Провиденский Владимир Владимирович : другие произведения.

Йети (первый комплект глав)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

   "А в чьих собственно шортах находится мудрость?"
  
   Из возбуждений Мацууры.
  
   "Шорты слишком коротки для мудрости"
   Из Катри.
  
   СИНОПСИС:
  
  
   Если ваша жизнь целиком состоит из положительных привычек,
   вам крайне трудно нарваться на приключение,
   даже если приключение крадётся за вами по пятам.
   Здоровье дороже долгов - считает кто-то.
   А кто-то считает, что всё зависит от размера.?
   Кто об этом знает достаточно, чтобы судить?
   Мужчина или женщина?
   Или мужчина с женщиной?
   Одинаково?
   Или это им только кажется? Каждому в отдельности и по своему?
   Или обоим сразу? И одинаково? А вдруг!
   А вдруг они просто пытаются друг друга делить?
   А вдруг даже внутри себя!?..
   и делают правильно?
   - может быть в этом истина?
   Но тогда чья?
   Кто знает об этом достаточно точно? По половому признаку?
   Да и приключение ли - такой делёж??
   А вдруг искать ответы без приключений невозможно?
   А может быть, ответы не стоят того, чтобы их искать?
   А вдруг не имеют смысла?
   И в чём тогда смысл привычек?
   какими бы они ни были?
   Как и чем об этом судить?
   и чем читать?... Вопросов действительно много.
   Чем измерить долги?
   И чем - здоровье?
   И должны ли они находиться на разных чашах весов или в одной?
   А может быть вообще не должны взвешиваться? А если - должны - то кем?
   И что в этих случаях является размером?
   Мужчина и женщина - это всё, что остаётся у каждого.
   Как оказывается.
   И кто тогда - единица измерения?
   Или - что?
  
  
  
   История заставляет задуматься над тем, кто в человеке делает выбор
   в пользу того или иного шага,
   а развязка обостряет ощущение зависимости очень многого от воли самого человека.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Эпизод 1
  
  
  
  
   "Фабрицио, воду пить больно, тебе надо побриться.
   Самое главное, Фабрицио,
   Это радость внутри
   Тебя".
  
   Из прощания Ольги.
  
  
  
  
   Впервые Анита держала в руке мёртвую мышь. Мышь была компьютерной и признаки жизни отказалась давать полчаса назад. То, что дело было в мыши, Анита не сомневалась ни секунды и прихватила её с собой, чтобы определить, насколько реально оживить пластиковое животное. Именно так: пластиковым животным девушка уже неоднократно обозвала несчастный приборчик, почистив его и собрав.
   Оставалось выяснить, как повлияли эти манипуляции на работоспособность мыши. Для этого нужно было вернуться в интернет-комнату, присоединить мышь и проверить её в деле.
   Но пять минут назад заглянула Глазунья и сообщила, что с минуты на минуту к Аните подселят соседку, и необходимо оставаться на месте и ввести новенькую в курс порядков в санатории. Это обстоятельство и не позволяло Аните покинуть комнату прямо сейчас и убедиться в действенности лечебных процедур над мышью.
   Очень плохо было то, что отсутствие мыши могло быть обнаруженным и грозило неприятностями.
   Какими, Анита не знала, но опасалась, что ей могут продлить запрет на пользование компьютером и плакали её свидания с Призраком.
   Хотя, назвать это свиданиями можно было лишь с натяжкой.
   С чем Анита, в принципе, соглашалась, но свои визиты к монитору, через который она переписывалась с Призраком, были для неё настолько отдушиной от повседневности, что считать их чем-то меньшим, чем реальное рандеву, она также была не согласна.
   Угораздило же эту новенькую селиться прямо сейчас, - размышляла Анита, вертя в пальцах мышь, - а если ещё Глазунья захочет присутствовать при знакомстве, тогда... а что тогда? Тогда я буду вынуждена часть инструктажа провести в интернет-комнате, и Глазунья не сможет этого запретить... потому что это законно и очень кстати...
   Дверь открылась, и появилась голова Глазуньи; -- опять она без стука, - возмущенно подумала Анита.
   - Принимай и жалуй, - проговорила Глазунья, входя и отступая в сторону.
   Девушка за её спиной показалась Аните немногим старше её самой и очень очаровательной. Она спокойно и приветливо глядела на Аниту и не двигалась с места.
   Глазунья осмотрела обеих, сделала шаг из комнаты, обошла по прежнему неподвижную гостью, и бесшумно скрылась в коридоре.
   - Проходи, пожалуйста, - проговорила Анита и сделала приглашающий жест мышью в руке, - как тебя зовут?
   Девушка вошла в комнату и остановилась, спокойно произнеся:
   - Оксаной.
   - Кто? - насторожилась Анита.
   - Человек попросивший меня здесь остаться, - девушка огляделась.
   - Твоя кровать вот эта, - Анита убрала мышь в карман халатика. - А как зовут человека, попросившего тебя так называться?
   - Бурбон, - ответила девушка и присела на койку напротив Аниты.
   Та изучающее оглядела гостью и проговорила:
   - Он здесь самый главный. Есть ещё Глухарь с Глазуньей; они ко всему присматриваются и прислушиваются. Глухарь плохо слышит, но очень хорошо видит, а Глазунья очень хорошо слышит, но плохо видит. Они и ходят парой; Глухаря ты наверняка видела, раз тебя привела Глазунья.
   - Да, видела, - новенькая присела на кровать.
   - А почему ты согласилась, чтобы тебя называли Оксаной?
   - А чем это имя плохо?
   - Ничем не плохо, - пожала плечами Анита, - просто интересно, на сколько оно отлично от твоего настоящего имени... но, здесь не принято задавать вопросов о прошлом, поэтому извини, я отвлеклась и даже не назвала себя; Анита, - и Анита кивнула.
   - Очень приятно, мне Глазунья говорила твоё имя.
   - Замечательно. И так как нам предстоит соседствовать, меня она попросила проинструктировать тебя о правилах поведения в санатории.
   - Я не против.
   - Так вот, - Анита с интересом посмотрела гостью, - Есть постояльцы, которые отдыхают и поправляют здоровье, и есть постояльцы, которые обслуживают отдыхающих. К числу их относимся и мы с тобой. Кроме нас, - Анита сделала паузу и пошевелила в кармане мышью, - и Глазуньи с Глухарем, которым мы с тобой подчиняемся, есть ещё Елена Сергеевна. Ей и Бурбону подчиняются Глухарь с Глазуньей. В наши с тобой обязанности входит три раза в неделю делать влажную уборку в крыле, где живут отдыхающие постояльцы. Там десять комнат, две из которых заняты Глухарём и Глазуньей, шесть отдыхающими и две свободные. Вне зависимости от занятости комнат влажная уборка делается в них так же трижды в неделю. Запоминаешь, или запишешь?
   - Я запоминаю, - кивнула Оксана.
   - Хорошо, - кивнула Анита и вынула за провод из кармана мышь, - есть ещё интернет-комната, которую тоже необходимо мыть, но реже; два раза в неделю; и в этом мне понадобится твоя помощь, - Анита испытующе посмотрела на Оксану.
   - Конечно, я помогу.
   Анита какое-то мгновение разглядывала гостью и вдруг решила выговориться:
   - Во время наших с тобой визитов в интернет-комнату мне будет необходимо отвлекаться на работу с компом, и поэтому я хочу попросить тебя взять на себя целиком влажную уборку там; за это я обеспечиваю порядок в коридоре во все дни наших работ в крыле, а номера постояльцев убираем поровну; комнаты Глазуньи и Глухаря нужно убирать раз в неделю - об этом договоримся...
   - Хорошо, договорились.
   Анита ещё раз внимательно посмотрела на Оксану и спросила:
   - Ты так быстро согласилась, потому что это действительно выгодно по трудозатратам?
   - Нет, - Оксана улыбнулась, - я согласилась бы, даже если бы это было, - она замялась, - как ты сказала; -- не выгодно по трудозатратам.
   - Почему?
   Оксана пожала плечами:
   - Я не умею так быстро считать трудозатраты.
   - Извини, - Анита подалась вперёд и коснулась кончиками пальцев колен соседки:
   - Я не просила бы тебя об этой услуге, если бы не была отлучена от компьютера.
   - Отлучена!? Это как?
   - Глазунья нажаловалась Бурбону, что я слишком много времени таращусь в монитор, и мне разрешили там появляться только для уборки. А это всего-то два дня в неделю.
   - А раньше сколько было?
   Анита мечтательно вздохнула:
   - Раньше можно было каждый день не больше часа, а потом когда вспоминать стала больше, стало можно два.
   - Два чего? Вспоминать что? - спросила Оксана.
   Она спросила это ровным голосом, но в глазах и выражении её лица Аните показалась неподдельная заинтересованность.
   - Вспоминать, как пользоваться компьютером... Английский язык... математику... ... но сейчас не об этом, - Анита подалась вперёд и настороженно посмотрела на дверь, словно пытаясь определить, не стоит ли кто за ней. Затем заговорщицки подмигнула Оксане, и, подойдя к двери, выглянула в коридор.
   - Ты кого-то опасаешься? - спросила Оксана.
   - Глазунью... У здешних стен глазуньевские уши.
   - Разве вспоминать английский и математику запрещено?.. Или ты делаешь это громко?
   - Шутишь? - улыбнулась Анита,, - Это хорошо. Думаю, мы с тобой подружимся.
   Она присела рядом с Оксаной и заглянула ей в глаза:
   - Здесь действительно не принято расспрашивать о прошлом, но я готова рассказать тебе то, что помню о себе. Хочешь?
   - Расскажи. Я о себе помню совсем не много; проснулась однажды утром с пьяным мужем, которого увидела будто впервые, и не узнаю ни дома, ни места, ни людей... Мама мужа печёт пироги, муж грузит их в тележку и говорит мне, что нужно идти их продавать...
   - Кого продавать? - не поняла Анита.
   - Пирожки... Возле дороги... Я их продаю; муж забирает деньги... напивается.. а вечерами...
   Оксана замолчала и поёжилась.
   - Он что?! Издевался над тобой? - спросила Анита.
   - Не то, чтобы издевался,.. но если честно, это как раз и не хочется вспоминать...
   - И как долго ты так жила? - Анита лихорадочно замучила колесо у мыши.
   - Недели полторы, две.. наверно.. может, больше; дни были похожи друг на друга... Потом один человек, покупая у меня пирожки, заговорил со мной, как со знакомой.. Как будто с давно знакомой... Он обращался ко мне, называя Оксаной...
   - Бурбон?
   - Нет. Это был другой человек. Моложе... А на следующий день пришёл милиционер, поговорил о чём-то с мужем и привёз меня сюда.. По дороге он рассказал, что мой муж на самом деле не мой муж, а муж той женщины, которую он выдавал за свою мать. И что я потеряла память, а эти люди воспользовавшись этим, держали меня в рабстве, за что понесут ответственность..
   - Ну и дела! - выдохнула Анита.
   - А когда милиционер привез меня сюда, он передал меня Бурбону и женщине.. как же её?...
   - Елена Сергеевна, - Анита грустно улыбнулась и встала, снова коснувшись пальцами колена соседки.
   - Да-да.. Она пообещала, что сделает всё, чтобы вернуть мне память..
   - Да-а.. Это она умеет; Бурбон говорит, что она очень хороший специалист.
   - Специалист в чем? - спросила Оксана.
   - В психотерапии.. Правда, методы её мне не очень нравятся...
   - А что это за методы?
   - Идём. Расскажу по пути, - сказала Анита. - Покажу тебе наше подопечное крыло и интернет-комнату.
   Оксана последовала за ней, и девушки вышли в коридор.
   - Как интересно получилось, - заговорила Анита, - я собиралась рассказать тебе о себе, а вышло наоборот.. Мы точно с тобой подружимся.. Скажи, а человек, называвший тебя Оксаной, знаком с Бурбоном?
   - Не знаю... Возможно.. Именно после его появления приехал милицанер.. и поэтому, наверно, когда Бурбон предложил мне имя, которое я уже слышала, я согласилась... А как моё настоящее, честно говоря, не знаю.. Может, это оно и есть?.. Не знаю...
   - А я, - Анита грустно улыбнулась, - помню себя только здесь... Уже год с лишним ничего кроме этих стен не вижу... Как-то услышала разговор Глухаря с Глазуньей; совсем случайно; Глазунья назвала меня выжившей из ума аспиранткой... Я спросила Бурбона, что такое аспирантка... да ещё выжившая из ума... Он потом такой нагоняй задал Глазунье, что та неделю ходила белая... С тех пор она меня ещё больше невзлюбила.. А Бурбон сказал, чтобы я меньше обращала внимания на прозвища, а больше на суть людей.. А в чём их суть?.. Ну вот, мы пришли.
   Девушки остановились возле арки, ведущей в ответвление коридора, заканчивающееся тупиком. Номера на дверях комнат выглядели странно; они были не последовательны и всё что определенного о них можно было сказать, это то, что двузначные межелись трёхзначными.
   - Как странно пронумерованы комнаты, - сказала Оксана.
   - Да-а. Это математическое безобразие устроено специально; Бурбон говорит, что гармония этих цифр всплывёт в моей голове, когда я вспомню больше.. и не только в моей голове; так он сказал.
   - А здесь есть кто-то ещё, кто потерял память? - спросила Оксана.
   - Не знаю. Я же говорю, здесь не принято задавать вопросов о прошлом.. Бурбон это строго пресекает.. Елена Сергеевна может себе позволить бестактность, да еще Глазунья никогда не стучится, когда заходит в комнату.. а все остальные обязаны соблюдать это правило...
   - А что за постояльцы живут?
   Анита пожала плечиками:
   - Разные бывают... Когда собираются по вечерам в рекреации, то рассказывают истории.. То под игру в лото, то под покер.. С лото было не интересно, а вот в покере я даже начала потихоньку разбираться, да в него прекратили играть..
   - Почему?
   - Дело дошло до потасовки. Так здорово.. Глухарь чаще всех был крупье и во время потасовки задел пару постояльцев по лицу, ну Бурбон это и прекратил.. а жаль, весело было.
   - Странно, - сказала Оксана, - такими методами здесь кому-нибудь вернули память?
   Анита рассмеялась:
   - Я же говорю тебе; люди здесь восстанавливают здоровье и психоэмоциональный тонус..
   - Что-что?
   - Память, возможно, восстанавливают только мне; теперь вот ещё и тебе; а остальные, скорее всего, здесь по другим поводам.. Не забивай себе голову терминологией. Постояльцы исправляют каждый свой недуг, а методы, используемые Бурбоном и Еленой Сергеевной на меня всё-таки действуют. Вспомнила же я компьютер и математику с английским ... А вот что было в прошлом, так и не могу.. - Анита помолчала, задумавшись посмотрела на Оксану и спросила:
   - Как думаешь, почему меня никто не ищет?.. Ведь я же не всё время жила в санатории... Бурбон говорит, что меня привезла милиция, и откуда, он не знает.. Милиция, в смысле милицанер, как и тебя.. И знаешь, Оксана, этот милиционер живёт в этом номере, и здесь его все называют Ходок.
   - Хот дог? - удивилась Оксана. - Интересно! Это - тот же самый!?
   - И мне интересно, - сказала Анита, - только не Хот дог, а Ходок. - Да, с пирожками в памяти у тебя всё в порядке...
   - А почему его называют Ходок?
   - Не знаю. Этот милицанер сам так представился... Напротив комната Глухаря, рядом с ней глазуньина. Здесь живет Учёный, напротив - Училка...
   - Училка!? - переспросила Оксана.
   - Это я её так называю; она представилась Педагогом... Здесь Бухгалтер, это финансист такой... А почему ты спросила про Училку? Ты что-то вспомнила?,
   Анита остановилась.
   - Н-не знаю, - неуверенно проговорила Оксана, - наверно странным показалось, что здесь - Учёный, а напротив... вроде должна быть Учёная, а там - Училка.. не знаю..
   - Ладно, - махнула рукой Анита. - Здесь живёт Историк; он, насколько я поняла Елену Сергеевну в том, кто такие историки, кажется, не совсем историк; ну, да ладно.. Здесь Спортсмен. Они оба, и Учёный с Ходоком какие-то давние знакомые Бурбона. А эти две комнаты свободны.. Но ухаживать за ними тоже надо, - Анита вздохнула, - идём, покажу интернет-комнату и заодно мышь опробуем.
   С этими словами Анита направилась дальше по коридору.
   - Ты собиралась рассказать о методах Елены Сергеевны, - сказала Оксана, когда они подошли к двери с табличкой "архив".
   - Да. Так вот; Елена Сергеевна очень хорошо может вызвать во мне негативную реакцию на себя; разозлить может так, что мне становится необходимым внеочередное включение...
   - А это как?
   - Это такой сеанс, - Анита открыла дверь, и они вошли в комнату, где на маленьких столах стояли мониторы с клавиатурами, - суть его в том, что необходимо лежать в кресле, а Елена Сергеевна или Бурбон вводят тебя в сон... Не совсем чтобы сон.. Ты видишь каких-то людей, события, иногда со стороны, а иногда как участник; Елена Сергеевна или Бурбон спрашивают об этих людях и событиях, я рассказываю то, что вижу; в общем-то, ничего интересного; но меня это успокаивает... Глухарь говорит, что Елена Сергеевна специально вызывает во мне эмоциональный всплеск, гребнем которого проще подмыть пласт памяти... Я уточняла у Бурбона - как это..
   - И что?
   - Он посмеялся и сказал, что Глухарь у нас, видимо, латентный поэт..
   - Это как? - спросила Оксана, осматриваясь в комнате.
   - Не поняла; я и об этом спросила, а Бурбон завернул что-то такое.. в смысле скрытности... да и фиг с ним, с Глухарём, - Анита приладила на место мышь и включила компьютер. - Вот это и есть интернет-комната... - она двинула мышью по столу и пробарабанив пальцами по клавиатуре, оглянулась на Оксану добавив:
   - Через эти штуковины можно подключиться к глобальной информационной сети и общаться с другим подключившимся.
   - Каким другим? Куда подключившимся?.. В смысле: с проходящим такое же включение? Сеанс? .. Да?.. Нет?..
   Анита с сомнением поглядела на свою новую подружку и с расстановкой проговорила:
   - Другим человеком, подключившимся в сеть в другом месте.
   - А этот человек - тоже потерявший память?
   Анита нахмурилась и через мгновенье ответила:
   - Я в сети таких не встречала... Хотя и не спрашивала об этом.. Но тот, с кем я переписываюсь, точно в здравом уме. Не малую часть из математики и английского языка я вспомнила благодаря ему..
   - Это как? - удивилась Оксана.
   - Понимаешь, - Анита двинула мышью, - после некоторых всплесков эмоций, которые мне устраивает Елена Сергеевна, Бурбону долго не удавалось заставить меня вспомнить хоть что-нибудь; он иногда даже Глухаря подключал зачем-то к сеансам; я имею в виду и знание иностранного, и компьютер... Вот...
   Анита помолчала, поглядела на Оксану, шевельнула мышью, и на экране появился текст.
   - А здесь, - Анита ткнула пальчиком в экран, - то, что не удавалось вскрыть Бурбону, у меня открывалось почти сразу..
   - А что это? - Оксана нагнулась, всматриваясь в текст.
   - Ты читать помнишь как? - спросила её Анита.
   - Да.. Получается, - Оксана снизу вверх поглядела на неё и снова углубилась в текст, - здесь ещё, кажется, переписка.
   - Правильно. Только ты переписку, не смотри. Ты обрати внимание выше.
   Оксана выпрямилась и уставилась на Аниту:
   - А выше не переписка? - в её голосе послышалось сомнение.
   - Нет. Не переписка, - Анита вздохнула и с сожалением произнесла:
   - Но, тебе, видимо, не интересно..
   - Почему не интересно!? Я просто не поняла.. А что это, если не переписка?
   - Это - стихо.
   - Что?
   - Стихотворение.
   Оксана снова вгляделась в текст и вопросительно посмотрела на Аниту:
   - А это что такое?
   Анита вздохнула с ещё большим сожалением, шевельнула мышью текст на экране, и не глядя на Оксану, спросила:
   - Скажи, я могу рассчитывать на тебя, когда будет уборка здесь?
   - Конечно. Мы же договорились.. Но, ты не расскажешь, что такое - стихо?
   Анита какое-то время манипулировала изображениями на экране, а потом сказала:
   - Слова и смысл укложенные в рифму.. Вот посмотри это..
   Оксана наклонилась и старательно вникла в текст. Анита молча за ней наблюдала, иногда поглядывая на дверь, и когда Оксана дочитала и выпрямилась, спросила:
   - Ну что скажешь?
   - А что такое "алые паруса" ?
   Анита ещё раз с опаской взглянула на дверь и ответила:
   - Это такой праздник.. Когда школьная молодежь празднует.., - она на время замялась, подбирая слова, - положение мира перед своими ногами.
   - Это как? - спросила Оксана.
   - Это когда все очень молоды и уверены в том, что мир принадлежит только им.. Это - выпуск из школ..
   - Школ чего?
   - Школ всего...
   - Какой интересный праздник.. А почему он так называется?
   Анита подошла к двери, выглянула наружу и оглянулась:
   - Видишь ли, Оксана, алые паруса двигают корабль мечты; так принято считать; поэтому праздник так и называется...
   - А при чём здесь наливание стаканов поровну?
   - Это уже другое стихо.
   - Как другое!?..
   Анита вернулась к компьютеру и раздосадовано проговорила:
   - Мне кажется, что это - одно, как продолжение другого..., - не забивай себе пока этим голову.. Это - пьяная любовь, хотя Призрак и назвал её мёртвой..
   - Призрак?. - Оксана с сомнением посмотрела на Аниту, - а это кто?
   Анита погасила монитор, выпрямилась и сунула руки в карманы халатика. Ответить она ничего не успела. Дверь открылась и в комнату вошла Глазунья.
   Мельком бросив взгляд на мониторы, она лукаво посмотрела на девушек и произнесла:
   - Ну, что? Познакомились? Пора на включение, голубушки.
   - Ну вот. Я почти обо всём тебя предупредила, - сказала Анита и двинулась из комнаты.
   - Познакомились и пообщались? - усмехнулась Глазунья, - я за вас рада... На включение идёте обе. - с каким-то воинственным задором добавила она.
   - О как! - произнесла Анита, оглянувшись на замершую Оксану, - идём, подруга, мечты сбываются прямо сейчас..
   - Подруга?.. - передразнила Глазунья, - двигайте булками энергичнее, подруги. Елена Сергеевна вас уже ждёт..
   - А тебе когда-нибудь доводилось участвовать в таком празднике? - спросила Аниту Оксана, когда они покинули интернет-комнату и последовали за Глазуньей.
   - В каком празднике?
   - В Алых парусах.
   - А ты как думаешь? - усмехнулась Анита.
   - Н-не знаю...
   - Вот и я не знаю... а точнее, не помню...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Эпизод 2
  
   "Терять - это тебе не находить.
   Терять нужно осторожнее".
  
   Из размышлений Мацууры, высказанных вслух.
  
  
  
  
  
   Елена Сергеевна шла по коридору. Он был знаком ей, казалось, вечно; до каждой двери по сторонам. Иногда ей казалось, что эти вояжи по коридору были запрограммированы ещё до её рождения. Она сбилась со счёту, сколько раз снились ей этот коридор и эти двери. Зачастую, во сне она видела себя в этом коридоре маленькой девочкой... Вот из под двери в интернет-комнату сочится мигающий свет. Такое и раньше бывало; одни падонки забудут выключить сервер, другие пилотов, и приходится делать это ей. Она даже перестала раздражаться по этому поводу... Почему они лезут в программу? Почему перенастраивают компы?.. Особенно перед уходом.. Ну не умалишенные ли?...
   Елена Сергеевна нажала на ручку двери и вошла в помещение с компьютерами. Свет исходил от невыключенного экрана. Она подошла к нему и положила ладонь на мышь. Вот засранцы.. вот психи.. Опять забыли отключиться.. И ведь никто не признаётся!.. Пациенты-падонки!.. Иных убить не жалко...
   Стоп! Станет темно, надо включить свет!.. Надо включить свет, - остановила она себя и усмехнулась, - уже боюсь не найти без света выход; дожила красавица... Когда-то он называл меня красавицей...
   Елена Сергеевна вернулась к двери и клацнула маникюром по выключателю. Лампы в светильниках на потолке, перемигиваясь, зазажигались.
   Под их неторопливое мигание она вернулась к монитору и увидела на нём текст...Кто-то опять запрограммировал комп на незасыпание... Стоп!.. Да он же здесь... Этот кто-то... Она оглянулась и встретилась глазами с Анитой.
   Девушка стояла буквально в шаге от неё, опустив руки и спокойно глядя в глаза.
   -- Я с ней едва не столкнулась, - подумала Елена Сергеевна и обернулась к светящемуся экрану... Что она там изучает?... Пациент... ка...
   - Анита, что это? - Елена Сергеевна взяла наставительный тон.
   - Мы на включении? - спросила Анита.
   - Нет. Ты просто попалась...
   - Значит, мы не на включении... И я могу задавать вопросы... Да?..
   - Не плохой аллюр, Анита... Перехватить инициативу в беседе - это по научному. Твоя память работает всё лучше.. Ты это сама замечаешь?
   - Так мы, всё-таки, готовимся к включению?
   Елена Сергеевна огляделась, словно ища кого-нибудь ещё в этом помещении, и убедившись в том, что они одни, отодвинула стул и села на него перед работающим компьютером.
   - Успокойся, дорогая. Ты можешь спросить о чём угодно, - сказала она и присмотрелась к тексту на экране ...
   - Я вам не "дорогая"...
   - Но, и не дешёвая ведь, не так ли?.. Или ты дешёвка?
   Анита почувствовала, как неприязнь внутри неё превращается в ярость.
   - Почему меня никто не ищет? - с трудом справляясь с гневом, спросила она.
   - А кому ты нужна? - устало ответила Елена Сергеевна.
   - Ответ не правильный! - взвизгнула Анита.
   - тчщши-ы.. - опомнилась Елена Сергеевна, сообразив, что действительно устала...
   - Скесса! - зашипела в тон собеседнице Анита, - почему у вас всегда одни и те же ответы?
   - Ответы разные, Анита, разные... Ты почему здесь одна и без швабры?
   В голосе Елены Сергеевны не было и тени иронии:
   - Насколько я помню, тебе запрещено здесь появляться кроме как для уборки
   Елена Сергеевна присмотрелась к тексту на мониторе.
   - Это и есть причина твоего визита сюда? - оглянулась она к Аните. - Что это?.. Ты увлеклась поэзией?.. О-о... здесь, кажется ещё и переписка..
   - Не смейте читать! - выдохнула Анита. - Это личное.
   - Хорошо-хорошо, не волнуйся ты так... Я почитаю стихотворение.. Это ты написала?
  
   Дверь открылась и заглянул Глухарь. Он с сомнением посмотрел на Елену Сергеевну и уставился на Аниту.
   - Витенька, тебе чего? - спросила Елена Сергеевна.
   - Они приехали, - ответил Глухарь.
   - Так пойди, встреть и проводи.
   - Э-э... - Глухарь замялся, кивнув на Аниту.
   - Не беспокойся. Она здесь со мной. Иди. Я сейчас спущусь.
   - А... Ну хорошо, - Глухарь исчез за дверью.
  
   - Так это ты настрочила? - спросила Елена Сергеевна, кивнув на экран.
   - Какая вам разница - кто?
   - Да не заводи ты себя так, - Елена Сергеевна поднялась со стула. - Просто мне показалось, что это - мужские стихи...
   - Ну и что?
   - Ничего особенного. Кроме того, что если это твой стих, то ты стала вспоминать нечто большее, чем сама ожидала... Не беспокойся... Это не плохо, - Елена Сергеевна сделала успокаивающий жест, заметив, что Анита собралась дерзить. - Скажи, что ты помнишь о своих отношениях с мужчинами?
   Анита дёрнулась.
   - Ладно, ладно. Успокойся, - Елена Сергеевна направилась к двери. - Можешь остаться здесь и продолжать... Если кто-нибудь из персонала тебя застанет, скажи, что я разрешила.
   И с этими словами Елена Сергеевна покинула интернет-комнату.
  
   Спустившись этажом ниже и выйдя в коридор, она увидела в глубине его идущих навстречу двух молодых людей в сопровождении Глухаря-Витеньки. Ну вот, - подумала она, -- девчонка пишет мужские стихи, мужчины ходят парами... Надо бы у них уточнить ориентацию, вдруг удастся на помещениях сэкономить.
  
  
  
  
  
  
  
   Эпизод 3
  
  
  
   "восьмёрка - бесконечность постав-
   ленная на попа"
  
   Из анекдота.
  
  
  
  
   Коридором вниз, мимо столовой и снова по коридору, они вышли на глухую лестницу и спустились к подвалу. Дверь на улицу была не заперта. Ходок выглянул наружу, осмотрелся и бросил через плечо Андрею:
   - Не отставай, - и буквально рванул с места.
   Они добежали до какого-то сарая. Ходок остановился, оглянулся на поспевающего следом Андрея, и уже шагом двинулся дальше.
   Отдышавшись, Андрей только сейчас обратил внимание на погоду. Было не холодно. По крайней мере, ему так показалось. Деревья, росшие вдоль кирпичной стены, к которой был пристроен сарай, стояли голыми. Интересно, какой сегодня день, подумал Андрей. Он хотел было спросить об этом Ходока, но тот вдруг исчез из поля зрения, юркнув куда-то сквозь стену сарая. Андрей торопливо сделал несколько шагов и увидел, что то, что выглядело одним сараем, на самом деле было двумя; проход между ними упирался в кирпичную стену. Ходок в глубине этого прохода возился с ящиком, приделанным к одной из стен, щёлкая в маленьком навесном замке ключом.
   - Сейчас что-нибудь на тебя примэрим, - сказал он, извлекая из ящика прозрачный полиэтиленовый чемодан, в каких обычно продаются подушки или пледы.
   Чемодан был набит различными свертками из тканей самых разных цветов.
   - Вот, - сказал Ходок, недолго в них порывшись и протягивая Стечнику один. - Это должно тебе подойти.
   Он достал из кармана несколько бельевых прищепок, и, выбрав четыре, отдал их Андрею:
   - Смотри и делай как я.
   С этими словами Ходок развернул один из свёртков и встряхнул в руках длиннополый вполне приличного вида плащ. Быстро забравшись в него, он наглухо застегнул все пуговицы от подбородка до самого низу и вытащил из карманов плаща два куска джинсовой ткани, свёрнутые в трубки. Когда трубки развернулись, то оказались двумя брючинами, отрезанными от джинсов. Стечник, повторяя действия Ходока, роняя прищепки и судорожно застёгиваясь, спросил:
   - Какой сегодня день?
   - Какая тебе разница? Весна - и то ладно.
   Ходок сунул одну ногу в брючину и закрепил её на пижамных штанах выше колена прищепками.
   - Не знаю я, Андрюша, какой сегодня день, и знать не хочу. Ты лучше торопись, времени мало.
   Андрей залез в отрезанные штанины, задрав полы плаща, и стал цеплять прищепки так, как это только что сделал Ходок.
   - Так. Теперь обувь, - осмотрев Андрея, сказал Ходок. Он запустил руку в ящик и начал выуживать оттуда кеды, туфли и кроссовки разных размеров и бросать их вниз. - Выбирай.
   Сам Ходок сменил тапочки на серые кроссовки наинеприметнейшего вида и убрал прозрачный чемодан в ящик.
   Андрею впору оказались кеды. Он отдал тапочки Ходоку и помялся с ноги на ногу, пробуя обувь.
   - Теперь только ходим или стоим, - поучал Ходок. - не садимся, иначе прищепки могут отстегнуться. На всякий случай вот тебе ещё пара, - он протянуул Андрею две штуки. На его руках вместо белых теперь были надеты вязаные перчатки, - положи по одной в карманы.
   Андрей не стал уточнять, почему прищепки должны лежать в карманах
   порознь, и сделал, как сказал Ходок.
   Когда с переодеванием было покончено, Ходок приложив к стене ухо, стал всматриваться куда-то между сараем и оградой. Он простоял так с минуту; затем, отлепившись от стены, кинул короткое "идём", и быстро двинулся мимо Андрея из этого потаённого гардероба.
   Они обошли сарай, и с другой его стороны Андрей увидел в кирпичной стене стальную дверь. Ходок потянул её на себя, дверь открылась, и они выскользнули наружу. Жужжание и последовавший за ним щелчок в замке возвестили, что дверь за ними захлопнулась.
   Место, в котором они оказались, было глухими задворками какого-то гаражного комплекса. Пройдя мимо железных боксов гаражей, отделенных проволочным ограждением от едва заметной тропинки, и перескочив железнодорожное полотно, тянувшееся рядом, Андрей с Ходоком вышли на более натоптанную тропу, идущую вдоль глухой высокой стены какого-то промышленного здания.
   - Где мы? - спросил Андрей, озираясь на ходу.
   - В Каломягах, - не оборачиваясь, ответил Ходок, - сейчас дойдем до автобусного кольца и поедем.
  
  
   Они добрались до угла здания и очутились на краю огромного, открытого всем ветрам пространства. Железная дорога слева исчезла под воротами в стенах какого-то завода, а справа начинался пустырь, весь перекопанный, со следами начатого и брошенного строительства. Вдалеке маячил перелесок с ажурными опорами высоковольтки, ещё дальше виднелись дома новостроек с кранами, и краснели кирпичом и крышами коттеджи. Окраина. Стечник остановился.
   За предприятием, упрятавшим в себя железную дорогу, обнаружилась площадь с контейнерами бензоколонки в одном конце и автобусной остановкой с толпящимися людьми в другом. Три автобуса, выстроившись друг за другом, стояли поодаль.
   - Пойдем медленнее, - закуривая, сказал Ходок. - Сядем в автобус, когда грузиться будут последние.
   Люди на остановке переминались, и Андрей с Ходоком замедлили шаг. Они прошли ещё несколько метров, и Ходок остановился:
   - Подождём. Нам глаза мозолить ни к чему... Да и некому.
   Один из автобусов фыркнул и по кругу покатился к пассажирам.
   Когда забрались на заднюю площадку, Ходок встал у окна, повернувшись спиной к салону, и жестом предложил Андрею сделать то же. Атобус тронулся, и за окном поплыли корпуса промзоны.
   Ехали долго. Петляя между заброшенными и действующими предприятиями, выбрались в жилые кварталы. Когда автобус встал возле железнодорожного переезда, Ходок тихо проговорил:
   - Скоро выходим. Пересядем на трамвай, и ещё минут пятнадцать езды. Потом минут пятнадцать пешком, и мы на месте.
   - А ближе водки нигде нет? - спросил Стечник.
   - Есть. Но там, куда мы едем можно отдохнуть и спокойно подождать, когда Инженер будет готов открыть калитку... или ты торопишься вернуться?
   - Далековато добираться, - с сомнением сказал Андрей.
   - Всё учтено. Всего ходу от места до калитки не более полутора часов... Да ты не беспокойся, - усмехнулся Ходок. - Уж туда, откуда мы с тобой выбрались, мы всегда успеем.
   Сразу за переездом они вышли. Торговые лотки, обилие суетящегося народа; всё говорило о близости метро.
   - Удельная, - пояснил Ходок.
   - А на метро не быстрее будет? - спросил Андрей. Он начинал замерзать; плащ поверх пижамы и кеды на босу ногу были одеждой не по сезону.
   - В метро менты, - Ходок вывел его к трамвайному кольцу. - Могут остановить, и хрен ты им докажешь, что ты их коллега.
   Проехав в трамвае до улицы имени красного героя гражданской войны, они вышли, спустились к железнодорожной насыпи, и пройдя вдоль неё, повернули на Ланское шоссе. В павильоне с перегруженными урнами у входа Ходок купил папирос и четыре бутылки водки.
   Андрей вспомнил, что Инженер рекомендовал покупать не больше трёх, и сказал об этом Ходоку.
   - Мы три и принесём, - был ответ. - Одну сейчас потихоньку ухлопаем.
   Погрузив бутылки и папиросы в полиэтиленовые пакеты, они вышли из павильона и углубились во дворы. Пересекли широкую с газоном посреди улицу и оказались среди домов, как капли воды похожих друг на друга. На углу одной из них Андрей прочёл название: "Матроса Железняка".
   - Куда мы идём? - спросил он.
   - Ко мне домой, - ответил Ходок и направился к подъезду дома, вдоль которого они в этот момент шли.
   Поднявшись на третий этаж, Ходок остановился возле ничем непримечательной двери, выкрашенной в коричневый цвет и не имевшей на себе ни ручки, ни номера. Он вынул из кармана ключи и отпер квартиру.
   - Ну, вот мы и на месте, - сказал он, включая в прихожей свет.
   Андрей огляделся и стал расстегивать плащ. По всему было заметно, что он попал в жилище закоренелого холостяка.
   - Можешь не разуваться, -, сказал Ходок. - Тапочек только пара.
   Он снял кроссовки, сунул ноги в эту единственную пару тапочек и заметил, что Андрей в нерешительности осматривает две другие, по виду женские, стоящие рядком на полу под вешалкой.
   - А это для дам, - улыбнувшись, пояснил Ходок. - Но если тебе подойдут, то надевай.
   Андрей всё-таки переобулся. Крупные ступни с трудом разместились в женских тапочках, и ногам, после кед, стало теплее.
   Направившись в кухню, Андрей остановился возле настежь открытой двери в ванную. Унитаз, табурет напротив с деревянной расчёской на нём, металлическая полка с мыльно-пенными прибамбасами, и полное отсутствие следов женщины.. Мочалка, висевшая на штыре над ванной, имела довольно заброшенный вид. Андрей подошёл к раковине и открыл кран, чтобы помыть руки. Оглядевшись в поисках полотенца, нашел его висящим за шторой над ванной рядом с сиротливыми женскими трусиками... Ага, подумал он, женщины здесь всё же бывают; вытер руки, глядя в зеркало над табуретом, и отметил, что чужой человек в его исполнении выглядит, в общем-то не плохо; вот только слишком худ, и выражение глаз не вяжется с обликом..
   - Тётки от тебя, забыв трусы, убегают? - спросил он Ходока, войдя в кухню.
   Тот, уже выставив одну из бутылок на стол, нарезал ломтями сало, лук и хлеб.
   - От меня не убегают, - засмеялся Ходок. - От меня пытаются быстро уйти, оставив что-нибудь на память... Садись, погреемся, - показал он жестом на табурет у стола.
   Андрей сел и взял протянутый ему Ходоком стакан, наполовину наполненный.
   - Ну, - сказал Ходок, - за возвращение без приключений. - И резко выдохнув, осушил ёмкость.
   Андрей, привычно сделав то же, чуть не захлебнулся; водка пошла плохо. Гортань его не была приучена к такому напитку и с трудом протолкнула сквозь себя содержимое стакана.
   Ходок противно хохотнул, придурковато высунул язык и налил ёще по одной.
   - Ты закусывай, закусывай, - приговаривал он, выводя жидкость в стаканах на один уровень.
   - Я пока больше не буду, - еле отдышавшись, сказал Андрей и разжевал крошечный бутерброд из лука, сала и хлеба.
   - А я ещё втерзаю. Входит хорошо. - и Ходок снова опрокинул в себя стакан.
   Андрей проглотил закуску и ощутил, что кожа на щеках слегка онемела. В голове стало просторно и непривычно свежо. Откуда-то примчалась и забарахталась мысль: Он, похоже, выпивал впервые.
   Ходок снова налил, подвинул Андрею его стакан и взялся за бутерброд:
   - Давай-ка выпьем за то, чтобы ты быстрее приходил в себя, - сказал он и приложил стакан к стакану.
   - В себя? -Андрей погрустнел, - от меня презервативы прячут, чтобы я не поранился -- мне бы семью мою увидеть... девчонок, да Вику.
   - Зачем? - спросил Ходок, выдыхая.
   - Как зачем? - Андрей понюхал напиток и осторожно давясь, выпил.
   - Я не понимаю, зачем тебе видеть людей, для которых ты - никто и звать тебя никак.
   Ходока пробрал аппетит. Он жевал бутерброд и внимательно глядел на собеседника:
   - Что ты сможешь им дать?.. пятнадцатилетний милиционер?.. Они пошлют тебя подальше, и правильно сделают.
   - Мне всё равно надо их увидеть, - Андрей, по примеру Ходока, набросал на хлеб сало вперемежку с луком и начал есть.
   - Для чего? Объясни. - Ходок изобразил искреннее удивление.
   - Как для чего?.. Это же мои дочери и моя жена.
   - Забудь ты о своей жене и дочках, - Ходок засмеялся. - Тебе надо быстрее приходить в себя и школу заканчивать.
   - Ты что? Не веришь мне? - Андрей даже растерялся. - Ты не веришь, что у меня есть жена и дочки?
   - Верю, - невозмутимо ответил Ходок, - только кроме меня, Инженера и тех, кого ты видел сегодня в столовой, никому об этом не говори. Не имеет смысла.
   Он взялся за бутылку и с расстановкой добавил:
   - Ни к чему.
   - Но ведь это не правильно, - чуть было не всхлипнул Андрей, - то, что со мной происходит... Так не бывает.
   - Бывает, - невозмутимо молвил Ходок и налил водки.
   - Что бывает!? - Андрей вдруг разозлился. - Ты-то откуда знаешь? Это ведь не моё тело, - он хлопнул по себе ладонями, - ты хоть это-то понимаешь?
   - Бывает, - тон Ходока не изменился. Он протянул Андрею стакан и примирительно кивнул, - давай накатим.
   Андрей взорвался:
   - Что значит бывает?!?!
   Он вскочил, и, опершись руками о стол, навис над трапезой, слегка покачиваясь.
   - С тобой же произошло, значит, бывает, - Ходок с сожалением поглядел ему в глаза и неторопливо выпил.
   Андрей сел, схватившись за голову руками, и услышал успокаивающий голос собутыльника:
   - Чего ты мечешься, как обоссаный?.. Тебе представился уникальный случай начать всё заново. Тебя беспокоит судьба твоих девчонок? Так это совершенно напрасно... Закончишь школу, поступишь в свой милицейский ликбез, познакомишься с ними... да хотя бы как сын приятеля их отца, и женишься на какой-нибудь из них.. или хоть на обеих... Ещё и впечатление на них произведешь воспоминаниями об их детстве.
   - Чего?! - ошарашено спросил Стечник.
   - Да вот того, - сказал Ходок, закуривая, - кровосмешения в этом случае, как и инцеста, не будет. Тело у тебя другое... ещё и тёще присунешь при случае, по старой памяти. - Он засмеялся, навалившись на стол и весело глядя в очумелые глаза Андрея, - и будет у тебя любовь всего твоего семейства на все времена. Да об этом только мечтать можно.
   Ходок затянулся папиросой:
   - Мне ба так.
   - Ну ты и дурак! - Андрей пошарил по столу глазами, ища чем запустить Ходоку в голову.
   - Сам ты дурак, - выдохнул дым Ходок, - я тебе ситуацию моделирую, лучше которой у тебя всё равно нет. Освежись-ка на.
   Он взял стакан Андрея, отлил из него половину в свой и протянул обратно со словами:
   - Никому ты не докажешь, что ты - мент со стажем, пока не выучишься на него снова. А уж о том, что ты - отец и муж забудь; мой тебе совет.
   Ходок ловко закинул в себя жидкость и поучительно заключил:
   - Мы находимся за периметром, и твоя задача состоит в том, чтобы быстрее адаптироваться к жизни, которую тебе предстоит вести в будущем, а не к той, которая у тебя была.
   - Я ничего не понимаю, - вяло проговорил Андрей. - Я не представляю, как из всего этого выбраться..
   - А ты не представляй. Я тебе уже всё зарисовал. И выбираться тебе никуда не надо... ты молод, и при этом достаточно опытен, чтобы знать, что молодости противопоказано. Тебе не нравится твоё тело? Займись им и сделай его лучше. А помнить тебе сейчас надо только одно; в твоём возрасте нормальные люди не женятся, и тем более не плодятся.. И если ты нормальный, то значит, нет у тебя ни жены, ни детей.
   Ходок снисходительно посмотрел на Собеседника.
   - Прищепку не забудь. Отвалилась, - он указал на пол под табуретом Андрея, - а то уйдешь без штанов.
   Андрей выпил залпом водку; порция оказалась как раз для горла; и встал, глядя в пространство надуманно трезво.
   Ходок, почесав упрятанной в перчатку пятернёй затылок, с сомнением оглядел юного выпивоху, присел на корточки, подняв с полу прищепку, и пристроил её на место. Андрей посмотрел сверху на затылок Ходока. "Сейчас бы дать ему чем-нибудь по балде", подумал он, " и поехать домой... Домой...куда домой?..". Андрей вздохнул и снова сел на табурет.
   - Пора, пора, - начал торопить его Ходок.
   - Ходок, - вымученно заговорил Андрей, - помоги мне их увидеть.
   - Кого?
   - Девчонок моих и жену.
   - Выкинь, Андрюша это из головы.
   - Не могу.
   - Ты старайся. Делай это сильнее и чаще.
   Ходок недовольно засопел, прокладывая газетами в пакете бутылки.
   - Ходок, - в голосе Стечника слышалась мольба, - я просто взгляну на них.
   - Тебе не полегчает.
   - Полегчает.
   Ходок бросил тоскливый взгляд на опустевшую бутылку и сел на табурет. Андрей смотрел на него глазами, в которых Ходок не увидел ничего милиционерского. Это был взгляд мальчишки, тоскующего по семье.
   - Ладно, - Ходок хлопнул себя по колену, - я помогу тебе.., - он помолчал и
   добавил:
   - А ты поможешь мне.
   - Когда? - в Андрее затрепыхалась надежда.
   - Не сегодня.
   - А когда?
   - Я должен посоветоваться с Инженером... Возможно, и не завтра. Сейчас мы должны вернуться и проставиться.
  
  
  
  
  
   Эпизод 4.
  
  
  
  
   Во весь путь обратно Андрей с Ходоком не перемолвились ни словом. Трамвай с автобусом довезли их каждый до своего кольца по сумеречному городу, который зажигал огни и шевелился народом на улицах. И никому не было дела до двоих беглых помешанных с пакетом водки и в одинаково наглухо застёгнутых плащах.
   К калитке они добрались за долго до обозначенного Инженером времени и чтобы не мёрзнуть, перелезли через стену на крышу сараев, взобравшись сначала на металлический гараж; и не забывая при этом оберегать заветный пакет.
   Спрыгнув в проход между сараями, переоделись. Ходок свернул плащи и штанины, выдал Стечнику его тапки, и заперев ящик, направился по тропке между деревьями к светящемуся окнами корпусу санатория. Он не оглядывался, словно знал, что юный мент не отстает ни на шаг. Придя в комнату, Андрей лёг на кровать и почти сразу уснул. Ходок, сменив перчатки и спрятав пакет с бутылками за тумбочку, вышел, проворчав:
   - Спи давай. Я скоро.
  
  
  
  
  
  
  
  
   Эпизод 5
  
  
  
  
   Разбудили Андрея голоса. Голоса были пьяными и несли околесицу; прислушавшись к которой, Андрей понял, что он всё ещё там, где живёт человек в перчатках и обитатели щеголяют в однообразных одеждах.
   Рядом с ним на кровати сидели Геолог и Хриплый, а напротив, на койке Ходока, который тоже лежал, прижавшись к стене и придавив локтем подушку, расположились Маршалл и Буля. Инженер в своей неизменной шапочке сидел на табуретке у двери. Другой табурет, застланный газетой, стоял между кроватями и был уставлен стаканами, парой консервных банок, в которых угадывалась закуска, хлебом и резаной луковицей.
   - Ты пойми правильно, - вразумлял Ходок Геолога, - весь этот расклад лично мне напоминает спор о том, считать ли половым актом попадание в вульву только головки члена, или этим может называться полное погружение подпупины на всю её длину туда же?.. Вот, собственно, и вся ваша терминология.
   - Давай договоримся о терминологии... !
   - Ты не врубаешься, - обернулся к Ходоку Буля. - Инженер, можно я ему объясню? Он ведь не просто не врубается; он не врубается, что не врубается.
   Инженер, будучи явно пьянее всех, разрешающе махнул ладонью. Он сидел, положив ногу под ногу и, поставив локоть на колено, подпирал рукой подбородок, всем своим видом демонстрируя, что вникает.
   - Налей! Едрёна мать! - обратился к нему Буля и взялся за стакан.
   Инженер посмотрел себе под ноги, соскользнув локтем с колена, сосредоточил взгляд на бутылке, стоявшей на полу; и старательно контролируя движения, осторожно её поднял, всматриваясь в кромку уровня жидкости..
   Обведя горлышком стаканы, заблудившиеся среди лука на газете и плеснув в каждый не более чем на палец, он в последнюю очередь налил Буле, выжидающе держащему свою ёмкость на весу.
   - Ну объясни-объясни, - насмешливо проговорил Ходок, поправляя подушку и устраиваясь поудобнее.
   - Когда на заре жизни, - начал Буля. - Я имею в виду начало существования чего-то, что стало впоследствии нашей планетой... Так вот, когда на заре жизни появилось нечто; из чего и как оно появилось, будем считать неважным; сейчас нас интересует другое.. Так вот; когда на заре жизни появилось нечто с претензией на планету, оно стало развиваться и достигло того возраста, когда его можно стало назвать землёй; то есть с течением времени планета набрала вес, покрылась всевозможными всевозможностями и заняла своё место в системе, которую принято называть солнечной; и если сейчас земля расположена на определенном расстоянии от светила, то можно заключить, что изменить своё положение на орбите без серьёзных причин, внешних или внутренних, мы, то есть - она, не можем. Наше положение в солнечной системе обусловлено не только массой планеты и углом наклона оси её вращения, но и тем, как она расположена во времени.. А это - немаловажно.. Покамест, - Буля, казалось, зашёлся в экстазе, - её размеры, масса, и то как она движется в каждый промежуток мгновений.. отвечают исключительно её сиюсекундным параметрам...
   Маршалл недовольно покосился на Булю.
   - Атмосфера, растительность, её поддерживающая; даже гравитация - все эти процессы направлены к тому, чтобы обезопасить планету от стрессового воздействия извне. Здесь экстра-процессы сильно влияют на то, как поведут себя их внутрипланетные родичи, то есть - интропроцессы; только посредством этого земля делает то, что она сейчас делает.
   Буля умиротворенно замолчал и вздохнул. Все вразнобой выпили, и посчитав, что речь окончена, начали закусывать.
   Инженер, словно только очнувшись, посмотрел на сгоревшую до фильтра сигарету в своих пальцах и махнул Буле рукой:
   - Продолжай-продолжай. Мы все - внимание.
   - Ну что ж.. хорошо, - Буля пожал плечами. - всем этим внешним и внутренним действиям существа с видом гомосапиенсов разгуливающие по планете, придумали название "природа"... Ну назвали маму мамой - не важно. Название не важно - это-то поняли? - он вопросительно оглядел заскучавших и закусывающих собутыльников. - Но странно то, что со временем, из-за неважности названия стали отказывать в важности носителю названия. Речь даже не об оружии.. Как знать, может быть, обыкновенные теплицы и оранжереи, обманывая теплом живущие в них растения, обманывают Землю, убеждая её в том, что процессы на экваторе возможны и на полюсах.. Обманутые внутренности планеты настраивают её в соответствие с вошедшей информацией, и получается так, что благодаря нашей опытной деятельности над природой, планета приходит в качественно новое состояние.. пусть медленно, но приходит.. И нет никаких гарантий, - Буля возвысил голос, - в том, что мы необходимы или даже возможны в этом новом её состоянии.
   - Ни хрена себе, ты загнул, - подал голос Геолог.
   - Очень может быть, - безжалостно продолжил Буля, - что всеми своими экспериментами на земле мы сами себе роем могилу в море.
   - Но мы же появились, - с сарказмом сказал Хриплый. - Значит ничего противопоказанного природе не представляли. А коль скоро так, то не могли не развиваться, как и все в той же природе. Значит она, так сказать, должна была рассчитывать на наше рождение, как минимум, и, как максимум, не могла не знать, что её в связи с этим ждёт; если она наша база и мать наша, то, в конце концов, могла бы и приспособить нас к тому, чтобы мы ей не вредили....
   - Стоп, - сказал Геолог, -- вот здесь-то и настал момент смочить горло. Инженер, наливай!
   Задремавший было Инженер шевельнулся на табуретке; поискал глазами бутылку; нашел и... начал искать её руками.
   - Давай -ка мы сами, - опередил его Геолог.
   - Угу, - промычал Инженер.
   - Так ты считаешь, - снова заговорил Буля, обращаясь к Хриплому, - что мы должны были появиться?
   Маршалл, наблюдавший за тем, как Геолог распоряжается водкой, скривился при этих словах, как от зубной боли. Геолог же распоряжался напитком гораздо щедрее Инженера.
   - Кроме того, - подал голос разливающий, - мы должны были возглавить всех земных тварей.
   - Ага, - усмехнулся Буля, - потому как - вумные!?
   - Ты смеешься напрасно, - Геолог отдал Ходоку пустую бутылку и взял у него полную, которую тот вытащил из-за тумбочки, - я, кстати, готов обосновать.
   Он распечатал бутылку и прошелся бульками по стаканам.
   - Конечно-конечно. Пожалуйста. - Буля начал рыться в карманах в поисках курева, - как истинный геолог ты просто обязан иметь свою точку зрения о нашей тверди.
   - Опять издеваешься?
   - Да ничуть! Я готов слушать... Давайте хлопнем.
   Все чокнулись. Глянули на Инженера, пару раз всхрапнувшего, и одновременно крякнув, выпили.
   - Давай, Геолог, - сказал Хриплый, - пора фон создавать, а то Инженер проснётся; замучает своими дозами.
   Закряхтел Маршалл. Он начинал потихоньку ненавидеть своих собутыльников. Андрей, тоскливо лёжа слушавший выпивох, встретился с ним глазами и понял, что Маршалл не просто ненавидит сейчас всех, а ненавидит так, как наверно бездомный бродяга ненавидит зиму. Вояка ёжился от ненависти, как от холода, и только наличие водки удерживало его от ярости.
   - Ну, хорошо, - начал Геолог под храп Инженера, - значит так... возьмём за отправную точку тот момент в развитии Земли, когда жизнь уже существовала, но разума ещё не было...
   - В том виде, в котором его привыкли представлять люди, - сделал уточнение Буля.
   - Ладно, - согласился Геолог, - на всякий случай прибегнем к аналогии... Представьте, что на плите стоит чайник с водой. Вода нагревается, и достигнув температуры кипения, разумеется, закипает. Причём заметьте, вода закипает лишь тогда, когда для этого появляются предпосылки; в данном случае это температура кипения... Закипеть раньше, ни тем более позже вода не может. Условия для процесса возникли, следовательно, вода не может не закипеть..
   - Короче можно? - осведомился Маршалл.
   - И вот Земля в своём развитии достигла стабильности, - не обратив внимания на Маршалла, продолжил Геолог, - жизнь уже существовала; растительная, животная, а разума ещё нет..
   - Его и сейчас здесь не видно, вне зависимости от жизни, - снова встрял Маршалл.
   - Так вот, - Геолог пропустил мимо ушей возглас самого нетерпеливого и воинственного собутыльника. - Мне кажется, что здесь, как и в случае с чайником, разум возник лишь тогда, когда для этого появились предпосылки. Я хочу сказать, что за секунду до появления на Земле первой мыслящей субстанции, предпосылок для её появления не было; иначе, почему бы ей тогда не появиться именно на эту секунду раньше? Другой вопрос: где эти предпосылки возникли? Я этого не знаю. Но я знаю, что чайник не может закипеть раньше положенного времени, необходимого ему для накопления достаточной температуры. И также разум не мог возникнуть раньше того момента, в который всё способствовало его появлению. И позже возникнуть он тем более не имел права. Ну представьте себе как вода греется уже битый час; огонь жарок, температура достигнута, а кипения нет; не логично - согласитесь?
   - Согласен, - пуская кольцами дым, молвил Буля. - Но ты, кажется, хотел обосновать то, что природа сама ответственна за творимое с нею нынешними разумными существами, не так ли?
   - Да-да, сейчас мы к этому подойдем. Просто необходимо было начать издалека, чтобы цепочка была прочнее..... Так вот, разум возник как следствие постепенного развития планеты...
   - Ты точно знаешь, что не наоборот?..
   - Маршалл, заткнись, пожалуйста. Дай послушать специалиста...
   -..Где-то на Земле появились определенные условия, благоприятствующие зарождению первых мозгов, и эти мозги не замедлили возникнуть. Теперь подведём под это твою, Буля, версию о процессах и получим следующее: разумные существа есть не что иное, как часть всё тех же внешних процессов, посредством которых глубины Земли получают информацию о происходящем на поверхности. И если носители разума и языков творят что-то, значит это "что-т0" не может противоречить природе, частью которой они являются. Вся жизнь планеты изначально была обречена на появление людей. Случайность лишь в том, в какой части Земли наличие предпосылок для появления разума достигло нормы.
   - А может быть случайностей нет вообще? - проговорил Хриплый, принимая от геолога Эстафету по разливу водки.
   - Есть неопределенности и совпадения, - задумчиво сказал Ходок, глядя, как опустошается бутылка в руке Хриплого.
   Терпение Маршалла лопнуло.
   - Ты говоришь: что для кипения чайника необходимы огонь и время? - сквозь зубы процедил он, вупор глядя на Геолога, - а кто же поставил чайник на огонь?
   Молчание зависло.
   Инженер качнулся и рухнул на пол.
   Все одновременно повернули головы в его сторону.
   И по прежнему молча наблюдали, как он снова примостился на табурете, поискал в карманах сигареты; не нашел и осоловело уставился на своих подопечных.
   - Почему молчим? - икнул он и водрузил на голову свалившуюся газетную шапку.
   - От-ве-чать! - выдохнул Маршалл, сверля Геолога взглядом.
   - Ты на что намекаешь? Хрен в папахе, - невозмутимо спросил Геолог.
   Хриплый захохотал.
   - Он намекает на то, - заулыбался Буля, - что чайники на плиты сами не взбираются...
   - И если есть кто-то, кто ставит чайник, - сквозь смех проговорил Хриплый, - тогда придется признать, что не разум стал следствием развития Земли, а наоборот.
   - Безмозглые солдафоны, - раскачиваясь, шептал Маршалл.
   Дверь открылась, и появилась Сергеевна. Андрей впервые мог разглядеть её ближе. Похоже, она действительно не признавала лифчиков.
   - О-О! - в один голос протянули собутыльники, - Ганоля пришла!
   - Ганоля, тебе чего? - усмехнулся Сергеевне Ходок.
   - Молодёжь уже спит, а пожилёжь все ещё водкой занимается, - Сергеевна поправила шапочку и положила руку на плечо Инженера, - выйдем-ка. Поговорить надо.
   Инженер встал, качнулся, и за ним с Ганолей закрылась дверь.
   - Сейчас она ему вставит, - предположил Геолог.
   - Или он ей, - добавил Ходок.
   - Не поймешь этих баб, - поморщился Буля, - чего они всегда хотят?
   - Да уж, - молвил Ходок. - То они хотят... то не хотят... то не могут... то хотят так, что аж не могут..
   - Да-а, они видят.. И хотят видеть...
   - Да-а, и рассчитывают...
   - И готовятся...
   - На что рассчитывают..? К чему готовятся?..
   Питьё закончилось, и собутыльники разбрелись, оставив табурет с закуской на попечение Ходока с Андреем.
   - Ты говорил с Инженером обо мне? - спросил Андрей Ходока, сортировавшего остатки застолья по принципу - это выбросить, а это - пригодится.
   - Да.
   - Что он сказал?
   - Сказал, что может провернуть это хоть завтра... Только сначала придётся отвлечься на моё мероприятие, а потом займёмся твоим. Это - условие завтрашнего выхода за периметр... Моё условие.
   - Хорошо. Что это за мероприятие?
   - Ты всё увидишь. Вопросов не задавай. Поможешь мне - я помогу тебе.
  
  
  
  
  
  
  
   Эпизод 6
  
  
  
  
   Трамвай испустил электрический дух и замер посреди Светлановской площади.
   Стечник не помнил утра. Пробуждение с умыванием и заходом на унитаз возникли в памяти, как во сне. Весь день до вечера он жил ожиданием выхода за периметр.
   Они покинули с Ходоком вагон, и Андрей закурил. Сегодня важный день; в здравом уме и твёрдой памяти он собирался смотреть на семью. Свою семью, в которую, как он теперь понял окончательно и бесповоротно, ему дороги нет. По крайней мере, в том виде, в котором он сейчас курил. Курить не хотелось, но было нужно. Хранить спокойствие сейчас каким-то иным способом Андрей не мог. Ходок пообещал переодевание в более подобающий вид, по сравнению с тем, в котором оба сейчас пребывали. Потом необходимо было помочь Ходоку в его предприятии, о котором он умалчивал до сих пор.
   - Ты всё увидишь, - повторил он утром, - наберись терпения.
   Терпения-терпения, повторял про себя Андрей; сколько же его нужно, чтобы всё это терпеть.
   Они пришли в знакомый дом, открыли коричневую без номера дверь и вошли. Опорожнённая накануне бутылка так и стояла на столе. Сняли плащи, обрезки джинсов. Ходок строго проконтролировал, чтобы Андрей убрал штанины соответственно карманам плаща и так же разложил прищепки.
   В самой большой комнате этой холостяцкой берлоги, казавшейся Андрею теперь преддверием рая, он, улыбаясь, осматривался, пока Ходок копался в шкафу в поисках подходящей одежды.
   Над диваном, на котором уселся Андрей в ожидании облачения, на гвозде, вбитом в стену, висела кобура от маузера. Он коснулся пальцами её деревянного тела, и бросив взгляд на Ходока, сдернул ремень с гвоздя. Кобура была пуста. Из отверстия под рукоять ничего не торчало. Кнопка под крышкой плавно и туго, как новая, поддалась, и вскрылось деревянное чрево убежища одного из самых легендарных пистолетов.
   - Это от маузера матроса Железняка, - заметив манипуляции новоиспечённого подростка, сказал Ходок, - он тут неподалеку в Пушкина пристреливался... Шутка... да машинку коллеги твои изъяли, как вещдок, а кобура осталась.
   Он хохотнул, разглядывая штаны, извлеченные из шкафа:
   - ... Держи.
   Штаны чудовищно малинового цвета в мельчайший рубчик повисли на плече Андрея. Он стряхнул их на диван, закрыл кобуру и только сейчас обратил внимание на деревянные вставки в её корпусе. Неведомый умелый мастер скрепил когда-то треснувшее дерево швами совершенно другой породы, вогнав их так, что кончика иглы не вставить в зазор. Швы затерлись и потемнели. Вот ведь мастак, подумал Андрей; с каким терпением надо было вытачивать все эти детали; чтобы не только комар носа не подточил, но и по башке можно было б ударить так, чтобы не испортить оружие...
   - Под левшу кабура, - сказал Ходок и бросил в Андрюху куртку с рубахой.
   Напялив малиновые штаны и куртку из лоскутов темнокоричневой кожи поверх зеленой клетчатой рубахи, Андрей оглядел себя в зеркале и понял, что обувь при таком наряде может быть любая. Ходок нашёл для него в коробке на шкафу рыжие остроносые туфли, и критически окинув взглядом молодого мента-самозванца, заметил:
   - В пижаме ты, конечно, выглядишь более здоровым, но в данной ситуации это значения не имеет.
   На себя Ходок надел армейский бушлат, прямо на голое тело, а поверх пижамных штанов флотские расклешенные брюки, заправив их в сапоги на молниях.
  
  
  
  
  
  
  

Эпизод 7

  
  
  
  
   По прежнему избегая метро, троллейбусами и трамваями они добрались до северных районов Щемиловки. Ходок, игнорируя вопросы Андрея, повёл его пешком от Пролетарки в направлении Купчина.
   Они упёрлись в насыпь, двинулись вдоль неё, и Ходок нашёл тропинку, крутую, под стать насыпи, и извивающуюся по ней. Перескакивая рельсы, стрелки и лужи, они миновали железнодорожное полотно и уткнулись в бетонный забор. Ходок осмотрелся.
   - Подсади-ка меня, - попросил он.
   Андрей соорудил из рук замок и принял в него ступню Ходока. Сил хватило лишь на то, чтобы руки не расцепились, и Ходок по плечам, ругаясь, взобрался на изгородь.. Оседлав её, он склонился вниз, протягивая пятерню в вязанной перчатке и прохрипел:
   - Заползай.
   Андрей, схватившись за руку, вскарабкался на забор и сел рядом с Ходоком.
   - Прыгай так, чтобы ступни были вместе, - сказал Ходок и соскользнул со стены. Андрей то же. Оступился одной ногой, падая набок. Попытался сгруппироваться. По привычке. Тело подчинилось плохо. Ушибся плечом..
   Так и ключица уйдет, подумал, вставая и глядя вслед уходящему Ходоку.
   Догнал его.
   Они оказались в месте до странности схожим с гаражным комплексом возле санатория; такие же металлические коробки, проволока вокруг; с той лишь разницей, что место было абсолютно нехоженое. Не было даже намека на фантики, занесенные ветром. Так было тихо. Андрей вдруг ощутил, что ещё ни разу не было так тихо. Вокруг. В нём самом; вплоть до карманов. И Ходок не издавал ни звука.
   Они подошли к одному из железных коробов, и Ходок снял обрезок пластиковой бутылки с замка на его воротах.
   - Ты собираешься угнать машину? - спросил Андрей.
   - Нет. Это машина моего приятеля, - Ходок завозился с замком. - Ты же видишь - я ключом открываю... Минус только один: у нас нет документов. Ни на машину, ни на нас.
   Автомобиль оказался жигулёнком третьей модели.
   - Запомни его номер и иди к воротам, - приказал Ходок. - Встань возле шлагбаума, и когда я подъеду, просто подними его. На охрану внимания не обращай. В будке сидит дедок; он не успеет даже выйти.
   Андрей отправился в сторону, указанную Ходоком, и через минуту, свернув за ряд однообразных стальных коробок, оказался возле будки охранника. Шлагбаум нависал над большей частью проезда. Андрей попробовал его поднять; полосатая рейка легко поддалась. Из будки не доносилось ни звука. Подъехал Ходок, и Андрей забрался на пассажирское сиденье.
   Они ехали какое-то время вдоль железобетонного забора, и Андрей осматривался, пытаясь определить, где они находятся.
   - Выберемся на Витебский, а там совсем недалеко до места, - сказал Ходок.
   Проехав через площадь с круговым движением, они свернули в карман, и Андрей оглянулся.
   - Наши!.. - выдохнул он, посмотрев на Ходока.
   Тот глянул в зеркало и прибавил газу. Сзади действительно неведомо откуда взявшийся замаячил уазик с мигалкой на крыше. Он свернул за ними в карман; мигалка не горела, но уазик не отставал. Ходок вырулил на основную проезжую часть и добавил газу.
   Над уазиком заметался синий цвет.
   Ходок выругался, и выжимая из двигателя последние обороты, погнал машину к показавшемуся впереди перекрестку. Он вложил жигуль в поворот, и они понеслись в сторону Благодатной. За спиной взвыла сирена.
   Свернув под железнодорожный мост, Ходок крутнул баранку вправо, и за окном понеслась платформа Воздухоплавательного Парка.
   Игнорируя сигналы светофора и выжимая из трёхи последние соки, Ходок гнал к Лиговке. Где-то далеко впереди раздался ещё один вой сирены. Видимо, из уазика сзади уже передали ближайшему патрулю о приближении торопливых автолюбителей.
   Вскоре и впереди замаячил синий свет над крышей оперативной машины. Ходок убавил скорость, озираясь, и повернул налево в ближайшую улицу. Они проехали до маленькой круглой площади, засаженной в центре кустами, и Андрей с ужасом увидел, что дальше никакой улицы нет; ворота какого-то предприятия, наглухо закрытые, и вокруг голый железобетонный забор. Тупик.
   Ходок бросил педали, и машина, фыркая и пытаясь заглохнуть, поползла по кругу.
   Патрульный экипаж в белых Жигулях остановился, свернув в улицу и не доехав до площади метров ста. Андрей видел, как из машины вышел человек, и поблескивая белыми полосками на униформе, неторопливо направился в их сторону.
   Тройка, дергаясь и неровно урча на первой передаче, замыкала круг. Ходок не трогал педали, наблюдая за приближающимся блестящим. Тот призывно помахал рукой, словно знал, что беглецы теперь никуда не денутся, и всё, что им остаётся - это максимум открыть окно и высунуть дурацкую голову.
   Ходок вывернул ему навстречу, воткнул третью и дал газу. Провернув колеса, машина полетела прямо в серый с белыми полосками силуэт в центре дороги.
   Милиционер схватился за кобуру и отпрыгнул в сторону. Жигуль чиркнул правым зеркалом о ткань униформы, и Андрей увидел удивленное лицо, пытающееся устоять на ногах и вынуть пистолет. Водитель оперативной машины выскочил из-за руля и вытянул вдоль крыши руку, целясь в проносящихся мимо психов.
   Андрей зажмурился, ожидая услышать хлопок, но выстрела не последовало. Когда он открыл глаза, прямо на них в улицу свернул добравшийся, наконец-то, до места событий уазик.
   - Ходок, врежемся! Сворачивай! - завизжал Андрей несвоим голосом.
   - Это их забота - сворачивать, - прохрипел Ходок, ведя машину на таран.
   Уазик шарахнулся в сторону, и чуть не опрокинувшись, остался сзади, став поперёк улицы. Тройка вылетела на Витебский проспект и с трудом вложилась в поворот. Сзади взвизгнули тормоза, и метнулся в сторону свет фар. Секунды Ходок вёл машину на всех оборотах, и вдруг оттормозившись, бросил жигуль в поворот на улицу, параллельную той, на которой остались их преследователи. Они пронеслись мимо жилых зданий, и вновь оказались в тупике. Сзади опять взвыла сирена... Так быстро!? Андрей обмяк на сиденье.
   Ходок оглянулся:
   - Еще одни?!
   Он свернул во двор между двумя домами и загнал машину на детскую площадку.
   - Бежим. Быстрее, - сказал он Андрею.
   Тот вывалился из двери и бросился за Ходоком, который с разбегу пролез в дыру в заборе, ничего не огораживавшем. Буквально в трех метрах от дырки забор обрывался, и его можно было обежать, но дыра была ближе. Андрей проскочил в неё вслед за Ходоком и услышал, как сзади во двор въехал очередной патруль.
   Добежав до пятиэтажки в глубине двора, Ходок заскочил в ближайший парадняк и бросился по лестнице вверх. Андрей, поспевая за ним, почувствовал, что начинает паниковать. Куда они бегут?! Это же ловушка, даже если чердак не заперт. Скакать по крышам? Куда?
   Между четвёртым и пятым этажами Ходок остановился и осторожно посмотрел сквозь окно во двор. Отпрянув от стекла, он глянул на Андрея и приложил палец в перчатке к губам.
   Андрей присел на корточки, прислонился к стене и бессильно положил на колени руки.
   Ходок обвёл взглядом двери на пятом этаже, затем на четвертом, и решительно направился к одной из них. Андрей проводил его взглядом и поднялся. Ходок нажал кнопку звонка, подождал немного, и ещё дважды настойчиво позвонил. Щёлкнул замок, и дверь открылась. Ходок протиснулся в квартиру, отталкивая кого-то, стоявшего за дверью, и громким шепотом кинул:
   - Сюда!
   Андрей быстро заскочил следом и увидел миниатюрную очкастую дурнушку, удивлённо открывшую рот, и с каким-то восторженным ужасом смотревшую на них.
   - Веди себя тихо, и всё будет хорошо, - прошипел на неё Ходок, и быстро обернувшись, щёлкнул замком на дверях.
   Очкастая, неопределенного возраста дамочка в пёстром халатике, попятилась, и наткнувшись на стул, села на него. Ходок стремительно приблизился к ней, и наклонив лицо почти вплотную к дернувшимся очёчкам, поднял палец, чуть ли не ткнув им в нос между окулярами:
   - Мы - бандиты. Веди себя хорошо, и все будет нормательно.
   Он выпрямился, осмотрелся, прислушиваясь, и уже более спокойно спросил:
   - Кто-нибудь ещё в квартире есть?
   - Муж, - шепотом ответила очкастая.
   - Где он?
   - Спит, - так же шепотом был ответ.
   - Где кухня? - снова склонился над ней Ходок.
   - Там, - она мотнула головой.
   - Пошли, - Ходок взял её за руку и заставил подняться со стула.
   Все трое прошли в кухню, и Ходок усадил хозяйку в углу возле окна.
   - Мы немножко у тебя перекантуемся, а потом уйдём, - сказал он, быстро посмотрев в окно и довольно долго на очкастую.. - Свет включать не будем.
   Ходок сел, женщина осторожно вздохнула.
   - У тебя выпить есть? - спросил Ходок, продолжая её внимательно разглядывать.
   - В другой комнате, - она судорожно шевельнулась под пёстреньким халатом, собираясь встать.
   - Неси. - Ходок не спускал с неё глаз.
   Женщина поднялась, и, осторожно ступая, двинулась мимо Андрея из кухни. Он сделал шаг в сторону, давая ей пройти, и вопросительно посмотрел на Ходока. Тот улыбнулся и проговорил, обращаясь к женщине:
   - Если хочешь, можешь пригласить мужа.
   - Она нас не сдаст? - спросил Андрей, когда хозяйка вышла.
   - Ты когда-нибудь видел, как кошка попадает под трамвай? - спросил Ходок, расстегивая сапоги и расправляя над ними флотские клеша.
   - При чем здесь кошка? - не понял Андрей.
   - Она бежит рядом с крутящимся колесом, догоняет его и ныряет под реборду... для неё это - завораживающее действо... - Ходок привел-таки брюки в свободу над сапогами и стал похож на партизана в самоволке, - и кошечки нет... Отправляется на соскок.
   Андрей, не понимая, глядел на него. Тот перестал улыбаться:
   - Нет у неё никакого мужа. Живёт одна и хочет приключений... Потому и дверь открыла. Ей всё равно: что в этот халат и очки наряжаться, что двери открывать кому ни попадя... И водка у неё наверняка будет непочатая.
   Появилась очкастая, держа в руках нераспечатанную бутылку коньяка.
   Ходок поманил её жестом к себе.
   Женщина подошла, протянула ему бутылку и села в уголке, снова осторожно вздохнув. Ходок осмотрел горлышко бутылки, глянул на свои руки в перчатках и вернул коньяк.
   - Открывай, - насмешливо проговорил он.
   Женщина довольно быстро и даже как-то изящно откупорила бутылку и вызывающе посмотрела на своих нежданных визитёров. Во мраке трудно было разглядеть, улыбается она или недовольно кривится.
   Андрей повертел головой, ища стаканы, и женщина махнула рукой в сторону ящика, висевшего над раковиной:
   - Стаканы там, молодой человек, - шёпотом произнесла она, зажала бутылку между колен, сложила кисти вокруг горлышка и оттопырила мизинчик.
   Андрей, стараясь не шуметь, нашёл в сушилке три стакана, и, подойдя к столу, замер, прислушиваясь. С лестницы донеслись голоса.
   - Вы не будете делать со мной ничего плохого? - настороженным шёпотом спросила очкастая.
   - Мы будем делать с тобой только хорошее, - таким же шёпотом ответил Ходок, - наливай.
   Андрей поставил стаканы на стол.
   Они хрустально звякнули, и хозяйка стала настраивать коньячную струю.
   Налив одинаково всем, она посмотрела на Андрея и добавила в два стакана ещё на палец. Андрей собрался было взять один из них одновременно с Ходоком, но был опережён женщиной.
   Ходок усмехнулся и чокнулся; сначала с хозяйкой, а затем с Андреем.
   - Как тебя зовут? - спросил он очкастую.
   - Нина.
   - Будем знакомы, Нина, - Ходок поднял стакан. - Мы представляться не станем, извини.
   - Я не в претензии, - тихо сказала та, пожав плечами, - я понимаю.
   Она залпом выпила, встала, и, подойдя к холодильнику, вынула из него тарелку с котлетами и колбасу.
   Звуки на лестнице затихли. Ходок налил ещё, соблюдая порции, предложенные Ниной, и достал папиросы.
   - Ты не против, если мы покурим? - спросил он нарезавшую колбасу Нину.
   - Курите, - тихо ответила она и поставила рядом с бутылкой блюдце. - Это для пепла, - ткнула она в него пальчиком.
   Ходок задымил, навалившись на стол и подперев щёку рукой, наблюдая за движениями Нины.
   - Домой поздно возвращаешься? - спросил он её.
   - Бывает. - Нина поправила очки и сложила нарезанную колбасу на тарелке.
   - И часто бывает?
   Она пожала плечиками и села:
   - Частенько.
   - Будь осторожна, когда ходишь поздно одна, - Ходок стряхнул пепел и взялся за стакан, - город полон маньяков.
   Нина снова пожала плечиком, кивнув головой, выпила коньяк, и взяв кусочек колбасы опять поморщилась:
   - По моему, я не представляю для них интереса.
   Ходок откинулся назад, усмехнувшись, осушил свой стакан и весело глянул на Андрея. Тот тоже выпил, поискал глазами куда бы сесть,, придвинул к столу табурет и шлёпнул на него почти уже свой худосочный зад.
   - Для маньяка представляет интерес любая доступная женщина.. в пределах досягаемости рук.. предпочтения лишь в нюансах, - промурлыкал Ходок.
   - Возможно, - согласилась Нина, и вынув из кармана халатика узенькую белую пачку, достала из неё тонкую сигарету.
   Ходок протянул в её сторону руку и щёлкнул зажигалкой. Нина слегка подалась вперёд, прикуривая, и Стечник в свете огня разглядел, что лицо её - совсем-совсем никакое.
   - Женщины, Нина, - заговорил Ходок, - потому и попадают в руки маньяков, что слишком их не дооценивают в ближайшем приближении... Ведь то, что перед ними маньяк, или даже за минуту до того, как это становится очевидным, почему-то им не ясно. .. Хотя в глазах у него всё написано. В темноте разглядеть это бывает сложно, но никто не мешает чувствовать другими местами.
   Нина молча курила, глядя куда-то в стол, а Ходок затушив папиросу в блюдце и закинув руки за голову, посмотрел в сумеречное окно и, как показалось Андрею, чуть ли не мечтательно проговорил:
   - Бывает, смотришь на лицо женщины и понимаешь, что она никогда, никогда не согласится на анал... И что с ней происходит, когда она понимает, что извращение неизбежно... Ты бы видела.. А ведь бывает, что придя в себя, она может лишь кричать, и лучшим для неё становится лишь забытьё...
   Он положил руки в перчатках перед собой на стол, посмотрел на бутылку и добавил:
   - Я это знаю по работе.
   Андрей покосился на него и поровну налил коньяк в стаканы. Все в молчании выпили...
   - Он будет идти за тобой, подбирая шаг, и если зима, ты даже не услышишь скрипа снега под его ногами.. В этой игре, Нина, он - профессионал. Остальные - дилетанты.. и ему не надо оправдывать свою охоту... Если ему и надо что-то оправдывать, то только необходимость этой охоты, и оправдывать только перед собой.. Ведь награда для него - тёплая попа, Нина, а наградами своими он привык распоряжаться полностью.
   Ходок опять налил коньяка. Только себе. Выпил, и улыбнувшись очкам напротив, сказал очень спокойным голосом:
   - Поэтому будь осторожной, Нина, и всегда носи в сумочке фонарик.
   Нина смяла в блюдце сигарету, плеснула себе в стакан, вздохнула, держа его на весу, и не на кого ни глядя, выпила.
   - Может быть чаю попьём? - предложил нерешительно Андрей.
   - Нет, - ответил Ходок, - пора идти. Осталось только снабдить Нину и её супруга инструкциями на случай появления каких-нибудь гостей... на всякий случай; и сразу двинем... Идём. - обратился он к хозяйке, вставая и протягивая ей руку.
   Она поднялась со своего места, проигнорировав жест Ходока, и направилась из кухни.
   - На коньяк не налегай и с чаем не заморачивайся. Не греми посудой; я скоро, - проговорил Ходок, обходя притихшего собутыльника и следуя за хозяйкой.
  
   Андрей остался один. Сжавшись на табуретке, он уставился в зашторенное окно, словно сквозь ткань силясь увидеть что происходит снаружи. Ни звука не было нигде. Вдруг шторки замерцали мигающим светом, и с улицы донеслись звуки вразнобой заведённых двигателей. Звуки усилились, и мигающие огни как будто куда-то поплыли. Через минуту шторы погасли, и вновь наступила тишина. Андрей огляделся в сумерках кухни и поднялся, собравшись плеснуть себе из бутылки. Скорее для храбрости, чем от желания выпить. Он уже взял в руку ёмкость, как вдруг расслышал слабый стон, донёсшийся из глубины квартиры и заставивший его напрячься. Внутри желудка что-то противно дёрнулось вниз... Ходок убивает эту тётку с её мужем, -- мелькнуло в голове, - устраняет свидетелей, гад... Стон повторился. Андрею показалось, что он не женский. Вернув бутылку на стол, он схватил нож, которым Нина резала колбасу, и бросился из кухни полный решимости остановить злодейство.
   Влетев в комнату с ножом наперевес, Андрей остановился, остолбенев. Абсолютно голая Нина сидела верхом на Ходоке, руки которого были прижаты к дивану её коленями. Перчатки Ходока лезли в глаза из-под матовых ног наездницы, а его носки были увенчаны прищепками. Андрей сглотнул слюну; только носки, или пальцы вместе с ними..? Нина сделала движение вперёд к ночному столику с тускло горящим ночником и, водрузив на нос очки, оглянулась на вошедшего, не возвращаясь в исходное положение и нависнув грудями над лицом Ходока. Тот издал слабый стон.
   Нина увидела нож в руке Андрея и выпрямилась. Прогнулась, и, поправив пальчиком очки на переносице, спросила ещё сильнее застонавшего Ходока:
   - Рассказывая о маньяках, ты имел ввиду него?
   Она сделала неуловимое движение бёдрами, и Ходок под ней судорожно дёрнулся, выпучив на вошедшего Андрея ошалевшие глаза и с трудом выдавив из себя:
   - Нн-нет...
   Андрей убрал нож за спину и смущённо огляделся, зачем-то открыв рот. В слабо освещённой комнате присутствия мужа не наблюдалось.
   - Не надо срабатывать мои нервы, юноша, - раздался голос Нины, - снимайте штанишки и присовокупляйтесь.
   Она, улыбаясь глядела на Андрея поверх очков, прижав руками к дивану грудь Ходока, который конвульсивно дёргался и мотал из стороны в сторону головой...
   - Ей надо чаще улыбаться, -- подумал Стечник, -- совсем другое лицо...
  
  
  
   Эпизод 8
  
  
  
   Они ушли, не попрощавшись с Ниной. Она так и осталась за столом с недопитой бутылкой и даже не пошла закрыть за ними дверь. Наверно было далеко за полночь. Ходок с Андреем выглянули из парадняка в ночную тишину. Никого... Пройдя вдоль дома, они вышли на улицу, ведущую к Витебскому проспекту, и Ходок, закуривая, сказал:
   - Не оглядывайся и не смотри по сторонам. Все должны видеть двух человек, не имеющих к тому, что здесь недавно было, никакого отношения.
   - А куда мы должны были приехать? - спросил Андрей.
   - На Цветочную улицу, и там загнать машину за денежки.
   - Без документов?
   - Ну, так ведь и недорого.
   - А как же твой приятель? Он не против продажи?
   - Ему не до этого.
   - Почему? - удивился Андрей.
   - Он отсутствует.
   - Занят? Или умер?
   - Нет.
   - Что ж с ним случилось? - вопрос прозвучал настолько полицейски, что Ходок аж скривился.
   - Какая тебе разница?.. Что за вопросы? Хорошо!.? - Ходок остановился, пытаясь поймать такси. - Машины всё равно теперь нет и денег заработать не удалось. Она была, кстати, только оформлена на приятеля. Я на ней по доверенности катался.
   - И где же теперь доверенность? - не унимался Андрей, обратив внимание на то, что Ходок пропускает частников и старательно вываживает жёлтых волг.
   - Доверенность вместе со всеми документами сгорела нафиг.
   - Как сгорела?.. А почему ты частника не ловишь?
   - А вместе с ней сгорел ещё и дом, - добавил вдруг Ходок, останавливая, наконец, жёлтого извозчика. - А на такси, - он обернулся к Андрею, открывая заднюю дверь, - меньше шансов быть остановленным гибэдэдой... Правда, шеф? - окликнул он водителя.
   - Не беспокойтесь, парни, - отозвался тот, - скажите куда ехать, и всё будет по чертежам.
   Андрей с Ходоком разместились на задних сиденьях, таксист посмотрел на них в зеркало и оглянулся:
   - Ну и видок у вас, ребята. Деньги-то есть?
   - Есть, не беспокойся, - Ходок вынул из недр бушлата старинного фасона замшевый кошелек, щелкнул шариками на его чреве, и вытянув четыре сотенные купюры из толстого рулончика, свернутого внутри, протянул их таксисту.
   - Куда вам? - осведомился тот, приняв деньги.
   - На Петроградку к Горьковской, - сказал Ходок, - и сильно не гони. Нам приключения ни к чему.
   Пока ехали, Ходок дважды успел покурить. Андрей пытался расспросить его о работе, упомянутой в гостях у Нины, но Ходок, сказав:
   - О прошлом ни слова, - попросил таксиста сделать радио громче.
   - А Нину ты знал раньше?
   - Нет.
   - Точно?
   - Да.
   - Что да?
   - Точно нет, - ухмыльнулся Ходок. - Интересно, какой ответ тебя устроит больше, школяр хренов.
   - Интересно, чем она занимается?
   - Преподаёт в лицее языкознание. Гы-ы... Шутка. И не срабатывай мои нервы, юноша.. Гы-ы... Ух, как она хохотала и злилась. Страшно приятно. Тебе хоть понравилось?
   - А что будем делать на Горьковской? - попытался возмутиться Стечник..
   - Пока не знаю, - сказал Ходок, - посидим, осмотримся. Там видно будет.
   Время открытия калитки давно миновало, и Андрей предложил переночевать на квартире Ходока, а завтра утром отправиться на Наличную, чтобы застать жену, уходящую на работу, и дочерей, идущих в школу.
   - Посмотрим, - ответил Ходок.
   Спустившись с моста, таксист проехал по Каменноостровскому, и свернув на Кронверкский, остановился. Путники покинули машину, перешли трамвайные пути, и углубившись в парк, оказались возле ряда стеклянных павильонов с игровыми автоматами. Тут же было кафе, над дверью которого светилась вывеска "24".
   Не смотря на позднее время, народу в кафе было много. Деревянные столы, вытянувшиеся от стен перпендикулярно проходу, были почти все заняты посетителями. Ближе к барной стойке за столом, уставленном водкой и обильной закуской, группа чернявых парней что-то громко и гортанно обсуждала. Сразу за ними сидел одинокий мужчина, уткнувшийся в развернутую газету. Перед ним стоял пластиковый стакан с едва пригубленным пивом. За следующим столом стайка девушек, по виду студенток, сидела в таком изобилии и так широко, что втиснуться напротив увлеченного газетой неспешного любителя пива не было никакой возможности. Девчонки смеялись, пиликали телефонами и шуму создавали не меньше гортанных парней.
   Пока Андрей осматривался, выбирая куда приткнуться, Ходок заказал выпивку, пельмени и шашлык. Народ в кафе был самый разный, и на новых посетителей никто не обратил внимания. Все были заняты разговорами с курением под закуску и без.
   - Сейчас кого-нибудь вытурим, - проговорил Ходок, глянув на Андрея, так и не выбравшего, куда им сесть. - Пойдем ка к тому дядьке, - кивнул он в сторону детины, сосредоточенно поглощавшего пищу в одиночестве за самым дальним столом. Детина прихлебывал пиво из пластикового стакана, заливая им проглатываемые куски, и отвлечь его от этого занятия могло, по видимому, лишь другое пиво.
   Ходок с Андреем подошли и сели напротив него. Тот сделал огромный глоток и прервал пожирание, переводя дух.
   - Не полегчало? - спросил его Ходок.
   - Чего? - уставился на него детина.
   - Не помешаем? Спрашиваю.
   - Нет. - буркнул обжора и принялся вновь заправлять себя едой.
  
   - Хорошо молчим, - через некоторое время проговорил Ходок, оглянувшись на стойку.
   - Да-а... Ничего молчиться, - с полным ртом пробурчал детина.
   - А разве нам нечего друг другу сказать?
   Детина не удостоил собеседников ни словом, ни взглядом.
   - Всё молчите? - Ходок явно решил навязать беседу, - неужели, говорю, нам нечего сказать друг другу?
   - Ты всегда так навязываешься? - набычился детина, прикладываясь к пиву.
   - Почему же "навязываюсь"? - Ходок сохранял невозмутимость. - Просто люблю поговорить... А что вопросы задаю; так это у меня голос такой, когда говорю... Даже с самим собой когда говорю, всё стараюсь вопросы задавать, чтобы отучиться говорить. Вот знаю, что люблю говорить, и знаю, что это - вредная привычка. - Ходок доверительно посмотрел на детину, состроив приветливую улыбку, - и чтобы от этой привычки избавиться, стараюсь вопросик покаверзнее задать, так, чтобы ответа на него не знать... А то ведь, когда ответ знаешь, то начинаешь отвечать, и опять, получается, говоришь...
   Ходок зажал руки в перчатках между колен, и навалившись на стол, улыбнулся ещё приветливее:
   - А молчание - оно, ведь, золото... Язык один, а ушек двое. Значит, говорить надо вдвое меньше, чем слушать.
   Детина отставил тарелку и внимательно глянул на Ходока. Затем перевел взгляд на куртку Андрея, из ворота которой выглядывала зеленая в клетку рубашка, и посмотрел ему в глаза. Андрей поднял брови и неопределенно пожал плечами.
   - Я говорю, - продолжал Ходок спокойно и весело, - молчание - золото; а как заговариваешь, не прислушиваясь, получается, что перебиваешь и золота лишаешься...
   - Да ты, часом, не того?.. - детина коснулся вилкой виска и ткнул ею в тарелку, продолжив есть. - С головой у тебя всё в порядке?
   - Вот видите!.. - Ходок перестал улыбаться, - и вы разговорились!?. Вот уже и в беседе участвуете... и вопрос даже задали.. А у меня для вас новость.. Всё, что вам нужно, лежит в прежнем месте, - он приложил руку в перчатке рупором ко рту и зашептал:
   - Со всеми вытекающими... Больше, наверняка, ничего не будет... И можно заканчивать.
   Ходок глазами показал детине на его тарелку. Тот исподлобья бросил взгляд на руку в вязаной перчатке; Ходок вытащил вторую руку и приложил её с другой стороны рта, собираясь шептать дальше.
   Детина встал, не допив пива, поморщился, и натянув на голову круглую шапочку с козырьком, не оглядываясь, направился к выходу.
   - Ну, хоть денег дайте, - бросил ему вслед Ходок...
   Девушка принесла водку и шашлык с пельменями. Собрала оставшуюся после детины посуду. Не слишком аккуратно протёрла стол и удалилась за стаканами. Ходок пересел на место детины и посоветовал Стечнику сесть рядом. Теперь всё кафе со стойкой, выходом и посетителями было у них перед глазами. Обстановка не изменилась нисколько. Студентки так же щебетали, перемежая смех глотками. Чернявые парни рокотали гортанями, и даже мужчина с газетой в руках не сделал, похоже, ни одного глотка из своего стакана. Остальные пили и ели, и Андрей с Ходоком занялись тем же.
  
  
   - Видишь мужика с газетой, делающего вид, что пьет пиво? - спросил Ходок, заедая шашлык пельменями.
   Андрей посмотрел на единственного в кафе читателя и налил водки.
   - Ты думаешь, он читает? - Ходок поднял стакан, дожевывая пельмень, - зуб даю, что он уже поименно знает большинство веселящихся студенточек. - Ходок выпил, - и даже по голосам может определить, где Маша, где Наташа.
   Одна из девчонок, смеясь, говорила по мобильнику, цыкая на своих юных собутыльниц.
   - Всё,! Поехали; нас ждут, - взвизгнула она, пряча мобильник в сумочку.
   Вся компания зашевелилась, задвигала бедрами, вставая и облачаясь в пальто и курточки. Смех и повизгивание при этом только усиливались.
   Когда студентки, весело галдя, покинули кафе, мужчина с газетой одним глотком осушил свой стакан, встал, сложив чтиво в карман и не спеша вышел на улицу.
   - Ого, - сказал Андрей, наливая по второй; себе поменьше, а Ходоку больше половины, - ты знаешь этого человека?
   - Я этих людей, - Ходок помолчал, - можно сказать, чувствую... Ты думаешь, чем он сейчас займется?
   Андрей неопределенно хмыкнул, выпил и продолжил есть.
   - Все девки в одну тачку не влезут. Этот с газетой посмотрит, куда они пойдут и постарается поймать машину раньше. Попросит водилу постоять, будет развлекать его беседой, ездить по ушам о том, что его приятель вот-вот должен подойти, и тогда они, мол, поедут. А сам с девок не будет сводить глаз. И когда останутся две-три не поместившиеся в тачке, он скажет водиле, что пора ехать. Не исключено сымитирует звонок с мобильника не существующему приятелю; мол, тот задерживается, и ждать его не надо. Они тронутся, и он предложит водиле прихватить девок; мол лишняя пара сотен не помещает, мол, ты и так со мною время потерял в ожидании.
   - А если девки не поедут? -жуя, спросил Андрей.
   - А это, - Ходок многозначительно поднял вилку, - для газетного парня ещё и лучше. Он проедет мимо, оглядываясь и делая озабоченное лицо, и вдруг остановит водилу, вспомнив, что не подружка ли его дочери там была? Вот негодница; видимо узнала его, потому и в машину не сели? Они же должны были с его дочерью над конспектами сидеть, а не по тёмным улицам шаркаться. Подожди кА, подожди, - скажет он водиле, - давай кА посмотрим куда они поедут.
   И денег пообещает нормальных; дочка, всё-таки где-то пропадает. Они проведут девок до места, куда те приедут, и там он, рассчитавшись, водилу отпустит.
   - Ну а дальше что? - усмехнулся Андрей.
   - А дальше он будет терпеливо ждать, - не мигая уставившись в глаза собеседника, проговорил Ходок. - Такое сытное по количеству молодых девчонок место, не исключено, станет для него кормушкой на долго... Может быть даже, не на один год. С перерывами...
   - Страсти ты какие рассказываешь, - Андрей поморщился. - Ты думаешь, что он - маньяк? Как же он будет их отлавливать?
   - Ему не надо их отлавливать. Они будут сами идти к нему в руки... С таких тусовок, какую наметили эти студенточки, какая-нибудь из девок обязательно уйдет раньше. Если выйдут две или три; не беда; проводит по той же схеме. Пойдут пешком, если недалеко живут - очень хорошо. Поймают такси - тоже не плохо; схема-то отработана. В любом случае, - Ходок прикончил шашлык и уставился на оставшиеся пельмени, - он будет точно знать место тусовки, а так же и то, где живут как минимум две из них.. а то и третья-пятая... Причём, не исключено, что одна из них исчезнет уже этой ночью.
   Андрей прекратил есть.
   - А если они сядут к нему в такси сразу? - спросил он голосом отца двух дочерей.
   - Процесс пойдет стремительнее, - молвил Ходок, вонзая вилку в пельмень, - мясо совсем и внезапно рядом, но более непредсказуемо.
   Он заправил пельмень в рот и ухватился за бутылку:
   - Этот случай больше щекочет нервы, но из-за непредсказуемости заставит газетчика быть осторожнее и плавнее. Он всё равно станет обладателем одного из тел. Только в данном случае тел ему захочется более, чем одного..
   Ходок принюхался к водке:
   - И тогда перед ним встанет нелёгкий выбор... А нахватил он их ещё в метро. Там человека водить проще пареной репы; народу много, все спешат в разных направлениях, и кто за кем следит... совсем не уследить.
   Ходок приложил к Андрюхиному стакану свой, затем коснулся им бутылки и проглотил напиток.
   - Да ты не грусти, Андрей, - обратился он к задумавшемуся менту. - Как говорит Геолог: лучше лежать на газоне, чем под ним... Так что радуйся, что ты не баба.
   - Скажи, - Андрей медленно положил вилку на стол, - то, что ты сейчас рассказал, ты сам когда-нибудь делал?
   Ходок усмехнулся, вынул из пачки папиросу и смял мундштук.
   - Если я скажу "да", - он прикурил и, улыбаясь, затянулся, - ты сообщишь этой публике, - повел он рукой с папиросой в воздухе, - что пьёшь водку в обществе маньяка? Или сдашь меня своим коллегам? .. А если я скажу "нет", ты мне поверишь?
   Лукавое издевательство, сквозившее в тоне Ходока, начало раздражать Андрея.
   - А сидя перед телевизором в кругу семьи, этот парень с газетой будет искренне возмущаться бездействию правоохранительных органов, - продолжал глумиться Ходок, - и если у него, как у тебя, растут дочки, он их старательно проинструктирует и пригрозит наказанием за позднее возвращение домой. И они будут его слушаться, и будут благодарны папе. И правильно сделают... И вырастут в нормальных мамок, которым никогда даже в голову не придет, как развлекается дедушка их детишек... А дедушка будет лишь посмеиваться над попавшими в руки правосудия собратьями по специальности.. Но эту специальность, - Ходок снова поджег потухшую папиросу, - он никогда не бросит. Это - единственное, что заставляет его жить.. То есть: чувствовать себя двигающимся. Это, если хочешь, основная первопричина его внутреннего позыва к действию... Интенция, так сказать...
  
   Они доужинали и покинули кафе. Пересекли Каменоостровский, и дворами-колодцами, глухими улицами, переходя по диагонали пустые перекрестки, вышли к Аптекарской набережной, откуда Ходок взял курс на Кантемировский мост. Перейдя на Выборгскую сторону, он закоулками вывел их на Белоостровскую улицу, и снова дворами, через Торжковскую, на Ланское шоссе.
   Шли долго.
   Когда добрались до квартиры Ходока, на сон осталось не более трех часов.
   Скинув куртку, Андрей упал под маузеровой кобурой и мгновенно уснул.
  
  
   Проснулся он первым. Боясь опоздать к выходу домочадцев, и не обнаружив нигде часов, пошел будить Ходока, храпящего в соседней комнате. Войдя, увидел его, сложившим руки на груди, на раздвижном диване. Ходок выглядел как покойник, и если бы не его храп, можно было подумать, что это и впрямь мертвец; он лежал, вытянув ноги и выставив вверх подбородок. Андрей поймал себя на мысли, что впервые видит Ходока спящим и без перчаток. Обнаженные кисти лежали друг на друге.
   Он поискал глазами часы. Ничего похожего в комнате не было.
   Ходок шевельнулся, и руки на его груди расползлись в стороны. Он повернул голову, свистнул ноздрями и снова захрапел. Андрей бросил взгляд на его руки, и что-то заставило его приглядеться к ним внимательнее. Словно мелькнула какая-то мысль, таща за собой догадку, и Андрей склонился над Ходоком, всматриваясь в его пальцы. Бросился в глаза темного цвета ноготь на указательном пальце. Это был даже не ноготь, а скорее коготь. Он венчал палец, и Стечник вдруг вспомнил рассказ ботаника... Странно, но до сих пор ему и в голову не приходило, где сейчас могут находиться его приятель-физрук со своими коллегами по школе. Мысли о собственном положении и семье всё это время не позволяли Андрею даже вспомнить о ботанике, двоеборце и училке с подругой. Он пришёл в раздумье на кухню, взял телефонную трубку и набрал "060". Женский голос сообщил, что времени пол-шестого. Коготь на пальце Ходока не выходил из головы. Андрей положил трубку и прислушался к храпу, доносившемуся из-за стены... Да мало ли у кого может быть такой ноготь?. Он снова встряхнулся: не может быть, чтобы тот, о ком рассказывал ботаник, и Ходок, были - один и тот же человек. , . В мозгах назойливо завертелся вопрос: " А почему этого не может быть?".
   Андрей сел на табуретку и снова взялся за телефонную трубку. Посмотрел на неё, взвесил в руке и положил на место... " Не может быть, чтобы это был Езерский.."
   Он даже встал, и вопрос в голове повернулся другой стороной: "А ты уверен в этом?".
   Андрей снова сел, беспомощно обводя кухню глазами, словно ответ был написан где-то на её стенах, и осторожно похлопал себя по карманам; в них по прежнему ничего не было.
   Похититель обезьян и младенцев, человек из-за которого с ним произошла вся эта история, храпит на диване за стенкой?.. Невероятно!?.
   "Почему невероятно?" Неумолимый вопрос в голове Андрея повернулся своей последней гранью. Храп за стеной прекратился и стало слышно, как Ходок зашевелился, просыпаясь. "Так возился ботаник в купе, устраиваясь на ночлег", вспомнил почему-то Андрей. "Причем здесь ботаник?", Андрей шумно вздохнул, "Рядом в комнате совсем не ботаник - этот точно.. Да и была ли тогда ночь?.. Боже.. Что со мной происходит?". Он схватил голову руками и сжал виски.
   - Будун никак мучает? - входя на кухню, спросил Ходок. Он снова был в вязанных перчатках и бушлате.
   Андрей посмотрел на него, и не уловив в его движениях ничего нового, словно это новое вдруг почему-то должно было появиться, спросил:
   - Ходок, у тебя имя есть?
   Ходок попил из-под крана воды, вытер рот тыльной стороной перчатки и посмотрел на Андрея, как доктор на дебила:
   - Видишь ли, юноша, я начинаю уставать от повторения одного и того же.
   - И все-таки?..
   Ходок скривился:
   - Я уже говорил тебе: не напрягай прошлое, - он вдруг заметил, что Андрей не сводит глаз с его рук.
   Ходок тоже посмотрел на них. Повертел ладонями так и сяк, и с внимательной насмешливостью уставился на Андрея.
   - Тебя случайно Васей не звали?
   Ходок сел на табурет, продолжая глядеть так же насмешливо.
   - А может быть даже Василием Николаевичем? - ещё медленнее и с угрозой спросил Андрей, - а фамилия Езерский тебе ни о чём не говорит?..
   - Ты ещё рявкни, как Маршалл "отвечать!", и я с тобой никуда не поеду, - Ходок поднялся, хлопнув себя по коленям. Он выглядел выспавшимся и спокойным. - Вот что! Если ты всё ещё хочешь увидеть свою семью, то пора идти. Нам нужно по пути ещё кое с кем встретиться; это на Чкаловской, а времени уже в обрез. Поэтому давай без лишних вопросов двинем в дорогу...
   - Какая в задницу встреча кое с кем? Ты обещал, что мы не будем отвлекаться.
   - Я обещал, что помогу тебе, если ты поможешь мне; и обещал, что при этом мы не будем отвлекаться..
   - Да..
   - Я рассчитывал на твою помощь при продаже машины, ты помог мне в этом?. Мы вынуждены отвлечься сейчас, потому что машину мы не продали, а просрали.. Ты помогал мне в этом молчанием, и это уже не плохо.. Просто, рассчитывал на эту машину не я один.. Поэтому мне надо это как-то загладить. И успеть это необходимо до твоей встречи с семьей.. Собирался бы ты лучше.. Ничего, что для этого я беру такой короткий тайм-аут?
   Ходок помолчал, и повернувшись к Андрею спиной, проговорил:
   - У меня, как и у тебя, нет прошлого; только я это понял давно, а ты всё никак не хочешь взять в толк.
   Он направился к выходу, и глянув через плечо на последовавшего за ним Андрея, добавил:
   - Твои вопросы не имеют смысла... Я просто не помню, как попал в периметр.
   - Врёшь ты всё, - сказал Андрей, выходя за Ходоком на лестницу и наблюдая как тот запирает дверь, - ты говорил, что у тебя была работа. О ней ты почему-то помнишь.
   - Это работа, которую я иногда выполняю теперь, - как-то невесело сказал Ходок и направился вниз по лестнице.
  
  
  
  
   Эпизод 9
  
  
  
   Они добрались до Чёрной Речки. Ходок купил жетоны на метро; почему-то сейчас его совершенно не беспокоило то, что их может остановить милиция. Прошли турникет и в полном молчании двинулись вниз, к платформе.
   Потратив около получаса на поездку, они покинули вагон на Чкаловской, и Ходок, стоя на эскалаторе рядом с Андреем, сказал, что здесь ему надо будет позвонить по телефону и встретиться, буквально на пять минут, с одним человеком.
   Эскалатор поднял их в вестибюль станции.
   - Это насчёт машины, - пояснил Ходок, заметив нетерпение Андрея, - пять минут, не больше; можешь засечь время. Положи вот это к себе в карман, - протянул он увесистый пакет, вынув его из-за пазухи. - И подожди вон за тем ларьком, пока я буду звонить.
   Андрей прошёл к указанному ларьку, зашёл за него, ощупывая в кармане тяжёлый пакет, и вдруг чуть не выронил его на пол, одергивая руку. В смятой бумаге он отчетливо узнал очертания.
   Опасливо оглянувшись, он осторожно сунул ладонь в карман и сжал пакет, прорывая его и не веря пальцам.. ПМ... На ощупь это мог быть только ПМ.
   Андрей вынул пистолет, ободрал с него бумагу, осмотрел и тупо уставился на до ужаса знакомый номер. Это был его пистолет. Он взвесил его в руке; оружие стало заметно и непривычно тяжелее; снял с предохранителя и двинул крышкой. Оглянувшись ещё раз, не смотрит ли кто, навел его на стекло перед собой и встретился взглядом с постовым милиционером, который что-то судорожно искал у себя за спиной.
   Андрей попытался ему улыбнуться и увидел, что глаза постового расширились; он, наконец-то нашёл то, что искал у себя на ягодице и с грохотом выбросил руку вперёд. Андрея толкнуло на ларёк, и он судорожно нажал на спуск. Постовой, закрываясь от него рукой, выстрелил ещё раз.
   Езерский! - пронеслось в голове Андрея. Пуля вынесла его пятнадцатилетнее тело из-за ларька, и он увидел, как Ходок возле телефона-автомата обернулся и спокойно встретился с ним глазами. Андрей попытался навести Макарова в этот спокойный взгляд, но постовой палил, не переставая.
  
  
  
  
  
   Эпизод 10
  
  
  
   "А то чо?"
  
   из возражений Мацууры.
  
  
   "Ты это здорово придумал,
   Чебурашка. Это я
   Тебе как крокодил говорю."
  
   Не из мультика.
  
  
  
  
   - Как я должен буду представляться там?
   - Сухая жопа.
   - Почему..? Сухая Жопа?..
   - А что? Она у тебя мокрая?
   - Тогда по местному регламенту "Ходок".
   - Вот и ходи, куда я скажу, Ходок... Слушай сюда... Девчонок отвезешь, куда они скажут в пределах города. Если захотят за город, скажи, что тебе некогда и обещай, что максимум до вокзала или какой-нибудь платформы. Деда из машины выгони вслед за ними, даже если будет упираться. Но, далеко не уезжай. Сделай вид, что уезжаешь; с проворотом даже лучше будет; машину оставь неподалеку, а сам возвращайся к месту высадки. Наилучшим будет, если машину удастся оставить буквально за ближайшим углом. Двигатель выключи. Если девчонки с дедом расстанутся, веди деда.. Я понятно объясняю?
   - Да. Если не расстанутся?
   - Держишь в поле зрения деда и только его.
   - Если появятся кто-нибудь из этих перцев?
   - Гони в шею, показывай служебное удостоверение, и гони... Желательно прямо сюда. И представившись при этом Ходоком или задницей, ты произведешь на них одинаковое впечатление.
   - Понятно... Деда тоже сюда?
   - Да.
   - И после этого пока?
   - Да.
   - Точно?
   - А ты как думаешь?
   - Мне нужны твердые гарантии...
   - Твердые гарантии, уважаемый старший оперуполномоченный, есть не что иное, как самовнушение, граничащее с самообманом... Иллюзия. Мираж...Утопия..
   - Я не понял... Могу я считать, что наши взаимные обязательства исчерпаны?
   - Конечно, можешь. Я же сказал, на каких условиях... Как говорил один мудрец: "жалок тот, кто нуждается в негодяях"... А мне твои услуги ещё могут понадобиться... Тебе меня не жалко?
   - В приказном порядке я работать больше не буду.
   - Конечно, кто ж теперь сможет приказать представителю власти?... Это должно быть предложение на любимую тему... Разумеется.
   - Рассмотрим...
   - Это хорошо... По деду с девчонками вопросы есть?
   - Нет.
   - Тогда, не задерживаю...
  
  
  
  
  
  
  
  
   Эпизод 11
  
  
  
   "В темную ночь один пуля
   застрял в проводах, другой
   пуля всю ночь по степи*
   за солдатом гонялся
   гу ба ми**"
  
   из народной шаурманской песни
   *** - Э-э..
  
  
  
  
   -....капли на весле, которым он гребёт в океане вечности?
   - Ну да..
   - И куда ж он гребёт?
   - Вот и спроси при случае..
   - А вообще-то, парни, действительно!.. Вот будь возможность у каждого из вас о чём-нибудь его спросить, какой вопрос вы бы задали?
   - Принципы мироздания... хотя, наверно, нет..
   - Ага! Куда всё движется? И чем это закончится?..
   - Это уже два вопроса... Два-два. Отошёл..
   - Нет... он опять за своё..
   - Куда всё движется? Откуда? Как? За что воюем? С кем воюем?.. Вы ещё спросите: сможет ли он загнать себя в такую клоаку, откуда не сумеет управлять... Дуйте-ка на базар... по очереди... оба..
   - Видал, что делает!?..
   - А я бы спросил за экран...
   - За экран бы он спросил... один-один...
   - Нет... ну ты смотри: дуплится и дуплится... Хватит ему уже подставлять..
   - За экран бы они спросили...
   - А что?..
   - А то!.. Экран - это что? ...
   - Мембрана... Как учили... Пять-три... Ну да...
   - А проход через мембрану? По вашему что?..
   - Разрыв... или прорыв..?
   - Вот-вот.. Достаточно будет любому какому-нибудь румпельштильцхену проскочить на орбиту, и он сможет активировать систему... Причём всю.. причём... пусто-пусто...даже не желая того...
   - Просто по неаккуратности?.. сиречь, по неосторожности?..
   - Да хотя бы просто из любопытства...
   - Вот и надо спросить за экран...
   - Нет.. ну ты, блин, даёшь!.. времени-то на это сколько осталось, как ты думаешь?
   - А что время?.. Время будем сжимать и скручивать.. прокалывать и раскачивать... растягивать-встряхивать и взбивать... и распушим его до невероятной нежности...а про такой камушек вы забыли!?.. Рыба...
   - Видал!? Как его коньяк забирает?
   - Ну придумают они активатор, срабатывающий в момент смещения головки.. Ну завалят ими все орбитные слои....
   - Какое там: завалят..! Одного... одного активатора достаточно... и они уже на пути к этому...
   - Ну ты сейчас нагонишь мрачняков... Собирай-ка лучше камни..
   - Да-да... ты больше всех сегодня голым оставался.... Так что твоя очередь их собирать....
   - Угу. Хорошо-хорошо... вот уж точно; есть время играть, есть время собирать камни...
   - С пациентами со своими об этом поговори.
   - А что?.. пациенты тоже люди...это ж вы - нелюди.
   - Видал?! Как он заводится...
   - С полоборота, сццуко...
   - Хорошо, что коньяк закончился.. а то, глядишь, он на нас ещё бросаться стал бы.
   - Угу. Ему бы жениться ещё разок...
   - Нахрена?
   - На всякий случай...
   - Вот и поговорили о женщинах...
   - А теперь давай поделаем с ними что-нибудь...
   - Да. Другое что-нибудь. Вместо разговоров...
   - И без разговоров...
  
  
  
  
  
   ДЕНЬ ПЕРВЫЙ И ВТОРОЙ. Петербург - Росток
   Выдержки из письма.
  
   "Привет моя ненаглядная, но больная любовь!
я совсем раскручинился из-за Вашей болезни
как чувствовал весь день - настроение было так себе...
и вот те на... не люблю Зенит...
плыву на пароходике (эти умники меня учат - "идём" мол -
не плывём, а я им говорю - я лично по морю плаваю (о, как!)
тоже мне морские волки... ведут правда себя смирно...
пьют мало, в домино вот доиграли и пошли спать...
а я тут в баре сидю и уныло жду приключений...
народу мало - банда зенитовских головорезов, да несколько
немцев и голландцев...пытался разговаривать с немцем в курилке,
тот без энтузиазма, но вежливо и неинтересно словами
малопонятными, в том числе по-русски...
познакомился с барменшей, у неё красивое имя - Гиргэ, она эстонка
(корабль эстонский) она меня немного учила по-немецки...
затем подошла их тётя какая-то (заведующая наверно)
и вмешалась... она русская и такая... как Вам сказать...
с бельёвыми верёвками смотрелась бы во дворе. Не хватало для топографии
её обширного тела; мне казалось почему-то... с прищепками... кожаного кнедлика... выходил на палубу... глаз упирается в темноту...
ощущение, что вплотную рассматриваешь квадрат Малевича...
невольно делаешь глаза шире и шире, пока не понимаешь,
что всё это бесполезно - нет ни неба, ни берега, ни воды -
всё движение вымышлено транспортной компанией "Far-Far Forvaater" ...
всё это бурление воды у ватерлинии, лёгкое подрагивание корпуса
и упругий, неестественный ветер, как из аэродинамической трубы,
который включают, если ты перегибаешься через перила... или как их, мать их.. леера; кажется так их назвал Финикиец,
предупреждая, видимо, мои нежелательные поступки...
вспоминается Томас Харди и его "in a solitude of the sea"
"в одиночестве моря"...
слева от меня, на диванчике, надирижировавшись, храпит Финикиец, кто бы мог подумать, что глава оркестра может быть увлечен рэпом...Надо будет попросить его налабать чего-нибудь ритмичного на письмо Обломова другу...ну да ладно... справа, на свободном
теперь уже кресле, лежит блокнот для путевых заметок...
я не решаюсь его открыть... ибо описывать иллюзию путешествия
может только очень одинокий человек,
а я таковым не являюсь - у меня есть Вы и я вот пойду щас
на палубу и спецально тоже простужусь и заболею...
чтобы быть с Вами... Глупость. Нет. Не болейте, держитесь.
У меня чудеса - телефон не заработал - не кинете мне пож денег
руб 200 что ли, а то я с Давидом не встречусь...
если можно... О.. Вы ж не знаете, кто такой Давид... Представьте себе Голиафа,.. Представили?.. только на самом деле он - Давид Акопыч, при этом - Азоян и хирург по профессии... Поэт ланцета и кровищи...
Целую Вас - шлю воздушный аспирин и альмагель...
ваш, якобы плывущий, Бегемот."
  
   Паром запомнился обжорством неимоверным (очень тяжело потом) и заходящим солнцем. Мы плыли на закат и прямо по курсу корабля - солнце, разного калибра и цвета, в зависимости от высоты над горизонтом: большое, жёлтое в лазурной ловковости, как рай, за два часа до захода и, наоборот, у горизонта малиново-алое пятно, как бесполезный софит, опускающийся за водную сцену, на самом закате.
  
   ДЕНЬ ТРЕТИЙ. Берлин - Гейдельберг.
   Нам не страшен серый волк.
  
   Никогда не думал, что замотаться до чёртиков, до полной аналогии с абстинентным синдромом можно просто так, в одночасье. Если вернее, то в однодневье, потому как всего одна бессонная ночь и непривычные топологические и языковые нагрузки нового места доконали-таки опытного бродягу вроде меня. Прошу заметить не путешественника, а бродягу - это важно - ибо путешественник отличается от бродяги полной осмысленностью конечной цели своего путешествия. Люди же, оказавшиеся волею Бурбона моими попутчиками, вероятнее всего авантюристы; не исключено, что опытные, и безусловно талантливые; и может быть настолько, что выглядят как туристы. Мало того, это мои друзья.
   Сижу в аэропорту. 5:30 рm. Жду Акопыча. Самолёт задерживается. Голова раскалывается. И вот эти два глагола - "задерживается" и "раскалывается" - как нельзя лучше передают моё теперешнее мироощущение.
   ...Они оставили меня в этом аэропорту около двух часов ночи. Надавали кучу электронных устройств и приспособлений (названия которых и способ действия я так до конца и не знаю) и уехали. Они тоже устали. Я думаю прежде всего Марк. Он сказал вдруг, спускаясь по балюстраде терминала и глядя куда-то вбок: "Лиса!".
   - Братцы, там была лиса, -- повторил он время спустя и я тихо заметил Финикийцу, что ему пора садиться за руль. Как-никак реальная или виртуальная лиса в аэропорту может оставить ненужное для дальнейшего движения впечатление.
  
   Но за рулем остался Марк. Я же шагнул в объятья незнакомого города. В кармашке моего рюкзачка лежала "Набережная неисцелимых" Бродского, и мне было приятно проводить аналогию между той ситуацией, в которой оказался он, стоя на ступенях ж/д вокзала, (правда Венеции) и своей.
   Главное отличие было в том, что у Бродского была умопомрачительная знакомая в Венеции, которая собственно и послужила в дальнейшем, если не костяком, то (прошу прощения за искажение библейской метафоры) основной косточкой сюжета. Я же такой знакомой прямо здесь не обладал, поэтому мой сюжет оставался неразгаданным. Возможно, из-за того, что Берлин - не Венеция.
   Смеха ради надо сказать, что первое, что мы услышали в Берлине было: "туалет налево". Фразу сказал молодой человек, возлежащий на полу.
   Я потом разговорился с ним. Он оказался довольно приятным эстонцем русского происхождения. Первое время мне казалось, что он голубой (из-за его манеры говорить), но потом я понял, что он просто ещё очень молод. Хотя последняя фраза вряд ли звучит убедительно.
   Мы прообщались всю ночь..(вербально-вербально, Дорогая), после чего он полетел в Стокгольм, а я начал заниматься своими делами. Первым делом заказал в аренду машину на вечерний старт (Reno Megan Coupe) Как французы умудряются делать автомобили?.. Чудеса. (это же - не вино). Отправился на вокзал - всё выяснил... у девушки про вечерние поезда: их стоимость, количество пересадок и то, что наш английский великолепен. Но когда я не смог спросить её "каков прошлогодний падёж скота в Баден-Баденской области", а она не смогла рассказать про аппликативность перепроизводства - мы решили расстаться.
   Я отправился путешествовать по городу, в который так стремились наши деды. Рейхстаг воображение не поражал. Он находился на открытом пространстве, был каким-то низкорослым и уже когда-то взятым. Я подумал, что тоже смог бы его взять, в отличие от Кремля, например.
   У Бранденбургских ворот сфоткался с фашистом (костюмированным, разумеется). Мы оба держали мой зенитовский шарф. Футбол объединяет людей - независимо от вероисповедания, политических взглядов и умения играть в него самому. Рассмешил до смерти костюмированного же американца, подойдя к его соседу, майору Советской Армии и доложив: "Товарищ майор, задание выполнено!".
   - Я, я, товарищ, - печально отвечал тот, и американец веселился от души. Воистину, перефразируя поговорку - от трагичного до смешного один шаг, лет эдак в 50 - 70.
   Отправился в сторону Александр-плаца, напевая соответствующую песню. По пути рассматривал их архитектурные изыски. Архитектурные изыски таковыми не являлись. Фасадные чехлы ничем не отличались от настоящих фасадов. Правильнее даже сказать наоборот. Весь этот классицизм, барокко, кирпичная готика и конструктивизм - одинаково мрачный, серо-квадратный, незатейливый, приземисто-воинственный - существует без малейшего намека на внутреннюю самоиронию.
   Полёт мысли удручает, завязнув во влаге неподвижного воздуха и не оставляя наблюдателю ни единой степени свободы.
   То же с живописью, которую я нашел в Старой Национальной Галерее. Немецкий классицизм равен немецкому реализму, равен немецкому романтизму. Тяжелые лесные пейзажи (в лучшем случае с замком где-нибудь на далёкой горе), строгие латинские сюжеты борьбы и непосильный крестьянский труд. На картинах лица людей, которые обретают ликование только по достижении поставленной цели.
   В середине просмотра, на втором этаже, попадаешь, довольно неожиданно, в два зала с импрессионистами. Впечатление такое, будто в монастырских стенах неожиданно включили музыку, и ты увидел танцующую Дженнифер Лопес.
   Из немцев запомнились Мерцель, Рохивс, Штюк (модерн, кстати). Более менее. Штюк - хорош. Я потом полюбил его сфинкса. Позже.
  
   Музейный остров. Александрплац. Очень много побирушек. Теперь так возможно везде. Кризис. Не знаю..
   На Фридрихштрассе (это их Невский) уже еле волочил ноги. Затарился сувенирами. Ввалился в автобус со своим огромным рюкзаком. Спина вся гудела и ныла (как я теперь понимаю хоть чью-нибудь супругу) и, поймав миг облегчения, вырубился.
   Рейс Акопыча задерживался. Я начал вести этот дневник.
   Когда-то, давным-давно, когда мир ещё был юным, а люди только-только научились ездить на машинах, все обходились без навигаторов, КПК и прочей дребедени. Но постепенно наступило другое время, нагнавшее нас с Акопычем в Берлине. Для передвижения с севера Германии на юг у нас не было маршрута, проложенного по карте. У нас было два навигатора. Они оба были последней модели и на русском языке. Великолепное электронное решение задачи движения.
   Через 80 км от Берлина сломались оба.
   Мужественно пережив этот факт, мы решили двигаться по карте и указателям на трассе. Это было легко только на первый взгляд. Потому что доезжая до очередной заправки и показывая немцам карту Германии на русском языке, мы не находили должного понимания у аборигенов. Было весело и азартно. Молодец Давид - он был собран и уверен как Шумахер на своем Макларене или что там у него.
   В общем, красавец. Быстрый и точный. Но подслеповатый, вспыльчивый и скорый на расправу; (затрудняюсь представить как он орудует скальпелем...) Поэтому я не удивился тому, что после разбудившего меня крика - " мы не туда поехали" - дорожные знаки, до этого по нескольку раз навязчиво заглядывавшие нам в глаза, вдруг испуганно исчезли. Мы оказались в бюргерской деревеньке, вдали от трассы No5, которая на тот момент была нам ближе и роднее матери с отцом. Красиво и безнадежно.
  
   Показалось что мы так далеко, что о нас можно забыть, что нас никто не видит и никто никогда не найдет. Свободаа.
   Я почему-то вспомнил "Одиночество в сети" Януша Вишневского и выражение оттуда: "если чего-то не знаешь, жизнь становится опасной". Нам помог парнишка на микроавтобусе, вынырнувший из темноты как протагонист в хорошем триллере. Он вывел нас на трассу, дал необходимые инструкции по поводу дальнейшего движения и исчез за горизонтом в том же направлении. Как они там ездят! О немцы! Немцы!
   Далее мы решили ехать только в присутствии бога, и я узнал, как рождается Вера. При заезде в придорожный туалет Давид отметил излишне сильное укрепление кровли. Стропила были рассчитаны как минимум на купол рейхстага, но держали лишь крышу одноэтажного туалета; подобное внимание эскулапа к строительным конструкциям объясняется, наверное, наличием у него дачи, о которой в пути я был наслышан в таком объёме, что скорее всего погощу в ней... Я же отметил ситечковую решётку в писсуаре, на мой взгляд предназначенную для защиты от попадания в систему мочеслива почечных камней. Какие мы все разные!
   Давид веселился, я чувствовал азарт.
   Когда мы добрались до Гейдельберга и наших друзей, мне было и радостно и печально. С французским авто пришлось расстаться и пересесть в агрегат Марка. Его обсуждение с Бурбоном особенностей средств передвижения, всегда заканчивавшиеся фразой последнего:
   "Отстань, мой конек бесколёсные жлыги" на этот раз имело продолжение. "Я чуть людей не утопил" - тихо возмущался Марк, "А ты рыбачь с неё поменьше, я её не для рыбалки делал. Ты бы ещё сюда на ней прилетел"... "Парни, угомонитесь.." вмешался Финикиец "мы просто путешествуем"... просто путешествуем...хорошо им...
   Рассказанное путешествие имеет свойство приобретать окраску того момента, в который оно рассказывается. Таково свойство языка и человека.
   Сейчас многие нюансы его утеряны. Я спокоен. Но у меня больше нет того одиночества свободы, которое я ощутил в красивой бюргерской деревеньке, сбившись со своего пути.
  
   ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ. Гейдельберг - Штутгарт.
   Из сказки в жизнь.
  
   Гейдельберг офигенен. В смысле - очень. В нём хочется быть шпионом. Ходить медленно и осторожно, ко всему присматриваться, разговаривать тихо и наполняться искомой тайной прямо из воздуха, из маленьких улочек с булыжными мостовыми, из маленьких игрушечных домиков со ставенками, из кренделевидных вывесок на разнообразных пекарнях, пивных и прочих магазинчиках. Сказка черепичных крыш со свинцовыми желобами и медными водосточными трубами.
  
   Такое чувство случается от невыраженной любви. И остается.
   Где супруга?
   Замок на горе. Всё.
   Небольшая скрипучая гостиница "Четыре времени года". Совсем как в пьесе. Я - Мюнхгаузен. Или Обломов. Смотрю на мост Карла Теодора - арочный, кирпичный - со статуями оного по обеим прибрежным сторонам и старой обезьяной, похожей на кота. Именно на кота, а не на кошку. Наблюдатель понимает это ещё издалека.
   Да. Город невыраженной любви. Времени у нас с Давидом хватило только на то, чтобы влюбиться. Только.
   Много русских первой эмиграции.
   С лёгкими перебранками перебрались в Штутгарт. С лёгонькими.
   Штутгарт, он нечто среднее между Берлином и Гейдельбергом. И по архитектуре и по своей философии - он менее монументален, чем Берлин, и более реалистичен, чем Гейдельберг.
   Озираясь, заселились в гостиницу. Названия не помню. Помню: в туалете было окно на улицу, которое открывалось. Из него можно было курить прямо сидя на унитазе. Об этом, кстати, первым закричал Финикиец.
   Далее пошли прошвырнуться по Кёнигштрассе. Центр. Ну то-сё. Заставляли меня покупать лыжные палки. Я их купил на следующий день.
   Поехали на таксях за билетами на стадион.
   Водила прикольный. Эти-то орлы мне: "ну, давай, разговаривай!"
   Ну, я и разговаривал. Оказалось у водилы дочка учит русский. И сам он тоже. И вообще интеллигентный водила попался. А обратно ехали - турок. Разница.
   Ну так вот. Приехали. Мерседес-Бенц арена. Не скажу чтобы очень поразила меня. Но как-то терялась она в соседних пристройках и построениях. Перед футболом решили посидеть на Веберштрассе. Там Бурбон замечтал еще в Питере пивной ресторан какой-то крутой. Но в него не попасть было. По записи.
   А вот эта Веберштрассе оказалась местной улицей Красных фонарей. Там, как потом оказалось, в принципе неплохо с этим. И прямо у домов (как в "Бриллиантовой руке") девочки стоят страшные и прекрасные. Я потом специально поинтересовался у молодой негритянки про ценник. Ничего. Приемлемый. Тем более, что как я понял по трём немецким глаголам, туда включено всё. За час. Всё входит. И везде.
   На матч.! Пора было ехать на матч. Первый раз поехали все вместе на длинном такси. Очень удобно и весело. Попробовали его обратно запрячь за нами - не хочет ни в какую. Чёрт немецкий.
   Приехали на стадион. На наш сектор был проложен отдельный путь. Дорога окружная. Почти вокруг всего Штутгарта. Уже все были веселые и особенно, конечно же, Финикиец. Что-то мне рассказывал не футбольное, но воинственное, руками размахивая упрямо и нежно. Аж болелы со всей Германии съехались. Да так их много, что нам все удивлялись: "Вы что, с самого Питера? Ого!"
   Матч. Мы на стадионе. На секторе человек восемьсот. Стадион большой, почти как Кирова, и такой же далёкий от поля, как местные болелы от футбола. Крытый. Акопыч приставал всё: "А как крыша держится? А? Не, ну а как?" Утомил. Бурбон ему объяснил. Он ничего не понял, но успокоился..
   Видно было плохо. Я бегал по всему ряду вместе с футболистами от решётки и обратно, от обратно и к решётке. Играли нервно, но строго. Слава богу, забили до перерыва. Полегчало. Зато когда они нам ответку забили, началось нечестное: музыку ликовальную включили на весь стадион и диктор весь такой радостный. Нечестно. Ну, они за это и проиграли.
   Уходили мы со стадиона довольные. Финикиец приставал к полицаям и целовался с лошадьми. Он опять-таки был весел и воинственен. Он вообще был молодца, но об этом чуть ниже.
   Вернулись в центр. Сидели, пили пиво. Было вкусно и радостно.. Дирк. Приятный парнишка. Он там был барменом-официантом. Жизнерадостный, общительный. Мы его все полюбили сразу. Хохотали, шутили. Я его даже спросил насчет гашиша. "Нету, = говорит. - Сам страдаю!"
   Вот он какой - Дирк! Ночью, в центре Штутгарта тусовалось очень много народу. Но мы разбрелись. Мы с Марком, как самые ответственные, пошли в гостиницу, Бурбон с Акопычем направо, Финикиец - налево.
   И вот я сижу в пресловутом туалете с видом на наружу, курю, по наущению Финикийца, в окно прямо, пишу записки. Как вдруг появляется лично сам Целователь Лошадей и орёт: "Слушай! Пошли! Нам нужна живая музыка и приключения". Он уже погулял там где-то, но ему всё-равно было одиноко.
   И тогда я...
   Потом мы спустились вниз, и странствие наше началось. Искали мы много чего: живую музыку, гашиш с коноплей, ночные клубы, хороший бар и просто приключений. Попали в один НК битком забитый молодежью с этой их идиотской музыкой. Финикиец аки ледокол (а я за ним как легкий парусник) понаделывали в этой жуткой толпе фарватеров, которые никто не заметил, и выплыли обратно на улицу. Очумелые и злые. У таксистов гашиша не было.
   Они там всего боятся. Раздосадованные, мы оказались на одинокой улочке. И обрадовались, когда услышали цокот приближающихся каблучков. Разговор с фрау начался издалека, ещё из темноты, и мне не понятно вначале стало почему это вдруг Финикиец перебрался на другую сторону улицы. А он смеялся. Фрау оказалась не совсем фрау, а трансвестит, или голубой, или всё вместе сразу. Не знаю. Как в кино - высокие каблучки, чулочки, прическа каре, и голос низко-грудной, с интонацией, которая, видимо, сохраняется на любом языке мира. Гомосексуалист.
   Я, подавляя желание дико рассмеяться, поинтересовался-таки насчет хорошего ночного клуба, какого-нибудь, где-нибудь здесь. На про живую музыку спросить уже не было сил.
   "Милое" жеманно и с видимым удовольствием ответило и даже показало где. Очень, кстати сказать, элегантно сделав ручкой на прощанье. Мы поспешили в указанном направлении.
   Направление привело нас к скромной светящейся вывеске. "Ура", подумали мы и вошли в ночной клуб. В ночном клубе было тихо и узко. Музыка отсутствовала вообще, а вместо неё сидели две оглушительные, лоснящиеся фрау жюльверновского возраста и рубенсовских же форм. Пройдя вдоль стойки бара, мы с Финикийцем сели за столик и закурили. Мы уже поняли куда попали. Некоторое время курили молча. Глядели друг дружке в глаза и думали не столько о деньгах, сколь о наличии подобающего борделю настроения. Настроение явно было неподобающим, не говоря уже о желании расставаться с деньгами.
   "Да, - сказал семьянин Финикиец, отвечая на моё бормотание на смешанных языках. - Да. Хочется чего-то более душевного, лирического... не взирая на наличие смычков и интродукцию.. А сколько, кстати, у нас смычков?". Наверно в каждом дирижёре есть что-то от д`Артаньяна. Мой внутренний лирический герой согласился с ним. И когда подошла бандерша, дабы конкретизировать наше положение в этой симфонии, я решительно встал и, глядя на бретельку лифчика, сползающую с её плеча, и расстёгнутую блузу, решительно отказался. При этом хотелось непременно добавить - "женщина, приведите себя в порядок!", но на это сил уже не хватило, и мы с Финикийцем молча поплыли на выход.
   Теперь уже я был ледоколом, разрезающим пустоту равнодушно-ледяных взглядов, а Финикиец легким парусником платонической любви. "Тема с невнятными вариациями.." -- вздохнул он, выйдя...
   И вот, наконец, случилось. Мы оказались в заведении, где все разговаривали, общались, рассказывали и доказывали что-то друг другу. Я был как рыба в воде. Довольно быстро найдя компанию хороших молодых немецких ребят, сносно (like me) говоривших по-английски, я окунулся в общение. О, Германия!
   Девушку звали Кристина. Её парнишку не помню как, он быстро отвалился, ввиду незнания языка. Ещё был парень Саша. Чуть позже к нам присоединился видный веселый мужчина с лукавым взглядом и огромным желанием высказываться. Это был Финикиец. Беседа наша завязалась. Я тонул в Кристиных глазах и как утопающий выкрикивал всё новые темы для разговора. Финикиец не отставал. Ребята были в восторге и сами проявляли неимоверное желание общения. Несколько раз мне даже показалось, что Кристи касается ладонью моего бедра, обращаясь с очередным вопросом или пытаясь быстрее Саши ответить на мой. Говорили обо всём. Футбол, спорт вообще, кино, путешествия, приколы, смех. Классно! И в самый разгар и пик беседы мне попалось на глаза меню этого заведения. Я не поверил глазам - заведение называлось "Обломов". "Я! Это я!", хотелось закричать мне, и я окунул всех в литературу. "А вы знаете Гончарова? Ивана Александровича?". Остапа понесло. Упоминались русские и немецкие поэты. Затем американские и английские. Почему-то Хемингуэй. Я требовал от них звучания немецкого стиха. Я показал им русский ямб (Пушкин "Я помню чудное мгновенье") и английский дольник (Харди "Titanic"). Прочтите мне что-нибудь из Гёте, кричал я. Они не могли. Они краснели. Финикиец смотрел вокруг, видимо в поисках пюпитров, испытывая гордость за русских. Это был апофеоз. Будь с нами Акопыч, он непременно бы настоял, чтобы Кристина произнесла какой-нибудь армянский неологизм. "Ну скажи: хэньчжими, армянину будет приятно,, ну пожалиста..хэньч-хэньч"... Было весело и по-настоящему душевно. Как в былые времена на советской кухне. Ребятки тоже были в восторге. Глаза Кристи светились. В Кристи я влюбился. И она в меня тоже, конечно. С Сашей поменялся розами. Лучше бы с Кристи поцелуями.
   Под утро, Обломов в сопровождении Штольца вышел из "Обломова". Мир вертелся в нужную сторону. В Штутгарте светало.
  
  
  
  
   ДЕНЬ ПЯТЫЙ. Штутгарт - Карловы Вары.
   Жизнь без границ
  
   "в сортир у дома входи осто-
   рожно - там полосаты...
   Атыёп какой-то мёд
   Складывают"
  
   Из предупреждений Мацу-
   Уры.
  
   Я как сомнабула. Тринадцать часов сна за четверо суток.
   - Парни,- сказал с утра Марк.- не забывайте, нам нужно к вечеру быть в Варах. А ещё нужно затариться и Мерсюк посмотреть.
   Он был как всегда точен и рассудителен.
   - А как же Национальная галерея?- промямлил я неуверенно.
   Неожиданно все согласились. Вообще не спорили. Интеллигентные люди, чё рт возьми.
   В нацгалерее был прилично представлен Пикассо. Он - хорош. Наверное. Для тех, кто это всё понимает. Для меня же он был замечателен тем, что позже, когда я соприкоснувшись с сюрреализмом, чуть не разведясь с женой, уйдя в запой, подорвав здоровье, выбив зуб и наделав массу глупостей, вспоминал фразу Давида, который в кафе у Дирка цитировал Пикассо, а именно: "Чтобы научиться рисовать мне потребовалось несколько лет, а чтобы рисовать как ребёнок - вся жизнь" и рассказывал, что эту фразу он вычитал в каком-то случайном питерском кафе, куда забрел после операции; я, собственно, не мог разобраться в причинно-следственных связях, содержащихся в моей жизни и нарушающих её вразумительное течение угловатыми выступами кубизма, выходящими за рамки здравого смысла. Пикассо. Да.
   В тот момент я бродил по залам с разбросанным Пикассо и удивлялся тому, как немцы вообще могут им интересоваться. Логическим оправданием этой возможности для меня почему-то служили их порнофильмы.
   Импрессионисты. Я понял - в кажной ихней галерейке импрессионистами бавят всё остальное. Это как неожиданный красный флаг в черно-белом фильме "Броненосец Потёмкин".
   Личико "ренуаровской женщины" увидел аж за два зала до. Всё внутри захолонуло отчего-то. Волшебная сила искусства: однажды использованный автором образ (был стишочек "Маяковский и ренуаровские женщины") остаётся в памяти живым человеком, с которым что-то связано. В данном случае увидев черты Жанны Самарии, я вздрогнул от неожиданной радости, как если бы встретил здесь, вдали от родины, очень близкого человека. Интересный эффект.
   Оригинальнее всех проводил осмотр Бурбон. Он всё время (по крайней мере пока я его видел) держал трубку телефона у виска и по-моему с кем-то разговаривал. (Вряд ли он задиктовывал в трубку картины).
   Это шутка, конечно.
   Двойственность восприятия. Она обманывает каждый раз наш разум и чувства, мешая сделать о мире раз и навсегда окончательный вывод. Двандва. Вот, например, у здания театра состоялись красивые скульптурные фигуры, выражающие нежность и любовь а-ля Роден. Бурбон же, увидевший их издалека, выразился жестким специфическим термином, который дети (да и то не все) узнают гораздо позже матерных слов.
   "Ух ты!", воскликнули мы и заспешили, потому что издалека выглядело именно так как сказал Бурбон. Но - нет. Вблизи нам открылась исключительная нежность и чистая платоническая любовь.
   Затарились подарками. Там же на центральной штрассе проходил митинг по поводу повышения зарплаты. Банальщина вроде бы. Но выглядело это как цитирование "Майн кампф"..Люди уходят из жизни, словно дыры рвутся на теле, словно жижей становятся брызги, забыв, что они не текли, а летели. Люди уходят из жизни по привычке сдыхать, как собаки; от того, что безрадостны и капризны, от неверия в то, что смерть - это - враки. Люди уходят из жизни отчалившими кораблями, сбросив за борт осклизлый всё, о чем пели с нами... "Дойчланд юбер аллес" интонационно звучало в динамиках выступавших. Эх, немцы, немцы.
   Только под вечер поехали мы к музею Мерседеса. Он большой, современный, красивый. Но - нафиг. Я лёг спать в машине. Про музей расскажут мои спутники. Если хотите дам телефоны.
   Выехали, наконец, в Чехию. Двигались как-то без должной легкости и поэтому очень неприятно сломались на трассе. Просто включились все приборы - атас. Марк мужественно, не дрогнув, стал отторможиваться. Давид сигнально замахал в окна руками. Финикиец и Бурбон что-то засоветовали. Один я ничего не понял и сидел истуканом. Тормоз.
   Но, ничего, обошлось.
   Из весёлого, если рассказывать, помнится Финикиец звонит своей жене, весь трепетный такой: "парни, помолчите! Дорогая...", а в этот момент, в тишине, Давидовский телефон женским сексуальным голосом на всю машину: "На твой телефон пришло сообщение, посмотри...". Эффектно.
   Далее ехали без приключений и приехали в Карловы Вары к одиннадцати вечера. Гостиница пустая - как они в неё вошли, для меня загадка. Но мы покидали шмотки, переругнулись и высыпали на ночной променад.
   Город разноуровневый. Начинается, естественно, от реки. (Бурбон сказал, что это Дудергофка. Наверное так и есть). Далее поднимается террасами наверх. Но общепринятый способ движения - вдоль Дудергофки. От многочисленных минеральных источников до (что символично) музей-магазина бехеровки. И обратно.
   Между ними вся жизнь. Я, похоже, уже двигаюсь обратно к минеральным источникам.
   Но не буду о грустном. Далеко пошли лишь мы с Марком, остальные ретировались в гостиницу. А мы неспешно прогулялись практически по всем Варам, забрели в пивнушечку приятную такую. Было отчего-то душевно и мы стали говорить по душам. С Марком делать это безумно интересно, потому как помимо недюжинного ума, он обладает своим особым, оригинальным взглядом на жизнь, со всеми её оттенками, что меня удивляет всегда безмерно.
   Возвращались совсем поздно. И подуставший я какой-то был, и не хватало мне горючки, и вообще все эти красоты уже надоели...
   В дневнике в этом месте отчаянная запись "Гейдельберг и моя жена", сейчас я не могу никак её прокомментировать.
  
  
  
  
   ДЕНЬ ШЕСТОЙ. Карловы Вары - Росток.
   Перевальный
  
   Бурбон сказал правильно: "Город нависает над рекой". Это становится очевидным при свете дня. Мы спустились вниз и начали утреннюю прогулку.
   А-а! Забыл. Прежде было смешно. Утром Финикиец (ох, уж этот Дирижер!) оказался как инженер Щукин на гостиничной лестнице, перед закрытой дверью. Но без пены разумеется. И, разумеется, на нём кое-что было надето. Не совсем он был голый. Но всё-равно - смешной.
   Итак, спустились мы на минеральный променад. Источники минеральные не подписаны. Стрёмно. Мы с Давидом договорились пить одно и то же. Чтобы не обидно было. Выглядело это примерно так:
   - Ты отсюда пил?
   -Да
   -Дай-ка и мне
   Или:
   - А вот давай из этого не будем?!
   - Давай.
   Ждали жути в животах. Не дождались. Воспряли духом. Эротично сфотографировались с каменной тётей.
   Продвигались к бехеровке. Попутно мы с Марком делали шопинг. По мне всё-таки дурацкое это занятие. Но надо. Потом ещё. И медикаменты. Ну, и так далее.
   Обедали "У Швейка". Вепрево колено, кнедлики. Мы-то с Бурбоном взяли одно на двоих (оно огромное же), а эти, каждый по порции. Пришлось потом с собой забирать. Пригодилось. Обедали хорошо. Дирижёр в конце обеда оживленно стал рассказывать что-то про "младшую жену сестры" даже. Хорошо обедали.
   Выехали. Дорога стала подниматься к перевалу. Яхимов, Нойдорф. Дремучие, отяжелевшие от мокрого снега, словно плечи монашки, склонившейся в молитве, горы. Снега очень много.
   Наверху, на перевале, попадали в большие области облачно-снежного молока. Опять как тогда, на пароме, хотелось распахнуть глаза, чтобы хоть что-нибудь увидеть. И опять ничего не получалось. Иллюзия пути. Только пустота и неподвижность на этот раз были белые.
   Устали все. Особенно Марк, на плечи которого легло всё это путешествие.
   И вот он спокойный, но слегка раздраженный говорит устало:
   - Всё пьёте!
   Дирижер ему: - Нет!
   Марк:- А пахнет.
   Дирижер (невозмутимо):- Это омыватель!
   Финикиец неисправим. Вообще, все, конечно, молодцы. Мы, я имею ввиду. Но все по разному. Потому как мы - банда! Просто по пути домой не на долго завернули в Чехию.
  
  
  
   ДЕНЬ СЕДЬМОЙ. Росток - Хельсинки.
  
   Я не знаю как остальные, а я лично плаваю на пароме, чтобы объедаться. Хотя Акопыч и говорит, что не может есть эту искусственную пищу, я, долгое время взращиваемый на холостяцких полуфабрикатах, нахожу её отменной и в огромном количестве. Это настоящая свобода. А я свободолюбивый человек. Я не гурман, но анархист, и здесь, в паромной столовке, здесь настоящая свобода! Я считаю подобное одним из величайших достижений прогресса и человеческого разума. Пир духа! (пишется раздельно и первая гласная - "и"). Может кто-то скажет, что такой культ еды унижает, а я скажу - ничуть. Он помогает правильно понять нам, как нужно жить и как стремиться к нужному. Вы попробуйте!
   Потом тяжело, да, но это потом. "Потом" бывает не сразу. И вообще за всё надо платить: употребляя алкоголь, получаешь похмелье, объедаясь - страдаешь от обсира или его отсуцтвия, окунаясь с головой в любовь - начинаешь постепенно и незаметно её терять, она приобретает со временем другие тона или разъедается бытом. Во всём рекомендуется умеренность и взвешенность.
   Некое сдерживание чувств. Поэтому-то мне так дорого зимнее время природы. Оно обращает нас к самим себе, к размышлениям о непреодолимости той пропасти между возможным и полученным, о тщетности всех наших устремлений. Вся эта "суета сует" лишь созвучна какому-то другому, возможно, всеобъемлющему миру. Она только лишь отголосок музыки сфер, недоступной для нас. Ни в нашем теперешнем образе мыслей, ни в словах тем более, мы не умеем постичь общую гармонию мироздания, которую, говорят, знают дети, но вначале не могут сказать, а потом забывают. Куда всё девается?... Зачем всё движется...? Почему Брейгель рисует трудягу пахаря и ротозея пастуха, когда на дальнем плане тонет Икар, а в кустах лежит мертвец...Вахх..! нах!.. ( и Вакх без "к", и "нах!.." без цели).
   Из всей одушевлённой материи, метафизичны лишь растения. Только они способны постигать космическое. Мы же ведём себя подобно китам, пропускающим через себя планктоноподобный поток информации, тоже отягощенный движением. Немного перефразируя Шевчука - мы понимаем "как", но не спрашиваем "зачем". Мы двигаемся и поглощаем. Мы, покачиваясь, плывем по морю, где раскинуты одни из красивейших пейзажей мира и нам не приходит в голову, что содержание окошка кают-компании и жидкокристаллического экрана паромного телевизора, по которому транслируют марафонскую лыжную гонку, суть сходные вещи. Засыпая, мы не догадываемся включить свет, как это сделал Финикиец перед тем как задремать, объяснив Бурбону после: "Иначе ничего не видно".
   Мы ничего не делаем. Все вместе мы двигаемся в полном одиночестве. Наша монотонность движения подобна индивидуальности сна. Но перед сном надо обязательно включать свет. Обязательно. Иначе ничего не видно.
  
  
  
  
   Эпизод 12
  
   "я часто время проводил,
   Время проводил,
   Время проводил,
   А был я - пьяный Исрапил
   Пьяный Исрапил
   Пьяный Исрапил
   И я пою тебе
   Этот Ганса* рэп..."
   Из серёгиных песен.
   *Ганс - очкастый парняга.
  
  
  
  
   Андрей услышал, что рядом кто-то есть. Свет пробивался сквозь веки, и ему захотелось раскрыть их. Только бы они не оказались сросшимися, - мелькнуло в голове. Словно боясь этого, он задвигал бровями, и на удивление легко открыл глаза.
   Его тело, до подбородка укрытое пледом, покоилось на кровати. Он повернул голову. Напротив, на такой же кровати сидел человек в пижаме и внимательно на него смотрел. Руки у человека были спрятаны в перчатки из тонкой полупрозрачной белой ткани.
   - Привет, - сказал человек, и взяв себя за колени подался вперед. - Я - Ходок. Теперь мы - соседи.
   - Где я? - проговорил Андрей и попытался шевельнуть конечностями.
   - В спокойном и надёжном месте, - весело сказал человек в пижаме.
   Он встал, открыл тумбочку рядом со своей кроватью, заглянул в неё, закрыл и снова сел, уставившись на Андрея.
   - Ты пока не шевелись. Давай немного поговорим, а потом я тебя развяжу.
   - Я связан? - Андрей снова попытался шевельнуться и почувствовал, что действительно привязан к кровати. - Кто меня связал?
   - Мы с Маршаллом. А Геолог помогал ноги держать.
   - С маршалом? - переспросил Андрей, - а зачем?
   - Ты бредил и лез драться.
   - Как я сюда попал? - Андрей обвёл глазами комнату.
   - Тебя привезли.
   - Откуда?
   - С Васильевского Острова. Ты там к какой-то женщине приставал.
   Андрей закрыл глаза, силясь вспомнить хоть что-нибудь. Из памяти ничего не всплыло кроме собственного имени.
   - Меня зовут Андрей, - произнес он.
   - Ты уже говорил. А я - Ходок. Запомнишь?
   Человек в пижаме встал и сдёрнул с Андрея плед. Руки, ноги и грудь были не туго, но надежно прихвачены к кровати ремнями.
   - Драться будешь? - спросил Ходок.
   - Нет, - еле слышно сказал Андрей, - а где купе?
   - Купе? - Ходок не снимая перчаток, освобождал тело Андрея от ремней. - Какое купе?
   - В котором я уснул. - Память Андрея начинала работать.
   - Если ты куда-то и ехал, то сейчас считай, что приехал.
   Андрей сел на кровати, осматривая себя и растирая запястья. На нём была такая же пижама как на Ходоке, а тело...
   Тело стало меньше.
   Он резко встал, не веря своим глазам и ощущениям. Ходок подался назад и опасливо спросил:
   - Ты точно не будешь драться?
   - Не-е, буду, - неуверенно протянул Андрей, и разведя руки, стал себя осматривать, - здесь есть зеркало?
   Ходок боком подошёл к тумбочке, присел, и через плечо, с сомнением поглядев на Андрея, сказал:
   - У меня к тебе будет просьба...
   - Какая? - Андрей оторвался от изучения своих ладоней.
   - Не трогай, пожалуйста, мои перчатки.
   Андрей снова оглядел свои ладони, затем кисти собеседника, затянутые в тонкую белую ткань, потом окно над тумбочками и ничего не ответил.
   Ходок протянул ему зеркальце в красной пластмассовой оправе, и повторил вопрос:
   - Так ты не будешь брать мои перчатки?
   - Зачем мне твои перчатки?
   - Не знаю... Может тебе в них понравится дрочить.
   Андрей глянул в зеркало и чуть не выронил его. Ходок едва успел помочь ему удержать его в руке.
   - Что такое? - озабоченно спросил он, заглянув в зеркало.
   Андрей всем своим существом ощутил, что то, что мелькнуло в зеркале, не укладывается в его сознании. Он зажмурился, поднёс зеркало к лицу и открыл глаза.
   На него глядел человек, который не был им. Лицо было знакомо, но это было не его лицо.
   Это был... не может быть... Это был... мальчишка. Мальчик, которого он видел... в машине... Никитина...
   Калейдоскоп в голове Андрея крутнулся, и память вернулась во всей своей ужасающей простоте. Мальчишка смотрел на него из зеркала широко раскрытыми глазами. И этот мальчишка не был им.
   - Это я? - проговорил Андрей и перевёл взгляд на Ходока.
   Тот посмотрел на зеркало, потом на Андрея, усмехнулся и сел на кровать:
   - Главное, чтобы ты понимал, что это не брат Стеньки Разина.
   - Да где же я нахожусь? - Андрей плюхнулся на койку; ноги отказались держать его новое тело. - Что за дурдом? - выкрикнул он.
   - Тихо ты... - Ходок беспокойно заёрзал на кровати. - Дурдом - как дурдом. Я в других не бывал...
   Андрея от этих слов взяла оторопь:
   - Так это что!?.. я в психушке?
   Он вытаращился на Ходока, который, похоже, начинал жалеть, что поторопился с ремнями. Судорожно шаря руками по кровати и не сводя с Андрея глаз, он вдруг заорал:
   - Ма-аршалл. Марша-алл!
   Андрей обхватил голову руками, и откинувшись назад, стукнулся затылком о стену. В глазах потемнело...
  
  
  
   ПРОЛОГ
  
  
  
  
   "Так денежку к денежке прилаживая,
   И скапливая их в объём,
   Он думал и знал, что важно лишь
   Мыслить только о нём -
   О конце, об объёме денежек,
   О том, кто их принесёт;
   И накапливал он их бережно
   И думал, что это - всё..."
  
   Из воспоминаний Мацууры.
  
  
  
   Встретиться договорились на Ленинградском вокзале, а время встречи растянули на три дня, чтобы из-за непредвиденных накладок с дорогой у каждого была возможность всё же прибыть вовремя. И тот, кто появится в Москве первым, должен будет с первого по третье сентября ежедневно с шестнадцати часов прогуливаться у парапета перед вокзалом.
   Нестор, остановившись у тетки в Ступино, рассчитывал быть у парапета первым. Запасся журналом на случай долгого ожидания, и теперь, стоя у киоска для продажи лотереи "Спринт", изучал объявление, в котором доктор психологии с замысловатой фамилией сообщал, что там-то и там-то, в такое-то время будет вести "мужской разговор о женщинах с молодыми мужьями".
   Ну что ж, -- думал Нестор, вполне приличное первое сентября; и даже разговор о женщинах приурочен ко дню знаний. По видимому, у московских молодых мужей начинается сезон познания своих жён... Однако четыре часа давно минуло и вот-вот минует пятый; мороженного что ли съесть; так ведь не хочу.
   Нестор закурил и неторопливо двинулся вдоль парапета.
   Вокзал бодро сортировал по вагонам загорелых мужчин и женщин, плачущих карапузов, девчушек с леденцами и бабушек с корзинками. Кого в электрички, кого в скорые поезда. Вокзал спешил, трудился на всю катушку. Скорее-скорее вернуть отпускников к их любимой работе, скорее отправить загород дачников; и при всём при этом вокзал следил своим зорким оком в лице милицейского и воинского патрулей, единственных в этой кутерьме двигающихся прогулочным шагом, чтобы всё было в порядке. Чтобы граждане не валились с ног от усталости или в пьяном безобразии где придётся, а нередкие здесь воины вовремя успевали козырять.
   Нестор сел на парапет и раскрыл журнал. Читать было лень.
   Люди вокруг него тоже лениво прохаживались, читали либо курили, или делали и то и другое сразу, и никто ни на шаг не отлучался от заветного гранита.
   Да, солидная конкуренция патрулю по части неторопливости, -- подумал Нестор. Такое впечатление, что о встрече здесь договариваются те, кто не особенно жаждет увидеться... Интересно, насколько опоздает Витька? Ведь, как пить дать, опоздает... Хорошо бы денька на два, не больше.
   С Витькой Нестору предстояло два осенних месяца посвятить практическим упражнениям в неведомом учреждении с громким названием "Центргеофизика". Оно находилось где-то на Варшавском шоссе, и явиться туда надлежало не позже первого дня осени. При себе необходимо было иметь направление для прохождения практики и характеристику. Но летний отдых предполагал быть затяжным, и Витька с Нестором решили опоздать. К тому же они так поспешно сорвались на этот отдых, что не стали дожидаться оформления документов, необходимых для практики. Получение этих бумаг было доверено Марку, тот должен был выслать их Витьке. И если Витька до сих пор ничего не получил, думал Нестор, то он наверняка опоздает. Ну а если ещё и закружился с Ленкой, то опоздает не на день и не на два...
   Ленка... Девчонка она хорошая, и даже совсем без придури, а сочетание такого качества с комплекцией фигуристки - по словам Витьки - совершенно обессилило его волю, но зато поставило на новый уровень мужское начало.
   Будучи записным хохмачём Витька - общий любимец - назвался однажды японским дворянином. Попировал ли он знатно, или головой задел что-то твердое, но так или иначе заявил, что отныне производит себя в самураи со всеми вытекающими из этого последствиями. А когда Ленка обозначила готовность принимать знаки его внимания, и совсем не так как в школе, новоиспеченный самурай полюбил её сильнее, чем пиво - по его же выражению. И даже готов был на харакири, чтобы отпустить пиво - пусть она только прикажет. Но.... Ленка не приказывала, так как была девушкой доброй и с пониманием. И к Витьке относилась ласково, хотя может быть, и не больше... Эх, Ленка-Ленка! Где ж твои коленки...
   Но как бы там ни было, именно её, добрую и с пониманием, должен был благодарить Нестор за свой длительный караул у парапета. От её ласковости зависело, многочасовым или многодневным будет ожидание.
   Нестор закурил, на этот раз уже от нечего делать, и уставился на предупреждение Минздрава СССР, расписанное по дну сигаретной пачки. Экскурсоводы за спиной неутомимо гнусили в мегафоны, пытаясь загрузить автобусы пассажирами, носильщики в разных направлениях влекли многопудовый скарб, а водители такси подвижным косяком резвились у выхода из вокзала, который всеми своими железнодорожными, автомобильными и пешеходными фибрами звал к ускорению всех, в чьё поле зрения попадал. Жертвы таксомоторных счетчиков и забывчивости носильщиков неслись мимо Нестора, в то время как в его поле зрения, помимо предупреждения минздрава, облагораживая целый квадратный метр асфальта, неторопливо вплывали побитые туфли на высоком цокающем каблуке. Туфли, выдержавшие не одно путешествие по балконам женских общежитий и бетонным взлетным полосам, гравийным дорогам и танцплощадкам, деловито надвигались, слепя глаз нанесённым на них бесцветным лаком, и откровенно наглели, требуя к себе внимания. Остановившись перед кроссовками Нестора, блескучие негодяи щёлкнули об асфальт носами и замерли.
   Японский дворянин, самурай, почитающий кодекс Бусидо пуще пивного ларька, Виктор Евгеньевич Драгодрев собственной персоной вышел к гранитному парапету у Ленинградского вокзала в городе Москва. Собственная персона Виктора Евгеньевича была облачена в серый костюм (называемый Витькой презрительно: "кустюм") с черной ленточкой вкруг ворота рубашки вместо галстуха, и в ответ на удивленное "Ха!" Нестора, произнесла:
   - Ну вот и встретились наконец-то.
   Словно целый век друзья пребывали в разлуке.
   Весь вид Виктора Евгеньевича, с его цивильным "кустюмом", надеваемым исключительно в Новый Год и День Геолога и произнесением звука "с" как английский межзубный (самурай слегка шепелявил) говорил о том, что он жутко рад обнять своего собрата Стошеньку, не смотря на всю свою японскую сдержанность. Вероятно, у подножия Фудзиямы, где к Витьке обращались бы не иначе как Драгодрев-сан, братия по кодексу самурайской чести и зарезала б его за такое проявление чувств, но здесь у вокзала он был принят с распростертыми объятиями. К тому же ожидание, обещавшее быть долгим, окончилось быстро и от того приятно, и друзья, выкурив по последней столичной сигарете, расписным подземелием перебрались на Павелецкий вокзал и погрузились в электричку в предвкушении доброго ужина и задушевной беседы. Благо тетушка Нестора, зная об ожидаемом прибытии друга племянника, на славу потрудилась у плиты, и вместе с бюстом Льва Толстого на холодильнике терпеливо ждала геологического вторжения в тихий город Ступино.
  
  
  
  
  
   - Стоша, - спросил Витька, вонзая вилку в голубец, - откуда твоя тётушка могла знать о моём приезде и приготовить такой роскошный ужин? Ведь я мог появиться и завтра.
   - Не знаю, - отозвался Нестор, всё ещё ориентируясь среди закусок глазами и держа свои приборы наготове. - Видимо у неё чутьё.
   - Как хорошо. Солидное чутьё. На меня чутьё иметь, - Витька прожевал голубец и вздохнул, - дар уникальный. А тут его, чутья-то, хватило ещё и на то, чтобы вежливо удалиться на дачу... Твоя тётушка словно знала, что двум веселым джентельменам необходимо обсудить их создавшееся "кво".
   - Что ты имеешь в виду? - Нестор перевел взгляд со стола на друга. - Какое ещё создавшееся "кво"?
   - А такое... - "самурай" улыбнулся тарелкам и продолжил:
   - Статус кво наше таково, что Марик-Марк, наш великий кварк документы практикантские мне не выслал.
   Нестор, вновь оборотясь к блюдам, лишь хмыкнул и приступил к трапезе.
   - Ты, я вижу, не очень огорчён? - по прежнему улыбаясь пельменям, молвил японский дворянин. - Впрочем, я тоже не отчаиваюсь... О! Вот этот мне, наконец, подмигнул. И этот тоже.
   Витька переложил в свою тарелку несколько пельменей, вздохнул и посмотрел на Нестора.
   - Не отвлекайся, - ответил тот, словно уловил в его взгляде вопрос. - Дело обсудим за сигаретой на прогулке. Сегодня, возможно, последний в этом году вечер домашней кухни. Жуй.
   - И то верно. Славная закурка после славной заедки, дай бог, поможет.
   Витька занялся пельменями, и до конца ужина друзья больше не обмолвились ни словом.
  
   Когда они вышли на улицу, и дружно чиркнув спичками, закурили, первый погожий сентябрьский денёк, тот самый денёк из песни, благополучно заканчивался. Пресловутый подмосковный вечер, правда, уже не летний, но ещё и не совсем осенний, тягуче и уверенно, подобно речи захмелевшего тамады перед нетерпеливыми гостями, обволакивал кубики-дома, своих вечных гостей в этой осени. Прокалывая мглу горящими сигаретами, друзья неторопливо шли мимо детских песочниц, пустых скамеек и качелей, темных подъездов и бродячих кошек. Слабеющая в предчувствии холодов листва шелестела с ветвей кустиков и деревьев, навевая каждому мысли о чем-то своём сокровенном и одном, общем на двоих. Далёкой теперь Ленке и близких пустых карманах, о крайнем домашнем ужине и грядущей практике; выдыхая в остановившийся воздух толстые струи дыма, братья-геологи вели задушевный разговор о деньгах.
   - Евгенич, сколько их у нас? - спросил Нестор тихо.
   - Мало, - ещё тише ответил самурай. - Я же, Сторша, от Елены еду. Повеселились мы с ней... на её деньги правда, но и я почему-то поиздержался... Эх... Укатила рыбка моя в Тульскую губернию... Как-то там она без меня?...
   - У меня семнадцать, - перебил Витьку Нестор.
   - И у меня сорок... Негусто...
   - В Ленинград придётся на электричках добираться... До аванса надо будет как-нибудь жить...
   - Да-а... Может, в Питере кого из братьев встретим; не оставят, надо полагать...
   - Угу... Хорошо бы Марка увидеть, - как бы вслух размышлял Нестор.
   - В ноги броситься, филок попросить...
   - И физию начистить, - Нестор в сердцах сплюнул и вздохнул.
   - А может, Сторшенька, это почта так сработала, - Виктор Евгеньевич заволновался. - Может быть, Марк и не виноват вовсе...
   - Угу... Может, и не виноват, - буркнул Нестор.
   - Не может быть, чтобы Марик забыл про документы... Это почта смудрила.
   Витька бросил окурок, сунул руки в карманы и потянулся.
   - Ну что? - глянул он на Нестора, - пойдём в люлю бухнемся. А завтра с утра в Питер двинем.
   - И во сколько ж двинем?
   - А как проснёмся... Булды?
   - Булды, - ответил Нестор, и друзья направились к дому, оставляя за спиной уже в обратной последовательности пустые скамейки и песочницы c бродячими котами на кошках.
  
  
  
   Эпизод 13
  
  
  
   Калининская полуденная электричка до отказа набитая пассажирами несла в одном из своих тамбуров Виктора с Нестором. Около двух часов предстояло им провести, стоя напротив стоп-крана и помогая на остановках выталкивать из вагона чей-нибудь громоздкий баул или заартачившийся велосипед. На случай встречи с контроллерами (ведь билетов друзья, как и договаривались, брать не стали), на сиденьях решено было не размещаться. В тамбуре и договориться легче, и, на худой конец, улизнуть можно без обиняков.
   Однако до Калинина доехали без приключений, и там, пересев на другую электричку, также без приключений двинулись дальше в направлении Ленингорода. Станцией назначения на этот раз согласно расписания было Спирово.
   Из-за долгого утреннего сна и позднего выезда из Ступина Витька с Нестором прибыли в Спирово затемно. Пригородные поезда ходить перестали и надо было как-то скоротать время до первой утренней электрички.
  
  
   ...- Почему бы, почему бы двум веселым джентельменам не поехать в Сан-Франциско, - напевал Витька, двигаясь между рядами гнутой в виде кресел фанеры.
   Помещение вокзала в самом произвольном порядке было заставлено секциями автоматических камер хранения, переполненными урнами и сдвинутыми в виде лежанок скамьями. Кроме двух прибывших операторов, здесь находились ещё пять человек. В дальнем углу активно шевелилась бабушка со шваброй, разгружая одну из урн, рядом с ней, свесив с лавки ноги-руки, губы, и вообще всё, что можно свесить, менее активно шевелился расхристанный в пух и прах пъянчуга. Двое его коллег по самочувствию, лежа валетом на сымпровизированной из кресел лежанке, не шевелились вовсе, зато, видимо, имели прямое отношение к растекшейся под ними луже.
   - Обдудонились бедолаги, - констатировал самурай, - а милиция к счастью здесь не предусмотрена... Как значительно лежат, а?... Давно я так не лежал...
   - А оно тебе надо?, - Нестор сел на лавку и достал сигареты.
   - Решил покурить здесь? - спросил Витька.
   - Ага. Слишком тонкий намек на уют, - Нестор задымил. - Если можно прудить на пол, то почему бы не покурить?
   - И то верно. Дай-ка и мне.
   С этими словами самурай устроился рядом с другом и тоже закурил.
   Пятая и последняя живая душа на вокзале была полненькая очкастенькая бабулька-кассир. Отгороженная шторками за своим стеклянным окошком, она шумно прихлёбывала чай и что-то читала.
   Прошло ещё какое-то время, и вдруг кто-то недреманный женским голосом громко объявил на весь вокзал о том, что поезд "Волхов" через считанные минуты прибудет на станцию.
   - Оно! - вскинулся Витька. - Как чудесно!
   Бросив в пространство английский межзубный, он бросился к кассе:
   - Бабуля, сколько он будет стоять?
   - Две минуты, - отвлеклась от чая бабуля. - Билетики брать будете? - спросила она, глянув на самурая поверх очков.
   - Ни за что! - был ей ответ, и самурай, развернувшись, отправился к расписанию, возле которого Нестор, уже найдя глазами Спирово, ждал друга для раскладки диспозиции.
   Выяснив, что поезд может доставить их в Бологое, а потом повернет на Новгород, доблестные операторы решили использовать его в своём путешествии.
   Для надёжного осуществления плана посадки в состав друзья стремительно договорились начать операцию за тридцать секунд до отправления...
   Всё, что необходимо было сделать - это пробежать вдоль вагонов лёгкой трусцой и выбрать проводницу помоложе. А затем, прямо изобразив крайнюю спешку, ворваться в её вагон почти на ходу. Расчет был сделан на то, что впопыхах билеты у них не спросят; только бежать нужно от хвоста поезда к голове, во избежание подозрений... А потом уже можно сообщить, если спросят, что им нужен общий вагон, и отправиться на его поиски.
   План был реализован блестяще. Дамочка в форме МПС даже не заикнулась о билетах. Получив от неё информацию о том, где искать общий вагон, друзья направились к вожделенной цели.
   Но достичь её им так и не удалось. Осанистая тетя в фуражке, засунув руки в карманы джинсовой юбки, туго охватывающей её добротные телеса, решительным шагом выступала навстречу.
   "Ох, Елена моя, Еленушка, - подумал Виктор Евгеньевич, - слишком уж мне повезло во встрече с тобой, чтобы также повезло во встрече с этим громилой"...
   Подумал и не ошибся.
   - Билеты? - остановила джинсовая дама земную братву..
   - Мы в общий вагон, - начал было Витька.
   - Ну и что? Билеты покажите, - не унималась фуражка.
   - А вы, наверное, бригадир, - попытался оттянуть миг расплаты японский дворянин, а ныне простой советский заяц.
   - Это не имеет значения. Где ваши билеты? - голос вероятного бригадира проводников не повышался.
   Витька повернулся к Нестору:
   - Стоша, мы, кажется, не в тот поезд сели... Здесь, оказывается, по билетам...
   - Ну вот что, мальчики, - прервала его тётя, - чтобы мне не пришлось вызывать милицию...
   - Да с вашей комплекцией она и не к чему, - сострил было самурай...
   - Вы давайте-ка сами ступайте в тамбур, - пропустив колкость мимо ушей, продолжила та, - а на следующей остановочке я вас ссажу... И разойдемся тихо и мирно.
   - Булды, - обреченно выдохнули друзья, и мысленно простившись с теплом вагона, направились в тамбур.
   - Сиротки мы, сиротки, - причитал по пути самурай. - Видела бы моя Елена, как мучается её Виктор Евгеньевич... Стошенька, ну хоть ты молви мне слово тёплое.
   - Я люблю тебя, Евгенич, - с готовностью посочувствовал Нестор.
   - Да пошёл ты со своею любовью, - Витька беззлобно выругался и открыл дверь в тамбур.
  
   Названия станции, где их высадили, друзья не запомнили. И не запомнили просто потому, что не успели как следует осмотреться. Буквально через две минуты после отправления "Волхова" у перрона затормозил поезд. Разобрать речь по вокзалу через громкоговоритель оказалось невозможным, но из табличек на вагонах доблестные геологи заключили, что поезд движется в устраивающим их направлении, и, значит, немедленно следовало брать его штурмом. В действие была приведена уже проверенная схема; и на этот раз настолько удачно, что Витька со Сторшиком, миновав купе проводника общего вагона, обосновались рядышком на нижних полках: сидя.
  
  
  
   Эпизод 14
  
  
  
  
   Несмотря на то, что была глубокая ночь, в вагоне по причине тесноты и спёртого воздуха никто не спал. Узнав у бодрствующих соседей, что по пути им только до станции "Бологое", друзья несколько огорчились. Поезд там хрен знает куда поворачивал, и, значит, расставание с ним было неизбежным.
   - Пожалуй, в Бологое наш номер с посадкой не пройдёт, - сказал Витька и глянул в темноте на друга. Тот молчал.
   Пассажиры в вагоне бродили приведениями по проходу, сидели в неудобных позах, и белея друг на друга усталыми лицами сквозь мрак, переговаривались в полголоса.
   Это заставило самурая напевать. Про двух джентльменов, решивших заехать в Сан-Франциско.
   - Пойдемка покурим, - хлопнув Нестора по плечу сказал самурай и поднялся.
   Опасливо поглядев в сторону освещенного титана; не появится ли вдруг прорводник; друзья направились в тамбур.
   - Интересно; все наши соколы разлетелись, иль нет? - вслух размышлял Витька. - Может быть Финикийца на месте застанем. Как думаешь?.. У него на сборы всегда много времени уходило.
   Нестор вертя в пальцах обгорелую спичку по прежнему молчал.
   - Стоша, - Витька в упор посмотрел на друга. - ты чего как мухомор стоишь? Я вот с Ленкой расстался и то не грущу...
   Вспомнив Ленку Витька улыбнулся и вдруг сам опечалился... Ленка была далека, очень далека, и по мере увеличения расстояния до неё, воспоминания становились острее. Размышляя вслух о своей нелегкой самурайской доле, разлуке с любимой, японский дворянин всё больше грустнел:
   - Знаешь, Стоша, я ведь даже читать стал больше, вместо того, чтобы больше писать... Не потому что она этого требовала. Нет. Ей всё равно... Просто сам почувствовал, что одного самурайского достоинства мало. Для неё..как ей кажется..
   Нестор улыбнулся. Его настроение под действием воспоминаний самурая стало улучшаться. И теперь зная, что тот оседлал любимого конька, Нестор с умильной иронией глядел на друга и засобирался было зашутить..
   - Перечитал свои детские книжки, - продолжал Витька, - и добрался до классиков... Ушёл от Вальтеров Скатов и Дюмов к Федору Михалычу и Гоголю... и теперь, действительно не понимаю - то ли это меня надо хватать и содить в острог, то ли это я должен всех засадить туда за отсутствие у них Ленки.. Как ни крути, а не плохие всё-таки люди все эти айсберги, вайсберги, фейхтвангеры и розенбаумы... И даже твой вопиющий нос чем-то мне их напоминает, - уже смеясь говорил Витька...
  
   Так и стояли они в трясущемся бодрящей прохладой тамбуре, забывая вовремя стряхнуть пепел; зевая и улыбаясь, слушая, и также зевая и улыбаясь, говоря. Вопиющий нос Нестора всё чаще морщился от смеха, а голос японского дворянина всё чаще прерывался глубокими вздохами. И со стороны было бы не возможно определить: грустят эти парни всерьёз или просто нашли новый способ веселья.
  
   -- От звонка до звонка я свой срок отсидел, - нараспев забубнил Витька, закуривая сигарету, - отмотал по таёжным делянкам... Пойдем, Стоша, уснуть попробуем. Обидно будет потом, что не воспользовались теплом, когда оно у нас было.
   И друзья двинулись в темноту, переступая через бесчисленные ноги, топча чьи-то свесившиеся одеяла и цепляясь за чемоданы, ремни сумок и ящики с фруктами; вслух извиняясь за причиненное беспокойство, а про себя обругивая побеспокоенного на чём свет стоит. Наконец они достигли полки и усевшись рядом, стали устроиваться на короткий ночлег. Нестору после долгих усилий удалось-таки убрать из-за спины чью-то согнутую в колене ногу, которая никак не хотела разгибаться и мешала облокотиться на стенку. Витька же, постоянно натыкаясь головой на стойку, поддерживающую верхнюю полку, в течение всего остатка пути уснуть так и не смог. И если забывался на время, то тут же видел во сне какие-то кошмарные мультфильмы; с конными самураями, иероглифами и ещё черт знает с чем. Витька просыпался, взглядывал на Нестора, который не менял своей позы, снова закрывал глаза, и снова начинались мультфильмы. Самурай ворочался, тихонько ругал вагон вместе со всеми, кто в нём находился, Ленку за то что не сниться, иероглифы за то что непонятны, и опять засыпал... Пьяный Макар Девушкин в обнимку с Робином Гудом вторгались в его сон, горланя по японски песню о сроке, который они якобы отмотали на таёжных делянках. Витька вздрагивал, матерился и шёл в одиночестве курить.
   Вскоре поезд остановился. Поёживаясь от холода, сонные, друзья вышли на перрон.
   Ночь встретила их грохотом вагонов, шумом громкоговорителей и мигающими глазами светофоров проводила к зданию вокзала.
   Выяснив, что ближайший по времени поезд на Ленинград уже готов отправиться, друзья бросились к кассам. У стеклянных кабинок они вынуждены были проторчать некоторое время в ожидании. Наконец, занятые чаепитием кассиры соизволили продать им билеты, и получив законные теперь места, они опрометью выступили в поход к поезду.
   Однако в вагон, указанный в билетах их не пустили. Особа у дверей, имевшая вид подержанной Венеры, категорично заявила, что в её вагон у молодых людей билетов быть не может, потому как у неё сплошь иностранные гости и духом отчизны веет лишь из тамбура. Японский дворянин начал убеждать её в том, что советские геофизики особенно хорошо смотрятся на фоне иностранных гостей и к тому же имеют обыкновение крепко спать. Поэтому представители смердящего запада вряд ли сумеют их потревожить, если вдруг вздумают дебоширить. И в конце концов, заявил Витька, он сам японец, и в Ленинграде его ждет сам Мацуура. Венера, улыбаясь, выслушала самурая и посоветовала друзьям отправиться на поиски начальника поезда, чтобы уладить ситуацию до отправления. Из её слов следовало, что начальник вероятнее всего находится где-то в голове состава, и Витька с Нестором, сунув руки в карманы, двинулись вдоль поезда, поглядывая на номера вагонов.
   Начальник поезда, выявленный друзьями у локомотива, лично проводил их туда, откуда им предстояло прибыть в город на Неве.
   Это оказался настолько цивильный вагон, что Витька с Нестором даже опешили.
   - Белья брать не будем, - решил за обоих Витька. - Всё-таки по рублю сэкономим.
   - Булды, - согласился Нестор, и друзья ступили на ковровую дорожку коридора, где их встретил проводник со словами:
   - Белье в рупь, а кто спит без белья, тот у меня спит в коридоре.
   Вот сволочь, подумал самурай, а вслух произнес:
   - А противогазами наши соседи по купе запаслись?
   - Зачем это? - осведомился проводник.
   - Ну, мало ли... - самурай замялся. - Вдруг, я начну разуваться... задохнутся ведь касатики... Стошенька вот тоже заблагоухает невзначай.
   - Мы очень долго не принимали ванн, - вставил Нестор. - И не прихватили с собой массажисток, поэтому наверно обойдемся без белья...
   - Ребята, я же ясно сказал, - проводник набычился. - Без белья у меня спят в коридоре.
   Друзья посмотрели друг на друга, вздохнули и принялись рыться в карманах в поисках рублей.
   Получив постельное бельё, они остановились возле своего купе в ожидании пока престарелая супружеская пара, делившая с ними этот клочок вагона, расположится на ночлег на нижних полках.
   - Ни тебе тапочек, ни тебе вообще! - сетовал Витька разуваясь.
   Нестор следовал его примеру, и оба, устроившись на откидных сиденьях, дружно зашевелили пальцами ног, пытаясь хоть таким способом развеять их запах. (ихх немцы-немцы - алле(сс)манны)..
   Возня и покряхтывания в ихх купе тем временем прекратились, и друзья поднялись со своих мест полные решимости провести остаток ночи как люди.
   - Ленку хочу, - сказал Витька и взялся за ручку двери.
   - Во сне увидеть? - усмехнулся Нестор.
   - Да. И во сне тоже хочу, - ответил самурай и добавил шепотом:
   - Вот вам гигиена, вот санитария.
   Японский дворянин первым вошёл в купе, с достоинством неся в руках туфли.
   Друзья орлами взвились на верхние полки и моментально отключились от всех железнодорожно-геологических проблем. Добрая фея Геофизика, кружась у их изголовья, тщетно пыталась завладеть грёзами своих молодых подопечных. Им виделись другие сны.
  
  
  
   Эпизод 15
  
  
  
   Обыкновенное солнце над обыкновенными крышами совсем уж было по осеннему съёжилось и напряглось, наотрез отказываясь обогреть детишек в песочнице и пенсионеров на скамейках. Оно словно засомневалось в том, что из чумазых человечков, возводящих песочные домики, вырастут счастливые люди, а их седовласые предки, всё лето гревшиеся в его лучах, прожили жизнь настолько достойно, чтобы и осенью получать хоть толику тепла от щедрот светила. Но и дети и старики, не обращая внимания на причуды сентябрьского дня, продолжали упиваться каждый своим неведомым счастьем. И насупившийся прохладный глаз миллионом своих золотых ресниц, будто не совладав с собой, вдруг глянул на них благосклонно, и в тот же миг, словно испугавшись этой своей благосклонности, смущенно задернулся тучкой, с тем, чтобы ещё через мгновение всё же пролить на землю остатки своей летней любви.
   Витька с Нестором, сидя на скамейке недалеко от копошащихся в песке малышей, добросовестно переваривали только что съеденный обед. Они совершенно случайно забрели в этот дворик после того как посетили пельменную. Где-то совсем рядом шумел Владимирский проспект, и друзья, издалека прислушиваясь к тому как балагурит ленинградский рабочий день, миролюбиво поглядывали на редких в этом месте прохожих.
   Японский дворянин, сидя на краю скамейки в позе отрекшегося от престола Наполеона, размышлял вслух:
   - Чёрт знает что... Ну просто сговор Антанты - да и только... Ну как они смеют, а?!..
   - О чем это ты? - Нестор повернулся к самураю.
   - О ком! - поправил его Витька. - О ком же ещё, как не о женщинах... Сидишь тут в лирическом настроении... Погода хорошая... а они так и норовят со страшными лицами на глаза попасться... Ладно бы только это. А то ведь ещё обязательно через одну на кривых ногах... И куда только подевались красавицы?! Неужели все до весны попрятались... Как думаешь, Стоша?
   Но Стоша ничего не успел подумать на этот счет, так как мысли Виктора Евгеньевича тут же приняли другое направление:
   - Дети вот тоже, - поглядев в сторону песочницы, продолжал самурай. - Ты посмотри на них. Им же совершенно до фени все людские бедствия. Для них же самое страшное - это бабайка где-нибудь в темной комнате. Причем несуществующая бабайка... А вырастут в ломоносовых или салтыковых-щедриных и будут нам старикам мозги пудрить... И это в лучшем случае... А в худшем?... Станут вялыми мужьями или никчёмными женами...
   - Будут в заштопанных на коленях трениках и растянутых майках выходить к утреннему чаю, - подхватил, рассмеявшись, Нестор.
   - Да! А напиваясь на семейных праздниках, где-нибудь в прихожей под одежной вешалкой прижмут жену, окажующуюся чужой и дрожащими пальцами будут осязать её бюст и ягодицы...
   - Что-то ты совсем запричитал, - Сторшик весело поглядел на друга. - Можно подумать, что из тебя уже сейчас песок сыплется.
   - Да нет... Это я так... Желудку работать помогаю.
  
  
   Было уже далеко за полдень. В стране восходящего солнца, наверно, давно уже властвовала глубокая ночь, и мужественные самураи безмятежно спали возможно в объятиях фарфоровых подруг, а их неугомонный приёмный брат по прежнему сидел на лавочке и изредка взглядывал на солнце, готовое вот-вот спрыгнуть куда-то за крыши. Пройдут какие-то минуты, и купол Исакия уже не в силах будет отражать скудные лучики. Но зато обитатели далёких японских островов начнут пробуждаться к своему нелегкому самурайскому труду. Юные операторы сядут в электричку и отправятся в обратный путь, весело вспоминая внезапное свидание с Питером, и то как они проснулись в опустевшем вагоне на Московском вокзале, и как проводник, уже заперший туалеты, не позволил им привести себя в божий вид и умыться. И как вследствие этого бабушки на перроне при виде их, помятых и небритых опасливо подтягивали к себе пожитки. Затем был автобус и путь в Село, беготня по этажам и выправка новых документов, ранний ужин в пельменной на Владимирском, и снова вокзал. Сколько-то их ещё будет - этих вокзалов.
  
  
   Эпизод 16
  
  
   На этот раз друзья добрались до N.. Здесь их застигла ночь, приостановившая на время бег электричек. Вокзал был совсем ничем не примечателен. Почти точная копия спировского. Витька с Нестором даже не стали заходить внутрь. Словно были уверены в том, что там их ждет обычная картина заплёванных полов, пьяных лежебок и ворчливых уборщиц.
   Но вокзал--этот облупившийся придорожный храм вместе со своими верующими - редкими пассажирами, и даже со своими нищими, которые положены ему, как и всякому храму, с той лишь разницей, что здесь в их роли выступали облетающие деревца; этот вокзал словно почувствовал презрение к себе со стороны прибывших молодых людей. И как бы в отместку за оказанное непочтение сам вывернул наружу своё нутро в виде милиционера и огромной девицы. Милиционер был старше Витьки с Нестором, и старше на целый пистолет, который топорщил ему китель.
   Постояв минуту, страж вокзальной законности посмотрел в дальний конец платформы, откуда, передвигаясь от фонаря к фонарю, приближался некто очень нетрезвый, и тронув большим пальцем руки то место, где у него, по видимому, должны были быть усы, удалился обратно в недра вокзала.
   Некто же нетрезвый продолжал приближаться, что-то выговаривая по пути фонарям. Наконец его стало возможным разглядеть. Это оказался лысенький дедок.
   - Ну вот и вышел, -- ворковал он, опершись обеими руками о столб. - Очень вы мне примогли, милые, - задрав голову к фонарю, говорил дед. - А то ведь заблудился бы и всё...
   Большущая девушка, вдавленная в плащ пышным, разбрызгивающимся телом, зыркнула в сторону Витьки с Нестором и заулыбалась, как-то про себя застенчиво снимаясь.
   - Леди жаждет джентльмена, - глянув на неё, заметил Витька, - и не будь я японским дворянином с кодексом верности, она бы меня заполучила.
   - Да её ласкать надо всемером, - возмутился Нестор. - К тому же со всей пролетарской ненавистью. Никакого самурайского здоровья не хватит...
   - Ребята, закурить деду не дадите ли? - отвлек друзей лысый собеседник фонарей.
   - Конечно, дадим, папаша. Чего уж там, - ответил самурай, доставая пачку сигарет.
   - Ай, замечательно! - расцвёл дедок. - А я вам анекдот расскажу...
   И закурив, многозначительно добавил:
   - Про правительство...
   - А если мы тебя в ЧЕКу сдадим? - мрачно проронил Нестор.
   - Сторшенька шутит, - поспешил вставить Виктор Евгеньевич. - Не обращай внимания, дед. Валяй свой анекдот.
   Но дед уже погрустнел. Упоминание "ЧЕКи" мгновенно обидело его.
   - Что же вы, ребята, чекой-то меня стращаете? У меня вот здесь, - погладил он лучистую свою плешь, - уже мухи буксуют. Я к вам, как к вольнодумцам, можно сказать... А вы меня в "чеку".
   - Ну вот. Обидел деда, - самурай с укоризной посмотрел на друга.
   Нестор и сам не ожидал, что его шутка будет принята всерьёз, и стал успокаивать вокзального сказителя:
   - Да брось ты, папаша. Я же пошутил...
   - Э-э... - протянул дед огорченно. - Меня чекой пугать?..
   И махнув рукой, неверным шагом двинулся прочь.
   - На всю жизнь обиду закатил, - подвел итог Витька. - Зря ты так на него наехал, Стоша.
   Нестор начал было оправдываться, но в это время дед, внезапно обернувшись и указывая рукой на стоявшую неподалеку девицу, громко, так, чтобы и ей было слышно, сказал, обращаясь к друзьям:
   - А на неё лучше не пяльтесь... Совет вам мой. Ей и без вас есть кому гузно ворошить... И вообще, стервоза она кручёная.
   И стукнув себя в грудь кулаком, с пафосом добавил:
   - И нам, патриотам - не пара!
  
   Толстуха фыркнула и гордо удалилась в вокзал. Довольный произведённым эффектом, дедок хохотнул и продолжил свое пьяное шествие по платформе.
  
   Около часа друзья бесцельно слонялись вдоль полотна дороги, пока по вокзалу не объявили о прибытии очередного поезда. Немногочисленные пассажиры устало выбрались на перрон и, вытягивая шеи, стали с нетерпением вглядываться во мрак; туда, где вот-вот должен был появиться светящийся глаз тепловоза.
   Наконец, две серебряные нити, скользнув по рельсам, протянулись в темноту и выдернули из неё гудящий локомотив.
   - Ну-с? Произведем ещё один дубль? -- Вопрошающе изрёк Витька, когда состав остановился.
   - Ну конечно! - Нестор двинул бровями и подобрался. - Почему бы двум весёлым джентельменам не обмишурить и этих проводников.
   А проводники уже радушно открывали двери вагонов и даже не подозревали, что быть им сегодня обмишуренными.
   Молоденькая девушка-проводник отпрянула в сторону, когда два небритых "зайца", пыхтя, протиснулись мимо неё. Вероятно, вопрос о билетах и возник в её очаровательной головке, но люди уже удалялись вглубь вагона, а законные пассажиры настойчиво требовали внимания. И поэтому друзья, столь оперативно выполнившие посадку, благополучно отправились на поиски общего вагона.
   По их разумению он должен был находиться в самом хвосте поезда. Однако, достигнув последнего вагона, Витька со Сторшиком обнаружили, что он купейный и под общий никак не подходит.
   Мужчина в черном кителе, весь в молотках и крылатых колесиках, осведомился для начала, что они тут делают, а затем спросил билеты. Заявив ему, что билеты они покажут проводнику общего вагона, друзья отправились обратно.
   Им предстояло пройти через весь состав, так как, очевидно, общий вагон, если он был, находился сразу за локомотивом.
   Проходя через вагон, в который они столь успешно совершили нашествие, друзья вновь столкнулись с девушкой-проводником. Витька шёл первым и уже миновал было её купе, когда та, узнав его и решив исправить давешнюю оплошность, вышла в коридор и окликнула самурая:
   - Молодой человек, покажите ваш билетик.
   - Билетик? - японский дворянин оглянулся и замер.
   Девушка остановилась между ним и Нестором. Причем последнего она не видела, так как всё её внимание было обращено к самураю. Нестор же, скорчив страшную в своей небритости физиономию, недовольно уставился в девичий затылок. Японский дворянин некоторое время смотрел в ясные глаза юной проводницы, а потом, обратив взор выше, глянул на своего друга, лицо которого становилось всё ужаснее. Девушка, проследив его взгляд, обернулась и, обнаружив за своей спиной это; именно то выражение лица, которого так упорно добивался Сторшик; прочла вдруг в его глазах, что сейчас с ней будут делать что-то очень нехорошее.
   Бедняжка мгновенно прижалась к стенке, и друзья, не проронив ни слова, продолжили свой путь.
   - Ишь! Билетик ей покажи, - недовольно буркнул самурай, когда они ступили на территорию следующего вагона, по ночному затемненного и тихого.
   Плацкартные полки почти везде, где проходили наши герои, пустовали. Заняты были в основном места в ближних к купе проводников секциях. Заметив это, друзья решили не испытывать далее судьбу путешествием по коридорам, а разместиться на пустующих полках и немного вздремнуть.
   На остановках, когда в вагонах начиналась суета, и проводники обращали на них внимание, Витька с Нестором объясняли, что они из общего вагона, где душно и тесно, и поэтому разместились на свободных местах где придётся. Их прогоняли "к себе", и друзья неторопливо перебирались в следующий вагон. Там снова забирались во мрак купе и засыпали до очередной остановки, где их опять будили, требовали убраться, и так продолжалось бы наверное до тех пор, пока они не достигли бы общего вагона. Но, наконец-то, у них догадались спросить билеты.
   Женщина в голубой рубашке с желтым флажком подмышкой похлопала Нестора по плечу и потребовала обосновать их присутствие в её вагоне. Нестор долго соображал спросонок, для чего ей сейчас желтый флажок, а затем, поняв наконец, чего от него хотят, пустился в пространные объяснения. Витька продолжал спать, свернувшись калачиком на противоположной полке.
   - У пассажиров общего вагона билеты остаются на руках, - наседала дама, - покажите мне их.
   Она ткнула Витьку флажком в бедро, и тот недовольно зашевелился.
   - Молодой человек, просыпайтесь, - женщина активней затормошила самурая, переключив всю свою энергию на его пробуждение.
   Нестор тупо наблюдал, как Витька, схваченный за штанину цепкой рукой, отбрыкивался во сне от осаждавшей его проводницы.
   - Осторожней, матушка, - сказал вдруг японский дворянин и сел, - персики раздавите.
   - Какие ещё персики? - не поняла женщина и удивленно уставилась на Витьку.
   - В штанах у меня персики, - ответил самурай, вставая. - Пойдем, Стоша. Не будет нам, видно, покоя ни в светлый день, ни в темную ночь.
   Дама вознегодовала:
   - Наглецы! Да я сейчас милицию вызову... Это ж надо... Персики, ему, видите ли, раздавили!
   - Успокойтесь, пожалуйста. Мы и сами сейчас уйдем, - вступил в разговор Нестор. - К чему нам милиция. Она наверное и без нас умаялась; пусть себе спит.
   Друзья поднялись с полок, и сопровождаемые проклятиями, направились в тамбур.
   Женщина, выйдя вместе с ними, закрыла на ключ дверь в следующий вагон, а затем стремительно скрылась обратно. Снова щелкнул замок, и друзья оказались в мышеловке.
   - Ну вот и всё, - вздохнул Виктор Евгеньевич. - Сейчас она приведет милиционера, и нас заметут.
   Плененные операторы закурили и стали равнодушно ждать людей в державном обличье. Поезд, укоризненно покачивая вагонами и, как будто осуждая попавшихся "зайцев", продолжал нестись в ночи.
   Сигареты уже сгорели наполовину, а по души геологов всё ещё никто не являлся.
   - Виктор Евгеньевич склонен к измене, и перемене, как ветер мая, - пропел самурай и добавил в сердцах:
   - Что-то мы долго едем... Пора бы и остановиться.
   И будто вняв его желанию, поезд начал замедлять ход. За окном замелькали фонари. Выскочил на свет и опять канул в темень переезд с полосатым шлагбаумом. Сбросив скорость, состав подкрадывался к какой-то станции.
   Появилась проводница. Без милиции. Насупившись, молча встала возле друзей и уставилась в окно.
   Поезд остановился, и Витька с Нестором, с каменными лицами выслушав последние пожелания в свой адрес, сошли на платформу.
   В прохладе ночи накрапывал мелкий дождик.
   - Да ведь это Спирово, - Нестор усмехнулся. - Опять Спирово!
   - Так значит, мы уже у цели... - Витька задорно глянул на удаляющуюся в дверях вагона женщину.
  
   Освободившись от назойливых "зайцев", поезд угрохотал в темноту. И сразу же стало слышно, что к вокзальным шорохам, перестукиваниям и звонам примешивается музыка... Да. Музыка... Откуда?! Друзья заозирались.
   - Век воли не видать, где-то танцплощадка шумит, - насторожился Витька.
   - Танцплощадка? - Нестор засомневался. - В такую-то погоду!?
   - А что?.. В такую погоду очень хорошо прижать к сердцу теплую партнершу...
   Самурай поежился:
   - Я как представлю, так сразу же хочется моря, Японии, гейш и саке... Пойдем, поищем, что ли, где это танцуют?..
  
  
  
  
  
  
  
  
   Эпизод 17
  
  
  
  
  
  -- Так какие ты пишешь стихи?
   Помня свой предыдущий ответ, я решил изменить речевую тактику:
  -- Офигенные. В тему.
   Болела голова. Не совсем чтобы голова, но - мутило. Женщина в красном платье с огромным количеством плиссировок, с тугим хвостиком на голове и дымящейся сигаретой смотрела пронзительно.
  -- Дайте ему выпить. Начните с легкого.
   Бородач, с улыбчивым лицом, чем-то забулькал у своего столика и я закрыл глаза, чтобы отвлечься. Вспоминать было нечего, да и незачем. Все само по себе сидело абстинентным синдромом в каждой клетке организма и вибрировало в такт песни Вертинского, в особенно пронзительных местах.
   Музыка раздавалась из соседней комнаты. Может быть, там было душевней, не знаю, в нашей же зале все сосредоточенно молчали, глядя каждый чуть ли не в себя. Слышались только проглатывания выпиваемого.
   Подошел Бородач. Я не глядя взял стакан, мгновение подержал его в руке и выпил. "Начните с легкого". Бородач исчез.
  -- Теперь прочитай!
   Ответилось не сразу.
   В стакане был ром.
  -- А сама читать что - не умеешь? Компоту дай.
   Не знаю, насколько дерзкими были последние слова, но в этот момент все обернулись в мою сторону. Дама в красном покачивала ногой. И пристально смотрела. Я вспомнил этот взгляд...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Эпизод 18
  
  
   "Дай мне напиться железнодорожной воды."
  
   из Б.Г.
  
  
  
   Нехотя вникая в содержание листочков, протягиваемых пассажирами, Василий краем глаза привычно отмечал входящих в вагон хорошеньких женщин. Утомлённые конопляным дымом веки обязывали глаза быть очень внимательными, и Василий чувствовал, что сейчас его глаза жили какой-то своей, отдельной от остального организма жизнью. Они абсолютно игнорировали мужчин, и буквально набрасывались на лица женщин, соскальзывали по телу до щиколоток, возвращались обратно и отмечали каждый нюанс в поведении любой,, по мнению Василия, привлекательной пассажирки.
   Василия веселила эта самостоятельность глаз. Он улыбался себе и всем сразу и, взяв в руки очередной билет, обнаружил, что внимательно разглядывает темноволосую, коротко стриженную голубоглазую девушку, стоящую неподалеку с сухеньким старичком и, видимо, подружкой, а может быть, сестрой, такой же очаровательной, но без притягательности во всём; как показалось Василию.
   Тёмно-синяя жилетка, надетая на голое тело, и серые в чёрную полоску брюки выделяли столько всего замечательного, что Василий на мгновение забыл, для чего он стоит на платформе. Нетерпеливый пассажир выдернул билет из его рук, а голубоглазая незнакомка, пальнув в него синим дуплетом, вслед за этим пассажиром и своими спутниками вошла в тамбур.
   Лет двадцать, не больше, -- подумал Василий... И какая вкусная... и едет в моём вагоне.
   Конопляный расклад иссякал, глаза перестали быть проницательными; во рту становилось сухо. До отправления оставалось минуты три, и Василий решил пойти смочить горло, а заодно подготовиться к путешествию.
   В купе он снял китель, почему-то очень осторожно положил фуражку на верхнюю полку и, вынув из тумбочки пачку "беломора", сел к окну и задернул шторки.
   Весь процесс подготовки к путешествию состоял из забивания касяка, и Василий так увлекся этим занятием, что вспомнил об обязанностях проводника лишь когда тронулся поезд.
   Выйдя в тамбур и закрыв дверь перед носом суетливых провожающих, он решил прошвырнуться по составу; посмотреть - где что и как; то есть абсолютно бестолково похлопать дверьми между вагонами.
   Проводники собирали у пассажиров билеты, кое-кто выдавал бельё нетерпеливым бабушкам, а некоторые уже возились у титанов; ибо нетерпеливые бабушки, получив постельные принадлежности, требовали кипятку, а не чего-то покрепче.
   Прихватив у коллег-подружек апельсин, Василий неторопливо вернулся к себе в вагон, где его ждали те же проблемы, кои прочая проводниковая братия уже посильно решала и положил апельсин под фуражку. Зачем-то. Собирая билеты у своих новых попутчиков, он с удивлением не обнаружил среди них синеглазой очаровашки в жилетке на голое тело. Среди получивших простыни и наволочки её также не было.
   Надо пыхнуть и затопить титан, -- обречённо подумал Василий, -- народ желает чаю и бефунгина.
   Бефунгин добавлялся в чай почти всеми проводниками; это позволяло экономить заварку без изменения цвета содержимого стаканов, а также, по чьему-то странному убеждению, противодействовало возникновению жидкого стула у детей, объевшихся немытых или незрелых фруктов при возвращении с южных курортов. А поскольку сейчас была именно такая ситуация, то и взрослые и дети получили вместе с чаем причитающуюся им порцию лекарства и говорливо занялись своими нехитрыми вагонными делами. Таинственно растворившаяся незнакомка в жилетке на голое тело не появилась и к чаю.
  
   В щитовой, стоя у раковины и ополаскивая стаканы, с головой, одурманенной наркотиком, Василий прислушивался к тому, как неуклюжее наслаждение пробиралось по мозгам и через глаза, уши и ещё неведомо какие места изливалось наружу, впитывая вибрации пританцовывающего вагона. И хотя Василий лишь слегка покачивался в такт этим вибрациям, было несомненное ощущение того, что тело его извивается и похохатывает всеми своими клеточками. Кайф забирал всё больше и больше; теплая волна прокатилась по позвоночнику вверх, расплескалась где-то над головой, и Василий почувствовал вдруг как волосы на макушке начали расти внутрь... Ну вот и сходили детишки в кино, - ни с того ни с сего подумал он. Мысль эта тут же куда-то прыгнула, и на её месте появился ещё более нелепый наворот: " у нас нет вагона-ресторана, зато есть вагон-наркоман... Слова-млова... молва... мусор... а земля - это наш дом - не надо мусорить..." -- разглагольствовал некто внутри Василия.
   Вагон сильно повело в сторону, и он, едва удержавшись на ногах, оказался у приоткрытого окна.
   Вечерний ветер куражился над шторками. Откуда-то прикатилась Луна и понеслась рядом с поездом, чиркая боком о верхушки деревьев. "Поворачиваем", -- весело догадался Василий.
   Поставив в подстаканник заключительный стакан, он завернул кран и потянулся за полотенцем.
   - Вы не дадите немножко водички, чтобы запить таблетку, а то у меня очень болит животик, а без водички я не могу проглотить таблетку.
   Это был не просто неожиданный вопрос за спиной. Это был очень неожиданный вопрос, заданный неожиданно детским голосом. И за секунду до того, как обернуться на этот голос, Василий уже знал, кого он увидит.
   Это была она. Только теперь на ней была джинсовая юбка и рубашка навыпуск. И глаза были тоже другими. Они были поразительно другими. Это были не те глаза, которыми он был расстрелян на перроне; это были глаза ребёнка, у которого болит животик, и которому действительно трудно проглотить таблетку.
   Вода конечно была... Наверно, была. Вот она здесь: крутани вентиль, и краник выдаст её сколько угодно. Но Василий вдруг стал сомневаться: так ли это. Перемена в девушке была столь внезапна, что ему показалось, стало бы неудивительным, если бы кран лишь хрюкнул и ни капли не уронил в стакан.
   Все представления в голове Василия о том, что женщина так! посмотревшая на него на перроне не может быть ребенком, в мгновение рухнули, не оставив даже пыли. Перед ним стояло дитя; девочка хорошо развитая физически. Со всеми выпуклостями и округлостями, присущими женщине, но всё таки, дитя.
   И пока это дитя, лопоча что-то о персиках и абрикосах, которые, наверно, и стали причиной недомогания, о сестре и дедушке, предупреждавших, что будет плохо, запивало маленькими глотками таблетку, Василий заворожёно всматривался в голубые глаза, которые просто не могли лгать.
   Девушка, поблагодарив, протянула Василию стакан.
   - Как тебя зовут? - спросил он.
   - Анита.
   Она сделала шаг назад, как бы приглашая Василия выйти из щитовой, и он, почему-то забыв поставить стакан на место, задумчиво прошел мимо неё, и войдя в своё купе, сел на диван.
   Анита, робко остановившись в дверях, доверчиво посмотрела на него.
   - Так значит ты - Анита... - проговорил Василий, внимательно разглядывая её колени. - Входи, присаживайся.
   Он хлопнул ладонью рядом с собой.
   - Можно? Да?
   - Можно-можно, - усмехнулся Василий.
   Девушка села очень далеко от него и даже вжалась в угол.
   - Похоже, гениталии вне зоны задействия, - пробормотал Василий, и улыбнувшись устремленным на него детским глазам, спросил:
   - Чего же ты в угол забилась?... Я не внушаю тебе доверия?
   - Нет-нет! - голос её как будто едва не сорвался. Она даже, кажется, сглотнула какой-то комочек в горле от волнения. - Просто я всегда попадаю в какие-нибудь истории, если первая заговариваю с незнакомыми людьми.
   - И часто это случается? - добрый Василий не сводил с неё глаз, пытаясь хоть в чём-то уловить фальшь.
   - Бывает... Просто я почему-то привыкла доверять людям, и из-за этого со мной неприятности и происходят.
   - Н-да-а, - протянул Василий.
   Разочарование в том, что эта Анита - абсолютный ребенок, всё более и более овладевало им.
   Привыкнув к тому, что покурив травы, он начинал видеть людей такими, каковы они есть, различать малейшие, незаметные трезвому глазу, сигналы, понимать со всей отчетливостью, когда человек зол или счастлив независимо от того что он делает или говорит в данную минуту, и говорит ли он то, что думает; или когда действительный смысл сказанного крадётся где-то за словами; в данном случае он понимал, что всё ясно: попутчица Анита была наивной Аниточкой.
   - Но ведь ты не сделаешь мне ничего плохого? - раздалось из угла.
   - Не знаю. Смотря что называть плохим, - задумчиво проговорил Василий и полез в тумбочку за папиросами.
   - Но ты же не будешь ко мне приставать?
   Даже не глядя в её сторону Василий физически ощутил как она напряглась.
   - Этого я тебе обещать не могу, - он высыпал на ладонь несколько темно-зеленых крупинок и стал над ними разминать папиросу.
   - Значит мне лучше уйти? - девушка стремительно встала.
   - Пожалуй, да.
   - Но мне так скучно. Сестра с дедом спят, а соседка по купе всё время читает, и мне даже не с кем поболтать.
   - И ты решила, что можно поболтать со мной, - полувопросительно сказал Василий, сминая мизинцем верхушку папиросной гильзы.
   - А что ты делаешь? - Анита-Анитка словно забыла что собиралась уходить.
   - Забиваю касяк, - равнодушно сказал Василий и ссыпал лишний табак в пепельницу.
   - А что это такое? - Анита продолжала стоять.
   - Присядь по ближе и посмотри, - насмешливо глянул на неё Василий.
   - Тогда пообещай мне, что ты не будешь ко мне приставать, - она осторожно села рядом.
   - Хорошо, - сделав легкую затяжку, Василий сквозь зубы втянул в себя воздух, - я обещаю тебе, что не прикоснусь ни к какому месту на тебе и не буду склонять к сожительству тебя в устной форме, - он плавно пустил дым и добавил:
   - Пока курю.
   Она опять вскочила.
   - Я же сказал, пока курю, - Василий рассмеялся, - посмотри какая длинная папироса.
   Его веки набрякли, а губы никак не могли закончить улыбку.
   - Она такая длинная... приятная, - он говорил очень медленно, забавляясь нерешительностью девушки и делая неторопливые затяжки, - такая же как маленькая приятная колбаса... которая называется... салями...
   Анита во все глаза смотрела на Василия, и он видел, что она впервые наблюдает подобное действо.
   - Ты всё-таки присядь. Пять минут неприкосновенности у тебя есть, - он снова похлопал рукой рядом с собой, и Анита, слишком увлеченная происходящим, чтобы быть осторожной, снова опустилась на диван.
   - А чем ты набил папиросу? - она настолько приблизила лицо, разглядывая бурое содержимое гильзы, что Василий смог увидеть неподдельное любопытство в её по детски расширенных и ... просто чудовищно красивых глазах.
   - Это инженерная верная смесь..., - ответил он. - Если её покурить, становишься весёлым и задумчивым и начинаешь потихоньку инженерить. Попробуй, - он протянул ей уже наполовину сгоревшую папиросу.
   Анита отодвинулась и отрицательно замотала головой:
   - Я никогда не курила это.
   - Но сигареты же ты курила.
   - Иногда... На дискотеках у моря. С девочками.
   - Ну вот. А это курится также, как сигарета, только нужно ещё и воздух втягивать вместе с дымом, - Василий взял её руку и осторожно сунул между тонкими пальцами папиросу, - затянись.
   Анита набрала в рот дыма и густым клубком выпустила его обратно, закашлявшись. Василий легонько хлопнул её по спине и отметил, что пальцы не ощутили ничего похожего на лифчик.
   - Она же крепкая, -девушка вытерла ладошкой выступившие на глазах слезы. - И такая вонючая...
   Василий усмехнулся, забирая у неё папиросу:
   - Да, крепкая, - последовала долгая затяжка. - Но, не вонючая, а благоуханная.
   Он снова взял её руку и положил ладонью себе на плечо.
   -Давай я сделаю тебе паровозик. Слышишь как он звучит? Чух-чух. Чух-чух
   Анита попыталась отнять руку от его плеча, но Василий удержал её.
   - Твоя рука должна быть здесь для того, чтобы, - он говорил очень медленно, делая маленькие затяжки, - чтобы в нужный момент оттолкнуть меня... я буду вдувать тебе ... в рот ... тонкой струйкой дым и когда ты почувствуешь, что достаточно, то оттолкнешь меня.
   Голос Василия был обволакивающим. Купе набухало его голосом, и Анита сидела и загипнотизировано глядела в сузившиеся глаза.
   - Открой ротик, - сказал Василий, и вложив папиросу горящим концом себе в рот, приблизил мундштук к её губам.
   Анита прикрыла глаза, и тягучая белая струйка плавно заскользила в неё.
   Почувствовав толчок, Василий медленно снял со своего плеча её ладонь, вложив в это движение максимум нежности, на которую был способен, и аккуратно положил её на бедро, обтянутое джинсовой тканью.
   - У тебя классные губы, - промолвил он. - Пусть они секунду побудут закрытыми... Теперь, не торопясь, выдыхай.
   - Ты почувствовал, что они классные через дым? - девушка открыла глаза и выдохнула, и Василию показалось, что в её глазах мелькнула насмешка.
   Он резко подался вперёд и откровенно заглянул в их синюю глубину; а Анита с готовностью подставила расширенные зрачки, в которых уже не было ничего кроме детства.
   Дверь внезапно открылась, и в купе заглянул чернявый малый, проводник соседнего вагона - Руслан.
   - Ну ты даёшь, - с едва заметным кавказским акцентом заговорил он. - Уже кайфуешь при открытых дверях.
   - Пыхнешь? - спросил его Василий.
   - Э-э, давай не надо, - сказал Руслан, и с интересом разглядел Аниту. - Он меня по концу бъёт.
   Войдя в купе, он устроился на мешке с бельем, и повернувшись к девушке, которая снова забилась в угол, спросил Василия:
   - Она что, боится меня?
   - Она остерегается всего, кроме паровоза, - ответил Василий.
   Проводники, словно сговорившись, вдруг перестали обращать внимание на девушку, и повели разговор с таким видом, будто были в купе одни.
   - Я тут её охмуряю потихоньку, - говорил Василий, разрывая на мелкие кусочки папиросную гильзу.
   - И как? Ни под чем не подписывается? - Руслан вынул из нагрудного кармана сигарету и встав, начал рыться в брюках, не то в поисках спичек, не то что-то поправляя. - Рыбу-то солёную есть соглашается? - он мельком бросил взгляд в угол, из которого с непотдельным ужасом смотрели на них синие глаза.
   - Ещё не спрашивал, - ответил Василий, протягивая коллеге зажигалку, - держи, а то у тебя сейчас из штанов дым пойдёт.
   - Так это надо было в первую очередь спросить, - ухмыльнулся Руслан, пуская дым в потолок. - Ну ладно, пойду.
   Он встал, открыл дверь, и улыбаясь, поглядел на Аниту:
   - Если не понравится с Васей, приходи ко мне, мой вагон рядом, - кавказский акцент в его голосе усилился, - я буду нэжно резать тебя кожаным кинжалом, но кров хлестать не будет из тебя.
   Руслан вышел и, подмигнув Василию, добавил:
   - Хлестать будет из меня ... но не кров.
   Когда за ним закрылась дверь, Василий посмотрел на притихшую девушку и спросил:
   - Ну что? Будем целоваться?
   Анита встрепенулась, и с опаской поглядев на дверь; словно и не слыша вопроса; проговорила, переводя дух:
   - Фф-у, какой он неприятный, - и повернувшись к Василию, - что он там говорил про солёную рыбу?
   Василий едва сдержался, чтобы не рассмеяться.
  
   - Прежде чем дать тебе солёную рыбу, я должен быть уверен в нежности твоих губ.
   Синие глаза взглянули удивлённо!
   - Солёная рыба, как и твои губы, - Василию вдруг показалось, что ему стало грустно, - такая вещь, которая грубого обращения не терпит. Поэтому для начала надо поцеловаться, чтобы убедиться, что твой язычок и губы достаточно деликатны.
   - Но я не хочу рыбы.
   - А уж потом! - почти возмутился Василий, - можно будет перейти и к рыбе ... к очень солёной рыбе ... очень перейти.
   - Но я не хочу рыбы, - повторила девушка, не замечая насмешливости Василия, - тем более солёной. У меня и так стало сухо во рту и страшно хочется пить.
   Василий вспомнил, что где-то у него есть апельсин и, поднявшись, нашёл его на верхней полке под фуражкой.
   Очистив кожуру и разломив плод, он протянул его девушке и стал наблюдать, как она с очень непосредственными детскими ужимками поглощает золотистую мякоть.
   Съев половину, Анита положила остальное на стол и, эротично облизнувшись, вдруг капризно всплеснула руками:
   - У меня нет платочка, - слезливым голосом проговорила она и исподлобья посмотрела на Василия. - Дай мне чем-нибудь вытереть ручки.
   Он протянул ей платок, продолжая молча и тупо внимательно на неё глядеть.
   - Можно я положу голову тебе на колени, - спросила она, возвращая платок.
  
  
  
   Эпизод 19
  
  
  
   Впервые в жизни Анита держала в руке настоящую мужскую плоть. Ничего подобного раньше держать так близко возле себя ей не доводилось.
   Спустя мгновенье, в такт покачиванью вагона двигая только головой, она размышляла, как такое смогло с ней произойти.
   Проводник сказал внезапно "уфф", и Анита чётко ощутила, что "уфф" -- это противоположность "ффу". Хорошо ему, - подумалось Аните и вспомнилась соседка по купе с Оксанкой; что они делали с несчастным дедом; её чуть опять не вырвало.
   Хотя конечно, дед не выглядел несчастным. Его лицо было таким, как сейчас у проводника... Все мужчины одинаковы ... как бы было неудобно на них смотреть.
   Поезд вздрогнул и сбавил ход. В окне зарябил свет, и проводник опять сказал: "уфф". В купе постучали. Анита села на диване, а проводник включил свет и открыл дверь.
   За ней оказалась Оксанка.
   - Уфф!! - снова сказал проводник, а Оксанка поглядела на него, как на пустое место и перевела взгляд на подругу.
   - Мы с дедом тебя обыскались...
   Она обвела взглядом купе, оттеснив проводника и закрыв за собой дверь.
   - Развлекаешься? - спросила она, и Аните показалось, что вопрос был обращён не к ней.
   Проводник проверил на себе наличие брюк и спросил:
   - Вы сейчас с кем разговариваете?
   - С тобой, кобель ряженый.
   В дверь снова постучали и сразу открыли с вопросом:
   - Сколько стоянка?
   Два парня сунули головы в купе.
   - Десять рублей, - через ьплечё бросила им Оксанка и задвинула дверь.
   Анита поняла, что подруга сердится.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"