В комнате было темно и лишь свеча освещала кусочек стола, за которым сидел Борис. Было за полночь, только что пробили часы и минутные стрелки пошли показывать время будущего дня. Гроза, разразившись, к вечеру утихла. Сильный ливень смыл с крыш домов всю пыль, умыл деревья в палисаднике и во дворах. Исчезла нагнетающая духота, которая давила на грудь, голову, вызывая чувство какой-то обеспокоенности и тревоги. В открытое окно влилась свежая струя, пахнущая озоном. Он делал эскиз для своей будущей картины. В его однокомнатной квартире было все предоставлено его творениям. За ширмой, на односпальной старой деревянной кровати спала больная мать. Перед грозой у неё был приступ стенокардии. Борис вызывал неотложку. Приехавшие медики поставили лекарства и снотворное. Свечу, он зажигал тогда, когда в его мыслях рождались картины космических миров. В такие минуты он не выключал настольную лампу, а пользовался свечой в старом подсвечнике. Сделав несколько штрихов, он чувствовал, что ничего не получается. Он вышел на балкон девятого и последнего этажа.
На тёмном небе ярко горели звёзды. В доме горел свет только в одном окне, на втором этаже пристройки. Там жил музыкант. Может и ему не спится и он пишет свою музыку, которую пока не воспринимают слушатели, которым он её проигрывает. Борису она нравилась, но Владислав считал, что пишет он для его успокоения. Однажды Борис сказал ему: "Пиши, ты не знаешь даже, что это гениально. Твоя музыка предназначена людям будущего. Потерпи".
Сколько раз Борис пытался обменять квартиру из-за болезни матери. Она боялась пользоваться одна лифтом, но какие-то причины мешали этому обмену. А ему нравилась эта относительная высота, с которой вот так можно наблюдать ночное небо. Он вошёл в комнату, погасил свечу, удалился в ванную и принял тёплый душ. Надо уснуть, завтра не лёгкий день. Предстоит окончательно узнать решение о выставке его работ. Ему предложили выставить только две картины. Он лёг на диван, не окутываясь одеялом, позднее он пытался вспомнить уснул ли он в тот момент или всё это было наяву. Через лёгкую завесу кружевной шторы он увидел сначала голубое свечение, которое становилось всё ярче и отчётливее, приобретая контур женской фигуры. Образ этот вдруг возник уже впереди оконной рамы. Голубое сияние окружало всю фигуру и мерцало вокруг в радиусе метра, а может чуть больше. Он не двигался, ему казалось, что женщина как будто подплыла к его постели и остановилась. Её загадочная фигура, вся была окутана этим голубым и притягательным для взора сиянием. На чистом её лице светился лунный свет, хотя луны на небе не было, когда он выходил на балкон.
Выделялись большие синие глаза с бледно-голубыми белками, волосы были непонятного цвета, ибо каждая волосинка отливала и струилась голубовато-серебристым цветом. Черты лица были идеальны. Это была молодая девушка. Она смотрела на него так, будто пробегала по мыслительной зоне коры головного мозга. Голова стала невыносимо тяжёлой, тела он не ощущал. Он не мог произвести даже звука и только мысль родилась в его голове: "Кто ты? И откуда? Он не мог потом объяснить, говорила она или просто в его голове зазвучал ответ: "Я Гея, из созвездия Орион". Он мысленно повторил возникшую мыслительную фразу. Он старался запомнить её образ, а в голове стучало: Сейчас же встану и изображу её на холсте. Рассеялась голубая дымка и образ растворился. Он глубоко вдохнул и выдохнул шумно воздух. Проснулась мать: "Что, сынок, тебе не спится?" Он вскочил, полез за приготовленным полотном на шкаф, удалился на кухню, закрыв плотно дверь. Он не помнит своих действий, руки его быстро ложили мазки на холст. За окном светало. Боже мой! Успело бы высохнуть за эти дни... Отошёл, в горле всё пересохло. Он глотнул холодного чая прямо из чайника и стал рассматривать. Перед ним был образ Геи. Только мучило его недовольство этого голубого сияния. Тогда оно было более лёгкое и прозрачное. На выставку он принёс три картины. Комиссия отобрала две, отстранив эту "голубую девушку". Она ждала своего признания целых два десятка лет. Когда состоялась его большая выставка на космическую тему, то эта картина оценивалась в двести тысяч долларов, но он не продал её, не имея своей мастерской. Гея служила ему путеводной звездой в его уже признанном творчестве.