Чтобы упасть с лестницы, надо оступиться. Или неудачно перепрыгнуть через ступеньку. А, может, надо, чтобы вас просто толкнули. Какой-нибудь недоброжелатель, соперник, ставший врагом. Для него толкнуть вас будет за радость. Но иногда с лестниц нас сталкивают союзники, соратники и даже друзья. Особенно часто такое случается, если лестница - в небо.
Эш подталкивал меня к самому ее краю ненавязчиво, едва заметно, и порой даже казалось, что я сам, безо всякой помощи шагаю к обрыву. Это один из его талантов - убеждать. Заставлять поверить тебя в то, что ты делаешь что-либо по своей воле, когда на самом деле этого хочет именно он. Идеальный эгоист, способный загнать мир под поставленную собой планку, но не желающий этого. О, да, ему всегда нравились сюрпризы, преподносимые судьбой! Даже плохие.
Я сюрпризы не любил никогда. Я никогда не любил неожиданные поцелуи на лестнице виадука, голодные взгляды в мою сторону, тугой комок неосуществленных желаний внизу живота. Последнее я просто ненавидел. Особенно когда желания были вполне определенными и связывались тонкой, но невероятно прочной нитью с самым близким моим другом.
Этот самый друг сейчас заперся в ванной комнате нашего номера гостиницы, врубив воду, кажется, на полную мощность. А я стоял у окна, глядя на проезжавшие внизу машины, и думал о том, что пока я слышу шум воды, можно не беспокоиться. И, словно назло моим мыслям, шум стихает.
Я слышу подозрительный грохот, чертыханье сквозь зубы, а потом все звуки стихают. Я тщетно вслушиваюсь в тишину и неожиданно понимаю, что Эш стоит сейчас за моей спиной и смотрит. На меня смотрит, пристально, изучающее, очерчивая взглядом мой силуэт на фоне заходящего за окном солнца.
Неуютно. Хочется пошевелиться, поправить футболку, расчесать пальцами волосы. Нервничаю. Хочу курить, но сигарет, как назло, рядом нет. Я бросаю. Тщетно пытаюсь бросить, и с каждым днем все отчетливее осознаю тщетность своих попыток. Рано или поздно, я сорвусь, куплю пачку каких-нибудь легких сигарет, сделаю затяжку, а если рядом еще будет чашечка кофе, да не какого-нибудь, а сваренного великим гуру Эшем...
Эш. Опять, снова, как всегда. Неотъемлемая часть моей жизни, от которой невозможно избавиться. Словно мы скованы какой-то цепью, которая порой растягивается, давая нам шанс побыть вдали друг от друга, но неизменно сжимается. И мы снова оказываемся рядом, в одной лодке, если можно так выразиться. Вот только один хочет плыть по течению, а другой - против. Плюс на минус, да? Противоположности притягиваются. Закон магнита, неизменный и нерушимый.
-И долго ты будешь пялиться мне в спину? - вопрос срывается с губ незаметно, невольно, и я не сразу осознаю, что произнес его вслух.
В ответ - тишина. Тягучая, неуютная, из той породы, что заставляет резко обернуться, ощущая сумасшедшее биение сердца. И рассмеяться негромко, но истерически, неудержимо, когда обнаруживаешь, что за спиной никого нет. И только дверь номера приоткрыта. Я даже не услышал, как он ушел.
На смену облегчению приходит неловкость и глупые мысли о том, что, рано или поздно, но придется поговорить с Эшем о произошедшем. Но, несмотря на эти мысли, я все равно силюсь оттянуть момент неприятного разговора. Запираюсь в ванной, включаю воду до упора. Горячую, как я люблю. Набирается, медленно, в ванну. Запотевает зеркало над раковиной, и я, поддаваясь сиюминутному порыву, провожу по нему пальцем, выводя неровные буквы: "Эш". И тут же зачеркиваю, стираю опасную надпись, которую никто не должен увидеть. По крайней мере, пока.
И снова шум воды. Заглушает все прочие звуки, успокаивает. Горячая жидкость обнимает-убаюкивает, расслабляет, позволяет не думать о том, что Эш, наверное, уже вернулся, и сидит сейчас на кровати, а, может, на подоконнике, и листает журнал, который можно купить в небольшом магазинчике на первом этаже. Я могу не думать ни о чем, тем более - о поцелуе на виадуке, неожиданном и приятном. Но почему-то думаю.
Это был долгий поцелуй, знаете ли. Долгий и невыносимо сладкий. Один из тех поцелуев, которые очень сложно разорвать - потому что хочется, чтобы он длился вечность. Тот, в котором есть ведомый и ведущий, и ведомый совсем не против того, чтобы его целовали. Он позволяет любить себя, желать себя. Я позволял. Много раз, многим людям. Всем - кроме Эша. И вполне резонным был его вопрос, что он задал после того, как я его оттолкнул.
-А я слышал, ты парнями не брезгуешь, - так он сказал, и голос его был невероятно тих и угрожающ. - Сколько их у тебя уже было? Пятеро? Или ты не о всех Рокс докладывался?
Он уже стоял рядом со мной, на одной ступеньке, когда прошептал прямо мне в губы, искушая:
-Почему с ними, но не со мной, Джин?
Я не мог ответить на этот вопрос тогда, а сейчас просто не хочу. Не желаю признавать свое откровенное поражение в этой маленькой битве между чувствами и рассудком. Но наши желания редко совпадают с действительностью, с тем, что мы делаем. По этой причине я просто не могу не отметить, что в подобных битвах рассудок всегда проигрывает. Так классики пишут. Хоть в чем-то они правы.
Я, погруженный в раздумья, не услышал, как вернулся Эш. И отважился, пусть и с некоторой опаской за свою честь и нервы, но высунуться из ванной в одном лишь солнечно-желтом полотенце на бедрах. Люблю желтый цвет, люблю солнце и солнечный свет. Люблю лето, и далеко не потому, что летом у меня день рождения.
Шаг через порог. Первый шаг к долгому падению в бездну. В темноту, в которой не видно острых камней, что ждут тебя в конце этого падения, примерно на середине которого ты начинаешь верить, что оно бесконечно.
Я остановился, увидев Эштона. Он сидел на кровати, листая какой-то журнал, и старательно делая вид, что не заметил меня. Я ему почти поверил, но заметил потом его взгляд. Он смотрел на мое отражение в черном экране выключенного телевизора уже знакомым мне голодным взглядом. И давал шанс уйти, сбежать.
Но я не хотел уходить.
Я хотел курить в форточку, сидя на подоконнике и с опаской оглядываясь в сторону двери - а вдруг мать заметит? Как года три назад, когда я еще не бросил курить, несмотря на вечную опасность быть пойманным с поличным родителями, в одном доме с которыми жил.
Я хотел напиться, чтобы потом можно было сделать все что угодно, сославшись на то, что сделано было "по пьяни". Так же, как было в мой первый раз с парнем. В мой первый раз вообще. У него тоже был первый. Было, кажется, неприятно, неумело, больно и ни хрена не возбуждающе. Алкоголь спас положение, стерев ненужные воспоминания. Осталось только далекое от приятного послевкусие и желание повторить, дабы удостовериться, что я все-таки натурал. Повторил. Но не удостоверился.
Вот и мучаюсь теперь со своей нетрадиционной ориентацией и неожиданной болтливостью Рокс, раскрывшей этот мой маленький секрет Эштону. И когда она только успела?
За окном уже темнело. Ложилась чернильными красками на небо ночь, зажигались крошечные огоньки звезд. Новолуние. И улицу за окном освещает только свет из окон да фонари. Но с холодным царственным светом луны им никогда не сравниться.
-У тебя курить есть?
Кивок. Отложив до сих пор лежащий на его коленях журнал, он поднялся с постели и направился в мою сторону. Сердце колотилось как бешенное: я, дурак, подумал, что он идет именно ко мне.
Эш обошел меня, лишь задев рукавом рубашки мою руку. Порылся в карманах ветровки, вложил в мою руку найденную пачку - от его прикосновения по коже пробежали мурашки - и замер, стоя в нескольких сантиметрах от меня.
Я не смог побороть порыв вполне ожидаемого желания сбежать, спрятаться, вжав голову в плечи. Убежать от его слишком проницательного взгляда, от случайных вроде бы прикосновений, от которых замирало сердце, и дрожь пробегала по всему телу. Отвернуться, встать ближе к окну, открыть форточку и курить, пытаясь вредной привычкой справиться с непривычным волнением.
Тишина. Стены тонкие, как картон. Отчетливо слышна возня в соседнем номере, голоса, женский смех. Музыка. Медленная мелодия, долгая и сладкая, словно пытка. От голоса - мурашки по кожи. А от слов...
I'm unclean, a libertine
And every time you vent your spleen,
I seem to lose the power of speech,
Your slipping slowly from my reach.
You grow me like an evergreen,
You never see the lonely me at all
Это - странно. Странно, когда музыка проникает под кожу, превращая кровь в лед. Странно, когда ты начинаешь повторять за чужим голосом из магнитофона слова, значащие слишком много, значащие для тебя, здесь и сейчас. Странно, когда ты буквально отдаешься мелодии, которую слышишь в первый, и, может быть, в последний раз, позволяешь ей стать тем последним, что ты услышишь, нет - увидишь, потому что эта музыка не просто осязаема, а видима - до своего падения. До бесконечного падения в бездну, что была за твоей спиной, пока ты еще мог устоять на узкой, скользкой, и такой хрупкой лестнице в небо. Лестнице, которая разлетелась тысячей осколков, стоило тебе упасть с нее.
Чужие руки. Обнимают. Ненавязчиво, едва ощутимо, щекочущими прикосновениями ласкают обнаженную кожу пальцы. Медленно, тягуче, в такт музыке, которая, кажется, овладела не только мной.
I...
Take the plan, spin it sideways.
I...
Fall.
Падение. Бесконечное падение в никуда. Чужие руки, осмелев, прикасаются уже вполне ощутимо. Сухие теплые губы касаются плеча, осторожно, словно спрашивая разрешения. Его дыхание - шумное, в такт сумасшедшему биению моего сердца.
Длинные пальцы отбирают сигарету, тушат в пепельнице фиолетового стекла. Захлопывается шумно форточка - он дотягивается до нее, лишь притиснув меня к подоконнику, лишь прижавшись грудью к моей спине.
-Не открывай - замерзнешь, - говорит, и его голос в этой тишине кажется оглушающим.
Завершившуюся уже композицию в соседней комнате ставят на повтор. Чувствую, как он отстраняется от меня, как кончики его пальцев скользят по моей спине, словно прощаясь с возможностью дотронуться. И понимаю, что совершу ужасную ошибку, если сейчас...
Оборачиваюсь резко, хватаю его за руку, переплетаю наши пальцы. Не в силах смотреть ему в глаза, смотрю на наши руки, внимательно, неотрывно. Его кожа такая холодная, моя ладонь такая горячая. Контраст.
Пальцы на моем подбородке. Заставляет поднять голову, посмотреть на него. Утопиться в темно-карих глазах, провалиться в них, раз и...
Сдаться. Позволить. Все.
Губы, руки, пальцы. Прикосновения, поцелуи, укусы. Сладкая боль и извращенное наслаждение. Сумасшествие. Одно - на двоих.
Я готов сойти с ума, если ты будешь рядом со мной.
И ты это знаешь. Уже давно.
Твои стоны звучат громко и отчетливо, заглушая музыку, сами становясь музыкой.
Мои стоны тихие, на выдохе, неосознанные, непонятные звуки.
Твои прикосновения осторожно-нежные, ласковые, словно ты готов в любой момент отстраниться.
Мои прикосновения жадные, я цепляюсь пальцами за твои плечи, крепко, оставляя следы от ногтей.
Все познается в сравнении.
Оказывается, ты был нужен мне куда больше, чем я - тебе.
Я не знал, что это может быть романтично, когда ты сидишь на столе, обняв его, стоящего напротив, руками и ногами, не желая отпускать. И он покорно стоит рядом, гладя твою обнаженную спину, так же ласково и осторожно, как до этого ласкал тебя.
...
-Вставай.
Сказка закончилась - началось утро. Подъем, привычные и такие скучные процедуры: умыться, побриться, похмелиться... лишнее - зачеркнуть.
Мы вели себя так, словно ничего не произошло. Такое бывает, когда спишь с коллегой по работе, или с начальником. Ночами вы говорите друг другу слова любви и страсти, а днем просто работаете вместе, не вспоминая даже о том, что между вами произошло.
Мы вспоминали. Мы оба, я уверен.
Эш никогда не умел мне лгать. Даже взглядом.
Он не умел хранить от меня тайны.
Я бы его ахиллесовой пятой, с того самого дня, как мы ворвались в жизнь друг друга, переделывая мир под наши сначала дружеские, а теперь - черт знает какие отношения.
Наверное, он даже любил меня.
А я его - нет.
В любви всегда так: один любит, а другой лишь позволяет себя любить.
Вот только второй обычно куда больше нуждается в первом.