- За дорогой следи. - Инна выдернула прикуриватель и резким движением поднесла его к очередной, уже пятой сигарете. Она глубоко затянулась, и салон наполнился благородным запахом Treasurer, на которые Инна перешла в последнее время, закупаясь этими дорогущими сигаретами по шестнадцать фунтов за пачку в лондонском шикарном универмаге Harrods во время своих кратких визитов в британскую столицу. Если честно, это было ей далеко не по карману, но не менее честно было и то, что подобные мелочи Инну никогда не интересовали. Она убрала золотистую пачку в сумку и уставилась в окно.
- Ты поменьше под руку говори, - огрызнулся Вадим, всматриваясь в ночной бульвар, летящий им навстречу. У него уже порядком болела голова от ее беспрерывного курения, но сказать Инне об этом он не решался - очередной порции упреков он бы сейчас не вынес. Скандал и так только-только стих, хотя обоим было понятно, что затишье это перед бурей. Так было всегда.
Они ехали в гости. Субботнюю ночь Вадим хотел провести дома, но жена настояла на своем - из Вены вернулась ее лучшая подруга, которая буквально оборвала телефон, требуя, чтобы в субботу они непременно были у нее. Вадим прекрасно знал, что вечер сведется к бурным рассказам о бесконечных походах по Рингштрассен-Галериен и Мариахильфер Штрассе и показам приобретений венских кустарей: какого-нибудь очередного фарфора ручной работы от Augarten, светильников от Lobmayr или тончайшего постельного белья от Zur Shvebishen Jungfrau. Тошно.
Предприняв слабую попытку воспротивиться поездке, Вадим довольно быстро отступил. Спорить с Инной было бесполезно. Так было с самого начала, с того самого момента, когда они поженились четыре года назад. А познакомились они за несколько месяцев до этого. Это произошло в Париже, в галерее Мезон Руж во время выставки американского абстракциониста Роя Ньюэлла, работы которого всего на неделю были привезены сюда из галереи Гуггенхайма. Инна в задумчивости стояла около огромного полотна и слушала рассказ ухоженного французика лет сорока, который бойко рассказывал, что над этой картиной мастер работал более десяти лет, а слой краски на ней равен двум с половиной сантиметрам. По сути, Инне было это, как она позже призналась мужу, совершенно не интересно - она приехала в Париж с отцом, чтобы провести в столице Франции несколько дней и поразвлечься. Отец был преуспевающим бизнесменом, и кто-то из его французских партнеров, видимо, пытаясь произвести впечатление своим изысканным вкусом, пригласил его на выставку. Инна увязалась за родителем от чистой скуки - все нужные магазины она к тому времени уже посетила, а "убивать время в музеях", как она сама выражалась, ей было не досуг. Выставка Ньюэлла подкупила ее лишь тем, что на ней, по информации отца, могло быть много интересных мужчин, с которыми Инна могла бы познакомится в матримониальных целях. Инне было уже двадцать девять лет, но ни одной достойной кандидатуры перед собой она не видела.
Вадим находился в Мезон Руж по делам службы - будучи профессиональным оценщиком произведений искусства, он, по просьбе одного русского миллионера, не чуждого меценатства, прибыл в Париж, чтобы поближе посмотреть на работы именитого американского художника, а также пообщаться с кураторами выставки на предмет возможных переговоров с правообладателями картин по поводу покупки некоторых из них.
Эффектную соотечественницу Вадим заметил сразу. Выглядела в тот вечер она роскошно: только что купленное в "Бон Марше", одном из старейших и знаменитейших парижских магазинов, расположенном на левом берегу Сены и построен по проекту Гюстава Эйфеля (когда Инна узнала об этом факте от Вадима, она была крайне удивлена) обтягивающее вечернее платье чернильно-черного оттенка недвусмысленно демонстрировало все ее женские достоинства. Светлые волосы ее были уложены а ля Дитрих, а минимум косметики явно намекал на аристократичность натуры, чуждой цветовой безвкусице.
Сам Вадим в тот вечер тоже выглядел по высшему разряду, напоминая более, по крайней мере внешне, люксембургского принца, а не московского повесу пусть и с приличным окладом. Париж для него был почти что родным - он бывал здесь так часто, что знал этот город не хуже любого местного шевалье. Однако в отличие от Инны он предпочитал правый берег Сены, где располагались ммагазины знаменитых кутюрье - между улицей Faubourg Saint Honore и avenue Montaigne, в так называемом, "золотом треугольнике", который включает в себя и воспетые Дассеном Елисейские поля. Вот и в тот вечер их знакомства Вадим был в обновках от Ги Лароша, вновь возникшего из небытия и относительного забвения на подиумном небосводе - Вадим выбрал для себя тогда сдержанный вариант Glam, отказавшись от шикарного Attachement и авангардного Log'In (хотя по поводу последнего он некоторое время сомневался). Французика он отшил быстро - тот оказался обычным салонным болтуном, падким до юных красоток и не больше. Начав было завлекать Инну в круговорот искусствоведческой дискуссии, Вадим, однако, быстро понял, что понравившаяся ему дама в искусстве понимает не больше, чем он в ракетостроении. Сначала это разочаровало его, но вскоре он нашел в этом свой шарм, свой plaisir - с Инной можно было просто разговаривать, не напрягая при этом мозги.... Они выехали на перекресток. По обе стороны от них была Покровка, сзади Чистопрудный бульвар, спереди - бульвар Покровский. Инна приоткрыла окно и выпустила дым на улицу через небольшую щелку. Холодный воздух моментально проник в салон их Alfa Romeo GTV - отличного купе, купленного Вадимом прошлой осенью.
- Ты могла бы не опускать стекло? - Вадиму хотелось хоть как-то задеть жену, дав еще раз ей понять, что испорченный субботний вечер так просто им забыт не будет. Он демонстративно передернул плечами, имитируя зябкость, и даже оторвал руки от руля (благо они стояли на светофоре), чтобы подуть на них горячим воздухом своего дыхания.
- Не замерзнешь, - бросила в ответ Инна, даже не повернувшись в его сторону. Взгляд ее был прикован к остановившемуся по соседству трамваю, из которого выходили люди - в нелепых куртках, шапках, с отвратительными баулами, которые язык не поворачивался у нее назвать сумками. Инна боялась этой жизни за стеклом автомобиля. С тех пор, как дела у ее отца шли все хуже и хуже, она почти каждый день впадала на некоторое время в какое-то странное оцепенение, которое снимала
обычно с помощью бокала-другого красного сухого Le Chateau Margaux сорокалетней выдержки по двести семьдесят евро за бутылку. Вадим уже давно научился улавливать эти истеричные нотки в ее голосе. После свадьбы, которая состоялась через пять месяцев после их знакомства, они отправились в круиз по Средиземному морю с длительными остановками в лучших отелях встречающихся на их пути стран: Италии, Франции, Испании, Греции, Марокко, Португалии, Кипра, Мальты. То был прекрасный месяц, который закончился настолько ужасно, насколько вообще ужасно может закончиться свадебное путешествие. На Мальте они остановились в пятизвездочном Golden Tulip Vivaldi. Первый срыв случился у Инны на пляже, который показался ей ниже того уровня, что был указан заранее. Сгладить эту неприятность удалось довольно быстро - по близости за вполне умеренную плату можно было попасть на прекрасный пляж расположенного в нескольких сотнях метров Interсontinental. Но и здесь молодую жену тут же не устроило то, что вокруг было слишком много русских. Пришлось вообще отказаться от выходов к морю и ограничиться двумя бассейнами, расположенными на территории отеля. Но это было лишь начало. Как понял намного позже Вадим, жена довольно долго крепилась, не показывая свой истинный нрав - но от природы не убежишь, достаточно было один раз нажать спусковой крючок, чтобы бесконечная пулеметная очередь из оскорблений, недовольств, капризов, банальных истерик вырвалась наружу. Остановить это было уже невозможно. После бассейна был ресторан, в котором подавали "плохую еду". Потом магазины, где товары были "низкого качества". Потом горничные отеля, которые "постоянно хамили", потом проводницы на теплоходе, которые все сплошь были "отборными блядями". И так далее...
Но Инна не всегда была такой. Иногда она достигала того душевного равновесия, которое превращало ее, как по взмаху волшебной палочки, из взбалмошной неврастенички в покладистую, преисполненную нежности и любви супругу. В такие часы (а иногда и дни) она готова была сделать все, только бы Вадим остался доволен. Она мчалась к отцу, брала у него деньги и покупала Вадиму дорогие "игрушки", за которые потом сама же пинала и попрекала. Так и жили.
- Ну, чего там? Ноги отнялись? - Сквозь зубы процедила Инна, намекая замешкавшемуся Вадиму, что светофор изменил цвет.
- Вижу, - еле сдерживаясь, чтобы с разворота не ударить жене кулаком по лицу, ответил Вадим. Надо сказать, что за все годы их совместной жизни он ни разу не ударил Инну, хотя очень часто он еле сдерживал себя, чтобы не перейти к прямому насилию. Ненависть иногда перехлестывала все пределы, в трехлитровую банку уже давно пытались залить даже не пять, а все десять литров приторно сладких Soir de Paris, которыми пахла Инна в вечер их первой встречи. Но он не позволял себе перейти ту последнюю грань, которая навсегда сделает из него мужчину, ударившего женщину - после этого с ней он жить бы больше точно не смог. А жить с Инной было надо - на втором году брака она забеременела. Детей они не хотели. По крайней мере, тогда не хотели - лишняя обуза, а именно так они и воспринимали ребенка, была им ни к чему. Дело решил ее отец - узнав, что дочь в положении, он сказал, что никогда не простит ее, если она решится на аборт. Через девять месяцев у них родилась дочь. Рожала Инна в Германии, заявив что "нашим криворуким дебилам" она такое важное дело не доверит. Прошло все нормально, девочка родилась здоровой и похожей на Вадима, что стало очередным поводом для грандиозного скандала, суть которого сводилась к тому, что дочери теперь придется "расти уродиной".
Тут же наняли няню. Кастинг Инна устроила нешуточный. По меньшей мере неделю перед ее ясны очи представали претендентки на ответственную и важную роль. Вадим выдержал лишь первый день этой вакханалии и беспрестанной череды унижений, после которых несчастные женщины всех возрастов покидали их апартаменты чаще всего в слезах.
- Haben sie kinder? - С интонацией надсмотрщицы концлагеря спрашивала она очередную жертву.
- Простите? - Терялась та, явно не понимая по-немецки.
- Все ясно. Следующая.
- Je suis enchant, - мрачно приветствовала она следующую даму.
- Bonjour, - улыбалась вошедшая в ответ, и брови недовольно ползли у Инны вверх.
- En ceste tere ad asez osteiet. En France, ad Ais, s'en deit ben repairer, - резко переходила молодая мать на старофранцузский, цитируя "Песнь о Роланде". Недобрая улыбка начинала играть у нее на губах.
- Je ne comprends pas....
- Следующая.
И так день за днем.
Вадим лишь поинтересовался у супруги к чему весь этот аттракцион, на что услышал в ответ, что жена его не желает, чтобы ее дочь воспитывала безграмотная дегенератка. Вадим пожал плечами - в старофранцузском он тоже был не силен. Инна же знала несколько языков, но знание это не принесло ей ровным счетом ничего, кроме умения складывать предложения на чужих наречиях - языки не стали ей пропуском в мир их носителей. Она категорически не интересовалась ничем, что могло бы вписаться в понятие "интеллектуального". Но, зато, языки пригождались ей во время многочасовых походов по магазинам в Париже или Франкфурте, Лондоне или Нью-Йорке.
- Куда ж он лезет! - Вадим добавил еще несколько крепких слов в адрес пешехода, который выскочил из темноты бульвара и еле успел пробежать перед их автомобилем, будучи не сбитым. Инна лишь презрительно фыркнула, давая понять, какого она мнения о водительских способностях мужа. Сама она водила машину отлично: у нее их было несколько, но любимой был черный 911 Carrera 4S Coupe - великолепный Porsche, подаренный одним из поклонников еще до знакомства с Вадимом. Она предпочитала выезжать на нем за покупками. Что удивило Вадима сразу, так это то, что за рулем Инна была абсолютно спокойна. Первое время он опасался садиться с ней в автомобиль, но после нескольких поездок абсолютно расслабился, чувствуя себя в полной безопасности. Со спокойной душой он отпускал с Инной и Alex - их дочь Сашу, которую Инна называла исключительно на английский манер. Имя "Александра" она выбрала именно исходя из его космополитичности и универсальности, уверяя всех вокруг, что с таким именем девочка будет чувствовать себя комфортно в любой цивилизованной точке мира. После рождения дочери Вадим старался чаще бывать дома, хотя за маленькой Alex в то время присматривала бывшая преподавательница романо-германского отделения филологического отделения МГУ, доктор филологических наук, профессор Клара Сергеевна, которую, кстати, Инна тут же переименовала в Клэр и иначе больше не называла, хотя Клэр и была старше ее больше чем в два раза (а во сколько образованней Вадим даже побоялся подсчитывать).
Но Вадиму приходилось много ездить - надо было зарабатывать деньги, да к тому же у тестя дела шли все хуже. А Инне постоянно были нужны деньги. Сам Вадим ни раз спрашивал себя, что заставляет его быть рядом с ней? Дочь? Многие дети растут без отцов, да к тому же он бы никогда не бросил ее и воспитывал бы на расстоянии. Деньги? У него их было предостаточно. Нет, дело было совсем в другом - как он не старался в минуты ярости или отчаяния убедить себя в обратном, ничего у него не получалось: он ее любил. Любил какой-то странной болезненной любовью, граничащей с мазохизмом и психическим расстройством. Находясь далеко от дома, он выбегал на несколько минут из Design Sight на улицу вечернего Токио или из Haunch of Venison в лондонский шум и гам, чтобы позвонить своей Инне, узнать как дела у нее и дочери. Из аэропорта он мчался в предвкушении скорейшей встречи, хотя почти всегда наверняка был уверен, что дома его ждет очередной скандал - Инна жестоко ревновала его, а потому каждая поездка воспринималась ей как потенциально опасное мероприятие для их брака. Но все равно он был счастлив, пока все не сломалось...
- Может хватит уже курить? - вспылил Вадим, еще не отошедший от произошедшего несколько назад инцидента с нерадивым пешеходом.
- Да пошел ты, - зло ответила Инна.
Все изменилось на третьем году их совместной жизни. Однажды Вадим вернулся домой и застал ее с другим. Инна даже не пыталась отпираться - она была настолько пьяна, что, как понял Вадим, вообще слабо соображала, что происходит. Голый мужик с толстой золотой цепью на шее и часах Vacheron Constantin на запястье, которые Вадим вряд ли мог себе позволить при всех своих заработках, неспешно начал одеваться. Вадим попытался ударить его, но вместо этого сам получил сокрушительный удар в челюсть. Изо рта у него брызнула кровь. Инна засмеялась.
- Где Сашка? - заорал Вадим, пытаясь добраться до жены, но останавливаемый крепкими руками ее любовника.
- Alex у папы, - развязно ответила Инна и снова покатилась от смеха. Они не развелись. Он собрал вещи и ушел из дома, но уже на следующее утро она приехала к нему (после свадьбы они жили у нее) и, упав в ноги, залилась слезами, божась, что такое больше не повториться, а то, что уже случилось - лишь досадная ошибка. Вадим сначала и слушать ее не хотел, но потом все же дал себя уговорить. И вернулся. Но былое исчезло - тот вечер он забыть уже не мог. И хотя Инна на какое-то время стала сама не своя, играя роль заботливой жены и матери сутками, он ей больше не верил. А еще через несколько месяцев он вдруг понял, что прежнее его чувство как будто испарилось. Жена все также радовала глаз, но оставляла спокойной душу. Вадим понял, что разлюбил ее.
Покровский бульвар остался позади и автомобиль, плавно вписавшись в крутой поворот, на скорости не меньше ста километров в час влетел на бульвар Яузский - короткий и крутой. Справа пронесся Петропавловский переулок. Инна, выпустив очередную порцию густого ароматного дыма, повернула голову к Вадиму:
- Забыл? - спросила она вдруг кротко и тихо.
- О чем? - не понял ее Вадим, пытаясь сосредоточится на скользкой дороге. На дворе был уже конец апреля, но заморозки все еще продолжались. Синоптики твердили, что подобных аномалий не было ни разу с начала наблюдений за погодой, но кому от этого было легче? Может, именно эта неправильная погода и сбила Вадима с толку, может, из-за нее он и забыл, а может, и просто от усталости и ненужности этого знания. Сегодня было ровно четыре года со дня их свадьбы. Вадиму стало стыдно.
- Да правильно все, - вдруг рассмеялась Инна, когда они уже вылетали на перекресток, на площадь у Яузских ворот, разделяющую Солянку и Яузскую. - Правильно, что забыл. Все. Хватит. Понимаешь, Вадик? Это конец.
Вадим видел, что желтый сигнал светофора сменился красным уже тогда, когда последние метры бульвара остались позади. Инна же в тот момент поворачивалась к нему, а потому не успела заметить и этого. Где-то в глубине души Вадим надеялся, что они проскочат и через доли секунды окажутся на противоположной стороне площади, там, где Устьинский проезд переходит в одноименный мост. Он повернулся к жене и улыбнулся в ответ...