Запахи кофе и кальяна мутили сознание, и угрюмый, сосредоточенный Хасан, который ждал встречи за столиком в "Эль Фишави", противился им, как чарам красивой, но опасной женщины.
При мыслях о женщинах он нахмурился еще больше, пытался и не мог не думать о них, вернее, о ней, об одной - о той, с кем связана тайна, чувственная, как запах лотоса, постижимая не умом, а лишь сердцем. Увы, слушать собственное сердце Хасан давно отвык, и теперь оно мстило; необузданные чувства вырвались на свободу, а загнать их обратно никак не получалось. Вот почему не хотелось думать - хотелось раствориться в аромате кофейни, витать кофейным духом над сидящими за столиками и их отражениями в зеркалах.
Хасан машинально посмотрел в зеркало напротив и тут же опустил глаза, испугавшись загнанного взгляда своего двойника: затравленность не вязалась с обликом молодого египтянина, одетого в идеально облегавший высокую худощавую фигуру костюм и лиловую рубашку. Он давно носил исключительно лиловые рубашки, - кроме особых случаев, когда требовались именно белые, - и сам себе не мог объяснить этой странности. Просто ему нравился лиловый цвет, - глубокий, таинственный. Такого же оттенка был и его новый автомобиль, ждавший у кофейни.
Мужчина в зеркале, взгляда которого так испугался Хасан, выглядел лет на тридцать пять-сорок, хотя, на самом деле, ему исполнилось всего двадцать восемь. Не красавец, но, вместе с тем, во внешности чудилось что-то такое, как в породистой кошке исподволь определяет ее цену, некое неуловимое чувство собственного достоинства, почти ленивой чопорности, придававшее значительность вытянутому лицу Хасана с красивым большим ртом и большими ушами, по форме напоминающими древнюю амфору.
Раздувая резные ноздри длинного носа с изящной горбинкой, Хасан несколько раз глубоко вдохнул, но вместо расслабления почувствовал тревожное беспокойство: единственный человек, которого он больше всего боялся, никогда не опаздывал. И тем острее казалась неприязнь к этому фешенебельному местечку, куда за счастье попасть туристу, а ему - как в тюрьму. К счастью, "срок" в кофейне невелик, максимум - час, потому что неприятный собеседник всегда занят. И бесполезно выяснить - чем; появляется и исчезает, как злой джин из кувшина. "Чем занят, чем занят", - передразнил Хасана внутренний голос, - а то ты не знаешь... Ворочает такими делами, что тебе и не снилось..." И когда он только всё успевает? Говорил же знакомый завистливый итальянец, повторяя по поводу и без повода, что египтяне пятнадцать минут в день работают, а остальное время - отдыхают.
Сам Рудольфо (так звали завистника), конечно, пашет без отдыха, клепает на лодыжки, плечики, а то и груди туристок татуировки с бабочками и ящерицами. Ну, а если ящерицу успел наляпать въедливой хной кто-то из конкурентов, то белозубо скалится и громко объявляет, что на свежее за горелом теле красуется не рептилия, а... собака.
Не скучает итальянец и тогда, когда пустеет пляж, по нескольку красоток за ночь успевает уложить себе в постель, но сначала катает на "Харлее".
Хасану порой и самому хотелось с девушкой за спиной мчаться наперегонки с ветром, рисовать на нежном теле ящериц и бабочек, а на каждом на запястье - дельфинчика, и погладить девушку по руке, и сказать: "только для тебя". И красавица, которую ты видишь в первый и в последний раз, сделает вид, что поверит.
Но для того, чтобы гонять на "Харлее", наслаждаясь безбашенной свободой, как это делает Рудольфо, мало иметь деньги; чтобы купить мечту всех байкеров земли, мало уметь управлять ею... Вернее, для того, чтобы ею управлять и надо иметь ровно столько, сколько нужно, ведь ветер и любовь не стоят ничего. И море, и солнце, и небо...
Мысли Хасана снова перенеслись на женщин, но, опасно сманеврировав, остановились, перед образом жены Айши, как перед "лежащим полицейским".
Лежачий полицейский - и только. Именно такой она была в постели. Отчаявшись пробудить чувственность в красавице-глыбе, неудовлетворенный супруг пригрозил разводом. Но тут выяснилось, что Айша - беременна, и Хасан понадеялся, что после родов в ней все-таки пробудится чувственность. Тщетно; если что и пробудилось, то сварливость и, устав от ссор и холодной постели, он вернул жену ее родителям, а сына оставил подрастать в своем просторном доме. Однако судьба отнюдь не благоволила к новоявленному отцу-одиночке, выкинув такой фортель, что прошлая жизнь ощущалась сплошной идиллией, а дни, когда его не осаждали полицейские и репортеры, были настоящим праздником. "Главное, за что? - думал он, - в чем я так провинился перед Аллахом милосердным? Неужели за грехи юности?!"
...Родившись в одном из самых престижных районов Каира, Гелиополисе, Хасан с детства не знал ни в чем отказа. Дорогие спортклубы, частные учителя, вечеринки на крыше виллы до 5 утра - детство длилось вплоть до того дня, когда отпрыску исполнилось восемнадцать.
На следующее после дня рождения утро отец Хасана, Гамаль, вызвал сына к себе в кабинет, затем хлопнул в ладоши - и на пороге появился одетый в белый тюрбан и рубаху Саид. Этот "мальчик на побегушках" давно превратился из мальчика в солидного усатого дядю и обзавелся собственной семьей.
- Два чая, как я люблю, и скажи, чтобы никто не входил в кабинет, - буркнул Гамаль.
- Айва, я, бей, сию минуту! - воскликнул Саид и исчез минут на сорок. Пунктуальность никогда не была его отличительной чертой.
Хасан, у которого сильно болела голова с похмелья, никак не мог понять, зачем его так рано подняли с постели, благо выпускные экзамены закончились. Кроме того, занятия в Американском Университете Каира, куда его уже зачислили, начинались только через два месяца, на столе лежали билеты на испанский остров Ибица: тамошние ночные клубы и дискотеки привлекали гораздо больше, чем провинциальная, на его взгляд, жизнь египетской столицы. Однако самоуверенный молодой человек не догадывался, что отец подготовил ему совсем другие планы на это лето.
- Наследник империи "Аль-Хавали" не может проводить все свое время в безделье и пороке. Ты - часть бизнес-элиты нашей страны и мой сын. Вчера тебе исполнилось восемнадцать лет. В твоем возрасте я уже управлял одной из фабрик твоего деда в Дельте. Твой образ жизни мне противен!
Хасан молчал: возражать не имело смысла - отец правил своим домом и домочадцами, как настоящий фараон, а с острой бородкой, которую недавно отпустил, - такового еще и напоминал. До сих пор, правда, Гамаль не вмешивался в жизнь сына, видимо, потому, что связывал все свои чаяния с Хусейном - старшим братом Хасана. Увы, случилось непредвиденное: Хусейн связался с наркоманами, а отец, погруженный в дела компании, обнаружил неладное уже тогда, когда сын прочно сел на иглу. Выходило так, что больше посвятить в дела было некого. Оставалась только младшая дочь, своевольная - в отца, - и, соответственно, его любимица. Но ситуация требовала крепкой мужской руки: вот почему глава семейства обратил свой взор на Хасана. И... начались инструктажи в "Эль Фишави". Гамаль назначал встречу всегда в одном и том же месте с тем же маниакальным постоянством, с каким его младший сын выбирал лиловые рубашки. Хотя рубашек все же было много, чего не скажешь о лучшей в Каире кофейне...
...Однако на сей раз встреча с отцом, вопреки опасениям Хасана, вышла совсем короткой...
- Вряд ли он прилетает, для того, чтобы бесплатно хвалить наш бизнес, - гипнотизируя взглядом, Гамаль прощупывал сына, как опытный психолог.
Хасан и сам чувствовал какой-то подвох, потому осторожно заметил:
- Мне показалось, его интересует компания Рушди. Все-таки нельзя исключать и возможности бесплатно разрекламировать компанию, тем более, сейчас, когда ее репутация пошатнулась. Скажи, кто бы мог подумать, что виной всему этому будут акулы?
Гамаль закурил и ничего не ответил.
- Почему бы тебе самому с ним не встретиться? - спросил Хасан. Но немигающий, как у змеи, взгляд отца опять проник в душу, загипнотизировал, и сын виновато спрятал глаза, глядя в мутную, как Нил, кофейную глубину.
- Потому что у меня сегодня деловое рандеву в Ramses perfumes palace, - жестко сказал Гамаль. - А это, как ты понимаешь, поважнее встречи с журналистом из Санкт-Петербурга. Главное, не дай ему себя разговорить. Уж поверь мне, я умею разговаривать с журналистами.
- Я предупредил, что у меня будет совсем немного времени, - одним глотком допил остывающий кофе Хасан.