Когда я быстрым шагом спустился к обшарпанной пристани, в лодке спасателей тут же завели мотор. Михалыч перестал маршировать по берегу, бросил бычок на грязный песок и долго жал мне руку, приговаривая:
- Спасибо, Леха, что откликнулся по старой дружбе! Извини, конечно, что дергаю. Но случай непонятный какой-то. Дело, может, выеденного яйца не стоит, а начнем поиск по полной программе - фестиваль им сорвем. Скандал жуткий получится. А ты в курсе, как губернатор жаждал земляка заполучить? В общем, искать нужно тихо, не привлекая внимания. А ты и местность знаешь, и с Пискуновым знаком.
- Не совсем, Михалыч, - я наконец-то смог вставить слово. - Мы из одной школы, это точно. Но Виктор на два года старше, он на мелюзгу вроде меня внимания особого не обращал. Уже тогда считал себя гением, очень гордый был.
- Читал, читал, - Михалыч отмахнулся. - Давай уже садись, за Волгой тебя в курс дела подробно введут. Видишь, у полиции даже лодки своей нет, пришлось со спасателями договариваться, от работы их отвлекать. Как тебя отвезут, еще тройку крепких ребят пошлю с ними на всякий случай, но в другом месте, чтобы никто не видел. А то народ фестивальный заволнуется.
Через несколько мгновений я сидел на носу лодки и с наслаждением вдыхал прохладный волжский воздух. За нами увязались несколько крупных белых чаек, громко крича. Ничего не получив, птицы вскоре улетели. Вспомнил, как в детстве кидали им с трамвайчика хлеб, а чайки ловили и проглатывали его на лету. Сколько лет с тех пор прошло! Трамвайчики теперь ходят только по выходным - два раза в день. А чайки частенько роются в мусорных контейнерах, а то и садятся огромной белой стаей на черную пашню следом за трактором. Меня почему-то это напрягало - ведь чайки, в моем понимании, должны кормиться только на реке.
Вспомнились уже подростковые годы - как ходили с отцом за грибами. Ранним-преранним утром паром не работал, а лодочники брали по двадцать копеек за переправу. Возмущался тогда про себя: ехать-то всего километр с небольшим, а дерут в четыре раза дороже, чем в городском автобусе. Как-то собирали грибы с коллегами отца, некоторые тоже взяли с собой сыновей. Среди них оказался и Витька Пискунов. Между прочим, набрал грибов больше любого мужика - глаз у него острый. И язык тоже. Язвил без передышки, на остальных пацанов поглядывал высокомерно. Две родинки на лбу напоминали пробивающиеся рожки и придавали ему сходство со злым чертенком. Спустя много лет журналисты тоже упражнялись в остроумии, обыгрывая это сходство. А некоторые святоши из-за этих меток объявили его искусство бесовским.
За воспоминаниями не заметил, как причалили к левому берегу. Меня уже поджидал молодой лейтенант по имени Федя. Пока мы поднимались по широкой песчаной тропе и шагали потом по таежной чаще, полицейский быстренько ввел меня в курс дела. О внезапном исчезновении Захара Запрягаева сообщила его жена Инга Михайловна примерно час назад. Никто из представителей городской администрации ничего вразумительного сказать ей не мог: вроде бы, только что был - и куда-то отошел, якобы кто-то это слышал. Ничего страшного. Запрягаев блестяще организовал фестиваль - система теперь и без него работала как часы.
Однако Инга Михайловна разволновалась не на шутку и обратилась к лейтенанту - он оказался старшим из полицейских на фестивале.
- Понимаете, Алексей Сысоевич, - рассказывал Федя извиняющимся тоном. - Пискунов поставил администрации жесткое условие, как он сказал, даже пропел: "Айн, цвай, полицай..." - и не больше. Он из Москвы чуть ли не взвод каких-то чоповцев привез. Каждую поляну охраняют, чтобы не фотографировали, работы и все остальное не трогали. А я с двумя сержантами тут больше для проформы - как компромисс. Вроде бы и волки сыты и овцы целы. А чоповцам тот Запрягаев глубоко до фонаря. Если честно, я думаю, какая-нибудь оторва мужика в лес заманила. Увидите сейчас, сколько ненормальных к нам понаехало. Неформалы всякие, и голубые, и розовые, и вообще не пойми кто, - Федя со злобой сплюнул на песок и прихлопнул очередного комара.
Я предусмотрительно смазался по науке, и от меня кровососы, противно пища, отлетали несолоно хлебавши. Лейтенант же всю дорогу чертыхался.
- А ты представь, Федя, как сейчас жалят Запрягаева и его оторву, и в какие места, - ухмыльнулся я. - Если, конечно, твоя версия верна.
Федя захохотал, и тут мы наконец добрались до поляны у самой просеки. Сюда добирался свежий приятный ветерок с Волги, и проклятых комаров было гораздо меньше. Но я тут же забыл про противных насекомых при виде огромного человеческого муравейника. Десятки художников и сотни зевак слонялись туда-сюда по "классам". Каждый представлял собой периметр из пластиковых колышков, на которые в несколько рядов были натянуты веревки. Внутри толклись художники со своими холстами и мольбертами, снаружи - зеваки и журналисты. Названия классов не отличались большой оригинальностью: "Пленэр 1", "Пленэр 2"... Особенно впечатлил "Пленэр 5". "Картины" там представляли собой листы прозрачного пластика на подставках. Каждый повернут по-своему. Несколько "художников" охотно объясняли длинному парню, видимо, журналисту, почему пластик повернут именно так, а не этак, и что бы значило "изображенное". Парень попытался выяснить, почему "картины" без рамок, и тут началось: у искусств нет никаких границ, нельзя втискивать его в рамки - и все такое прочее. Молодой корреспондент пробормотал, что теперь ему все понятно, и поспешил ретироваться.
Федя повел меня к огромному полотну два на три метра - в рамке, кстати. Здесь толпилось народу не меньше сотни, оживленно жужжа. Оказалось, им в числе первых выпало счастье узреть последнее творение Пискунова, о котором уже с месяц трубили пресса и телевидение. Картину Пискунов писал в секретной студии, никого туда не пускал. И лишь сегодня свежеиспеченный шедевр выставили публично. Я слышал, что у Пискунова каждая картина по-своему скандальная и бросает вызов обществу, но такого даже от него не ожидал. Хорошо еще, что модный художник заранее предупредил, что дети на его лесной фестиваль не допускаются.
На картине "Гадим на весь мир" были изображены мужчина и женщина, сидевшие на корточках на лесной опушке голыми задами к публике. Мужик испражнялся, а его спутница мочилась - все их органы были показаны в мельчайших анатомических подробностях. Выделения трансформировались в разного рода мусор и отходы, постепенно превращавшиеся в помойку, а она в свою очередь - в темно-коричневую пустыню. Надо отдать должное Виктору - изобразил он все мастерски, только очень уж эпатажно... Но даже я, далекий от искусства человек, понял тревогу художника из-за угрозы природе от деятельности человека. Даже зловоние, казалось, ощущалось.
- У этой картины Инга Михайловна в последний раз видела мужа - вполголоса пояснил Федя. - Потом ей пришлось отвлечься - и все, пропал мужичок. Извините, зам главы администрации. Кстати, вот и госпожа Запрягаева подошла, - Федя повернулся к довольно интересной брюнетке лет сорока пяти. - Инга Михайловна, рекомендую, это Алексей Сысоевич Лосев. Сотрудник МВД в отставке, теперь частный детектив. Любезно согласился нам помочь.
Выслушав поток благодарностей, я начал расспрашивать расстроенную женщину. Но все мои тонкие намеки тут же разбивались на лету: Захар Запрягаев человек старой советской закалки, очень ответственный товарищ, у него за плечами карьера комсомольского и партийного работника. Он не мог легкомысленно бросить дело, которое долго и тщательно организовывал, пусть оно ему и не нравилось.
- А почему? - поинтересовался я, чувствуя, что наконец-то нащупал ниточку.
- Я сама не понимаю, - вздохнула Инга Михайловна. - Он как узнал про этот фестиваль, сразу расстроился. А уж когда Захару поручили его организовать, совсем скис. Я ему предлагала: обратись к главе, пусть тебя заменят. Но он не привык отказываться. Сделал все на совесть. А дня два назад с работы совсем грустный пришел. Как ни расспрашивала - ничего не сказал. Я потому так и забеспокоилась...
Мне тоже очень не понравились эти загадки. Главное, распутывать их некогда, нужно срочно искать мужика. Я поинтересовался у Инги, кто есть на фестивале из помощников Запрягаева. Оказалось, несколько человек, в том числе секретарь - не смазливая блондинка, а дама явно предпенсионного возраста со строгим взглядом классного руководителя породы церберов. Мне гораздо легче было представить ее с пишущей машинкой, а не за ноутбуком в палатке организаторов, где мы с Ингой ее нашли. Разговор о шефе, тем более в присутствии его жены, был явно ей неприятен. Пришлось деликатно перепоручить Ингу Михайловну Феде, а Любовь Александровну отозвать в сторонку от палатки ближе к лесу. Там секретарь без помех могла выпустить накопившийся яд:
- Я же Захара еще по горкому комсомола знаю. Пришла туда работать после школы в шестьдесят восьмом, а он только институт закончил. И с Верочкой, его первой женой, очень дружила. А эта Инга - вертихвостка. На пятнадцать лет его моложе. Захару недавно шестьдесят стукнуло, на пенсию в любой момент могут отправить. У нас же любят администрацию "оптимизировать". Наверное, решила, что все из него выжала, чего с пенсионера взять, пора наследством пользоваться. Пристукнула где-нибудь в лесу под шумок, а теперь комедию ломает. Тут какого только народа нет - на любого неформала свалить можно!
Я не разделял такую точку зрения - Инга беспокоилась о муже совершенно искренне. Или же она гениальная актриса. Но согласно кивал - так можно больше услышать. Первая жена Запрягаева, как оказалось, погибла в автокатастрофе шестнадцать лет назад. И он через год женился на тридцатилетней секретарше. Естественно, вскоре подобрал Инге другую работу, а Любовь Александровну нашел в центре занятости. Судя по всему, та служила ему преданной собачонкой. Вопрос о позавчерашнем изменении настроения шефа тоже поверг ее в грусть.
- Это все из-за дурацкого письма, - неохотно пояснила она. - Я его вскрыла, зарегистрировала и положила в папку не читая. А позже зашла к Запрягаеву забрать почту и увидела, что он сидит над этим письмом весь расстроенный, пригорюнился. Меня увидел, встрепенулся, письмо порвал и в урну бросил. Мне тревожно очень стало. Когда он ушел, задержалась на работе, обрывки достала и сложила. Прочитала - ерунда какая-то. Точно не помню, примерно так: "В продолжение нашего разговора четвертьвековой давности спешу уведомить вас, что наша беседа будет продолжена - но уже с диаметрально противоположных позиций, согласно учению товарища Коровьева об официальных и неофициальных лицах. Но я не буду так мягкотел, как Эдгар Мунк по отношению к вашему норвежскому аналогу. То ли с уважением, то ли нет - Энкел-Мунк". Я до сих пор роюсь в Интернете, читаю про Мунка - но не нашла ничего про норвежского "Запрягаева". Ничего не понимаю!
- А какую должность ваш шеф занимал двадцать пять лет назад? - поинтересовался я.
- В городском комитете партии курировал вопросы культуры.
Видимо, какая-то стычка произошла в то перестроечное время у партийного функционера с художником-неформалом. Тогда многое объяснимо насчет настроения Запрягаева. Но имеет ли это отношение к его исчезновению? Чутье подсказывало - да, имеет. А я привык доверять своему чутью. В конце концов, оно только называется так, а на самом деле это внутренний компьютер. Он мгновенно вычисляет наиболее вероятный путь развития событий после анализа накопленного жизненного и профессионального опыта.
Немного удивившись, как складно про себя наконец-то определился с чутьем и мысленно оплевав противное слово "чуйка", я быстренько прошел вдоль просеки. Показывал фотографию Запрягаева. Толком его, похоже, никто не запомнил, хоть он и сказал несколько слов на открытии мероприятия. Лишь некоторые зеваки поведали, что вроде бы болтался такой мужик от класса к классу - и все. Чоповцы же на мои вопросы отвечали молчанием и только таращились, как баран на новые ворота.
Так я дошел до последнего класса "Пленэр 10" неподалеку от палатки почетных гостей фестиваля - и на несколько мгновений забыл, зачем я здесь. После всякого авангарда и сюрреализма приятно было увидеть ребят, пишущих нормальные картины. Да еще какие! Десятку художников позировали две прелестные нагие дриады. Одна возрастом под сорок, кустодиевских роскошных форм. Она стояла, руки в бока, и лукаво улыбалась. Из одежды на ней был лишь венок из сосновых веток. Неподалеку на пеньке сидела прелестница лет двадцати пяти с распущенными длинными волосами и задумчиво смотрела мимо художников на опушку с другой стороны просеки. У ног ее дремала небольшая рыжая собака явно "дворянских" кровей. Между обеими натурщицами находился еще один пень, заваленный женской одеждой. Вот только сумочек там было три, а не две.
- А где еще одна натурщица? - поинтересовался я у охранника, но тот только пожал плечами и неопределенно махнул рукой, а от фотографии Запрягаева и вовсе отвернулся.
И тут я заметил, что юная дриада уже не гипнотизирует опушку, а издали разглядывает снимок в моих руках. Подмигнул девушке, и она едва заметно кивнула. А спустя мгновение из палатки почетных гостей выбрались несколько человек и двинулись к классу с нагими натурщицами. Наконец-то я увидел главную звезду фестиваля - Виктора Пискунова. После окончания школы он уехал в Москву и в родном городе появлялся редко. Я его не встречал ни разу, но от случая к случаю видел по телевизору. С возрастом он становился все самодовольнее и язвительнее.
Но теперь на его лице застыло какое-то напряженное испуганное выражение. Ступив с помощниками в "класс", он молча слушал художников, рассеянно кивал и бормотал что-то невразумительное. Зато его свита разговорилась, с апломбом поучая, как надо и как не надо писать "по-пискуновски". Что же случилось со знаменитым живописцем? Почему он не похож на себя и выглядит каким-то неестественным и фальшивым? Хотя вроде бы и знаменитые родинки на лбу на месте...
Я заметил, что высокий корреспондент, оплеванный знатоками "живописи" на прозрачном пластике, все-таки изловчился и телефоном тайком сфотографировал Пискунова на фоне голых натурщиц, после чего довольно улыбнулся. Молодец парень! Кстати, он несколько раз уже мелькал в толпе неподалеку от меня, когда я перемещался от класса к классу. Интересно, он-то за кем охотится?
Наконец, Пискунов со товарищи покинули "Пленэр 10", и я ринулся навстречу художнику, раскинув объятия:
- Витек, привет! Узнаешь? Леха я, Лосев!
- Да, да, конечно... - пробормотал он в ответ, протягивая руку. - Мы ведь... учились вместе? Извините, потом поговорим, сейчас спешу.
И он быстро помчался дальше со свитой. Однако мне хватило времени, чтобы рассмотреть вблизи, что у парня накладные родинки. Голос тоже не очень-то Витькин. Так несложно обмануть публику, но не свиту. Значит, она ломает комедию с двойником. А зачем? Не исключено, что создает своему гуру алиби, пока тот обделывает какие-то неблаговидные делишки на стороне. А может, великий просто устал и расслабляется, кувыркаясь в палатке с пропавшей натурщицей. Но где тогда Запрягаев?
- Все, снова кусаются, перекур на перемазку! - послышался звонкий голос.
Художники в "классе" разом послушно сложили кисти, угли и карандаши. Старшая из натурщиц принялась смазывать пышное тело средством от комаров, а младшая, закурив тонкую коричневую сигаретку, в чем мать родила пролезла под ограждением и прислонилась к ближайшему дереву. Собачка прибежала следом и тут же улеглась у ног хозяйки. Та вновь кивнула мне. Сложно спорить с голой женщиной, поэтому я охотно повиновался юной дриаде и через мгновение оказался рядом с ней. Молодая прелестница ничего не сказала, задумчиво курила, а я с интересом наблюдал, как она стряхивает убитых комаров, запутавшихся в курчавых темных волосиках на лоне. Хотел удружить девочке и прихлопнуть двух кровососов на ее груди, но едва поднял руку, услышал негромкое рычание. Поэтому просто достал спрей и побрызгал на нагое тело.
- Вы показывали охранникам портрет симпатичного дядечки, - заявила девушка, растирая по себе жидкость. - А зачем?
Достал удостоверение частного детектива и коротко рассказал, что дядечка внезапно пропал.
- Так он с Оксанкой ушел!
- Которая сумочку оставила?
- Ну да! Оксанка с москвичами приехала, это мы с Клавкой местные. А перед сеансом закапризничала, что у нее живот болит. Этому дядьке стала жаловаться. Он вроде бы тут шишка какая-то...
- Так ты даже зама главы городской администрации не знаешь? - ухмыльнулся я. - А говоришь - местная.
- Ой, нужны они мне! - девушка смешно сморщила носик. - Я и главу-то не знаю, и губернатора области вечно фамилию забываю... Короче, он сказал, что проводит ее в медпункт. А она - ой, только пойдемте по другой стороне просеки, не хочу, чтобы на меня глазели, я такая страшная стала из-за этих колик! Короче, пошли на ту сторону просеки, вот уже час, наверно, как ее нету.
- А ты заметила, что Пискунов тоже исчез? Сейчас в класс заходил двойник - я ж того художника со школы знаю.
- Правда, что ль? Во прикол! - глаза девицы загорелись. - А чего ты от меня хочешь?
- Тут какая-то мутная история. Помоги след взять Оксаны с Запрягаевым. Дальше я сам.
Хоть натурщица и не разбиралась в местной политике, девушкой оказалась сообразительной. Быстро оделась, схватила Оксанину сумку, что-то сказала художникам, и те в ответ закивали с кислыми минами. Боковым зрением я давно заметил, что с самого начала моего трепа с голой девицей, чоповец не сводил с нас глаз и о чем-то говорил по рации. Теперь он спрятал прибор в карман и скомандовал:
- Лиза, тебе велено никуда не ходить. - И преградил нам дорогу.
Не знаю, где Виктор набрал такую охрану. Парень в камуфляже расслабился, как на курорте. А ему не голых баб надо было рассматривать, а понять, какой матерый волчара к ним пожаловал. Молниеносного удара тремя пальцами - народ и не заметил ничего - хватило, чтобы охранник обмяк и прикрыл глаза. Мне пришлось поддержать его, приговаривая:
- Солнечный удар, что ли? Ну, посиди на пеньке, передохни.
Лиза тоже мало что поняла, и через несколько минут мы с ней быстро шагали по опушке, а Персик, понюхав Оксанину сумку, рыскал по кустам.
- Твой защитник? - с ухмылкой кивнул я на шустрого песика.
- Ага! - засмеялась Лиза. - У некоторых пацанов бывают заскоки на сеансах. А у Персика зубы как иголки. Но обычно ему тявкнуть достаточно, у них пыл пропадает. Клавка, та всегда наготове электрошокер держит.
В этот момент Персик уткнулся носом в траву, на мгновение замер, а затем уверенно свернул на едва заметную тропинку и рванул в чащу. Мы помчались за ним, едва успевая раздвигать ветки.
- Возвращайтесь уже с Персиком, - предложил я, но Лиза отрицательно замотала головой.
- Ты чё, такой прикол! Чё я там буду голыми сиськами сверкать, когда такое приключение! Тем более обязательные часы уже отработала, а без факультативных перебьюсь.
А Персик все мчался вперед, иногда исчезая за поворотами, а потом возвращаясь. Казалось, песик хочет сказать: "Чего вы там плететесь?" Я-то, несмотря на почти полтинник за плечами, мог бы, конечно, бежать быстрее, тем более тропинку узнал - своих пацанов тоже водил здесь, как меня отец когда-то. А вот натурщица через километр стала уставать. Однако возвращаться все равно не хотела. Упрямая девчонка!
Я знал, что тропинка вела к оврагу, который потом разветвлялся еще на три. Все они густо заросли лещиной, малиной и прочим кустарником. Грибы там почти не встречались, зато это отличное местечко для тренировки - побегать вверх-вниз через чащобу. Пацанов своих изрядно там погонял перед поступлением в военное училище. В МВД не захотели ни тот, ни другой. Промелькнула вдруг мысль - шустрая Лиза и мой старший (уже старлей, кстати) могли бы стать неплохой парой. Только профессию девчонке сменить придется. И тут же отогнал от себя эти мысли - сыновья сами разберутся, не нужно им никого сватать.
И вот мы у оврага. Тропинка плавно перетекает в спуск к небольшой поляне метрах в десяти выше дна, на ней бьет холодный родник. Испокон веков удобное место для отдыха грибников.
Из оврага выбрался крепкий мужик в камуфляже и недружелюбно сказал:
- Лесник я. На время фестиваля попросили меня не пускать никого к родничку - там возникла угроза обвала.
Из кармана у него торчала рация - точно такая же, как у вырубленного мной чоповца. Поэтому без лишних разговоров я попытался и этого быстренько вывести из строя. Но мужика, похоже, предупредили - он увернулся, и я только слегка задел его бок. Вскоре мы в тесном переплетении скатились по тропинке до самой поляны. Противник оказался достойным, и, главное, моложе лет на пятнадцать. Мне никак не удавалось освободиться из его захвата. Впрочем, он тоже не мог ничего поделать со мной. Так мы и крутились двумя гигантскими червями, извозив одежду в грязи и травяном соке, пока звонкий девичий голос не скомандовал: "Фас!" Следом мой противник крепко матюгнулся - видимо, почувствовал, какие острые зубы у Персика. На доли секунды мужик утратил бдительность, и я тут же вырвался из захвата. Заломил противнику руки за спину болевым приемом и заорал:
- Лиза, быстро сними с него ремень!
Через минуту противник стоял спиной к дереву, а руки ему я хитро стянул ремнем за стволом - так просто не выпутаться.
- Куда дели Запрягаева? - рявкнул я ему прямо в ухо.
- Слышь, мужик, отвянь, - устало ответил он. - Я ни хрена не знаю. Мне велели тебя с бабой в овраг не пускать - и все.
Рация его сломалась в драке, и я сунул бесполезный прибор противнику в карман. Обрызгал его репеллентом и помахал рукой. Лизе тоже.
- Дальше чащоба, не пролезешь, - пояснил я девчонке, но она упрямо замотала головой.
Ну что с ней будешь делать! Еще и Персик вдруг потерял след Оксаны.
- Я тут побрызгал слегка, - засмеялся связанный. - Предупредили, что вы с собачонкой.
Впрочем, теперь я примерно представлял, в какое укромное местечко могли уволочь Запрягаева. Хотел уже спускаться на самое дно оврага и двигаться вдоль ручейка, как вдруг заметил жучок.
- Твой? - поинтересовался у связанного.
- По-моему, у тебя из кармана вывалился, - хмыкнул тот в ответ. - Слышь, мужик, может развяжешь? Я тихо слиняю - и с концами.
Я показал ему дулю.
*
Мы с Лизой замаскировались в малиннике и не спускали глаз с пенька метрах в десяти от нас. Персик временами недовольно поскуливал, а хозяйка ласково гладила пса и шепотом просила замолчать.
Через четверть часа послышался треск и около пенька из кустов, можно сказать, материализовался длинный молодой человек - тот самый любознательный корреспондент. А я-то себя мысленно матерым волчарой величал! Облажался, как пацан безусый. И когда мне этот чертяка ухитрился жучок в карман сунуть?
Я негромко свистнул, и парень от неожиданности аж присел. Мы все трое мигом выбрались из укрытия и подскочили к преследователю. Тот испуганно забормотал:
- Я не замышлял ничего плохого, не трогайте меня! У меня задание редакции!
Корреспондента звали Толей, его откомандировал на фестиваль "Замоскворецкий желток". Не так давно Толик, узнав, где состоится фестиваль, раскопал давнюю историю. Пискунов в молодости готовился к своей первой выставке в родном городе, возлагал на нее огромные надежды. Вроде бы получил согласование повсюду, вот только партийный функционер, курировавший вопросы культуры, выставку не разрешил. Ни на какие уговоры не поддавался, твердо стоял на своем: это не искусство, а пошлость и вызов общественной морали. Твердолобым товарищем был Захар Запрягаев. И вот теперь он глава оргкомитета фестиваля! Толику это показалось очень забавным, "Желтку" тоже. Уж кто-кто, а Пискунов не упустит такого случая. И Толик ждал скандала - пощечины на открытии, брошенных в лицо язвительных обвинений... Ничего не дождался - бывшие недруги жали друг другу руки и улыбались. Толик был разочарован. А потом увидел меня с фотографией Запрягаева и понял: что-то произошло.
- Соображаешь! - похвалил я журналиста, а потом рассказал ему про странное письмо.
- Ух, ты! - восхитился Толик. - Кажется, я понял, что имеет в виду Пискунов. Энкел-Мунк - это означает "внук Мунка". С Мунком был похожий случай, описан в книге анекдотов и курьезов о художниках...
Дальше он рассказывал уже на ходу - по пути к заветному месту. Некий норвежский функционер, не считая Мунка за художника, не пустил того на торжественный вечер - и это при том, что Эдвард имел приглашение. Через много лет Мунк случайно встретил того администратора и под дулом пистолета погнал в студию...
Я предостерегающе поднял руку: где-то не так далеко послышались голоса. Точно, так я и предполагал. Вряд ли Виктор бродил по тайге, наезжая изредка из Москвы. Наверняка тот поход толпой за грибами был для него чуть ли не единственным в своем роде. А мы ж тогда пацанами нашли в овраге то любопытное сооружение: мини-овражек, "приток" к большому, завалило сверху упавшими стволами. Получилось довольно укромное логовище. Мы тогда там спрятались от отцов минут на десять, пока те выпивали на полянке у родничка, и тайком покурили...
И вот из "берлоги" отчетливо стали слышны голоса - женский и два мужских. Да, теперь это точно был Виктор, а не двойник, его язвительный насмешливый тон ни с чем не спутаешь.
- И долго ты намерен упираться? - раздраженно кричал Пискунов. - Не заставляй меня прибегать к крайним мерам!
- Я уже принес извинения, - послышался усталый голос Запрягаева. - Наверное, можно было разрешить выставку и отмазаться перестройкой. Но вашу живопись я все равно за искусство не признаю.
- Признаешь, и ноги учителю целовать будешь! - завизжала женщина (видимо, Оксана). - Витя, сколько можно, кончай его уже!
- Пожалуй, ты права... - произнес Пискунов.
И тут в логовище ворвались мы. Связанный Запрягаев стоял на коленях. Лицо его было совершенно спокойным, хотя Пискунов поднес к виску Захара пистолет. Симпатичная натурщица лет тридцати держала наготове фотоаппарат.
Еще мгновение - и пистолет отлетел далеко в сторону, а Виктор беспомощно лежал на земле, хватая ртом воздух. Толик с Лизой скрутили Оксану, а Персик бегал по "берлоге", оглашая ее звонким лаем.
Я освободил Запрягаева и поднял оружие Пискунова.
- Ни фига себе! - только и смог произнести я.
Пистолет оказался пластмассовым...
- Леха, на фига ты мне представление испортил, - прохрипел Пискунов. - Дай руку, помоги встать.
- Вы тоже хотели написать портрет испуганного человека, как Мунк в случае с организатором вечера? - это уже Толик подскочил к художнику с включенным диктофоном.
- Почти... Я хотел переплюнуть Мунка, сделать "Крик" круче, чем у норвежца. Оксана должна была снять все на цифровик, я бы потом отобрал нужное. А эта старая партийная кочерыжка стойкая, как оловянный солдатик. Даже смерти не боится.
- Только дурак ее не боится... - негромко сказал Запрягаев, разминая руки. - Но унижаться перед тобой я не собирался.
- Слышь, Запрягаев, а ты мужик! - засмеялся Пискунов. - Честно скажу - не ожидал. Теперь - уважаю. Придется другого натурщика искать, у которого кишка слабее. Давай пять, без дураков!