Аннотация: Обновление от апреля 2017 г. Движемся небыстро. Все комментарии не забываем складывать к основному файлу
Глава 13
Эта эпоха жизни нашего мира больше всего запомнилась историкам чередой, зачастую, странных политических решений практически всех государств континента, которые принимались с умопомрачительной скоростью. О причинах многих из них, по сей день, историки могут только догадываться. Ровно так же остается и великой тайной, как дурные вести успели так быстро дойти до лиц, могущих ситуацию исправить. Однако теперь, смотря на эти события сквозь призму времени, мы невольно понимаем, что это кровавое время могло унести в разы больше жизней, стоило хоть одному из музыкантов в этом великом оркестре политики упустить свой момент или сыграть не ту ноту.
“Новейшая история Центрального Королевства, том 9”
“Лучше бы чувства не возвращались – такая беспросветная навалилась безысходность, но что ж поделаешь.”
Джеймс Боливар Ди-Гриз
Когда за Женекерсом захлопнулась дверь, Шарвин, поежившись, опустилась в кресло.
– Он не изменился. И у меня, как и прежде, от него мурашки по коже.
– Его речь была весьма странной. Для человека, который ничего не чувствует.
– И это было еще страшнее, Шендар. Это как если бы, когда уже ничего не остается, он полез куда-то в глубину, в дальние подземелья своего сознания, выволок оттуда забитого, израненого человека… Нет, скорее даже куски того, что когда-то было человеком. И заставил их произнести эти слова, а после швырнул опять куда-то в темноту и небытие.
– Опять обыграл тебя? – резко сменил тему Шендар.
– Нет. Я его. Один раз. Он просто... Словно увеличивал сложность игры для меня, даже не задумываясь. Я...
–Тебе его не обыграть в эту игру. И мне тоже. Такая игра – это то, что он делает лучше всего. Это его природа, которую нам не понять с тобой до конца никогда.
– Он и вправду может уничтожить нас? – спросила Шарвин, глядя прямо в глаза своего спутника.
– Если захочет. Он вобрал в себя силу Гвивеллы, вобрал часть сил того короля варваров, которому срубил голову четыре сотни лет назад. Древнее правило - победитель получает часть сил побежденного, о котором многие давно забыли. Но у него так и нет своего народа.
- А эти... механизмы?
- Они лишь песок пустыни. И металл. В них нет, не было, и не будет ничего человеческого. В них не горит даже намека на искру жизни.
- Сколько у него времени?
- Я не знаю. Я думаю, он и сам думает над этим вопросом, - печально произнес Шендар, - хотя сейчас у него есть более срочные дела, чем думать о высоком.
- Ты не стал поднимать вопрос того, чтобы он дал нам возможность взглянуть на храм, что он прячет в пустыне?
- Нет смысла. Пока он в руках Женекерса, Палач туда не сможет сунуть нос, даже если очень захочет. Слезы пустыни – это кровь для созданий Женекерса и он будет его охранять, ведь это его самая великая драгоценность. Палачу не останется ничего, кроме как попытаться его шантажировать, с этим у него будут понятные проблемы. Большего нам и не надо пока. К тому же, мы с тобой не знаем, как он подействует на нас. Гвивелла не даром не подпускала нас даже близко к нему. И я по сей день думаю, что она знала намного больше, чем говорила.
Шендар неторопливо налил в чашку уже успевшего настояться и остыть за время разговоров травяного отвара и неторопливо пригубил терпкий напиток из южных трав, думая о чем-то своем.
- Ты уверен, спустя столько лет… Что то, что ты видел тогда.
- Уверен, Шарвин. Когда я увидел Палача впервые, я не мог спутать его противоестественный огонь ни с чем. Именно так для меня издалека выглядел ореол пламени, что окружал храм Гвивеллы. Я видел его лишь издалека, мельком, но не спутаю этот огонь ни с чем иным. Противоестественный, неживой, словно это горит давно сгоревший пепел …
***
Темноту этих подземелий уже давно не нарушали никакие звуки. Несмотря на то, что совсем недалеко отсюда находятся действующие вулканы, в, иные времена, добрасывающие до расположенных намного выше пустошей свой пепел, земля здесь на удивление стабильна и не сотрясалась ни разу.
Когда-то это была часть древнего и прекрасного города, засыпанного в одночасье вулканическим пеплом так, что не стало видно даже крыш домов. Люди, если и кто и выжил после катастрофы, то давно ушли отсюда, оставляя погребенными где-то внизу свое наследие. Это было в те давние времена, о которых не осталось и следа в хрониках, и даже название города никому не было теперь известно.
И именно здесь тот, кого историки юга называют не иначе как Палач и создал свою гробницу, которая по сей день должна была хранить его останки. Подвластные ему люди вели долгие раскопки, прежде чем наткнулись на то, что осталось от древнего города. Великие мастера, что вынуждены были служить одному из самых кровавых тиранов, которых только знал этот мир, совершили титанический труд, обратив сокрытые в недрах земли здания и улицы в подземный лабиринт, наполненный древними и коварными ловушками.
В эти земли давно уже не ступала нога не то, что живого человека, тут не ютилось даже крыс, мокриц и прочих существ, любящих темноту помещений. Чары, наложенные неведомым образом на эту гробницу, выпивали из живых существ жизнь, лишали зачарованные предметы силы, и даже такие демиургу вроде Женекерса или Ланны здесь пришлось бы тяжко. Даже слезы пустыни теряли здесь свою чудодейственную силу.
Единственные обитатели этих мест – черные тараканы, которых на юге называют не иначе как “сажа алхимиков”. Они впервые появились на юге в канализации, куда алхимики сливали неудавшиеся эликсиры. Кроме жуткой живучести, практически полной неуязвимости к любым ядам и эликсирам, ну и, конечно, невероятной плодовитости, они ничем не отличались от своих сородичей, даже не сильно кусались. И хотя здесь давно не было пролито ни капли эликсиров, эти существа еще помнили дни, когда в этих стенах подвластные Палачу алхимики творили и использовали мощнейшие эликсиры ведрами.
Но сейчас у этих тараканов появился совершенно иной сосед, который приполз откуда-то со стороны входа в гробницу. Он так же походил на таракана, если не брать в расчет окрас, но в отличие от своих медлительных и оголодавших сородичей удивительно резко перебирал тончайшими лапками, легко цеплявшимися за каменные стены гробницы. Пожалуй, даже человек издалека принял бы его за насекомое. Странное, неведомое, жирное… Но всего лишь насекомое. А зря.
Если приглядеться поближе, то становилось ясно, что хитин этому творению заменяет бурая сталь коротышек. Не особенно прочная, но на удивление легкая. Это самый легкий из всех сплавов, что могут творить коротышки. Лапки насекомого представляют собой шедевр ювелирной работы: золотистая сталь коротышек, через полости которой, продеты тончайшие нити мышечной стали, приводящей конструкцию в движение. На голове едва заметно светится блеклым светом огонек, а вперед смотрят два, пускай и небольших, но очень чутких камеры-глаза. А на спине же, направленной на другую стену, блестит сложный узор из стекла: Это намного более чуткий глаз, направленный на противоположную стену и способный запечатлеть ее в малейших деталях даже при очень и очень плохом освещении.
Ну и наконец, сзади, из этого чуда ювелирной работы, тянется тонкий шнур, который уже через пару локтей соединяется с еще одним таким же тараканом, ползущим за ним следом, и так далее, и так далее, до самого входа в эти мрачные подземелья.
Таракан легко передвигался по гробнице, то и дело останавливаясь, чтобы передать хозяину самые интересные находки, на которые имело смысл посмотреть. А посмотреть тут было на что.
Древний город был красив в своем застывшем безмолвии.
Тоннель, полом которого была брусчатка древней улицы, привел стального таракана под своды того, что когда-то было храмом Иллюны. Архитектурно он здорово отличался от современных храмов: был более округлым, и вокруг него не наблюдалось даже намека на пристройки, где живут обычно жрецы.
Внутри царило запустение. Стеклянный купол не выдержал натиска вулканического пепла и давно провалился внутрь. Однако рабы Палача на славу потрудились, вытащив лишний грунт, и создав новый потолок из каменных блоков, который держали теперь три совершенно не вписывающиеся в архитектурный стиль мрачных колонны.
То, как именно эти огромные блоки доставляли сюда и устанавливали, при этом, не раскапывая весь город целиком, не имея под руками строительной техники, оставалось загадкой, как и то, сколько людей положили свою жизнь на то, чтобы сделать эту гробницу реальностью.
Отдельные фрагменты цветного стекла не убрали, и их можно было увидеть лежащими на полу среди мусора без всякого порядка. Но стены были отлично отчищены. На них можно было увидеть целую серию удивительных мозаик, которые сейчас внимательно изучал столь редкий в этих местах гость. Эти мозаики, выполненные из плитки разного размера, были настоящим шедевром, начинаясь от самого пола и упираясь в самый пололок, они отлично передавали картины прошлого в малейших деталях. При очень высоких потолках мозаика была выложена из удивительно маленьких плиток разнообразной формы, некоторые из которых были меньше ногтя.
Первая из них изображала приход в этот мир, до этого толком и не существовавший самой Иллюны. Иллюна на этой мозаике чем-то неуловимо напоминала Илейн, Артелайл, да и вообще всех хранительниц, каких только можно увидеть на портретах в зале истории сантаринского дворца. Разве что ее огненные волосы были намного длиннее, и развивались за плечами, словно это был настоящий плащ. И под стать волосам были ее глаза удивительного цвета, чудной смеси янтаря и золота, которая скорее бы пошла лисоухой, нежели создательнице всего сущего. Лицо было спокойным, а на губах играла торжествующая улыбка. Та самая, с которой художник смотрит на совершенную им работу и которой по праву гордится.
Как и во всех книгах, ее сопровождали двое: мудрец и воин. Мудрец был старцем с ясным взглядом небесно голубых глаз. Правой рукой он сжимал красивый резной посох, а в левой держал огромную книгу. Считалось, что именно это и была самая первая из книг света, священных для всех последователей Иллюны книгой, чья роль была донести до грядущих поколений мудрость давно ушедших дней. На плече его сидела птица, похожая своей пестрой расцветкой на язык пламени.
Воин же был настоящим гигантом, почти на голову выше Иллюны и старца, одетый в огромный доспех, на котором художник удивительно точно отметил вмятины и следы от чужих клинков. Шлем был снят, его воин держал в руке, а другой крепко сжимал руку Иллюны. Его серые глаза немного отдавали серебром, хотя это и можно было списать на плохое освещение. Длинные волосы достигали плеч, были небрежно откинуты назад, а во взгляде читалась смесь усталости и торжества.
Трое, они стояли на черной скале и смотрели на чудесный мир, создателями которого они были, а прямо перед ними была огненная пропасть, в которой можно было различить падающую туда человекоподобную фигуру. Почти всю ее составляли тени, нельзя было различить черт лица, только глаза. На черном лице недобро горели алым узкие щели глаз с таким же красным вертикальным зрачком.
Таракан замер, и выставив выдержку на максимум, выжидал, когда его камера запечатлеет мозаику во всех ее красках, после чего двинулся дальше, тускло освещая себе путь. Даже кроу пришлось бы прищуриться, чтобы заметить исходящий от этого насекомого свет.
Следующая мозаика изображала Сантарин. Разве что дворец казался намного больше и величественнее, чем нынешний, но неизменно на площади перед дворцом был колодец. Над величественным сооружением сияло лучами солнце, в голубом небе можно было разглядеть неизвестных цветастых птах.
И вновь таракан замер, ожидая, пока в его памяти не соберется по крупицам точнейшая копия мозаики, и двинулся дальше, к следующей мозаике.
Эта изображала тронный зал, где на двойном троне восседала Иллюна собственной персоной и Воитель. Король и королева. Первые и единственные за всю историю королевства до появления рода хранительниц. Мудрец сидел рядом за столиком у раскрытой книги, тщательно записывая за своими повелителями каждое слово, чтобы в точности передать его потомкам.
Следующие мозаики в этом зале были очень похожими, и все они, как один, показывали мирную жизнь и красоту природы. Бескрайние поля, зеленые леса, бесконечная гладь океана, в которой отражалось звездное небо. Свет двух лун причудливо искрился на водной глади, делая картину еще более фантастической. Невольно смотрящего на эти произведения искусства заставляли испытать восторг и понять всю красоту творения Иллюны, и то, что она вложила в свое творение.
Мелькнули огни, цепочка из механических тараканов неслышно проследовала в следующий зал, где были уже совсем другие мозаики. Здесь мозаики изображали совсем иную картину. Они изображали горящие дома, разрушенные стены городов и множество тел, лежащих без движения. Откуда-то издалека, подобно расплавленным искрам из извергающегося вулкана, летели призраки. На горизонте они были похожи на искры, вблизи они были уродливыми созданиями. Ниже пояса был только дым, вместо рук острейшие когти, вместо глаз – горящие угольки. И они убивали все, что только могли, не оставляя ничего живого после себя. И над всем этим праздником смерти в небе горели два огромных недобрых глаза, точь-в-точь как те, которыми обладало низвергнутое в пропасть существо.
Следующая мозаика изображала гибель мудреца на площади Сантарина. Правой рукой он протягивал Иллюне тот самый камень, сердце колодца, а левая его сторона распадалась на яркие светлячки, улетавшие в колодец. Сама же Иллюна рыдала, но принимала этот дар, стоивший Мудрецу жизни.
То, что ждало в следующем зале редкого посетителя, должно было просто потрясать воображение. Это был достаточно широкий коридор, тянувшийся на сотню шагов вперед. На двух стенах были изображены две армии, вставшие друг напротив друга. Дверные проемы, которые вели во внутренние помещения храма, были вписаны в эти огромные полотна так, что лишь дополняли его и делали объемным, а не портили. Какие-то из них “вели” в шатры командующих, какие-то в горящие здания. С одной стены, во главе с Иллюной и Воителем были трое существ, каждое во главе своего небольшого войска. Вот женщина, с алыми глазами, вооруженная огромным луком, и за ней войско лучников. Вход в шатер, где расположилось командование лучников – дверной проем в какое-то помещение, должно быть музей. Однако там ничего интересного уже не найти – потолок тут почти полностью обрушился.
Вот мужчина, в просторной алой мантии, держащий в руках пламя, и целая вереница солдат с пламенем в руках, что стояли за ним… И опять у них свой шатер, ведущий куда-то вглубь храма. Вот огромный ящер в сверкающей броне с копьем и щитом, а за ним целая шеренга такой же пехоты, ощетинившейся копьями. Их было много, и у каждого была сила… и свой народ, который они вели в бой.
С другой же стороны на своих ненавистных врагов смотрели тени. Те самые темные когтистые существа, которые были видны на первых мозаиках. Но среди войска тьмы было и трое людей. И каждый тоже вел свое войско. Один был покрыт черной чешуей, у него был хвост, и в бой с ним шли человекоподобные ящеры, отдаленно напоминавшие тех, что были в войске Иллюны, вооруженные короткими клинкам. Вокруг другого летали камни и над ним парил целый остров, на котором ждали своего часа все те же тени. Наконец, третий из них, был вооружен двумя катанами, а контуры его были размыты, словно он бежал слишком быстро, чтобы художник смог разглядеть его лишь в деталях.
И у каждого из трех был на шее амулет. Три веточки неизвестного растения, растущих из сферы в центре, через которую была просунута цепочка. Именно такой амулет был на шее Женекерса в видении Артелайл, где он уничтожал Королевство. Именно такой амулет когда-то носил тот, кого знали как Великий Палач Юга. Возможно, таким же амулетом обладал и Фрикрих.
Все помещения, куда вели двери по бокам коридора, были в плачевном состоянии и явно не расчищались слугами Палача. Таракан не поленился сунуть свои любопытные механические усы в каждый из них, но единственное что удалось там найти – было запустение и обрушившийся потолок. Кем бы ни был архитектор этого храма, почему-то именно этим залам с мозаиками он дал наибольший запас прочности.
Коридор вывел колонну насекомых в небольшой круглый зал, стены которого опять представляли собой еще одну мозаику, на этот раз панорамную. Здесь им пришлось ползать очень долго, из-за большого размера зала. Тут были изображены последние часы битвы. Вдалеке рыцари еще сражались с тенями. Воитель стоял на коленях перед каменной плитой, в окружении мертвых тел. Художник не стал прорисовывать страшные раны на телах, видимо не желая оттолкнуть посетителя. Он лишь ограничился небольшими аккуратными лужами крови под каждым телом. От каждого из павших воинов отделялись тени и летели в сторону каменной плиты.
Воитель принес себя в жертву, пробив собственную шею кинжалом и все еще сжимал двумя руками рукоять.
Рядом с ним стояла юная девушка, еще совсем девочка, держащая в руках человеческий череп. На вид ей было лет пятнадцать, не больше. Как и у Иллюны, стоящей в некотором отдалении, из ее глаз текли слезы. Ветер игрался с ее длинными темными волосами, собранными в хвост.
И наконец, последняя мозаика в последнем зале храма была разделена на две части. Справа была изображена Иллюна на фоне Сантаринского дворца, по крайней мере, его древней версии. Справа от нее на некотором отдалении стояла она же, только моложе, и вновь она же, только еще моложе. Род хранительниц.
И спина к спине к Иллюне, на фоне прекрасно знакомого Женекерсу костяного храма стояла та самая юная девушка, что была с Воителем во время его гибели, держащая в руках череп. С черепа текли по ее тонкой руке и капали на землю капли яда.
Хранительницы. Дня и ночи. Далекий предок Артелайл и Илейн, и предшественница, возможно не единственная, Гвивеллы… Стоящие спина к спине, и хранящие. Что? От кого? Зачем? Ответа на этот вопрос никто не знал.
***
Обратный путь прошел на удивление спокойно и быстро. Никто не пытался убить, обмануть или даже просто задать лишний вопрос Женекерсу, словно судьба решила оставить его на время в покое. Впрочем, в этот раз он не останавливался, лишь гнал галопом своего незнающего усталости скакуна, перекусывая по мере необходимости прямо на ходу.
Все данные, которые поступали магу со всех концов страны, говорили о том, что очень скоро Ядовитый разыграет свой эндшпиль, к которому готовился одной Иллюне ведомо сколько лет. И Женекерс надеялся, что хоть и вступил в игру заметно позже остальных игроков, сможет достойно сыграть. В любом случае времени в его распоряжении оставалось уже очень и очень мало. Месяц или, быть может, два, если Иллюна смилостивиться.
Когда Женекерс прибыл в свою родную подземную крепость, все тело затекло и болело, несмотря ни на комфортность седла, ни на то, что все эти мелочи постоянно подлечивались его целительной силой. Как бы Женекерс не контролировал свое тело, некоторые вещи все же не были в его власти, и менять собственное тело по своему желанию он не мог.
Но физическая боль была давно ничем для него, просто информацией. И до тех пор, пока она не говорит о каких-либо долгосрочных неприятных последствиях – на нее можно не обращать внимания.
Оставив скакуна, Женекерс двинулся по пустынным коридорам своей крепости. Слова, сказанные Шендаром, заставляли Женекерса всерьез задуматься о неких более фундаментальных вопросах. По крайней мере, стоило их обдумать.
- Народ. Кто может им стать? Такие как Лиерки, и прочие подчиненные моей воле существа? Больше некому, - сказал Женекерс Евклиду, который сейчас прорабатывал эту идею, - насколько мне известно, за четыре сотни лет не рождалось ни одного человека, у которого был бы в крови мой дар, или, хотя бы, часть его.
- Зная их достоинства, недостатки, можно проводить отбор таких пар, которые дадут сильное потомство, учитывая наши знания в области селекции и правил наследования - подсказывал Евклид. Он в считанные секунды построил модель такого общества, где каждый, с рождения, подчинен лично Женекерсу, как части одной очень большой машины, - нам на руку то, что клятва кроу подчиняет не только того, кто ее принес, но и всех рожденных с этого момента наследников.
Он вошел в свои подземелья в той части, где располагались цеха, где производились компоненты для его армии. Открыв очередную дверь, он оказался в одном таком помещении, где за длинным столом сидели двенадцать человек.
Первый из них, смуглый юноша, бывший когда-то одним из шаманов степняков, взял рукой из ведра горсть белого песка пустыни и, повинуясь его воле, песок стал сплавляться, темнеть, менять свою структуру до тех пор в его руке не осталась красивая и ровная пластина из чистейшего кремния. Примеси, мелкой пылью, упали на стол, где их быстро вобрало в себя небольшое, размером с крысу, существо, деловито сновавшее по столу.
Это пластину рабочий передал дальше, где уже другой рабочий начал делать свою часть. Одного взгляда бывшего шамана степняков, которого когда-то боялись и уважали по всему континенту, хватило, чтобы пластина воспарила, и к ней бросились мельчайшие пылинки металлов, которыми он выводил удивительно сложный узор, не видимый невооруженному взгляду. Вернее, только самый первый слой.
Каждый делал свою, неутомительную и простую операцию.
Предпоследним этапом, пластина попала в руки хрупкой на вид девушки с темными глазами. В далеком прошлом одной из лучших наемных убийц юга, во многом благодаря способности отводить глаза. В ее руках пластина с глухим щелчком треснула, развалившись на прямоугольные кусочки, которые принял у нее Лиерки, который сегодня работал последним в этой цепочке. В его руках каждый кусочек кремния покрылся толстым слоем стекла, из которого теперь торчали контактные площадки.
Пустынный маг смотрел на своих слуг, на возникавшие перед взглядом миражи, которые показывал ему Евклид и не видел в них ничего плохого. Его слуги никогда не знали проблем со здоровьем – частичка его силы всегда лечила их и продлевала жизнь, давая долголетие, о котором простые люди могли только мечтать. А если она не справлялась, то к их услугам были все самые лучшие эликсиры, какие только можно было купить. Женекерс очень дорожил своими слугами. Они работали редко больше восьми часов в день, иногда меньше, посвящая оставшееся время физическим упражнениям, поддерживающим тело в оптимальном состоянии. Их пища была всегда сбалансирована, учитывала индивидуальные особенности организма, и не несла вреда здоровью в долгосрочной перспективе. И они всегда ели вдоволь.
Да, они обретали скудость восприятия, и не могли практически сами занять себя, ибо просто не видели в этом смысла. Ни в музыке, ни в искусстве, ни в поэзии. Все это стало для них давно чуждым.
Казалось бы, всего-то: приказать им принести потомство, а принесенная ими клятва кроу сделает все остальное, но что-то останавливало Женекерса. Тот, кем он когда-то был, в этом Женекерс был уверен, от такого "общества" был бы не в восторге. Хотя бы потому, что худо-бедно помнил историю далекого от сюда родного мира.
Евклид был тут едва ли хорошим советчиком. В таких вопросах для него не существовало его собственных "этических соображений", всецело предоставляя Женекерсу право выбора.
Для Женекерса с некоторых пор это тоже был пустой звук, но старые воспоминания твердо говорили, что это не очень хорошая идея. Однако, отказ от этого был чреват серьезным сокращением срока его жизни. А в его планах было еще очень и очень многое. У него не было четкого правила, которое бы говорило, что создание своего народа являлось бы чем-то запрещенным.
Женекерс покинул цех и вскоре добрался до своей небольшой комнаты, все еще размышляя над тем, насколько этично будет создать свой народ. И пока, если не брать этическую сторону вопроса, в этом он видел одни только плюсы.
Был один способ узнать наверняка и Женекерс решил, что самое время им воспользоваться, о чем и сказал Евклиду.
- Разумно ли это делать в данный момент? Мы можем отложить принятие решения до окончания кампании с Ядовитым.
- Не думаю, Евклид. Оперируя фактами сейчас, я не вижу проблем создать из них свой народ. Но мои воспоминания говорят о том, что тот, кем я когда-то был, посчитал бы это отвратительным. И я точно знаю, что мое восприятие мира скудно, во многом сломано и ограничено. Как много деталей я упускаю из того, что происходит вокруг с Ядовитом, Артелайл. Возможно, свежий взгляд на вещи поможет мне лучше разобраться в происходящем. Когда-то это должен был быть подарок Илейн к годовщине нашей с ней встречи в том лесу. Теперь, я думаю, это будет очень интересный эксперимент.
- А так же смертельно опасный, если ты вспомнишь все то, что говорил Шендар.
- Да, но, как дала мне знать Илейн, когда я встретил ее призрак у Лорда Виваля, он должен был увенчаться успехом.
- Это точно имеет смысл?
- Если я пытаюсь сохранить хотя бы остатки себя прежнего, то да. Я должен действовать так же, как поступил бы тот, кем я был.
- И ты бы пожелал того же самого у колодца?
- Страх тоже свойственен людям, и человек должен учиться справляться с ним. Я не могу этого отрицать, Евклид, как и то, что меня не готовили встретиться с этим страхом, и те несколько лет тренировок не сделали из меня закаленного и твердого в своей вере бойца. И тогда я не был тем, кого называют Женекерс Стеклянный.
Капля была лишь немного солоноватой. Не более. Женекерс поставил хрустальный пузырек, где едва ли убавилось чудодейственного эликсира, на стол, и решил сесть, как внезапно...
- Что за... - только и успел произнести он, прежде чем левую руку обожгла невыносимая боль. Он вновь ощутил всю свою утраченную руку, которая, как казалось, теперь просто пылала невыносимой болью. Борясь с подступившей темнотой в глазах, он сорвал перчатку из паучьего шелка и вытащил небольшую капсулу со слезами пустыни, лишая протез энергии.
Боль утихла, почти ушли и фантомные боли, но теперь он явно видел, что что-то происходит не то. Вместе с его силой на время ушла и целительная сила Гвивеллы. Контакт протеза и руки моментально начал кровоточить. Чертыхаясь, Евгений отстегнул ремни, и закричал от боли, когда окровавленный кусок кремния и металла, еще несколько минут назад служивший ему верой и правдой, упал на пол.
Едва держась на ногах, он схватил с полки заживляющий эликсир и щедро брызнул им на рану, по привычке ничуть не думая о боли. Подземелья огласил нечеловеческий крик боли. Хотя эликсир честно заживлял раны, его применение было едва ли приятным.
Когда боль немного утихла, Женекерс понял, что смертельно устал. Формально, он не спал четыре сотни лет. То состояние, в которое он впал на несколько дней, после того, как спас Илейн, сном назвать он мог едва ли. Скорее он просто приводил в порядок свое сознание, выстраивая его с нуля, заново пытаясь себя научить, основываясь на имевшихся у него воспоминаниях взаимодействовать с миром. То, что он сделал с собой непосредственно у самого колодца, когда только получил силу, было самым примитивным и простым алгоритмом, который имея в своем распоряжении сформированные ранее привычки и навыки, пытался выиграть для Илейн время. Простым алгоритмом, и в тоже время, достаточно эффективным. А для мирной жизни и хотя бы какого-то существования в социуме требовалось намного больше.
Теперь же он по-настоящему почувствовал эту усталость. В конце концов, действие капли продлится несколько дней, так что у него есть время немного поспать.
- Евклид, разбуди меня через один день, если я сам не проснусь, - отдал распоряжение Женекерс и, едва дойдя до кровати, провалился в глубокий сон.
***
Темный потайной ход. Один из сотен, какие есть во дворце Сантарина. Одними из них пользуются, иные забыты. Мало кто знает их все, но каждый обитатель знает их с десяток. Не каждый только знает, что за невзрачными панелями в этих потайных ходах есть проходы на еще более потайные, в еще более редко используемые помещения. Долгая история здания позволила скопиться в его темных закутках огромному количеству секретов. И сколько их - ведомо лишь одной хранительнице.
Существование этих заброшенных потайных ходов, о которых никто не знает, всегда выгодно для хранительницы, ведь она видит все их своим даром. И ей не надо идти и подслушивать чьи-то разговоры, ведь ее дар всегда покажет, что именно она услышит, если решит подслушать. А в трудную минуту они всегда могут помочь избежать ножа наемных убийц.
Артелайл уверенно шла такому по потайному ходу, дважды свернула, и незаметно проскользнула за еще одну сокрытую от посторонних глаз панель. Узкий лаз вывел к ступеням, которые вскоре привели к двери.
Внутри было светло, из металлической коробки в углу звучала та странная громкая музыка, которую так любят коротышки. Воздух пропах запахами разных машинных масел и многолетней пылью. Маленькое вентиляционное окошко где-то под потолком, явно не справлялось с возложенной на него судьбой задачей.
- О, Артелайл! Нашла путь к моей старой лаборатории? - Кикарос отвлекся от работы. На столе, рядом с грудой паучьего шелка, который заменял Тетте кожу, лежал жуткий, лишь отдаленно напоминающий человека механизм.
- Как она? – осведомилась хранительница, с большим трудом сдержав испуг.
Артелайл потребовалось все самообладание, чтобы назвать груду металла “она”, а не “это”.
- Хорошо ее приложили, правильно сделала, что послала в город ее, а не пошла сама. Одно чиню, так другое разваливается! Тьфу! Варвары. Никакого уважения к чужому труду. Знаешь, человек по своей сути - это слишком механически сложная штука. И чинить потому вот ее, например, приходится часто. Настолько, что проще выкинуть и собрать и заново, как с библиотекарями. Их так вообще Евклид сюда новых раз в пять лет снаряжает. Но твои служанки-то сложнее будут, больше мелких частей, хотя бы для того, чтобы улыбаться естественно... Результат... Знаешь, если мы изловим Ядовитого, я очень буду просить Женекерса, чтобы он обрек его на ремонтные работы до конца его долгих дней. Тьфу!
- Я думаю, ремонт подождет. Нам надо торопиться.
- Куда.
- В пустыню. Если мы не поторопимся, то пропустим такое, что нам очень даже следует лицезреть. Особенно тебе.
Кикарос не стал задавать лишних вопросов, только отложил и инструменты и пожал плечами.
- Понял, уже бегу.
Лежащий на столе в полуразобранном виде каркас попытался подняться. Собственно, кроме одной руки у этого механизма ничего толком и не работало. Кикарос ловко выдернул из него капсулу со слезами пустыни, и когда Тетта обмякла, печально произнес:
- Лежи, горе ты мое, сто лет бы и тебя не видеть. Вернусь – залатаю.
***
Когда залы храма закончились, таракан выбрался вновь на то, что когда-то было улицей. Каменные фасады домов были стенами этого коридора, и в некоторые дверные проемы можно даже было зайти, хотя ничего особенно интересного там механическим шпионам Женекерса не удавалось найти, лишь бардак, и запустение. Если какая-то мебель там и оставалась когда-то, она давно превратилась в труху. Остались лишь голые стены, многовековой слой пыли, да фрагменты провалившейся крыши и вулканического пепла, который когда-то уничтожил этот город.
А вот улицу рабы Палача вычистили отлично, и создали над мостовой хороший крепкий потолок из серого камня. Здесь иногда встречались едва светящиеся бледным мертвенным светом колбы с какими-то эликсирами, успевшие покрыться за века пылью. Должно быть какие-то ловушки.
Женекерс поступил крайне хитро, когда направлял своих шпионов сюда. Миниатюрный таракан был достаточно мал и не содержал ничего живого. Он даже не содержал слез пустыни, которые так же остались где-то далеко. Маг еще не допил чай, разговаривая с Шендаром, а Евклид уже получили приказ, и вместе с Женекерсом спланировал операцию, после чего приступил к ее выполнению. Имея в своем распоряжении точные карты, полученные от своих “небесных глаз”, которые ему обеспечил Кикарос, найти вход в гробницу не составило труда. Шендар достаточно сузил регион поисков, а уж дальше дело было за малым.
Не имея возможности использовать слезы пустыни, Женекерс оставил их у самой границы, откуда начиналось действие той странной магии, которая высасывала жизнь и магию из, казалось бы, всего. Дальше от большой цистерны с генератором высокого напряжения были протянуты несколько километров самого настоящего силового кабеля.
Любое срабатывание ловушки должно быть для Палача и огромного количества людей фатальным, потому Женекерс и выбрал самых крошечных из своих созданий, созданных специально для шпионажа. Он лишь изменил конструкцию, убрав из нее емкость для слез пустыни и заменил тонким проводом, который теперь тянулся за каждым из этих существ. Конечно, он мог бы попробовать решить проблему иначе, придумав иной способ запасать энергию, но это, как и разработка любой новой технологии, требовало времени. Этим он не успел озаботиться, имея под рукой чудодейственные слезы пустыни. А зря.
Любое крупное создание может вызвать срабатывание ловушки, и потенциально привести к нежелательным последствиям. Это был факт, который он знал. Но так же он знал, что Палач едва ли захочет расставаться с жизнью, случись в гробнице неудачно упасть камню или проползти чудом переносящему магию этого места таракану. А какая вероятность, что такое произойдет за сотни лет хотя бы один раз? Большая, потому, скорее всего, если ловушки и были, то они были рассчитаны на людей, которые найдут способ защититься от магии этого места и максимально были защищены от ложных срабатываний.
Расчет был, что достаточно маленьких существ ловушки не заметят, и пока что все шло так, как и ожидал стеклянный маг.
Улица уперлась в камень какого-то величественного здания с широкими окнами. Всего здания не было видно, потому оценить размер не представлялось возможным. Немного помедлив, чтобы сохранить в своей бездонной памяти планировку еще одного зала, таракан, не раздумывая, пополз в зияющую темноту дверного проема.
***
Это было едва ли похоже на сон. Впрочем, сном оно и не было. Это были воспоминания, которые открылись, стоило Женекерсу вновь стать обычным человеком. И ключом к ним, той ниточкой, ведущей в самый дальний уголок сознания, где лежали эти самые воспоминания, были боль и одиночество. Все то, что в упор не мог почувствовать Женекерс Стеклянный.
На улице стояла теплая погода. Середина июля была совсем не жаркой в этом году, и даже в центре города не было особенно душно, несмотря на обилие транспорта.
- Значит, уезжаешь? – задал вопрос улыбчивый кудрявый мужчина лет двадцати пяти, сидящий напротив Евгения.
- Да, самолет в субботу, - бросил в ответ Евгений,
- Да, сказать нечего, поздравляю. Все за счет заведения?
- А то. Оплачивают и перелет, и жилье, в общем, предложение от которого весьма трудно отказаться.
- Да уж - Александр задумался на секунду, а потом махнул рукой - один едешь?
- Угу.
- А как же Ириша?
- Она даже не в курсе еще.
- Вы разошлись?
- Мы и не то, чтобы близко сходились. Просто она последние месяцы стала меня избегать, и потому я махнул на нее рукой.
- То есть махнул? - Александр непонимающе уставился на друга, - с этого момента попрошу подробнее.
- Если в двух словах - она стала избегать меня. Когда я ее куда-то приглашал, у нее стали появляться отговорки, одна глупее другой.
- И ты сделал...
- Повторял приглашения несколько раз в течение последних месяцев, после восьмой выкинул ее из своей жизни.
- Так просто?
Александр вгляделся в лицо друга. Так уж получилось, что ему в похожих ситуациях пришлось успокаивать уже четверых друзей. Арсенал антидепрессантов, применяемый им в этих случаях включал в себя самые разнообразные средства, начиная с экзогенного алкоголя самой различной дозировки самых разных сортов, заканчивая стриптиз-баром и лучным тиром.
Но, на лице Евгения при упоминании той самой Иры лицо даже не дрогнуло. Он все так же был спокоен, улыбчив. И если бы тот факт, что Женя не умеет совершенно притворяться, не был бы известен Александру - он бы подумал, что тот держит все внутри.
- Если бы все в жизни было бы так просто... Как родные уехали на дачу, заперся у себя, отключил телефоны, чтобы не наговорить ничего лишнего. Управился за полдня. Воскресение еще был в легкой депрессии, потом и это прошло окончательно.
- И... все?
Как-то двухдневный запой явно не вязался с характером Евгения, но спорить Александр не стал. В конце концов, Александр знал, что Женя был без ума от Ирины… К слову к последней он относился с некоторой долей скепсиса, зная что эта обаятельная особа не особенно трепетно относится к чувствам других. Девушка она была, в принципе, беззлобная, спокойная, но иногда на нее что-то такое находило, и вела она себя как самый заправский свинтус.
- Да. Больше я не пытался с ней связаться. Надоело, когда на уши лапшу вешают. Вчера, когда принял решение ехать, только набрал, скорее для галочки, но она так и не взяла трубку. Так что это ее дело, а я умываю руки.
- Я даже и не знаю, что тебе посоветовать, но, послушай, она вполне может и вернуться.
- К сожалению, это у нее не выйдет, даже если она того захочет.
- Ты с дуба рухнул? Это же женщина, существо импульсивное, иррациональное. Она может сейчас болтаться посредине между тобой, и еще кем-то, и ты в состоянии перетянуть чашу весов в свою сторону.
- Это не является оправданием. Я знаю, это старая как мир игра, целью которой является сердце принцессы. Но не буду. Некоторых принцесс лучше не спасать, в конце концов, не зря же их заперли подальше, да дракончика поставили.
- Хм, ну да, лучше в желудке дракона, чем женатым на иной такой "принцесске" - хмыкнул Александр и задумался - А твой отъезд случаем не связан со всем... этим.
- Нет, просто так совпало по времени. Хотя, признаюсь, из-за нее я мог бы вполне отказаться. Так что, даже к лучшему, что в ее голову взбрело порвать со мной - я еду с чистым и пустым сердцем.
Некоторое время друзья молчали.
- Латте - произнес официант и поставил две чашки кофе перед друзьями.
- Спасибо - улыбнулся Евгений и, зевнув, начал насыпать сахар из пакетиков.
- Ладно, не будем о грустном. Чем будешь заниматься?
- Да, тем же чем и здесь. Даже контора та же самая, просто хотят меня иметь у себя под боком, а не удаленно. Даже проекты те же самые.
- Ясно... Ты со своей работой и так, аки терминатор скоро будешь мыслить.
Евгений рассмеялся, а отсмеявшись произнес:
- Только не говори, что моя работа слишком исказила мой характер.
- Ну, если не брать в расчет то, что даже в общении с девушкой, ты взял не сколько-то, а именно восемь попыток, по достижении которой выкинул ее бесповоротно, не попытавшись даже узнать в чем дело.
- И как, по-твоему, я должен был это узнать? Искать ее в социальных сетях, узнавать о том, что она делает через общих знакомых, высылать охапку цветов по ее адресу? Заразить компьютер написанным на коленке вирусом и слить себе переписку? Пожалуй то, что следовало бы сделать, тем более что ты сам знаешь, как я могу работать с данными... Но я не хочу. И не буду.
- Ну... Зная Иришу, я думаю этого она и ожидает. Что кто-то из двоих завоюет сердце принцессы.
- Ну что ж, ее проблемы, ибо сейчас уже поздно что-то менять. У меня в руках билеты.
- Окей, если у меня будут выведывать подробности того, что у тебя в душе, что ей сказать?
- Правду, - Евгений опять улыбнулся и допил залпом кофе, - Как кто-то сказал, "то, что можно уничтожить правдой должно быть уничтожено." Я все понял, сделал нужные выводы.
- Знаешь, с годами ты мне все больше начинаешь напоминать помесь нашего старого кадровика и мистера Спока. Тебе реально надо заняться чем-то другим. Чем-то, что не требует от тебя... Думать так. Серьезно, я учился с тобой шесть лет, и скажу тебе, что с годами это у тебя хуже. Ты так к пенсии вообще будешь как машина, смотреть на жалких людишек, не умеющих мыслить так же четко как ты, и так же быстро принимать решения...
- Ты так говоришь, как будто превосходство должно вызывать пренебрежение или ненависть.
- Раздражение?
- Только если кто-то, не знающий и сотой доли того, что знаешь ты, пытается учить тебя. Но и в этом случае, не всегда рационально показать ему то, что он заблуждается.
- Это еще почему?
- Когда то, во что человек свято верит, разрушают - это больно. И не все ищут способа избавиться от предрассудков сами, и узнать правду. Многим комфортнее в пещере своих предрассудков и там, от них меньше вреда. Надавив на дурака своим авторитетом и знаниями, мы можем оказать ему услугу - развеять его заблуждение, разбить ему розовые очки. Но при этом, мы получим лишь ненависть в ответ. Потому что этим, мы причинили ему боль.
- Загнул, философ. Хотя да. Ты прав, как говориться, не тронь кхекхе, оно не завоняет. Но знаешь, что меня пугает?
- Что, Саш?
- То, что ты обычно прав в таких вещах... Ты говоришь все правильно, рационально, хоть возьми и подпишись под каждым словом. Ты прав во всем и, в тоже самое время, это как-то… неправильно. Не могу сказать почему, но это меня пугает. Вот... Возьми моего старшего брата. Он бегал за своей, теперь уж, женой, почти пять лет. Та на него внимания не обращала, вышла замуж. Тот терпеливо дождался, когда у нее развалился ее брак с тем алкашом и, несмотря на все это... Бум! Счастливы. Да и сама Надежда ошибки молодости признает. Я...
- И впрямь. Ты привел счастливый пример. Но сколько людей остались за бортом жизни из-за этого? Я понял, что меня избегают, дал время. После которого я выбросил человека из своей жизни, потому как шанс что следующая попытка увенчается успехом, был немного меньше, чем предыдущий.
- Я понимаю, что ты ее ненавидишь теперь, но все же...
- Нет, Саш. Только не ненависть.
Спокойствие друга как-то совершенно обескуражило Александра. Человек не должен быть спокоен в этой ситуации. Это было неправильно. Дико.
- А что тогда?
- Если я буду буду культивировать в себе ненависть к ней - да, мне ненадолго станет лучше, но она лишь прочнее будет запоминаться мне каждую секунду, когда я о ней думаю. Мы запоминаем только то, что окрашено эмоциями, и чем больше я буду думать о ней и переживать - тем прочнее она будет сидеть в моей памяти. Я не хочу этого. А от ненависти до любви лишь один шаг. Нет, я не попадусь в эту древнюю как мир ловушку.
- И двухдневный запой это починил?
- Запой? - Евгений искренне рассмеялся - у нас в семье единственный алкоголь - бутылка коньяка и то на случай если у родителей опять давление прыгнет. Нет, я просто сидел и ни о чем не думал, медитировал. Думал сначала уподобиться школьникам и убить время компьютерными игрушками, да так руки и не дошли.
- Жень, ты что, два дня сидел и искал просветления?
- Да. Вокруг медитации куча религиозной мути, в которую я даже не пытаюсь вникать. Мне же достаточно самого простого дыхательного упражнения, чтобы унять эмоции. Хотя, признаться, я не думал, что смогу так просто перезагрузить свою психику. Я просто сидел и следил за собственным дыханием в полнейшей тишине, дал мыслям и чувствам успокоиться и прогореть, как костер, в который не подбрасывают веток. Даже и не заметил, как прошло время. Помнишь трех буддистских обезьянок?
- Не вижу, не слышу, ну думаю?
- Да.
- Вы стоите друг друга с Ириной... Та, поди, тоже пыталась гарантировать успех своей затеи простым способом. Не выгорит с Максимом, вернется к тебе.
- Ну вот, спасибо что подтвердил гипотезу, - улыбнулся Евгений.
- Я...
- Не волнуйся, я не слышал этого имени.
- Я не уверен, просто слышал от Феди, он же с ней в одном отделе работает, что Максим вроде как на нее глаз положил. Но ты не подумай, это на уровне совсем уж сплетен, - Быстро начал извиняться Александр. Женя же махнул рукой.
- Забей, старина. Все мы играем в игру, под названием жизнь. И так как мир вокруг более не таит опасностей, остаются три цели.
- Построить дом, посадить дерево и вырастить сына?
- Я бы сформулировал иначе, но суть останется той же. И для последнего пункта требуется найти ту, с которой ты бы прожил остаток своих дней. Вопрос в методах.
- Одни говорят, что на войне все средства хороши.
- И впрямь. Используя эту же ситуацию, как пример. Ирина по каким-то примером считает Максима более достойным кандидатом, либо еще не решилась. Она ставит наши отношения на паузу, ибо развивать их параллельно, хоть и более эффективно, но она не может. В тоже время я понимаю, что от меня сейчас мало что зависит, и делаю то, что рационально - двигаюсь дальше, отбрасывая этот вариант.
- И скажу тебе, с "эффективными", которые гуляют с десятком ухажеров лучше не встречаться вообще.
- Да. Эффективность всегда шла вразрез этике. И понимаю прекрасно, что она далеко не худший вариант, так как встречаться одновременно с двумя претит ее представлениям об этике. Но держать человека в неопределенности месяцами и нагло врать не вписывается в то, что я считаю допустимым. Я, как уже говорил, тоже играю в эту игру. И я тоже должен следить за своими шансами на успех. И тут, давать излишнюю волю чувствам чревато проигрышем.
- Женя, блин. Ну, ты даешь! Я, конечно, понимаю, что я старомоден, но... А чувства? А? Как же "миром правит любовь?"
- Да. Миром правит любовь, - Евгений ухмыльнулся, - Именно поэтому в этом мире так много крови, жестокости и прочего дерьма - Евгений отхлебнул кофе и посмотрел с улыбкой на друга. В этот момент он показался ему глубоким стариком, - ведь повинуясь своим чувствам, мы редко замечаем, как причиняем боль другим. Хорошо хоть сейчас до войн дело не доходит.
- Давай не будем вспоминать Трою и тамошнюю лошадку. Так нельзя. Ты ж не машина.
- В этом то и вся сложность игры. К сожалению, я не машина в нашем понимании этого слова.
- Сложность в умении подавлять чувства, и действовать строго холодно и расчетливо как… Как самый настоящий психопат?
- Не до такой крайности, конечно, но что еще остается? Кто-то видит людей сразу, с одного взгляда, но не я. Я наступал на эти грабли уже неоднократно и еще ни разу еще мои эмоции не приносили мне чего-то кроме разочарования. Честно, я хреново разбираюсь в людях, и люди это прекрасно знают. Если это и кодирует какой-то ген, то в моей тушке он безнадежно поломан. Вот и приходится обходиться тем, что есть.
- Тебе виднее - произнес Александр - это у меня простая и душевная работа, не связанная с этими... вероятностями.
- Экспертные системы требуют работать именно с вероятностями, и должны уметь сделать выбор в условиях неопределенности там, где его не сделает адекватно человек. А работая с этим дерьмом, извини меня, каждый день, невольно тащишь так хорошо работающие концепции в реальную жизнь.
- Тогда мне повезло, что моя работа слабо не так влияет на обычную жизнь. И... дружеский совет. Я, конечно, понимаю, что Иришка поступила как редкостный свинтус, но ежели вам придется встретиться вновь... Дай ей шанс. И это, если оно в итоге будет зря... С меня поляна с шашлыком. И всеми незамужними девушками, которых я знаю, и смогу пригласить по какому-нибудь поводу на шашлыки.
Евгений звонко рассмеялся.
- Нет, старина. Простив ей все это, я тем самым покажу, что считаю это допустимым. Для нее будет лучше, если она поймет, что ошибка чревата неизбежными последствиями, которые не исправишь. Некоторые ошибки не прощаются никогда, это надо знать и понимать.
- Тебе когда-нибудь говорили, что ты не умеешь прощать? С таким подходом можно вообще остаться одному по жизни.
- Значит такова моя судьба. В конце концов, жизнь человека не такая уж и длинная, а в современном мире есть сотни способов скрасить одиночество.
- Так что мне сказать Ирине, если она спросит про тебя? Burn in hell, bitch.
- Я не держу на нее обиды. Она сделала свой, выбор. Я сделал свой. У меня хватит духа принять ее выбор и выдержать последствия, вопрос хватит ли у нее. Как мы уже знаем, озвучить его у нее не хватило духа. Но я думаю, этого не потребуется и едва ли она обо мне что-то спросит.
- А вот я готов поставить сотенку, что не просто спросит...
Мир завертелся, перед глазами пронеслись другие воспоминания. Сборы, прощание, аэропорт, полет... Неделя отпуска, для того, чтобы обустроиться на новом месте, прогулки по новому городу. Мир остановился лишь на мгновение, когда Евгений стоял перед входом в музей. Воспоминание было блеклым, он не мог вспомнить ни улицы, ни названия. Он помнил, как зашел, как купил за несколько долларов билет и стал бродить по залам.
Музей был небольшой, всего-то несколько залов, посвященных разным эпохам. Экспонаты не запомнились, вместо них были лишь какие-то тени. Тени были и вместо лиц у людей. Из разговоров были слышны лишь отдельные слова, никак не выстраивавшиеся в что либо связное.
В очередном зале был единственный яркий экспонат. Закрытый стеклом кристалл, внутри которого что-то чернело. Женекерс, отойдя на мгновение от группы, подошел к нему и взглянул. Он манил своим блеском и ровными гранями. Внутри прозрачного, как алмаз, граненого камня был виден выложенный из небольших черных камешков ободок колодца. В какой-то момент в голову пришла шальная мысть, что такой должен быть всенепременно на центральной площади какого-то города. Свет ярко вспыхнул, и Евгений понял, что что-то не так. Вспышка оставила яркое пятно, которое он видел, даже если закрывал глаза, и все вокруг поблекло. Он попытался проморгаться, но в глазах стремительно темнело, а отблеск кристалла словно становился ярче.
Ему что-то говорили, но в ушах появился какой-то гул. Последнее, что он помнил - ринувшийся к нему навстречу пол, и то, как он по памяти пытается не зацепить ни один из экспонатов, так как знает, что в жизни за них не расплатится. Лежа на полу, он безвольно наблюдает, как уходят остатки зрения, а тело стремительно немеет, оставляя только пятно света от кристалла. Последнее, что он помнил сквозь гул в ушах, крик какой-то женщины "Ему плохо, звоните 911" и чье-то прикосновение.
Потом свет стал нестерпимо ярким, и все внезапно пропало...
***
Вереница существ продолжала свой неторопливый путь по древним гробницам, изучая каждый закуток. Древняя магия по-прежнему игнорировала их, не в силах вытянуть жизнь из того, что никогда по-настоящему не жило. Ловушки, часть из которых теперь удалось идентифицировать, тоже молчали.
При детальном изучении пола под слоем пыли оказались соединенные друг с другом какими-то нитями сосуды из алхимического стекла. Ближе к входу ветер принес в эти стены так много пыли, что их нельзя было различить, здесь же, перед входом в большое здание, они были хорошо видны.
Вереница тараканов двинулась внутрь здания и оказалась посреди просторного коридора. Путь налево привел к завалу. Когда-то стеклянный потолок не выдержал веса пепла и рухнул вместе с поддерживающими стекло сводами. За годы вулканический пепел и шлак уплотнились так, что не оставляли даже небольшой щели, куда могло бы пролезть даже такое небольшое существо.
Пришлось возвращаться и двинуться в другую сторону, покуда таракан не пришел в просторное круглое помещение с несколькими дверями. Один дверной проем вел к широкой винтовой лестнице, которая сейчас была почти полностью разрушена. Другие два были когда-то длинными коридорами, но теперь превратились в небольшие тупики из-за обрушений.
В одном таком тупике нашлись ящики с алхимическим стеклом. Мало кто знает, но среди алхимиков вдоволь тех, кто не умеет создавать эликсиры, а направляет свой дар на то, чтобы придать стеклу возможность удерживать творения более удачливых коллег по ремеслу. Их намного больше, так как такая посуда чаще всего разовая, и требует намного больше усилий при создании, нежели чем создание собственно эликсира.
А вот другой тупик представлял из себя настоящее кладбище. Человеческие кости были свалены здесь в одну большую кучу без всякого порядка. Было невозможо даже точно сосчитать, сколько здесь было тел. Согласно предварительной оценке — не менее трех сотен.
Таракан спустился поближе, и с любопытством ткнул тончайшей лапой-манипулятором в ближайшую кость. Кость была очень хрупкой, на некоторых костях были въевшиеся фрагменты затвердевшей лавы. Скорее всего, эти кости принадлежали древним жителям города, которые слуги палача сюда сложили, когда разбирали завалы.
Не найдя более ничего интересного, таракан вернулся в круглый зал, и оттуда попал в другое помещение.
Это был тронный зал. Помещение обладало высокими потолками, под которыми уместилось целых четыре яруса балконов, некоторые из которых успели обрушиться. На стенах между балконами были мозаики, очень похожие на те, что были в храме, на которых были запечатлены образы Иллюны и хранительниц, сидящих на троне во главе длинного стола.
Такой же, как и на мозаиках, двойной трон стоял во главе длинного каменного стола, ныне покрытого пылью. Рядом с троном на столе лежала успевшая покрыться пылью диадема. За толстым слоем вековой пыли нельзя было рассмотреть ее в деталях. Но она присутствовала на всех мозаиках в этом зале, изображавших хранительниц. Каждая из них носила именно это украшение, словно это и была корона.
В углу стоял небольшой полукруглый столик секретаря. Именно за ним, на картинах виденных ранее в храме, сидел мудрец.
Изучив тронный зал во всех деталях, так и не прикоснувшись к диадеме, таракан двинулся дальше. Делать выводы, восхищаться красотой и древностью здания и его исторической значимостью в его задачи не входило. А прикасаться к чему бы то ни было, имеющему ценность для людей было попросту опасно.
Вскоре он оказался в холле здания. Вниз спускались две богато украшенные лестницы, а противоположная стена представляла собой огромные стекла, сдерживающие слои пепла и шлака. Тройное остекление сумело пережить все это время и выдержать достойно натиск пепла и шлаков. Из трех толстых стекол пакета смогли уцелеть только два, но и это было безусловной победой над временем. Тяжелые металлические двери были прикрыты, но недостаточно плотно, чтобы таракан не смог пройти дальше.
И в этом зале были мертвые. Трупы ссохлись, но их, в основной массе, не тронули даже сновавшие везде черные тараканы, которые очень любили падаль. Этих падальщиков здесь было целое море. Он неторопливо ползали, копошились у ящиков в углу, откуда поблескивало алхимическое стекло, то и дело радостно пища, находя очередную каплю протекшего эликсира.
Тела же были хоть и человеческими, но были изуродованы неведомой силой. У кого-то рука была непропорционально длинной, у кого-то были лишние пальцы, или вперед выпирала челюсть с огромными уродливыми клыками. У одного из тел таракан обнаружил вместо ногтей острейшие когти.
У одного из трупов, одна из глазниц которого была заметно больше другой, на коленях лежала огромная книга, каким-то чудом пережившая тысячилетия. Он сидел, прислонившись к стене, словно бы заснул когда-то, читая книгу, и так и не проснулся. Вереница тараканов скользнула по потолку и спустилась по стене, подобно какой-то диковинной змее, с любопытством заглядывая на страницу книги через плечо покойника.
Листы книги были тонкими листами металла, на которых писали алхимической кислотой, оставлявшей глубокие борозды. Такая письменность была принята на юге в глубокой древности. Из-за рельефности текста, таракан смог прочесть убористый текст, не прикасаясь к предмету, чтобы смахнуь пыль.
«... идет уже четвертый месяц с тех самых пор, как мне приказано было явиться сюда. Повелитель забрал наших девочек и заперся на откопанной нами ранее площади. Одной Иллюне ведомо, что он там делает, мне страшно думать об этом. Мы чувствуем отголоски его похоти, больной радости от того, какую хитрую ловушку породил его разум, и это хуже любой зубной боли. Он празднует победу. Они ведь еще совсем дети, старшей из них нет и двенадцати. Больной ублюдок, как бы я хотел видеть, как он снова растворяется в алхимической кислоте.
Но этому не суждено сбыться. Его сила держит нас крепко. Мы сидим здесь уже скоро месяц, практически без еды, питаясь эликсирами, которые от нашей боли уродуют наши тела и без того давно сломанный разум. А скоро закончится и вода, и тогда нам не из чего будет делать эликсиры, поддерживающие в нас эту жалкую жизнь. Его сила не дает нам даже покончить с собой, или облегчить друг другу страдания, лишь ждать, когда голод сведет с ума и убьет нас.
И в то же самое время я понимаю, что сам не лучше его, ибо сам, своими руками творил страшное. На моих руках кровь всех тех, кого я успел убить мучительной смертью. Женщин, детей, собратьев по ремеслу... Это стократ хуже, ибо он заставлял нас не просто убивать, а искреннее наслаждаться процессом, придумывать самые изощренные пытки и наслаждаться сладостью порока и чужой боли. И вспоминая тех, кого он отпустил, чтобы те передали весточку Шендару и хранительнице, я понимаю, как мне повезло. По крайней мере, мне не придется жить с этим, и, хочется верить, своей болью я хоть как-то смогу искупить перед Иллюной все то зло, что совершил…»
***
Проснулся Евгений на удивление бодрым и отдохнувшим, проспав почти пятнадцать часов. Выспаться впервые за четыре с лишним сотни лет было несказанно приятно. Евгений поднялся на кровати и поморщился. Отсутствовавшая рука, казалось, была на своем месте и болела. Не то чтобы сильно, эликсир свое дело делал, но достаточно, чтобы доставлять существенный дискомфорт. И просто так не обращать на это внимание он теперь не мог.
- Музейный хлам, значит, как сказал Виллам... Ларец с какой-то штукой... Какой-то ярко сияющий булыжник в руке воина... А мозаика-то собирается - задумчиво произнес Евгений, вставая.
Хотя вокруг не было лучей солнечного света, сейчас у него было кое-что лучшее, чем даже свет солнца, кусочек собственных воспоминаний, который проливал свет на то, как именно он сюда попал.
- Евклид?
- Да, Женекерс.
На губах мага заиграла улыбка. Естественная человеческая улыбка. Большая редкость для того, кто был лишен чувства юмора на сотни лет.
- Окей, Евклид. Приготовь завтрак...
Пока Евклид исполнял приказ, Евгений прокрутил в памяти тот диалог, который почему-то ему вспомнился. Раньше он почему-то он не предавал ему такого значения.