Альберт проснулся рано, от птичьей трели. До этого мгновения день не предвещал ничего хорошего, он вчера поссорился с Жанной. А день без её голоса, без её кокетства - пустой день. Но тут он услышал птичью трель и решил последовать примеру соловья и из карпускул этого дня выискать самые радостные и сплести их в радостную связку. Он тихо сполз с постели, и как опытный домушник, неслышно прокрался к двери спальни, тихо приотворил её и быстрым шагом прошел в ванную. Только бы она не проснулась, только бы ничего не сказала. Тогда он сможет уже от двери крикнуть: -Дорогая, я на работу, срочно вызвали.
Первый этап прошел удачно. Ему опять повезло, все проходит гладко, безупречно, уже в который раз. Все так и должно быть. Постепенно все должно утрясаться к всеобщему благу.
Он побрился бесшумной бритвой, усмехаясь про себя: бесшумная электробритва сродни бесшумному пистолету, чудо безнаказанности - придумана, чтобы заметать следы. Он смотрел на одеколон:
-Подушиться - не подушиться... Какой-то гаденький бес нашептал в ухо: подушись...Подушись...
Послышался голос жены:
-Дорогой, ты где? -Вот некстати. Пора уже отвыкнуть задавать подобные вопросы.
-Дорогая, меня на работу вызвали.
-Но мы же сегодня все вместе собирались в китайский цирк.
-Дорогая, ну ты же понимаешь, убийство. Я должен присутствовать. А в цирк? В наш потом сходим. - Он держал в руках бутылку с одеколоном: Брызнуть -не брызнуть...Голова сомневалась, а рука сама нажала на спрей. В конце концов, для того и одеколон, чтобы пахнуть, даже, когда он уйдет.
А может, это был маленький, крошечный шажок в пользу истины. Альберту хотелось быть правым, даже изменяя жене. Маленькими шажками можно добиться гораздо большего. Жена уже привыкла к его отсутствию, постепенно привыкнет и к запаху одеколона, и он сможет молча, не спрашивая , не крадучись, уходить к другой женщине. В конце концов, она ведь неглупа, должна же она принять истину: жизнь так коротка, а женщин так много. Это как поезд, который идет по красивым местам, что толку любоваться на эти, мелькающие красоты, если нет остановок. Зато в купе он едет с ней.
--Мне подруга сказала, наш цирк по сравнению с китайским -сборище ряженых тюленей.
-Тюлени? -не расслышав, прокричал Альберт. Только бы успеть обуть ботинки. -Это же здорово. Сходим на тюленей. До вечера! -бодро прокричал, захлопывая дверь.
Жена встала, медленно, как сомнамбула подошла к зеркалу, села и начала расчесывать волосы. Из зеркала на нее смотрела женщина средних лет: с красивыми глазами, с чудесными волосами, с гладкой белой кожей, с породистыми, точно нарисованными бровями, полными губами. Все по отдельности было красиво, но все вместе отталкивало, хотелось отвести взгляд: губы искривил горький изгиб, волосы были нерасчесаны, длинная шея через силу поддерживала горестно наклоненную голову. Взгляд удивленный, точно отражающий пустоту. Светлана вздохнула и замерла перед зеркалом, точно силясь разглядеть что-то. Она засмотрелась.
Через час раздался звонок, попросили Альберта.
-Его нет, он уехал на убийство.
-Куда? Когда?
-Час назад...
- На убийство?
-Да, его же вызвали, -механически ответила жена.
-Кто вызвал?
-Вы, - вздохнув, ответила жена.
-Ах, да, точно. -Замешкавшись, извинились в трубке. Светлана опустила руку с трубкой и недоуменно уставилась на нее. Странно как-то всё.
Её тягучие мысли были прерваны телефонным звонком. Она снова медленно, безрадостно подняла трубку, лишь потому, что звук раздражал её. В трубке раздался возбужденный, темпераментный голос подруги:
-Свет, привет, ты представляешь, он пришел без подарка! В нем проснулся жлоб
-Привет...
-Светк, слушай, ну что за фигня, одни старые, больные, им достаются доктора с собственными клиниками, другие молодые, красивые, - им достаются одни жлобы.
Не пытаясь втиснуть столь обычные в разговорах с другими "как дела" и так далее., Светлана постепенно начала вникать в суть того, что тараторила подруга. Ну, понятно, молодая - красивая это, конечно, Татьяна, поняла Светлана и поинтересовалась, кто же больная - старая счастливица, и долго слушала чудесную историю, о том как молодой красивый богатый врач сорока пяти лет женился на старой страшной пациентке сорока пяти лет. Потом Татьяна неплавно перешла и к "жлобу".
- Я едва не лопнула, пока дождалась, когда он свалит. Ты представляешь! Я держу его за то, что он поднимает мою самооценку своими тортиками, которые я не ем, своими конфетами, которые я детям скармливаю, своим вином, которое я тоже не пью. И сегодня так не хотелось его видеть...У меня было назначено свидание с Юрочкой. Но я решила себя побаловать черешней. Почему-то вбила себе в голову, что этот купит черешню. Он покупал в прошлом году. А мне в ломы покупать, она такая дорогая. И вот, представляешь, я не вызываю Юрочку, а соглашаюсь встретиться с этим. Он говорит: сейчас приеду, а самого долго нет. И у меня в глазах прям картина, как он черешню выбирает. Звонит, я открываю... С пустыми руками! Ты представляешь! Я офигела. Неужели он не понимает, что такие, как он, с такими, как у него, возможностями и задатками, не могут быть "сами подарками". Мне казалось, он раньше это понимал. Почему же сейчас...Он что, думает, у него за это время вырос, что ли? Или что он думает?
-Конфетно-букетный период кончился...-произнесла Светлана слова, с которыми в свое время её Татьяна же и познакомила.
-Меня в нем единственное возбуждало : его щедрость. Я ему так и сказала: меня жлобство не возбуждает.
-И как Вы расстались? -вздохнула Светлана. Из них двоих Светлана считалась намного благополучней, и поэтому Татьяна бесцеремонно сваливала на неё все свои проблемы и радости общения с мужчинами, и Светлане все это было любопытно, но потом наваливалось состояние сожаления, и непонятно, что тяжелей ей давалось: Татьянины неудачи или радости.
-Как расстались? Хорошо. Я, считай, ему нахамила, а он пожелал мне добра.
-Серьезно? Как это?- удивилась Светлана.
-Ну, и иди, говорит, на ... -Даже Светлана расхохоталась, несмотря на мрачное настроение, а подруга продолжила. -Нет, поражаюсь этим богатым, как деньги грести, у них капитализм, а как за секс материально отблагодарить, так у них коммунизм. В бесплатную столовую им западло ходить, а за бесплатным сексом ничего, только свистни, мигом очередь выстроится.
Светлана не знала, что сказать и по необходимости что-то сказать и по доброте душевной посоветовала подруге обратиться к психотерапевту.
-К психотерапевту? - громко расхохоталась та. Спасибо. -У меня уже был психотерапевт. Мне кажется, если бы я при нем решила повеситься, он бы искал возможность, как ко мне пристроиться, пока я прилаживаю веревку. Ну я просто удивляюсь! Ведь на вид такие супермены, симпатичные, благородные, и ни один не соответствует своей внешности. В маленьких мужиках больше сконцентрировано мужское. Но меня на маленьких не тянет. Что делать...
-Давать нужно сразу, пока не узнаешь мужика, а то, как узнаешь, и давать расхочется.-Сказала Светлана.
-Что-Что ты сказала? ? -опешила Татьяна, она не ожидала от Светы таких слов. -Только что ты сказала!Что?
-Я? Не знаю, что-то задумалась...
-Ну ладно, Светик, пока, мне ещё Лизке звонить.
Светлана положила трубку, и впервые за долгое время улыбнулась: умеет же человек взбодрить своим темпераментом, развеселить - с благодарностью подумала она о подруге. Вдруг снова раздался звонок и звенящий голос той же подруги в трубке. Видимо, она машинально набрала тот же номер:
-Привет, Лиз, я сейчас Светке звонила. Абзац, у нее такой голос убитый, ещё бы: муж гуляет напропалую. А не подумаешь, такой был мальчик - одуванчик в институте, да? Вот несчастненькая...Алло, алло, Лизунь, ты что молчишь?
Светлана кинула трубку на телефон и несколько минут стояла, точно одеревенев. Ну вот все и названо своими словами.
Она почувствовала, как её настроение резко рухнуло в бездну, как альпинист, схватившийся не за тот валун. В глазах её потемнело, начала бить мелкая дрожь. Опять...Она не испугалась. Такое уже было. Она даже любила это состояние охватывающего её безумия. Пройдет немного времени, совсем немного озноба, потом жара, такого, что заполыхает в глазах, и она долго не увидит этих постылых стен, где нет любви, откуда только-только что ушел муж, чтобы вернуться ещё более чужим, скользнув по ней столь же холодным взглядом, как и по дивану, и по креслу, и по стоящей на тумбочке пепельнице. Потом все вернется, но спасительные обмороки давали ей отдых от мучительных мыслей.Она выходила из них... А потом снова...Неумолимое равнодушие мужа приводило её Лучше бы он один раз застрелил её своим огнестрельным оружием, чем ежедневно терзать этим холодным оружием - равнодушным взглядом. На поверхности все выглядит так спокойно, чинно, тихо, быть может, есть дурочки, которые завидуют их "благосостоянию", этим комфортабельным квадратным метрам равнодушия, безразличия, холода. Наверное, и Альберт считает себя образцовым мужем, и ей не в чем упрекнуть его... Вдруг на Светлану без всякого спроса обрушились вопросы, над которыми она избегала раньше думать, но кто - то безжалостный вдруг обратил на неё внимание и продолжал слать ей в мозг вопросы, на которые она не успевала отвечать: Что такое муж? Муж-это тот, кто должен быть опорой... Должен или может? Может и должен...Должен, но не может. Может, но не должен. Не может и не должен. Который случай - её? Нельзя сказать, чтобы он не выполнял свои обязанности
Вот оно, то, чем меряют счастье, вот оно, все это можно потрогать: вот он, ковер, уютный, пушистый, который выглядит просто душкой, вот она - мягкая мебель, дорогая, престижная, на которую она долго не осмеливалась сесть, лишь на краешек.
Судя по тому, как он окружил её комфортом, этими вещами, он делает то, что должен. Но должен ли он быть с ней ночью? Должен и может. Почему тогда этого нет? Не хочет. Ответил кто-то безжалостный внутри нее. -Не хочет? Как? Как это может быть? Ведь было, она это хорошо помнит, было... Этот трепет, этот жар, этот шепот, это нетерпение, эта ненасытность...было. Было, - спокойно ответило жестокое животное.: И сейчас есть. Только не с тобой. Разве ты не видишь, как сверкают его глаза, как бурлят в нем жизненные соки, как он похож на мартовского кота, как он чертовски соблазнителен в своей блудливости, когда возвращается домой. Ах, вот она и произнесла нечаянно это слово. Она давно видела это, видела, насколько он голоден и зол с утра и как спокоен и сыт вечером. Его тело живет бурной, драматической жизнью. И вся эта жизнь проходит мимо нее. К ней он испытывает лишь одно чувство: безразличие. Она почувствовала сильное волнение. Как выдержать? Как не позвонить ему, не спросить в упор...Она была воспитана странно, неуместно. В отношениях родителей царила блаженная тишина и безмятежное спокойствие. Как они нашли друг друга, эти два схожих характера, такие несовременные, такие оторванные от современных темпов жизни.
Её мать и отец любили друг друга преданно и безмолвно, без бурь и ледниковых периодов. Они точно прятались от мира в объятиях друг друга, полностью забыв, что должны подготовить дочь к другой жизни, где такие как они, почти не встречаются. Бог, видя, как мало они требуют от него того, то просят другие, оставил их в покое, не насылал на них всяческие испытания, все шло тихо, ровно, и вдруг именно она получила все то, чего не было в жизни родителей. Точно всю их жизнь катастрофа, как вода перед цунами, отходила, а теперь хлынула на неё. Нет, пожалуй, это была не огромная волна, а медленно поднимающаяся вода, жуткая в своей уверенной неизбежности. Никто не поймет... Никто. Чего ты хочешь? У тебя все есть. Все? У нее нет ничего того, ради чего она выходила замуж. Она выходила замуж, чтобы получить в вечное пользование этот трепет, любовь, это желание касаться друг друга, быть рядом и эту неутолимую страсть. И вот... Где все это? Если бы она хотела иметь то, то имеет, она бы стала владелицей мебельно-коврового магазина. А страсть, любовь, это ведь вдохновение, его нельзя запрячь в сбрую обязательства. Она это поняла теперь. Но она попыталась...Она не виновата...Она поступила также, как все поступали тысячи лет. Неужели они все обманывались? Неужели в жизни нет счастья? Неужели все так живут и молчат, не хотят признаваться, что обманулись в самой большой сделке в своей жизни? Почему, вместо того, чтобы ощущать наслаждение близости, и просыпаться счастливой, она замерла посреди комнаты, от обилия мыслей, как какой-нибудь схоластик-философ? Она взглянула в зеркало. Чувства испепеляют её изнутри, кажется, даже кожа должна обуглиться. Но нет, она по прежнему молода, и вполне мила. И это её безмолвное страдание отражается лишь в глазах. Но какие они страшные, пустые. Неужели он ни разу не ужаснулся тому, что увидел в её глазах? Да, он ведь не смотрит в её глаза... Понимал ли он, как она любила его?