Мне в жизни повезло. Многие дети растут "без папы". У меня их было целых два. Нередко отчима дети называют папой. В моем случае этот номер не проходил. Рядом имелся живой, самый настоящий родной отец. Как же я называла отчима? Все очень просто. Своего родного и горячо любимого папу я называла - Папочка, а отчима - Лапочка. Откуда взялось столь интимное прозвище? А вот откуда... Как уже не раз сообщалось на этих страницах, отчим был не дурак выпить. После полученного от мамы урока, приходить домой на горбу денщика он перестал, но иногда проколы случались. Прибыть совсем в бессознательном состоянии отчим не рискнул бы, так, слегка навеселе... Бывало. Это его особое состояние легко определялось уже на пороге по внешнему виду. Полковник был педант в одежде. Связав свою жизнь с армией, отчим изо всех сил старался прослыть модником, не снимая формы. Это было трудно, не скрою. На папаху тщательно выбирался тончайший каракуль с правильным завитком и особым блеском. Форма шилась из лучшего сукна, на погоны три золотые звездочки не прикреплялись, а вышивались парчовой ниткой, как у маршалов. Хрустальной мечтой отчима были лампасы на брюках, но горе - их носили только генералы. После того, как на экраны нашей необъятной страны вышел фильм "Семнадцать мгновений весны" среди военных распространилась новая мода на фуражки с высокими загнутыми вверх тульями, как у гестаповцев. Отчим был в числе первых, кто эту моду поддержал. Благо тогда во Львове работали лучшие шляпные мастера. Чудо военной моды поднималось как кокошник над низким лбом полковника. Он в ней напоминал латиноамериканского диктатора, если бы не рыжие усы. В центре поблескивал начищенный "краб" почти как золотой. Из-под фуражки злобно глядели трезвые глазки. В трезвом виде отчим мой был порядочным занудой. Совсем другое дело, когда он слегка принимал на грудь. В квартире раздавалась длинная трель звонка, мы открывали и... совсем другой вид. В дверях стоял отчим. Модняцкая фуражка, шедевр шляпного искусства, сдвинута на затылок. Рубашка расстегнута до пупа. В обширном декольте видна буйная поросль на груди и запихнутый за пазуху зеленый галстук, болтается селедкой. Рукава засучены, ноги расставлены пошире, чтобы не потерять равновесие, куда-то постоянно ускользающее. Улыбка до ушей.
- Лапа, поедем кататься!
Мама осторожно переводила отчима через порог и говорила строго:
- Все, на сегодня ты откатался.
- Почему, Лапа. Там такие звезды, там Луна. Собаки воют. У-у-у, - пытался подражать собакам полковник.
- Арик, не надо. Соседи спят.
- Почему они спят, не надо спать. Но через некоторое время с дивана раздавался его храп.
В один из таких приходов отчим застал нас за странным занятием. Мы стояли у самого большого аквариума и пытались сачком поднять со дна рыб, которые неведомо почему уже несколько часов, как залегли на дно и отказывались всплывать. Но явление пьяного полковника народу прервало наше занятие. Полковник улегся вздремнуть а мы с мамой продолжили реанимацию рыб. Тут полковник вместе с диваном вдруг поехал на нас. Он приподнялся и сказал:
- Что за е... вашу маму?
Вода из аквариума стала выплескиваться на ковер. Лампа опрокинулась и погасла.
- А-а-а, завопили мы с мамой, землетрясение.
- Мил, это не я! - признался полковник.
- Да не ты! Одевайся. Выходим на улицу.
- Никуда я не пойду! Приди в мои объятья, любимая, в последний раз. Я остаюсь.
Мама поцеловала отчима в лоб и сказала ласково:
- Черт с тобой, помирай, - взяла документы, и мы с ней вывалились на улицу.
Через час мы вернулись под родной кров и вся сцена: "приди, любимая, в мои объятья, я чудом выжил" повторилась. Цирк!
Так откуда прозвище взялось? Однажды мама сплетничала с подружками за кофе. Я крутилась рядом. Стали вспоминать чудачества мужей в пьяном виде. Мама молчала, думая о своем.
- Мила, что ты молчишь, - спросила Натали.
- А что говорить. Мой, когда напьется, такой Лапочка!
Прозвище накрепко прилипло к полковнику. Все его так называли, не только я. Но иногда, когда надо было подлизаться я меняла Лапочку, на Господин полковник или Ваше благородие. Так что там с выстрелом? - спросите вы, - заждались уже. Рассказываю.
Когда мама переехала во Львов, то честно призналась полковнику, что готовит она умеет, но...
- Со временем у меня плохо. В очередях за продуктами я стоять не буду. Приготовлю, но из того что ты добудешь. С этого момента, моя обязанность поддерживать огонь в очаге, а твоя - убить мамонта. Что убьешь, то и будешь есть. Понял?
Отчим поскреб затылок. Поесть он любил.
- Хорошо. Я согласен. Но есть проблемы. Полковник с авоськой - это уже не полковник. Мне нужен портфель, по-вместительней. Как у тебя.
Мама посмотрела на свой рыжий портфель, набитый бумагами и книгами, и сказала - сделаем.
Через неделю появилась Натали-переводчица, мамина подруга с роскошным дипломатом из крокодиловой кожи. Дипломат блестел новым лаком. На его поверхности выпирали пупырыши крокодиловой шкуры, сделанные усердными немецкими мастерами, скорее всего, из свиньи, не иначе, мясо этого "крокодила" пошло на колбасу. Отчим понюхал дипломат.
- Этот крокодил при жизни говорил: "Хрю-хрю".
- А тебе не все равно.
Спор в пользу дипломата решила литровая бутылка молока, которая в чреве крокодилового гиганта помещалась стоя. Полковник купил дипломат и стал уважительно называть его "кейс" - пижон.
Со своими обязанностями интенданта полковник справлялся прекрасно. В магазине при штабе округа был продуктовый отдел, и поварихи в офицерской столовой от него млели и подкидывали дефицит. В тот злополучный день полковник зашел к ним потрепаться, и был осчастливлен двумя замороженными утями. Царский подарок. Он щедро расплатился с тетками, положил уток в дипломат и направился к выходу. Но не иначе, как нечистая сила поставила на пути полковника его начальника, генерала Шошина.
- Ты куда собрался, поворачивай, у нас совещание.
Полковник посмотрел на дипломат, потом на Шошина.
- Чего встал, пошли.
Полковник пошел. В те дни совещание у них шли почти непрерывно. На стройке, а строили они стадион во Львове, случилось ЧП. На строительстве стадиона всегда не хватало людей и ничего лучшего не придумали, как пригнать на стройку зеков. Зеки работали плохо, но работали. Особо за ними не смотрели, а зря. Двое задумали побег. План они придумали "клевый". Закопаться в огромной куче песка, которая высилась посреди стройплощадки, и когда наступит ночь - слинять по-быстрому. Эти зеки особым умом не отличались, иначе их бы не нашли в песке на следующее утро совсем мертвыми. Нашли их же товарищи по несчастью, которых подрядили разносить песок. Копнули, а там... Зеки были в шоке, и этот шок вот-вот грозил перерасти в бунт. Мрачные личности о чем-то шептались, сбившись кучками и из-под бровей, грозно смотрели на охрану, сплевывая на землю. Начальство испугалось, но зеков в тюрьму не отослали. Решили вооружить офицеров, на всякий случай. В тот день, когда полковника повернули с полдороги на совещание, на боку у него была кобура с пистолетом.
Пока шло совещание, полковник постоянно ерзал на стуле, украдкой стараясь заглянуть под стол. Там на полу, на роскошной ковровой дорожке натуральной шерсти, цвета свежевыжатой крови стоял его дипломат, скрывая в своем вместительном нутре двух мертвых птичек, которые уже разморозились на жаре и... конечно, частично вытекли наружу. Около дипломата стала расползаться подозрительное пятно. Через два часа совещание закончилось. Полковник подхватил дипломат и пулей вылетел за дверь, поймал такси и через пятнадцать минут открыл его уже у нас дома. Утки протекли безбожно. Все внутренности дипломата были пропитаны кровью, она некрасивыми разводами "украсила" атласную подкладку "кейса". И уже начинала пахнуть, и не розами. Полковник, страшно ругаясь, отнес дипломат в ванну и попытался отстирать пятна. Тщетно. Дипломат был испорчен. Кровавые разводы не отмывались. Оставалось только его выбросить. Но полковник не захотел. У него было странное свойство - прирастать к вещам. Дипломат оставили, он хотя бы с внешней стороны выглядел прилично.
Полковник так спешил домой, стараясь освободить скорее подтекающих уток, что забыл сдать оружие. Пистолет с боевыми патронами оказался у нас дома и его, конечно, нашла я в шкафу на полке для шляп. Просто не могла не найти. Мама в это время возилась с утками на кухне, а отчим сел в кресло и развернул газету. Тем временем я расстегнула кобуру, вытащила пистолет и вооруженная, как... не знаю как кто. Наверное, мальчик что-то бы придумал, у меня же в голове в тот момент было пусто, даже не представляете, до какой степени. Возможно там в это время "гулял ветер", по словам моей бабули. Держа пистолет перед собой и целясь полковнику прямехонько промеж глаз, я вошла в комнату. Пистолет держала двумя руками, тяжелый, черт!
- Руки вверх, подлый трус!
Полковник опустил на колени газету на колени.
- Никогда не целься в человека, если не собираешься стрелять. Целься в окошко, и опять зашелестел газетой.
"До чего же тяжелый", - подумала я, и перевела дуло на окно, и стала жать на курок. И дожала таки.
Никогда не подумала, что выстрел такой громкий. Я на минуту оглохла, комнату заволокло вонючим дымом, пуля просвистела, но в окно не попала. Она пробила книжный шкаф и застряла в томике мемуаров маршала Жукова - книга полковника, так ему и надо. Мама выскочила из кухни, я руками разгоняла дым, пистолет я уронила. А отчим сидел не жив ни мертв. На его лице застыла гримаса ужаса. Я думала, что он перетрусил, что я в него могла попасть. Нет, его страхи лежали в другой плоскости.
- Отцу не говори, пожалуйста, - только сказал он.
Мне все стало понятно. Между папой и отчимом шло непрерывное соревнование, кто меня круче выгуляет. Крутизна не измерялась в деньгах. Крутизна измерялась произведенным впечатлением. Причем отчим все норовил залезть на территорию интеллектуального досуга, где главным считался мой папа.
Папа в моем воспитании отвечал за мою культуру. Он меня развивал, водя на спектакли, выставки и прочесывая музеи. Частью культурной программы было посещение мастерских папиных друзей и домашние представления и всяческие капустники. Кино тоже. Самое элитарное, самое модное. А что делал отчим. Так получилось, что с ним я проводила не меньше времени, чем с папой. Отчим сразу понял, еще с самой первой нашей встречи на южном берегу, что я не из принцесс, а скорее из маленьких разбойниц. Повстречав на курорте женщину с ребенком, отчим ничего особенного в ребенке, то есть во мне не заметил. Он, бедняга, думал что все дети такие. Мои отчимом он стал много позже. И началось для меня школа "молодого бойца", будь она неладна. Боже, разгони все армии мира, как же он меня иногда строил. Но еще с полковником очень весело и мило можно было съехать с ледяной горки на ровных ногах, сделать ангела на снегу. Летом же мы покоряли горные вершины в Крыму в поисках дикого миндаля, карабкаясь по сыпучим красным скалам, как козы. Плавали в море, пока отчим стрелял по рыбам из подводного ружья, я сдирала ножом с огромных прибрежных камней мидии для ужина. Мыс Кабаний, бухта Мертвого дельфина - места детства! А еще отчим любил кино.
- В кино хочешь, заговорщетски подмигивая, спрашивал он.
- Хочу, но тебе скучно будет со мной в кино.
- Нет, что ты! А на какой фильм пойдем?
- Режиссеры Алов и Наумов "Приключения Тилля Уленшпигеля", мы с папой собирались.
- Кого-кого?
- Это голландский эпос. Говорю - скучно будет.
- Нет, пойдем.
Отчим отчаянно зевал две серии "Тиля", пока я наслаждалась музыкой Вивальди и пейзажами под Брейгеля Старшего.
Из фильма отчим вынес фразу, которую говорил всегда не к месту. "Пепел Клааса стучит в мою грудь!", с пафосом восклицал он и бил себя по животу, значительно увеличенному, благодаря употреблению пива. Пепел Клааса стучит и в мою грудь тоже. Вместо одного мешка у меня два. На дне одного из этих воображаемых мешков, пуля - секрет от папы. Больше всего отчим боялся, что меня у него заберут, что уйду я жить к папе навсегда. Полковник, впрочем без всякой надежды, спрашивал у мамы.
- Мила, правда Лилиана Аркадьевна лучше звучит чем Лилиана Львовна.
- Правда, дорогой, - покорно отвечала мама, и подмигивала мне.
Отчим кивал головой. Увы, его надеждам не суждено было сбыться. Поэтому выстрел так напугал его. Узнай папа про выстрел - ой-ой. Боюсь, что нам бы не поздоровилось. Всем. Хотя от пули никто не пострадал. А вот дипломат неожиданно "выстрелил".
В денщики отчим всегда подбирал солдат определенного сорта. Это были "несчастья" в очках из интеллигентных семей попавшие в армию по недоразумению. Им хорошо бы досталось от дедов, и полковник это знал. За его широкой спиной эти чахлики-задохлики чувствовали себя как за каменной стеной. Мужали, крепли и возвращались домой похожими на мужчин. Мамаши чахликов писали полковнику благодарственные письма, приглашали в гости и присылали банки с вареньем. Один музыкант даже приятно нас удивил, спев в ресторане "Госпожу удачу" в честь полковника - он оказался бывшим денщиком. Отчим тогда сиял, как медный пятак от гордости.
В том году денщиком у полковника был джигит из горного аула петушиного веса и совсем не говорящий по-русски. У него еще были огромные уши. Короче - идеальный объект для розыгрышей. Полковник сжалился над юношей и не пожалел. Русский солдатик осваивал, но медленно. Подученный коллегами он например приносил вечно занятому полковнику обед из столовой и ставя перед полковником миску с гуляшом говорил - на жры. Или отпрашиваясь в увольнение говорил : "Отпусти блад приехал".
- Кто, брат? - переспрашивал полковник.
- Нет, блад.
- Ну я же и говорю - брат.
- Бляд. Девушка.
Солдатики веселились, а бедный солдатик сердился ужасно, но не долго. Он был отходчивый. Короче, маленький Ашот, кажется его так звали, был для розыграшей просто создан. Но от полковника такой подлости он не ждал.
Однажды отчим попросил достать из дипломата папку. Редко, но иногда в портфеле носились и чертежи. Ашот папку вытащил и недоуменно уставился на кровавые разводы в середине. Он недоуменно посмотрел на своего командира. Тот с серьезной миной сказал.
- Что смотришь. Это следы от твоего предшественника. Я его прирезал и вынес со стройки по частям в дипломате.
-Зачэм?
- Я его генеральской овчарке скормил. Не пропадать же добру. Смотри, служи хорошо.
Перепуганный насмерть Ашот сбежал той же ночью. Ничего умнее он не придумал, как прийти к нам домой, попросить денег на билет. Других знакомых у него во Львове не было. Был заперт и выдан полковнику. Натерпелся страху, бедняга. Думал, что полковник порешит его на месте. Но был обозван дураком, а дело с побегом удалось замять.
Пепел Клааса, Пепел Клааса. Стучит в мое сердце. Богатое наследство, от двух отцов. Один научил меня читать и разбираться в музыке, второй - плавать и стрелять. Вполне достаточно, чтобы не считать меня идиоткой.