Почему этот рассказ не пустословие, и не продукт скучающей фантазии :
1) Одна из моих знакомых работала инженером у своего мужа, крупного руководителя промышленности в Самаре в советские времена. Китайский ширпотреб похоронил эту отрасль промышленности, они оба остались без работы. Она, в силу своей ответственности, пошла работать на рынок, простым продавцом газет и журналов. Он впал в депрессию, из которой не выходил два года, не вставая с дивана. Видя, что двухлетнее сочувствие не помогает, она решила воздействовать на его самолюбие, попробовала "пилить". Это сработало, он пошёл устраиваться на работу и уже через месяц имел, в качестве начальника охраны в банке, служебную машину, собственную охрану и неплохую зарплату, как в прежние времена. Стал ли он после этого ценить то, что она жалела его два года, и то, что ей удалось его поднять с дивана? Нет, напротив, он обиделся, что она его, такого крутого, посмела "пилить". И через месяц он ушёл к другой женщине. Но самое страшное произошло потом. Ей, оставленной мужем, ей, переживающей свою неудачливость, пришлось пережить ещё одно испытание. Через несколько лет с ним случился инсульт. Она не могла не поехать в больницу. И тут оказалось, что он...забыл, что ушел от неё. Мало того, он принимал женщину, с которой жил уже долгое время...за неё. Когда Татьяна приехала и привезла таблетки, он спросил: ты же сегодня уже их привозила. Да, таблетки ему привозили, но не она, а новая жена. Он видел в ней Татьяну. Он начисто забыл телефон нового дома, а Татьяне названивал постоянно. И ей, обиженной, ей, преданной им, пришлось две недели играть в эту игру: как будто ничего не случилось, как будто он не сломал их семью. Врачи считали, что это сбережёт его здоровье. Как именно к нему вернулась к нему память, она мне не рассказывала. Наверное, об этом ей было страшно говорить. Это случилось не в сериале, а тут, рядом, среди нас. Разве эта трагедия двух или трёх жизней не стоит того, чтобы упомянуть о ней. Разве те, кто рядом с нами, заслуживают только презрительного игнорирования? Кто тогда мы сами? Эта история изложена не буквально, а вплетена в рассказ настроенческим эпизодом.
2) В Буяне, в Новом или Старом, точно не знаю, убили старика, который помогал людям, кодируя их от курения, алкоголизма и наркомании с помощью молитв. Это рассказал мне человек, который сам бросил пить с его помощью. Старик брал совсем немного за свою помощь, а убит был бессмысленно, жестоко. Неужели и его жизнь и его смерть не заслуживают того, чтобы их упомянули хотя бы анонимно?
3) Табаков, Брынцалов, Шаинский, и др. очень многословны и убедительны, когда описывают прелести женитьбы на молодых женщинах. Общественное мнение великодушно одобряет их словом и делом: такие браки в моде. Мне бы хотелось внести нотку диссонанса в это единогласие. За этой частью рассказа стоит много, очень много наблюдений и пережитых мыслей. Хоть и лучше Чехова не скажешь,( но его критическое мнение о таких союзах практически не цитируется,) а всё-таки и я попыталась препарировать кажущуюся идиллию таких семей. Исключительно ради разнообразия декларируемых мнений. И чтобы верные мужья не считали себя "отстающими".
Положа руку на сердце: разве 5 страниц - много для такой смысловой и эмоциональной нагрузки рассказа?
Мне хотелось, чтобы скрытая насыщенность рассказа не отпускала читателя весь рассказ, чтобы эмоциональное воздействие провело работу бОльшую, чем чисто логические выкладки и холодные споры. А может быть этот рассказ - мой личный стон по тому, как видоизменилась семья и отношения в ней за какие-то три поколения и желание вернуть "ту" семью, где мужчина и женщина были связаны между собой мистическими узами в отличие от тех временных союзов, в которые превратились нынешние браки (что подтверждает статистика разводов). Мне кажется, подзабытый мотив о "богоданности" брака найдёт отклик у читателей обоих полов.
Важный человек в стеганом атласном халате не спеша с достоинством налил себе гранатового сока, и, гордо откинув голову, начал неспешно, с достоинством набирать тест на компьютере. Экран заполнялся быстрее, чем пустел стакан.Пальцы перебирали клавиатуру всё быстрее и быстрее, как пианист, уже слышалась некая музыка из-под его пальцев, потом кнопки начали щёлкать с такой скоростью, что невольный зритель задался бы вопросом: полноте, а человек ли это? Человек так не может. Казалось, клавиатура вот-вот задымится.От такого конца её спасло тихое шарканье за дверью. Как ни едва слышно оно было, а человек резко замер, соскочил со стула, и смешно переваливаясь,и чудом не запутавшись в длинных полах халата, исчез в глубокой тени угла. Он оказался очень маленького роста, практически лилипут из лилипутов.
Казалось, он очень взволнован.
Дверь отрылась, и к комьютеру подошла высокая тучная женщина в рабочем халате и резиновыми перчатками в кармане.
-Во! Опять эта компьютер не выключила! Вот скажу Алексею Михайловичу...Что, так трудно , что ли? Взяла, выдернула из розетки и иди себе, куда хочешь.-Она грубо дернула шнур, экран вспыхнул и погас. Из угла послышалось скуление.
-Собаку, что ли , завели? Это ещё за псиной убирайся? -Домработница неожиданно резво кинулась прочь из комнаты, вернулась со шваброй, и начала шарить ей под диваном.
-Нету никого. Тьфу ты, странная это квартира...-Она продолжала бурчать, но разве нас интересует это бурчание? Гораздо интереснее, что писал маленький человечек, столь взволнованно. Вот он, вот он, высунул руку из крайней дверцы шкафа-купе, и протянул её по направлению к компьютерному столику. Рука становилась всё длиннее и длиннее, наконец, цапнула с края неразрезанную сигару и проворно ускользнула назад.
Усмешка из небытия
Как быстро собирается пробка даже за городом. Процессия только что перекрыла движение, а уже пара десятков машин замерла длинным хвостом. Порше Алексея Михайловича была в этой пробке первой, и, пожалуй, самой крутой. Он даже чертыхнулся, что не успел проскочить раньше, что вообще поехал за город. Не так часто его тянуло бесцельно погонять по трассе. Он считал, что делал это для собственного удовольствия. Но сегодня этот привычный ход мысли принял навязчивый оттенок, его просто невыносимо тянуло за город, он будто повиновался чужой непреодолимой воле и, вырвавшись за город, на трассу, почувствовал облегчение, точно выполнив поставленную перед ним задачу. И что же? Здесь, за городом, перекрыв движение колонне машин, старец появился на последнюю встречу. Алексей Михайлович сразу узнал его и содрогнулся: сколько же у него, оказывается, поклонников и почитателей. Алексей Михайлович иногда ловил себя на мысли, что хочет увидеть старца, его тянуло уяснить что-то недосказанное, но он всегда одергивал себя. Вдруг кто-нибудь увидит его, депутата гордумы в халупе деревенского знахаря?
И вот он сам появился навстречу. В бесшумно бредущей толпе скорбных людей, весь усыпанный цветами, в скромном дощатом гробу. Алексей Михайлович переморгнул: лица мужчин, несущих гроб, никак не искажались отражением усталости или усилий, казалось, они идут сами по себе, а гроб плывет по воздуху. В прочем, сколько веса в том иссохшемся старце? А туда же - вояка: мог ведь отказаться и не учавствовать в теледебатах, так нет, согласился. Захотел стать телезвездой на старости лет. Это, видно, его и добило. Переволновался, не смог вынести публичной порки. Алексей Михайлович машинально сорвал ветку цветущей черемухи с придорожного куста, но тут же остановился, передумал и кинул благоухающую ветку на сиденье машины: машину не бросить и до гроба быстро не добраться.
Он слегка отошел от своего Порше и обратился к крайнему в процессии мужчине, чьё лицо сочетало в себе черты сразу и гоп-стопника и лётчика. Дальнобойщик-определил Алексей Михайлович.
-Отчего дед умер? От инфаркта?
-Не умер. Его убили.
-Убили? Кто?
-Крутые привезли наркошу кодироваться, а он сказал: нужно вызвать скорую, он без сознания и в коме. Надо сначала снять интоксикацию. Они говорят: какой же ты колдун? Или кодируй или убьём.
Он сказал, надо сначала снять отравление. Они вызвали скорую. Пока везли, тот помер. Они вернулись и застрелили его.
Алексей Михайлович почувствовал облегчение: значит, дед умер не из-за передачи. Алексей Михайлович согласился быть порщиком, "разнести знахарство в пух и прах на экране", но ему неприятно оказалось бы чувствовать себя палачом.
- Вот тебе и знахарь, - теперь спокойно думал он, - Понятно, что работать с отравленным бессознательным телом бесполезно, но почему старик не смог повлиять на тех, кто привёз передозировавшегося наркошу? Облажался ты, старик. Смертельно облажался. Не предусмотрел, не почувствовал. Вот он, последний аргумент в нашем споре.
Алексею Михайловичу не чуждо было ничто человеческое. Ему жаль было жертву убийц, но мозг его, мозг рационалиста параллельно подводил итоги. Всё - таки он был прав, как всегда. Старик оказался шарлатаном. Не предвидеть собственную смерть? А тогда, при первой встрече, его представили чуть ли не местным Нострадамусом. Впрочем, та глуповатая звездулька - журналистка так и назвала его: Нострадамус, ещё приплела Вангу, и ещё целый список, небольшой, в меру своего непрофессионализма и поверхностности.
Вот Алексей Михайлович - профессионал. Когда на яхте старого знакомого, заведующего наркологической клиники, он пообещал выступить в местной телепередаче, разоблачить шарлатана, оттягивающего у лечебницы клиентуру, обязался "стереть его в порошок публично", то тщательно подготовился, выписал убойные цитаты из Ницше, а некоторые изречения Ленина пустил от своего лица, и был очень доволен собой. Интересно, теперь, после смерти старика, передача выйдет в эфир? Алексей Михайлович помнил, что в конце что-то произошло со стариком, он начал заговариваться, произнёс какую-то странную фразу, после чего все засуетились, отключили камеры, и разочарованно-мрачно начали собирать аппаратуру и режиссер программы подошёл к нему, Алексею Михайловичу и, не глядя в глаза, распрощался. Теперь, после смерти старца видимо, передачу не пустят в эфир, да и заказ будет снят - ведь основного конкурента у лечебницы больше нет. Надо только взять копию на студии, устроить приватный просмотр на яхте. Пусть знают, как он, Алексей Михайлович, умеет убеждать. И побеждать. Но что-то беспокоило его, когда он думал о старике, сосало что-то невнятно-тревожное.
Переждав процессию, он поехал, одновременно набирая телефон студии. Неприятно: оказалось, у них новый выпускающий редактор, явно чья-то ставленница. Иначе она не позволила бы себе, после того, как Алексей Михайлович назвал свою известную в городе фамилию, ответить нагло и беспардонно:
-Вы хотите запись? Передача не вышла в эфир? Ну и что? На неё истрачены средства: пленка, софиты, организационные расходы. Я вам и без калькуляции могу сказать, что на получасовую передачу истрачено около двух тысяч долларов. Возместите их и получите запись.
Придётся действовать по-другому: купив бутылку коньяка той цены, которая для одних является дешевой, для других - неоправданно дорогой, чтобы просто напиться, он отправился в аппаратную, уверенный в успехе. Ибо он отправлялся к представителю "вторых", для которых такой дорогой коньяк - невиданная роскошь, и в благодарность за возможность "присовокупиться к красивой жизни" ему, Алексею Михайловичу отдадут пол-архива. Но странно: монтажник отказался от коньяка.
-Не надо. Я так Вам отдам пленку. Всё равно её отправили в отстой. В эфир это не пойдет.
-Не понял. А как ваше мнение? Почему передачу забраковали? Моя задача была -разоблачить шарлатана. По-моему, я выступал достаточно убедительно. Его, кстати, убили.- Монтажник окончательно испугался:
-Не надо ничего. Возьмите. Она никогда не выйдет в эфир.
-Но почему?
-Потому что бред не выходит в эфир. А Вы бредили. Оба.
Алексей Михайлович осёкся, молча взял кассету и забрал со стола коньяк: пригодится в другом месте.
Молодая жена спала. Альбина придерживалась теории, что для кожи лица полезнее поспать днём, чем ходить к косметологам и в фитклубы.
Алексей Михайлович подозревал, что в основании теории лежит непреодолимая лень, но не спорил: ему же полезнее, что она не шляется неизвестно где, а сидит дома, точнее, спит. Или полуспит. Всегда сонная, всегда в недовольном настроении. Оживляется, только когда требует денег, или ругается с очередной домработницей. Да...в последнее время отношения с женой испортились. Из милой оживленной кошечки она незаметно превратилась в ненасытного личного кредитора, которому Алексей Михайлович постоянно сколько-то должен. Если раньше волшебные денежные инъекции в их отношения производили чудесные обратные превращения жены в ласковую кошечку, то однажды это перестало помогать. Однажды. Как раз после той передачи. Альбина ведь видела всё это. Увязалась, надеялась мелькнуть в кадре, как жена известного человека. Сейчас, глядя на спящую жену, даже во сне с поджатыми губами, Алексей Михайлович почувствовал вдруг сильнейший прилив раздражения. Поменять бы её. Вот так, сразу, на ту белолицую миленькую девочку, что два месяца назад устроилась помощницей секретаря. Та ведь - сплошное умиление: - Да, Алексей Михайлович, пожалуйста, Алексей Михайлович...Может, приготовить Вам капуччино? Не слишком горячий?
Её по-детски приводит в восторг, что она работает "в таком" здании, ходит по мраморным лестницам, открывает массивные двери в кабинет "к таким" людям, разнося бумаги... А зарплата - то - тьфу, такие деньги болтаются у Алексея Михайловича в портмоне на каждодневные карманные расходы. И при этом - всегда приветливая, всегда ласково-загадочно улыбается. Поместить бы её сюда вместо Альбины, была бы благодарна по гроб жизни. Впрочем... Он вспомнил Альбину вначале знакомства. Она тоже была такой. Вначале. Только намного породистей и красивей. Он залюбовался спящей Альбиной: дал же бог такую красоту. Не к чему придраться. Красота в самом расцвете. Великолепное тело, уже не юно-глупое, декоративно-красивое, а искушающее, влекущее, пропитанное множеством оргазмов. А разве это не его заслуга? Если бы не это брюзгливо-недовольное выражение лица, которое у неё появилось недавно, после той передачи... Что же там произошло? Пора выяснить.
Алексей Михайлович перешёл в зал, раскупорил сохраненную бутылку коньяка, плеснул его в чайную чашку: этикет отложим для приёмов, и включил кассету. Вот он и пригодился, антикварный видеомагнитофон. Как будто ждал своего часа среди модной навороченной аппаратуры.
Ну, что? Всё шло так, как и должно было идти. Алексей Михайлович задавал вопросы и без труда ставил старика в тупик терминами, немедленно развивал успех и переходил к обвинениям в непосвящённости, шарлатанстве, злоупотреблениях. Алексея Михайловича покоробило лишь, что брошенное дедом в ответ одно слово: "суемудрие", врезалось в память больше, чем его собственные безукоризненные логические построения.
-Вы занимаетесь незаконной врачебной практикой, не имея элементарных познаний в медицине, вы наживаетесь на страхах и комплексах людей. Сколько Вы берёте за приём?
- Картошку. А сколько? Да я её не считаю.
-Да что Вы нам парите мозги? Зачем в деревне картошка? Что у Вас, в огороде нет картошки?
- Её надо копать, а я ноги застудил в войну.
-И что, Вы, великий врачеватель, не можете вылечить ноги? Авиценна говорил - обратился экранный Алексей Михайлович к Алексею Михайловичу, пьющему коньяк в кресле,- Авиценна говорил : врачу - исцелися сам. Значит, ноги у Вас больные, зато желудок здоровый. Как же Вы съедаете столько картошки?
-До меня приезжают дети из города, я им отдаю.
-Ваши дети? И что они делают с этой картошкой? Торгуют на рынке?
-Нет, съедают.
-Сколько же у Вас детей?
-Не знаю, я их не считал, просто отдаю картошку.
-Да Вы ещё к тому же сексуальный гигант! Не знать, сколько у него детей.
-Дак это ж Ваши городские дети, беспризорники, Вы и считайте. А я просто отдаю им картошку. Они её пекуть у меня в дворе. Меня самого в лагере спасли три печёных картошки. Доброму человеку такие долги надо отдавать всю жизнь.
-Всё это, конечно очень трогательно, но не надо передёргивать. У нас в бюджете заложены средства на полноценное питание детей в двадцати детских домах, на научно обоснованном рационе, а они сбегают оттуда к вашей печёной картошке. Вы способствуете беспризорности.
-Я? Мои два сына при мне. И мои семь внуков при мне. А вот Ваши, городские...Сколько, говоришь, у Вас детдомов?
Алексей Михайлович почувствовал, что пора восстанавливать статус-кво.
-Я уже говорил цифру. Я слов на ветер не бросаю.
Старик привычно-внимательно посмотрел на него и вдруг, на какую-то долю мгновения его глаза изменились, точно он метнул невидимый лазерный луч.
-А когда ж жену отвезёшь в Сочи, давно ведь обещал.
Алексей Михайлович не помнил этого вопроса, не помнил совсем. Тем более, не помнил своего ответа:
-Я сейчас очень занят, вот немного разгружусь с делами.
-А что ж ты её одну не отправишь?
-Она не хочет ехать одна, Нина Ивановна очень верный и преданный человек.
-Какой?
-Преданный.
-Преданный, говоришь... - повторил старик.
В кадре появилась Альбина и завизжала:- Какая Нина Ивановна? Его жена Я! Я! Уже семь лет!
Алексей Михайлович остолбенел с недопитым коньяком в руке.
Выходит, старик тоже подготовился, раздобыл имя бывшей жены. Но откуда он узнал...Эти сны... Алексей Михайлович, такой уверенный в себе днём, ночью, в этих периодически повторяющихся снах, пребывал в растерянности: он помнил, что он женат, но не помнил, на ком. Он метался всю ночь по знакомым женщинам, сверяя, не они ли -его жена, иногда он видел ножку в модной дорогой туфельке, ускользающую за дверь, иногда успевал поймать краешек воздушного шарфа, и он оставался в его руке, иногда ощупывал какое-нибудь кресло, ещё хранящее тепло только что ушедшей жены, но всю ночь не мог застать её, вечно ускользающую и рассмотреть, заглянуть в лицо, узнать. И только под утро приходила Нина Ивановна, старая соратница, располневшая ещё после родов, с неизменной двадцать лет причёской, ставила на стол картошку с селёдкой, садилась напротив и смотрела в глаза. Сочувственно смотрела. Алексей Михайлович успокаивался, смеялся, грыз селёдку, и с набитым ртом рассказывал, как долго искал её, наверное, совсем измучился на работе, и обещал, что скоро, скоро они поедут в Сочи. В мгновение, когда пробужающееся сознание спешит стряхнуть с себя путы Морфея, он уже ненавидел этот сон. Ненавидел этот взгляд. Ненавидел картошку с селёдкой, этот неказистый стопарик с водкой. Всё напоминало ему безденежную молодость, когда он стоял только у подножия вершины, которую теперь покорил. За что ему сочувствовать? Зачем так смотреть в глаза? Вздорный, ненужный сон. Альбина никогда так не смотрела. Странно. Он попытался вспомнить, как она смотрела и не смог. Алексей Михайлович похолодел. Он вдруг понял. Альбина хочет уйти. Вот почему она требует подарков. Не будет же он, депутат, делить при разводе женские тряпки и побрякушки. Как это глупо, и как он не готов к этому. Это его личное банкротство. Как это не похоже на бизнес. Там, если вкладываешь в объект ум, усилия, и деньги, то поучаешь отдачу, а тут - в отношениях с Альбиной - всё так вздорно. Он столько вкладывал реальных средств, в надежде получить нечто неосязаемое: улыбку, хорошее настроение, лёгкое тщеславие оттого, что рядом с ним - красивая молодая женщина. И всё! Ради этого он работал, был жестким, суровым, "придушил" не одно предприятие. Весь свой труд, все свои усилия он вкладывал в эту женщину. И что же, где прибыль, где дивиденды? Она собирается уйти. Она решила это после той передачи, после его случайной, нелепой оговорки. Раньше всё было так хорошо. Может, она играла роль жены, но играла хорошо. В меру требовательная, как все молодые жены, Как все. Разве он виноват, что теперь непременным атрибутом успешности стало наличие молодой жены? Вон, - усмехнулся Алексей Михайлович,- даже прапорщик Задов развелся с верным Ростом и тестирует претенденток.* Что скажут другие, когда она уйдёт от него: не состоялся, как мужчина, постарел, не удовлетворяет молодую жену.
В глаза не скажут, но за спиной... Брошенный мужик, неудачник на межполовом фронте. С такой репутацией можно и в Думу не пройти. Всё полетит к черту. Проклятый старик. Алексей Михайлович с ненавистью посмотрел на экран. Там застыл стоп-кадр. Старик проницательно - требовательно смотрел на него суровыми глазами. В течение нескольких минут Алексей Михайлович смотрел на старца и ему казалось, что выражение его лица менялось: то насмешливое, то гневное, то сочувствующее.
-Добрый! Какой же ты добрый. Развалил мою жизнь, всё, что я строил столько лет. А мне ведь ещё нет пятидесяти. Достаточно молодой, чтобы довести до максимума имеющийся успех. Но поздно, чтобы начать всё с нуля... Поздно. Проклятый старик.
Он вытащил кассету, недосмотрев. И так всё ясно. Осталась совсем немного непросмотренной плёнки. Алексей Михайлович подержал кассету в руках и вставил обратно.
-Что? Что? - Алексей Михайлович не поверил своим ушам. Он дважды прокручивал остатки плёнки и сделал такую громкость, что из соседней комнаты раздался недовольный голос:
-Я сплю, прекрати, ты вообще обнаглел.
Алексей Михайлович убавил звук, прижал ухо вплотную к колонке домашнего кинотеатра, снова перекрутил плёнку назад и услышал в третий раз:
-Стряхни эту ветку черёмухи на её постель и она всё забудет.
Алексей Михайлович перевёл взгляд на ветку черёмухи, которую зачем-то приволок домой: такие цветы никогда не водились в этом доме. По праздникам он заказывал на дом большие букеты роз в блестящей шуршащей плёнке с бантиком. Что это? Нежные цветки черёмухи были покрыты каплями, точно слезами. Вроде бы там, на дороге не было дождя, и для росы - не время.
Он медленно, точно загипнотизированный, подошёл к жене и тряхнул так сильно, что даже поотлетали некоторые цветы. Альбина пошевелилась, потянулась сладострастно, по кошачьи, как умела, улыбнулась ему:
-Котёнок, ты здесь? Как хорошо. Что-то мы давно не занимались любовью....
Она действительно всё забыла, и жизнь Алексея Михайловича снова потекла буржуазно-красиво. Забыл ли он... Неизвестно, но когда речь при нём заходила о снах, и тому подобное, он морщился и перебивал: всё это вздор и суеверия! Я однажды участвовал в теледебатах, разнёс местного Нострадамуса в пух и прах, он имел жалкий вид. Жаль, если Вы не видели.
*Речь о популярном дуэте Ногиев-Рост, ("Осторожно, модерн"), распавшемся по инициативе Ногиева.