Глотатели
Глотать он научился довольно рано. Можно сказать, с рождения.
Первая пуговица была проглочена им полутора лет отроду. Таинственное исчезновение в собственном организме этого незначительного, но столь интересного предмета было воспринято почти экстатически и навсегда определило судьбу.
Юбилейная семьдесят пятая пуговица проглотилась на десятый день рождения. Это была последняя пуговица из имеющихся в доме.
«Милый, - сказала ему мать, - ты не мог бы глотать что-нибудь другое? Попробуй, например, кнопки — их у нас много. Или... или керамзит из цветочных горшков».
Но он был неумолим. Вкус уже сложился, ему не хотелось ничего, кроме привычного. В ход пошли пуговицы с родительских рубашек и платьев. Но они быстро закончились, а их пропажа каждый раз вызывала целую бурю эмоций со стороны родителей, вынужденных ходить на работу, подпоясавшись кушаками или закалывая борта рубах и блузок булавками.
В конце концов ему волей-неволей пришлось попробовать кнопки. Это было открытие, это был новый, острый, вкус, это было, как если бы человек, привыкший к вегетарианской, безвкусной, приготовленной на пару пище, впервые попробовал настоящие хинкали. С тех пор он пристрастился к кнопкам, благо, их было достаточно. Почувствовав прелесть остринки, он теперь позволял себе экспериментировать и делал одно кулинарное открытие за другим. Когда кончились кнопки, в ход пошли булавки, запас которых, впрочем, тоже довольно быстро иссяк, а родители перешли на кимоно, что впоследствии вылилось в любовь вообще ко всему японскому. Прибежищем отца и матери стала медитация под веткой сакуры, привезённой из путешествия в страну восходящего солнца. С работы они вынуждены были уволиться, что намного сократило период его детства, поскольку ему пришлось думать о заработке, чтобы не умереть с голоду. В школе он недоучился.
Сначала он пытался зарабатывать в переходе - тем, что глотал всякую мелочь вроде иголок и бритвенных лезвий, но жалких медяков, в которые равнодушные прохожие оценивали его талант, не хватало даже на реквизит для этих незатейливых упражнений.
В конце концов ему повезло - кто-то из служителей шоу-бизнеса заметил его. Результатом этого везения стало то, что он устроился на работу в цирк, где ежедневно, под аплодисменты и испуганно-восторженные возгласы зрителей, глотал ножи и шпаги. Теперь у него было достаточно денег, чтобы содержать отца и мать, посадить для них в большом горшке настоящую сакуру и раз в год организовывать им путешествие в Японию.
Однажды они не вернулись из очередной поездки. А через месяц из префектуры Осака пришла бандероль, в которой оказалось письмо и небольшая шкатулка в японском стиле с иероглифами.
В письме мать писала, что они решили остаться в стране восходящего солнца навсегда. Обосновались они хорошо, пусть он не беспокоится. Отец устроился на работу ниндзей, сама она подрабатывает гейшей, так что иен хватает, и риса в этом году - урожай. Она приглашала его в гости, а пока напоминала, чтобы он не забывал повязывать шарф, смотрел себе под ноги и не лез в лужи, а то ведь водится за ним такая привычка.
В шкатулке оказались гостинцы - семь острейших сюрикэнов от отца и набор самого разного фасона пуговиц в японском стиле - от матери.
Он с удовольствием поужинал сюрикэнами, под сакурой, которая, ничего не подозревая, буйно цвела в своём горшке и грезила о Фудзи. Пуговицы он оставил для красоты, поскольку давно уже на находил в них вкуса - даже в японских, с иероглифами.
Ещё через год он женился, на милой цирковой девушке - глотательнице огня. Она была сиротой и пришла к нему жить с двумя канистрами бензина, комплектом факелов и попугаем по имени Каси́к, который умел читать стихи: «Я — попугай с Антильских островов, но я живу в квадратной келье мага...» и так далее. Они начали жить счастливо вчетвером (он, она, попугай, сакура).
Но через пару месяцев их квартира сгорела, из-за неосторожности девушки в обращении с огнём. Погибли сакура, шкатулка с пуговицами и попугай по имени Касик.
Они перешли жить в общежитие при цирковом училище - администрация любезно выделила двум своим главным номерам просторную и гулкую, отчасти меблированную комнату с видом на цирковой двор, где под медленным рождественским снегом грустил в вольере одинокий озябший страус Бильбо.
Потом, через полгода, у них родился маленький мальчик.
Мать в письме бандеролью поздравляла их с рождением сына, сообщала, что отец получил повышение и теперь преподаёт ниндзюцу, пишет хайку и собирается баллотироваться в мэры префектуры Осака. Он, дескать, настаивает, чтобы внука назвали Итиро, писала мать и с улыбкой добавляла от себя, что следовать этому настоянию необязательно, можно назвать мальчика и Сатоси.
В небольшой шкатулке в японском стиле с иероглифами лежали гостинцы - несколько арарэ для него и баночка напалма для супруги. Новорожденному предназначался в подарок последний молочный зуб его деда, который тот пронёс через всю жизнь в ладанке на груди и который, по уверениям будущего префекта Осаки, принесёт потомку удачу и процветание. Ещё в шкатулку были положены веточка сакуры и попугаячье яйцо.
Сакура была посажена в новый купленный горшок, а яйцо подложено под одинокого страуса, уныло созерцавшего в своей вольере в цирковом дворе наступление осени. Птица, вдруг обретшая смысл жизни, успешно высидела птенца, которого сначала думали назвать Касиком Вторым, но в конце концов дали имя Итиро Сатоси. Страус не хотел отдавать своё приёмное чадо, а когда его таки забрали, захирел и едва не умер в тоске, так что пришлось, по согласованию с администрацией, забрать себе и его тоже.
Зимой супруги совсем было собрались погостить у родителей в Японии и уже купили билеты, но он не смог пронести через контроль в аэропорту свой плотный завтрак из полукилограмма гвоздей - детектор каждый раз подавал тревогу, стоило войти в контур. Вдобавок ко всему в сумочке его супруги обнаружили жестянку с остатками напалма. Уголовное дело о покушении на акт терроризма заводить в отношении их не стали, но с тех пор в цирковом дворе, возле пустой вольеры страуса Бильбо, часто видели разных личностей в длинных плащах и в шляпах, надвинутых на глаза. Это раздражало и беспокоило.
Наступившей затем весной Итиро Сатоси порадовал всех хайку Бусона, прочитанным на чистейшем японском языке, сакура - цветением, а маленький мальчик - первой проглоченной монетой в десять рублей. Наверное, молочный зуб его деда, префекта Осаки, давал о себе знать, и мальчика ожидало действительно солидное и обеспеченное будущее. С тех пор они вели тщательную калькуляцию и знали, что к своему юбилейному - десятому - дню рождения маленький мальчик стоил шестьдесят три тысячи семьсот семьдесят три рубля шестьдесят копеек.
«Я ваша копилка, - любил пошутить маленький мальчик. - Только небьющаяся».
«Ты копилка нашего счастья», - улыбалась мать.
Через пару лет быт их наладился - администрация цирка улучшила их жилищные условия отдельной трёхкомнатной квартирой в новостройках. Тёмные личности в длинных плащах и надвинутых на глаза шляпах, видимо, не знали нового адреса, потому что больше никогда не появлялись вблизи их жилища, что вернуло в жизнь прежний улыбчивый покой, когда пожелание доброго утра произносится не полушёпотом, а звучит полногласо и радостно, с искренней верой в то, что утро действительно будет добрым, а за ним ещё много-много добрых утр.
Так и живут они в мире и согласии вшестером (он, она, маленький мальчик, попугай, страус и сакура). |