Он шел. Просто так. А вокруг бушевала погода. Ему нравилось это выражение — "бушевала погода". Ему нравилось это именно потому, что погода, как ему казалось, по идее, бушевать не могла. Мог бушевать ветер, метель, ураган. Погода, сама по себе бушевать вроде не могла и именно поэтому сегодня ему хотелось сказать: вокруг бушевала погода. И бушевала она только вокруг, потому что внутри было тихо. И он слушал эту тишину, и наслаждался. Наслаждался так же просто, как и шел. Дышал, чихал, чесался и мечтал.
Мечты у него были самые что ни на есть дурацкие. И очень кратковременные. Секунду назад была одна мечта, сейчас другая. И каждая гроша ломаного не стоила. Большой мечты не было. Кончилась вся мечта. Была, да вышла. Тоже была дурацкая, но какая-то розовая что ли или голубая, или какая там бывает. Но он уже давно перестал ценить мечты.
Теперь он ценил свободу. Свою, конечно, желательно ничем не ограниченную. Поэтому, когда он чувствовал себя излишне скованным узами брака, он убегал. И наслаждался. Свободой, жизнью, женщинами. Их было много. Разных. И ему нравилось быть с ними. Но наступало время, и он бросал их, возвращаясь к жене.
К женщине, которая хоть и носила громкое имя спутницы его жизни, хоть и клялась быть верной до гробовой доски, изменяла ему напропалую с каждым встречным, наивно полагая, что он ничего не знает. И при этом умудрялась не замечать его измен. Но не потому что была глупа. Просто она и мысли не допускала, что он — отнюдь не самый красивый мужчина на свете — мог иметь какую-то любовную связь на стороне. Просто она была красавицей. Живой. Её интересовало все. Она получала самое лучшее, когда хотела. Она умела жить. Раздражалась порой только из-за мужа. Бросала на него презрительный взгляд. Но проигрывала его улыбке. Она не понимала, что он тоже любимчик фортуны. Не понимала, не могла. Но не потому что была глупа. Просто не верила, что кто-то, тем более её муж — эдакий невзрачный человечишка, уже почти старик — обладал способностью получать все, что хочет. Уметь жить, так как умела она. Не соглашалась с тем, что она — та самая, столь хорошо изучившая мужчин — не в состоянии понять собственного мужа. Ей не хотелось признавать свое поражение. Глупое, такое, мелкое, ранящее самолюбие.
Нет, он не любил её сейчас. Возможно, даже никогда не любил. И днем он воспринимал все её выходки как необходимое зло жизни женатого мужчины. Но ночью она принадлежала только ему, и казалось, сами боги желали их любви. И он любил её, любил того ласкового и дикого зверя, каким была она ночью. И она любила его — не мужа, но любовника. И ничего нельзя было изменить. Нельзя было изменить того, что жизнь её имела смысл только ночью и только в его объятиях. А днем, хоть её и одолевали угрызения непомерно раздутого самолюбия, и она уходила, в который раз поклявшись не возвращаться в этот дом, она знала, что наступит ночь и, где бы она ни была, она примчится к нему, только к нему. И пусть днем она металась в поисках нового любовника. Красивого, молодого, сильного. Он тоже знал, что ночью она все равно вернется назад, чтобы в полночь снова стать его любовницей. И весь мир был для них раем, и они могли перекроить его по своему усмотрению. Такая вот пара: красавица и ничем не примечательный, обыкновенный, такой, каких много мужчина.
А потом все кончилось. Внезапно. Как гром среди ясного неба, как снег на голову, как явление сантехника в выходной день. Он смотрел телевизор и медленно засыпал. Он знал, что скоро придет она, разбудит его, и они отправятся в спальню. И viva любовь! Вдруг зазвонил телефон. И он, испугавшись, вскочил. Поднял трубку. Кто-то скучным голосом назвал его по имени, представился сам и...
— Вынужден сообщить, что...
По правой руке медленно расползалась липкая, противная слабость. Он разжал кулак, недоуменно разглядывая осколки стакана, который он сжимал в руке.
— Мы сожалеем. Поверьте, мы сделаем все возможное...
По ладони текла кровь и капала на ковер. Сначала медленно, неохотно, потом все быстрей и быстрей. Он положил трубку, нет, не положил — бросил на стол. Трубка звякнула, скатилась, закачалась на проводе, а он стоял и смотрел. Картины, книги, вазочки с цветами, статуэтки, часы, люстра и белый потолок. Все померкло перед неотвратимой свершившейся катастрофой. Он кинулся вниз, вверх, в стороны. И слезы текли по щекам, и он выл, как волк на луну, и внутри была боль, и он испачкался кровью, и упал на колени.
Дни шли медленной, томительной вереницей. Звонили бесчисленные любовницы, спрашивая фальшиво сочувствующими голосами, не нужно ли чего. Они не понимали, да и он сам только сейчас понял, как сильно она была ему нужна. Пусть только ночью. Друзья, родственники, соседи. Он уходил от них. Уходил домой, в спальню, в себя. А ночью он выл на луну и истошно кричал, засыпая и просыпаясь. Он водил рукой по кровати и не находил её. И снова весь мир переворачивался верх дном. Теперь он был один и днем и ночью. И понимание этого напоминало тюрьму, из которой нет и не может быть выхода.
Созданная ими жизнь была странной и неправильной, но кончилась. И теперь он шел. Просто так. Потому что ему больше некуда было идти. Домой? К телефону, соседкам и опустевшим стенам квартиры, на которых даже картины известных художников смотрелись как бездарная мазня. Без неё. Там в квартире всегда было шумно. Вокруг и внутри. Здесь было шумно только вокруг. Потому что бушевала погода, которая вроде бушевать не могла.
Невидимка.
Поднос дрожал в её руке, когда она шла. Она боялась споткнуться и уронить поднос. Быстрее! Эй, вы там! Где мой заказ? Кричали где-то, но не ей. Люди в баре смеялись, танцевали, курили, даже дрались и никому не было до неё дела. Она подумала, что даже если сейчас растянется во весь рост, никто этого не заметит, кроме хозяина, быть может. Он всегда замечает, когда бьется его посуда. Может грохнуться и посмотреть, как он отреагирует? Глупости. Ваш заказ. А? Хорошо, спасибо. Он даже не обернулся в её сторону. В баре, как всегда было невыносимо душно. Запахи окружали её со всех сторон и казались невероятно живыми. Они были настолько сильными, что существовали отдельно от своих хозяев. Бар был невелик, а народу тьма. Оттого и запахи.
Рельсы снова разобрали, и домой ей пришлось идти опять пешком. По ГОРОДУ. По её ГОРОДУ, как когда-то она считала. Любите ГОРОД! Вопили плакаты. Это ваш ГОРОД! Ну, разве ОН не великолепен? Великолепен, думала она, глядя на огромную лужу, неизвестно откуда возникшую у её ног. Прекрасный город. Ты прекрасен, ГОРОД! Но ты не мой ГОРОД. В этом-то вся проблема. Это не мой ГОРОД. ОН чужой. ГОРОД сиял. Сверкал. Огни были повсюду. Как на праздник. Но что вы никакого праздника! Магазины, рестораны, казино. Блестящие машины. Женщины в мехах и драгоценностях. Мужчины в костюмах. Выходят из своих шикарных машин и лакированные, замшевые, кожаные туфли по асфальту тук-тук-тук. Тук-тук-тук. Её никто не видел. А одна из машин чуть не наехала на неё. Она успела отскочить. Женщина с меховой накидкой проплыла мимо, чуть не наступив ей на ногу. Осторожно! - крикнула она. Женщина повернулась в её сторону и, глядя куда-то поверх её головы, сказала: - Дорогой, мы опоздаем. Сверкающие улицы остались позади. Она приближалась к своему дому.
Ещё два поворота и все. Какой-то мужчина на дороге махал рукой, пытаясь остановить машину. Ему повезло. Боковое стекло опустилось и она услышала два странных звука. Мужчина ушел. Он не заметил её, хотя шел прямо на неё. Она перешла улицу и заглянула в машину. Не бери попутчиков, моя дорогая! - любила говаривать её мама. Это может плохо кончиться. Она расхохоталась. Громко, истерично. Нет, ну, правда, разве не смешно? По щекам текли слезы, она смеялась. Еле-еле добралась до телефона. Задыхаясь от хохота, она набрала номер. Ей не поверили. Это было смешно. Машину нашли только утром. Она сидела рядом с ней и по прежнему смеялась. Её сочли сумасшедшей и отвезли в больницу. И это тоже было смешно. Они, наконец, заметили её. Успокаивая, медсестра вколола ей какое-то лекарство. Но перепутала шприцы. На следующее утро уже другая медсестра вошла в палату и увидела светловолосую девушку с большими глазами и со странной улыбкой на губах. Она подошла поближе. Склонилась над ней. Боже мой! Доктор!..
Прощай, планета!
Сегодня он уже сделал все, что нужно было сделать.
Он просмотрел проекты, одобрил и не одобрил некоторые из них. Поставил подписи. Заключил договор. Получил сообщения от бывшей жены и от дочери. Поговорил с женой по телефону. Пообедал с дочерью в кафе. Вспомнил то время, когда ей было двенадцать, и она ела мороженое, болтая ногами и рассказывая какой-то мультфильм со странным названием, которого он не мог вспомнить. Как она похожа на свою мать! — думал он тогда. И именно тогда в какой-то неуловимый момент он понял, что не слушает её. Ему неинтересно. Он чувствовал угрызения совести. Как будто встретил на улице человека, своего старого знакомого, а сам только и ждет, когда будет приличным уйти. Но это моя дочь! — ужасался он и сосредотачивался на её рассказе. Но у него ничего не получалось. Ему было скучно.
Домой он шел пешком. У него нет жены, нет дочери. Он потерял их. И прошло время, и он перестал мучиться сознанием утраты. Он слушал свою дочь как незнакомку, и он привык к этому. Он дарил ей подарки, деньги — все, что ей хотелось. Точно так же с ним общалась его жена. Она никогда его не слушала. Она его не слышала, даже если он кричал. Ну и пусть. Наступит время, и его дочь тоже вероятно скажет: Ну и пусть. Теперь по отношению к нему. И никаких угрызений совести. Семейка эгоистов.
Он шел домой. Жена его, вероятно, сидела в ресторане и Бог знает где шлялась дочь.
Он шел по набережной, глядя на воду. Он вспоминал детство. Свои двенадцать лет и самолеты из бумаги, и путешествия на плоту. А как он с друзьями убегал от здоровенного мастифа и его хозяина, в саду которого росли самые большие, самые вкусные, самые красные яблоки во всей округе. А как он ушел под лед или выиграл кубок. И поцелуй с девочкой с рыжими волосами. И мечта его детства настоящий корабль-парусник. Теперь и он ему был не нужен. Он вспоминал и не мог вспомнить имена своих друзей, не говоря уже о лицах. И клятва, которую он давал им, и которую они давали ему. ...Мы никогда не забудем друг друга!.. Какое долгое никогда и какая короткая дружба. Я злой, эгоистичный человек. Когда я стал таким? Всегда. Ты был таким всегда. Люди рождаются злыми. Свет слепит глаза, звуки терзают уши и холодно, холодно, холодно!
Он миновал набережную.
— Закурить не найдется?
— Да, конечно.
— Спасибо.
Ни до кого нет дела. Во всем мире никого кроме тебя.
...Закурить не найдется?..
Два человека встретились на улице. Почему они не знакомы? Они идут в разные стороны.
...Закурить...
Курить вредно. Но люди все равно умирают. Кому станет хуже, что он выкурит лишнюю пачку сигарет? Никому. Демократия. Хочешь — кури, хочешь — не кури. Кому какое дело? Никому. Вот сейчас он остановится на мосту, перелезет через перила. Внизу вода и электропровод. Какое там напряжение? Сейчас все кончится. Кому есть до этого дело? Никому. Он на мосту. У него нет жены, нет дочери, нет друзей. Он злой, эгоистичный человек. Прощай, планета!