Меня зовут Джеймс Эндрю Торнтон. Если вы сейчас слушаете эту запись, то меня уже нет в живых. *смешок* Господи, какая банальность. А сейчас я скажу еще большую, такую ожидаемую фразу: в моей смерти не стоит никого винить. Хотя, конечно, вы можете обвинить создателей мотоциклов - такое опасное транспортное средство! - или, например, Бога, который заставил людей чувствовать боль, страх, отчаяние. И любовь.
До чего я докатился? Несу всякую чушь в диктофон, пытаясь отвлечься от неприятных мыслей. И ведь совершенно не помогает. Потому что я прекрасно знаю, что взял диктофон для того, чтобы рассказать вам о причине своего самоубийства. А говорить об этой причине так сложно!
Итак, меня зовут Джеймс Эндрю Торнтон. Три месяца назад мне исполнился двадцать один год. Три месяца назад все и началось. Я думал тогда, что это вышеупомянутое "все" - лучшее, что когда-либо было в моей жизни. И, знаете, я был прав. Вот только я даже и не подозревал, к чему приведут события, начавшиеся в день моего совершеннолетия. А привели они к вот этому моему монологу. Сижу в темной комнате и пытаюсь рассказать правду, излить душу, так сказать. Интересно, эту запись хоть кто-нибудь прослушает?
Как я уже говорил, история, которую я собираюсь рассказать, началась ровно три месяца назад, в день моего совершеннолетия. Это было тридцатое мая. День был довольно-таки прохладный. Я помню, что тем утром, выгуливая собаку, накидывал на плечи ветровку. Да, у меня есть собака. Немецкая овчарка, красавица. Лаймой зовут. Умная собака, хорошая собака... Она понимает меня, чувствует, что со мной происходит что-то странное. Вот и сейчас, подошла, села у кровати, положила голову мне на колени. Хорошая собака...
Но вернемся к повествованию. Тот мой день рождения начался с выгула Лаймы. За полчаса, проведенных на улице, я успел хорошенько взбодриться, а заодно и замерзнуть. Потому, вернувшись домой, я тут же бросился кипятить чай. Потом, помню, долго сидел на кухне, грея руки о чашку и изредка отпивая из нее небольшими глотками крепкий, без сахара, чай.
В половину восьмого утра позвонила мама - мы уже тогда жили раздельно, мне купили собственную квартиру еще за два месяца до этой знаменательной для меня даты, - чтобы поздравить, пожелать всего-всего, а в особенности, чтобы я поскорее нашел себе девушку. Она ведь даже и не подозревала, что девушки меня не интересуют уже шесть лет. Можете не считать, сколько мне тогда было. Сам скажу, что впервые я понял, что меня привлекают парни, а не девушки, когда мне было пятнадцать. Тогда и впервые поцеловал парня. Ему, правда, не понравилось, но это ничего, первый блин часто бывает комом.
Потом звонки шли буквально один за другим. Звонили всевозможные родственники, одноклассники, бывший классный руководитель, тренер по футболу... В одиннадцать часов утра в мою дверь, наконец, постучали. Хотя постучали - это мягко сказано. В нее долго долбились, явно кулаками, а также с чувством пинали. Вот так сильно хотела поздравить меня одна из самых моих близких друзей - Роксана.
-Джимми! - она буквально бросилась мне на шею, стоило открыть ей дверь.
Получив мимолетный поцелуй, после которого на моей щеке остался вполне заметный след от темно-коричневой губной помады, я выпутался из ее объятий и выжидающе посмотрел на девушку. Она, конечно, поняла, что значит этот мой взгляд, но торопиться с вручением подарка не спешила.
-Что так долго не открывал? Спал, наверное? - протараторила она, невинно хлопая ресницами в ответ на мой взор.
Конечно, Рокс знала, что мне приходилось рано вставать и выгуливать собаку. Девица просто тянула время. Я все никак не мог понять - зачем, но вскоре все прояснилось. Не успел я ответить ей, как в дверь позвонили. Роксана с готовностью распахнула ее, чтобы впустить в мою квартиру еще одну девушку из нашей дружной компании. Хельга прошла в прихожую, осторожно прикрыла за собой дверь и только потом протянула мне небольшую коробочку в подарочной упаковке, перевязанную красным бантом.
В коробочке оказались сережки и титановое колечко для пирсинга. Что ж, это был вполне ожидаемый, но все равно чрезвычайно приятный подарок. И полезный - если учитывать тот факт, что совсем недавно я отважился проколоть себе ушной хрящик. Место прокола еще не успело толком зажить и болело ужасно, так, что я теперь не мог спать на левом боку. Разве что, если руку под голову подложить.
-Спасибо, - наклонившись, я легко чмокнул Хельгу в щеку и пошел примерять украшения.
Поменять сережку в недавно проколотом хрящике я так и не отважился, а потому пара гвоздиков заняла свое место в проколах в мочках ушей. Заменив же колечко в губе, я остался не просто доволен - я практически пребывал в полном восторге. Я был настолько рад, что отважился подхватить на руки нашу неприступную Хельгу и закружить ее по комнате. Правда, вскоре ее пришлось вернуть на землю - уж слишком хорошо ей удавалось отвешивать мне подзатыльники, которые я совсем не заслужил.
-Ну, как я выгляжу? - поинтересовался я у вошедшей в комнату Роксану.
Она замерла в дверях, задумчиво изучая меня. Поджала губы, нахмурилась, коснулась рукой подбородка - она всегда так делает, когда размышляет о чем-то. Склонила голову набок, прикусила губу, бросила рассеянный взгляд куда-то в потолок, словно там был написан правильный ответ. И, удовлетворенно кивнув, вынесла свой вердикт:
-Хорошо. Самое время мальчиков кадрить.
Всю серьезность с нее как рукой сняло. Теперь девушка улыбалась, глядя на меня с хитрым прищуром. Ох, что-то она задумала. Спустя пару мгновений я уже знал - что.
Рокс подошла ко мне, привстала на цыпочки, несмотря на то, что мы с ней одного роста, и легким движением взъерошила мои до того старательно расчесанные волосы. С трудом сдержав порыв ответить ей тем же, я позволил девушке отойти от меня на пару метров и, уже издалека, изучить дело рук своих.
-Да, такая прическа лучше вяжется с твоим имиджем, - объявила она и, послав мне воздушный поцелуйчик, отправилась на кухню.
Готовить я не любил никогда, потому что сие занятие отнимало слишком много времени. А я не любил тратить его на то, что кажется мне не особо интересным. Потому чаще всего я питался тем, что готовили мне друзья или родственники, или же посещал всякого рода рестораны и кафетерии, благо денег у меня всегда было более чем достаточно. При желании я вполне мог бы нанять себе домработницу. Но чужой человек в моем доме... брр! Я всегда чрезвычайно ценил личное пространство.
Это все было сказано к тому, что Роксана никогда не была для меня чужим человеком, и ее присутствие на моей кухне было чем-то самим собой разумеющимся. Равно как и присутствие Хельги, которая, кстати, прекрасно готовила. Особенно ей удавалась выпечка. Вот и сейчас мои дорогие девушки разделили свои обязанности на кухне таким образом, что на Хельгу было повешено основное блюдо дня рождения - торт. Приготовлением стандартного праздничного ужина на троих: ростбиф с жареным картофелем - занялась Рокс. На мне же, как всегда, была покупка пива. Алкоголя нам на троих требовалось много. Банки две-три на каждого: все мы, как ни странно, были не особо восприимчивы к алкоголю и, чтобы достичь легкой степени опьянения, должны были выпить приличное количество крепких напитков.
Видели бы вы, как смотрела на меня продавщица, когда я покупал девять банок почти самого крепкого пива, какое было в магазине. Даже не представляю, что она обо мне подумала. Особенно учитывая мой наряд, над которым успела между делом потрудиться Роксана.
После того, как она немного поработала над моим имиджем, я выглядел, мягко говоря, экстравагантно. Ну, представьте: невысокий - всего-то 170 сантиметров - молодой человек, с белыми волосами, совсем как у альбиноса, серыми глазами, светлой кожей. Милый такой, в общем-то, мальчик. И продавщица видела меня в образе милого мальчика буквально раз в два дня. И вот тут-то этот мальчик заявляется в ее магазин накрашенным (я всего-то глаза слегка подвел, да блеском губы мазнул!), взъерошенным и одетым в обтягивающие джинсы на бедрах и майку, которая даже пуп его не прикрывает. И это чудо просит у нее девять банок пива. А, главное, и родителям-то не доложишь - дите уже совершеннолетнее! Эх, какая прекрасная это штука - совершеннолетие...
-Я вернулся! - крикнул я, открывая дверь с ноги и вваливаясь в свою квартиру.
Хельга выскочила из кухни и, даже не взглянув на меня, подбежала к пакету. Практически нырнув в него, она достала одну из еще холодных банок и, откупорив ее, заметила:
-Что-то мало ты пива купил...
Произнеся это, девушка удалилась на кухню. А я, мысленно помолившись, чтобы она не напилась до того, как приготовит торт, поплелся во второй заход по магазинам. Что-то я действительно не рассчитал. Девяти банок нам хватило бы только на вечер. А у нас ведь еще целый день впереди.
В общем, я потратился еще на столько же банок. Пересчитав их, моя любимая повариха осталась довольна - это было идеально подходящее, по ее мнению, количество. И, взяв с собой еще одну баночку (первая уже была опустошена, слава богу, что не без помощи Роксаны), она вернулась к приготовлению торта. Когда же я попытался сунуться на кухню, дамы захлопнули дверь прямо перед моим носом, заявив, что я только лишнее место занимаю, и отправили меня, обиженного, смотреть телевизор.
В прошлый мой день рождения все было точно также: мои дамы не подпускали меня к кухне, а только соблазняли аппетитными запахами всевозможных вкусностей. И торта - в первую очередь. Я всегда любил сладкое, а торты Хельги - в особенности. Ни одна сладость не шла с ними ни в какое сравнение, по крайней мере, так мне казалось всю жизнь.
Прошлый день рождения мы так же справляли втроем, но у Роксаны. Она спровадила родителей на три дня за город, квартира была в полном нашем распоряжении. Девчонки так же приготовили праздничный ужин, вот только в тот раз пивом закупалась Рокс, как единственная совершеннолетняя среди нас. А позапрошлый раз за алкоголем посылали... Эша.
Два года назад нас было четверо. Два парня и две девчонки.
Хельга была самая младшая из нас, два года назад ей было всего шестнадцать и мы запрещали ей пить крепкое пиво. Она обижалась на нас за это и запиралась в ванной, и мы долго сидели под дверью, уговаривая ее не портить остальным праздник. Через минут пять наших уговоров, девушка все-таки выходила, а мы, в знак утешения, позволяли ей выпить немного.
Роксане тогда было двадцать лет. Она была куда более молчалива, чем сейчас, и все время грызла чупа-чупсы - бросала курить. Ей это, кстати, так и не удалось. Не продержавшись и двух месяцев, Рокс принялась за старое с удвоенной энергией. Горбатого только могила исправит.
Мне было девятнадцать. Тогда я еще скрывал от друзей свою ориентацию, боясь из реакции. Они порой обсуждали геев, и из их речей следовало, что они совсем не обрадуются, узнав, что я "по мальчикам". Однако мои подозрения не подтвердились на практике. Когда я в прошлом году признался им, Рокс и Хельга восприняли мои слова достаточно спокойно. А Эш так и не услышал этого моего признания.
Эштон, сокращенно - Эш, был четверым из нашей дружной компании. Он был моим лучшим другом, который знал обо мне почти все. Мы были знакомы с детства, кажется, лет с пяти или с шести. Несмотря на то, что он был старше меня на два года, мы легко сошлись, подружились, а вскоре я уже даже представить не мог, как бы жил, если бы в моей жизни не появился этот человек. Именно он приютил меня, когда я сбежал из дома - мне тогда было пятнадцать лет. Он заставил меня побороть страх высоты, затащив на крышу небоскреба. А еще он спасал меня от посягательств парней постарше. Они выбрали меня объектом своих нападок из-за моей внешней хрупкости и некоторой смазливости. Все время говорили, что я просто создан для однополого секса. Я не верил, а они оказались правы.
Эш исчез почти два года назад, в августе того года, когда ему исполнилось двадцать один. Исчез, пропал - он просто вышел однажды утром из дома и не вернулся. Его долго искали. Родители нанимали частных сыщиков, уговаривали полицию не закрывать дело. Чего они только ни делали. Но спустя пять месяцев после исчезновения Эштона его признали без вести пропавшим. Я до сих пор так думал о нем - как о пропавшем без вести, словно есть шанс, что он вернется, просто позвонит в мою дверь однажды, когда я совсем не буду этого ждать.
Звонок. В дверь. И почему-то сердце замерло на секунду, словно действительно какой-то шанс на чудо. Но я прекрасно знал, что чудес не бывает. А потому второй моей мыслью - после той, сумасшедшей, об Эштоне - была мысль о почтальоне. Меня вполне могли поздравить письмом, отослав его заранее.
Так что я поплелся открывать без особой надежды на нечто из ряду вон выходящее. Но день рождения - а, особенно, такой знаменательный праздник как совершеннолетие, - на то и день рождения, чтобы в этот день случались чудеса. Хотя бы одно чудо. Оно и свершилось.
Открыв дверь, я не поверил своим глазам, правда. Я подумал, что сплю, и мне снится очень правдоподобный сон, когда я на самом деле до сих пор сижу в кресле перед так и не выключенным телевизором. Черт, я ведь даже ущипнул себя, чтобы проверить! И, конечно, почувствовал вполне себе ощутимую боль. По всему выходило, что я не сплю.
-Эш? - осторожно спросил я, глядя снизу вверх на почти двухметрового парня, стоявшего в дверях моей квартиры.
Я не верил. Я просто не мог поверить, что он вернулся, что он жив, что он смог найти меня. Просто не мог поверить...
Он кивнул в ответ на мой вопрос и до боли знакомым движением взъерошил мои и без того стоявшие торчком волосы. Я перехватил его руку за запястье, когда он хотел убрать ее. Теплая. Сколько его помню, у него всегда были теплые руки. Он весь был олицетворением тепла и уюта, хотя по его виду такого и не скажешь.
Эштон - я до сих пор не мог поверить, что это действительно он - все-таки убрал руку. Переместил ее вниз, приобнял меня за плечи, так, как всегда это делал, до своего исчезновения. Неужели...
-Ты вернулся? - прошептал я.
-Я соскучился, - едва заметно улыбнулся он, проходя вглубь комнаты.
Только когда девчонки, отойдя от первоначального шока, бросились обнимать его, я осознал, что до этого дня ни разу в жизни, как ни странно, не видел и тени такой искренней его улыбки.