулась, и долго ещё казалось, что держит, сжимает она ногами тело животного. Не очень то хотелось терять такое ощущение.
Она замерла без движения, вспоминая, пробегая в памяти сцены сна. Чувствовала, как близок этот сон к действительности. Да и широко доступные эзотерические книжки иногда почитывала. Ей вдруг захотелось вспомнить, а чем окончился сон-то? Ведь не сбросил её жеребец! Нет, не сбросил!
Наяву же скоро-наскоро прошла-проскочила неделя, а Роман так и не возник. Но это не показалось ей помехой. Не стоит надоедать ему. Пусть в нормальное состояние придёт. Пусть забудет, как он выглядел там, в коморке. А то ещё осознает. Осознает, устыдится и испугается. Есть такая глупая особенность у этих мужиков: стыдиться своей страстности. Ещё и сбежит.
Она прождала ещё неделю, но так ничего и не дождалась. Подумала-подумала и позвонила. Теперь он не был отзывчив, как в прошлый раз. Впечатление создавал такое, что он вроде делом занят, а она со своими претензиями под ногами путается.
- Ты можешь уделить мне пару часов? - настаивала она.
- Сегодня нет, - отрезал он.
- Хорошо. Когда освободишься?
Он помолчал. Пауза затягивалась. Это можно было истолковать, как его нежелание увидеться. Наконец, он произнёс:
- Не могу я сейчас. Занят. Очень занят. Причина очень серьёзная. Не звони мне. Я сам тебя найду.
Она смирилась. Но только на несколько секунд. Когда телефоны разъединились, возмущение волной кипятка поднялось откуда то снизу, непривычно окатило тело изнутри. Застряло, расплылось в груди, обожгло сердце. Даша даже губу закусила: "Ах, так?! Подожди, скручу я тебя". Она сама не понимала, откуда это у неё такая грозная решимость. Откуда такая претензия? Ведь, мужняя жена же! Ну не афишируй свою охоту, не положено это тебе. Жарь на тайном костре и, ни с кем не делясь, под одеялом пожирай добычу!
6
Прошла неделя, и он пригласил её в ресторан. Сообщив днём по телефону мужу, что вечером ей придётся задержаться на работе, удрала за час до конца рабочего дня.
Он ждал её за столиком. Его целлофановая сумочка висела на спинке стула. Два часа провели они в уединении. Больше молчали, чем говорили. Но аппетит был, и с этим аппетитом, не торопясь, расправились со щедрыми порциями цыплят-табака, а заодно и незаметно высосали пару бутылочек Амирани. Шиканул Роман.
Но разговора не было. Он отвечал односложно, не загорался. Её это стало злить. Она всё смотрела и смотрела в его желтоватые, медовые, прячущиеся глаза. Хотела поймать сигнал. Сигнал о том, что она ему не безразлична. Хотелось зацепиться за его желание. Но время шло, а на поверхности этого медового барьера не появилось ни морщинки. Ворота крепости не открывались, белого флага он не выкидывал. На угощение расщедрился, заодно и сам с удовольствием выпил-закусил, а дарить цветы и внимание не собирался. Знал он, что не на долго хватит терпения у этой немолодой женщины. Бездумно виделось ему одно из двух: либо исчезает она с его горизонта, либо сдается безоговорочно, уповая на милость победителя. И сдастся, и будет уповать, и будет умолять. А что ей ещё, в её то возрасте, остаётся? Вот тогда он и возьмёт вожжи в руки. А вожжами-то не только управляют. Вожжами и поучить можно.
Она утвердила локти на столе. Упёрлась сложенными в один кулак кистями куда-то себе в губы, под нос. Задумчиво-внимательно рассматривает его лицо. Так внимательно, что он не может не отметить этого.
- Ты смотришь так, будто что-то вспоминаешь.
- Да. Вспоминаю.
- И что же? - так деловито-деловито, будто не понимает он, что она вспоминает.
Она держит маску безразличия, но бесит её эта отрешённая деловитость. Подумаешь, не понимает он. Не помнит. Вспомнишь ещё! Она молчит, но досада гонит её к отречению. Во взгляде её уже нет ни ожидания, ни надежды, ни сочувствия. Какой-то чужой стал... И злится она, и сдерживается, и даже отрекается, но только не от добычи. Отрекается от чувства, как палач от сочувствия жертве. От стремления же к власти отрекаться не собирается. "Хочешь, не хочешь, а мой будешь. И точка".
Она не смотрит больше ему в глаза. Взгляд упирается в основание шеи. И у самой вспухает - тоже где-то в основании шеи вспухает - злость. Не ненависть. Ненависть, это слишком благородно для такого мужлана. Только злость, и не больше. Да как посмел он пренебречь её вниманием! Мужик. Как посмел он! Ладони не просто теплеют, как раньше, но загораются. И эти огненные ладони тянутся через стол к его горлу. Кисти охватывают шею. Большие пальцы упираются в углубление над грудиной.
Он поперхнулся, закашлялся. Нет, внешне всё выглядит благопристойно.
Она сидит, прямая, как палка, кисти с переплетёнными пальцами на бёдрах, под животиком, и взгляд её больше не ищет его глаз. Но видится ей: руки её уже там, у его противной морды. Её пылающие ладони смыкаются на его шее. Вот потная кожа под пальцами, под кожей упругие мускулы, вот податливая ямка между ключицами... И под её раскалёнными пальцами вскипает горло мужчины. Он не может ни вдохнуть, ни выдохнуть несколько секунд, потом кашляет, кашляет, кашляет уже наяву.
Она торжествует. "Что, закашлялся, задергался! Ещё и не так будешь дёргаться!" Она поднимает взор и смотрит ему в глаза. А глаза эти уже далеки от уверенности. Он, вроде бы, и не растерялся, пытается карабкаться, просто что-то першит там в горле. Да. Першит. Но, ведь, это же ненадолго.
Она не улыбается, досада и требование немедленной компенсации невыполненных желаний распирает её. Подаёт свой бокал с остатками вина, его то уже пуст:
- Да выпей же, наконец! Смочи горлышко! - это уже с досадой, даже с оттенком презрения.
Он послушно делает глоток. Останавливается. Делает глубокий вдох и выпивает до дна. Крякает довольно грубо, будто глотком водки обжёгся. Ощущает вдруг, что совсем и не нуждается в том, в чём уверен был ещё минуту назад. Совсем и не надо ему, её унижения! Вроде и не было того собственного превосходства, которое чувствовал только что. Теперь росло впечатление её силы! Конечно, не видел он никаких рук, державших его за горло, уважение к ней возникло из ничего. А почему такая перемена, так об этом и думы нет. Просто вдруг стал знать, что сила перед ним и зауважал.
А Даша с развёрнутым до отказа позвоночником, неподвижная, кисти переплетены на бёдрах, под животом. Большие пальцы упираются друг в друга. Она смотрит и смотрит на него. Но взгляд её теперь ничего не просит, взгляд как-то сам по себе... Сам по себе взгляд-то, а он, Роман как-то уже при нём, при её взгляде, то-есть.
- Теперь кофе! - она повернулась к официанту, - только двойную порцию в каждую чашку, пожалуйста! И по рюмке коньяка туда же! И погорячее!
Микроскопическими глоточками, втягивая в себя густую огненную жидкость, она не смотрит в лицо мужчины, нет ей дела до его глаз. Смотрит и видит, видит сквозь рубашку, видит сквозь скатерть, сквозь доски стола, видит сквозь брюки... только тело, тело со всеми его атрибутами. Тело, разгорячённое сытненьким, слегка хмельным, ужином. Тело полное желаний, полное возможностей. Богатство, да и только! Чудо оставленное без присмотра. Чего медлить-то, а? "Мой !" - в этом сомнения нет.
А он попросил подождать, пока напиток остынет. Заопасался вдруг, что обожжёт пищевод. Так прямо и сказал: "Горячо! Пищевод можно обжечь".
- Хорошо, - говорит Даша. - Допивай. Не обжигайся зря. Горячее ещё впереди. Пойду, приведу себя в порядок. Жду тебя у выхода.
Вышла на улицу, отвернулась от двери рестораны и всё дышала, дышала, будто не было бензиновой гари пролетающих в темноте машин. Распирала её обида, распирало желание, но не собиралась она взрываться раньше времени, не истерикой же разражаться. Было уже темно. Уже и надышалась, и голова просветлела. Вытянула сигаретку из пачки, чиркнула огонёк камешком зажигалки... А он всё не появлялся, всё тянул время, всё пил своё кофе, обжигающее его драгоценный пищевод, расплачивался с официантом, забрёл в туалет...
7
Наконец, его руки легонько легли ей на плечи. Она не вздрогнула, хоть и не слышала, как он подошёл-подкрался.
- Сейчас возьму машину, отвезу тебя.
- Какую ещё машину? - это задумчиво, непонимающе... Затем:
- Идём! - изрекла так, будто знала, где ждёт их укромное местечко.
- Куда?
Она взяла его руку, потянула за собой. Вдруг он вырвал руку. Короткий мат прошелестел с губ. Он бросился обратно, скрылся в дверях ресторана. Даша замерла, да так и пребывала в неподвижности, пока он не выскочил на улицу, пока не подошёл к ней. В руке его был целлофановый мешочек.
Даша молчала. Чуяла, любое замечание унизит его, любой вопрос унизит её. Пусть всё само раскрывается, если чему-то надо раскрыться. Сейчас у неё своя задача, хотя и не совсем ясно какая. Но эта-то неясность и не терпит отлагательств. Ещё несколько секунд она пребывает в прострации. А он тоже стоит, ни на что не решается и даже вроде смущён. Она опять берёт, крепко зажимает его руку, взглядом стреляет по глазам, поворачивается всем корпусом и шагает не оглядываясь. Он тянется за ней.
Шла наугад, ничего не имея в виду. Сначала по проспекту, но недолго. Свернула во двор. И он свернул, как на буксире. Он ничего не спрашивал. Ведёшь, так веди! Вся ответственность на тебя!
Вышли к гаражам. Она протискивалась в узких проходах бетонного лабиринта. Он хмыкал неопределённо. Удивлялся складывающейся ситуации. Сопротивляться, естественно, не собирался. Только задавал себе один вопрос: надолго её хватит вот так вести его? Не сегодня, не сейчас, а вообще?
Вот и забор. Довольно высокий. Не перелезать же через него. Дальше идти некуда. Она поворачивается к Роману и озвучивает сию истину:
- Дальше идти некуда.
Одной рукой берёт его за галстук. Он, ощущая некий энергетический напор, невольно отступает, но сзади забор. Другая рука уже шарит по его животу, гладит бёдра.
- Даша! Ну не здесь же!
Тогда она рывком всасывается в его губы. Так проще всего заставить молчать. Ему ничего не остаётся, как положить руки на её талию.
Она бросает этот галстук, эту тряпку. Хватает горстью, всей пятернёй его стриженый затылок и прижимает колючее лицо к своему лицу, к губам, к зубам. Тискает, жуёт щёки, нос, глаза, губы... и втягивает, всасывает, глотает невольные его слёзы, сопли, слюни... Он старается не шевелиться, он не успевает подстраиваться под неожиданные её выпады. Он боится пресечь её стремительную атаку, боится сломать ей настроение и только слушает, слушает хриплое её рычание.
Она ниже его на голову. Поэтому силой сгибает ему шею, тянет вниз. Но это неудобно, надоело.
- Поддержи меня! Подсади! - и он, обняв за бёдра, пытается подтянуть её тело вверх. Она делает рывок, прыгает и, обхватив его ногами, наконец, закрепляется верхом. Прижав, как клещами, шею, впивается зубами в артерию. Не прокусывает, конечно, только втягивает пульсирующую жилу в рот, всасывает, но чудится ей, что, с каждым глотком, поток такой мужской, такой мужицкой энергии пробивается сквозь кожу, вливается ей в глотку, растекается, распаляя тело, заполняет и ноги, и руки до кончиков пальцев. Забывается в звериной страсти обладания чужим телом. Насыщается чужой кровью. "Мой! Мой!" - тукает в висках, но не в высоком смысле, не как тогда, в первый раз. Скорее, это уже - "моя добыча!!".
- Держи меня крепко! Крепко держи! - и он послушно выполняет требование. Затылком и спиной он упирается в забор. Руки заняты. Её тяжесть не позволяет ни проявить инициативу, ни даже свободно двигаться. Но не только тело сковано. Мысль парализована. А точнее, так, вообще, никаких мыслей нет. Неподвижность тумана. Неподвижный туман и молчаливое согласие обслужить этого неожиданного вампира.
А вампир не торопится. Нет уже в Даше прежнего стремления; стремления, так и не оплодотворённого ответным чувством. Теперь её намерения сместились. Теперь он для неё не больше, чем скованный раб, которым надо быстро воспользоваться, пока он не сбежал, пока не сдох. Именно такого невольника она и держит сейчас ногами под собой.
Ей нравится верхом. Совсем как тогда во сне. Только не скачет он, не несёт её в свободном галопе по дикой степи. Не скачет, зато и не убежит. Ноги оплели талию. Чувство беспредела собственной власти рвётся рывками откуда-то снизу. Поднимается от бёдер, от низа живота. Захватывает и сердце, и мозги. Убеждённость в собственной силе, в той, что выше права, овладевает сознанием, кружит голову. Даша жалеет, что на высоких каблуках туфель нет шпор. Оскалив зубы, дышит в лицо мужчине табачищем, винными парами, соусами цыплячьих приправ. Пришпорить его надо. И шпорит. Внезапно заявляет:
- Захочу - сожру тебя! - сказано со злостью, с некоторым внезапным отвращением. Сама не знала, что способна на такое.
Он никак не ожидал подобного пассажа. С какой это стати? Спятила, что ли? Он что, не самостоятельный мужик? До сего дня, вроде, не так всё складывалось.
Не хватило ему времени придти к какому-либо выводу. Соскользнув на землю, Даша хватает его за ремень, быстро справляется с пряжкой, распахивает замочек брюк, рывком сдёргивает плавки... И снова он - прислонённый к забору, полураздетый, с ногами, опутанными спущенными брюками, без возможности инициативы, но во власти естественной похоти. Снова они - животное о двух головах, но только на двух ногах. Четыре руки и две ноги сплетают два тела. Третьей опорой служит его затылок подпирающий бетонный забор.
Однако ей этого мало. Снова очутившись верхом, она жаждет скачки. Шпорит усмирённого скакуна. Шпорит ударами каблуков туфель, шпорит-рвёт кожу спины накрашенными когтями рук, шпорит беспощадными укусами в губы, в щёки, в шею, в грудь. "Моя добыча!!!" Он вздрагивает, он дёргается, его подбрасывает при каждом ударе, при каждом уколе, при каждом укусе. Это её впечатляет. Создаёт иллюзию скачки. Вот он, наконец-то, наяву ощутимый - круп дикого животного в её мощных клешнях-ногах! Вот она, наконец-то, наяву ощутимая - упоительная скачка, страстные рывки полоненного живого тела!
Она со своей добычей отгорожена от всего мира бетонными заборами гаражей. Она затащила его сюда, в логово, и они недосягаемы для остальных. Как и тогда во сне, она со своей добычей вне законов племени, вне законов общества. Свобода, Воля, Власть и... круп несущего её жеребца, зажатый в её стальных бёдрах.
8
Воскресенье она посвятила уборке. Мобилизовала и мужа, и дочь. Всё пропылесосили, перетряхнули, протёрли, сдали в прачечную. Когда, наконец, казалось, что всё выполнили и перевыполнили, она вздумала переставлять мебель. Теперь в квартире всё должно быть по-другому, не важно как, но не так, как вчера. Прошлое надоело. И, как не молил муж отложить операцию до следующего воскресенья, когда выяснится ситуация очередного сериала, как ни капризничала дочь, придумывая одну отговорку за другой, ничего у них не вышло. К ужину всё было закончено. Удовлетворённая Даша сама накрыла стол.
Всё встало на своё место, только одно странное пятнышко смущало требовательное представление Даши о реальности. Этим пятнышком был целлофановый пакет, сумочка, с которой не расставался Роман ни на минуту. Как встревожился он, забыв этот свой мешочек в ресторане! А вот после скачки с Дашей в бетонном лабиринте гаражей, так уж ничего не забыл. Значит, боялся потерять и ни на минуту из головы не выбрасывал! Освободившись, первым делом нашарил этот бесценный предмет под забором.
Вскоре обнаружилось, что последнее свидание оставило таки отметину в памяти Романа. По крайней мере, у Даши сложилось такое впечатление. Роман звонил уже два раза, ни о чём не просил и только говорил, что для него важно почувствовать её внимание. Почувствовать, хотя бы по телефону.
Что-ж, очень хорошо. Во вкус входит мужчина. Конечно, три десятка лет, после полового созревания, не только по картинкам знавал он женщин. Только верно, имел дело, большей частью, с такими, что готовы на всё, ради внимания сильного пола. Удобны такие рабыни. Такой уж у него однобокий опыт, главное в котором - во время выскользнуть из осточертевшей ситуации. Потому-то и полагал себя опытным и даже знатоком. Теперь новый опыт. Благословила его Даша новым опытом, и идёт он теперь новой дорогой. Всё логично.
Эти выводы никак не убавляли самоуверенности Даши. Всегда она знала, что нет никакой необходимости строить планы и добиваться их выполнения. Ничего подобного. Надо, как тогда, после ресторана, идти, куда глаза глядят, и действовать, действовать при малейшем возникновении условий. Только рот не разевай. Бди и в оба глаза следи за изменением ситуации. Будешь спать на ходу, так и очевидное проспишь.
Так возник в её жизни и муж. В своё время попался на глаза и тут же попался в капкан. Оказался тем самым, в чём нужда была. Оказался самым подходящим. Не такой высокий и видный, как Роман, зато надёжный, хозяйственный, владеющий несколькими строительными специальностями, так необходимыми для дома, для семьи. Главное же, он никогда не пытался проектировать воздушных замков. Никогда не грозился их построить. Кстати, а как насчёт воздушных замков у Романа? У Романа не только воздушных замков не наблюдалось. Ничего не наблюдалось, ничего не определялось. Никакого определённого контура не возникло. Что он такое? Ну, мог он угостить ужином, отвезти домой на такси. Приятно было положиться на его инициативу, хотя бы в танце, например. Да, он же и душу прочувствовать может! Может ощутить её желания, может и сочувствовать хотению заблудшей души. И не сопротивлялся же он тогда,... несмотря на алогичность, авантюрность женской причуды. Господи, прости нас грешных!
Надо разобраться в этом загадочном оригинале. Ведь, не исключены и темноватые закоулки... Надо заглянуть в его целлофановый пакет.
9
Недели не прошло, как намекнул Роман на необходимость встретиться. Вовсе и не настаивал, и не просил, а всё ходил, ходил вокруг да около, пока Даша не определила даты свидания. О месте должен был состояться отдельный разговор. Каждый обязался подготовить свой вариант. Тот, кто извернётся первым, тот и позвонит.
Ни о каких попытках выполнить такой договор Даша и не помышляла. Промелькнула неделя. В последний день, в очереди в буфете уловила: сотрудница соседнего отдела убывает в санаторий, а кормить кота некому. Нетрудно было посочувствовать ситуации. Действительно. Кота кормить некому. Не отдавать же его на время чужим людям, в непривычную, для кота, обстановку. Зачем мучить животное? Она, Даша и кота накормит, и цветы польёт, и за квартиркой последит. Последит, с тем условием, что через полгода, когда Даша всей семьёй отправится на юг, сотрудница выполнит ту же миссию для Даши. Договорившись о сроке получения ключей, Даша ещё раз изумилась своей философии. Да-а-а... Великая возможность проходит мимо нас каждый миг. Нужна только бдительность. Спать не надо. Обеспечено, между прочим, и алиби в субботние и воскресные дни. Практичная философия.
И вот она в заветной квартирке, предупреждённая по телефону, ждёт своего, когда-то "паровозоустойчивого" шатена. Звонок. Небольшая заминка с замком. Дверь открывается, и Роман хватает её, едва переступив порог. Его целлофановая сумочка отлетает в сторону, туда, где обувь. Короткая иступлённая схватка в коридоре у вешалки, и снова он осёдлан, снова схвачен клешнями её деловитых ног. Её руки удерживают, сжимают уже не его голову, а то, что внутри головы: его помутневшие мозги. Снова она добирается до артерии, упивается и не может насытиться горячей струёй, фонтанирующей из его разорванной, как ей мерещится, шеи. Снова буйная волна полыхает где-то внизу, в бёдрах, в промежности, уже влипших в тело мужчины. Прорывается через живот, заполняет грудь, бьёт в голову.
Проходит минута, другая, и Дашу переполняет бешеная энергия. Теперь она в исступлении. Жаль только, предлога не находит, не видит в чём выразить распирающий её беспредел власти. Шпорить, истязать покорённого самца? Принудить скакать с ней по комнатам, пугая спрятавшегося в недоумении кота?
Не тратя времени на размышление, она командует. Точнее, повелевает. Сначала раздеть его, обнажить естество. Пусть пребывает в первобытном состоянии, так же, как там, во сне, где бродили полураздетые-полуодетые, в звериных шкурах...
Так. Сделано. Теперь ему ждать её. Следующая задача - отделиться от мира сего. Обеспечить надёжность логова.
Двойной поворот ключа и... вот оно неистребимое чувство независимости от мира людей. Чувство независимости от живых и мёртвых. Тысячелетиями поколения создавали свои законы. Задумали ими меня опутать! Меня! А я вздохнула - и нет их. Нет этих сетей, без которых племя двуногих не может существовать. Как далеки сейчас, вы, двуногие, со своими священными правилами!
Теперь к нему. Вот он, заманенный в логово, напрасно упиравшийся шатен. Её добыча, во всем его натуральном естестве. Наверное, думает, какой он хитрый! Сам то и пальцем не шевельнул. Считает, что позвонил, выразил желание и вот она Даша, к его услугам! Сейчас будет тебе услуга. Сожру.
От таких мысле-чувств не может она больше сдерживаться. Едва справляется с тяжёлым дыханием. Прыгает на него голодной пантерой. Ухватив за мозги, змеиной силой своей сковывает его попытки проявить "мужчинскую" инициативу. Парализует невидящим взглядом враз помутневших глаз. Такого его теперь и связывать не надо. Это там,вихкино партнёрша сковывает запястья мужчины перед насилием. Чтобы не рыпался, чтобы не мешал ей, взявшей власть в свои руки. Чтоб инициативой своей хилой не калечил торжества её наслаждения. Это там,вихкино. А вот ей, Даше не нужны для Романа никакие наручники. Взглядом придавила. Он притих и смотрит, смотрит... в своей готовности. Молчит и ждёт. Ждёт, когда его сжуют. Готов отдаться. В этом теперь его услада.
Даша сжимает его голову. Струёй выдоха, как сквозняком, продувает мозги. Очищает сознание Романа от бесполезной маяты. Забыт надоедливый хоровод таких, всего час назад важных-важных, мыслей. Теперь всё его существо - её. Ничего его больше не отвлекает.
Даша ясно видит, как, под когтистыми её лапами, рвётся, раздвигается грудная клетка. Щупальца-лапы неторопливо углубляются в рану, охватывают сердце. Вот оно обнажённое, цветное, в веточках красно-голубых сосудов. Теперь этот чудо-сосуд, хранилище его души и жизни, у неё в ладонях. Себя она чувствует могучим джигитом, похитившим девочку чужого аула. Завернул в бурку, бросил поперёк седла и ускакал. Мать с отцом далеко, весь мир далеко! Привыкнет девчонка и полюбит! Полюбит и детей народит! И мать с отцом смирятся.
Не торопясь, продолжительными вдохами всасывает, смакует Даша первозданную силу сердца Романа. Силу, вручённую ему ещё при зачатии. Теперь это её сила. Теперь она, в диких судорогах своих, живёт за двоих. А его бьёт мелкая дрожь. Он пытается освободиться от наваждения, но что-то не очень охотно. Да и бесполезно.
Всё внимание обоих (да, теперь уже обоих!) - только торжествующему её телу, которое пульсирует над ним и вместе с ним. Теперь она сосёт-откачивает силу из его бездонного кладезя, но уже не устами.
Наконец, насытилась Даша. Насытила и душу, и грешное тело. Сползла на простыню. А он, отдавши ей и сердце, и чувства, и разумение своё, вздохнул свободно и потерял сознание. Она тоже лежит в прострации. Переваривает затоварившую её чужую виртуальную кровь. Усваивает непривычную, но без устали, без передыха впитываемую ею энергию.
Прошло полчаса. Роман открыл глаза. Сообразив, где находится, кое-как поднялся, побрёл в туалет. Потом зашумела вода в ванной. Прождав пару минут, Даша подскочила к двери. Заглянула в приоткрывшуюся щель. Роман под душем. Даша вошла, уложила его в ванну, отрегулировала тёплый поток.
- Тебе надо полежать с полчасика. Передохни. Всё ещё впереди!
Роман пытается мычать горлом, не размыкая губ. Не сопротивляется. Вскоре глаза его закрываются.
Даша бросается в коридор, под вешалку. Вот он неказистый мешочек. Что же в нём? В кухне, на столе она потрошит этот хранитель заветной тайны.
Перед ней пара голубых маек, пара чёрных трусов. Две пары тёплых шерстяных носков. Вязаная чёрная шапочка-колпак. Жестяная кружка со стандартной алюминиевой ложкой. Блок простых сигарет. Шесть пачек грузинского чая. Несколько конвертов. Небольшая пачка бумаги. Две пишущих ручки. Три зажигалки.
Всё. Больше ничего нет. И для чего он носит с собой это добро? В недоумении, смахнула скорее всё обратно в мешок. Кое-как завязала и подбросила туда, где взяла. Заглянула в ванную. Роман с закрытыми глазами пребывал в прежнем положении.
Упав в постель, замерла. Взглядом зацепилась за потолок. Долго лежала. Ничего не могла сообразить. Ни к какому выводу не пришла. Да и думать ничего не думалось. А что касается настроения, так серьёзный поворот свершился в настроении. Произошёл, как говорят моряки, "поворот оверштаг", то есть, - на 180 градусов.
Уж и за окнами потемнело, когда в комнату вошёл Роман. Вроде, отдохнувшим выглядел. Но Даша сразу пресекла его довольно ленивые попытки продолжать свидание. Заторопилась. Сказала, что, пока он там, в ванной прохлаждался, много времени прошло. Её уже ждут, она обещала.
А Роман и не спорил. Он со всем был согласен. Быстро выпроводив гостя, Даша накормила кота и отправилась домой.
10
Недолго ломала голову Даша над загадкой целлофанового мешочка. Немного времени понадобилось, чтобы понять, с кем она теперь... Он же ареста ждёт!
Опытный, видать, товарищ. Небось, не первую ходку делает. Знает, что понадобится там, за решёткой.
И как же жизнь его крутанула, что ждёт он, каждую минуту ждёт, что внезапно схватят его, схватят прямо на улице. Не дадут даже вещички собрать. И свидетельствует содержимое мешочка о том, что совсем немного осталось Роману гулять дикими тропами воли. События, видно, подпирают. Чудо будет, если удастся выкрутиться. Конечно, и сам он не верит в свою безнаказанность. Трусы за собой таскает. Такая, вот, обстановочка.
Но, видно, он парень не промах. Любит жить по понятиям. Чужих денег не стесняется. Их у него, наверное, немереное количество. Копеек не считает. А ведь, закрепила я его за собой. Мой он теперь. Мой. Не только телом, не только душой, но и карманом! У меня теперь богатый любовник. Почему бы и не пожить в своё-то удовольствие? Может, и машину удалось бы оформить... Когда ещё такое свершится? Торопись, Даша! Такое редко случается.
С другой стороны, возьмут Романа, так хорошо, если это событие обойдёт стороной её, Дашу. А если зафиксировали их совместные похождения по ресторанам, по кафе? Допросы следователей, свидетельство на суде... Зачем это ей? И зачем это её семье?
Конечно, парень он бравый. Но, не спрашивал же он согласия её на свою беззаконную деятельность. Правда, когда совершал он свои подвиги, так они и знакомы-то ещё не были. Уже в первую их встречу, объявился он в том памятном кафе с этим самым мешочком. Но сейчас-то,.. причём она-то? Причём тут она? Она, например, когда творит скромное своё беззаконие, то, прежде всего, безопасность обеспечивает. Отгораживается от мира, контролирует ситуацию, бережёт покой семьи. Такая, вот, она сообразительная, такая предусмотрительная. Потому и семья, как за каменной стеной. А он чём думал, когда шёл "на дело"?
Так расслабило Дашу содержимое мешочка, что бездействовала она и далека-далека была от мысли связаться по телефону с Романом. Всё раздумывала. Зачем? Если и вспоминала о нём, то беспокоилась только о том, что ответить, когда он попросит о встрече. Не нужна ей встреча с бандитом. Что она, с нормальным мужиком встречу не может организовать? Денег не хватает? Чёрт с ними, с деньгами. Независимость важнее. Пока не увязла в болоте, подальше от него. Должна же она заботиться о своей безопасности, да и о безопасности семьи, в первую очередь. Вот так-то.
Не прошло и пары дней, как вычеркнула она Романа из своего будущего. Будто и не было его.
И его не стало. Не позвонил он.
Иногда, вспоминая, догадывалась Даша, что оттуда звонить невозможно. Не могла понять одного, почему он исчез после того, как раскрылась тайна целлофанового мешочка? Неужели тут связь есть? Истребила она огонь в сердце своём, и взяли его, сгорел разбойник. Придушила она интерес души и тела своего, и рухнул влюбленный, будто табурет выбили из-под ног.
Нет, не могла она поверить в этакое. Не было ей такой веры дано. И слава Богу.