Возле бара "40-я миля" он и встретил ее в родном городе сразу после обеда в жарком июле 2008 года. Вера стояла возле яркой машины с номерами Севастопольской госадминистрации.
Он видел перед собой взрослую женщину, но в ней была та же легкость и какая-то стыдливость при движении, как и не двадцать лет прошло с момента последней встречи, а ей, по-прежнему, будто неловко за свое совершенство и красоту. Тот же девичий румянец и это поволока на глазах, кажется, что она никого не видит и овевает ее какая-то воздушная, что ли, волшебная вуаль. Его всегда привлекал в ней совершенно особый, изысканно-возвышенный стиль в одежде. И сейчас на ней было летнее платьице какого-то необычного оттенка, которое удивительно ей шло.
- Привет, Вера! - сказал он внезапно охрипшим голосом.
- Ты совсем не изменился, привет!
Снова, как и много лет назад, он чувствовал рядом с ней неудобство.
Он был чуть ниже ее ростом, с помятым от природы лицом и казался себе, чуть ли не чудовищем. Да их так и называли в школе - красавица и чудовище.
- Где ты сейчас работаешь? - спросил он, видя пустоту вокруг себя
и судорожно выискивая тему - о чем бы спросить? И пригладил свой седеющий "ежик".
- Работаю в госадминистрации юристом. А ты?
- А я - директор фирмы, и мы боремся с госадминистрацией.
- Что, надо помочь?
- Нет, не надо. У нас документы в порядке. Выпьем кофе? - предложил он
и ощутил, как щеки его потеплели.
Сели под тентом, который только делал намек на прохладу - приходилось обмахиваться платком, но капли пота все равно - нет - нет, да сбегали по горячей спине.
Молоденькая девочка официантка с прыщами на лице принесла два кофе и удалилась.
- Может, выпьешь чего? Я, правда, не могу, за рулем.
- Я тоже за рулем.
Он вдруг осознал, что она покрасила волосы и, если раньше была знойной брюнеткой, то теперь стала классической блондинкой. А он и разницы не заметил! Наверное, она ему любая была нужна.
- Ты замужем?- спросил, ошеломленный накатившимся чувством тоски.
- Да, двое детей.
- И как?
- Терпимо.
Он пригубил кофе. Вера отрешенно смотрела в сторону с виноватым выражением на лице. И между ними никак не восстанавливалась оборванная когда-то связь. Каждого переполняло желание узнать что-то самое важное, но, ни один не решался спросить первым.
- Жарко этим летом! - наконец, сказала она. - У тебя семья?
- Будешь смеяться, я скоро стану дедом!
- Поздравляю! - дежурным голосом произнесла Вера.
Он помолчал немного и, наконец, спросил то, что хотел;
- А куда ты тогда подевалась? Почему не отвечала мне? Может. Все
было бы по-другому?
Она вытянула губы вперед, будто собиралась дунуть в пионерский горн и широко распахнула глаза.
- Я после твоих писем была в шоке! Ты хоть помнишь, что ты мне писал?
Лучше бы я их не распечатывала! Лучше, чтобы эти письма так и остались нераспечатанными! - возмущенно сказала Вера.
- Помню, конечно. Как я могу забыть!
- Ну вот!
- Что "вот"? Эти письма - крик моей души.
Он отвернулся в сторону и посмотрел на ковровые дорожки, по которым ползали мухи в ярком свете солнца, проникающие сквозь отверстия в тенте.
- Я поступила тогда на юрфак, а тебя призвали. Что я могла
сделать? Ждать? И куда бы ты потом пошел? Без образования.
- Почему без образования? Я после службы закончил институт!
- А потом, я решила, что ты сошел с ума.
- Это как?
- Ты помнишь, что писал?
- Да помню я, помню! Почему ты не отвечала? Я тебе почти год писал два - три письма в неделю!
- Я боялась! - сказала она и покраснела.
Он посмотрел на ее сжатые в кулачки пальцы и спросил;
- Ты что, кофе не хочешь?
Словно ниоткуда, опять возникла та же официантка - молоденькая девочка с прыщами на лице.
- Что-нибудь еще будете? - спросила и пристально посмотрела на него.
Он вопросительно взглянул на Веру, но та сидела, не поднимая головы.
- Мы еще не решили! - ответил он и отвернулся.
Девочка медленно вышла из пустого пространства под тентом. Стало слышно, как за стеной играет музыка. Он узнал "Rolling Stone ". Мик Джеггер исполнял "Angie" - старая песня, времен их молодости, до боли знакомая.
- Помнишь, что было, когда меня призвали?
- Помню, ураган пронесся над всей южной Украиной, и были перебои с
водой и электричеством.
- Во-во! И я шел в толпе призывников, под этим бушующим ураганным
ветром и дождем, далеко от дома - где-то под Одессой, и думал только о тебе. Моя жизнь тогда остановилась, потому что тебя рядом не было, а тут еще, как фон на картине, не более - этот ужасный ураган.
- Там тоже был ураган?
- Да! Еще какой! В военном городке, в котором нас расселили, пока по частям добирались, вокруг плаца повалило все деревья, а они были старые, и получилось как на лесоповале или после ядерного взрыва. Уже с утра заставили их убирать. Небо в черных тучах, ветер срывает крыши, и трупы деревьев, которые нужно убирать - только представь. И тебя нет, и встретиться с тобой нет никакой возможности.
- Когда же у тебя было время обо мне думать, если ты деревья
убирал.
Он хмыкнул, как обиженный мальчик, и ответил;
- Даже не отвлекло ни на секунду. Я берусь за колючую ветку
огромной старой акации, а кажется, что сзади стоишь ты и смеешься надо мной; мол, почему я такой неловкий. А я не мог тогда быть другим. Я от тоски по тебе буквально одеревенел, обездвижил - передвигался как несмазанный маслом робот.
Вера, наконец, отпила глоток кофе и поставила чашку на стол.
- Не остыл? - поинтересовался он.
- Остыл.
- Заказать горячий?
- Не надо. Ты же знаешь, я слишком горячий не люблю.
Помолчали.
Вера смотрела в сторону, будто опасалась встретиться с ним взглядом.
Опять, словно ниоткуда, возникла девочка официант и спросила высоким голоском игрушечного робота;
- Уже выбрали? Что-нибудь еще будете?
- Мы еще не решили! - снова ответил он и посмотрел на Веру.
Та, не мигая, смотрела в сторону.
Девочка, молча, развернулась и растворилась в пустоте зала, блеснув бликами в пробивающихся сквозь отверстия в тенте солнечных лучах и овеваемая звуками доносившейся из-за стены знакомой музыки.
- Ты меня напугал своими письмами. Ты помнишь, что ты мне писал?
- Как ты не понимаешь, в то время ты для меня была как Богиня - и
подруга, и любовница, все, кто хочешь, и в одном лице. Я мог доверить только тебе самые сокровенные тайны, никому больше - ни отцу, ни матери - только тебе.
Вера, казалось, поперхнулась;
- Конечно, маме про поллюции не пишут. Я тогда даже не знала, что это
такое. Прочитала в медицинском справочнике. На курсе спросила, и мне рассказали, что это заключенные берут фотографии женщин, смотрят на них и занимаются онанизмом. Я решила, что и ты стал таким в этой советской армии, - " в этой советской армии?" Что-то неуловимое изменилось в мире. Эта женщина вдруг стала какой-то другой. Мягкий флер загадочной женственности как будто исчез, и стало холодно и неуютно в палящем свете летнего дня. А она продолжала, - как я могла тебе на такое ответить? Я подумала, что ты деградировал и свихнулся на этой почве, и меня затягиваешь в какую-то извращенную беду. Я боялась тебе отвечать.
- Но это же обычная физиологическая реакция при воздержании!
- Это я сейчас знаю, а тогда?
Он взял чашку и тут же поставил на место.
- А почему же ты меня потом не искала? Почему не искала, когда все узнала и поняла. Я тебя искал, но ты куда-то из города уехала.
- Я замуж вышла и уехала.
Он опустил голову. Потом поднял и спросил;
- С ним живешь?
- Нет, развелась, у меня сейчас муж председатель горсовета, Круглов.
Он смотрел на Веру, открывая ее для себя заново.
- А я с ним и сужусь за земельный участок по Фиолентовскому шоссе. Его
незаконно у нас отбирают.
На секунду у обоих зазвенело в ушах.
- Так это ты!- широко распахнула глаза Вера. - Мне поручено вести это