Виталий посмотрел на вывеску, на которой рядом с ветвистой арабской вязью красовалась надпись "Кеф Кефак", сделанная английскими буквами, отворил дверь и шагнул за Наташей вовнутрь. Как было договорено, за небольшим столиком, расположенным слева от входа, их ждал Дауд. Щуплый, лет сорока, с изрядно поредевшей рыжей шевелюрой - ничего особенного, что могло бы выделить его в толпе. Глаза этого человека находились в постоянном, но спокойном движении, как будто выслеживали добычу, а перебитые пальцы выстукивали в ожидании нервную дробь.
"Потрепала, тебя, брат, судьба, как парус в шторм", - подумал Виталий и удивился высокопарности собственных мыслей.
Словно угадав их, Дауд, чуть сузив глаза, едва заметно усмехнулся.
Хозяин кафе явно предпочитал стиль ретро; потому добился полной аутентичности: старые толстые стены, которым явно перевалило за век, сводчатые потолки, мозаика на полу, небольшие диванчики и столы с гнутыми стульями. В узких нишах, расположенных по углам, стояли длинные узкогорлые кувшины, стройные, как стан персидской княжны; по залам сновали проворные официанты, и они казались фигуристами, скользящими по узорному полу.
- Вы, я вижу, не боитесь встречаться с журналистами, - одобрительно констатировал Виталий, присев за столик, - в отличие от некоторых чиновников и бизнесменов в Петербурге.
- Санкт-Петербург... Я был там два раза, один раз, как турист, а второй - по важному делу, - начал издалека Дауд. - Но к нашей беседе это не имеет отношения... Пророк однажды сказал: "Человек, дни которого совершенно одинаковы - явный неудачник...". Вот почему мы здесь, и ты здесь, Виталий.
Голос у Дауда оказался тихим и скрипучим, как будто, боясь разбудить, открывали старые двери.
- Вы ведь родом из Газы, - откликнулся Виталий.
- Ты не представляешь, что такое Газа! Это хуже тюрьмы, - скрипнул смехом Дауд.
- Но жить там не пожелаешь и врагу... - покачал головой Виталий.
Смех скрипнул громче:
- Если вам интересно, я расскажу, как оказался в Израиле.
Дауд щелкнул зажигалкой, задумчиво затянулся сигаретой, и его непроницаемый взгляд уставился в одну точку.
- Когда, годы спустя, я возвращался в Газу, и встречал своих учителей, они удивлялись, почему я не стал учиться дальше. Но удивительного здесь ничего нет. Нас у папы было двадцать четыре - по двенадцать от каждой жены. Сейчас у него больше ста внуков, причем, их количество постоянно увеличивается. И, надо сказать, что подобных пап в Газе хватает! В израильских университетах паренька из очень бедной семьи, у которого не было даже паспорта, сами понимаете, не ждали. А для учебы за границей необходимы разрешение властей и большие деньги. Да и богатые арабские страны не очень поощряют такие передвижения. Вдруг все выучатся и не вернутся домой, а поедут жить в Саудовскую Аравию.
Дауд глубоко затянулся сигаретой.
- А ты не куришь? - обратился он к Виталию.
- Бросил два года назад...
- Это правильно. Я пристрастился в Израиле, очень нервная работа... - последнее прозвучало с некоторой долей иронии.
- И что же было после школы? - включил Виталий ручку-диктофон и положил её перед пепельницей.
- У меня тоже есть такая штука, - хитро прищурился Дауд, и, знаешь ли, не выношу, когда ее пытаются включить незаметно. Терпеть не могу, когда из меня делают дурака.
- Итак, после школы...
- Да, после школы... После школы я начал работать, как все жители Газы, а это значит - вставать в три часа ночи, чтобы провести еще три часа в ободранном старом автобусе и прибыть на стройку в Кфар-Сабу, где мы работали с шести утра до четырех дня. Затем ещё три часа обратной дороги. Таким образом, в семь вечера я приезжал домой, а в восемь начинался комендантский час. Это когда все закрывается и затихает. Люди ложатся спать, чтобы снова встать. Большинство так и проводит всю жизнь в этой круговерти, не найдя сил что-то изменить. Чтобы вырваться из Газы, у араба есть три пути: жениться, пройти гиюр...
Дауд снова сделал паузу, чтобы затушить сигарету, после чего закончил мысль:
- Или сотрудничать с израильской спецслужбой - ШАБАКом, что и сделал мой непутевый старший брат. Он родился от первой жены, и, когда отец взял вторую, чувствовал себя обделенным. Тогда-то он и испросил себе разрешение гулять после комендантского часа, ездить в Тель-Авив и другие привилегии. Брал с собой и меня, чему я был очень горд. Разрешение на это имели только шоферы, хозяева мелких предприятий, адвокаты... А люди в Газе состоят из глаз и ушей, и мысли их тянут всегда в одну сторону. Брат повел себя, неумно попал под подозрение и покинул Газу.
- Тогда Вы и уехали в Израиль?
- Это была моя первая попытка вырваться из Газы. Я снял квартиру на окраине скромную квартирку, в которой не было даже кровати. Но с детства я привык спать на полу, поэтому вместо кровати поставил туда две швейные машинки, и начал работать - шить. Последние годы в Газе это занятие стало распространенным среди мужчин. Я научился ему ещё на родине. В Тель-Авиве я работал по двадцать часов в сутки, а ел два раза в день - экономил. Хозяева делали мне заказы, но часто обманывали, видя во мне человека, которому некому пожаловаться. Но у меня была цель, а к трудностям я привык с детства... Я учил иврит по вывескам и вслушивался в уличные разговоры, жизнь моя постепенно стала налаживаться, но объявились мои многочисленные родственники, которые требовали, чтобы я вернулся домой жить, как все, помогать братьям.
Перед столиком возник официант, обратившийся, как Чеширский кот, в одну услужливую от уха до уха улыбку.
Виталий и Наташа заказали кофе, а Дауд черный чай.
- Кофе у меня вызывает ассоциации с Газой, - поморщился Дауд. - Мой отец жить не может без кофе. Я никогда не понимал вкуса этого напитка, по-моему, чай куда ароматнее, и менее вреден для сердца.
Дауд с наслаждением втянул ноздрями чайный дымок.
- И вы вернулись в Газу... - продолжила за него Наташа, чем заслужила неободрительный взгляд Дауда. Ни одна из его сестер не позволила бы себе вмешаться в мужской разговор, да еще и деловой.
Тем не менее, он продолжал тем же приветливым, с оттенком мрачноватой ностальгии тоном:
- С этого возвращения начался второй круг неприятностей.
Виталий подумал, что человеку с такой силой и энергии требовался размах и разлет, а не зыбучие будни в Газе. Когда-то он и сам испытывал похожие ощущения...
- Все началось с того, что я стал строить дом, а в Газе это не очень принято. Когда сын собирается жениться, ему выделяют комнату, где он и живет до старости со всевозрастающим числом детей. А тут дом. Такое вызывающее поведение...
Дауд довольно скрипнул, со вкусом попивая чай:
- Но я решил жениться, и мне нужен был дом. В тот памятный день я нашел невесту, поговорил с ее братом и как добропорядочный гражданин вернулся домой до комендантского часа. Сменил одежду на традиционное арабское платье, взял в руки мыло и полотенце. И тут снаружи, из темноты за окнами, кто-то окликнул меня. Я открыл дверь и увидел двоих - людей в масках. "Пойдем, нужно поговорить", - сказали они.
Рассказчик снова замолчал.
- Ты испугался, Дауд?
- Нет, потому что мне нечего было бояться...
...Он пригласил незнакомцев войти, выпить чего-нибудь и поговорить в доме. "Некогда, выходи!" - ответили ему. Они завернули за угол, и Дауд увидел холодящую душу картину: сорок молчаливых фигур с лицами, закрытыми черной материей. Вот только тогда он испугался. Ему заклеили запястья пластиком, наподобие наручников, и надели на голову мешок. Странным было только то, что не состоялась обычная церемония "суда", заключающаяся в предъявлении обвинений и выяснений обстоятельств "предательства". В этом случае еще можно было говорить и надеяться, что тебя услышат. Ему же просто объявили, что он предается смерти как сотрудничающий с властями. Как его только не убивали: камнями, цепями, ножами. На его теле не осталось живого места, руки сломаны, сухожилия перерезаны.
Спасло Дауда только то, что у него хватило сил молчать. Молчать, когда, проверяя, жив ли он еще, в него всаживали нож и жгли сигаретами... Решив, что мертв, его бросили. В ту же минуту на всех заборах появились надписи, что такой-то предан смерти и это дело рук таких-то.
В больнице, куда Дауда отвезли братья, ему отказали в помощи. Потому что "люди интифады" грозились убивать врачей, спасающих "предателей". Там он и пролежал полтора месяца дома, не выходя на улицу. А потом навсегда уехал из Газы.
- Я их всех презираю, - небрежно попал сигаретой в пепельницу Дауд. - И в то же время мне их жаль. И я достроил свой дом. Я никому из них не верю, и все же иногда приезжаю на пару деньков, а то и на неделю в Газу. И это доставляет мне истинное наслаждение, большего я не испытываю ни в одном месте на Земле. Я, кстати, только пару дней, как вернулся оттуда. Я один из немногих жителей Газы, научившихся видеть этот склеп восторженным взглядом праздного туриста и восхищаться тем, как здесь застыло время. Да, застыло. Но когда я приезжаю, оно идет быстрее. Даже время боится меня, не говоря уже о тех сорока идиотах в масках. Три года спустя я, конечно же, выяснил имя каждого из них. И тех, кто писал на заборах, и тех, у кого переодевались эти сорок. Правда, сама группировка, учинившая надо мной расправу, к тому времени распалась.
- Вы отомстили каждому? - предположил Виталий и жестом подозвал официанта, чтобы повторить заказ.
- У меня были свои люди, готовые исполнять мои приказы. И я мог раздавить своих обидчиков, как негодных скорпионов, но я наказал их презрением.
- И страхом... - закончил Виталий мысль Дауда. - Каждый из них теперь живет в постоянном страхе за себя и семью, не так ли?
- Так, - согласился Дауд. - Ожидание мести страшнее самой мести. Я внушаю им уважение и страх и не только им. Узнав о том, что я вернулся за возмездием, новая группировка предложила публично объявить, что тогда произошла ошибка. Но я отказался. Мне безразлично, что они думают обо мне. Одного из главарей группировки, учинившей надо мной самосуд, я встретил недавно в Каире. Он снимает дом, на первом этаже которого расположена мастерская. У него есть три дочки, и скоро жена опять должна родить.
" Ждешь сына, Акрам?" - спросил я. - "Мне все равно..." - ответил он.
- Иметь дочек для араба совсем непросто - пояснила Наташа. - Если девочка до двадцати лет не вышла замуж, ей остается надеяться лишь на большую удачу. После двадцати пяти лет ей уже надеяться не на что. И она остается одна до конца своих дней, порой вообще не выходя из дома.
Дауд нехотя кивнул в знак согласия.
- В то время у "Людей спасения" нашлись более важные дела... - догадался Виталий. - Это, кажется, год девяносто седьмой...
- Выключи свою "игрушку", - скосил Дауд взгляд на диктофон.
- Секретное оружие, - пошутил Виталий, торжествуя, что попал в точку. И "обезвредил" авторучку. - Хотя, конечно, оно не так опасно, как "Кока-кола"...
- Как ты правильно понял, - одобрительно заметил Дауд, - в том, что случилось с агентами Моссада, есть некая и наша скромная доля участия.
- Да-а... - только и смог произнести Виталий, - ну, вы, ребята, даете...
Но гораздо больше его интересовало другое:
- Одному своих обидчиков Вы все-таки решили отомстить?
- О, это больше похоже на допрос, чем на интервью, - предупреждающе повел рыжими бровями Дауд.
Но Виталий решил идти ва-банк.
- Вы ведь для этого ездили в Каир и Газу?
Дауд неопределенно усмехнулся, но принял негласные правила игры.
- Он просил о пощаде.
- Но изменить что-либо невозможно?
- Конечно, невозможно. Разъяренные акулы не понимают человеческого языка.
- И чем их разъярили? Наверняка, не мясом...
- Испорченное мясо, якобы сброшенное в воду, - это пустышка для доверчивых журналистов, - существуют другие способы.
Дауд замолчал, давая возможность Виталию сделать следующий словесный ход, учуяв в нем человека игры, такого же, как он сам.
- Какие это препараты? Которые разрабатывают в Моссаде?
- Которые разрабатывают в Моссаде, - подтвердил Дауд.
- Значит, у вас есть свои люди в Моссаде?
- У нас всюду есть свои люди, - ушел от ответа Дауд. Игра его забавляла.
- А кто тот человек, с которым Вы встречались в Каире?
- Мы встречались с ним в Газе. Его зовут Гамаль, - докурил еще одну сигарету Дауд и пристально посмотрел на Виталия, останавливая дальнейшие расспросы. - У меня на сегодня запланирована еще одна встреча. Думаю, я и так достаточно тебе сказал.
- Подожди, Дауд, минуту, буквально минуту, - Виталий умоляюще сложил ладони, - кто управляет организацией, каковы ее полномочия и каким образом финансируется ее деятельность?
- У стен есть уши! - отрезал Дауд, затем написал что-то на листе бумаги и протянул Виталию, знаком показав, что читать вслух не следует, затем встал из-за стола. - Постарайтесь попасть в Рафиах, я покажу нечто очень любопытное. Прощайте!
Хлопнула входная дверь.
- Он ушел, слава Богу! - Наташа облегченно вздохнула.
- Но обещал вернуться! - съязвил Виталий.
- Что он тебе там написал?
- Наташа, давай сначала расплатимся и выйдем на улицу.
Погуляв по яффскому порту и полюбовавшись великолепным зрелищем - целым морем яхт, катеров, джонок, рыбацких шхун, юрких утлых лодчонок - Виталий увлек Наташу в небольшую арку, они поднялись вверх по ступенькам, миновали небольшую, узкую галерею и вышли на большую площадь, где высился знаменитый франсисканский монастырь. Тот самый, чьи стены еще помнили Наполеона - именно здесь он навещал своих солдат, заболевших чумой. Чуть дальше, по направлению к "Блошиному рынку", располагалось здание старой-старой постройки: здесь были когда-то турецкие бани, а теперь размещался знаменитый ресторан "Алладин". В огромные окна смотрелось черное небо, вдали перешептывались мириады огней тель-авивской набережной, накатывалось море, и где-то недалеко торчал обломок скалы - той самой скалы, где сидела, пригорюнись, печальница Андромеда.
- Виталь, ты не находишь, что у нас питейные заведения, как вешки на дороге? Посидели в одном - что-то узнали интересного, погуляли, пошли в другой - опять что-то узнаем. - Наташа скучающе посмотрела на прихотливое убранство "Алладина".
- Ладно тебе ворчать, ворчальница, - Виталий посмотрел на часы. - Минут через пятнадцать должна подойти Елена, здесь мы ее и обождем.
- Слушай, зачем тебе Елена? И какое отношение она вообще имеет к "Людям спасения"? - несколько нервно спросила Наташа. - Зачем ты интересуешься всеми этими "ночными бабочками"?
- Пока не знаю, но хочу найти какую-то связь. В крайнем случае, сделаю несколько материалов. Понимаешь, чем больше я добуду информации, тем ясней вырисуется общая картина.
В этот момент у Виталия зазвонил мобильный.
- Да, алло, - он прикрыл рукой трубку и шепнул Наташе: - Это - она, будет здесь скоро... Потом добавил:
- Мы уже здесь.
Через десять минут в ресторан вошла миловидная дама лет тридцати пяти, поздоровалась и присела на стул.
- Вы хотели услышать правду? - Елена
подняла на нас свои прекрасные серые глаза, в которых-то ли мелькали отблески зеркальных огней, то ли полыхало жгучее пламя тоски; ее монолог не предполагал диалога, ее монолог, словно не предназначался для посторонних, он, скорее, был обращен вовнутрь, оттого слова, поглощаемые ненастным диктофоном, казались ровными и гладкими, как галька:
- Сегодня вышли на улицу те, кто, плюнув на обстоятельства и условности, наступив на собственную гордость, сжав зубы, нанялся в массажные кабинеты. Но не потому, что там стало плохо. Там было плохо в самом начале, когда нас эксплуатировали хозяева-израильтяне. Мы работали день и ночь, с нами обращались как с собаками, заставляя, простите, трахаться с кем попало и когда попало, невзирая на наше самочувствие, невзирая даже нате дни, что у женщин называют критическими. Но так продолжалось первые два-три года, когда мы были рабынями. Потом ситуация изменилась. Знаете, как израильтянин приходит в ресторан? Он не кушать туда приходит. Он смотрит, сколько в помещении стоит столиков, сколько посетителей находится там, в бойкое время, чем кормят, как обслуживают. И примеривается: а сможет ли сам открыть напротив такой же ресторан и раздавить конкурента? Вот так произошло и в массажных кабинетах. Мы присматривались, а затем стали по одному, потихоньку, убирать этих хозяев. И практически все массажные кабинеты попали в руки русских девочек. Их беспомощные мужья, которые и до того прекрасно знали, чем занимаются их жены, сели на кассу и брали плату за вход. Теперь уже мы диктовали правила поведения, и мы нанимали на работу, но, разумеется, на куда более мягких условиях. Израильские проститутки покинули нас, не выдержав конкуренции. Израильские мужики благословляли "русское чудо" - такого сервиса и такого отношения к себе они и в самых своих розовых мечтах не могли пожелать! В самом деле, израильтянки равнодушны к клиентам. Они могли заниматься любовью, одновременно разговаривая по телефону со своим приятелем или разглядывая новый номер женского журнала. А русские отрабатывают свой номер на полную катушку...
Елена сделала небольшой глоток крепкого кофе:
- Потом... потом начался кризис, и кабинеты стали терпеть крах, клиентов становилось все меньше и меньше. Дело дошло до того, что мы пошли на снижение цен. Но и это не помогло. И многим из нас, чтобы зарабатывать на прежнем уровне, пришлось выйти на улицу. Но, знаете, мы подобны волкам: когда у этих животных еды вдоволь, они охотятся в одиночку; когда еда исчезает, они объединяются в стаю. Отныне мы выходим на работу стаями, отныне одна помогает другой. Если у моей коллеги ломка и нет денег на кокаин или другой наркотик, я помогу, я поддержу. Если какую-то нашу подругу за что-то отмутузят, и она нуждается в помощи, мы оставляем рабочие места и идем ее искать, находим, приводим в чувство, отвозим домой и только потом возвращаемся.
- Простите, Елена, у вас есть какая-то личная жизнь? - осторожно поинтересовался Виталий.
Она взяла салфетку и аккуратно вытерла губы:
- Издеваетесь? Какая личная жизнь? Ведь я человек общественный: за ночь пропускаю от десяти до пятнадцати мужчин!
- Ирония мне Ваша понятна, - Виталий дал понять, что иронию оценил. - Но неужели не пытались пожить немного для себя?
- Был у меня один приятель. - нехотя призналась Елена. - Он прекрасно знал, чем я промышляю, никаких претензий ко мне не имел, я ему просто нравилась и все. Но... не смогла с ним жить, не смогла. Во-первых, меня после работы, - а работаю я практически каждую ночь, - просто на него не хватало, а во-вторых, даже с ним я не могла бесплатно заниматься любовью!
- То есть, вы хотите сказать, что секс для Вас стал каким-то механическим исполнением определенных двигательных функций? - Виталий сделал какие-то пометки в своем блокноте.
- Зачем же так? Разумеется, не совсем. К счастью, чувства еще не притупились, я нередко испытываю наслаждение от клиента. В особенности от так называемых "лизунов", которых в последнее время расплодилось невиданное количество. Знаете, что это такое, да, объяснять не надо? Так вот, я работаю с несколькими "лизунами", от которых получаю дикое наслаждение. И потому всегда с большим нетерпением жду встречи с ними.
- Израильские мужчины раскованы в сексе?
- Очень!
- Считается, что большинство проституток, промышляющих в районе знаменитой алмазной биржи - наркоманки...
- Так оно и есть. Я грешу, правда, легкими наркотиками, хотя многие предпочитают тяжелые.
- Кто же вам доставляет наркотики?
- Кто-кто? Таксисты! Тоже по своему несчастные люди, которые горбатятся за копейку дни и ночи. В России таксисты продавали водку, а здесь - наркотики.
...После "Алладина" Виталий с Наташей отправились побродить по "Блошиному рынку" - настоящий рай для коллекционеров. От собирателей зажигалок до тех, кто собирает старинные мечи - все стремятся сюда, чтобы окунуться в пестрый торговый водоворот. Продавцы за доли секунды оценивают бродящих среди прилавков стаи посетителей, безошибочно отличая настоящего коллекционера от обычного зеваки. Нет, на зевак эти повелители прилавков не потратят ни секунды, зато коллекционера будут обхаживать со всем изощренным мастерством восточных торговцев.
Что бы ни искал заносчивый и нудный покупатель, будь то одежда и аксессуары или светильники и мебель, на яффском "блошином рынке" обязательно обнаружится искомый предмет.
- Посмотри, Наташа, - Виталий показал на витрину с любопытными артефактами, - такое ощущение, что именно здесь встречаешься с предметами, которые переносят тебя в мир детства, юности, и недавнего прошлого на не исторической родине.
- Либо напоминают о сюжетах восточных сказок... - добавила Наташа.
В одной лавчонке Виталий высмотрел красивое украшение и, поторговавшись, купил его по цене раза в три дешевле, а затем, шутя и балагуря, вручил своей спутнице в качестве подарка.
Тем временем быстро стемнело. Проплутав еще минут сорок по лабиринту переулков, полюбовавшись причудливой архитектурой старого Яффо, Виталий и Наташа вышли на стремительную набережную. Слева от нее мерцали разноцветные огни яффского порта, справа открывалась захватывающая дух перспектива ночного Тель-Авива с его многочисленными отелями и небоскребами.
- Как быстро здесь темнеет, ты заметил? - Наташа прижалась к Виталию, и он обнял ее, хмелея от нахлынувшего счастья.
- Такое чувство, будто на город опустился мерцающий шатер, и, вот, мы с тобой находимся в этом волшебном шатре, где ты рассказываешь тысяча первую сказку, - Виталий попытался поцеловать Наташу.
- Почему тысяча первую? - отстранилась она.
- Потому что позади у нас не менее тысячи ночей на двоих. - Виталий уже забыл, когда в последний раз нес подобную романтическую чепуху.
- Ты - фантазер, милый, - засмеялась Наташа, - но главное - это не то, что было, а то, что будет. Как говорила героиня одного американского фильма, всё может измениться в любой момент!
- Кстати, о том, что будет, - Виталий озабоченно нахмурил лоб. - Надо бы на обратном пути заехать в "Принцессу". Там работает один мой знакомый, вернее, знакомый моего давнего приятеля...
- Какого еще приятеля? - Резко повернулась к Виталию Наташа, предоставив соленому ветру подхватить, как шлейф, ее густые волосы.
- Эдика. Он сейчас живет в Тель-Авиве. А этот его знакомый, Юра, хороший парень, думаю, тоже может добавить пару штрихов к...
Виталий споткнулся о слово, выбирая между "картиной" и "полотном", но слово утонуло в шуме моря.
- Подожди, у тебя же была назначена встреча с этой... - голос Наташи дрогнул, и резким движением головы она снова откинула волосы назад.
Виталий не сразу понял, о чем идет речь.
- Прямо отсюда и в "Принцессу"? А как же путаны, которые обещали тебе райское наслаждение? - на сей раз прозвучало четко и насмешливо, словно камешки, брошенные в воду.
-Да, - растерялся Виталий, - но причем здесь путаны? Ты шутишь?
Он хотел обнять Наташу, но она выскользнула из объятий не пойманной рыбкой:
- Понятно...
- Что? Тебе? Понятно? - Виталий чувствовал, как поднимается в нем раздражение, волшебство нелепым и странным образом рушилось, безо всякой на то логики, немотивированно, как сказал бы психолог. В такие мгновения чувствуешь себя беспомощным, уязвимым, тщетно пытаясь ухватиться хоть за самую тоненькую ниточку, самый незначащий факт, чтобы добраться до причины, вскрыть суть происходящего. Увы, очень часто ни к чему это не приводит - разве что приводит к выводу: всё это, по слову Экклезиаста, тщета и ловля ветра. Или ловля бабочек: сжал кулак, чувствуешь, - там она, красавица, крылышки трепещут, шелк их прикосновений ощущаешь, а разжал кулак - и: нет там ничего, только пустота воображения.
- Наташа, мы же взрослые люди. Скажи, пожалуйста, ты меня в чем-то подозреваешь?
Наташа рассмеялась нехорошо, недобро, взгляд ее стал другим, жестким.
В темноте глаза её казались огромными, но взгляд стал другим. В нем буквально сквозила обреченность.
- В "Принцессу", дорогой, ты поедешь без меня. Или со своими путанами. А я возвращаюсь в Египет. До машины доберусь как-нибудь сама. Всего хорошего!
- Наташа, Наташа, постой, что случилось? Я ничего не понимаю! Наташа, подожди! - попытался, было, удержать ее Виталий, схватив за руку. - Ты, что, сумасшедшая? Может, все-таки объяснишь, какая муха тебя укусила?!
- Пусти! - Наташа выдернула руку, - мне еще машину надо найти!
Виталий не успел что-то возразить, как Наташа метнулась через дорогу, едва не угодив под колеса какого-то "Опеля".
- Сумасшедшая! Истеричка! - крикнул Виталий, но Наташи уже и след простыл.
Не вполне осознавая того, что произошло, он рефлекторным движением взялся за мобильный и мысленно отпустил ругательство уже в свой адрес: "Идиот!" Конечно, зачем был нужен номер Наташи, если она все время находилась рядом? "А если? - мысль заметалась беспорядочно, - если всё не просто так? Если всё было продумано, просчитано наперед и Наташа не хотела давать свой номер телефона, не давала ни минуты осмотреться, опомниться. Чушь! Больная фантазия!".
Виталий глубоко вдохнул соленый морской воздух и сказал вслух:
- Что же делать? Как что? К Эдику, срочно! - и внезапно почувствовал себя свободным, - насколько может быть свободным человек, только что потерявший в чужом городе свою мечту.