Прей Натали : другие произведения.

Requiem Aeternam

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В идеальном мире не может быть места неидеальным людям, поэтому всем с детства прививают вежливость, стирая отрицательные черты характера. В этом мире нет места конфликтам и войнам. Но не все люди могут смириться с изменением своей личности, и тогда происходит... что? Этим вопросом однажды пришлось задаться и главной героине, и сделать выбор оказалось очень непросто. Requiem Aeternam - Вечный Реквием. Этот рассказ был попыткой написать антиутопию, жанр в принципе для меня новый.
  У каждой существующей системы есть своя цель, и для ее выполнения система должна быть как можно точнее и продуманнее. Она должна быть проработана до малейших мелочей, просчитана до мельчайших подробностей. Система должна быть в первую очередь работоспособной и эффективной, все остальное - вторично. И, конечно же, система должна охватывать все и всех в максимально возможном объеме. Исключения бывают, но они только подтверждают правило. По крайней мере, так всегда говорили нам всем.
  Осень в этом году была удивительная - теплая, солнечная, бесконечно уютная. Легкий ветерок ерошил волосы случайных прохожих, подхватывал их мимолетно брошенные фразы и уносил далеко, туда, где они будут поняты и приняты к вниманию. Порыв ветра - и по воздуху словно маленькие путешественники летят невесомые паутинки, еще один - и с хорошенькой головки молодой девушки, присевшей ненадолго на лавочку, слетает красная шляпка и летит, летит вместе с разноцветными листьями, выделяясь среди них ярким пятном. И девушка смеется. Ей совсем не жалко шляпку, пусть это будет ее подношение осени, которая подарила ей солнечную сказку.
  Я остановилась, разглядывая листву под ногами. Красные, желтые, оранжевые, все еще зеленые листья, с тонкими прожилками, на длинном стебельке. Я решила собрать небольшой букет из этих ярких красок, чем и занялась, тщательно подбирая один листок к другому. Желтый лист клена соседствовал с красным дубовым, а между ними робко проглядывали ярко-оранжевые листочки с раскинувшегося неподалеку орешника - вот и готов незатейливый букет. Шагать с ним в руках, ловить улыбки других людей, но не отвечать на них, было гораздо лучше, чем чувствовать себя безликой частью огромной щелкающей челюстью машины, гордо именуемой Системой Счастья. И глядя на радостные лица проходящих мимо незнакомцев и незнакомок я могла им только невольно позавидовать. Еще недавно я была такой же беззаботной. Казалось, что жизнь бьет ключом, что все лучшее еще впереди... и как же горько было узнать, что все это было не более чем обманом, настолько эфемерным, что все разлетелось на куски, стоило закрасться сомнениям.
  Это произошло не больше недели назад. Я проснулась утром так же, как просыпалась в тысячи дней до этого. За окном так же щебетали птицы, ласковые солнечные лучи пробивались сквозь неплотно задернутые шторы, омывая кровать и меня на ней так же, как это бывало каждый день. Вот только на самом деле все было совсем иначе, и я не сразу поняла, почему. И только собираясь на работу, меня осенило - слишком неприятное чувство прокралось в грудь, давя и сжимая там, где должно было биться сердце. Оно и билось, но не ровно и уверенно, а словно птичка, пойманная в клетку.
  Сегодня впервые за последние годы мне приснился он. Мэтт, мой любимый муж, умерший три года назад от какой-то непонятной странной болезни. Непонятной она в первую очередь была потому, что в нашем сделавшем огромный рывок во всех жизненно важных областях, в том числе и в медицине, мире болезней не существовало. В младенчестве всем без исключения делали вакцину, которая помогала организму защищаться от всевозможных напастей всю дальнейшую жизнь. Иногда она давала сбой, но в любом городе было великое множество высококвалифицированных врачей, которые могли вылечить все, что угодно - начиная от элементарной простуды и заканчивая сложнейшими экзотическими болезнями с труднопроизносимыми названиями. Но ни один из них не смог ничем помочь Мэтту. Он угасал с каждым днем все больше и больше, пока однажды утром я не смогла разбудить его. На его красивом лице было умиротворенное выражение и та нежность, с которой он смотрел на меня, сжимая в своих крепких объятиях.
  Это был страшный удар, и первые несколько дней у меня все валилось из рук. Я не могла делать элементарных вещей, поэтому на работе пришлось взять отгул. Коллеги и шеф, разумеется, отнеслись с должным пониманием и сочувствием, последний даже пообещал уменьшить объем моей работы, но мне было все равно. Я осталась одна, с трехлетним ребенком на руках, и каждый раз глядя на очаровательную беззубую улыбку дочери, я видела перед собой улыбающееся лицо Мэтта.
  Тогда мне казалось, что мое горе длилось до неприличия долго, но сейчас, неожиданно ясно все осознав, я понимала, что это была от силы неделя. Одна короткая неделя из множества недель моей двадцатипятилетней жизни - это было все, чем я смогла почтить память мужа. Потом я вернулась на работу, снова закрутилась в ежедневных заботах и начала забывать, по крупинке каждый день. Прошел день - и испарился из памяти тот день, когда Мэтт впервые подошел ко мне на улице. У меня тогда умерла собака, с которой я провела большую часть не только детства, но и подростковых лет, и я плакала, неудержимо, так, как могут плакать только те, кто потерял что-то очень важное, какую-то частицу своей души, и не забыли. Еще не забыли. Я сидела на лавочке в парке, и все вокруг проходили мимо, избегая чужих слез, избегая хоть чего-то не вписывающегося в строгие рамки их маленьких мирков. Мэтт не прошел мимо. Он подошел к зареванной совсем еще девчонке (мне тогда едва исполнилось семнадцать), и протянул ей воздушный шарик, голубой, как безоблачное осеннее небо.
  - Из-за чего бы ты ни плакала, оно того не стоит, - он присел на корточки и осторожно вытер мои слезы с мокрых щек. - И даже если сейчас тебе невыносимо больно, знай, что боль уйдет и останется только память, счастливые воспоминания.
  Тогда еще ни я, ни он не понимали, как он был прав и в то же время как он ошибался. Да, боль уйдет, но останется ли память? Сейчас я остро понимала, что нет, не останется. И проклинала себя за это понимание.
  Мне хватило двух недель, чтобы воспоминания о Мэтте и нашей совместной жизни притупились в моей памяти, расплылись, как облака под пронзительным порывом холодного осеннего ветра. Нет, я не забыла о нем совсем. Но теперь я была уверена, что с Мэттом все хорошо, он перешел в гораздо лучшее место, где он будет окружен теплом и заботой, и с легкой грустью я надеялась, что там он хоть иногда вспоминает обо мне. Через полгода я не думала уже и об этом - память стерла практически все воспоминания о любимом муже, оставив только тонкие ниточки из них, которые легко рвались, стоило попробовать потянуть за них.
  И вот в тот день, неделю назад, мне приснился Мэтт - первый раз за эти три года. Да что там, первый раз за всю жизнь. Его лицо словно тонуло в белой дымке и, сколько я ни напрягала зрение, я никак не могла его рассмотреть, не могла вспомнить, как он выглядел.
  - Ты забыла. - В голосе Мэтта не звучало укора, только вселенская грусть. - Ты все забыла, любовь моя. И меня, и то, что я говорил тебе.
  - Неправда, - говорить было сложно, в горле немилосердно першило, но я не могла молчать. - Я... я помню. Все помню, милый. Но это ведь ты меня оставил, ты не захотел остаться со мной.
  - Верно. Я просто не мог. Если бы я согласился на их условия, это разрушило бы меня. Разве ты смогла бы жить с тенью, с фантомом? Я не хотел этого для себя и не хочу для тебя или Евы. Но у каждого из нас своя судьба и свой выбор. Просто если придет твой черед (хотя я очень хочу надеяться, что этого не произойдет), сделай правильный выбор, любимая.
  - Я не понимаю, о чем ты. Я ничего не понимаю. - Меня душили слезы, но я изо всех сил пыталась сдержаться.
  - И не поймешь, пока не наступит время. Они просто тебе этого не позволят. Просто вспомни мои слова, если тебе будет сложно или плохо. Это все, о чем я прошу.
  - Плохо? - я непонимающе затрясла головой. - Что значит - плохо?
  - Это бесполезно пытаться объяснить словами, это нужно прочувствовать. Вспомни тот день, когда мы познакомились. Ты была тогда так несчастна, так одинока, что я не смог пройти мимо. Вспомни, каково это - ощущать утрату, переживать ее всем сердцем. - Мэтт замолчал и замер, словно прислушиваясь к чему-то. - Слышишь это? Requiem Aeternam? Эту горестную песню, этот скорбный плач по тем, кем мы могли стать, но не стали и уже не станем никогда? - Я прислушалась, но ничего не услышала и покачала головой. - В том-то и дело, любовь моя. Пока ты не услышишь ее, ты ничего не сможешь понять. А потом ничего уже нельзя будет изменить. Но пока этого не случится, ты счастлива и улыбаешься, ты беззаботно болтаешь с другими людьми и смеешься их шуткам. Ты живешь... или же так думаешь. И пусть так все будет и дальше и ничего не меняется. Иначе пути назад не будет.
  Воздух легко всколыхнулся, и мне показалось, что я снова на миг ощутила теплое прикосновение Мэтта, но это слишком быстро исчезло, чтобы говорить уверенно. До меня еще успел долететь тихий шелест его слов: "Береги себя, любимая. И позаботься о Еве, нашей Еве" - прежде чем дымчатый силуэт растаял, а я проснулась с выступившей на лбу испариной и гулко бьющимся сердцем.
  Два дня прошли как в тумане. Я продолжала ходить на работу, исправно справлялась со всеми своими обязанностями, но в голове было пусто - там осталось место только для слов Мэтта. Я не понимала их смысла и, положа руку на сердце, не хотела понимать. Приснившийся сон пугал меня, но в то же время не позволял забывать о себе ни на секунду. Это было так похоже на мужа - заставлять помнить о себе всегда, вне зависимости от того, где я была и с кем, но в то же время это было слишком жестоко с его стороны. Особенно теперь, когда я не могла, придя домой после тяжелого рабочего дня, расслабиться в его объятиях, ощущая его молчаливую поддержку. Нет, я решительно не понимала, зачем было снова пробуждать во мне все те ужасные чувства, которые разъедали мое сердце не хуже, чем кислота - металл.
  Конечно же, коллеги заметили перемену во мне. И, само собой, не могли не сообщить об этом боссу, который не долго думая предложил мне немного отдохнуть от работы и помочь себе вернуться к внутренней гармонии. Все это было сказано приветливо и с вежливой улыбкой. С той самой улыбкой, которой, как я теперь замечала, вокруг меня были миллионы. Такие одинаково дружелюбные и участливые, что от них сводило зубы. Сама того не замечая, я начала злиться. Неожиданно мне представилось, как я говорю шефу все, что о нем думаю, и эта мерзкая улыбочка стирается с его лица, но меня остановила острая боль, внезапно стиснувшая сердце ледяной когтистой лапой. Это было так неожиданно и неприятно, что все посторонние мысли мгновенно исчезли, оставив место только ноюще - высасывающему чувству где-то глубоко внутри. Никогда раньше у меня не болело сердце, и открытие, что оно вообще может болеть, было не из приятных.
  Домой я брела, сжимая в руке визитку, данную мне шефом под сопровождение сочувствующего взгляда. На тонкой картонке значилось только слово "Кардиоцентр" и номер телефона с адресом. Сначала я не собиралась туда обращаться, но вечером, когда я неожиданно для себя села просматривать старые фотоальбомы, пылившиеся на чердаке, боль в сердце снова дала о себе знать. На этот раз она была не такая сильная, скорее приглушенная, возникало ощущение, что кто-то пытается распилить мое сердце тупым ножом с такими же тупыми зазубринами на лезвии. А укладывая этим вечером спать Еву, я впервые заметила, как она похожа на Мэтта. У нее были его темные волосы, совершенно не похожие на ту светлую копну, которую я каждое утро пыталась привести в божеский вид, его черты лица и его улыбка, затмевающая все. От меня малышке достался только цвет глаз - темно-серый, как небо перед грозой. Снова чувствуя, как заныло в сердце, я тоже легла спать, чтобы завтра утром отправиться в кардиоцентр, который порекомендовал босс.
  Поход туда раскрыл все карты, но я очень быстро пожалела, что так произошло. Если раньше я ощущала только смутную еще не оформившуюся тревогу, то теперь ее сменил страх. Животный ужас, контролировать который едва ли представлялось возможным, но я старалась. И только потому я не закричала прямо там, в кабинете, где врач спокойно и обстоятельно объяснил мне абсолютно все, даже то, чего я не хотела знать. Крик застрял в горле и освободился только дома, когда, вымученно улыбнувшись почтальону, я захлопнула входную дверь и сползла по стенке, больше не сдерживая рыданий. В голове все еще звучал приятный баритон доктора, излагавший вещи, которые просто не желали укладываться в моей голове.
  "Значит, у вас заболело сердце, а раньше такое не случалось? Что ж, в таком случае должен сообщить вам очень плохую новость, дорогая, но постарайтесь держать себя в руках. Скажите, с вами за последние несколько дней ведь произошло что-то странное, что-то такое, чего до этого никогда не было? Вы ощущали какие-то сильные эмоции, которым даже не можете подобрать название, например... хм... вам хотелось на кого-то накричать, сказать, что он неправ? Киваете. Значит, все верно, а мне очень жаль. Понимаете ли, наш мир не идеален. Точнее, что это я, он был неидеален. Злоба и агрессивность людей, постоянные войны, выяснения отношений... Судя по вашему взгляду, вы даже не понимаете, о чем я говорю, наверно, даже слова, которые я произношу, кажутся вам незнакомыми. А все потому, что мир изменился - к лучшему или худшему не мне судить. Врачи вывели формулу так называемой Сыворотки Счастья, которую сейчас наряду с Сывороткой Здоровья использует правительство. Всем без исключения детям в младенчестве вкалывают вакцину, дающую защиту от болезней. Снова киваете, значит, об этом вы знаете. Но знаете ли вы, что вместе с ней вкалывают еще одну вакцину, о которой вы нигде не встретите ни малейшего упоминания? Она, если можно так выразиться, корригирует личность будущего человека, сглаживает острые углы, устраняет те качества характера, которые будут мешать ему мирно взаимодействовать с другими людьми. Что вы говорите? Что это противоестественно и неправильно, что это не позволяет человеку быть таким, каким он был рожден? Ха-ха, в чем-то вы, возможно, и правы, но это ведь всего лишь принцип меньшего зла. Заметьте, зла в любом случае, то есть абсолютных победителей тут не будет. Но кого это интересует? Уж точно не правительство, не меня и не миллионов людей, которые понятия не имеют, что чего-то лишились. Вот только незадача - все люди разные и, как оказалось, сыворотка не может подействовать на всех с идеальным успехом. Некоторые живут себе спокойно всю жизнь и ни о чем не догадываются, но некоторые, люди с очень сильной волей и личностью, в один прекрасный день могут начать понимать, что что-то не так. К ним могут возвращаться негативные эмоции, которые в свою очередь могут привести к конфликтам. Конфликт - это ссора, милочка, когда два человека недовольны друг другом и начинают выяснять отношения. Ну это так, краткое и неточное определение, просто чтобы вы поняли, а то так изумленно на меня смотрите... В любом случае мы не можем этого допустить. Вот поэтому люди, которые начинают нейтрализовать действие сыворотки, начинают чувствовать боль в сердце. Это только первая пташка, дорогая, следующая вам понравится гораздо меньше, если вы, конечно, не будете хорошей девочкой и не послушаете меня. Людям с первой стадией ПО... ах, снова я со своими врачебными терминами, вечно забываю, что другие их не понимают. ПО - это пробуждение осознания... так вот, людям с первой стадией ПО стоит снова пройти вакцинацию. Это, правда, еще немного изменит вас как личность, но вы же не хотите, чтобы стало хуже? А хуже станет, можете не сомневаться. А уж если вы так и не захотите снова позволить сделать вам вакцину... вы ее даже не почувствуете, правда - правда... то тогда вам уже никто не поможет. Что вы там лопочите? Спрашиваете, умрете ли вы? Ну, дорогуша, все мы когда-нибудь умрем, но да, если продолжите сопротивляться, это сильно укоротит ваш век. Так что подумайте до завтра и приходите снова. Я буду вас с нетерпением ждать".
  Выходя из кабинета, я столкнулась с совсем еще молоденькой медсестричкой. Та окинула меня любопытным взглядом и, пропустив, закрыла дверь, но неплотно, так, что осталась узкая щелочка. Подслушивать я не собиралась, но, наверно, я должна была это услышать, потому что сумка, неожиданно ставшая очень тяжелой, выскользнула из рук, и мне пришлось задержаться, собирая рассыпавшиеся по полу вещи.
  - Еще одна пациентка? - в голосе медсестрички звучало детское любопытство. Обычно такое же любопытство я слышала в мелодичном голоске Евы, когда она засыпала меня миллионом вопросов, на некоторые из которых было так трудно подобрать подходящий ответ.
  - Да, - доктор вздохнул. - Жалко девчонку, но что поделаешь. Либо смерть, либо полностью сломанная личность - даже и не знаю, что хуже.
  - Ей вы теми же словами это сказали?
  - Нет, разумеется, - бросив взгляд в узкую дверную щель, я заметила профиль доктора. Сейчас он снял очки и устало откинулся на стуле, потирая переносицу. - Не стоит ей знать, что ее ждет, если ей снова сделают вакцину. Никому из нас не стоит.
  Я, пошатываясь, поднялась с колен и бросилась к выходу. Как я добралась до дома, я не помню. Кажется, я натыкалась на прохожих бесчисленное количество раз и столько же раз видела их вежливые улыбки. Парни и девушки, мужчины и женщины, темноволосые, светловолосые, шатены, рыжие... со светлой кожей или с темной... с самым разным цветом глаз... Они были все такие разные - и все они сливались мне в одно вечно улыбающееся и понимающе кивающее лицо.
  С того дня прошла уже почти половина недели, и за это время я с лихвой ощутила те неприятные следующие стадии, о которых упомянул доктор. Я несколько раз падала в обморок, хотя объективных причин для этого не было, у меня кололо в сердце и я постоянно мерзла, несмотря на необычайно теплую осеннюю погоду. На следующий день я не пошла в кардиоцентр, но вне зависимости от моего желания или нежелания мне пришлось побывать там снова - через два дня после первого посещения у меня случился инсульт. Доктор быстро поставил меня на ноги, и через день я уже выписалась. Мне даже не нужно было слушать его слова, чтобы понимать, почему так - это все еще были предупреждения. Пока что меня просто предупреждали, что нужно сдаться, согласиться на повторную вакцинацию. Просто методы для предупреждения становились все более ощутимыми и ужасно болезненными. Но я не хотела прислушиваться. Теперь я с неожиданной ясностью вспомнила последние дни перед смертью Мэтта - его неестественную бледность, трясущиеся руки и постоянные жалобы на боль в сердце. Он все время ходил по дому, закутавшись в плед и дрожа, как призрак, тень себя прошлого. Сейчас я понимала, что тогда произошло. Просто его поставили перед тем же выбором, что и меня, но он боролся. Занимался спортом, не обращая внимания на боль, играл с Евой, делая вид, что все в порядке, и обнимал меня, пытаясь создать для себя хотя бы иллюзию тепла.
  "Если бы я согласился на их условия, это разрушило бы меня". Все стало на свои места, и теперь я понимала, что он так хотел объяснить мне в моем сне. Он не захотел меняться, не захотел окончательно ломать свою личность и становиться никем, пустотой в телесной оболочке. Он оставил меня и Еву, но сохранил тот остаток себя, который остался после первой вакцинации. И я не могла винить его в этом, не имела права.
  Я шла по парку, крутя в руках букетик из осенних листьев, и размышляла над тем, почему все так повернулось. Ведь все могло быть иначе, мы могли быть счастливы, но наши усыпленные, сильные от рождения личности не захотели примиряться с ситуацией. Пусть им и понадобилось больше двадцати лет, но они проснулись. Только для того, чтобы быть убитыми окончательно.
  Я подошла к дому, когда уже окончательно стемнело. Достала из сумочки ключ, отперла замок, вошла - все как всегда, но я знала, что это последний раз, когда я проделала эти нехитрые действия. Уже целых полтора дня у меня не болело сердце и мне не было холодно, и это яснее прочего указывало мне на то, что игры окончены. Устало вздохнув, я повесила на вешалку пальто и направилась к своей спальне. В комнате Евы еще горел свет, и я замешкалась перед ней, но так и не заглянула. Видеть сейчас дочь для меня было бы слишком тяжело, это могло бы пошатнуть мою решимость не сдаваться до последнего. Мне было больно от того, что предстоит маленькой девочке, которой было всего шесть лет, но я знала, что о ней позаботятся. Мой брат, сестра, родители, еще кто-то... Но увидеть сейчас ее счастливое личико, зная все это, я не могла. Наверно, я была слишком слаба.
  Я не стала включать свет, войдя в свою комнату. Вместо этого отдернула шторы, позволив призрачному лунному свету залить комнату. Поставив букет из листьев в вазу на тумбочке, я присела на кровать. Но просидела недолго - меня снова начала бить дрожь и пришлось закутаться в одеяло, чтобы хоть немного унять ее. Постель неожиданно показалась слишком неудобной, и я опустилась на пол, слушая частое биение своего сердца, которое словно отсчитывало последние секунды моей жизни.
  Часы в гостиной пробили десять, заставив меня вздрогнуть - их громоподобный гул был слышен даже сюда. Дрожь снова усилилась, а сердце сжалось, пропуская один удар, затем второй, заставляя хватать ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, затем снова мерно застучало, чтобы через минуту повторить цикл.
  "Похоже, это действительно конец. Доктор был прав в своих предупреждениях, но жалею ли я, что не послушала его? Не знаю. Да и думать об этом поздно. Совсем скоро я снова увижу Мэтта..."
  - Мама, мамочка! - в дверь заколотили детские кулачки, и этот резкий звук заставил начавшее было уплывать сознание вернуть себе четкие контуры. - Мамочка, открой! Ты ведь уже вернулась, почему же не зашла ко мне? - я виновато улыбнулась сама себе и прикрыла глаза. Сил бы мне не хватило даже на то, чтобы просто встать. - Из-за этого мне страшный сон приснился! Будто с тобой что-то очень плохое случилось... - Из-за двери послышалось всхлипывание, и я подняла голову, пытаясь сфокусироваться на последних словах дочери.
  Сон... Страшный сон... Мэтт, опутанный белой дымкой, говорящий странные вещи, которые я тогда еще не могла понять. Его грустный тихий голос со звенящей в нем безысходностью. Его ледяные руки, которые я грела в своих тогда, три года назад. Его хриплый каркающий смех, когда он смеялся над выходкой трехлетней Евы, которая так хотела достать красивую фарфоровую статуэтку, стоявшую на каминной полке, что попыталась соорудить помост из валявшихся на полу книжек. Это было за день до того, как...
  "Береги себя, любимая. И позаботься о Еве, нашей Еве".
  Я вздрогнула всем телом и огляделась по сторонам, но не заметила ничего необычного. За дверью все еще раздавались приглушенные рыдания, а в ушах у меня неожиданно зазвучала мелодия. Странная, ни на что не похожая. Казалось, она совмещает в себе плач сотни детей, женщин и мужчин, вой волков, завывание холодного пробирающего до костей ветра, шум морских волн, пение иволги и оглушительные раскаты грома.
  Я затряслась в беззвучных рыданиях и обхватила себя руками за плечи. Песня не смолкала, но словно отходила на задний план, а все громче и отчетливее я слышала плач того единственного человечка, которого я просто не могла бросить. Я попробовала встать, но без сил упала обратно на пол, а сердце скрутила новая судорога. Дрожащими руками я потянулась за сумкой, которую бросила на пол, как только вошла в спальню, и дрожа выдернула из нее мобильный телефон и малюсенький кусок бумаги. Собрав последние силы, я начала тыкать по кнопкам, пытаясь попадать на нужные, что было довольно сложно сделать в темной комнате, освещаемой только призрачным лунным светом...
  
  ...Осень шла по городу торжествующим шагом, величаво волоча за собой длинный шлейф из желтых, оранжевых и багряных опавших листьев. Солнце все чаще пряталось за набегавшие на небо облака, погода медленно, но неумолимо портилась, обещая скорую грозу. По парку бежала маленькая девочка, время от времени останавливаясь, чтобы разбросать ногами шелестящие листья. А на некотором отдалении сзади неторопливо шла красивая молодая женщина, держа в руках несколько разноцветных листков. На ее лице застыла улыбка, а в глазах цвета хмурого осеннего неба плескалась нежность, направленная на темноволосого ангелочка, подбрасывающего в воздух листья. Остановившись, женщина прислушалась к чему-то, слышимому только ей одной, и улыбка стала немного грустной. Подброшенный в воздух букетик разлетелся, а женщина подняла взгляд к небу, первые раскаты грома в котором сливались в единую мелодию с ним, Requiem Aeternam. Песней о том, кем мы могли стать, но не стали и уже никогда не станем.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"