Аннотация: Изложение евангельских событий на материале современной России.
Действующие лица:
1. Холеный мужчина среднего возраста, в хорошем костюме. Держит на коленях раскрытый ноутбук, в который время от времени вносит какую-то информацию.
2. Мужчина неопределенного возраста, одеждой напоминающий бомжа. Периодически поглядывает в помятую тетрадь, что-то в нее записывает, послюнявив чернильный карандаш об язык.
4. Молодой парень, стильно одетый, с плейером. По ходу событий иногда записывает что-то в клавиатуру сотового телефона.
("Иисус и грешница", Евангелие от Иоанна, 8:3-11)
Парень: Как-то раз он засиделся в гостях у одного семейства, и хозяева уговорили его переночевать у них. Они все волновались, ждали, когда, наконец, дочь домой вернется. А с Осиповичем, сами знаете, как-то на душе спокойнее.
Ну и вот, далеко за полночь, в дверь звонок. Пришла их Настя. Растрепанная, изо рта разит перегаром, вся шея в засосах. Отец с матерью увели ее на кухню, и давай воспитывать.
Осипович услышал шум на кухне. Ну, думает, надо что-то предпринять, пока они ее бить не начали или она сама из дома не ушла. Вышел к ним, спрашивает, что случилось и не нужна ли какая помощь. Мать девчонки все как на духу сказала, что она про родную дочь думает, и на какую букву алфавита ее теперь надо называть. А отец подытожил - "Больше ни копейки карманных денег, и чтобы с семи часов вечера из дома ни ногой. А если не нравится - скатертью дорожка, мы не для такого позорища ребенка заводили".
Шеф им не возражал, сел рядом с девчонкой и, чтобы хоть как-то родителей унять, стал сам с ней разговаривать. Начал с того, что "Ты, Настя, убеждена, что твоя личная жизнь принадлежит только тебе, и никто не вправе в нее соваться с советами и поучениями, никто не должен заставлять тебя жить по бредовым обычаям двадцатилетней давности. В этом ты права. Но чтобы не соглашаться с устаревшими житейскими правилами, надо их хотя бы знать.
А я подозреваю, - продолжает он, - что ты не имеешь представления даже об истории своей семьи.
Ведь ты слишком юное создание. Когда родилась? - спрашивает. В августе восемьдесят девятого, - отвечает Настя.
Вот видишь, совсем недавно, - улыбается Осипович.
А когда и как родители твои поженились, знаешь? Та головой мотает, мол, не знаю, да и зачем оно мне?
Тогда шеф отца ее спрашивает. Тот тоже дату вспомнить не может, амнезировал. Одна только хозяйка и сказала - "В июне поженились". А какого года? Как какого, отвечает та, восемьдесят девятого.
Осипович продолжает. "А ты знаешь, когда и как познакомились твои папа и мама, как папа ухаживал за мамой, как долго добивался ее, говоря старинным языком, благосклонности?" Настя, конечно, не в курсе. Тогда он снова мать ее спрашивает. Хозяйка отвечает: "Тогда, в восемьдесят девятом, я была уже на втором курсе. У меня была тяжелая сессия, и в промежутках между экзаменами я взяла путевку в пансионат выходного дня, на лыжах покататься. А у Сергея, - и на мужа кивает, - у него там была шабашка. Он в пансионате электропроводку менял".
Вот видишь, - говорит шеф Насте, - Они все помнят, они сохранили в памяти эту золотую пору. А если молодость пройдет в таком угаре, как у тебя сейчас, так ты потом даже не заметишь, как эта молодость и пролетит. Даже вспомнить ничего не сможешь, только кавардак перед глазами, как в калейдоскопе.
Ты пойми, - говорит, - в мещанских, казалось бы, обычаях, есть, есть своя прелесть. И, конечно же, молодого человека надо познакомить со своими родителями. Это не глупость, наоборот, это вполне естественная вещь. Ты знаешь, кстати, как твоя мама знакомила папу с ее родителями? - и на хозяйку посмотрел вопросительно.
Той деваться некуда, говорит как есть: "Ну как, когда Настене год стукнул, я решила: "Все! Пора мириться!" Взяла Сергея в одну руку, коляску с Настей в другую, и пошли знакомиться".
Как все эти воспоминания начались, отец заерзал, да и как-то незаметно, бочком, испарился с кухни. А вскоре и мать поняла, что момент какой-то непедагогичный, стала перед гостем извиняться, что подняли шум и разбудили, и всех спать отправила.
("И враги человека - домашние его...", Евангелие от Матфея 10:36)
Мужчина в костюме: Да, не зря в свое время шеф сказал, что враги человека - это его домочадцы.
Бомж: Если и враги, то не самые опасные.
Мужчина в костюме: Как сказать... Это в прошлые эпохи, когда окружающий мир был неуютным и опасным, тогда защиту можно было найти только в своей пещере, в избе, в замке, под крылом у родни. За такую безопасность можно было простить и нравоучения занудные, и то, что все время на тебя домашние глядят, нигде спасу нет, и что вещи твои хватают без спросу, и насчет личной жизни советы идиотские дают. Когда знаешь, что эти люди будут с тобой от волков топорами отмахиваться, и хлебной карточкой поделятся, и в тюрьму передачу принесут, и денег дадут на первый взнос в кооператив, тогда, конечно, родные люди - они действительно родные.
А сейчас чего ради весь этот колхоз терпеть? От голодной смерти ни они меня, ни я их не спасаем. Больного-хворого и так на улицу никто не выкинет, и без родни в больницу определят. Даже машину, и ту можно купить в кредит, без тещиного спонсорства. То есть пользы от родственников никакой.
Зато вред очевидный. Откуда идут всякие комплексы и прочие психологические проблемы? С детства, из семьи. Из-за кого инфаркты и депрессии? От общения с родными. Где главная причина разводов? Вмешательство родственников в жизнь молодой семьи. Ведь не случайно же в кино главный злодей - это давным-давно умерший отец или мать, на худой конец дядя или сестра.
Парень: Это все из-за того, что в семье у человека нет права выбора. Ведь в окружающем мире все можно выбрать так, как тебе нравиться. Не понравилась работа, - уволился, нашел другую. Не нравиться квартира - копи деньги на лучшую. Можно и город сменить, и страну, а уж лечащего врача или сантехника - и подавно.
А как домой пришел - все, кончилось царство свободы, началось царство необходимости. От отца-то с матерью не уйдешь. Конечно, можно от них отселиться, но они и на расстоянии достанут, даже по телефону до белого каления доведут. Короче говоря, в наше время свои хуже чужих. То есть теперь враги внутри, а друзья снаружи. И по части шантажа и вымогательства "свои" дадут "чужим" сто очков вперед.
("Чудо о статире", Евангелие от Матфея 17:24-27)
Мужчина в костюме: Мне Петр рассказывал про эпопею с вымогательством. Тогда проверяющие из контрольного управления совсем нас достали. Петр пообщался с ними и понял, что придется им заплатить, иначе житья не будет. Так Осиповичу и сказал.
Парень: И что ему шеф ответил?
Мужчина в костюме: Что и всегда. Что он взяток не дает по двум причинам. Во-первых, потому что просто не дает, а во-вторых, потому что не за что, ведь он закон не нарушает и никаких поблажек для себя не просит.
Петр говорит, что он уже сказал проверяющим примерно то же самое, и оба аргумента не произвели на них никакого впечатления. Скорее наоборот. Они заявили, что именно наш шеф, как известный поборник равенства всех перед законом и перед государственными органами, и должен заплатить. Иначе будут нарушены равные условия хозяйствования. Они, убеждены, что Осипович, с его принципиальностью, не позволит для себя каких-либо привилегий по сравнению с другими хозяйствующими субъектами. Именно поэтому он не должен нарушать существующие в городе правила и обычаи в части, связанной с уплатой неформальных платежей и сборов. Кроме того, они полагают, что мы сами не хотели бы создавать прецедент, при котором одни хозяйствующие субъекты (в нашем лице) получат преимущества по сравнению с другими. Короче, резюмировал Петр, они деньги и из пасти вырвут.
"Только не из моей и не из твоей", - отвечает ему шеф.
"А из чьей же тогда"? - спрашивает Петр.
"Да хоть из рыбьей", - говорит ему Осипович. - "Пригласи их завтра куда-нибудь на ужин. Пусть им подадут рыбу, и вот пусть они у нее из пасти заберут то, что ни я, ни ты им давать не станем".
Петр удивился: "Да где же я возьму такую рыбу"?
А шеф отвечает ему в своей манере: "Кто из нас рыбак, ты или я? Если не можешь ничего придумать, возьми удочку и поймай".
Ну и вот, сидят они вечером в ресторане, Петр и эти двое, один замначальника отдела, другой старший инспектор. Петр дал знак официанту, и тот ставит на стол блюдо с целой стерлядью. И во рту у нее свернута трубочка из зеленых купюр.
Гости заулыбались, младший по должности отрезал рыбью голову и положил ее на тарелку к старшему. Замначальника ножом и вилкой расправил деньги на тарелке, подцепил одну из купюр вилкой и предложил ее Петру. И сказал при этом, что в благодарность за образцовое обслуживание и за чувство юмора они хотели бы, чтобы Петр тоже отведал кусочек головы этой прекрасной рыбы.
Бомж: А что Петр?
Мужчина в костюме: А Петр, с присущей ему деликатностью (от прежней-то профессии никуда не денешься!) возьми да и брякни: "Я рыбью голову не ем, потому что рыба с головы-то и тухнет!" Но нашим чиновникам плюй в глаза, все божья роса. Они даже не обиделись. Старший только ответил Петру в том смысле, что есть или не есть рыбью голову - это дело вкуса, но, мол, как бы то ни было, больше претензий к нашей организации и к нашему шефу у них нет.
("Динарий кесаря", Евангелие от Луки 20:20-26)
Бомж: Интересно, если бы по закону за взятки в валюте сажали на больший срок, чем за мзду в рублях, тогда бы брали рублями? Может, стоит принять такой закон, поддержать отечественного производителя "деревянных"?
Колхозник: Да не все ли равно, в какой валюте брать! Однажды, помню, подошел к Осиповичу старик, и с места в карьер начал жаловаться на своего сына и на правительство. "Почему, - возмущается, - "Разрешили валютные счета? Почему мы поддерживаем американскую валюту? Вот, мой сын, к примеру, держит деньги в долларах. Я ему говорю: "Ты же в России живешь, сало ешь русское, с русскими общаешься, по нашей земле ходишь. Зачем тебе американская валюта"?
Тут дед достал какой-то жеваный доллар, шефу под нос сует, и на крик срывается: "Почему я должен сына убеждать, что вот эта поганая зеленая бумажка, она для другой страны, а у нас свои деньги есть, не хуже"!
Осипович аккуратно взял его руку, начал успокаивать: "Да не берите Вы это близко к сердцу. Смотрите, сын Ваш, как и Вы, живет в России? - В России. Налоги платит в России? - В России. Чем он их платит, рублями? - Рублями. За хлеб, молоко платит рублями? Рублями".
Тут старик добавляет: "Алименты на сына в рублях перечисляет".
"Вот видите", - продолжает Осипович, - "Расчеты с государством и по государственным законам он ведет в нашей национальной валюте, в рублях. А деньги Ваш сын для чего копит?" - спрашивает.
Дед отвечает: "Ну, говорит, что для себя, мол, для души, для уверенности".
А шеф говорит: "Вот видите, для души, как ему хочется. Ну а там, где душа, там государство ни при чем. Пусть копит, в чем хочет, хоть в тугриках, раз ему это нравится"!
("Динарий кесаря", Евангелие от Матфея 22:15-22)
Мужчина в костюме: Был похожий разговор в прямом эфире, когда Осиповича пригласили вести ток-шоу на телевидении. У меня есть видеозапись. (Включает видеомагнитофон).
На экране ведущий стоит перед сидящими амфитеатром зрителями. С места встает женщина и, показывая ему сторублевую купюру, спрашивает:
Женщина: Смотрите, мы платим налоги в Министерство по налогам и сборам, и налоги эти потом поступают в Министерство финансов. Эти суммы хоть как-то предсказуемы, записаны в налоговых законах. Мы знаем, какая есть налоговая шкала, и сколько мы заплатим с какой суммы доходов. Тут все более или менее понятно. Но если прочитать, что написано на денежной купюре, тут нет ни слова о Министерстве по налогам и сборам и даже о Министерстве финансов. Тут записано: "Билет Банка России". То есть деньги-то на самом деле Центрального Банка.
А что это за Центральный Банк, откуда он берется? - не знаю. И получается, что на самом деле не только Министерство по налогам и сборам, а еще и Центральный Банк забирает у меня деньги и тратит их, видимо, как ему заблагорассудится. Пусть налогами Центральный Банк не берет, но он управляет курсом рубля к доллару. И как только у меня появятся какие-то деньги, которые я надеюсь потратить на свои нужды или отложить на черный день, Центральный Банк волен сделать с ними все, что хочет, хотя сам моих денег руками не даже трогает.
Он может взять и, скажем, повысить курс доллара. Повысит, и сразу же ситуация на потребительском рынке изменится. Все мои накопления уйдут на покупку подорожавших продуктов и предметов первой необходимости. Или, наоборот, в один прекрасный день Центральный Банк вот возьмет и решит, что надо распродать свои валютные запасы. Выбросит доллар на рынок, доллар рухнет, и все мои долларовые накопления на валютном счету превратятся в пыль. А если я работаю на экспортном предприятии, продукция которого идет на экспорт, то при падении курса доллара, при росте курса рубля продукция моего предприятия сразу станет неконкурентоспособной, предприятие обанкротится, а я просто окажусь на улице.
То есть получается, что моя судьба, перспективы моей работы, моих доходов, целиком в руках этого мало понятного для меня органа - Центрального Банка Российской Федерации. И получается, что, мало того, что я плачу Министерству по налогам и сборам, то есть понятного для меня государственного органа, дополнительно я плачу Центральному Банку этот вот тайный налог в виде произвольного изменения курса. Этот налог не просчитывается, он не известен заранее. И когда захотят, тогда и устроят очередной дефолт и лишат меня всего, что у меня есть - и источников дохода, и накоплений. Поэтому у меня резонное сомнение - а надо ли нам платить налоги Министерству по налогам и сборам, если все равно с нас все заберут через курсовую политику Центрального Банка?
Ведущий: Спасибо за вопрос, хотя это не столько вопрос, сколько предложение. Вы совершенно верно прочли на денежной купюре, что это билет Банка России. Однако надо посмотреть не только на то, что написано, но и на то, что нарисовано. Вы - москвичка?
Женщина: Нет. Я из Архангельска.
Ведущий: Тогда Вы мне не ту купюру показали. Доставайте пятисотрублевку.
Женщина, порывшись по карманам, по сумочке, достает и показывает ему пятисотрублевую купюру.
Ведущий: Что там нарисовано?
Женщина: Наш архангельский морской вокзал.
Ведущий: Вот видите, нарисован морской вокзал вашего города. Чтобы его построить, а также содержать, деньги нужны? - нужны. Центральный Банк будет ежемесячно перечислять деньги на содержание Архангельского морского вокзала? Нет, не будет. Значит надо какие-то налоги-то в архангельские областной и городской бюджеты платить, чтобы ваш вокзал и все прочее в вашем городе содержать.
Неужели Вы думаете, что федеральные власти будут финансировать нужды ваших населенных пунктов? - Да нет, конечно. Они и не узнают никогда о ваших проблемах. Это просто нереально. Потому-то и надо платить налоги в местные бюджеты, чтобы работал у вас водопровод, и трамваи ходили, и канализацию не отключали.
Посмотрите, ведь на денежных купюрах нарисованы ваши города, а не портреты Президента, председателя Центрального Банка или министра финансов. Чтобы вы узнали, что деньги идут или, по крайней мере, должны идти на нужды тех городов, где вы живете. Поэтому налоги платить все-таки надо.
Мужчина в костюме выключает видеомагнитофон, экран гаснет.
("Брак в Кане Галилейской", Евангелие от Иоанна 2:1-10)
Бомж: Ну что, доходчиво объяснил. Жаль, что он не всегда это делал. А то, бывало, завернет что-нибудь совсем уж непостижимое, а объяснить не объяснит. Кстати, что за загадочная история случилась на свадьбе? Кто в курсе?
Парень: Я. Марию с Осиповичем пригласили как-то на свадьбу. Гуляли в городском кафе. Заведующая повесила на дверь табличку "Спецобслуживание", и сидит у дверей, гостей пропускает.
А свадьба какая-то вялотекущая. Сидят, друг с другом переговариваются, изредка кто-нибудь тост скажет, и опять все вилками по холодцу шуршат да селедку из-под шубы выковыривают. Даже "Горько!" ни разу еще не крикнули. А ведь в наших краях сами знаете, как положено свадьбы-то гулять. Пока двух человек не убьют, это и свадьбой не считается, надо заново перегуливать.
Через какое-то время Мария подходит к сыну и говорит: "Молодые с родителями переживают. Со спиртным не рассчитали. Мало заказали, а народу много пришло".
Осипович ей отвечает, мол, ничего страшного, пошлют кого-нибудь в магазин, принесут.
"Да нет", - говорит Мария, - "Заведующая кафе не разрешает приносить с собой. Мол, заказывайте в кафе, а тут наценка тройная, никаких денег не хватит. Молодые вон уже из конвертов подарки вынимают, и то не знают, хватит ли им на водку-то. Обидно, говорит, за людей, вместо праздника - одни переживания".
Осипович глянул - и точно, жених с невестой сидят бледные, конверты потрошат.
Мария его прямо попросила - надо бы помочь людям. Осипович ответил в том смысле, что всему свое время. Пусть хоть поедят сначала, а то напьются раньше срока.
А потом сам подошел к свидетелю со стороны жениха, и спрашивает про заведующую: что, мол, не пускает с водкой-то? Тот говорит: "Да, не пускает".
Шеф ему и предложил: "А ты пошли ребят в магазин за минеральной водой. С минералкой-то пустит". Свидетель был почти трезвый, и потому не сразу понял, что надо делать. А когда, наконец, понял, послал друзей в магазин. И вот, значит, несут они спокойно мимо заведующей полные сумки полуторалитровых бутылей минеральной воды, ставят их на стол и начинают разливать по рюмкам и бокалам.
Народ сразу приободрился, и - "Погнали наши городских!". Ту свадьбу до сих пор все вспоминают, до того была веселая.
Когда гости уже расходились, отец невесты подошел к Осиповичу поблагодарить. Классная, говорит, была идея, - налить водку в бутылки из-под минералки. Осипович сделал удивленное такое лицо, мол, никто ничего не подливал. А тот не верит, говорит: "Да ладно, что мы все, от воды, что ли, опьянели? Таких чудес сроду не бывало".
"Раньше не бывало, - ответил ему шеф, - а теперь бывает".
("Притча о работниках на винограднике", Евангелие от Матфея 20:1-16)
Мужчина в костюме: Он еще про другой банкет рассказывал, когда виноградовская фирма десятилетний юбилей отмечала. У меня есть любительская видеозапись, они себе на память снимали.
Мужчина в костюме включает видеомагнитофон. На экране - банкетный зал, длинный-длинный стол. Солидная фирма гуляет юбилей. На "начальственном" конце стола - Т-образная перекладина. Там сидят немолодые уже люди, все в хороших костюмах. Главное место - стул генерального директора - пустует, потому что директор стоит с молодежью на противоположном конце стола. "Молодежный" кусок стола находится почти у выхода из зала, он наименее престижен. Слышен веселый звон посуды.
На Т-образном перекрестке, за "ветеранскими" столами, встает один из руководителей фирмы. Он стучит вилкой по бокалу, привлекая внимание. Шум медленно-медленно стихает, раздаются крики "Сергей Николаевич хочет сказать! Сергей Николаевич, тост!" Наконец все затихли.Сергей Николаевич знаками объясняет директору, что просит того занять свое место во главе стола. Генеральный директоржестом показывает, что он останется здесь, с молодежью. Сергей Николаевич, стоя с бокалом, начинает говорить, обращаясь именно кгенеральному директору и глядя ему в глаза.
Сергей Николаевич: Владимир Евгеньевич! Говорю от имени ветеранов фирмы, той фирмы, пятнадцатилетний юбилей которой мы отмечаем. 15 лет назад ты позвал нас, нескольких человек, в эту авантюру. Ты ничего хорошего нам не обещал. И ты оказался прав. Мы столько горя хлебнули, столько лиха, хотя ни я, ни мои коллеги ни о чем не жалеем. Тем более, что ты оказался прав и в главном - мы добились успеха.
Фирма существует, развивается, с ней считаются. Мы выжили, хотя большинства из тех организаций, которые начинали одновременно с нами, уже нет. Но мы выжили, существуем как юридическое лицо. Однако я хотел бы сказать тебе не об этом. Я не думал, что на юбилее фирмы я почувствую обиду, однако я и мои друзья - твои друзья, ее чувствуем.
Мы сделали все, чтобы фирма существовала. Мы ее создали, эту фирму, она существует. И чувствуем, что как при социализме мы пахали, а благами пользовались другие, так и сейчас, при капитализме, пашут одни, а пользуются другие. Мы обеспечили фирме процветание, материальное благополучие, репутацию, кредитную историю, - и что мы видим? Ты тусуешься с людьми, которые пришли без году неделя. Конечно они способные ребята, я согласен. У них профильное образование, они все юристы, маркетологи, не то что мы, инженеры несчастные!
Но пусть они пройдут наш путь, пусть они с низов испытают все то, что испытали мы. Ты им не рассказываешь о том, как мы черным ходом от рэкетиров убегали, как с налоговой полицией договаривались, как экспедиторами ездили в мороз на ящиках с товаром, как замерзали на таможне. Ты расскажи, это очень поучительно. Расскажи о финансовых схемах, и чем мы рисковали, как тогда работали - пятнадцать, десять, восемь лет назад! Ты нам говорил: "У нас будет все - у нас будет фитнесс-центр, у нас будет дачный поселок, мы будем отдыхать на Канарах, у наших работников будет семейный врач, лучший в городе!"
Все это теперь есть. И люди, которые пришли на работу позавчера, ездят за счет фирмы с женами за границу, отдыхают на нашей базе на море, к их детям и внукам ходит семейный врач. Хорошо, конечно, только правильно ли это? Я говорю по-советски - справедливо ли это, что все так уж поровну? Мы-то за что горбатились? Мне не нужно каких-то особых материальных благ - ты же меня знаешь. Просто я чувствую, что это несправедливо, нечестно это!
Директор поднимает бокал на молодежном конце стола и громко кричит:
Директор: Алаверды, Сергей Николаевич, алаверды! Хочу сказать!
Прокашлявшись, начинает речь, обращаясь в первую очередь к старикам на противоположном конце стола.
Директор: Да, лет десять назад жизнь у нас была трудной. Сейчас, конечно, фирме легче. Так а для чего мы горбатились-то? Чтобы нам самим все это сделать, фирму построить, нам самим пользоваться. А других не подпускать? Ну скажи, Сергей Николаевич, ты что, хотел бы, чтобы в наш корпоративный фитнес-центр пускали только ветеранов? И что мы с тобою вдвоем будем делать в пустом фитнес-центре? Зачем он нам, с нашим-то неизбежным циррозом печени?
Или тебе обидно, что новые сотрудники не испытали всех тех унижений, тех пакостей, через которые прошли мы? Так это ж радоваться надо, что к людям не прилипла та грязь первоначального накопления капитала, которой мы с тобой нахлебались по самые уши? Мы что, лучше от этого стали? Вот не прошел бы ты через всю ту мерзость, через которую мы прошли, ты бы сейчас так не говорил, и не было бы этих комплексов, и обид на жизнь не было бы. Потому-то ты и обижаешься, и все мы обижаемся, и я в глубине души обижаюсь, но не на молодежь мы обижаемся.
Да ладно, не буду много говорить. Как старый демократ, я приказываю всем выпить за нашу корпоративную молодежь, здоровую, счастливую и богатую! До дна!
Мужчина в костюме выключает видеомагнитофон.
Парень: Наверное, пожилым людям все-таки трудно смириться с тем, что так называемый соцпакет распределяется без учета стажа, заслуг и званий. Да и начальство, если вообще о ком-то, кроме себя, заботится, то о них в первую очередь.
("Исцеление слуги сотника", Евангелие от Матфея 8:5-13)
Мужчина в костюме: Всяко бывает... Раз как-то останавливается около нас военный УАЗик. Выходит из него майор, подходит к Осиповичу, вытянулся по струнке, и говорит: "Разрешите обратиться?"
Осипович видит - в такой манере разговор не получится. Поэтому гражданским таким тоном отвечает: "Чем могу быть полезен?"
Тот поосмелел, и начал объяснять: "У меня в роте солдата парализовало. Понимаете, очень жалко парня. Нельзя ли как-нибудь помочь?"
Шеф ему: "Конечно. Идемте прямо сейчас в госпиталь. В какой он там у вас палате?"
Тут-то майор и замялся: "Понимаете, там, в госпитале, врачи к этому, к такому методу лечения, как-то не очень... Нельзя ли помочь, не заходя в госпиталь? Ведь говорят, Вы и по фотографии лечите".
Осипович улыбнулся: "Ну раз говорят, значит лечу. Давайте фото больного".
Майор тут же вытащил заготовленную фотку, отдал. Шеф положил ее на правую ладонь, левой прикрыл, и так пару минут подержал. Затем вернул фотографию майору.
"Все! - говорит, - Здоров ваш боец. Смотрите, снова не доведите его до больничной койки. "Мне сверху видно все, ты так и знай!"
("Исцеление сына царедворца из Капернаума", Евангелие от Иоанна 4:46-54)
Парень: С одним большим чином из администрации Президента была похожая история. Он разыскал Осиповича и уговаривал поехать к нему домой, вылечить сына. У того врачи из "кремлевки" никак не могли температуру сбить, уже и реанимобиль стоял во дворе в полной готовности.
Вот стоит этот чиновник, в глаза Осиповичу жалобно смотрит. А лицо все равно, как начальству и положено, каменное. Постояли они так некоторое время, пока шеф не сказал: "Можете идти. Ваш сын здоров".
Тот стал благодарить, мол, можете рассчитывать на любую помощь с моей стороны. И еще добавил насчет помощи, как будто знал что-то: "Поверьте, она вполне может Вам понадобиться в самое ближайшее время. Я Ваш должник на всю оставшуюся жизнь".
А Осипович усмехнулся: "На чью оставшуюся жизнь - мою или вашу"? Чиновник ответил: "Вашу". "Ну, - говорит тогда наш шеф, - в таком случае вам не о чем беспокоиться. Ваш долг скоро будет списан".
Бомж: И чем дело кончилось?
Парень: Чиновник этот гонит по "рублевке" на машине с мигалкой, и все шофера торопит. Подъезжают к дому, влетают во двор. Он выскакивает из машины, взбегает по лестнице в свой коттедж. А навстречу спускаются два охранника и кричат ему: "Температура 36,6! По дому ходит! Музыку слушает!"
("Исцеление расслабленного", Евангелие от Луки 5:18-19)
Колхозник: После таких случаев больные стали со всей страны приезжать. Раз, помню, в одном селе столько народу лечиться собралось, что многие не могли даже во двор пройти, чтобы Осиповича хотя бы увидеть. Кричат: "Не больше одного исцеления в одни руки!", "Иногородних не пускать! Пускать по прописке!" И тут еще привезли кровать с мужиком парализованным.
Родственники его видят, что не пробиться с носилками через толпу. Так они съездили на стройку, где больной до паралича-то работал, и взяли автокран ЗИЛовский. Подогнали кран к забору дома, положили парализованного на койку, застропили ее, и подняли краном да прямо над толпой во двор перенесли и перед шефом поставили.
Мужчина в костюме: И как результат?
Колхозник: На своих ногах мужик ушел, причем сам койку свою разобрал перед этим.
("Исцеление слепорожденного", Евангелие от Иоанна 9:1-34)
Мужчина в костюме: Для официальной медицины такие выздоровления - как красная тряпка для быка.
Парень: Еще бы! Я помню, как они ошкурились, когда Осипович слепому от рождения парню зрение вернул. Они тогда специальный консилиум собрали, чтобы доказать факт шарлатанства.
Колхозник: Расскажи-ка, Ваня, поподробнее.
Парень: Сидят в кабинете главврача окулисты, которые в авторитете в своей среде. Вызвали того пациента прозревшего, и спрашивают, кто его лечил, какими медикаментами и с помощью каких процедур.
А прошло уже несколько дней после выздоровления, и парень устал всем рассказывать одно и то же. Вот он и начал бубнить монотонным голосом о том, как Осипович сделал для него какую-то мазь, велел намазать глаза, а через некоторое время умыться. Как только он умылся, сразу стал видеть.
Врачи между собой заспорили. Один убежденно говорил, что это не лечение, а элементарный обман и уголовщина, другой уговаривал сначала разобраться, ведь результат-то налицо. В конце концов сказали парню, чтобы он родителей позвал; может, они что-нибудь еще вспомнят.
Пришли родители, и окулисты давай их расспрашивать, кто их сына лечил - врач или не врач, был ли на нем белый халат, не показывал ли им Осипович какой-нибудь диплом или иной документ, не говорил ли, в какой организации работает.
Родители оказались людьми пожилыми, но с хорошей памятью. В том смысле, что помнили те времена, когда за знахарство или даже за обращение за помощью к знахарю можно было получить очень серьезные неприятности. Поэтому они ничего пояснять не стали, просто вежливо так сказали: "Мы люди простые, в медицине не разбираемся. Да, наш сын был слепым, а сейчас, слава богу, нет. А подробности вы у него самого спросите, он ведь уже у нас совершеннолетний".
А больному бывшему все это уже надоело. Он и говорит докторам: "Я не знаю, врач он был или не врач. Знаю только, что я был слепой, а теперь зрячий. А зачем вы так подробно спрашиваете, что он со мной делал? Если хотите научиться делать то же самое, так поступите к нему ассистентами".
Тут доктора возмутились: "Это еще кто к кому в ассистенты должен записываться? Мы-то как раз врачи, мы-то как раз в мединститутах учились и дипломы получали, диссертации защищали. Мы несем ответственность перед государством за все, что мы делаем. А вот тот, кто с тобой работал, несет ли он ответственность - это еще надо посмотреть! Если случись что с тобой, хуже, чем было, его ведь теперь не найти! Кто он? Где он? Он же не у нас, не в системе здравоохранения! Мы его вообще не знаем!"
А парень прозревший усмехнулся. "Вот и странно, - говорит, - что не знаете. Меня-то вы всю жизнь лечили, и не вылечили. А он, - раз! - и вылечил, хоть вы его и знать не знаете. Что ж у вас тут за медицина такая?"
Тут врачи окончательно обиделись, и выгнали всех из кабинета.
("Притча о неверном управителе", Евангелие от Луки 16:1-8)
Колхозник глядит на часы и говорит мужчине в костюме: Включи-ка сейчас телевизор, там должны показать сюжет, про который Осипович рассказывал. Про проворовавшегося управляющего.
Мужчина в костюме включает телевизор. Голос диктора за кадром сообщает о том, что сюжет снят скрытой камерой. На экране пустой кабинет с большим окном. В окне виден двор колхозной МТС, заставленный раскуроченной колхозной техникой - тракторами, комбайнами, сеялками, культиваторами, грузовиками. Посреди двора, около председательской "Нивы" - председатель колхоза в костюме и галстуке, брюки заправлены в резиновые сапоги. Перед ним стоит главный механик с жуликоватой рожей, и пытается оправдываться. Председатель, возмущенно обводя рукой картину общей разрухи, выговаривает механику. Они идут со двора к кабинет. Разговор в кабинете:
Председатель: Все, достал ты меня. Иди пиши заявление об уходе, завтра проведу инвентаризацию имущества. Посмотрим, что ты тут наворотил. И имей в виду, я разберусь, на какие шиши твоя дочка в городе квартиру купила.
Председатель выходит из кабинета. В окне видно, как он садится в машину и уезжает со двора МТС. Главный механик звонит по старому дисковому телефону. Там раздается шипение, телефон не работает. Механик, выматерившись, достает из внутреннего кармана маленький блестящий сотовый телефон, набирает номер.
Механик: Рашид, приезжай быстрее. Серьезное дело. И печать не забудь.
Через короткое время приезжает Рашид, кавказец лет 35-40, в яркой куртке, с папкой для документов. Без стука заходит к механику, закрывает дверь. Механик торопливо достает из сейфа бумаги, кладет на подпись и говорит.
Механик: Значит так. Это акты о якобы выполненных твоей фирмой работах. Аванс, - 40% на запчасти, мы тебе уже перечислили. Благодари бога, то есть меня. Значит так, сейчас я подписываю, что работы ты все сдал, так что деньги получишь.
Рашид (с радостным удивлением): Ну спасибо, ты сегодня добрый.
Механик: Я последний раз добрый.
Рашид (с аккуратным недоверием): А главбух подпишет?
Механик (раздраженно): А куда она денется? Если не подпишет, я вспомню, чей это сын машину-то по пьянке разбил. Да, Рашид, мне в этот раз не 30, а 35 процентов, потому что сумма большая, это во-первых, и во- вторых потому что это в последний раз.
Рашид(вежливо): Что случилось?
Механик: Сам догадываешься, что случилось. Ухожу я.
Рашид (без всякого удивления): Значит, уволили.
Механик: Не пропаду. Возьмешь к себе в фирму? Я тебе нужен. Я весь район знаю, и не только район. Так что, когда процентовки закрывать будешь, без меня тебе не обойтись. Да и вообще, я вам не чужой.
Рашид делает вид, что задумался. Потом уверенным голосом говорит.
Рашид: Конечно возьмем. Ты нам не чужой. А когда обрезание сделаешь, совсем своим станешь. (Покровительственно, но вежливо хлопает механика по плечу).
В комнату врываются милиционеры, хватают механика и Рашида за руки. Входят понятые.
Мужчина в костюме выключает видеомагнитофон.
("Призвание Матфея", Евангелие от Матфея 9:9)
Бомж: Зачем выключил? Чего не дал досмотреть до конца?
Мужчина в костюме: Да там ничего интересного больше не будет. Я на такие сцены еще на прошлой работе насмотрелся.
Колхозник - мужчине в костюме: А когда ты к нам перешел? Как это было?
Мужчина в костюме: Я раньше работал в налоговой полиции. Выхожу как-то из офиса, а мимо идет Осипович. Посмотрел он на меня внимательно, и сказал: "Переходи лучше ко мне, пора тебе настоящим делом заняться". Так я когда письмо о переводе в отдел кадров принес, мне майор прямо сказал: "Ты чо, Матвей, с дуба рухнул? Такой работой не разбрасываются. Да и ты, наверное, и денег себе еще не вернул, которые за должность заплатил?" Зато сейчас, когда их встречаю, обижаются. Думают, я потому и уволился, что заранее узнал от Осиповича, что налоговую полицию ликвидируют, а их не предупредил.
("Призвание Матфея", Евангелие от Марка 2:14-15)
Бомж: Насколько я знаю, все было похоже, но не совсем так. Ничего не знаю о налоговой полиции, но вроде как работал ты охранником на рынке. И с шефом, говорят, ты познакомился, когда принял его за бомжа, и за шкварник выводил его с территории охраняемого объекта. Но он по дороге уболтал тебя, и вы пошли к тебе в караулку. Ты позвал охранников с других постов, и вы там выпили и закусили. И только потом ты стал с Осиповичем работать. Такая у меня версия.
Мужчина в костюме: Ну и оставайся с ней. Мне-то лучше знать, что со мной было и чего не было.
Колхозник: А что, кошмары про старую работу тебе не снятся?
("Страшный суд", Евангелие от Матфея 24:2-22)
Мужчина в костюме: Снятся. Не по работе, конечно, а на более глобальные темы. Помните, как шеф про будущий "страшный суд" рассказывал? Мне после того ночью сон об этом приснился. Вот уж триллер так триллер! Голливуд отдыхает!
Бомж: Ну и что там было?
Мужчина в костюме: Представляете, я сплю, и мне снится, что я сплю. А потом просыпаюсь от того, что слышу громкие удары, звон стекла разбитого, крики какие-то. Открываю глаза, выскакиваю из постели, подбегаю к окну.
Там вижу, как во дворе "Шкода" Сергея, моего соседа с первого этажа, с визгом разворачивается, хочет выехать. А ей грузовик дорогу специально перегородил, не пускает. Подбегают к "Шкоде" какие-то мужики, разбивают стекла монтажками, вытаскивают Серегу через лобовое стекло на асфальт, и пинают по-страшному. Рядом, вижу, какой-то "качок" бейсбольной битой магазинную витрину громит, чтобы внутрь залезть. Тут мимо меня с верхнего этажа человек на землю падает.
Я как шарахнусь от окна, и скорее одеваться. Побросал в портфель самое ценное - документы, банковские карточки, деньги, и - на выход. В прихожей пробегаю мимо зеркала, глянул на себя, - ну точно, "новый русский" в бегах. И одежда, и прическа, да и выражение лица совсем не пролетарские.
Я бегом в гардеробную, скинул весь прикид, напялил старые кроссовки, портки, в которых давным-давно дачу красил, и куртку драную отцовскую, волосы взъерошил. Ценное все из портфеля вывалил в пакет из "гастронома", паспорт и телефон - за пазуху. Открыл дверь, и вниз по лестнице.
Гляжу, а снизу уже поднимаются двое громил. Я сообразил, что надо для них "своим" прикинуться. Показываю пальцем назад, на свою открытую дверь, и говорю им: "Сбежал, сука. Наверх, значит, убежал. Пошли наверх". Вместе с ними поднялся на третий этаж, а там уже дверь выломана, вещи разбросаны. "Ну, - говорю вслух, - тут больше ловить нечего, все стоящее уже взяли". И, оставив их наверху, как бы не торопясь, спускаюсь на улицу.
А там целая бригада люмпенов пытается взломать мою гаражную дверь в цокольном этаже. Ковыряют ломами и монтажками, но без толку. Пахан увидел меня, схватил за рукав, и скомандовал: "Помогай! Он, гнида, в гараже заперся". Гнида - это, значит, я, или сосед мой по гаражу, Юра.
Вдруг внутри гаража мотор как заревет, дверь распахнулась, и вылетает Юрка на своем джипе. На заднем сидении, вижу, жена с дочкой. У дочки лицо перепуганное до смерти, а Наталья, жена, вообще никакая. В глазах даже не ужас, а полный паралич!
Пока Юра во дворе разворачивался, пахан выхватил пистолет, и высадил всю обойму в машину. Джип управление потерял, и в угол трансформаторной будки въехал. Урки с ломами и монтажками побежали к нему, пассажиров добивать.
А у меня в этот момент за пазухой телефон зазвонил. Я инстинктивно к нему рукой потянулся, а громилы, которые рядом стояли, заметили. Пахан им говорит: "Обыщите-ка его, ребята!"
Я стараюсь отговориться, мол, вы что, земляки, своих не узнаете! А они вытряхивают документы из пакета, лезут мне за пазуху. Находят паспорт и телефон, отдают пахану. Тот открывает паспорт и вслух зачитывает прописку: "Улица Кирова, дом семнадцать, квартира три". Затем он глядит на угол дома. А там как раз и написано "Кирова, 17". Посмотрел он на меня, кивнул так понимающе: "А, так ты, буржуй, значит, местный будешь".
Тут мне кто-то сзади дал подсечку, я упал на спину. Вижу - пахан ко мне наклоняется, растопыренные пальцы к моим глазам тянет.
В этом месте я и проснулся. И сразу понял, что я всегда знал про этот страшный суд, всегда в глубине души понимал, как оно будет. Но только после слов Осиповича я решился самому себе в этом признаться, хотя бы и во сне.
("Страшный суд", Евангелие от Иоанна 16:2)
Парень: Мне в тот день тоже аналогичный ужастик приснился. Даже жутче и безнадежнее.
Будто работаю я в какой-то казенной конторе. Причем кабинета у меня нет, а сижу я в служебном коридоре за неудобным столиком. А над моей головой - трафаретом написанная табличка: "Заместитель главного специалиста". И вот, звоню домой.
Дома бабушка снимает трубку. Я ее спрашиваю: "Вы что, уже вернулись? Удалось получить справку?" Я же знаю, что бабушка с моей младшей сестрой должны были взять справку какую-то важную. Бабушка отвечает, что еще и не ходили.
Я волнуюсь, уговариваю их собираться и идти скорее. Говорю, что надо идти утром, когда на улицах спокойно. Бабушка покорно так соглашается, слышу, кричит моей сестре, мол, Танюша, собирайся. Та отвечает, что уже готова. И голоса у всех какие-то приглушенные, подавленные.
Вижу, как выходят они на улицу. У подъезда большой плакат, на двух языках. Вверху написано что-то арабской вязью, а ниже по-русски: "Гайнутдинов - наш Президент!"
Вот идут они по улице, проходят мимо припаркованной машины ГАИ. Инспектор ГАИ, кавказского происхождения, напряженно так всматривается в поток машин. А машины едут все больше с затемненными стеклами. Вдруг он видит старенькие "Жигули", и знаком останавливает их. Водитель "Жигулей", русский, выходит из машины и перепуганно спрашивает, что случилось. А инспектор кричит ему что-то по-тюркски или на каком другом гортанном наречии. Водитель растерянно разводит руками, а инспектор повторяет уже по-русски, хотя и с акцентом: "Документы давай! Паспорт давай!" Водитель еще больше пугается, суетливо так лезет за документами.
Бабушка с Танюхой идут мимо, смотрят с тоской на это дело. А вокруг вывески на разных языках. В основном на арабском и тюркском, есть и по-русски, есть и иероглифы. Названия улиц всегда на двух языках - сверху по-арабски, снизу по-русски. Проходят они мимо знакомой церкви, только на ней вместо крестов - полумесяцы, и два минарета рядом построены.
Идут они мимо будки, где шаурма продается. Продавец, тоже из бывших нацменьшинств, смотрит на них в упор. И взгляд у него откровенный и совершенно безумный. Как только мои прошли мимо его ларька, вижу, он берет большой нож, которым шаурму нарезал, заворачивает его в газету, и идет следом.
Он слегка волочит ногу, поэтому спешит. А бабушка прямо затылком чувствует его приближение, и тоже начинает идти быстрее. Уже и конечная остановка видна, и трамвай на ней стоит, осталось пройти совсем немного. А у бабушки сил нет бежать, вижу, она задыхается, сердце стучит. Она и говорит: "Езжай без меня, Танюша. Я потом доеду. Прошу тебя, Танюша, езжай без меня!"
А Таня глядит перепуганно, но говорит спокойным таким голосом, только подчеркнуто медленно, мол, не волнуйся, бабушка, уедем вместе, мы успеем. Они пытаются идти все быстрее, наконец, подбегают к открытой двери последнего вагона. А в это время в динамике слышно, как водитель трамвая объявляет сначала по-тюркски, затем по-русски: "Двери закрываются".
Вижу, как двое из вагона в закрывающуюся дверь смотрят: русский старик глядит с испугом, и еще лицо чье-то монголоидное наблюдает с интересом, что такое сейчас на остановке будет. Дверь захлопывается прямо перед бабушкой и Таней. Они оборачиваются, и видят, как на них этот продавец шаурмы с ножом несется. Тут я от ужаса и проснулся.
Все четверо некоторое время молчат.
("Преображение", Евангелие от Марка 9:2-8)
Бомж: Как-то раз шеф и еще трое наших поднимались в гору, и попали в туман. Как туман слегка рассеялся, глядят эти трое, и видят - Осипович уже не в фуфайке, а в белом, с иголочки, костюме, с галстуком, сам на себя непохожий. Стоит он впереди них, и с двумя людьми разговаривает. Потом снова туман всех их накрыл, и из тумана какой-то новый голос про Осиповича говорил. А когда туман исчез, все снова стало по-прежнему. Что это было, так никто и не понял.
("Преображение", Евангелие от Матфея 17:1-8)
Мужчина в костюме: Так Яша про это рассказывал, он же был там. В тот раз у шефа не только костюм поменялся, но и лицо, и фигура. А так все верно - и про двух новых собеседников, и про голос из тумана.
("Преображение",Евангелие от Луки 9:28-36)
Колхозник: Не знаю, мил человек, что тебе Яша сказал, а мне вот Петр рассказывал. Он тоже там был. Так вот, они там заснули. Проснулись, и видят, - Осипович стоит весь в лучах света, так что они его сразу даже и не узнали. И два человека с ним разговаривают. Пригляделись - вокруг киносъемочное оборудование, свет падает из этих, как их, юпитеров, один из этих двух людей кинокамеру держит, другой микрофон.
В-общем, видимо, они-то и переодели и загримировали шефа, чтобы то ли для кино, то ли для телевидения его снимать. Затем, действительно, туман все снова накрыл. Уж не знаю, настоящий был туман или поддельный, бутафорский. И голос какой-то руководящий, действительно, из этого тумана раздавался, про нашего шефа говорил. А как туман рассеялся, все вдруг стало по-прежнему, - и Осипович такой же, как раньше, и людей незнакомых вокруг нет.
Парень - колхознику: Насчет кино с телевидением - это ты круто завернул! Вообще-то за телевизор у нас Матвей отвечает (кивает на мужчину в костюме).
Парень - мужчине в костюме: Что скажешь?
("Притча о немилосердном должнике", Евангелие от Матфея 18:23-34)
Мужчина в костюме: Ничего я говорить не буду. Я просто включу запись одной телепрограммы. Очень, по мнению шефа, поучительной.
Мужчина в костюме включает видеомагнитофон. На экране, над головой телеведущего, светится рубрика: "Экономика нашей области: что нового".
Телеведущий: Вчера неожиданным образом завершилась эпопея с урегулированием задолженности Злобнинского машиностроительного завода. Напомним вам сюжет, прошедший в нашей телепередаче месяц назад.
Картинка в кадре меняется. Та же рубрика, тот же ведущий, но в другом костюме.
Ведущий: Сегодня было подписано соглашение о реструктуризации бюджетной задолженности Злобнинского машиностроительного завода. Долги, достигавшие ста миллионов рублей, камнем висели на шее предприятия и не оставляли ему никаких шансов на выживание. Завод был обречен на банкротство. Однако, и директор, и коллектив приложили немало усилий для того, чтобы государство, перед которым и был основной долг, в конце концов, сжалилось над предприятием и согласилось отсрочить выплату долга по специальному графику аж на двадцать лет без всяких процентов. Речь идет о фактическом списании долга.
Чего это стоило коллективу, мы уже не узнаем. Известно только, что на заводе собирали подписи под ходатайствами и собирались перекрывать железнодорожную ветку. Неоднократно делегации ветеранов предприятия ходили по коридорам власти; генеральный директор дневал и ночевал в помещении налоговой инспекции и в департаменте финансов областной администрации. Эти усилия увенчались успехом. И чтобы закрепить этот успех в сознании зрителей, мы предоставляем слово генеральному директору Злобнинского машиностроительного завода. Прошу Вас.
Сидящий рядом с телеведущим генеральный директор с приподнятой интонацией начинает вещать:
В первую очередь я хочу поблагодарить руководство областной налоговой инспекции за дальновидный, не побоюсь этого слова, государственный подход к делу. Конечно, можно было, упираясь в букву закона и игнорируя дух законодательства, пытаться содрать с лежачего предприятия совершенно непосильный долг, образовавшийся за длительное время, и тем самым обречь предприятие на банкротство. Что бы это значило для экономики нашего города? Люди были бы выброшены на улицу, лишились куска хлеба, перестали бы платиться подоходный и прочие налоги. Предприятие за бесценок было бы скуплено какими-то посторонними инвесторами. Кто бы от этого выиграл? И я рад, что была проявлена мудрость и, не побоюсь этого слова, милосердие, говоря высоким штилем, "милость к падшим" в конкурентной борьбе.
Это дает нам уверенность, что наше предприятие, избавившись от долгового груза, сумеет пополнить оборотные средства, восстановить объемы производства, и быть достойным славы предыдущих поколений наших машиностроителей. Хотелось бы, чтобы пример мудрой налоговой политики нашей областного руководства был услышан в соседних областях, а также в других государственных органах. Поймите, что нет смысла собирать непосильные платежи с предприятий, если они при этом погибнут. В конце концов, милосердие окупается. Лучше отсрочить выплату долгов даже на десять, на двадцать лет, но сохранить эти предприятия, спасти коллективы, спасти экономику.
Картинка на экране вновь меняется на первоначальную. Ведущий продолжает:
Следующей серией эпопеи был наш сюжет, с которым мы ознакомили телезрителей две недели назад. Напомню, речь шла о том, что по иску Злобнинского машиностроительного завода был объявлен банкротом ремонтно-строительный кооператив "Надежда".
В кадре появляется новостной сюжет, снятый на ступеньках арбитражного суда. Директор Злобнинского машиностроительного завода, стоя рядом с вывеской арбитражного суда, суровым голосом уверенно говорит:
Директор: А почему мы должны были ждать, пока они соберут, наконец, средства и заплатят свои долги. Да и аргументы у них по меньшей мере несерьезные. Мол, полмиллиона рублей для нашего завода погоды не сделают, а для их кооператива это неподъемная сумма. Раз непосильная, так зачем было брать в долг нашу продукцию? Почему коллектив нашего завода должен страдать от того, что у них там в их экономике не сходится? О чем они думали? Почему наш коллектив должен расплачиваться за плохой менеджмент производственного кооператива?
Как говорят иностранцы, суров закон, но закон. Если законодательство предписывает, что за неуплату долга свыше определенной суммы предприятие подлежит банкротству, закон должен быть исполнен. В конце концов, мы живем в правовом государстве, поэтому мы настаиваем на том, чтобы производственный кооператив "Надежда" был объявлен банкротом, его имущество - продано с молотка, и из полученных сумм были возвращены долги нашему предприятию. Это законно, а, значит, это справедливо. А все же их разговоры о социальных проблемах, - это все для отвода глаз. Экономика - штука суровая, поэтому она всегда права.
Картинка в кадре снова становится первоначальной. Ведущий продолжает:
И вот вчера - очередной и, видимо, окончательный поворот сюжета. Налоговая инспекция расторгла соглашение о реструктуризации бюджетной задолженности Злобнинского машиностроительного завода. Предоставляем слово начальнику областной налоговой инспекции.
Пошла запись интервью в кабинете начальника. Начальница - женщина строгого вида, не очень сволочная, разъясняет твердым голосом:
Да, месяц назад мы подписали соглашение. Мы реструктуризировали задолженность машиностроительного завода, потому что хотели помочь заслуженному коллективу, потому что нас, в конце концов, уговорили и областные власти, и представители трудового коллектива, и генеральный директор. Я думаю, что если бы они те силы, которые они приложили для того, чтобы уговорить нас на реструктуризацию, они вложили бы в основную свою деятельность на более ранних стадиях, наверное, они достигли бы успеха, и реструктуризация просто не потребовалась бы.
Но две недели назад мы узнали, что мы-то им долг фактически простили в надежде, что предприятие поднимется на ноги и новыми налоговыми платежами, созданием рабочих мест, будет положительно сказываться на экономике области. А тут мы узнаем из прессы - вместо того, чтобы благоприятно влиять на общую бизнес-среду, они стали банкротить своих должников. То есть для себя они просили снисхождения, чтобы сохранить рабочие места и социальную сферу, а к другим поступают прямо противоположным образом. Я говорю прямо - такая двойная мораль не пойдет!
Телеведущий (уже как интервьюер в кабинете начальницы налоговой инспекции):
Но ведь соглашение о реструктуризации задолженности уже подписано. Как вы сможете его расторгнуть? На каких законных основаниях?
Начальница неопределенно теребит бумаги, затем, подняв глаза и глядя в камеру, совершенно спокойно говорит:
Ни одно соглашение не подписывается без тех или иных несоответствий. Я не говорю - нарушений, я говорю - несоответствий. Законы и подзаконные акты у нас часто меняются, и соблюсти все тонкости законодательства очень сложно. Поэтому найти те или иные закавыки в любом соглашении несложно. Поэтому соглашение о реструктуризации задолженности расторгнуто на полном законном основании. И что уж теперь будет со Злобнинским машиностроительным заводом, то и будет. Как они говорили: "По закону", вот в соответствии с законом, пусть арбитражный суд и решит их судьбу.
Мужчина в костюме выключает видеомагнитофон и спрашивает парня.
("Чудесное насыщение пяти тысяч человек", Евангелие от Иоанна 6:1-13)
Мужчина в костюме (обращаясь к парню): А помнишь, Иван, как мы народ в парке кормили?
Парень: Да, это было как в сказке про суп из топора.
Колхозник: Расскажи.
Парень: Очень много людей тогда собралось. И больные, и здоровые; кто в инвалидном кресле, кто на своих двоих, кто на костылях, кто с велосипедом. Все улицы вокруг парка были машинами забиты.
Осипович поглядел на толпу, и спрашивает Филиппа, чем, мол, кормить-то будем? Люди скоро проголодаются. Тот прикинул, получается около пяти тысяч человек. Ну, говорит, тут продуктов надо немерено. А Андрей добавил. У нас, говорит, есть только пять буханок и две рыбины, и больше ни крошки.
Шеф спрашивает - "Знаете, за что академик Семенов получил нобелевскую премию? За исследование цепных реакций".
Мужчина в костюме (перебивая парня): Я ответил, что когда работал в налоговой, то нас все больше насчет финансовых пирамид просвещали. Это похоже на цепные реакции? Осипович ответил, что цепная реакция - это как бы финансовая пирамида, только наоборот. На входе - рубль от одного, на выходе - миллион для всех.
Парень (продолжая): Делите, говорит, эти пять буханок и рыбу на куски. Раздавайте людям, и пусть они передают дальше.
Я, значит, отдаю тем, кто ко мне поближе. И вижу, что ту еду, которую от нас получили, люди оставляют себе, а дальше передают что из дома принесли: кто бутерброды, кто чипсы, кто йогурт, кто яблоки. Потом, гляжу, совсем народ разгулялся, сидят кругами на траве, все съестное друг у друга коллективизировали; уже и бутылки со спиртным по кругу передают.
В-общем, когда к вечеру все разошлись, Осипович попросил нас собрать объедки, чтобы не мусорить. Так мы набрали двенадцать картонных коробов.
("Чудесная рыбная ловля", Евангелие от Луки 5:4-7)
Колхозник: Похожий случай был на рыбалке. Тогда Петр с Иваном и Яшей удили на двух лодках; ничего за ночь не поймали, только измучились. А когда шеф сел в одну из лодок, так сразу такой клев начался, - они обе лодки рыбой завалили. Причем мелкую не брали, только крупняк.
("Чудесная рыбная ловля", Евангелие от Иоанна 21:6-11)
Парень: Сто пятьдесят три штуки, как сейчас помню.
Бомж: Ну, начались рыбацкие рассказы... Ты, что ли, считал?
Парень: Да нет, их инспектор рыбоохраны посчитал, хотел заактировать. Он как раз на моторке подъехал, когда мы к берегу причаливали. И говорит: "Ну, что, попались, ребята! Выкладывайте сеть".
Мы ему показали удочки, и отвечаем, мол, сети никакой нет и не было, да и без надобности. И так клев на удивление. Он не поверил, обшарил лодки. Ничего не нашел, и начал дохлым рыбам в глаза заглядывать. Все смотрел, нет ли признаков оглушения динамитом. Опять ничего не обнаружил, и уехал озадаченный.
Колхозник: А где сеть-то спрятали?
Парень: Как всегда, у Яши в лодке. Там у него под скамейкой двойное дно. Но в тот раз мы ее даже не доставали. Я же говорю, как шеф в лодку сел, рыба стала клевать как сумасшедшая.
("Бегство в Египет", Евангелие от Матфея 2:13-15)
Бомж: Кто знает, как Осиповича, еще маленького, спасали?
Мужчина в костюме: Я знаю. Это была целая эпопея. Осип как-то заснул у включенного телевизора. По ящику шла рекламная передача о наших туристах в Египте. Осип сквозь сон слышит, как ведущий все бубнит про пирамиды, про дешевизну и про какое-то гостеприимство особое.
В-общем, проснулся Осип под крики верблюдов, и сразу же начал в Египет собираться. Жена не возражала, но хотела не торопясь вещи подобрать, купить чего-нибудь нового в дорогу, со знакомыми посоветоваться. Так Осип не дал ей такой возможности, все торопил. Выкупил "горящую" путевку, пришел домой, закрыл жалюзи на окнах и даже запретил подходить к телефону. За пару часов уложили вещи и уехали.
("Избиение младенцев", Евангелие от Матфея 2:16)
И правильно сделали. Осип как в воду глядел. Начальство с какого-то перепугу распорядилось провести стопроцентную вакцинацию грудных детей до двухлетнего возраста включительно. Облздравотдел разослал соответствующий приказ по всем поликлиникам, детским садам и ЖЭКам, и началось... А прививка была так называемая комплексная, страшная, давала тяжелые осложнений, особенно на почки. Сколько детей здоровья лишились!
И не было никакой возможности уклониться. Без справки о прививке ни в ясли, ни в сад не пускают; больничный родителям не дают; в поликлинике не принимают. Про "родителей-отказников" сообщают начальству на работу. А если кто занял глухую оборону от педиаторов, так на дом приходят и запугивают соседей инфекциями.