Вениамин учился блестяще, и если со стороны казалось, что этому способствовали его таланты и трудолюбие, то сам Вениамин, по его разумению, старался заполнить пустоту внутри себя хотя бы этим. По окончании духовной семинарии, он переехал в Москву, где познакомился с передовыми людьми того времени, и охваченный идеей преображения России, поступил в Педагогический Университет. Затем был Лондон, Париж - именно там Вениамин впитал в себя основы своей будущей деятельности. Он страстно пылал организацией скаутского центра в Москве, и перевёл несколько книг основателя этого движения Баден-Пауэлла на русский, снабдив перевод своими дополнениями. Как и многие, Вениамин предчувствовал неизбежные роковые перемены в стране, был готов уйти в монастырь, уехать в Сибирь, чтобы скрыться от этого. А скаутский дух помогал, зачастую вопреки здравому смыслу, верить в светлое будущее. "Всегда готов", - означало, что нужно быть готовым к любому повороту событий.
В конце октября 1917 года в Москве происходило восстание большевиков. Силам красных оказывали сопротивление отряды юнкеров, находившихся в Кремле и в некоторых московских зданиях. Многие москвичи были очевидцами этих эпизодов гражданской войны, когда с обеих сторон проливалась кровь русских людей, главным образом, молодежи. Картины братоубийственной борьбы на московских улицах до такой степени потрясли душу Вениамина, что он уже не мог дальше оставаться в Москве и жить своей обычной жизнью. Его преследовал вопрос: как могли русские люди дойти до такого состояния? Для него, как для христианина и педагога стало ясно, что главной причиной революции было неправильное воспитание детей и молодежи, о чем недостаточно заботилось правительство, церковь и общество. Вениамин, как порядочный человек, сделал вывод, что в первую очередь в происходящем виноват он сам, что это его грех перед народом. Он осознал, что должен, наконец, как и положено ему было, стать священником и позаботиться о духовном просвещении народа, что это - его часть ответственности и его миссия. Придя к этому выводу, Вениамин покаялся, и решил сделать все возможное, чтобы исправить свой грех. Он сразу заявил об уходе с должности преподавателя и, почти ни с кем не простившись, уехал в Кинешму.
Воспоминания о Машеньке сыграли в этом трудном решении не последнюю роль. Как не сильна была боль утраты любимого человека, именно память о ней повлияла на принятое решение вернуться и заняться просветительской деятельностью. Пострижение в монахи было также заранее определено, и его конкретная дата имела для Вениамина лишь формальное значение. Он поселился в баньке у одной солдатки, и задолго до пострига стал вести аскетичный образ жизни, служа псаломщиком в Вознесенском храме, где служил и его престарелый отец. В начале 1918 года власти запретили преподавание Закона Божия в школах. Вениамин стал собирать детей в храме, где служил.
***
В церкви было полно народу. Наконец в толпе, с трудом проторили дорожку, не больше метра шириной, и от центральных Царских врат подошли к черным занавескам два монаха в чёрных рясах и чёрных клобуках на головах. Они откинули занавеси, и постригаемый упал пред ними ниц. Они стали задавать ему положенные вопросы: "Готов ли ты оставить все земное? Готов ли перенести мучения за веру? Отрекаешься ли ты от отца и матери своих, и предаешься ли Христу?" Вениамин легко говорил "да", поскольку уже давно принял это решение. Удовлетворившись, монахи сказали ему что-то вроде "следуй за нами", и пошли обратно к алтарю. Следуя сценарию, он на коленях пополз за ними, и так через всю церковь, до самого амвона. При виде всего этого действа, толпа народа тихо охнула, точно одной грудью, на секунду проникшись духовной стойкостью одного человека. Но когда выстригали прядь волос с его головы, большинство трусливо подумывало что, слава Богу, это происходит не с ними. Последовавшее долгое пение вконец усыпило всколыхнувшееся потрясение публики. А Вениамин, тем временем, стал Василием, в память Василия Великого, и было ему уже сорок пять лет.
Вскоре Василий стал епископом и ещё больше посвятил себя служению. Помимо ежедневных церковных служб, во время которых он с удовольствием наставлял прихожан проповедями, Василий исповедовал, обходил дома всех нуждающихся в его помощи со словом утешения, посещал монастыри и основанные им кружки, разбросанные по епархии. За короткий срок владыка организовал более десяти кружков в нескольких районах и приезжал к своим духовным детям в любую погоду. Слух о его приезде распространялся быстро, люди торопились увидеться с ним, и обстановка на этих собраниях была самая простая, а атмосфера - душевная. Пришедшие располагались, где кто как мог. Владыка часто устраивался на полу и пел духовные песни, играя на цитре:
Ты не пой, соловей,
Против кельи моей,
И молитве моей
Не мешай, соловей...
Миссионерская деятельность епископа вызывала у властей большое беспокойство. Меньше двух лет прослужил Василий в сане епископа, пока не угодил в первую ссылку. Начался период длительных гонений и недолгих возвращений. Лагеря, тюрьмы, поселения. Василий всё сносил без роптаний, и хотя на допросах владыка заявлял, что разделяет "принцип лояльности к советской власти, составляющий сущность содержания декларации митрополита Сергия", видно было что, соглашаясь с декларацией, он отнюдь не согласен с тем, как трактовалась эта самая "лояльность к власти". Три года он провел в очередной ссылке в Екатеринбургской области, в глухом таёжном лесу, словно в скиту, в уединенной молитве и работе. Ему было так хорошо, что епископ просил оставить его навсегда в этом месте, но власти и в этом отказали. Он не стал связываться с митрополитом Сергием, вернулся в Кинешму, но пробыл на свободе лишь несколько месяцев и в марте 1933 года вновь был арестован.
Любая попытка епископа Василия вернуться в Кинешму, где его любили и уважали многочисленные духовные дети и просто сочувствующие горожане, пресекалась новой властью. Несколько раз его арестовывали и высылали в места стройки важных для страны объектов. Но даже в условиях изматывающей работы и скудной кормёжки, епископ Василий не забывал о своих учениках и находил время, чтобы писать письма с духовными наставлениями на родину.
С каждым новым арестом условия существования для епископа Василия становились жёстче. За ним усиливали слежку и контроль, будто он был настолько опасен, что ГПУ желало знать о каждом его шаге. Епископ Василий даже после кончины митрополита Агафангела, возглавлявшего Ярославскую Епархию и основавшего новую формацию церкви, не прекратил дело своего двоюродного дяди. Епископ Василий преданно служил церкви, которая в духовном плане ушла в катакомбы с поверхности земли, осквернённой атеизмом, навязываемым Советской Властью. По большому счёту, Агафангел пострадал за свои призывы не подчиняться Советской власти и манифесты, в которых он писал, что Россия в плену у мерзких людей. У Советской Власти был свой взгляд на происходящее: деятельность Василия Кинешемского, успешно продолжавшего дело Агафангела, окрестили сектантской, а его учеников - "васильевцами". Гражданских "васильевцев" преследовали ничуть не меньше, чем служителей церкви. Чтобы называть себя истинно верующим, в те времена нужна была смелость и стойкость вынести испытания, если эта смелость находилась.
Ираида Тихова была такой смелой женщиной. На свой страх и риск помогала она епископу Василию собирать тайный кружок в своей баньке, когда он, отбыв последнюю ссылку в лагере, решил затаиться и не являться на глаза новому митрополиту Сергию, ставшему прислуживать новой власти.
Страна тем временем, получила новое испытание - Великую Отечественную войну. Наши войска отступали. Епископ Василий из всех сил молился о спасении русской земли и её народа, ведь снова страдали невинные люди.
Времена были тяжёлые, но, не смотря на это, ГПУ не ослабляло хватки. В этот раз, епископа арестовали вместе с Ираидой.