Мамы бывают разные. Такая, как моя, неоднократно судимая, и мамы обыкновенные. Но ты любишь её любую: по-детски - искренне и доверчиво. Потому что она мама, потому что она для тебя самая лучшая и тебе ещё так мало лет, чтобы оставаться без неё...
От сознания того, что больше никогда не увижу её, становилось грустно и, накопившуюся за день тоску, выплёскивала по вечерам в подушку, которая быстро намокала от слёз. Плакала беззвучно, чтобы никто из одноклассников не видел меня такой жалкой и ранимой.
Однажды на большой перемене ко мне подошла Вера Николаевна, наш библиотекарь, и вручила письмо без марки, с пометкой "бесплатно". Адрес отсутствовал. Дрожащими руками, я вскрыла конверт. Письмо было от брата. Текст короткий, в две строки: 'Здравствуй, сестра. Учусь хорошо. Не болею. Мама не приезжает. Привези гостинцы'
Игорь, который был младше меня на три года, не знал о трагедии, потому что находился в другом интернате. Нас разделяли сотни километров.
Родился он в Нижнем Тагиле, в тюрьме, где мама отбывала срок за кражу. После родов её отправили на 'химию' (вольное поселение, та же зона, но работа на большем пространстве), а Игоря - в приют.
В обед, следующего дня, я подошла к воспитательнице Валентине Григорьевне. Сбивчиво, с дрожью в голосе, объяснила, что необходимо поехать к брату.
- Завтра согласую с директором, только не переживай - укладывая руку на моё плечо, сказала воспитательница. - Поедешь через выходные.
Валентина Григорьевна, добрая и справедливая, решала наши проблемы в ущерб даже своему личному времени. Оставалась после работы и часто забирала к себе домой угостить чаем.
Нашему классу повезло с воспитательницей.
Гостинцы для брата я решила накопить из тех угощений, что давали на полдник: незаметно выносила печенье и вафли из столовой и прятала в свою прикроватную тумбочку. Воровать никто не воровал, так как меня боялись: в то время я уже заслужила славу драчливой девчонки, и со мной предпочитали не связываться.
Мне казалось, что гостинцев будет мало и к тому же хотелось удивить братишку чем-то особенным. В голове созрел план, но для этого надо было попасть в город.
Высокий забор из металлических решёток, покрытый чёрным лаком, огибал всю территорию интерната. Калитка располагалась напротив окон дежурного воспитателя и убежать незаметно не получилось бы.
Ближе к выходным, подошла к Светке Шнайдер и попросила у неё на один день брюки.
- Давай махнёмся. Я тебе ужин и два полдника. Могу и полы помыть.
Светка охотно согласилась и выдала мне чёрные брюки, которые ей привезла старшая сестра.
И вот уже суббота.
Очутившись по ту сторону забора, я стремглав побежала к направлению центра города. Дорогу знала. Через двадцать минут стояла уже у центральных ворот парка отдыха. Народу было много.
Обойдя огромную очередь у билетных касс, я направилась вглубь парка на детскую площадку, к турникам. В последний раз именно там нашла валяющиеся на земле деньги, двадцать копеек. Для меня - немалые. Можно было купить три кисельного мороженого, так называлось фруктовое мороженое фиолетового цвета по семь копеек или брикет пломбира, купить одну большую шоколадку или несколько грамм конфет на развес.
Немного пригнув спину и сосредоточив взгляд вниз, стала усиленно расчищать землю носком туфли. Денег не было.
Обошла все скамейки, заглянула в урны... Опять ничего.
Вышла к театральной сцене парка. В этот раз здесь было тихо и безлюдно. Опять окунулась в поиски, пока не услыхала как воздух резанул чей-то окрик:
- Эй, ты что потерял?
От неожиданности я вздрогнула. Оглянулась по сторонам.
В метрах двадцати от меня стоял мальчишка, примерно мой ровесник, лет двенадцати. Волосы его были взъерошены и сбиты в левую сторону. Как будто спал долго на одном боку.
- Тебя как звать, пацан? Меня Коля. Так ты что потерял?
- Я... Игорь. - голос от неуверенности сорвался, врать не умела и лицо мгновенно стало пунцовым, - деньги тут обронил. Покататься на качелях хотел.
Имя я себе придумала быстро, в честь брата. Меня не первый раз принимали за мальчика: волосы, хоть и густые, кучерявые, но всегда короткие, худая и плоская, к тому же в брюках. В интернате всех девочек до шестого класса стригли коротко. Профилактика от вшей, как нам говорили. Меня это устраивало, потому что я ненавидела бантики, которые обязаны были носить те, у кого были длинные волосы.
- У меня есть деньги. Пошли прокачу. - и схватив, меня за рукав, не дожидаясь согласия, Коля потащил к кассам.
По дороге мальчишка рассказал о себе: мама его работает в исполкоме, видятся они редко из-за занятости, отца нет; в классе, в новой школе, куда он недавно перевёлся, с ним никто ни дружит. В выходные мама занята хозяйственными делами, а ему разрешает ходить одному в парк, выдавая наличные.
В подтверждении своих слов, Колька вытащил из кармана брюк бумажные деньги.
- Видал сколько? На все аттракционы хватит! - сообщил он. - Ещё и с тех выходных остались.
Стоя в очереди за билетами, продолжили знакомство.
- А ты в какой школе учишься? Где живёшь?
- В пятнашке. И живу там... на Декабристов.
Пришлось опять врать.
Пятнашка - это школа номер пятнадцать. Она располагалась по соседству с нашим интернатом. Во время учёбы мы старались на эту территорию не заходить. Домашние дети дразнились и часто возникали драки на этой почве. Зато, когда школа прекращала работать, после четырёх часов дня, мы неслись туда на хорошо оснащенную спортивную площадку. Наша - с двумя деревянными кривыми воротами на футбольном поле и ржавым турником - представляла собой жалкое зрелище и чаще пустовала.
- Давай начнём с 'цепочки'! - по-приятельски хлопнув меня по плечу, предложил Колька, когда мы с билетами в руках отошли от кассы.
'Ну раз цепочка, значит цепочка' - мысленно согласилась я и побрела за ним.
До этого момента, не доводилось на каруселях кататься.
Колька сел спереди, а я - позади него. Осмотревшись вокруг, вдруг почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота, хотя карусель еще даже не начала вращаться. Механик, дядька с рыжими усами и запахом папирос, вытирая руки от масла грязной тряпкой, проверил у всех пристяжные ремни и медленно потянул рычаг на пульте управления. Под ногами лязгнуло. Карусель тронулась и начала набирать ход. С каждым поворотом карусель взлетала выше и выше, одновременно вращаясь в разных направлениях со страшной скоростью. Все вопили как оглашённые от восторга, одна я, вцепившись судорожно в поручень, не испытывала большого желания кататься. Верхушки деревьев мне казались одной сплошной стеной и лиц, сидящих уже не могла разглядеть. С каждой минутой становилось плохо. Мутило. Я запрокидывала голову назад, жадно хватая воздух, но это не помогало. Казалось, что вот-вот меня стошнит или того хуже, упаду, разбившись насмерть. Стало безумно страшно. Сквозь визг и крики, различила голос орущего Кольки:
- Остановите, остановитееее...пожалуйста.
Постепенно сбавляя обороты, карусель встала. Коснувшись земли ногой, дрожа всем телом, пошатываясь, я направилась к выходу. Колька подскочил ко мне, схватил за талию, иначе я, чего доброго, не удержалась бы на ногах. Мы дошли до большого дерева, подальше от аттракционов.
- Мне плохо. - пролепетала я и села на траву.
Капельки пота проступили на лбу, меня зазнобило и резко вытошнило прямо под Колькины ноги.
- Сиди. Я мигом.
И Колька с грязными башмаками понёсся к автомату с газировкой. Желающих выпить лимонад было много. Он начал что-то объяснять людям, отчаянно жестикулировать, показывая в мою сторону. Лицо его выражало необыкновенное сострадание, как будто со мной случилось более серьёзное, чем рвота. Толпа расступилась, и Колька подставил стакан в автомат. Обратно он шёл аккуратно, стараясь не расплескать газировку.
- Так испугался за тебя. Кричу усачу, а он не слышит. Думал помрёшь. - сбивчиво говорил Колька.
Я выпила полстакана, остальное протянула другу. Залпом оглушив остатки, облизывая кончиком языка губы, Колька помог мне приподняться, и мы направились в тир.
Стреляли одновременно, больше мимо цели и подшучивали над собой. Я промахивалась из-за того, что ещё трясло после карусели, а Колька, наверное, потому, что просто был мазилой.
После тира с Колькой пошли в кафе, где угощал мороженным в жестяных чашечках, политым сладким сиропом и посыпанным сверху шоколадной крошкой. И хотя ещё приходилось испытывать тошноту, я с удовольствием уплетала десерт. Колька, взахлёб рассказывал о своих проделках в школе и громко хохотал даже, как мне казалось, над совершенно несмешными историями.
Выйдя из кафе, спросила: 'Который час?'
Колька пожал плечами и произнёс:
- Где-то шесть...
В семь часов в интернате ужин и надо явиться вовремя.
- Я должен идти. Маме обещал не опаздывать. - запинаясь, сказала я, испытывая страшное
отвращения от очередного вранья.
- Давай провожу. Мне всё равно нечего делать. - предложил Коля.
- Да, не, сам добегу.
- А приходи завтра. В кино сходим.
Колька вопрошающе смотрел на меня.
- Приду - буркнула в ответ, и махнув рукой на прощанье, пустилась бежать.
Перед главными воротами интерната, я была за полчаса до ужина. Несмело потянула на себя калитку. Раздался скрежет. Из окна выглянула дежурная, Евдокия Павловна. Евгеша, как называла её вся школа.
- Ты как там оказалась? - сердито спросила она
В ответ я промолчала.
Выходя из двери и направляясь ко мне, перебирая связку огромных ключей, Евгения Павловна продолжала ворчать.
- Я сейчас в журнале отмечу нарушение режима. Нельзя заходить за территорию школы. Ты сегодня третья. Безобразие форменное. Шпана. Наказывать вас надо строго. Книжки не читаете, бродите где попало. Как фамилия? Откуда на тебе брюки?
И это всё она успела выпалить, пройдя какие-то двадцать шагов.
- Извините - тихо произнесла я и юркнула между ней и распахнутой калиткой.
Уже подбегая к дверям школы, держась за ручку двери, я оглянулась. Евдокия Павловна, подперев коленом ворота, с трудом пыталась закрыть ржавый висячий замок, бубня себе что-то под нос. Из-под юбки у неё торчала резинка от чулок, а платок с головы сполз на лицо. Я фыркнула, с трудом сдерживая смех и исчезла за дверью.
После отбоя, когда ребята улеглись и в спальне воцарилась тишина, укутавшись одеялом с головой, я заново перемотала пройденный день: вспомнила Кольку, парк, качели, мороженое. И только засыпая, поняла, что деньги так и не раздобыла для брата и Светке мне ещё два полдника отдавать.
Воскресное утро следующего дня выдалось солнечным для сентября и опять тёплым.
После завтрака Валентина Григорьевна сообщила классу, чтобы оделись чистенько - через час идём в город смотреть индийский фильм. Ребята шумно загалдели от радости. Для нас, интернатских, это событие всегда было значимым.
И вот уже строем, разбившись по парам, идём в кинотеатр. Парни одеты были в одинаковые клетчатые рубашки, в серые пиджаки, а мы, девчата, в хлопковых платьях и шерстяных кофтах с огромными пуговицами.
Вышли на центральную площадь города. Тогда она мне казалась неимоверно огромной. Театр, и дом культуры, здание райкома - всё вмещала эта площадь. Здесь и демонстрации проходили и парады в честь великих праздников.
Кино смотрели в доме культуры, в небольшом двухэтажном доме, с одним залом. Пока
Валентина Григорьевна ходила договариваться о сеансе с администратором дома культуры, мы столпились вокруг Вадика Белкова, считавшегося в школе главным юмористом. Он рассказывал очередной анекдот.
Пересилив себя, медленно стала оборачиваться. Передо мной стоял Колька. С выпученными от удивления глазами, с открытым ртом.
- Это ты? В платье?
Я продолжала стоять, не реагируя.
- Те чё нос разбить? - нарушив тишину, прогремел басом Филькин Сашка.
Подскочил к Кольке и замахнулся кулаком.
- Не трожь его! Он мой друг! - придя, наконец, в себя, выкрикнула я и встала между мальчишками.
- Да он домашний. Бить таких надо! - продолжал Сашка, напирая телом вперёд.
- Только попробуй - сквозь зубы процедила я и толкнула Филькина в грудь.
Толчок был на столько сильным, что Сашка завалился в траву на спину. Увидев это, подбежала Валентина Григорьевна.
- Ну как тебе не стыдно, Ира, ты же девочка! Будешь наказана и не поедешь к брату.
- Да пошли вы все...
Развернувшись от воспитательницы, я бросилась бежать.
Бежала до тех пор, пока не устала. Остановилась. И вдруг услышала, как сзади кто-то часто и хрипло дышит. Оглянулась. Бледный и измотанный, передо мной стоял Колька. Мы смотрели друг на друга, не решаясь заговорить. Наконец отдышавшись, Колька начал первый:
- Это ничего что ты девочка, всё равно с тобой дружить буду.
Подошла к нему вплотную.
- Я интернатская.
- Ну и что? - спросил Колька. - Мне всё равно.
- Мне надо идти. - уже спокойно произнесла я, и не глядя на него, двинулась в сторону школы.
Колька, поравнявшись со мной, неуверенно спросил:
- Можно провожу?
Глядя на друга-сострадальца, поняла, что он не отстанет и кивнула.
И теперь моя очередь была рассказывать ему о себе: как попала в интернат, о родителях и о младшем брате. Колька внимательно слушал. Время от времени хмурился, чесал нос и громко вздыхал.
Подойдя к воротам интерната, он окинул взглядом территорию и с грустью промолвил: - 'На тюрьму похоже' - И после добавил:
- Буду приходить к тебе в гости.
Прошло три дня.
Валентина Григорьевна, после того случая у кинотеатра, старалась со мной общаться сухо. Я свыклась с мыслью, что не придётся ехать к брату, и что завтра сяду писать нерадостное письмо.
А ещё я очень скучала по Кольке.
Во второй половине дня, когда я готовилась идти на тренировку, ко мне подскочил Пашка Платонов, одноклассник, и притворно улыбаясь, выпалил:
- Жених к тебе пришёл.
Обрадовавшись, щёлкнула Пашку по лбу и ринулась вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки.
В фойе стоял Колька, одетый в школьную форму. В руках он держал большую матерчатую сумку.
- Это тебе моя мама велела передать - гордо заявил он.
Принимая сумку с его рук, почувствовала запах домашних пирожков, такие обычно пекла тётка моя, у которой иногда я гостила на каникулах.
Возле нас толпились зеваки с разных классов. Перешёптывались, хихикали.
- Пошли на улицу, а то так и будут зырить. - предложила я Кольке.
В дверях, при выходе, наткнулись на Валентину Григорьевну.
Воспитательница внимательно посмотрела из-под очков на Кольку и неожиданно улыбнулась.
- Хороший у тебя друг.
Прошла ещё неделя.
Колька продолжал меня навещать. Подружился с ребятами из моего класса и часто мы вместе играли на спортивной площадке.
Расставались мы всегда у калитки, где Колька без стеснения, у всех на глазах, меня обнимал и каждый раз произносил: 'До - встречи'.
В очередной день его посещения я обратила внимание, что он был чем-то расстроен.
- У тебя всё в порядке?
Колька опустил голову и тихо промолвил.
- В воскресение с мамой уезжаем в другой город. Переводят по работе.
Хотелось завыть, кричать. Я еле сдерживалась. Наконец-то, у меня появился настоящий друг, и вот так быстро я его теряю...
А в субботу вечером Валентина Григорьевна объявила: в сопровождении Марины Нечаевой, ученицы десятого класса, завтра рано утром на электричке я поеду к брату.
В семь утра тихим потряхиванием за плечо, была разбужена ночной няней тётей Дусей. Велено было, одеваться по-быстрому и бесшумно. Впопыхах выгребла с тумбочки, припасённые за несколько недель сладости, сложила всё в сумку, оставленную Колькой и пошла спускаться, где в фойе ждала меня Марина.
На улице чувствовался конец сентября. Особая прохлада чередовалась с мелким моросящим дождём. Было темно и редкие фонари указывали нам дорогу к вокзалу. Я старалась не отставать от Марины, всё время поеживаясь от холода. Куртку ещё рано было одевать, а в кофте - холодно.
На вокзале, ранним утром, было много народу. Марина, взяв крепко меня за руку, повела к платформам. И только, когда уже сели в электричку, я вдруг вспомнила о Кольке. Ведь он даже не сказал во сколько уезжает.
'Без меня всё равно не уедет' - успокоила я себя и закрыла глаза.
Проснулась от резкого толчка в плечо.
- Билет твой.
Кондукторша, женщина пятидесяти лет, в фуфайке и зелёном платке, свесилась надо мной. От неё несло чем-то кислым.
- Одна что ли едешь? Документы есть? - зычно и протяжно на весь вагон спросила она.
- Вот наше разрешение - негромко проговорила Марина, подавая тётке, сложенный лист бумаги.
Сплюнув на палец, кондукторша развернула лист и стала читать.
- Сироты? - тем же командирским голосом спросила женщина.
Я отвернулась к окну, а Маринка тихо произнесла:
- Интернатские.
В вагоне люди стали оборачиваться в нашу сторону.
Бабульки запричитали: бедные, несчастные брошенные дети; женщины начали осуждать 'чёртовых родителей', 'бессердечных тварей'; а дети с удивлением нас разглядывали, будто мы чем-то отличались от них.
- Ну чего разгалделись? - обратилась к пассажирам кондукторша, повышая тон в три раза. - Смущаете девчат.
Подобревшим голосом, спросила:
- Голодные?
- Нас рано подняли. Завтрак позже. - отрапортовала Марина.
И тут началось.
Пассажиры вскакивали со своих мест и несли нам продукты. Кто яйца варёные, кто завёрнутую в газете колбасу, в стеклянных банках картофельное пюре, к нему отдельно куски солёного сала. Девочка лет шести подошла и протянула пакет с овсяным печеньем. А сама тётя Галя, так звали кондукторшу, принесла два стакана горячего чая. Смущённые, мы благодарили всех за заботу.
Электричка подъехала по расписанию. Тётя Галя пожелала нам успехов и сунула Марине бумажный кулёк с огромными жирными пятнами. В нем лежали четыре плюшки с шоколадной начинкой.
Мы направились к автобусной остановке. Дорогу моя сопровождающая знала. Ей не раз приходилось ездить в Самару по делам. Прильнув к стеклу окошка, я с интересом и восторгом рассматривала из автобуса город, в котором родилась, но не выросла.
Улица, где находился интернат брата, встретила нас необыкновенной тишиной. Вдоль дороги росли тополя и клёны. Здесь не было высотных домов, лишь редкие двухэтажные, с уютными двориками с крашеными бордюрчиками и клумбами пестрых цветов. Сама школа находилась в конце улицы.
У ворот нас встретила маленького росточка юркая женщина лет тридцати. Она представилась методистом и, поправляя каждый раз падающую чёлку за ухо, спросила, к кому мы приехали
- Я сестра Игоря Проскурина.
Методист с удивлением на меня посмотрела.
- Не похожа. Чёрненькая. Будто цыганка. Игорёк светлый. От разных отцов что ли?
Я смутилась от её слов. Вмешалась Марина.
- Ира - родная сестра. Мы торопимся - электричка отходит через полтора часа.
Женщина недовольно перекинула взгляд на Марину.
- Дерзкая какая. - и понизив голос, обращаясь опять ко мне, буркнула. - Сестра - значит сестра. Идёмте.
Она проводила нас во двор школы, усадила в беседке и велела ждать. Я волновалась, потому что ни разу не видела Игоря.
Братишка оказался совсем малышом. Цвет волос, как шерсть у нашего интернатского кота Мурзика, белые с отливом соломы, нос крупный, картошкой. Воротничок на рубашке застегнут на последнюю пуговицу и, видимо, это стесняло движения головы, потому что он смотрел только перед собой.
Я встала со скамейки. Игорёк, мелкими семенящими шажками, подошёл ко мне, продолжая смотреть прямо. Чуть приобняла его. Стеснялась рядом присутствующей Марины.
В беседке я разложила гостинцы на скамейку, и братик принялся их уплетать. Крошки сыпались на его новую рубашку и брюки. Ладошками он запихивал остатки еды в рот. Я прыснула от смеха. Он казался таким смешным.
Марина ушла гулять по территории, а брат рассказал, с кем дружит, как учится, что любит рисовать. Я смотрела на Игорька и радовалась тому, что он рядом.
- А почему мама не приезжает? - подняв голову, резко спросил Игорь.
- Мама долго болела и умерла.
Как я и предполагала, известие о смерти мамы не стало для брата сильным потрясением: он был еще несмышленым, его больше занимали вкусные гостинцы.
Когда вернулась Марина, я поняла - время собираться. Притянув брата к себе, я поцеловала его в макушку, пообещав приехать ещё раз.
- Можно я эту еду заберу себе? - спросил Игорёк.
Он посмотрел на меня так страдальчески и жалобно, что мы с Мариной засмеялись.
На обратном пути вспомнили о пакете, которое дала нам тётя Галя - кондукторша. Марина купила бутылку молока и вместе с шоколадными булочками, пообедали.
В интернат вернулись уставшими. Я сразу пошла разыскивать Валентину Григорьевну, чтобы сообщить о своем прибытии. В узком коридоре, ведущем из школьного комплекса к спальням и игровым, я наткнулась на красавицу нашего класса Ирку Панфёрову.
- Тебя твой друг разыскивал. Колька. Он с мамой уехал на вокзал.
- Когда? - нервно спросила я.
- Минут тридцать назад. Может меньше.
Времени не было на раздумывание, и я побежала. Выскочив из здания, на моё счастье, я заметила, что ворота открыты. По времени должна была приехать машина с хлебом. Вечерняя развозка. Я прошмыгнула за калитку и изо всех сил понеслась к вокзалу, уже во второй раз за день. Бежала без остановок. Перед глазами стоял Колька, и это придавало мне ещё больше сил. Успею, должна успеть! Колька не уедет без меня. Дыхание сбивалось, но я не смела останавливаться.
Наконец выбежала на привокзальную площадь. Расталкивая локтями людей, я попыталась пробраться ближе к платформам.
'Куда лезешь, шпингалетина?', 'Как же надоели эти наглые цыгане' - неслось со всех сторон.
Не обращая внимания на оскорбления, я продолжала протискиваться сквозь толпу, в надежде добраться до нужного поезда. И вот стою уже на перроне напротив Колькиного поезда. И понимаю: он не назвал мне номер вагона, сказал только, что уезжают в Казань.
Начала суетиться. Побежала вначале вперёд вдоль вагонов, затем остановилась и вернулась. Видимо, моя растерянность читалась по лицу, потому что проходящий мимо дед спросил.
- Тебе помочь, внучка?
Я отрицательно мотнула головой. Разговоры бы больше времени отняли. Я снова пошла вдоль поезда, вглядываясь пристально в окна вагонов.
Объявили, что поезд отъезжает через пять минут. Я ускорила шаг. В окнах мелькали чужие лица. Кольки не было. У одного из вагонов я остановилась. Молодая проводница тщательно протирала поручни, напевая тихо песенку. Блузка на ней была белоснежная, как наши воротнички у школьной формы, которые мы отбеливали и пришивали каждую субботу сами, пилотка красиво смотрелась на её рыжих волосах.
- Вы Кольку не видели? Он с меня ростом. С мамой едет. Проститься с ним должна. - торопливо обратилась я к ней.
- Детей едет много, - спокойно заговорила девушка. - Мальчик из двенадцатого вагона долго с мамой препирался. Ждал, видимо, кого-то. Может, это и есть твой Колька?
Подмигивая мне, она улыбнулась.
- Беги. Успеешь. От меня ещё три вагона.
Поблагодарив проводницу, я стремительно бросилась вперёд. Внезапно раздался гудок поезда. Из-под колёс зашипело, пронзительный скрежет-свист заставил меня испугаться и отскочить в сторону. Проводницы стали быстро поднимать тамбурные площадки.
Поезд медленно тронулся.
Нет, нет же! Я должна простится с Колькой!
Из последних оставшихся сил, цепляясь руками за вагоны, будто это каким-то способом могло помочь затормозить движение поезда, я продолжала бежать.
'Один вагон, всего один' - успокаивала себя мысленно.
И вот он, двенадцатый.
Мне он показался длиннее, чем другие. Подпрыгивая к окнам и присматриваясь к отъезжающим, я вдруг заметила своего друга. Он сидел грустный и подавленный.
- Колька, Колька. - во весь голос орала я, размахивая руками. - Колька!
Стала бить по вагону кулаками, надеясь, что он услышит. Женщина, сидевшая напротив него, заметила меня, указала пальцем. Колька встрепенулся, как ото сна, и кинулся к окну. Прильнув к стеклу, он улыбался и что-то говорил, объясняя жестами свою радость.
Таким я его и запомнила. Улыбающимся.
Поезд всё быстрее и быстрее стал набирать ход.
Больше не было сил бежать. Остановилась.
Во рту пересохло, хрипы разрывали мою грудь, а голова кружилась так, будто она сейчас оторвётся. От усталости ноги подкосились, и я села прямо на перрон. Поезд уходил. Я смотрела ему вслед и понимала, что он уносит Кольку навсегда из моей жизни.