Гора
Он уже и не помнил, который день поднимался на эту гору, будь она неладна. Второй? Третий? И хоть бы один дождь.
Вон, камешек на тропе лежит, хороший камешек, интересный, красненький такой...
Да зачем ему этот камешек, не о камешках надо думать, надо сосредоточиться и думать о главном! А что главное? Да кто бы его знал, что́ тут главное. Говорят, на горе всё не так, как внизу, всё не так. А уж на вершине, говорят...
Да, нужно думать о вершине.
Нужно думать. О вершине.
Так, вершина... Что она?.. Она - вершина.
Вершина - чего? Вершина жизни? Вершина мира?
Нет. Вершина горы.
Никто не знает, когда и откуда взялась эта гора. Местные болтают, что её не было, не было, а потом вдруг - раз! гора. Бывает ли так? Горы - эти бородавки на теле Земли - образовывались и прорастали миллионами лет, а так, чтобы не было, не было, а потом стала - это враки. Но ведь говорят же, что это неземного происхождения гора... Враки, скорей всего, тоже враки.
Ладно, гора. Гора - бог с ней. О вершине нужно думать...
О вершинах думать хорошо - там, у их подножий. А чем ближе к самой вершине, тем сложнее становится о ней думать. Лучше уж и не думать вовсе, а просто идти. Идти и наслаждаться тем, что и ты сопричастен. Вон сколько нас, - он повёл взглядом вокруг, по плечам, головам, ногам бредущих впереди и рядом людей. Оглянулся назад и вниз, пробежал глазами по бесконечной извивающейся змее людского потока. - Вон сколько нас... И все - туда, к вершине, в едином порыве... Вместе.
Сбоку, метрах в пяти от тропы, под присмотром трёх полицейских расположилась дамочка-корреспондент в джинсах и канареечно-жёлтой футболке, а с ней - матёрый потный оператор в очках, в рубахе, распущенной до пупа.
Дамочка тараторила что-то в одетый синтетическим мехом микрофон.
Тараторила она явно не по-русски, но на горе странные вещи происходят, это Андрей заметил в первый же день. Да, вроде, по-английски она говорила. Или по-немецки? Француженка, как пить дать, - по распутным глазкам и фривольному взгляду видно, что француженка... Чёрт её знает, в общем, но Андрей всё понимал. Голос её доносился слабо и прерывался гулом многоголосья, то и дело поднимающимся над толпой паломников подобно волне прибоя, так что слышал он лишь обрывки репортажа, который передавала она глазу телекамеры.
- ...ячи паломников со всего... ежедневно преодолевают тяжёлый ... ...ршины ... ры. Учёные не могут ... а ... и выдвигают гипотезу ... имеет инопланетное проис... Гло... ...дра ш...ко буд...ла бок... и кур...чит ...нка. Так это, или... ... Но ... же ... что дума... ...ти люди, че... хотят они, чего ждут ... ...го восхождения? Давайте спросим у ... ...ков.
Журналистка повернулась к веренице паломников и глаза её с профессиональной хваткостью побежали по лицам. Укусили взглядом одного, другого, остановились на Андрее.
Не надо! - мысленно попросил он. - Иди к чёрту! И даже, кажется, непроизвольно натянул на лицо угрожающую гримасу, подобно тому как насекомое демонстрирует свою предупреждающую окраску.
Но его мольба осталась незамеченной, или не подействовала в нужном смысле, или наборот привлекла - дамочка с микрофоном устремилась к нему. За ней, отдуваясь, телепался потный оператор.
- Это ваше первое восхождение? - взяла репортёр быка за рога, едва приблизившись, и поднесла мохнатый микрофон ко рту Андрея. Синюшный глаз камеры уставился в лицо.
- Да, - неохотно отозвался Андрей, всем своим видом давая понять, что смертельно устал и вообще недолюбливает прессу.
- Скажите, а что вы ожидаете увидеть на вершине? - не отставала дамочка.
- Не знаю, - пожал он плечами.
Глупый вопрос. Ожидай, не ожидай, всё равно увидишь совсем не то.
- С какими мыслями вы идёте туда, к пику? Какие чувства помогают вам преодолевать этот тяжёлый путь?
- Мыслей нет, - вяло солгал Андрей. Ну, чего эта канарейка пристала! - А чувства... чувство гордости, наверное. За людей, не побоявшихся трудного пути. За...
- За свою страну, да? - подсказала репортёр, почуяв заминку.
- Да, да, - кивнул Андрей. - Безусловно.
- Спасибо, - и дамочка, бросив его, вцепилась в какую-то толстую женщину справа.
Андрей собрался было прислушаться к тому, что будет отвечать толстуха, но его отвлекли.
- Франтишек! - услышал он визг. - Франтишек, не трогай! Я кому сказала, скотина ты этакая!
Он повернулся на голос и увидел сухонькую старушку, лет восьмидесяти с гаком, в солнцезащитных очках, которая легко и бодро поднималась по тропе. А её внучек - толстенный верзила-дебил с отвисшими до колен, сквозь улыбку, слюнями - остановился у обочины и тянулся к мохнатому розовому цветку.
- Ничего не понимает, - покачала головой старушка навстречу взгляду Андрея. - Глупый он у меня.
- Внук? - улыбнулся Андрей.
На кой чёрт он задал этот дурацкий вопрос? И так всё понятно, а старуха возьмёт сейчас да разразится историей своей жизни - не переслушаешь.
Но старушенция не разразилась.
- Сын, - ответила она коротко и шлёпнула Франтишека по руке, которой тот потянулся к её очкам.
- Угу, - почему-то смутился Андрей, кивнул и прибавил шагу, торопясь отойти подальше.
Тропа огибала мощную глыбу. Под сотнями обутых ног скрипели камешки, клубилась пыль. Те, кто нахватались дурацких слухов о горе и значении её для здоровья и кармы, шли босиком и теперь мучились, терзались и поблёскивали слезами на ресницах от того, что то и дело попадались под голую подошву острые камешки. Острые и горячие. Солнце и так пыхало зноем, а тут ещё и от горы поднимается странный жар, будто идёшь по воспалённому фурункулу на коже вулкана, который вот-вот прорвётся огненной лавой.
Андрей положил руку на шершавый бок глыбы. Бок был горяч, как батарея поздней осенью, когда топят ещё не на полную мощность.
- Не трогать!
Удар пришёлся на предплечье. Этот молодой, совсем ещё мальчишка, полицейский правильно выбрал место дислокации - притаился за камнем, так что предугадать его появление было невозможно. Наверняка это - хлебное место, здесь его резиновой палке есть где разгуляться, потому что едва ли не каждый из проходящих положит ладонь на булыгу. Хотя бы для того, чтобы опереться и не рухнуть, подскользнувшись на камешках, что брызжут из-под подошвы во все стороны.
- Проходи, проходи, не задерживай! - поторопил полицейский, бросив значительный взгляд на Андрея, который с шипением растирал предплечье. И смилостивился, пояснил: - Здесь нельзя ничего трогать. И останавливаться нельзя.
Пользуясь положением пострадавшего от полицейского произвола, Андрей хотел спросить, правда ли, что внутри горы обнаружен какой-то реактор неземного происхождения, но страж порядка уже замахивался на идущего следом за Андреем очкарика.
- О боже, боже! - простонал кто-то впереди. - Да когда же наконец?
- Скоро, - утешил другой голос. - Сегодня к вечеру дойдём.
Андрей взглянул на утешителя. Это был потный грузный мужчина с полупустой бутылкой минеральной воды в одной руке и недоеденным коржиком в другой. Заметив взгляд Андрея, он кивнул ему, как знакомому:
- Я уже второй раз поднимаюсь, - сказал не без деловитой гордости в голосе. - Знаю.
- И как там, наверху? - полюбопытствовал очкарик, потирая отшибленное полицейским плечо.
Бывалый пожал плечами, сплюнул.
- Увидите, - самодовольно бросил он в конце концов. И добавил с неопределённой интонацией: - Увидите.
Позади взвизгнул слабоумный Франтишек - видимо, досталось от полицейской дубинки и его жирной спине. Послышался дрожащий голосок старушки: я же говорила тебе, говорила, скотина ты безрогая, чтобы не трогал ничего! И примиряющий голос полицейского: трогать нельзя, малый.
Вскоре солнце пошло под уклон, но и паломники не стояли на месте, а поднимались всё выше и выше, к солнцу, поэтому легче не становилось. Зной по прежнему опалял, а гора, кажется, становилась всё горячее по мере приближения к вершине, так что спасения от жара не было.
Давно обрыдли все эти камни, непонятные цветки со странными узорами, указатели «Руками не трогать!», пыль и дурацкое солнце. «Зачем, ну зачем я попёрся на эту чёртову гору?! - думал Андрей. - Ведь читал же, видел по телевидению... А, ну да, вру, не видел, потому что там, на вершине, не позволяют снимать... Но слышал же от очевидцев... Постой, постой... А что говорили очевидцы?.. Так они же ничего толком не говорили, в том-то и дело. Вот и этот, с бутылкой - идёт уже второй раз. А сам, похоже, не знает ни черта. А может, врёт, что второй... Да нет, зачем же ему врать, какой смысл... И ведь второй раз идёт зачем-то. Значит, есть там что-то, наверху - что-то такое... Или нет?»
Вязкие мысли медленно, киселём, перетекали от затылка ко лбу и обратно; мозги слипались, им хотелось спать, и чтобы спала жара.
Незадолго до вершины прикорнул у тропы киоск закусочной. Андрей не стал ничего есть, взял только бутылку кумыса. Плоское и бессмысленное, без выражения, лицо киоскёра намекало, что он тоже служит в полиции.
Останавливаться было нельзя, поэтому те, кто осмелился на шашлык или пластиковую тарелку салата, вынуждены были торопливо жевать на ходу. А сил и желаний, кажется, уже ни у кого не оставалось, так что многие тарелки и шашлыки полетели в урны, стоящие вдоль тропы чуть ли не на каждом шагу.
Кумыс оказался невкусным и тёплым. Конечно, откуда взяться в этом киоске холодильнику. Едва початую бутылку Андрей тоже бросил в урну.
Шли ещё часа два или три - время растворилось в закатном мареве, потеряло значение и смысл, так что на часы даже смотреть не хотелось - зачем? какая разница?
А потом подъём вдруг оборвался, земля выровнялась. Вершина.
Она была тесная и совершенно лысая. Если нагота тела горы была прикрыта глыбами камня, скудной зеленью и непонятными цветами, то здесь, на её голове, не было ничего, кроме жёлтой песчано-глинистой лысины.
Андрей оглянулся по сторонам. Паломники брели в полумраке - усталые, притихшие, сосредоточенные. Никто уже не гомонил и не оглядывался с интересом по сторонам. Ни один не попытался обратиться к полицейским с вопросом. Кто-то хромал на избитых, изодранных о камни подошвах, кто-то постанывал, кто-то матерился сквозь зубы, а тот, бывалый, с пустой бутылкой, вяло разговаривал по мобильному: да... да, на вершине... дошёл, а куда б я делся. Да ничего, всё то же...
И только дебил Франтишек улыбался - ему всё было нипочём.
Стояли, выстроившись наподобие коридора, молчаливые и хмурые полицейские, поигрывали дубинками, шарили безучастными взглядами по бредущим в образованном ими коридоре людям.
Ну, вот и всё, - подумал Андрей. - Вот и вершина. Вот она какая.
Тропа, почти не видимая на жёлтой лысине, едва начав спускаться, снова обретала контуры, хорошо видные в стремительно наступающих сумерках. Отороченная пожухлой травой, она устремлялась вниз по крутому склону, петляла, сулила скорый конец пути. Трава по мере спуска набирала силу, обретая всё более контрастные в своей густой, зелёной сочности очертания. И чем больше становилось зелени, чем ближе к подножию, тем реже и реже втречались стражи порядка и тем расхлябаннее и сонливей они становились - сидели на земле за партией в карты, или дремали в траве, побросав там и тут части своей амуниции, или сквозь ленивую отрыжку потягивали из фляжек. Андрей заметил, что на спуске дислоцировались в основном уже взрослые полицейские, отяжелённые возрастом и службой, растратившие былые амбиции и приобретшие взамен любовь к комфорту. Да, а вот по ту сторону, на подъёме, располагались молодые и рьяные, почти мальчишки, наподобие того, что ударил Андрея дубинкой. Предплечье всё ещё побаливало, и боль ограничивала подвижность руки. Старательный пацанёнок...
Идти вниз было много легче, чем подниматься, разумеется. А ещё под конец уклон был так крут, что передвигались паломники почти всё время бегом. Кто-то падал, но останавливаться было нельзя, и, хотя полицейских ближе к большой земле почти уже не было видно, никто не останавливался. Там и время шло по-другому, совсем по-другому летело время - аж свистело в ушах.
В общем, спуск занял всего-то сутки, так что уже к вечеру следующего дня Андрей обессиленно ступил в прохладу гостиницы, где снял номер.
В тесной, даже по одноместным меркам, комнатушке он, не раздеваясь, не бреясь и не смывая с себя дорожной пыли, повалился на кровать.
На цыпочках подступающего сна подкралась мысль: он поднимется на эту гору ещё раз, обязательно. А может быть, и не раз...
Потом нахлынул тяжёлый, без сновидений, сон и не кончался до полудня следующего дня.
А потом, наконец-то, пошёл дождь. |