Маша выдернула из сумочки нудно подвывающий телефон и, мельком глянув на экран, поднесла к уху:
- Почти пришла... - девушка легко перепрыгнула блестевшую в свете фонаря лужу, - ну не начинай. Я действительно в подъезд вхожу... - она посмотрела на темневшее в метрах шестидесяти крыльцо, - ну да засиделась... Да, у Натки сидели... Пфе...
Убрав телефон от уха, Маша неприязненно скривилась, стараясь отсторониться от несущегося из трубки бурчания. Через пару шагов она снова подняла трубку:
- Слушай, хватит, а?.. Да понимаю, что поздно... Хорошо. Очень поздно. Но мне уже не пять, не пятнадцать и даже не двадцать...- и затем резко, - нет еще не тридцать, и это я решу сама! Я самостоятельная! И то, что ты волнуешься, не значит, что я всю эту ахинею буду слушать! Все! Пока!
- Задолбал, - прошипела девушка, швыряя телефон в сумку, - ну в конец за... Ой!..
Мокрый осенний лист скользнул в сторону, лишив вставшую на него ногу твердой опоры. Взмахнув руками словно большая неуклюжая птица, Маша забалансировала в неустойчивом положении. Мгновение, другое и она справилась с недружественным влечением к земле. Вот только слетевшая с плеча сумка шлепнулась в месиво, носившее гордое название клумба.
- И все из-за него, - обижено пробурчала девушка. Осторожно наклонившись, она с трудом дотянулась до ремешка, и чуть не упала, вздрогнув из-за неожиданно выскочившего из-под одежды ее любимого медальончика.
- И ты, Брут! -? упрекнула она качающееся на шее украшение, а затем снова потянулась к сумочке. Грязь с легким чавканьем выпустила свою добычу. Тусклый свет фонаря не позволял оценить ущерб, поэтому Маша первым делом, выудив телефон, включила фонарик. Луч света, пройдясь по испачканной поверхности, вызвал тяжелый женский вздох, окончившийся расстроенным: "Вот же ж...". Осветив клумбу телефоном и убедившись, что ничего из сумки не выпало, Маша, бурча неопределенные упреки-возмущения пошла к дому.
Лампа над крыльцом привычно не горела. Луч фонарика подсветил четыре покореженные временем и людьми щербатые ступеньки, затем скользнул по покрытой широкими трещинами площадке... Перед дверью Маша немного замешкалась, решая какой рукой сподручней подцепись болтающуюся на одном шурупе ручку, чтоб не испачкать одежду грязной сумкой, да телефон не выронить. Поэтому, делая шаг в тамбур перед кодовой дверью, она не смотрела перед собой. Просто шагнула и тут же поняла, что не одна, но было уже поздно: холодная клешня чей-то руки сомкнулась на ее шее.
Воздуха внезапно не хватило на вдох, в голове помутилось. Маша даже не поняла, что ее приподняли и с силой ткнули спиной в стену. Ей было не до этого: вцепившись в душащую ее руку она боролась за глоток воздуха... и проигрывала эту битву. Обрывки мыслей кололи мозг невинно жалобным "За что?", и только обида за непрожитую жизнь не давала сдаваться. Она ведь, по сути, только начала жить, только встала на ноги, даже еще не думала о семье, своем малыше...
- Шо? - просипела душащая темнота, и пьянящий глоток воздуха ворвался в горло. Шея по-прежнему оставалась в плену, и ноги болтались в воздухе, но Маша могла дышать.
- Шо? - повторил напавший, резко приблизившись к ней. Жалкие крохи света, от валяющегося где-то телефона не позволяли разглядеть черт лица. Лишь отблески белков подсказывали, где находятся глаза.
- Повтори! - потребовал мужчина и его дыхание противной близостью коснулось щеки девушки, -ну?
"Повторить?" - растеряно удивилась Маша. Ее мысли запрыгали бешёнными кузнечиками, и она на удачу ухватила одну из них:
- Малыш.
- Брешеш
В Машин живот несильно потыкалось что-то твердое.
- У меня всего полтора месяца, - прошептала она вдохновенно.
- С-с-сука... - зло процедил мужчина, но хватку ослабил, позволяя девушке, соскользнув по стене, встать на ноги.
Они замерли. Боясь нарушить хрупкое равновесие, Маша старалась не шевелиться и "потише" дышать.
- Сука, - повторил мужчина с какой-то обреченностью. Его рука прошлась по шее девушки, подцепила медальон и резко дернула. Маша вскрикнула.
- Заткнись!
Она заткнулась, боясь спугнуть надежду на "отделалась малой ценой"
- И не двигайся!
Она замерла, моля про себя: "Ты ограбил, и теперь уходи! Ограбил и уходи!"
Мужчина отодвинулся, подобрал ее телефон и зло цыкнув вышел из тамбура. Створка давно лишенной пружины двери, лениво потянувшись в положение закрыто, по своей давней "традиции" оставила двадцатисантиметровую щель.
"Мне б обратить внимание, что дверь была плотно прикрыта!" - про себя посетовала Маша на свою внимательность, медленно отстраняясь от стены. Прислушиваясь, она потянулась к угадывающемуся на полу светлому пятну сумки. Прикосновение пальцев к знакомой поверхности отозвалось в груди теплой радостью. Почти победой. Маша постаралась придушить неуместную эйфорию, медленно распрямилась, запуская пальцы в карман сумки в поисках брелка электронного ключа. И вот он уже зажат в ее кулаке, лишь коснись им панельки, обозначенной мелким красным диодиком... Девушка уже подняла руку, но не удержалась и, чуть отклонившись, взглянула сквозь неплотно прикрытую дверь на улицу.
Оказалось, грабитель никуда не ушел. Стоя на крыльце, в свете фонарика ее телефона он рассматривал ее медальон. ЕЕ телефона, ЕЕ медальон. Ее любимый медальон, подаренный папой на ее тринадцатилетние.
Вспыхнувшая злость, выжгла страх. Как-то внезапно вспомнилось, что старый крошившийся кирпич очень плохо держал проржавевшие стойки перил, и если сейчас этого толкнуть в спину, то они не помогут удержаться на лестнице... Авантюра. Жуткая, опасная авантюра. Но если толкнуть, а за тем быстро юркнуть за железную кодовую дверь...
Не отрывая глаз от грабителя, Маша дотронулась до панели замка и вздрогнула от показавшегося громом писка. Мужчина не шевельнулся. Девушка медленно приоткрыла дверь и, не давая ей захлопнуться, поставила в образовавшуюся щель сумку. Мужчина по-прежнему не двигался.
Медленно перейти в более удобную позицию... примериться... чуток сместиться... приготовиться... Рывок!
Вылетев из двери, Маша пнула мужчину под колено, а затем изо всех сил толкнула в спину, после чего отскочила к двери, и замерла, завороженная успехом. Грабитель не просто упал, он рухнул, ухитрившись увлечь за собой ненадежные перила. Девушка несмело подошла к краю крыльца. Тело дернулось, шевельнулось, перевернулось, закашлявшись, стало садиться. Последнее почему-то сильно разозлило.
- Ах так! - воскликнула она, выдернула торчащую на месте перил железяку и, спрыгнув со ступеней, двумя руками рубанула ей сверху вниз. Полусидячий вскинул руку, прикрываясь от удара... Глухой стук. Мужчина падает на спину, а его кисть отлетает в сторону. Маша испуганно ахнула. Железяка выпала из пальцев.
- Нет...- тихо произнесла она, глядя туда, куда отлетела отрубленная конечность. Ей хотелось побольнее стукнуть грабителя. Наказать. Отмстить. Но отрубить!..
От недоуменного непонимания Маша смутилась и промямлила:
- Ну перевязать... там... это... жгут наложить...
В ответ ей презрительно фыркнули. Понимая, что что-то не понимает, она смотрела как мужчина уперевшись в землю с трудом садиться, а потом утирается рукавом. Тут она рассмотрела, что у него разбито лицо.
- Может скорую?
- О себе лучше думай.
- О себе?
- Ребенке.
- А-а, ребенке... - она вспомнила о "беременности", - срок еще маленький.
В ответ фырканье и неразборчивое бурчание. Пожав плечами, Маша обошла сидящего мужчину и подобрала свой телефон. Фонарик светил исправно, и экран порадовал отсутствием трещин. Девушка смахнула грязь с корпуса, а затем нерешительно направила луч света туда, куда отлетела отрубленная конечность. Она уже подозревала, что ее не поджидает сочащийся кровью кусок плоти, но в то же время оказалась не готова к увиденному.
- Это что?
Ответа не последовало. Маша подошла к валяющемуся предмету похожему на руку манекена, потрогала кроссовкой, за тем подняла, посмотрела на сломанный крепеж "запястья":
- Протез, что ли?
В ответном бурчании удалось разобрать: "Удивительная догадливость!" Усмехнувшись, Маша вернулась ко все еще сидящему на земле грабителю. Хотелось, сказать что-нибудь едкое, но мысли сбились, когда она увидела, что мужчина поправляет крепление протеза на икре.
- Так у тебя и ноги нет? - свет фонарика отразился от металлической поверхности под задранной второй штаниной, - Двух?! У тебя нет двух ног?!
- Какая наблюдательность, - голос мужчины сочился ядом. И это было обидно.
- Ха! - громко усмехнулась Маша, - Шоу века: грабитель-калека! Сидит в темных подъездах и хватает зазевавшихся девиц за горло! - издевательским тоном продекламировала она.
Мужчина не ответил, а только зло сплюнул и поправил штанину, вроде как закончил с креплением.
- И много бы ты выручил с моего медальона? - со спокойным упреком произнесла девушка.
- Твоего? - словно не спросил, а оскалился мужчина.
- Моего!
- А это...- он схватил что-то с земли и поднял руку, - ...это тогда твой портретик здесь? Да?
В его пальцах тускло сверкнул Машин медальон... Вернее, не машин медальон, потому что она не знала, что он раскрывается, и уж тем более не подозревала, что в нем скрыт портретик. Ее удивление рвалось наружу, но, поймав взгляд "грабителя", она удержалась от восклицаний. И обуздала вспыхнувшее невольное желание рассмотреть поближе. В голове где-то на заднем плане пронеслось понимание, что открывать медальон одной рукой, скорей всего, неудобно, и поэтому мужчина так долго стоял на крыльце. А потом, когда он, видимо, рассматривал портретик дорогого ему человека, его толчком в спину скинули с лестницы...
- Тебе мне надо было просто сказать, а не нападать, - упрекнула Маша.
Мужчина хмыкнул и, аккуратно закрыв, убрал медальон к себе во внутренний карман.
- Я же не знала, - произнесла девишка, отстаивая свою невиновность.
- Не знала, что твой отец воевал в Украине? - зло спросил "грабитель", глядя в глаза.
- Но это же было давно! - автоматически отговорилась она.
- Ну просто древнейшая история, - саркастично ответил мужчина, отстёгивая что-то от пояса. Послышался ряд металлических щелчков, и в руках сидящего на земле появилась трость.
- Я хотела сказать, что тогда была ребенком, - попыталась исправиться Маша.
- Представляешь, я тоже тогда был ребенком, - последовал ответ.
- Я же не о том, - произнесла Маша, глядя на то, как опираясь на трость, мужчина передвинулся к лестнице, а затем, чуть приподнявшись на руках, вскарабкался спиной вперед на нижнюю ступеньку, - в детстве просто живешь тем, что окружает. Живешь сегодняшним днем.
- О да! Я прекрасно знаю, как жить сегодняшним днем, - произнес мужчина, взбираясь еще на одну ступеньку, - потому что завтра может просто не наступить.
- Ты не можешь обвинять меня в том, что я родилась в другом месте! - твердо произнесла девушка.
- Не могу, - согласился мужчина и рывком встал на ноги... на протезы.
- Я просто росла вдали и ничего не знала!
- А когда выросла, не захотела узнать, - небрежно бросил мужчина, поворачиваясь к ней спиной. Он сделал небольшой неуверенный шаг, видимо, проверяя надежность протеза. Тот не подвел, и уже дальше мужской шаг обрел твердость.
- Постой! - воскликнула Маша, срываясь с места вслед за ним, - ты забыл руку... протез то есть...
В ответ беглый взгляд через плечо и:
- Это твой трофей. Можешь даже ребенку подарить...
Маша как на стенку налетела. Стало до горечи обидно. Захотелось швырнуть "грабителю-душителю" в спину его конечность. Но не швырнулось, потому что в высказанном чувствовалась какая-то справедливость. Ведь она действительно не интересовалась той войной. Ну была и была. Вот только как-то противно становилось от мысли, что носила привезенный с той войны медальон. Ведь не просто так его прежняя хозяйка рассталась с ним. Маша посмотрела на протез - кто-то потерял руку, а кто-то жизнь.
По ее телу пробежали мурашки. Еще раз глянув в сторону, где скрылся "грабитель", девушка вернулась к подъезду. Подобрала ожидавшую ее сумку. Механически поднялась на свой этаж. Вошла в квартиру. Сняв верхнюю одежду, прошла в комнату и упала в кресло. На кофейный столик около планшета легли телефон и "трофейный" протез.
Глаза скользили по расставленным памятным безделушкам, а в голове снова и снова проматывались события получасовой давности. И страх от сжимающихся на шее пальцев, и злость, и жажда мести, и полная растерянность при виде протезов. Но самое главное, в ушах снова звучал их диалог. То немногое, что они сказали друг другу. Вернее, она говорила, а он вгонял гвозди слов в ее душу. Не справедливо, между прочим, вгонял! Ведь она ничего не знала и жила совершенно обычной жизнью. И даже от медальона отказалась, сразу, а он...
Взгляд опустился на лежащий на столике протез...
Маша посмотрела на свою ладонь, и вздрогнула, представив, что ее нет. Простила бы она того, кто лишил бы ее руки? Никогда! И ни за что!
А семью виновника?
Прикрыв глаза, Маша откинулась на спинку кресла. Что с ней случилось? Стокгольмский синдром? Или просто бабская жалость к покалеченному? С чего вдруг в ней просыпается дурацкое чувство вины? Она не рубила конечности этому парню, не запускала ракет, не сбрасывала бомб. Она была обычной маленькой девочкой, жившей простой детской жизнью. Сейчас ей даже трудно вспомнить, боялась ли она по-настоящему за уехавшего по своим взрослым делам отца или нет. В школе, вроде бы, организовывалось что-то в поддержку наших воинов, но относились к этому как к очередной обязаловке. Сделали и забыли. Она не виновата, что ее детство было лучше, чем у кого-то.
Обретя некоторую уверенность в своих рассуждениях, девушка открыла глаза и совершенно случайно посмотрела на свой фотопортрет, где хорошо виден висящий на ее шее злосчастный медальон.
"А когда выросла, не захотела узнать," - прозвучало в ее голове.
Маша медленно протянула руку и взяла со столика планшет. "Украина война", - набрала она в поисковой строке...
Зазвонил телефон...
На экране уже тысячный кадр той войны - фото десятилетнего мальчишки. Вместо ног культи. Еще незажившие швы. Правая рука поддерживает лишенную кисти левую. Все лицо в рытвинах ссадин. И глаза старика... Она не слишком сильно вглядывалась в лицо сегодняшнего "грабителя" для гарантированного узнавания. Увечья, конечно, похожи, но они ведь не уникальны. Сколько таких увечных мальчишек могло появиться за время войны?.. А сколько девчонок?.. А сколько детей, получивших более серьезные раны? А разве менее серьезные можно скидывать со счетов? Да даже те, что без явных ранений пережили бомбежки и артобстрелы, разве не пострадали? Разве они простили бы свое покалеченное детство? А потерю родных, друзей, знакомых? Она бы не простила. До конца жизни не простила бы...
Но она не с той стороны... И что ей делать? Что ей теперь делать с этим знанием? В очередной раз повторить: "Не знала ?- не виновата", и, похвалив себя за честно отданный медальон, продолжить жить как жила? Или публично высказать сожаление о безвинных жертвах войны? Вот только сегодняшний "знакомец" совершенно не требовал от нее ни сожалений, ни жалости. Он обливал обвинительным презрением... Она бы так же смотрела на тех, кто старательно не знал, чтоб отговориться незнанием
Телефон продолжает звонить...
- Да, алло... Дома, но почему ты спрашиваешь?.. Нет, я имею в виду почему ты в последнее время стал сильнее беспокоиться?.. Нет, я не придумываю и не фантазирую. Ты что-то знаешь?.. Ах, слышал... слухи о мстителях... Пап, а откуда взялся медальон. Тот самый, что ты подарил мне на тринадцатилетние. Купил? Вместе с портретом убитой женщины купил?.. Медальон раскрывается, а внутри портрет убитой... Ах не знал. Наверное, даже не догадывался. А я все эти годы я носила вещь убитой тобой женщины... Не тобой? Мне должно стать легче, что просто убитой? Может на нем еще следы ее крови сохранились! А ты взял и замазал меня той кровью... Не хочу знать и понимать!.. Не звони мне больше. Никогда не звони.
Маша нажала сброс, представила, что творится на том конце, и отключила телефон, избегая повторных разговоров. Мальчишка с глазами старика по-прежнему смотрел на нее с планшета.
- Выбор сделан, - сказала она ему. На душе стало спокойно, хотя и очень тяжело. Поднявшись с кресла, Маша огляделась, после чего, мрачно усмехнувшись, пошла к кладовке. Вскоре она вернулась с большим мусорным мешком. В распахнутый полиэтиленовый зев черной дыры полетели когда-то милые безделушки и фотографии счастливых дней на крови.
***
Тяжело дышащий после подъема по лестнице Борис Евгеньевич с трудом попал ключом в замочную скважину входной двери. Возраст не так велик, но хоть снаружи крепок, только вот за фасадом уже не так благополучно. А тут еще вести от знакомых по службе тревожные, так и дочь накануне взбрыкнула... Всю ночь спать не мог. А с утра помчался на электричку...
Замок щелкнул. Борис Евгеньевич ввалился в прихожую. В квартире тишина. Дочь, скорей всего, на работе. Она ведь у него умница. И институт закончила с красным дипломом, и в место хорошее устроилась, и зарплата неплоха. Она папина гордость. Правда с медальончиком он знатно прокололся. Чего уж, греха таить, не в военторге его брал, но и с трупа не снимал. Впрочем, он и не помнит уж, как и где подобрал. Осело как-то само в руках. Ну и еще кое-что... Но он не зарывался, как некоторые. Просто время такое было. Дочь поймет. Должна понять. Ведь был приказ, а когда стреляют в тебя, то стреляешь в ответ. Война ведь... ну и трофеи... на которые потом, кстати, и ее растили. Хотя с медальончиком, конечно, промашка вышла. Дак кто ж знал? Когда дарил с войны уж не меньше трех лет прошло... Да и потом уж сколько лет спокойно жили и на тебе вылезло. Но если объяснить... Мол, с рук купил... Догадывался, но сглупил... Просто оно по-другому все выглядело.
Мужчина вошел в комнату и остолбенел - уж слишком дико выглядели пустые полки без привычных цветных безделушек и фотографий. Из комнаты словно ушла жизнь. Впрочем, один портретик обнаружился. Подойдя ближе, Борис Евгеньевич взял в руки фото какого-то неизвестного ребенка инвалида, поискал надписи, после чего вернул его на полку. Жалость в его девочке вполне могла проснуться, но это не объясняло ни вчерашней резкости, ни таких кардинальных изменений в обстановке. Впрочем, можно поискать кой-какие подсказки.
Вынув телефон, Борис Евгеньевич опустился в кресло... Но страничка дочери в сети, не дав разгадки, встревожила еще больше: удалены все фотографии, уничтожены все сообщения. Полный мрачных предчувствий он опустил телефон и заметил на кофейном столике, искусственную кисть. Борис Евгеньевич сначала подумал, что это своеобразная статуэтка, но взяв руки понял ошибку. У дочери "завелся" протез. Явно мужской, и явно ношенный...
А что, если дочь влюбилась? Вот в такого...
Протез выпал из его пальцев. Вскочив поспешно с кресла, он подлетел к портрету покалеченного мальчишки. Твердый взгляд. Не сдавшийся. В такого Машка могла влюбиться. Сначала пожалеть, а потом, если тот и вправду не нытик, влюбиться. А тот ей про войну, да вопрос ребром... И медальон, будь он неладен!
Сердце закололо... Дочь не простит... Ее дети не простят... Потому что этот не простит
Борис Евгеньевич оглядел комнату, вышел в коридор. Постоял. Вышел из квартиры. Пошатываясь, спустился вниз, и, ничего не видя, побрел по улице.
...Его дочурка, его гордость, его жизнь... и не простит. Когтистая лапа схватила сердце, в глазах померкло, и Борис Евгеньевич повалился прямо на чахлые кустики, отделявшие тротуар от старого покосившегося забора.
***
- Ой, Вер, ты видела, мужик упал?
- Да алкаш поди с утра залил.
- Думаешь?
- Петровна, ты меня удивляешь. Че, первый день на свете живешь?
- Ну как-то не тянет он на алкаша.
- Я тя умоляю! Не тянет! А Ванька из первого подъезда тянет что ли? А все выходные бухой!
- Ну Ванька это да-а. Помнишь, как он к Марковне по пьяни клинья подбивать начал?
- Не завидуй!
- Че б, Вер, не завидовать? Вон этого падшего подберу.
- Ну давай. Только пока ты подбирать будешь, там уж все разберут.
- И то верно! Пошли быстрей
***
- Лех, давай шустрей по карманам, пока нет никого...