Чтобы попасть в Рафиах, Виталий аккредитовался при израильской правительственной пресс-службе. К его удивлению, весь этот процесс занял меньше недели, еще несколько дней ушло на то, чтобы получить разрешение на пересечение израильской границы в районе КПП "Рафиах".
- Только будьте в Рафиахе, пожалуйста, осторожнее, - напутствовал его представитель пресс-службы.
Коротая время в ожидании аккредитации и пропуска в Рафиах, Виталий привел в порядок последние записи, навел кое-какие справки, запасся информацией, почерпнутой из недр интернета.
Вообще жизнь в Израиле неожиданно поразила его невероятной динамикой. Если прежде он бывал здесь наскоком, так, на один-два, максимум три дня, то теперь, воспользовавшись возникшей временной паузой, с удивлением всматривался в быстротекущие картины израильской жизни. Эта маленькая страны, отмеченная на карте микроскопической точкой, каким-то непостижимым образом приковывала к себе внимание всего мира.
В журналистском клубе Виталий свел знакомство с обаятельной Фламеттой Ниммельштейн - израильтянкой, работавшей на итальянскую газету "Карьерра дела Сера".
- Израиль - клад для репортеров, - сказала как-то Фламетта, - мировая кузница новостей - успевай только передавать. Знаете, Виталий, сколько иностранных журналистов аккредитовано здесь?
- Нет, - признался Виталий.
- Три с половиной тысячи! Феноменальный показатель, потому что Израиль уступает в этом плане только Америке. Представляете?!
Фламентта - энергичная молодая женщина лет сорока, - писала на разные темы, в том числе, и экологические, считала, что Израиль, в отличие от многих других развитых стран, не столь хищнически эксплуатировал природу, нередко прислушивался к голосу защитников окружающей среды, многое делает для сохранения и умножения фауны.
- А как в Израиле относятся к дельфинам?! - патетически восклицала темпераментная Фламетта. - Я однажды сделала небольшой репортаж на эту тему, двое суток провела в Эйлате, в дельфиньем питомнике.
- Фламетта - умница! - заметил Эдуард, когда Виталий рассказал ему о знакомстве с собкором "Карьерра дела Сера". - Пример объективного отношения к нашей стране.
- Она же израильтянка, как же иначе? - удивился Виталий.
- Дорогой мой, у нас демократия и свобода слова. Потому далеко не все израильтяне думают так, как Фламетта. - вздохнул Эдуард. - Более того, некоторые думают иначе, и эту инаковость сплавляют в качестве негатива в мировые масс-медиа. Ладно, не буду тебя кормить сентенциями. Давай лучше накормлю тебя ужином.
- Ну, а чем ты занимался, пока я отсутствовал? Давай, колись! - Виталий рассмеялся и похлопал приятеля по плечу.
- Да мало ли чем... - неопределенно сказал Эдуард. - Много всякого, проектов разных, хотя...
Эдуард задумался.
- Знаешь, наверное, самая серьезная работа, которой я занимался в Израиле - это документальный фильм о дельфинах. Я его снимал несколько лет, и, вот, только сейчас приступил к монтажу.
- У тебя с Фламеттой совпадают пристрастия. - заметил Виталий. - Но почему именно дельфины?
- Странная история... - Эдик глубоко затянулся сигаретой. - Можешь считать меня сумасшедшим или мистиком, но все произошло словно не по моей воле. В Тель-Авиве на набережной был когда-то большой комплекс под названием "Дельфинариум" и там, в начале девяностых было много всякой разной морской живности, даже дельфины, а парочку прислали из России - не до дельфинов было тогда, о другом люди думали, вот и отправили в Израиль, чтобы не погибли. Затем комплекс этот куда-то перенесли, а название места осталось. С начала двухтысячного года или раньше, точно не помню, здесь стали проводить дискотеки, и, по страшной иронии судьбы, первого июня две тысячи первого года, то есть, в день защиты детей, террорист-самоубийца взорвал себя в группе ребят, которые стояли у входа в "Дольфи". Двадцать один человек погиб, почти все они были русскоязычными школьниками.
Эдуард замолчал, затем прокашлялся, словно продавливая ком в горле, и сказал тихо:
- На тель-авивской набережной стоит памятник, на нем надпись по-русски - "Это наш дом" и на иврите - "Мы не прекратим танцевать"...
- Подожди, а мистика здесь причем?
- Говорят, что в ночь, когда произошел этот теракт, кто-то, неподалеку от "Дольфи", слышал печальные дельфиньи голоса - ответил Эдик. - Это и есть мистика, это был мистический импульс, заставивший меня обратить взоры на загадочных и прекрасных властелинов океана, как их еще называют.
- В принципе, какие-то вещи я еще помню сызмальства, когда меня тоже интересовали всякие загадки, - тотчас откликнулся Виталий. - О том, что дельфины необыкновенно умны, сильны, подвижны, легко обучаемы. Но самый главный парадокс существования этих особей заключается в том, что они необъяснимо дружелюбно настроены по отношению к человеку.
- Точно, - подтвердил Эдуард, - и до сих пор никто толком не может объяснить, в чем там дело. Я сейчас тебе покажу кое-какие кадры, которые я снимал в Эйлате - там находится колоссальный дельфиний риф и дельфиний заповедник.
Эдик вставил диск и щелкнул пультом, на экране самым первым кадром показалась раскрытая зубастая дельфинья пасть; можно было поклясться, однако, что дельфин улыбается, глядя в камеру.
Мелькнули кадры подводных съемок, сделанных в Красном море, затем на экране появился сам Эдик, беседовавший со смотрителем заповедника; парочка дружных дельфинов дружно взмыла в небо, блестя на солнце своими плавниками, а затем знакомый голос запел:
Над мачтами клин журавлиный
влетает в медовый восход,
а прямо по курсу - дельфины, дельфины,
веселая стая плывет.
Так дали зеленой долины
мелькают на кадмии гор,
над грузной волною
взлетают дельфины,
чертя траекторий узор.
Дельфины, дельфины,
дельфины, дельфины,
чертя траекторий узор.
Как звезды, леса и равнины
чужды суеты и молвы,
вы дети Вселенной, дельфины, дельфины,
и меньшие братья мои.
Не раз подрывались на минах
плывя впереди корабля,
дельфины, дельфины,
дельфины, дельфины,
не знавшие слово "земля".
В сомненьях и вере едины,
невидимы в стае своей,
мы тоже дельфины, дельфины, дельфины
огромных своих кораблей.
В пути попадаются льдины
и отмелей гиблых поля.
Но все же дельфины,
дельфины, дельфины
плывут впереди корабля.
Дельфины, дельфины
Дельфины, дельфины
плывут впереди корабля.
- Кто это, не Дольский ли? - спросил Виталий.
- Он, он, - подтвердил Эдик, - эта песня звучит у меня в фильме, задает ему тон.
- Стоп, ты посмотри какая красота! - вдруг вскрикнул Виталий, - слушай, они целуются, с ума сойти!
- Это я снимал на рифе, весной, в тот период, когда у дельфином начинается время ухаживания. - улыбнулся Эдуард. - Давай я откатаю назад, посмотрим еще раз.
Зрелище завораживало своей красотой: самец пытался привлечь внимание одной из самок, буквально позируя перед ней, вначале застывая, а затем выделывая немыслимые фигуры; потом дельфин располагается в воде таким образом, что
его голова оказывается на уровне хвоста дельфинихи; она нежно и любовно поглаживает своего ухажера хвостовым плавником, потом они меняются местами, сближаются - голова к голове - создавая полную иллюзию слияния, поцелуя по "дао", когда два тела становятся замкнутой энергетической системой.
Камера успела захватить еще один любопытный момент, когда дельфины нежно покусывали друг друга, легонько тыкались лицами или один из них челюстями "захватывал" грудной плавник своего партнера, слегка прикусывал, но при этом не оставлял никаких следов - настолько все это было нежно и восхитительно.
- Да-а... - только и смог произнести Виталий.
- Теперь, надеюсь, ты понимаешь, о чем я тебе говорил перед тем, как поставить этот диск. - Эдуард вытащил диск и бережно уложил его в футляр. - Вот закончу месяца через два монтаж и...
Он оборвал себя на полуслове:
- Ладно, старина, мечты, мечты, где ваша сладость? Давай укладываться, тебе завтра рано утром вставать. Пока ты там до своего Рафиаха доберешься через эти блок-посты...
- Вот полюбуйся, Рафиах... - Дауд обвел рукой открывшуюся перспективу, как бы демонстрируя окрестные владения.
Честно сказать, особого удовольствия от увиденного Виталий не испытал: стоило пересечь границу, как словно по мановению волшебной палочки исчезли нормальные дороги. Затем зеленые насаждения, комфортабельные автобусы и вместе с ними правила движения, исчезли кафе, где не боишься отравиться, зато появился хаос, которым, впрочем, кто-то очень умело управлял. Кому-то был на руку этот пестрый восточный хаос. Но кому? Попробуй разберись в этих хитросплетениях, шутка - шуткой, а Восток и в самом деле материя тонкая, хитровытканная, поди разберись.
Тем временем они с Даудом подошли к скромному двухэтажному домику, не выделявшемуся ничем прочим среди многочисленных своих соседей. Дауд постучал в дверь, кованную светлым железом.
- Кто там? - послышался голос.
- Открывай, Джумад.
- Ты, Дауд, что ли?
- Я, конечно. Открывай.
Дверь открылась, и на пороге появился молодой парень, лет двадцати: бородка, жесткий, почти жестокий, взгляд смотрелись удивительным контрастом, чуть ли не с детскими чертами лица.
- Кто это с тобой?
- Журналиста из России привел, помнишь, говорил с тобой по этому поводу?
- А... Ну да, заходите.
Из прихожей гости сразу попали в огромный салон с большим количеством низких диванчиков, на которых сидело еще несколько человек с приборами для кальяна; пол и стены были устланы узорными коврами.
- Салам-алейкум, - почтительно поздоровался Дауд и, представив Виталия, вполголоса сказал ему:
- Эти ребята - кошмар израильской армии. Они копают тоннели, по которым гонят из Египта в Газу товары первой необходимости: автоматы, взрывчатку, наркотики. Теми же туннелями в Египет пробираются те, кого по тому или иному поводу преследуют израильтяне.
- Я могу с ними поговорить? - также вполголоса спросил Виталий.
- Валяй, - сказал Дауд и, обратившись, к Джумаду, добавил:
- Представь своих друзей, Джумад.
Хмурый Джумад нехотя кивнул в сторону двух безусых ребят, лениво посасывающих кальянные мундштуки:
- Вот тот, у которого шрам на щеке - Ахмад, а тот, кто обритый наголо, как бильярдный шар - Джемал. Обоим по семнадцать лет.
- Чего делают, кроме того, что роют туннели? - спросил Виталий.
Джумад махнул рукой:
- А ничего не делают. Слава Аллаху, есть работа. Что будет поќтом? Ну кто же об этом здесь думает? Они проводят под землей, на глубине двенадцати метров, кучу времени.
- Как там, на глубине двенадцать метров, можно работать?
Джумад, похоже, впервые улыбнулся:
- Да ничего страшного. Наверху похуже бывает.
Ахмад, парень со шрамом на щеке, оторвался от кальяна:
- Внизу очень даже приятно, особенќно в летнее время. Наверху - жарища, крыши плавятся, а здесь - тенек, красота!
И опять присосался к кальяну.
Джумад похлопал Ахмада по плечу:
- Шутник. Конечно, работа тяжелая и опасная. Можно наткнуться на плывуны под землей или, того хуже, на изќраильскую ультразвуковую установку, коќторая обнаружит туннель. И в том, и в друќгом случае ребятам не сдобровать.
Тут в беседу встрял лысый Джемал:
- Но пока Аллах миловал... - хотел сказать что-то еще, но махнул рукой и замолчал.
Дауд покосился на Виталия:
- Вообще-то они стараются говорить как можно меньше, чтобы держать язык за зубами. По каждому туннелю перегоняют товаров на полмиллиќона долларов.
- Да это же крутой бизнес! - воскликнул Виталий.
- А ты думал! - сказал Дауд. - Это, дорогой мой, на сегодняшний день самая выгодная отрасль экономики в Газе.
В это время зазвонил телефон у Джумада, он послушал, покивал, затем бросил пару отрывистых фраз, сказал что-то своим друзьям, шепнул что-то Дауду и вышел из салона. Через некоторое время, оторвавшись от кальяна, явно с неохотой, ушли и Ахмад с Джемалом.
- Куда это они? - удивился Виталий.
- Пошли на переговоры с инвестором, - пояснил Дауд. - Минут через сорок вернутся.
- Что значит "инвестор"? - поинтересовался Виталий.
- Тот, кто оплачивает строительство туннеля. - Дауд отхлебнул кофе из маленькой латунной чашечки, стоящей на столе. - Кстати, тебе налить?
- Давай - согласился Виталий.
Дауд снял с плитки небольшую джезву, наполнил ароматным напитком хрустальный стаканчик, напоминающий изогнутый стан персидских красавиц, и протянул кофе Виталию:
- Хлебни...
- Как вкусно! - сказал Виталий, попробовав. - А с чем это?
- С кардамоном, заваривается особым способом. Весьма бодрящий напиток.
Сделав еще глоток, Дауд затянулся сигаретой.
- Слушай, Дауд, - обратился к нему Виталий, - я понимаю, что особых подробностей я от ребят не добьюсь, главное, чтобы они меня провели по какому-нибудь туннелю, как мы и договаривались. Ты бы рассказал мне, пока их нет, про эту, самую выгодную отрасль в Газе, а?!
Дауд усмехнулся:
- Расскажу, расскажу. С чего начать?
- Ну, начни с того, во сколько обходится в среднем прокладывание одного туннеля.
Дауд задумался:
- Если речь идет о туннеле примерно длиной в километр, а диаметром - в метр, то - в шестьдесят тысяч долларов.
- Во сколько? - Виталий аж присвистнул от удивления.
- В шестьдесят тысяч долларов, - подтвердил Дауд. - Половина - тридцать тысяч долларов - само сооружение, еще столько же - отступные...
- Кому?
- Тем, чей дом используется в качестве строительной площадки и склада для вынимаемого грунта.
- Я так понимаю, что цена товара, который идет через туннель, колеблется в зависимости от спроса и предложения...
Дауд рассмеялся:
- Правильно понимаешь! Скажем, цена на ваш "калаш" может варьироваться от двухсот до трехсот долларов.
Виталий съязвил:
- Да-да, штука просто незаменимая в домашнем хозяйстве!
Дауд сделал вид, что иронии не заметил, и, как ни в чем не бывало, продолжил:
- Когда туннели работают хорошо и товар идет бесперебойно, то за автомат можно заплатить даже и сто долларов. Но... если падаќет цена, это невыќгодно. Тогда туннели сознательно прикрывают, чтобы товар не дешевел. Да, как ты понимаешь, на продажу гонят не только автоматы и наркотики, но и обычную контрабанду, например, сигареты. Кстати, на них в Израиле - высокая пошлина.
- Вот, блин, а! - Виталий хлопнул себя по колену. - Я-то думаю, почему в Тель-Авиве на рынке можно купить сигареты дешевле, чем в магазине! Да, бог торговли, судя по всему, будет посильнее бога идеологии... Но, прости, Дауд, все равно, при всей экономической целесообразности - шестьдесят тысяч долларов за один туннель - не дороговато ли?
Дауд стряхнул пепел от сигареты в пепельницу и задумчиво повертел в руках чашечку с кофе:
- Ты, дорогой, учти, что, как правило, эти вложения окупаются буквально за одну ходку. Потому туннели не строятся, как некое долговременное сооружение.
- А если, не дай Бог, засыплет кого во время работы.
- Ерунда, новых наймут! - Дауд махнул рукой. - Работа-то всем нужна.
- Хорошо, - не отставал Виталий, - а израильтяне, риск быть узнанным...
- Все бригады строго законспирированы. - перебил Дауд. - Израильтяне? Они, конечно, ставят нам палки в колеса, найденные туннели заливают водой, засыпают песком, заливают бетоном. Но тут же появляется новый. Египтяне тоже не жалуют таких как Джумад и его ребята; если, не приведи Аллах, поймают, то смертная казнь обеспечена. На той стороне шутить не любят, постоянно кто-нибудь дежурит; тысячу долларов получаќет только за то, чтобы следить за входом. И, если нужно, оповестить соответствующие службы.
- Каким образом?
- По обычному телефону или по мобильнику.
- Не сомневаюсь, что ваши палестинские умельцы уже нашли "противоядие".
- И не сомневайся! Теперь тоннели выходят за пределами египетской границы в каких-нибудь садах, подальќше от посторонних глаз. Наших "кротов" ничего не останавливает.
- Они-то, может быть, и ничего на самом деле не боятся. Но есть такая страшная вещь как плывуны.
- Да, это действительно опасно. Одна бригада погибла недавно во время работы - хлынули откуда-то подземные воды. Потом нужно было вытащить труќпы. А это означало - раскрыть тоннель израильтянам. Без их согласия здесь не то что жить - умереть нельзя.
Дауд стукнул ладонью по столу, так, что джезва свалилась с плитки:
- Наши люди воду по запаху чуют, по запаху! Эти сволочи евреи нарочно воду льют вдоль предполагаемой трассы туннеля. Потому, если грунт влажный, то бригадир дает команду - немедленќно сворачиваться.
- И что потом?
- Обходят, ищут сухое место, иногда сотню метров лишних приходится пройти. Но что делать, когда на кону такие деньги?! К примеру, людей, которые хотят скрыться от преследования властей, переводят по тоннелю за сорок тысяч долларов. Кто же от такого заработка откажется?!
- Платят только за то, чтобы перебросить их за границу автономии. А что дальше?
- Дальше они должны обеспечивать свое существование самостоќятельно, это уже их проблемы и это уже другая история.
- Ладно, ты скажи, а бывает так, что кто-то, наоборот, пользуется туннелем для того, чтобы скрыться из Египта в Газу?
- Бывает. Но в основном, это те, кого египтяне объявляют в розыск.
- Дауд, допустим, Египет вдруг откроет границу с Газой...
- Ну и что? Пойми, туннель - дело золотое, и, что бы ни произошло, рыли и рыть будут. А уж об этом инвесторы, вкладывающие средства в туннели, позаботятся. Среди них есть и большие чиновники из палестинской администрации, да еще и кое-какие заинтересованные египтяне.
- "Люди спасения"? - как бы невзначай бросил Виталий.
Дауд никак на вопрос не отреагировал, тогда Виталий сменил тему:
- Скажи, пожалуйста, а сколько всего туннелей построено?
- Кто их считал? - пожал плечами Дауд. - Инвесторы не спешат делитьќся подробностями.
В этот момент дверь отворилась, и вошел Джумад:
- Ну, что, наговорились? Хватит болтать, пошли, покажем кое-что.
Минут через десять Джумад, Дауд и Виталий подошли к одному из домов, стоящему на обочине. Дом как дом, ничего особенного, разве что двор был завешен брезентом, отчего казался герметически закрытым шатром. И еще одна деталь бросалась в глаза: из всего огромного количества окон светилось всего два.
- Джумад, - обратился к нему Виталий, - почему в доме почти нет света?
Джумад поморщился:
- Э-э, как тебе сказать. Владелец туннеля выкупил дом, но хозяева не уехали, а остались в одной комнате и стараќтельно делают вид, что ничего особенного здесь не происходит.
- Даже соседям нельзя знать, что здесь делается. - наставительно добавил Ахмад. - Разное может случиться. Тут как-то один инвестор приехал в "мерседесе" на место работы, в купленный им дом, а выехал оттуда в грузовичке-тендере, наќгруженном породой. Израильтяне и взяли его сразу же. Кретин! Они же отовсюду наблюдают - и сверху, с вертолетов, и с земли. Теперь мы породу в Хан-Юнес возим, там сгружаем. На один тоннель семьсот тонн породы выходит, если в одном месте сбрасывать - целая гора образуется. Так что, сам понимаешь...
Сумерки сгущались, стояла суровая тишина, изредка нарушаемая стрекочущими позывными цикад. Перед тем, как войти, Джумад прислушался, огляделся по сторонам и предупредил:
- Только тихо, заходим по одному.
Первым вошел Дауд, следом за ним попросили войти Виталия, затем настал черед Ахмада и Джемала, и, наконец, последним, крадучись, как кошка, вплыл Джумад.
Во дворе Виталий заметил небольшой грузовичок, рядом с ним набитые землей мешки.
- Что это? - шепнул он Дауду.
- Выкопанный грунт, его вывозят поздно ночью. - ответил тот. - А про то, как именно это делают, спроси лучше у Джумада. Это его конек...
Дауд повернулся к Джумаду:
- Слышишь, расскажи, как вы там работаете, на глубине.
- Все очень просто, - откликнулся Джумад, - я иду впереди, прокладываю трассу. Вся ра-бота ведется вручную, обыкновенными кирками, лопатами, мотыгами. Затем забранный грунт грузим на тележку и откатываем ее наверх. Там землю пересыпают в мешки.
- Стоять-то в туннеле хоть как-то можно?
Джумад натужно засмеялся:
- Аллах велик! Метр в диаметре. На колеќнях ползаем целый день, выпрямиться неќльзя. Если я хочу отдохнуть, то вырубаю себе нишу и ложусь там. Даже покурить можно.
- Не работа, а удовольствие... - не сдержался Виталий.
Джумад словно прожег его взглядом:
- Удовольствие мы получаем потом, вместе с деньгами.
Он подождал, пока Ахмад забросит пару мешков с землей в грузовичок, затем сказал:
- Ладно, хватит разговоров. Дауд остается здесь, мы - вниз. Прогуляемся немножко под землей, покажем журналисту, что значит настоящая мужская работа!
Джемал, который все это время практически не принимал участия в беседах, приподнял замаскированный люк, отодвинул его в сторону и посторонился, дав дорогу Джумаду.
За ним нырнул в туннель Ахмад, потом и Джемал.
Виталий остановился в полуметре от ямы и на миг замешкался.
Виталий протянул руку, и ему вдруг показалось, что он провалился в какую-то воронку. Его подхватили, поставили на ноги, он попытался выпрямиться, но тотчас понял, что это невозможно. У него моментально заныла спина, и, кроме того, какое-то расстояние пришлось ползти на четвереньках в кромешной тьме: генератор ради него никто врубать не собирался.
Через какое-то время Виталий решил нарушить тишину.
- Где мы? - спросил он хрипло, не узнав даже вначале своего голоса.
- Мы под осью "Филадельфия", брат, - ответил Джумад; его голос звучал приглушенно, будто бы обернутый в вату. - Такая уродливая ржавая железная стена. Те, кто ее строил, искренне верили: если врыть ее на глубину шесть метров, это затруднит нам работу. Как бы не так! На этой глубине приборы нас не видят. Вдоль стены - наши собственные посты, вокруг - танки, БТР, приборы ночного видеќния, лазеры, радары, и никто не видит...
- Слушай, Джумад, как же вы ориентируетесь, когда роете тоннель?
- Сейчас покажу, - ответил Джумад. - Иди сюда, дай руку. Чувствуешь, отверстие, уходящее вверх. Таких отверстий на всем пути туннеля навалом - через каждые пять метров. Это скважины, выходящие на поверхность, в них мы вставляем перископ для ориентации. Главное, чтобы перископ не вылез в расположении израильских войск.
- А как там с воздухом? Не задыхаетесь? У вас баллоны?
- Да какие там баллоны? Компрессор каќчает. Нормально.
- А если компрессор вдруг... А?
- Пока обходилось.
- Ну-ну.
Виталий замолчал, но, спустя время, почувствовал, что дыхание стало сбиваться, дышать стало труднее, то ли из-за страха, неприятно охватившего все его существо, то ли или из-за непривычной обстановки. А тут еще в спину пыхтели Ахмад с Джемалом: они тащили за собой тачку, груженую товаром. "Бартер", - пояснил Джумад, - "мы - им, они - нам", но что именно, разумеется, не сказал.
Потом Виталий вспоминал, что тот самый оставшийся час, до выхода на "египетскую поверхность", показался ему вечностью. Он был настолько измучен и истерзан, что лишь краем глаза успел увидеть, как встречавший группу египтянин что-то прошептал Джумаду, а затем вручил ему несколько небольших свертков. Минут двадцать-тридцать ушло на перекур, а затем надо было отправляться в обратный путь.
...В Шарм аш-Шейх Виталий вернулся на следующий после Рафиаха день, глубокой ночью, расплатился с водителем у самой "Тысячи и одной ночи", откуда доносились приглушенные и жаркие восточные ритмы, плескались разноцветные блики света.
Ни на сцене, ни за кулисами Наташи не было.
Происходило что-то непонятное, какое-то кружение, мелькание, потерявшее вдруг всякий смысл без Наташи.
От танцовщиц-египтянок добиться ничего не удалось, они только испуганно хлопали длинными сценическими ресницами.
- Вы тоже ищете Наташа? - остановил на Виталии любопытный взгляд усатый танцовщик.
- Что значит "тоже"? - этого танцовщика Виталий запомнил по первому своему дню в "Тысяче и одной ночи".
- Ее сегодня ищут все, - усмехнулся танцовщик в усы и залихватски поправил на поясе меч, готовясь к выходу на сцену.
- Кто "все"? - этот тип с мечом за поясом так раздражал Виталия своей бестолковостью, что хотелось схватить его за усы. Но больше прояснить ситуацию было некому. Адреса Наташи Виталий, конечно, не знал. "Журналист, встречался непонятно с кем", - запоздало корил он себя.
- Все, - неопределенно повторил танцовщик. - Только напрасно ищут. Наташа уехал.
- Уехала? Куда?
- Не знаю. Сказал что-то про Венецию.
Первой мыслью Виталия было немедленно лететь в Венецию, второй - что это крайне глупо, потому что:
а) неизвестно, там ли, Наташа;
б) если там, то неизвестно, зачем;
в) не понятно, что вообще на уме у этой сумасшедшей Наташи;
и, наконец,
с) командировка заканчивается.
В общем, здравый смысл победил.
Только в салоне "Боинга" Виталий ощутил, как сильно устал. Как будто с
плеч свалился тяжкий груз или отпустил внезапно сумасшедший водоворот, который бросал и швырял тебя подобно беспомощной щепке. Не слишком ли много впечатлений на единицу командировочного времени? Вот почему
хотелось ни о чем не думать, отключиться ото всего, расслабиться.
Рядом сели мама с мальчиком.
- Очень старый самолет, - положила сумку на пол мама. - Я в детстве летала на таком.
- Мы разобьемся? - спокойно спросил мальчик.
- Нет, конечно! - испугалась мама.
- Почему? - удивился мальчик. - Старые самолеты разбиваются. Всегда. А люди гибнут.
Самолет заскользил по взлетной полосе и в следующее мгновенье взмыл вверх.
Виталий взял с подноса предложенный стюардессой леденец и закрыл глаза. С недавних пор к нему почему-то вернулись прежние страхи, всё чаще возвращая в тот странный день уже почти двадцатилетней давности, когда он, как сумасшедший, отчаянно хватался за мысль-соломинку: "...есть же выжившие в авиакатастрофах"...
...Тот самолет летел над Инсбруком; за ним, как показывала электронная карта на маленьком экранчике, начинались Альпы: непрерывная цепь остроконечных пиков, укутанных вечными снегами. Лететь оставалось часа три. Впереди сидела пожилая супружеская пара: мужчина в роговых очках разгадывал кроссворды, а его жена дремала, укрывшись теплой курткой. "Какие приятные и беззаботные люди, - думал Виталий, - как хорошо им и сладко возвращаться из путешествия; им наверняка есть куда возвращаться, их ждут, их встречают, их заключат в объятья объятые, охваченные почтением дети. Но... минуточку, кому я завидую? Этим стертым старикам, честно очарованным ровным блеском бирюзового Брюгге или лисьим оскалом брюзгливого Брюсселя? А может, я завидую тем, кто будет встречать эту пару? "Вдруг лебедей мелькнула пара, Не знаю, чья была вина..." - да, Брюсов осоловело совмещается с Брюсселем: Брюсов и Брюссель - загадка созвучия... Нет, ни паре, ни их детям, ни Брюсову я не завидую. Я завидую собственной мечте о свободе и независимости, а эта пара вместе с Брюсовым лишь повод для размышления..."
Виталий выпил стаканчик пива, стоявший у него на откидывающемся столике, и вновь задумался. Было над чем. Например, над неотвратимостью и непрерывностью рутины, утиным темным глазом зыркающим за ним на каждом шагу; о смешных, смешанных попытках поймать потливую удачу за желанный хвост; о бесплодной надежде отгадать заветные номера в лотерее; о провале нескольких серьезных проектов, которые могли бы вывести его на какой-то иной уровень жизни и преуспеяния, но... Вот об это "но" он и спотыкался каждый раз, приближаясь к заветной черте, за которой таилось избавление. Но кто-то словно проклял его, и проклятие это оказалось изощренным и изысканным; оно не обрубало надежду в самом начале, не чинило препятствий в процессе реализации той или иной идеи, проекта, - проклятие срабатывало исподтишка, неожиданно, в самый неподходящий момент, когда - казалось! - удача раскрывала свои объятья и когда воображение уже игриво городило огород огорошенных ошеломлений, рисовало овалы волнующих денежных знаков: знаков судьбы такого рода было много, но либо он не умел распознать их, либо толковал превратно - и, безрадостные, они исчезали, так и не став явью.
"I love you" - пропел чей-то голос за спиной; не было голоса, ничего не было, "эта любовь такая головоломка..."; такая ломка от этих игр с судьбой, такое ломание головы от этих неудавшихся знамений, не ставших знаменем его удачи, его везения.
В этот момент самолет тряхнуло, да еще и с такой силой, что стюардесса, развозившая еду на тележке, упала на пол, не удержавшись, а сосед с кроссвордами аж вцепился в подлокотники кресла.
- Неприятная эта штука, турбулентные потоки... - сказал сосед, криво улыбнувшись, - надо только молить Бога, чтобы это продолжалось не так долго.
Виталия словно ожгло кипятком: он вспомнил, что термин этот - "турбулентные потоки" - фигурировал в материалах дела о гибели воздушного лайнера, в котором летели его родители. Речь шла о том, что самолет попал в такую "вихревую воронку", что не смог справиться с управлением и рухнул, штопором войдя в бушующий океан. Не спасся никто.
"Я даже не знаю, где именно они погибли, даже координат точных нет, - Виталий старался не обращать внимания на "болтанку", - будто и не было их вовсе, будто и не существовали они никогда, мои папа и мама. Словно судьба, глумясь, зачеркнула лист их жизни крест-накрест..."
- Зачеркните еще пару номеров на всякий случай - и вам повезет... - рекламный голос киоскера вывел Виталий из задумчивости, и он обнаружил себя на Невском проспекте заполняющим очередные лотерейные бланки; он ощутил себя Германом, вымаливающим у саблезубой графини тайну трех карт.
"Тройка, семерка, туз" - произнесла графиня, но это был сон, и Герман проснулся, и Пушкин чего-то не дописал в "Пиковой даме"; в пику всем лишь обозначил подступ к тайне, но и подступ оказался ступенчатым, ступени вели в никуда, там не было перил - парила мгла, непознаваемая, как сама жизнь.
Ему вдруг стало смешно: в его-то возрасте верить в лотерейную сказку? В государственную аферу, разыгрываемую еженедельно на глазах у изумленных и страстно желающих быть обманутыми сограждан? Остап Бендер знал четыреста способов честного отъема денег у государства, но государство одурачило Остапа, изобретя самый эффективный и надежный способ честного отъема денег у граждан; государство так отымело граждан, что они, уже не глядя, подмахивали лотерейные листочки с заветными номерами, повизгивая от удовольствия.