Церковь, которая возводилась для того, чтобы стать храмом Сретенья Господня, после Великой Октябрьской Революции служила котельной и бытовкой для рабочих ЖЭКа. Купола снесли, высокие сводчатые просторы главного придела разделили перекрытиями на два этажа, чтобы экономнее расходовать имеющуюся площадь, фрески густо замазали белилами, а разрушенная колокольня долгое время служила для местных ребятишек особенным местом, где они прятались и от взрослых, и от неприятностей. Когда попадаешь внутрь каменного квадрата высотой в два этажа через полукруглый лаз, без крыши, то чувствуешь себя как-то по-особенному, смотря в небо над головой из замкнутого кирпичного пространства. У каждого, наверное, были свои, особенные переживания. Взрослым туда вход был воспрещён, в силу того, что через полукружный лаз мог пробраться только ребёнок. И становясь взрослыми, дети тех поколений рассказывали эту тайну своим детям, а те в свою очередь, своим. Разрушенная колокольня всегда жила отдельной жизнью, и служила порталом в мир особенный, таинственный и непостижимый.
Михаил был посвящён в тайну этой колокольни, и когда его назначили настоятелем в полуцерковь-полукотельную, счёл это за знак свыше, и не противился. Наоборот, он рьяно взялся за дело по благоустройству храма и прилежащей территории. Местные бабушки и женщины его боготворили. Помогали, чем могли: деньгами, продуктами, своим самоотверженным трудом, и очень скоро Михаил стал знаменитостью. Местные прихожанки не раз пускали слезу на его проповедях, и с удовольствием целовали благословляющую их красивую тонкую руку Михаила. Как истинный пастырь, Михаил был со всеми ровен в своей любви, не выделяя молодых и красивых фавориток, как это делали другие батюшки. Этот факт, личная харизма или некая недоступность принятого им образа, обеспечила приток прихожан, а значит и средств. Вскоре на храме засияли купола с крестами. Всё, казалось бы, хорошо, даже прекрасно, но Михаил, вдруг, начал испытывать временами какое-то колющее чувство. Поначалу от него можно было легко отмахнуться, со временем всё сложнее. Оно было похоже на то, как если бы некто, опытной рукой подставил гвоздь к голове, и медленно, но верно - методично ударял по нему молотком изо дня в день, сначала слегка царапая череп, затем постепенно углубляясь до тех пор, пока гвоздь не входил ровно посредине обоих полушарий, парализуя связь между всевозможными парными процессами и лишая человека целостности. Когда человек познаёт новый опыт, он непроизвольно фиксирует своё внимание на достижениях. Когда же теряет свои достижения, обогащённый знаниями и опытом, это происходит незаметно до тех пор, пока непостижимым образом события не сложатся так, что человек находит себя в куче дерьма, из которого вновь удаётся выбраться далеко не всем. Именно в такие моменты, а их на протяжении жизни может выпадать несчётное множество, человек и делает свой главный выбор - жизнь или смерть. И если выбор в пользу жизни преобладает - открывается возможность просветления. Если же выбор пал в пользу смерти - то затемнение, кровожадно впиваясь своими зубами в слабеющую душу использует всевозможные ухищрения, чтобы не упустить добычу.
На попытки рассказать о своих смутных терзаниях, Михаил получал полупьяные ответы друзей: "Тяжёлый ты крест взял, Миха. Неси. Бог тебе в помощь". Со временем Михаил начал понимать, что служение - это не просто красивая форма и благородная работа, а нечто большее, поглощающее всю его жизнь без остатка. И что как раньше посидеть с друзьями на бережке попить пива, он уже не может себе позволить без того, чтобы не нарваться на пару любопытных глаз, внимательно наблюдающих отовсюду за тем: "А что это батюшка тут делает?" Как-то не очень увязывалось "живите как птицы" с тем, что в любой момент его могли вызвать окрестить ребёнка, соборовать болящего или отпеть усопшего. С этими мыслями Михаил вышел из храма после вечерней службы и увидел группу молодых людей в чёрном, расположившихся на бревне, прямо напротив входа. Запирая дверь, спиной ощутил некоторую агрессивность и, положив ключ в карман, обратился к сидящим:
- Здравствуйте, молодёжь! Я как раз собирался отнести это бревно вон к тем контейнерам, да подумал, что без помощников не обойдусь. А тут вы. Мне вас Бог послал. Ребята, поможете?
- А ничего, если нас не Бог прислал, а Сатана? - Ответил один с нахально-пристальным взглядом.
- Сатана не мог прислать такую красоту. - Ответил Михаил, невольно залюбовавшись тонким юношей, по виду больше похожим на девушку в мужской одежде. Чёрные волосы и чёрное одеяние оттеняли бледность его кожи, а синие глаза были похожи на застывший лёд. - Можно я тебя сфотографирую? Очень необычный образ. - И пока Михаил грезил о том, где, в каких ракурсах он запечатлел бы это неземное создание, ребята ржали, и из обрывочных фраз, долетающих до слуха, Михаил догадался, что пришли они сюда не просто так, и что хоть называют себя сатанистами, по сути ещё дети, запутавшиеся в чужой игре. В завязавшейся беседе обе стороны узнали, на удивление, много нового. Молодые люди поняли, что теперь им для служения чёрной мессы придётся искать другое место, и что поп может быть "клёвым чуваком". А Михаил подумал о том, что в его детстве не было никаких сатанистов, потому что и Бога официально не было. А теперь, когда восстанавливают разрушенные храмы, и в городе вместо одного, как раньше, функционирует уже семь - появилось противодействие в виде группы сатанистов. Михаил решил узнать всё об этой группировке, и по возможности нейтрализовать опасное пристрастие молодёжи. Он погрузился в море интернета, и вынырнул из него, когда за окном уже начал брезжить рассвет. Странная штука интернет. Заходишь на пять минут, чтобы прочитать информацию о чём-то одном, а когда выходишь через несколько часов - выносишь в голове кучу всего, что каким-то боком связано с этим одним, и приходится ещё какое-то время сортировать эту информацию, укладывать нужную по полочкам и выкидывать оставшийся мусор. Михаил растянулся на своей узкой постели и тяжело выдохнул:
- Да...Теперь я знаю о сатанизме достаточно, и как пастырь должен отвратить этих ребят от странного занятия, и привести их к Богу. Странно представить эти горделивые, смелые и надсмехающиеся образы поющими псалмы вместе с бабушками. Не надо торопиться, чтобы вконец не заблудиться... - И, осенив себя крёстным знамением Михаил погрузился в сон.
Ему снились бабочки. Их было так много вокруг. Они порхали, демонстрируя свои нарядные платьица всех цветов радуги. Маленькие, средние, большие. "Надо же, - думал во сне Михаил, - они, должно быть, прилетели из Африки, или из Мексики. Какая красота!" Бабочки садились на его чёрное монашеское одеяние, и оно волшебно преображалось в изумительный наряд "от кутюр". Михаил был счастлив. В душе он всегда оставался художником, и его взгляд удивительным образом умел выхватывать красоту даже из тех мест, где её никто не замечал. Он поднял голову, и казалось, что бабочки летели с неба, словно Бог решил вытрясти огромную перину, а вместо перьев на землю падали и кружились эти прекрасные существа. Когда танец бабочек немного поутих, Михаил увидел перед собой того самого прекрасного черноволосого юношу. Он стоял, небрежно опершись о дерево. Луч света мистическим образом подчёркивал белизну его кожи. Из одежды на нём было только лёгкое облако из бабочек, а на тыльной стороне ладони грациозно опущенной руки сидела одна - огромная, похожая на цветок. Юноша вполоборота, слегка наклонив голову, рассматривал бабочку. Его фигура, поза, наклон головы создавали впечатление застывшей мраморной статуи юного божества, но одновременно такой живой, манящей. Нагота притягивала, но хрустальная божественность красоты страшила своей хрупкостью, и Михаил, затаив дыхание, словно окаменел, не в силах приблизиться, тем более уйти. Он запоминал каждую деталь в мельчайших подробностях, словно карандашом прорисовывая в памяти эскиз нереально прекрасного образа.
Звонок будильника вернул его в реальность. День обещал быть напряжённым. Надо было крыть купола, чтобы успеть до холодов, и Михаил окунулся в хлопоты, почти позабыв про сон.
Вечером, выходя их храма, Михаил снова встретил эту группу ребят. Не ожидая этого от себя, он приветливо улыбнулся, отыскивая глазами красивого юношу. В этот раз состав несколько поменялся. Михаил встретился взглядом с пытливо рассматривающими его глазами паренька с длинными вьющимися белокурыми волосами. "Это Шеда", - представили его батюшке.
- Девушка? А почему одета как парень? Что за имя такое, не православное? Тень, с английского? - Обратился к ней Михаил.
- Тьма. - Поправила девушка.
- Во тьме скрывается свет. Ведь так? - Спросил ласково и задумчиво батюшка, будто размышляя вслух, и вся напускная серьёзность девушки улетучилась в одно мгновение.
Ещё в первую встречу ребята из компании вынесли вердикт, что батюшка не дурак, и не ханжа, и рассказали о нём Шеде, чтобы она сделала своё экспертное заключение. Своей улыбкой Шеда дала добро. Так завязалась дружба между местными сатанистами, оскверняющими церкви и кладбища с православным батюшкой. Михаил не перекрещивал, не переубеждал. Он просто слушал, что они говорили, и как бы невзначай задавал вопросы. Постепенно ершистость молодых людей сглаживалась, менялись интересы, и чёрный цвет в одежде перестал быть преобладающим. Сначала они считали Михаила "своим чуваком", а впоследствии полюбили как духовного отца. Некоторые видели в нём образ отца-друга, которого так не хватало в реальности. В открытую это не обсуждалось, но с лёгкой руки Шеды, все стали называть Михаила батей.
Любой священник в церкви требовал к себе уважительного отношения, держа дистанцию, да и прихожане сами никогда не осмеливались нарушить эту дистанцию, называя на "вы", даже совмещая с "батюшка". Такое формальное уважение, за которым, часто, не стоит ничего большего. Молодёжь же называла Михаила "батя" и на ты - грубовато, но зато искренне и с любовью, как настоящего отца. Никто даже не допускал мысли о нечистых намерениях бати, ему верили и прощали мелкие недостатки. "Все священники пьют, издержки профессии, ничего не поделаешь", - обсуждали ребята между собой. Когда же, много позже, Михаила обвинили в пьянстве на рабочем месте и педофилии, лишив сана настоятеля, ребята встали на его защиту горой. Но у церкви свои порядки. "Батя, забей! - Утешали они его. - Ты что, не знаешь, в каком дерьмовом мире живёшь? Да они все вместе мизинца твоего не стоят!"
Михаила ненадолго попускало, но когда он встречал на улице горячо сочувствующих, теперь уже бывших, прихожанок, сердце так и сжималось от невыносимой тоски и хотелось пить, пить и никогда не просыпаться от наркотического сна, где прекрасный юноша в одеянии из бабочек так невообразимо красив в луче падающего света.