Красивый мужчина с проседью в золотистых волосах, сверкающих в лучах яркого солнца, шел по аллее, засыпанной мозаикой разноцветных листьев. Казалось, они образуют собой какие-то цифры, но остановиться и разглядеть он не решался. Цифры, время - атрибуты того, что уже не имело для него значения. Серое кашемировое пальто развевалось полами на ветру, а кроны деревьев раскачивались над головой так, что казалось, их широкий зеленый шатер поддерживает небо. Перистые облака неторопливо проплывали над землей. В прохладном воздухе веяло осенью - задумчивой, тихой и чуть печальной. Дойдя до скамьи, он машинально опустился на нее, устремив глаза вдаль, на тропинку. Узенькая извилистая тропинка, по которой через несколько минут пройдет хрупкая девушка, походку которой он мгновенно признает сердцем. Он был знаком с ней лишь несколько дней, но наизусть помнил линии ее руки, пленительных розовых губ и необыкновенный разрез темно-голубых глаз. Стоило только сомкнуть глаза, как ее образ вставал над головой, стоило только услышать чьи-то шаги, он искал ее взглядом... Какая странная ирония судьбы - он встретил ее, когда в жизни все потеряло смысл, когда все вокруг стало безразличным и пустым, а звуки людских голосов сливались в один бессвязный монотонный гул. В тот день он узнал нечто бесповоротное и роковое, нечто такое, что было невозможно изменить или перечеркнуть, проводить с последним лучом догорающего заката, по привычке надеясь, что утро нового дня расставит все по своим местам. Не расставит... оттого, что этих мест больше нет - как будто сбилась ключевая программа в компьютере, и все хранимые данные вдруг спутались и перемешались... Перемешались так, что их уже не восстановить... Как будто, нет выхода из лабиринта, ведущего в никуда... У него неизлечимое заболевание. С таким диагнозом не живут, а доживают. Сколько ему осталось? При том образе жизни, что ведет он сейчас, не более двух или трех месяцев. Если же он согласится лечь в клинику, возможно, около полугода. Полгода или какие-то жалкие месяцы. Как-то странно слышать такое о своей жизни. Как будто тебе называют конечную станцию поезда и вручают билет, от которого нельзя отказаться... Билет только в один конец. Глупо, непонятно, нет слов или сожалений. Есть только время. Последнее, что осталось. Не замечаешь, куда идешь и зачем - как будто блуждаешь в потемках, где нет ни единого проблеска света. Где что-то говорят и куда-то спешат люди со своими волнениями и тревогами, заботами и стремлениями, а тебе уже некуда спешить и с застывшей на губах усмешкой сознаешь мелочность всего, что было таким важным только вчера, но кажется, уже вечность назад. Смотришь на этих людей так странно, как будто со стороны - чувствуя, что более не принадлежишь их кругу, чувствуя, что отныне ваши интересы никогда не пересекутся. Ведь их глаза полны суматошным движением жизни, а тебе уже нечего догонять и не о чем спорить - смерти не нужны адвокаты, представляющие интересы подзащитного, у нее нет законов и обязательств. Очутиться лицом к лицу со смертью - совсем иное, чем говорить о ней. Она не предоставит отсрочки и не предупредит о своем визите...
Окутанный этим невыносимым ощущением безысходности, словно погруженный в какую-то топкую трясину, он не заметил ни того, что идет прямо по дороге, ни того, как несколько раз к ряду просигналила машина, призывая его остановиться. Только помнил, что почувствовал небольшой толчок и почти одновременно с ним в ушах прозвенел чей-то полный ужаса вскрик, прежде чем все померкло, напоследок взрываясь в голове ослепительной вспышкой...
Очнувшись, он с удивлением увидел склоненное над собой, залитое слезами лицо молодой девушки. Испуганные глаза ее казались размером в пол-лица. Ресницы и губы дрожали, а мокрой от соленой влаги ладошкой она пыталась расстегнуть пуговицу его пиджака, очевидно, надеясь уловить ритм сердцебиения. По нежным щекам безостановочно катились слезы, но было в ее широко раскрытых глазах что-то такое милое, а в движениях что-то такое очаровательное и неловкое - что на губах его неосознанно вспыхнула улыбка. Он осторожно накрыл ладонь девушки своей, наблюдая за ее реакцией. На несколько мгновений все в ней словно застыло, а потом вздох облегчения слетел со все еще мокрых губ, и заметив, как недвусмысленно мужчина изогнул брови, выразительно переведя взгляд на руку, остановившуюся возле его груди, она покраснела и поднеся руки к лицу, рассмеялась. Смех ее был похож на журчание ручейка, а глаза, еще не успевшие просохнуть от слез, блестели как два солнца. Отсмеявшись, она заговорила, и он с удивлением различал слова, произнесенные ее голосом - первые слова, сумевшие прорвать барьер, окруживший его сознание. Ледяной покров в душе таял с каждым словом, произнесенным этой прелестной девушкой с короткой шапкой черных кудряшек. Глаза и губы ее смеялись, и маленькие ямочки украшали подбородок и разрумянившиеся щечки. И он не узнавал ни себя, ни своего голоса, не чувствовал даже произносимых слов - каким-то странным и удивительным образом они лились сами по себе - он понял только потом - были подсказаны ему сердцем, как будто там, внутри пробивался большой и светлый родник, которому не суждено высохнуть никогда...
Наконец, спохватившись, она вскинула руку с опустившимися к тонкой кисти часами.
- Бог мой, вот так всегда... мне уже следует быть на другом конце города!
- Где?
- В Зимнем дворце!
Галантно поклонившись, он улыбнулся.
- Как я сразу не догадался - столь изящны и милы могут быть только настоящие принцессы!
Звонко расхохотавшись, она прищурила глаза.
- Не угадали. Но если интересуетесь принцессами или принцами, и прочей дворцовой мишурой, охотно поделюсь всем, что знаю! - и, предупреждая вопросы, пояснила. - Я гид в Эрмитаже. Мария, - она приветственно протянула ему руку.
- Было очень приятно познакомиться, Мария, - он сознательно не назвал своего имени, не оставляя место продолжению или новой встрече.
- Мне тоже, - уже устроившись в машине, она высунулась в открытое окно - на лице ее не было ни грана косметики, но он мог поклясться, что никогда еще не видел столь выразительных глаз и такого живого румянца на щеках, - еще раз, простите. С вами точно все в порядке?
Поправив волосы на лбу так, чтобы девушка не различила довольно крупную шишку, он кивнул.
- Более чем. И не извиняйтесь, это я шел, не разбирая дороги.
- Но, тем не менее, шишка красуется на вашей голове, не на моей, я все вижу, - с укором молвила Мари. - Быть может, в качестве компенсации, я смогу вас хотя бы подвезти?
- Благодарю, но не хочу вас задерживать.
- Ну что ж, как знаете, - опустив глаза, она снова взглянула на него и решительно завела машину. В ее взгляде ему почудилась некая досада и отблеск еще чего-то, что находило странный отклик в его собственных глазах и сердце. - Прощайте...
- Мария! - его голос сумел заглушить даже рев мотора. Его голос заглушил бы сейчас даже удар грома или грохот мощного водопада. Ее глаза встретились с его глазами, и он не смог удержать слова, которые так хотелось произнести. - Знаете, я так давно не был в Эрмитаже...
Она улыбнулась. Улыбнулась так, что на миг он забыл обо всем, кроме этой улыбки. Улыбнулась так, что замершие стрелки часов снова пустились в полет. Краткий и недолгий, но такой живой. Жизнь билась сейчас в нем так сильно, что дыхание смерти стало неощутимым... Они встретились и завтра, и послезавтра - он всегда ненавидел скучные экскурсии, считая их чем-то вялым и безынтересным, но сейчас все было иначе - счастьем было просто видеть ее и слышать ее голос. Каждый поворот ее головы или взмах руки - все было для него особенным и дорогим. Когда пляшущие огоньки в ее глазах улыбались ему, боль сжимала клещами сердце - он чувствовал, что сердце ее раскрывается ему навстречу, приглашая туда, куда он никогда не позволит себе войти... Раньше он скептически смеялся над фразой - "пока смерть не разлучит нас", считая ее уделом романтиков и пустословов. А теперь... теперь над ним смеялась сама жизнь, сумевшая доказать этому несклонному к сантиментам, в чем-то высокомерному человеку, что есть на свете такое чувство, которое будет жить в груди до последней минуты, до последнего взгляда и удара сердца... Пока не помутнеет совсем в глазах, пока не оставит сознание, пока он еще сможет произнести любимое имя, ее имя... "Пока смерть не разлучит нас..." Так говорят люди, готовящиеся прожить вместе долгую и счастливую жизнь... Право, не данное тем, кого смерть разлучит слишком скоро...
Мари смотрела сидящего на скамье мужчину и чувствовала, как к щекам и сердцу приливает кровь. Она была знакома с ним всего неделю, и он был много ее старше. Она даже не знала толком, кто он, чем занимается, только правая рука его говорила девушке об отсутствии обручального кольца, а глаза - о чувствах, наполнявших ее бескрайней радостью. Она никогда не была влюблена, не находя подле себя достойных, как гордо говорила подругам. Достойные... У этого слова в ее понимании было столько определений. Но все они стали легче воздуха, стоило ей встретить этого человека. Николай Павлович. Даже имя его было гордым и властным - таким же, как и в чем-то строгий взгляд, и величавая осанка, и весь его облик. Сначала она чувствовала некоторую неловкость и неуверенность в себе перед таким взрослым и зрелым мужчиной, но потом с удивлением и восторгом ощутила, что ей с ним необыкновенно хорошо. Хорошо не только говорить, но и молчать, хорошо просто дышать с ним одним воздухом или изредка чувствовать его несмелое прикосновение к своей руке. Впервые в жизни она не чувствовала боязни сказать или сделать что-то не так, показаться смешной и глупой, такие мысли теперь не посещали ее. Только неизвестное доселе ощущение свободы, воздушной легкости и теплоты - словно она была безмятежно реющей над волнами чайкой... И лишь когда разговор выходил на слишком близкую к его жизни тропу, девушка вся сжималась волнением и забывала даже дышать. В такие мгновения их связь казалась ей так сильна, что это пугало и вызывало невольный трепет. И страшно было думать, что в его жизни было что-то такое, о чем она не знала, какое-то неизвестное ей прошлое, которое было задолго до нее, до их встречи. Сердце Марии было так полно любовью, что ей казалось, того прошлого, в которым бы они не знали друг друга, его не было, его просто быть не могло! Не было ни знакомых с детства петляющих улиц, ни ласкающего света солнечных лучей, ни серебристой россыпи звезд - все это пришло в ее жизнь только теперь, когда она полюбила Николая. Она не знала, когда и как это случилось. Тогда ли, когда она пыталась растормошить его, лежащего без движения на асфальте, или когда на следующий день увидела его в своей экскурсионной группе, или тогда, когда через пару дней, он решился просить ее о прогулке по вечернему Петербургу... Наверно, она никогда не сможет понять... Но это неважно... Важно было только то, что в его обществе она забывала даже собственное имя, забывала все сомнения и нелепые предрассудки... И лишь каким-то неуловимым древним инстинктом, на уровне подсознания ощущала, что от встречи к встрече связующая нить становится все более тонкой, все более натягивается струна. Мари чувствовала, что еще немного, и эта заветная струна сорвется, открывая ей все то, что она уже давно без слов читала в его глубоких, так часто останавливающихся на ней с нежностью и немым вопросом глазах...
Втянув в грудь побольше воздуха, как перед прыжком в воду, она, наконец, смогла заставить ноги повиноваться себе. На ней был кремовый костюм из жилетки и юбки ниже колен и застегнутый до середины светло-коричневый плащ, раскрывающийся при каждом ее движении. Багряные листья шуршанием повторяли ее шаги, и она увидела, как он поднял голову.
- Я думала, вы заметите меня раньше, - она не успела закончить фразу, как оказалась в его объятьях.
- Мария... - ее густые черные волосы ласковым дождем струились по лицу Николая, и он нежно целовал мягкие пряди, покорные губы, виски и щеки... Как же сложно было думать о расставании сейчас, когда она была так близко, милая, любимая - всего лишь за несколько дней ставшая смыслом жизни, которой суждено оборваться так скоро... Почему? Зачем эта встреча, эта злая ирония судьбы, чья-то жестокая насмешка... Такое близкое, будто поддразнивающее счастье, легкий мираж, игра мечты...
- Николай... - она выдохнула его имя, отдаваясь этим легким поцелуям, как порыву ветра, подчиняясь своим чувствам, которые говорили, что этому мужчине она готова отдать всю свою душу и сердце.
- Я люблю тебя, Мария, я очень люблю тебя...
Как во сне она слышала эти слова, ощущала его губы на своем лице, чувствовала, как щетинки усов приятно покалывают щеки, а руки крепче прижимают ее к себе...
- Я так счастлива, - прошептала девушка, несмело опуская руки ему на плечи. И словно испугавшись собственной вольности, она запнулась и покраснела, а потом продолжила еще тише, так что почти невозможно было различить ее слов. - Я не знаю, как, когда, так скоро... Наверно, я кажусь тебе легкомысленной... - она подняла голову, и как же сильно Николая прожгло запоздалое раскаяние, оттого, что он позволил себе забыть то, о чем забывать просто не имел права. Он не хотел ее ранить, он не знал, не мог даже подумать, что в этой прелестной юной девушке с такой силой вспыхнут чувства к гораздо старшему мужчине, по возрасту годившемуся ей в отцы... - Я знаю только, что хочу быть с тобой... Всю жизнь...
По телу Николая прошел озноб, стоило ему услышать ее последние слова... Всю жизнь... Чтобы скрыть от нее свое лицо, он склонился губами к обнимающим его рукам... Всю жизнь... Сколько ему осталось... "При том образе жизни, что вы ведете сейчас, два или три месяца..." Два или три месяца... Он смотрел на девушку, не сводящую с него любящих трепетных глаз, и чувствовал, что не может принять от нее эту жертву. Нет. Она не должна оплакивать его. Лучше сейчас они разделят эту боль расставания на двоих, чем потом, когда он будет умирать на ее руках... Нет, никогда... Никогда он не проведет ее по столь жестокому пути...
- Мария... - он задержал ее руки, глядя в глаза напротив его глаз.
- Да? - она смотрела на него с нежной улыбкой. С улыбкой, которою ему предстоит стереть с ее лица... Прости, Мари, милая, дорогая, я делаю это только, потому что не хочу, чтобы ты напрасно страдала...
Оставляя себе еще немного времени полюбоваться ее глазами, прежде чем потушить горящие в них огоньки, он, наконец, решился.
- Сегодня вечером мой самолет. - Он видел, как все в ней встрепенулось от этих слов.
- Это ничего, - она нежно провела пальцами по его щеке. - Я готова ехать за тобой, куда угодно...
Это была правда. Но он слишком хорошо знал развилку, на которой разойдутся их пути. Слишком короткий маршрут... Выпустив ее руки, он ненадолго отвернулся, а потом снова посмотрел на нее.
- Нет... Я должен ехать один.
- Это связано с твоей работой? Что-то срочное? Мне стыдно, я такая эгоистка... - быстро, с нечаянным испугом в глазах залопотала девушка.
- Мари... - осторожно положив ладонь ей на губы, он остановил льющийся поток слов, - ты не эгоистка, ты - самое лучшее, что случилось в моей жизни.
- Но... Почему в твоих словах столько грусти? - ее глаза стали беспомощными, как у ребенка, не понимающего, за что его наказывают. - Ты как будто прощаешься со мной навсегда...
- Дорогая, Мари... Не заставляй меня говорить вещи, которые причинят тебе боль. Я не могу, не хочу видеть ее в твоих глазах. Я хочу помнить, - он бережно провел пальцами по контуру ее лица - от подбородка до дрожащих ресниц, - твои глаза другими. Они подарили мне столько всего, о чем я никогда раньше не подозревал, что я просто не могу отплатить им такой черной неблагодарностью...
Теперь по щекам ее покатились слезы, горючей влагой стекая по ладони, которую он еще не успел убрать от ее лица...
- Я не понимаю...
- Я женат, Мария, - в душе его все переворачивалось, но голос прозвучал на удивление легко - с той легкостью, которая обычно сопровождает лживые слова. Он чувствовал себя последним подлецом за эту ложь, но знал, что иначе нельзя. Он был не из тех людей, что уповают на несбыточную надежду, предпочитая не смотреть правде в лицо. Чем дальше человек убегает от правды, тем страшней для него становится неизбежная встреча с ней. Он не хотел убегать от правды один, и тем более не хотел превращать жизнь любимой женщины в столь же невыносимое бегство... Низко и жестоко? Возможно. Но он поступал так не ради себя... А когда думаешь о человеке, дороже которого нет на свете - тогда и только тогда! - понимаешь, как милосердно солгать...
Сердце Мари упало. Никогда в жизни ей еще не было так больно и стыдно. Этого не может быть, это невозможно... Она повесилась на шею женатому мужчине, говорила ему о любви, это так... Так глупо, невыносимо... Сухая горечь во рту и удушье, сжавшее горло... Ей хотелось стать маленькой и незаметной. Хотелось умереть. Она закрыла бы лицо руками, если бы могла ими пошевелить. Глаза ее изменились, а дрожащие губы, как могли, поджались в строгую линию.
- Благодарю за то, что удержали меня от ошибки...
Он стоял и смотрел, как она уходит навсегда. По той же тропинке, что и пришла. Она пришла в его жизнь, когда было слишком поздно. Все правильно. Он должен был удержать ее от ошибки, и он это сделал. Она так молода, она еще полюбит снова и будет любимой. Им не суждено быть вместе, но он хотел запомнить ее такой, а не льющей слезы у изголовья умирающего. Ее жизнь - это все, что впереди, а его - все, что осталось. С женой он развелся годы назад, отношения с сыном были прохладными, и, узнав о кончине отца, он не станет рвать на себе волосы, скорее порадуется, что оставленное наследство с лихвой покроет многочисленные долги. Поздно было сокрушаться о том, что он упустил сына, о том, что слишком много отдавал работе - ведь если бы он пожалел хоть об одной прожитой минуте - значит, он пожалел бы о встрече с ней... Которая, как огонек в дождливой ночи, вспыхнув на одно невесомое мгновение, согрела каждый уголок его сердца...
- Прости, дорогая, прости меня... - она была уже далеко, и не могла расслышать его шепота, но как будто ветер на своих крыльях донес ей эти слова, донес так проникновенно, не скрывая и малейшей интонации, что она остановилась и обернулась. Николай чувствовал, что еще немного и, преступая все данные себе обещания, он бросится вслед за ней и крепко прижмет к себе, еще хоть на чуть-чуть продлевая отпущенный им срок. Даже сквозь разделяющее их расстояние, он видел, как глаза ее сверкают слезами, и знал, что не забудет этого до последнего вздоха... Дерзким порывом ветер срывал листву с дерев, унося их в далекую бездну... Разлетаясь, букеты листьев были похожи на стаю птиц, всколыхнувшихся звуком взводимого ружья... Прямо на глазах разноцветные листочки разлетались все дальше и дальше, все больше теряя друг друга из виду, но не в силах остановиться... И как же пронзительно звенел в ушах их тихий шелест - как звук любимых шагов, навсегда затихающих вдали... Две застывшие без движения фигуры, холодный продирающий до костей ветер, встретившиеся в последний раз взгляды и ворох разлетающихся в разные стороны листьев... Какая-то странная тупая боль - так грустят по тому, что не сбудется никогда... Николай отвернулся и поспешно зашагал прочь, не зная, смотрит ли она еще ему вслед, не зная, как дальше сложится ее жизнь, куда отправится она теперь, что принесет ей завтрашний день... Ему стало страшно тоскливо от этих мыслей и страшно захотелось обернуться, но он боялся, что тогда не сможет уйти. Та судьба, что бросила его под колеса ее машины, предписала им проститься любя... Разняла их руки, едва успев соединить... Их любовь была цветком, которому был отмерен всего лишь один солнечный луч...